Технология власти

Абдурахман Авторханов, 2019

Автор – выдающийся писатель, историк, доктор политических наук. Окончив Институт красной профессуры, работал в ЦК ВКП(б), был в центре политической жизни СССР 30-х годов. «Технология власти» – одна из наиболее известных и популярных в мире книг о функционировании советской машины власти. «Для меня Абдурахман Авторханов стал великим учителем, как надо писать книги», – Виктор Суворов.

Предисловие к изданию 1976 года

I. Как была задумана эта книга

У моей «Технологии власти» оказалась необыкновенная судьба: изданную на Западе для эмиграции, в СССР ее распространяет Самиздат в фотопленках, фотокопиях, рукописях. Кагебисты ею тычут в глаза инакомыслящим, прокуроры ее таскают, как «свидетельницу», по залам судебных заседаний Москвы, Ленинграда, Киева и других городов, а судьи за одно ее чтение приговаривают советских граждан к предельным срокам заключения. Из-за нее же великорусские империалисты с партбилетами мне сочинили новую, совершенно фальсифицированную биографию, намеренно подчеркивая, что я чеченец, чтобы напомнить, что Сталин правильно поступил, совершив геноцид над этим маленьким, но свободолюбивым народом Кавказа. Вот этот полицейский ажиотаж незадачливых мракобесов, напоминающий танец людоедов вокруг их жертвы на костре, собственно, и сделал книгу известной. Но если люди, рискуя даже тюрьмой, читают ее и дальше, а дикари из КГБ по-«брежневу» продолжают неистовствовать, значит есть в моей книге что-то такое, чего нет в советских книгах на данную тему: информация о путях и методах рождения сталинщины. Поэтому Самиздат продолжает распространять «Технологию власти», а радиостанция «Свобода» за последние три года трижды передала ее полный текст на СССР.

Готовившееся второе издание на Западе, на которое уже была израсходована значительная сумма, стала жертвой «детанта» — его запретили (рука КГБ не очень сильная, но очень длинная). Сейчас это запрещение снято. Еще во время действия запрета издательство «Посев» обратилось ко мне со следующим сообщением: «Из России идут категорические требования переиздать «Технологию власти». Это считается настолько важным, что мы твердо решили, несмотря ни на что, ее переиздать…»

Но самым странным в судьбе «Технологии власти» мне показалось другое: фарисействующие чистоплюи от идеологии, подписывая одной рукой судебные приговоры о наказании рядовых советских граждан за чтение ее подпольных изданий, подписывают другой рукой приказ об издании на деньги советского народа «Технологии власти» в государственном издательстве. Так вышло ее специальное закрытое бесплатное издание для партийной элиты в московском издательстве «Мысль». Этот частный пример блестяще иллюстрирует общий духовный закон страны: что можно партийной верхушке, то нельзя народу! Народ — дитя, партия — нянька. Детям не положено читать литературу для взрослых, но ее могут и даже хотят читать их взрослые партийные няньки. И это в нашу эпоху — в эпоху атома, электроники, ракет и космоса, когда люди в поисках информации побывали на Луне, для той же цели все увеличивающееся число спутников рыщет по Вселенной, а мы, благодаря им, сидя у себя в гостиной, в эти же самые секунды живо переживаем у наших телевизоров мировую историю на всех пяти континентах — присутствуем, как зрители, на заседаниях парламентов, конгрессах культуры, демонстрациях народа, на состязаниях спортсменов. Вот в такую эпоху для советского человека табу информация из его собственной истории — ему не положено знать, как 50 лет тому назад Сталин начал восхождение к уникальной тирании. Полувековая история страны объявляется государственной тайной, а интерес к ней — государственным преступлением. Партия, которая не верит в гражданскую зрелость и политическую лояльность народа великой страны, — есть партия обреченных. Партия, которой надо что-то скрывать от народа, есть партия заговорщиков. Партия, которая боится правды, есть партия лжецов и трусов одновременно. Вели владыки Кремля не считают свою партию таковой, то они могут легко это доказать: дать стране, наконец Конституцию с обеспеченными гражданскими правами, гарантированными свободами слова, печати, совести и признанием права нерусских народов решать свою судьбу по-своему… Я обещал в предисловии к первому изданию не реагировать на казенную критику диктатуры. Свое обещание я сдержал хотя бы по той простой причине, что казенная печать не осмелилась подвергнуть критике хотя бы один тезис книги, зато занялась критикой ее автора, как личности. Это вынуждает меня высказаться более подробно о методах, формах и целях «критического творчества» чернильных кули из КГБ. Сначала немножко об истории возникновения «Технологии власти». Эта книга была написана не на задуманную тему. Вот как это случилось.

Неожиданный успех моей первой книги о правлении Сталина («Sta-line au pouvoir», Paris, 1951), сразу же переведенной на другие иностранные языки, вдохновил меня на продолжение взятой темы. Я начал писать новую книгу о становлении сталинского режима, но уже в мемуарном плане, исходя из двух пунктов наблюдения: Москвы и Кавказа.

Едва кончил я одну треть новой книги, как в то историческое утро 6 марта 1953 года диктор немецкого радио с холодным равнодушием, будто речь идет о каком-нибудь обычном смертном, известил своих слушателей: «В Москве умер генералиссимус Сталин».

Странное дело, меня это сообщение тоже не «потрясло», ибо я почему-то считал, что Сталину назначена смерть с того дня, как объявили о его болезни. В тот же день я написал некролог в журнале «Свободный Кавказ», который я тогда издавал. Вопреки завету древних римлян я о покойнике говорил только плохое. Поэтому некролог вышел очень желчный: «Сталин, наконец, умер. Перестало биться волчье сердце и работать дьявольский ум. Ушёл человек, в котором не было ничего человеческого — ни души, ни любви, ни жалости. Холодная жестокость профессионального палача и звериный инстинкт самосохранения роднили его больше со звериным племенем, чем с родом человеческим.

Ушел человек, который обессмертил свое имя миллионами смертей самых человечных из людей в чекистских подвалах, сибирских тайгах, колымских рудниках, среднеазиатских песках и кавказских горах.

Ушел человек, который создал, укрепил и расширил беспрецедентную систему государственного рабства и черного мракобесия.

Ушел человек, который вырастил по своему образу и подобию целый легион народных палачей, жадно ухватившихся за осиротелый трон.

Ушел человек, который создал и вырастил первоклассную армию международных мастеров восстаний, революций и войн, готовых ввергнуть человечество в новую катастрофу за идеи системы усопшего полубога.

Ушел человек, который на протяжении тридцати лет безнаказанно плавал в море крови наших отцов и братьев, в реках слез наших матерей и сестер.

Ушел самый проклятый из всех проклятых людей, которые когда-либо шагали по этой земле…

Осиновый кол в его могилу!

Вечное проклятие его памяти!!

Истребительная война его наследству!!! Таков приговор наших народов. Таков он будет и у будущих поколений». (Журнал «Свободный Кавказ», № 3 (18), март 1953 г.)

Вот так «попрощавшись» со Сталиным, я бросил писать книгу о мертвом тиране, которая теперь никому не нужна.

Через три года, когда я прочел доклад Хрущева на XX съезде о преступлениях Сталина, в котором незадачливый первый секретарь противопоставлял Сталина Ленину, а сталинщину — советской системе властвования, я понял, что напрасно я бросил писать новую книгу, тем более, что умер Сталин, а не сталинская система. Мне было ясно, что осуждая Сталина за инквизицию, все же нельзя было ни противопоставлять его Ленину (сегодня это уже поняли и в Кремле), ни умалять его феноменальные достижения как «технолога власти». Я решил «реабилитировать» Сталина. Урывками, в свободное от службы время, я писал эту книгу с мая 1956 по май 1957 года. При этом я отказался от первоначального чисто мемуарного плана, хотя сохранил первую мемуарную часть, чтобы показать атмосферу времени. Так родились мемуарно-исторические очерки «Технологии власти». Я по опыту знал, что книга дойдет до партийной элиты, но я никогда не думал, что она дойдет и до честных советских граждан. Поэтому приятнейшим сюрпризом для автора явился тот факт, что «Технология власти» нашла через Самиздат дорогу и к советскому читателю. Это обстоятельство не могло не озадачить партийных идеологов. Как реагировать на книгу? Объявить книгу «клеветой на т. Сталина» после XX и XXII съездов было невозможно. Тогда пришлось бы объявить и эти съезды «клеветническими». Изобретательные жандармы от литературы нашли выход: дискредитировать книгу в подполье устами лжедиссидентов, дискредитировать автора в советской печати, сочинив ему новую «биографию»: автор — «враг народа» тридцатых годов, «фашист» и «каратель» сороковых годов, шовинист и русофоб семидесятых годов… Первую попытку сочинить мне такую биографию предприняла газета «Советская Россия» в самом разгаре судебных процессов над диссидентами.

Советская печать — единственная печать в цивилизованном мире, которая пользуется монопольным правом безнаказанности за любую клевету, за очевидную ложь, за беспардонную фальсификацию. Более того. СССР — единственная страна, где фабрикация лжи и фальшивок в пропаганде не только дозволена, но и возведена в степень государственной доктрины.

Исключительно бесцеремонно советская печать поступает, когда речь идет о политической эмиграции из СССР. Тут советские фабриканты клеветы прямо-таки лезут в виртуозы.

На Западе человек, прежде чем собраться в поход против своего противника, должен тщательно взвесить свои обвинения и быть готовым подкрепить их документально, иначе за ложные обвинения он должен будет отвечать перед судом. Ничто это не грозит советскому клеветнику. Его клевета поставлена под защиту советского закона.

На XX и XXII съездах партии приводились ужасающие примеры государственно организованной, массовой клеветы на советских людей со стороны органов НКВД и его бесчисленной армии сексотов. Но заметьте: ни одного судебного процесса даже тогда, в хрущевское время, над клеветниками в СССР не было. Почему? Да очень просто: клевета была и остается непременным и постоянным оружием борьбы режима со своими подлинными или потенциальными противниками. Сказанное здесь я хочу проиллюстрировать на своем собственном примере.

13 июня 1970 года газета «Советская Россия» напечатала явно инспирированную ЦК КПСС статью секретаря Чечено-Ингушского обкома КПСС (замечу в скобках, что за все время советской власти первым секретарем Чечено-Ингушского обкома никогда не был чеченец или ингуш).

Я не буду останавливаться на стиле автора. Хотя автор к своему официальному партийному чину присовокупляет еще и ученую степень — «кандидат исторических наук», но весь его ученый лексикон состоит из сплошной ругани. Это обычный прием советской публицистики, когда нет ни фактов, ни аргументов против противника.

Обратимся к существу дела.

Газета пишет: «В потоке передач на Северный Кавказ день за днем мюнхенская радиостанция «Свобода» клевещет на советскую действительность, подло извращает национальную политику КПСС. Клеветники лезут из кожи вон, пытаясь посеять вражду между народами нашей страны. Они твердят о «советском колониализме», стремятся разжечь националистические чувства лживыми версиями «денационализации» и насильственной «русификации»… Советская Чечено-Ингушетия является объектом особенно оголтелой радиодиверсии… Кто же распространяет радиоклевету? У микрофона радиостанции «Свобода» регулярно выступает «профессор» Авторханов».

Вот это и есть целеустремленная ложь. Никогда за все время существования Северокавказской редакции радиостанции «Свобода» ни на русском, ни на кавказских языках я там не выступал. Так в чем же дело? Неужели резиденты КГБ на Западе и их вездесущие сексоты не знают об этом? Я слишком хорошо представляю себе масштабы возможностей КГБ, чтобы поверить в его «невежество». Значит причину фабрикации этой лжи надо искать в другом, что я и сделаю потом, а пока же продолжу цитирование: «Советская Россия» пишет, что Авторханов — «тот самый Авторханов из Грозного, который в 30-е годы был судим за контрреволюционную деятельность. Позже он клялся, что «осознал» свои ошибки. Ему поверили. Но когда грянула Отечественная война, Авторханов примкнул к фашистам, стал карателем».

Прежде всего бросается в глаза весьма обтекаемая формула: был судим за контрреволюцию «в 30-е годы». Почему же не быть точным? А вот почему: если назвать точные даты, то читатель сразу увидит, что я был жертвой не собственной «контрреволюционной деятельности», а массовой сталинской инквизиции в период ежовщины-бериев-щины — я сидел в НКВД с 1937 по 1942 год. Меня судили дважды — оба раза даже чекистский суд вынужден был оправдать меня, ибо в моем деле не было ничего, кроме клеветнических показаний на меня, взятых под пытками. На суде все свидетели против меня заявили, что они подписали сочиненную следователями НКВД клевету не только на меня, но и на самих себя под тяжестью невыносимых физических пыток — одним ломали ребра, другим выбивали зубы, третьим вводили иглы под ногти, четвертым пускали электрический ток по наиболее чувствительным местам тела, даже был и такой (председатель Шаро-Чеберловского райисполкомах. У.), которого следователь в своем кабинете при «ассистентах»-сержантах самолично кастрировал, а мучить арестованных лишением сна целыми неделями считалось наиболее гуманным методом допроса. Если каждый отдельно взятый метод допроса не помогал, то арестованного пропускали через «конвейер», т. е. через всю систему «методов». Через эту систему «методов» прошел и я сам.

Если при таких допросах я все же умудрился не быть «посмертно реабилитированным», то только потому, что предпочел лучше умереть от пыток на «конвейере», чем подписать ложь на себя и на других. «Советская Россия» говорит мне лишь комплимент, когда утверждает, что в то жуткое время я занимался «контрреволюционной деятельностью», то есть антисталинской деятельностью. Но это такая же ложь, как и другое ее утверждение, а именно: мне простили контрреволюцию из-за того, что я «осознал свои ошибки». Это утверждение безграмотно даже с точки зрения советского уголовного права: ведь контрреволюция, согласно этому праву, не «ошибка», а государственное преступление. За нее давали не свободу, а «вышку». Я никак не мог быть исключением. Я был оправдан приговором Верховного суда РСФСР в 1942 году по двум причинам — из-за отсутствия в моем деле моего личного «признания» и из-за недоказанности самой «контрреволюции». Правда, выпуская меня на волю, НКВД думал, что он использует меня как провокатора против чеченского народа; поэтому в обкоме партии мне торжественно сообщили, что я даже не исключался из партии за все эти пять лет моего сидения. Однако я принял решение порвать с режимом тирании. Вот с этих пор я действительно занимаюсь «контрреволюцией», если контрреволюцией называется борьба против существующей ныне в СССР сталинской системы властвования.

Я хочу привести теперь одно поразительное место из разбираемой статьи, которое представляет собой классический образец того, как вообще происходит советская фабрикация фальшивок. Каждый знает, что Гитлер и Сталин, как инквизиторы, были не антиподы, а близнецы. Чтобы доказывать эту истину, совершенно нет необходимости заниматься фабрикацией фальшивых документов против Сталина и Гитлера. Практика инквизиции Гитлера так же, как и практика инквизиции Сталина, сама говорит за себя. Но вот «Советская Россия» на глазах всего мира пускает в оборот «директиву» вермахта об уничтожении всего чечено-ингушского народа. Газета пишет, что 8 декабря 1941 года вермахт издал директиву, в которой сказано: «Когда Грозный, Малгобек и другие районы будут в наших руках, мы можем ввести в горы необходимые гарнизоны и, когда в горах наступит относительное спокойствие, всех горцев уничтожить. Горского населения в Чечено-Ингушетии не так уж много, и десяток наших зондеркоманд может за короткое время уничтожить все мужское население». Однако такого «документа» в природе не существует. Эта безграмотная фальшивка сочинена не в вермахте, а в идеологической лаборатории ЦК КПСС. Каждый, кто имеет хотя бы самые элементарные сведения о структуре власти Гитлера, знает, что подобные «директивы», если бы они и существовали, не могли бы исходить от вермахта, а только от правительства и его особых органов и проводиться не через армию, а через специальные формирования (гестапо, СС). Это во-первых, а во-вторых, термин «уничтожить» гитлеровцы никогда не употребляли даже в отношении евреев в их секретной внутриведомственной переписке, предпочитая говорить шифрованным термином — «окончательное решение еврейского вопроса» (Endlosung). В-третьих, почему в одном и том же «документе», более того, в одном и том же предложении не сведены концы с концами: один раз сказано «уничтожить всех горцев», а другой раз — «уничтожить все мужское население»? В-четвертых, почему же это Гитлер решил, находясь под Москвой и еще не дав приказа о наступлении на Кавказ, уничтожить только один чечено-ингушский народ, тогда как на Кавказе имеются десятки других таких же кавказских народов? Может быть, только потому, что как раз чечено-ингушский народ вел в горах на протяжении четверти века перманентную партизанскую войну против Сталина?

После всего сказанного встает вопрос: почему же советская пропаганда сочинила эту грубую, примитивную фальшивку — «директиву» вермахта об «уничтожении» всех чеченцев и ингушей. Мораль фальшивки ясна: знайте, мол, чеченцы и ингуши, Сталин и советская власть вас только депортировали в Сибирь, а вот если бы пришли Гитлер и немецкая власть вместе с Авторхановым, то вы были бы поголовно уничтожены. Такой логике не хватает последовательности. Чтобы быть последовательной, «Советская Россия» должна была бы вложить в уста секретаря Чечено-Ингушского обкома партии лозунг: «Спасибо т. Сталину за спасательную от Гитлера депортацию в тундры Сибири и пески Туркестана чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев, калмыков, крымских татар и немцев Поволжья»!

II. «Технология власти» под судом лжедиссидентов

Скоро выяснилось, что газета «Советская Россия» разносит меня за несодеянные «преступления», чтобы заклеймить за действительное — за «Технологию власти».

По неведомым автору путям книга, написанная более пятнадцати лет назад, попала в страну как раз ко времени возникновения Самиздата, через который ее и начали дальше распространять. Пресловутые лжедиссиденты Медведевы сразу объявили книгу антисоветской, а ее автора — гитлеровцем.

Кагебисты включили ее в индекс запрещенных к распространению в СССР зарубежных антисоветских книг. На ряде политических процессов ее прилагали к делам подсудимых как «вещественное доказательство». Но я категорически заявляю, полностью сознавая содеянное мною и полностью зная все советские законы: «Технология власти» не антисоветская книга. Да, она антисталинская, но она советская в смысле защиты ею верховного суверенитета власти Советов против ее узурпаторов из партаппарата. Поэтому те, кто объявляют «Технологию власти» антисоветским произведением, — признают, что сталинская власть и советская власть — одно и то же.

Первый известный мне судебный процесс, на котором судили за распространение «Технологии власти», наряду с сугубо философскими произведениями Бердяева и знаменитым «Новым классом» Милована Джиласа, был Ленинградский процесс над Квачевским, Студенковым и Гендлером в 1968 году. Об этом процессе со слов Гендлера рассказывает Михаил Коряков:

«У меня есть знакомый — Юрий Гендлер, юрист из Ленинграда. В декабре 1968 года его и еще двух таких же, как и он, инакомыслов судили в Ленинградском городском суде. Его обвиняли, в частности, в том, что он устраивал у себя на квартире какие-то «нелегальные сборища», на которых читались и обсуждались будто бы «антисоветские книги». Одной из таких книг была книга Абдурахмана Авторханова «Технология власти». Всего в приговоре по «делу Гендлера» фигурировало 15 книг, в том числе фотокопия авторхановской книги. Эту фотокопию Гендлер получил от приятеля. Как вспоминает Гендлер, взвесив фотокопию книги на ладони, он спросил у приятеля: «На пятерик потянет?» — «Пятерик не пятерик, а трояк весит», — сказал приятель. Так и вышло: 26 декабря 1968 года Гендлер был приговорен к трем годам лишения свободы…» («Новое русское слово», 11 апреля 1976)

Процесс этот вызвал решительный протест передовых представителей советской общественности. Так, Григоренко, Габай, Ким, Якир, Красин, Асанова, Каплан, Кожаринов, Краснов-Левитин, Теле-син подали «Заявление прокурору РСФСР» от 22.1.1969 года. В нем говорилось:

«Можно только поражаться, как мог советский суд дойти до того, чтобы признать философские произведения ученого с мировым именем — Бердяева и видного общественного деятеля Югославии Джиласа или историко-социологические исследования А. Авторханова «Технология власти» антисоветскими. Особенно возмутительна для советского человека такая квалификация в отношении последней из названных книг. Ее автор, случайно вырвавшийся из застенков сталинской госбезопасности, ушел в эмиграцию и там, по материалам съездов КПСС, исследовал условия и способы установления единоличной диктатуры Сталина и причины ужасающего сталинского террора… Труд Авторханова является пока что единственным в этой области. С некоторыми положениями его можно спорить, но пока еще не нашлось никого, кто рискнул бы на это. Настолько этот труд аргументирован и настолько проанализированы приводимые автором факты. Однако суд в Ленинграде оказался столь «квалифицированным» в области всех общественных наук, что даже без специальной экспертизы и, более того, даже не читая представленных обвинением книг, «сразил» труд Абдурахмана Авторханова единственно доступным аргументом — «антисоветчина». Иными словами, суд поставил знак равенства между антисоветчиной и антисталинщиной… Выходит, Сталин и советская власть — одно и то же».

Интерпретация книги коммунистом Григоренко и его единомышленниками, вполне лояльными советскими гражданами, борющимися за соблюдение советских же законов, означала ее легализацию и даже рекомендацию. Это поставило кагебистов перед новой проблемой: как дискредитировать книгу с фактической стороны, объявив ее произведением досужих сплетен и беспочвенных фантазий (как будто практика Сталина еще оставляет место даже для самой разнузданной фантазии). Но делать это нельзя было в печати, ибо, чтобы опровергать книгу, надо было ее цитировать, а каждая цитата говорила бы сама за себя. И по этим, казалось бы, элементарным правилам спора с противником в мозгах идеологов КПСС бессмертно живет Сталин с тех пор, как он в тридцатых годах начал расстреливать историков партии (Волосевич, Невский, Н. Попов, Ванаг, Пионтковский, Дроздов, Лукин, Фридлянд и др.) кроме всего прочего и за то, что они в спорах с Троцким цитировали самого Троцкого. Такой метод критики противника Сталин объявил троцкистской контрабандой антисоветских идей — под благовидным предлогом критики они, советские историки, якобы протаскивали цитаты из Троцкого в советскую печать. Вот этот сталинский закон тотально применяется и сегодняшней партийной печатью — ни в одной критике эмигрантских книг вы никогда не найдете ни одной цитаты, если же вы все-таки какую-то цитату нашли, то будьте уверены, что ее в критикуемой книге нет, ее присочинила сама партийная печать, чтобы легче было расправиться с противником. Приписав вам один раз такую цитату или просто присочинив вымышленные криминальные преступления к вашей биографии, партийная печать в дальнейшем будет выдавать эту свою собственную фальшивку за установленный факт. Поэтому новые «разоблачения» против вас будут начинаться всем нам знакомыми словами: «Известно…», «как известно…», «как известно всем…» То и другое я не раз испытал на себе.

Дискредитацию «Технологии власти» с фактической стороны не в партийной, в самиздатской печати и взяли на себя братья Медведевы, которых А. Солженицын называет «допотопными коммунистами».

Когда я впервые прочел их оскорбительный выпад против моей книги, я просто улыбнулся — «ну, что же, винить их не приходится, во время описываемых мною событий они были детьми, откуда им знать все изощренности гениального мастера криминальных дел».

Дальнейшие мои наблюдения за ними показывают, что мы действительно имеем дело с коммунистами по убеждению, хотя и «допотопными». Особенно это стало ясно после турне одного брата по Европе и Америке с дезинформацией западной общественности в отношении советских репрессий и нескольких выступлений другого брата как против Солженицына, так и против гуманистических акций академика Сахарова, требовавшего связать разрядку вовне с разрядкой внутри страны. Да, Медведевы числятся в «диссидентах», но их действия льют воду на чекистскую мельницу. Причем «диссидентский» статус ставит их в привилегированное положение, которым они злоупотребляют не во вред, а на пользу существующему режиму. Если бы, например, Андропов захотел выступить перед американским сенатом в защиту своего режима, ему сразу указали бы на дверь, если же он захотел бы протащить идеи своего ведомства на страницах свободной печати, он не дошел бы даже до дверей редакций. Медведевым обеспечен свободный вход во все двери Запада, пока они играют в «диссидентов».

Пользуясь этим «диссидентским» статусом, они попытались дискредитировать «Технологию власти». Вот образцы их «критики»:

«В 1968—69 гг. я несколько раз встречался с П. Г. Григоренко. Особенно длительной и подробной была наша беседа в конце апреля 1969 г. Многие из высказываний и действий П. Г. Григоренко казались мне ошибочными, и я говорил об этом Петру Григорьевичу. Я не мог согласиться с его положительным отношением к книге А. Авторханова, полной всякого рода выдумок и искажений» (курсив мой. — А. А.) (Ж. А. Медведев, Р. А. Медведев. Кто сумасшедший? MacMillan, Лондон, 1971, стр. 157).

Значит, Медведев настоятельно «просвещал» Григоренко в отношении никчемной книги буквально за несколько дней до его ареста. «Просвещение», видно, успеха не имело и тогда только власти прибегли к помощи «медицины» — Григоренко арестовали как сумасшедшего, сначала спровоцировав его на поездку в провинцию, поездку, которая со стороны Григоренко была предпринята с весьма благородной целью — защищать на суде в Ташкенте несчастных крымских татар. Одновременно «Политический дневник» (главный редактор — Р. Медведев) в том же апреле 1969 года напечатал рецензию на мою книгу. В этой рецензии Григоренко прямо обвиняется в рекламировании контрреволюционной антисоветской книги «Технология власти», обвинение вполне достаточное, чтобы арестовать и осудить Григоренко. Рецензия озаглавлена: «О книге А. Авторханова «Технология власти». Перепечатанная в книге «Политический дневник» (Амстердам,

Фонд имени Герцена, 1972) в виде рецензии Самиздата, она занимает целых шесть страниц мелкого шрифта. Даже профан в чекистских делах заметит, что рецензия будет немедленно использована органами КГБ против Григоренко, Литвинова и их сторонников, широко рекламировавших в подполье данную антисоветскую книгу. При этом сообщается, что сама книга не только антисоветская, но и написана гитлеровцем. «Рецензия» написана вполне на уровне знаний из сталинского «Краткого курса». «Рецензия» скрыто выполняет и другую побочную роль. Она пугает читателей предательской «радиоактивностью»… книги. Приведем некоторые выдержки из этой «рецензии»: «Вот уже второй год (апрель 1969 г.) в Москве и некоторых других городах (Ленинград, Киев) распространяется книга А. Авторханова «Технология власти». На русском языке эта книга издана эмигрантским НТС-овским издательством «Посев» (намеренная ложь, книга издана ЦОПЭ. — А. А.). Распространяется она в фотокопиях, хотя имеются и машинописные копии. Некоторые из фотокопий оказались радиоактивными, если возле них держать счетчик Гейгера, то стрелка счетчика заметно отклоняется в сторону. Одна из таких радиоактивных фотокопий книги А. Авторханова была изъята весной 1969 г… у критика С. (потом его фамилия была расшифрована — украинский критик Иван Светличный. — А. А.). В этой связи высказывается предположение, что некоторые из фотокопий данной книги изготовлены органами КГБ для того, чтобы проследить пути распространения «самиздатской» литературы. А. Авторханов — в прошлом член ВКП(б). Он учился, а затем преподавал в Институте красной профессуры. Работал в аппарате ЦК. В 1942 году Авторханов, чеченец по национальности, перешел на сторону гитлеровцев… Его книга написана с откровенно антисоветских позиций, и она несомненно входит в список работ, запрещенных к распространению на территории СССР. Большую рекламу этой книге проводит группа П. Г. Григоренко и П. Литвинова. В одном из своих писем П. Г. Григоренко называет работу А. Авторханова «классическим трудом по истории сталинизма» (стр. 509–510; весь курсив в цитате мой. — А. А.).

Вот это утверждение КГБ оценил как донос не только на Григоренко, но и на тех, кого судили за чтение и распространение антисоветской «Технологии власти» на разных процессах действительных диссидентов (см. «Хронику текущих событий» №№ 5, 7, 13, 26, 38, Самиздат, Москва, 1969–1975). Дальше идет расшифровка того, что Медведевы назвали «выдумками и искажениями».

Вот эти «выдумки»: «Книга А. Авторханова не является, собственно, историческим исследованием. В подзаголовке указано, что это «историко-мемуарные очерки». Автор останавливается поэтому в первой и второй части на тех событиях, свидетелем и даже участником которых был он сам. Книга написана довольно живо и может произвести большое впечатление на неподготовленного читателя. Однако в целом работа А. Авторханова является не только антисоветской и антикоммунистической по своему духу (значит судьи и КГБ правы, осуждая людей за ее чтение. — А. А.), но и крайне недостоверной по своему содержанию. Автор допускает не только грубые искажения, но и сознательный вымысел» (стр. 510; курсив мой. — А. А.). В чем же, конкретно, состоят эти «вымыслы»? Вот один самый первый и, вероятно, самый важный «вымысел»:

«Так, например, книга начинается с описания «символической казни» Сталина в ИКП. На большом портрете Сталина в актовом зале ИКП незадолго перед выступлением Сталина с докладом «На хлебном фронте» была якобы отрезана голова и сделана надпись «Пролетариату нечего терять, кроме головы Сталина». Это вызвало, по словам Авторханова, большую панику среди руководства ИКП. Весь этот эпизод полностью выдуман. В Москве живет несколько старых икапистов, которые учились и преподавали в ИКП вместе с Авторхановым и которые решительно опровергают описание последнего эпизода с портретом» (стр. 510). Если бы я не имел тут дела с политически грамотными людьми, то можно было бы воскликнуть: о, святая простота, до чего ты темна! Я рассказываю, что Сталин в действительности сносил головы миллионам людей, а меня хотят уличить в «вымысле» в отношении его бумажной головы, чтобы увести читателя в сторону от существа содержания книги. И кто же свидетели против меня? «Невинные» однокашники мои, «икаписты»: Суслов, Пономарев, Поспелов, Митин, Ильичев, Минц, Константинов, по доносам которых все старые икаписты были арестованы и расстреляны за подготовку террористического акта против Сталина (дело Фридлянда и др.).

Вот второй «вымысел»: «А. Авторханов дает далее весьма тенденциозное описание кадров и слушателей ИКП, он пишет затем в расчете на невзыскательную западную публику об амурных похождениях Кирова, Ворошилова, Буденного, Луначарского и, наоборот, в восторженных тонах говорит о некоем Резникове, который якобы сыграл огромную роль в революции и как уполномоченный ВРК получал указания лично от Ленина… Между тем, нигде в сочинениях В. И. Ленина нет ссылок на Резникова, писем к нему или о нем» (стр. 511). Тут тоже увод в сторону от содержания книги: во-первых, о вышеназванных икапистах я пишу с совершенно понятной «тенденцией», ибо как раз именно они сделали Сталина «гениальным корифеем всех наук» (читайте их произведения в 20-х, 30-х, 40-х и начале 50-х годов); во-вторых, об «амурных похождениях» названных соратников Сталина я ничего не пишу. Только буквально в одном предложении из девяти строчек упомянуто, что Киров, Ворошилов, Буденный и Луначарский «весьма увлекались артистками», что я им совсем не ставил в упрек. Наоборот, может быть, общее несчастье нас всех и заключается в том, что в волчьем сердце Сталина не было хотя бы маленькой фибры любви к женщине. Поэтому его собственная жена покончила жизнь самоубийством, а миллионы других женщин он сделал вдовами; в-третьих, авторам «Политического дневника» надо было бы не публицистикой заниматься, а писать юморески в «Крокодиле» — иначе, чем объяснить, что они ищут в произведениях Ленина ссылки на человека, который выведен мною в книге под вымышленным именем; в-четвертых, берется под сомнение существование людей, которых я вывел не под именами, а по рангам: «Генерал», «Нарком»: «Здесь также много догадок и всяких недостоверных сообщений. Автор вводит анонимные фигуры «Генерал ГПУ» и «Нарком» — почему, однако, не назвать подлинные фамилии, — ведь сейчас никого уже нет в живых» (стр. 512). Здесь рецензенты забыли то, что они сами написали строчками выше: «В Москве живет несколько старых икапистов» и действительно живет, я уже назвал их имена. Можно назвать еще больше имен. В мою задачу не входит облегчать КГБ и его сотрудникам их работу в поисках «исторических врагов» или в преследовании их наследников.

Дальше уже идет серия сплошных «вымыслов», причем делается это теперь более «толерантно»: «А. Авторханов приводит интересные сведения о внутрипартийной борьбе в начале 30-х годов. Однако и здесь немало выдумок» (стр. 512). Аргументы? Вот один типичный аргумент:

«Авторханов утверждает, что Сталин был в 1927 г. забаллотирован на выборах в Комакадемию… Такого случая в истории академии не было. Сомнительно также и то, что Сорокин предложил Бухарину убить Сталина и что Бухарин отклонил это предложение» (стр. 512);

«Сомнительно, чтобы группа Смирнова, как утверждает Авторханов, требовала «распустить колхозы и совхозы». Но тут авторы приводят совершенно неожиданный аргумент от противного: «Такое требование, видимо, приписывали этой группе Сталин и ЦКК» (стр. 513);

«описывая «национальную оппозицию» в партии, Авторханов оправдывает так называемых «национал-уклонистов» (стр. 513);

Позвольте: Авторханов не оправдывает «национал-уклонистов», их оправдывает тот, именем которого клянутся Медведевы и их работодатели, — сам Ленин в большой статье «К вопросу о национальностях или об «автономизации» (Ленин, ПСС, т. 45, стр. 356–362) и в специальном письме к этим «уклонистам»: Б. Мдивани, Ф. Махарадзе и другим (Ленин, ПСС, т. 54, стр. 330), впервые опубликованных после XX съезда. В названной статье Ленин называет изобретателя термина «национал-уклонисты» Сталина и его единомышленников Дзержинского и Орджоникидзе «великорусскими держимордами», хотя они сами даже и не русские; а в защиту грузинских мнимых «уклонистов» Ленин готовил «бомбу на XII съезде» против Сталина и заодно написал в «завещании» о необходимости снятия Сталина, главным образом, за это самое «грузинское дело». Все это хорошо известно после XX съезда, но авторы «Политического дневника» в полном согласии с линией нынешнего ЦК клевещут на своего Ленина, выполняя определенный «социальный заказ».

«Крайне сомнительно утверждение Авторханова о том, что парторгом ИКП был в конце 20-х годов некто Орлов, в прошлом адъютант у белого генерала» (стр. 511). Простите, почему белогвардеец Орлов не мог быть «парторгом», если ближайшими сотрудниками Сталина были министр Временного правительства Соболев, колчаковский министр Майский, активный меньшевик до окончательной победы большевиков — Вышинский, а художественно воспроизвести свои «подвиги» в гражданской войне Сталин доверил белогвардейцу графу Толстому (повесть «Хлеб»)?

Таковы мои «выдумки и искажения». Как видит читатель, они касаются не существа книги — становления сталинизма — а, так сказать, авторских «ремарок» к этому существу. Причем и эти «ремарки» критикуются с таких оригинальных позиций: всего, что вы рассказываете, не было, потому что этого не должно было быть!

Однако нигде так кричаще не выступает наружу коммунистическое фарисейство Медведевых, как именно в их защите сталинской кровавой коллективизации. Они заявляют, что Авторханов «особенно тенденциозно пишет о коллективизации и раскулачивании. Это «смертельный приговор крестьянству», «война на истребление крестьянства», «мужики с вилами бросаются на советские танки, направленные в деревню» и т. д.» (стр. 512), — все это Медведевы объявляют «тенденциозностью»! Исторические факты из самих советских источников изобличают казенную ложь лжедиссидентов. Трехлетняя, самая ожесточенная в истории Гражданская война в России (1918–1920) стоила обеим сторонам вместе около 550000 человеческих жертв, тогда как трехлетняя «классовая борьба» во время «сплошной коллективизации» (1930–1932) унесла в тундры и под тундры около 10 миллионов человек. Эту цифру Сталин сообщил Черчиллю в время их беседы. Сталин добавил, что большинство из этих десяти миллионов крестьян «было уничтожено батраками» (W. S. Churchill. The Second World War, vol. IV. London, p.p. 447—8). «Батраки» — это, значит, Сталин, Молотов, Каганович, трубадурами которых являются Медведевы.

Рецензенты «Политического дневника» критикуют и мое изложение некоторых загадочных обстоятельств, связанных со смертью Сталина: «Авторханов пишет о «загадке смерти Сталина», создавая впечатление, что Сталин едва ли не был устранен членами Политбюро», и обвиняют меня в допущении «множества неточностей» в этой связи, но указывают только на одну «неточность», например, Поскребышев был устранен за несколько месяцев до смерти Сталина. Однако этот факт, ставший нам известным из книги Светланы Аллилуевой-Сталиной, нисколько не поколебал всей цепи улик о «загадочной смерти» Сталина. Совершенно наоборот. Новые данные и новые улики подтверждают мою гипотезу, что ученики Сталина так-таки помогли учителю умереть. Я называл, как возможных и вероятных организаторов антисталинского заговора, «четверку» — Берия, Маленкова, Хрущева и Булганина. Я не знал и не мог знать тогда, в 1956–1957 годах, что действительно только эти четыре человека из Политбюро находились постоянно около Сталина как накануне болезни, так и во время его смерти (Хрущев в 1959 г., после выхода моей книги, впервые рассказал историю «последних дней» Сталина бывшему американскому послу Гарриману, в которой фигурируют только эти четыре человека, теперь Аллилуева тоже пишет только о них). Последующая информация о поведении названной «четверки» и особенно поведение главного организатора заговора — Берия — укрепили меня еще больше в правомерности моей гипотезы о том, что смерть Сталина последовала в результате заговора «четверки». Поэтому я и написал отдельную книгу «Загадка смерти Сталина (заговор Берия)». Незачем пересказывать ее содержание. Здесь я ограничусь следующими замечаниями. В истории часто бывало, что дорогу, к устранению тирана находили либо через предательство его ближайших слуг и охранников, либо через их удаление из окружения тирана, чтобы легче было покончить и с самим тираном. Теперь мы имеем неопровержимые факты о том, что верные слуги и преданные лейб-охранники Сталина были устранены заговорщиками руками самого Сталина накануне его болезни. Заговор против Сталина мог иметь успех при условии изоляции от него трех органов, которые отвечали за его безопасность: 1) «Внутреннего кабинета» Сталина во главе с генералом Поскребышевым. 2) Управления личной охраны Сталина во главе с генералом Власиком. 3) Главного управления комендатуры Кремля во главе с генералом Косынкиным. Эти генералы служили Сталину преданно и самозабвенно с самого начала карьеры «генсека». Об этих людях можно сказать, что заговорщики могли добраться до Сталина только через их трупы. Кроме того, если заговорщики думали покончить со Сталиным путем его отравления, то они должны были обязательно изолировать от Сталина и его личного врача. Теперь окончательно выяснилось, что все эти доверенные люди Сталина, идеально гарантировавшие до сих пор его безопасность, были удалены от Сталина: в конце 1952 и начале 1953 года генерал Поскребышев был снят, а генерал Власик был арестован. (С. Аллилуева. Двадцать писем к другу. London, Hitchinson & С°, 1967, стр. 192). Генерал Косынкин «безвременно» умер («Известия» 17.2.1953). В конце 1952 года в числе «кремлевских врачей» был арестован и долголетний личный врач Сталина — академик Виноградов (как сообщил Хрущев, по доносу сексота МГБ, то есть сотрудника Л. Берия — врача Лидии Тимашук). На места снятых людей — в личную охрану Сталина, в комендатуру Кремля и в «Секретариат т. Сталина» («Внутренний кабинет») — были назначены выдвиженцы «великой четверки» — Берия, Маленкова, Хрущева и Булганина, Не был назначен только врач — Сталин решительно отказался пользоваться услугами каких бы то ни было врачей. Из глубокого недоверия к ним он занялся «медицинским самообслуживанием», как свидетельствует Аллилуева. Тем самым отпал официальный врачебный контроль, что вполне могло входить в планы заговорщиков. Отныне судьба Сталина была в руках «великой четверки». Они ее и решили в ту последнюю ночь 28 февраля, когда они, по свидетельству Хрущева, пировали со Сталиным в Кунцеве до утренней зари воскресенья 1 марта 1953 года. К концу этого пиршества Сталина и постиг удар. Был ли это спровоцированный удар или удар от яда замедленного действия, — остается самой великой тайной Кремля. Врачей к явно умирающему Сталину вызвали только через сутки.

Дети Сталина Василий и Светлана были вызваны к отцу только 2 марта, когда умирающий Сталин уже находился в бессознательном состоянии. Поэтому официальное сообщение скрыло от страны, что «кровоизлияние в мозг» у Сталина произошло не 2 марта, а в ночь на 1 марта. Более того. Новые владыки Кремля скрыли от страны даже место смерти Сталина. В том же сообщении говорилось, что удар у Сталина случился, «когда он находился в Москве на своей квартире». Цитируя это место, я тогда же спрашивал (см. текст 1-го изд., стр. 282), «почему это важно, что это произошло в Москве» и «на своей квартире?» После, из рассказов Хрущева, а теперь из книг С. Аллилуевой выяснилось, что Сталин умер не на своей московской квартире, а на даче, недалеко от Москвы. Если у учеников Сталина совесть была чиста, то Сталину не пришлось бы умереть там, где он не умер. На даче было легче изолировать Сталина от внешнего мира, чем в Москве, там же легче было с ним покончить, чем во многолюдном Кремле, где к тому же система охраны Сталина и коммуникация с внешним миром была более идеальной и совершенно независимой от внешнего МГБ и МВД. Неудивительно, что дочь Сталина, которая хотела посетить отца в воскресенье 1 марта, так и не могла дозвониться к нему. 2 марта ее уже вызвали члены «четверки». У ворот ее встретили «плачущие» Хрущев и Булганин (если спектакль, так уже реалистический), у постели Сталина она увидела «плачущего» Маленкова и торжествующего Берия. О том, что происходит дальше, она пишет: «В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного, ужасно суетились вокруг… Отец был без сознания… он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд… И тут, — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял вдруг кверху левую руку и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ… Только один человек вел себя почти неприлично — это был Берия… Когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где все стояли молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывающий торжества: «Хрусталев! Машину!» (Двадцать писем к другу, стр. 7, 10; курсив мой. — А. А.)

Тем не менее Светлана Аллилуева не думает, что ее отца убил хотя бы тот же Берия. А что думал сын Сталина — генерал-лейтенант Василий Сталин? Аллилуева пишет: «Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе, он был уверен, что отца «отравили», «убили»…» (там же, стр. 198).

Эти же свои обвинения Василий Сталин повторил еще раз в дни похорон Сталина. Какие он имел основания? Мы этого не знаем. Зато мы хорошо знаем из воспоминаний дочери Сталина, что Сталин очень любил Василия, уговорил его поступить в Академию Генерального Штаба, стало быть, мог делиться с ним своими заботами, опасениями, подозрениями в отношении своих «учеников». Ничего этого не могла знать дочь, которая редко бывала у отца, а на политические темы вообще не говорила с ним.

Разумеется, долго кричать «они его убили» Василию Сталину не дали. 28 апреля 1953 года, то есть через 53 дня после смерти Сталина, его арестовали. За что же? У Аллилуевой получается, что арестовали чуть ли не за алкоголизм. Арестовать генерал-лейтенанта, сына Сталина за алкоголизм — это уж много чести алкоголикам! Василия Сталина, вероятно, арестовали потому, что он хорошо знал, кто эти «они», которые убили Сталина. Первый секретарь ЦК албанской коммунистической партии Э. Ходжа, который до 1961 года находился в хороших отношениях с лидерами Кремля, рассказал нам, кого надо понимать под «они». Ходжа прямо заявил: «Советские лидеры — заговорщики, которые имеют наглость открыто рассказывать нам, как Микоян, что они тайно подготовили заговор, чтобы убить Сталина» (речь Э.Ходжи 24 мая 1964 г., R. Conquest, The Great Terror, 1971, p. 172).

19 июля 1963 года на митинге в Москве Хрущев произнес большую речь в честь Кадара. Речь транслировалась по радио. В ней Хрущев признался в насильственной смерти Сталина: «Сталин стрелял по своим! По ветеранам революции. Вот за этот произвол мы его осуждаем… Напрасны потуги тех, которые хотят руководство изменить в нашей стране и взять под защиту все злоупотребления, которые совершил Сталин… И никто не обелит (его)… Черного кобеля не отмоешь добела (аплодисменты)… В истории челоеечестеа было немало тиранов жестоких, но все они погибли так же от топора, как сами свою власть поддерживали топором» (радио Москва I, 19 июля 1963 г., 11.55 среднеевропейского времени, мониторская радиозапись станции «Свобода»). Подчеркнутые мною слова газеты «Правда» и «Известия» вычеркнули при напечатании речи Хрущева, но эти слова слышали много миллионов людей не только в СССР, но и за границей. Эти слова Хрущева о тиранах, которые топором правили и от топора погибли, были сказаны прямо по адресу Сталина, в присутствии всех руководителей ЦК, армии и КГБ. Разве нужно еще более авторитетное доказательство правоты Василия Сталина, говорившего: «они убили его»?!

Загадка смерти Сталина более уже не загадка. Поставленное Сталиным перед ультимативной альтернативой: кому умереть — Сталину или всему составу Политбюро, — Политбюро во главе с «четверкой» выбрало смерть Сталина. Говоря по-человечески, никто не может ставить им в вину такой выбор.

6 марта 1953 года «четверка» разделила между собой власть Сталина: по предложению Л. Берия, Маленков был назначен председателем правительства, а Хрущев — исполняющим обязанности первого секретаря ЦК. По предложению Маленкова, Берия был назначен его первым заместителем и главой объединенного МВД, а Булганин — министром обороны СССР. Законным наследникам Сталина, но не участвовавшим в заговоре, — Молотову, Кагановичу, Ворошилову — достались второстепенные посты.

III. «Технология власти» под судом кагебистов

Когда типичная советская критика — критика путем умолчания произведений эмигрантских авторов — в отношении меня не удалась, партийные идеологи решили публично признать существование книги, но разоблачить не ее, а ее автора. Задача эта была возложена на журнал «Огонек» с его двухмиллионным тиражом. В очерке Л. Лерова, Вл. Павлова и Ю. Чернявского «Вояж Франсуа де Перрего» в трех продолжениях журнал рассказал о судебном процессе над физиком, московским аспирантом Д. Михеевым, которого судили только за то, что он хотел уехать за границу и читал Бердяева и Авторханова. Манера «Огонька» критиковать идеологического противника типично советская. Авторы «Огонька» критикуют книги, которых они не читали, критикуют перед миллионной аудиторией, которая их тоже не читала. Из такой критики читатель даже не может узнать, в чем же содержание предаваемой анафеме книги. Причем сам основной аргумент критиков очень оригинальный: оказывается, моя книга плоха потому, что ее автор отчаянный негодяй, как будто негодяи не могут писать правдивые книги о таком «годяе», как Сталин! Все-таки даже из такой «критики» мы узнаем некоторые любопытные вещи:

1) У Михеева установились «дружеские отношения с одним из представителей так называемого «самиздата», студентом Славой Великановым и его супругой Ольгой Ступаковой… Слава, целиком разделявший михеевские взгляды, снабжал его разнообразным чтивом, которое засылалось в СССР из-за рубежа: писаниями экзистенциалиста Бердяева, очередными номерами энтеэсовского журнала «Посев» и тому подобными изданиями. А зимой прошлого года Слава передал Михееву пленку с текстом изданной за границей книги предателя Родины Авторханова «Технология власти». Справедливости ради отметим, что сам Михеев часто и не подозревал, что представляют собой авторы книг…» («Огонек», № 35, сентябрь 1971, стр. 29).

2) «Михеев приглашает в гости близких друзей Шахназаровых и передает им на хранение свои духовные богатства — собственные сочинения, фотопленку и фотокопию с текстом книг Бердяева,

Авторханова. Все это было у Шахназаровых изъято при обыске» («Огонек», № 36, сентябрь 1971, стр. 31).

Однако самый главный аргумент критики «разоблачители» держали в запасе. Это биография, которую сочинила мне «Советская Россия», а «Огонек» дополнил. Она изложена в третьем продолжении. Идет допрос арестованного Михеева в кабинете следователя КГБ. Вот как в изложении авторов «Огонька» следователь «просвещает» Михеева:

«Следователь не только уличал Михеева в совершенных им деяниях, он наносил удар за ударом по его идейным позициям.

— Вы сами зачитывались и друзьям давали читать клеветническую книгу Авторханова «Технология власти». Вам что-нибудь известно об авторе?

— Ничего не известно…

— Жаль. Я допрашивал одного ярого врага советской власти, Карнуту, работавшего в американской разведывательной школе. Он давно уже осужден. Но в ходе допроса всплыли некоторые обстоятельства жизни коллеги Карнуты, — коллега этот возглавлял в школе кафедру, преподавал историю России и СССР. Его фамилия Авторханов…

И следователь развенчивает михеевского кумира — вот он кто такой, господин Авторханов, он же Александров, он же Кунта. В годы войны дезертировал из Советской армии. Будучи по национальности чеченцем, издавал на оккупированной территории газету. Затем служил в гитлеровской контрразведке, выдавал гестапо советских подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, активистов. Словом, у Авторханова руки по самые локти в крови. Когда наступающая Советская армия подошла к тем местам, где развил свою деятельность Авторханов, он поспешил убраться на Запад вместе с хозяевами. Перед самым окончанием войны Авторханов пристроился в лагерь военнопленных под Миттенвальдом, надеясь переждать там трудные времена. Однако для него эти трудные времена миновали довольно быстро. В скором времени в городке Гармиш-Партенкирхен открылась американская разведшкола. Авторханова приглашают читать лекции по истории СССР и КПСС в разведшколу и зачисляют его в штат под именем Кунта. Вот этот-то предатель, на совести которого сотни загубленных жизней борцов с фашизмом, ныне чувствует себя в безопасности под крылышком ЦРУ и пишет книги, в которых клевещет на своих соотечественников, чернит свою бывшую Родину.

…Это не Авторханова развенчивал следователь, а его, Михеева, развенчивал. Вот ты каков, «борец» за «демократию», вот за какую власть ратовал — власть авторхановых!»

В этой моей «биографии» что ни слово, то самое низкопробное вранье. Отвечу на него очень коротко:

1) Я не мог дезертировать из Советской армии, так как никогда в ней не служил.

2) «Будучи по национальности чеченцем» (что это, быть чеченцем все еще «криминал»?), на оккупированной территории я никогда никакой газеты не издавал; поэтому авторы не указывают ни города, ни названия газеты; но добавлю: если бы у меня была возможность, я ее издавал бы.

3) Никого я гестапо не выдавал и ни в какой разведке я не служил. Клеветников из «Огонька» и КГБ я вызываю выступить с этими обвинениями против меня перед судом Федеративной Республики Германии, где я живу, где до сих пор судят за такие преступления, или повторить эти же обвинения в западной коммунистической прессе, чтобы я мог привлечь к судебной ответственности клеветников.

4) «Перед самым окончанием войны» я не «пристроился в лагерь военнопленных, чтобы «переждать там трудные времена».

Редакция «Огонька» очень низкого мнения об интеллектуальном уровне своих читателей, если она всерьез допускает идиотскую мысль, что ее читатели должны поверить и этой примитивной лжи — ведь не может же человек моего образа мышления и действия, человек, открыто и сознательно ставший на путь борьбы со Сталиным, к тому же «преступник» с «руками по самые локти в крови», бежать к концу войны с воли в лагерь советских военнопленных в надежде, что Сталин ему простит его «заблуждения». Редакция «Огонька», как и его издательство «Правда», не походит даже на ту знаменитую старушку, которая врет, врет, но иногда и правду соврет. «Огонек» не соврал ни одной правды, кроме моего авторства «Технологии власти».

Я добросовестно привел все то отрицательное, что сказали о моей книге «диссидентствующие» коммунисты, вроде Медведевых, и все то ужасное, что сказали о моей персоне правительствующие коммунисты. Надеюсь, что я не покажусь Хлестаковым, если осмелюсь предоставить слово и свободным голосам из Самиздата. В моем распоряжении есть много положительных отзывов из СССР, но я приведу только пару примеров из опубликованных на Западе и одну выдержку из письма ко мне из Москвы. Начну с этого письма. Его автор — доктор наук, член партии с видным положением. Но ценность его письма для меня в том, что его отец сам учился в те годы в Институте красной профессуры, окончив его, он получил высокий партийный пост. Написал большую критическую работу в антисталинском плане, но издательства отказываются печатать (может быть, мы ее прочтем в Самиздате). Мне пишет не он сам, а его сын. Вот отрывок из письма:

«Уважаемый тов. Авторханов А.!

Мне представилась исключительная возможность познакомиться с Вашей книгой. Из того многообразия литературы, с которой у меня была возможность познакомиться, Ваша книга — наиболее интересная. Это признали и мои друзья, мои старшие товарищи отца, хорошо знавшие икапистов!.. К сожалению, от старой гвардии осталось Совсем немного… Книга произвела сильное впечатление своей документал ъност ью».

Мой московский корреспондент приводит много интересных деталей, весьма ценных для истории, но, к сожалению, в интересах сохранения анонимности автора, я вынужден отказаться от их цитирования (об успехе «Технологии власти» среди старых большевиков мне также рассказывали Вероника Решетовская-Штейн и Андрей Григоренко).

Мужественная и умная Ланда (Мальва Ноевна) из Красногорска еще до ареста позаботилась о составлении своего будущего «Последнего слова» на суде и пустила его 24 декабря 1972 года в Самиздат. В нем мы читаем:

«Наряду с «антисоветской агитацией и пропагандой» в обвинении (ее — А. А.) речь идет о «клеветнических измышлениях» (в самиздатской — существующей помимо партийного руководства — литературе). Для советского правосудия всякая информация, мнения, «порочащие советский государственный и общественный строй», могут быть только клеветническими измышлениями. Доказательства несоответствия этих «измышлений» действительности по существу не приводятся. Очевидно, это одна из причин, почему суд, как правило, происходит при закрытых дверях… Никто не должен услышать содержание «клеветнических измышлений»; «измышления» — фактические сведения и мнения, касающиеся существенных сторон советского строя, советского образа жизни, скрываются от советских людей. Клеймо — «антисоветские клеветнические измышления» стоит, например, на информации, приводимой в «Хронике текущих событий»… То же самое клеймо стоит на книге А. Авторханова «Технология власти», где восстанавливается история сталинизма, та ее сторона, которая обходится молчанием в советской литературе (в книге используется большое количество советских документов — газеты, стенограммы съездов, пленумов и т. д.). Я читала довольно большое количество самиздатской литературы, но не встречала в ней лжи. Заведомую ложь, клевету я неоднократно обнаруживала — с тех пор как научилась критически относиться к тому, что читаю, слышу, вижу — в советской литературе» (Вольное слово, выпуск 13. «Посев», 1974, стр. 19–20).

В Ногинске судили 26–30 октября 1972 года молодого талантливого советского ученого-астронома Кронида Аркадьевича Любарского за то, что он читал «самиздат». Ему дали пять лет заключения в лагерь строгого режима плюс два года ссылки. Свое «Последнее слово» на суде он превратил в обвинительную речь против порядка мракобесия и средневековой охоты за ведьмами. За такую речь в нормальном правовом государстве Любарский получил бы не семь лет заключения, а звание сразу доктора двух наук — юридических и философских. К сожалению, я могу привести из нее только отрывки, касающиеся «Технологии власти». Сначала Любарский констатирует, что у правительства существуют два подхода, две оценки, два критерия при рассмотрении одного и того же явления: за чтение одних и тех же книг беспартийных наказывают заключением в тюрьму, а других, избранных, поощряют. Он рассказал, что «антисоветские книги издает издательство «Иностранная литература» с грифом «Запрещенная литература»: «спрашивается, для кого же запрещенная. Очевидно, не для тех, для которых они публикуются. Это значит, что имеется определенный круг лиц, которые их могут читать или даже обязаны читать. Остальные граждане Советского Союза, по-видимому, недостаточно грамотны для этого».

Любарский говорит о значении информации для науки: «Информация — это хлеб научных работников. Интеллектуал работает с ней, как крестьянин с землею или рабочий с металлом. Независимое мнение можно составить при условии, что вы располагаете информацией. Например, очень важно знать все обстоятельства прихода Сталина к власти, если история должна нас учить. Но на полках книжных магазинов нет книг на эту тему. Вот поэтому я должен обращаться к Авторханову. Или хочется читать что-нибудь о политических процессах. Хотелось бы это читать в газетах, но там ничего нет о них. И вот тогда я обращаюсь к «Хронике». Что вы можете предложить мне вместо этого? Таковы мотивы, которые привели меня в Самиздат. Есть ли Самиздат нормальное явление? Нет, конечно. Он симптом болезни. В обществе с нормальным развитием все вопросы, обсуждаемые в Самиздате, должны подвергаться анализу в газетах. Только в обществе с аномальным развитием толкают обсуждение больных проблем в подполье, придавая им этим самым окраску нелегальности».

Любарский знает и рецепт, как ликвидировать Самиздат. Он охотно его сообщает своим судьям: «Как можно ликвидировать Самиздат?

Он — раковая опухоль в организме с аномальным развитием. Ее не вырежешь проблематическим ножом; здесь имеются только метастазы… Можно арестовать дальнейшие дюжины математиков, физиков, астрономов и отправить их в лагерь для производства материальных ценностей. Это не хозяйственный метод использования научно-технических кадров в период научно-технической революции. Это неэффективный метод для ликвидации Самиздата. До сих пор каждый судебный процесс вызывал цепную реакцию новых процессов. Если в 1966 году был только один процесс против Синявского и Даниэля, теперь их насчитываются сотни ежегодно (Судья: «Подобной информацией суд не располагает»). Самиздат можно только тогда ликвидировать, если поймут, что он не есть каприз некоторых злонамеренных элементов, а общественное явление, которое соответствует созревшей потребности… Нужно предпринять необходимые меры, чтобы люди не были вынуждены черпать свою информацию из труда Авторханова в Самиздате, а брать открыто из прессы» (Журнал Zeit Bild, № 11, Mai 1974, Bern; из-за отсутствия под руками русского текста я вынужден был делать с немецкого обратный перевод. — А. А.).

Западные путешественники в СССР часто возвращаются оттуда с важными сведениями о деятельности подпольного книжного рынка Самиздата. Интересные сведения на этот счет содержатся в статье Марии Садовой «Москва сегодня», напечатанной в издаваемом в Париже серьезном польском журнале «Культура» (январь 1974 г.). Она сообщает: «На черном рынке (книжном) за Солженицына платят 80 рублей (напомним, что средняя месячная зарплата — 100 рублей). Весьма пользуется спросом религиозная литература — от творений Отцов Церкви до Бердяева и Булгакова. По знакомству можно добраться идо более «засекреченных» политических книг. «Бестселлерами» этого раздела являются вещи Оруэлла и «Технология власти» Авторханова».

Кажется, что единственным политическим процессом в СССР, на котором подсудимые отмежевались от антисталинской литературы, был процесс тех, кто, по утверждению КГБ, сделал больше всего для ее распространения — процесс в Москве Петра Якира и Виктора Красина в августе 1973 года. Я не склонен их осуждать, находясь вне непосредственной досягаемости КГБ. К тому же никто не знает обстоятельств, при которых их сломили. Только одно можно сказать уверенно: они воспользовались правом слабых, будучи сильнее своих душителей — КГБ.

Можно ли выиграть против КГБ? Безусловно можно, но при одном условии: если вы убедите ваших палачей, что ваши честь и идея вам дороже вашей жизни, как это сделали Григоренко, Буковский,

Галансков, Любарский, Мустафа Джемилев, Светличный, Мороз и многие другие. В этом смысле каждый, кто поднимается на борьбу с полицейским режимом, — не просто революционер, но и революционер-«самоубийца». Таковыми были русские народовольцы, социалисты-революционеры, даже некоторые большевики. Но Якир и Красин никакой революцией не занимались и никого свергать не собирались. Они хотели придать послесталинскому коммунизму «человеческое лицо» и вот тогда только они увидели его звериный лик. Увидев, капитулировали — настолько он оказался чудовищным. Осуждать их может лишь тот, кто в равных условиях доказал обратное.

Поведение Якира и Красина на суде наглядно продемонстрировало перед всем миром то, что мы всегда знали: Сталин не умер, он только переоделся, причесался и, как это метко заметили западные карикатуристы, усы приставил к бровям. И получился: «Брежнев — Сталин сегодня», не по классу инквизиции — тут уж никому не дано догнать покойника, — а по классу перевоплощения.

Суд в Москве над Якиром и Красиным открылся 27 августа 1973 года и продолжался три дня. На столе лежало их уголовное дело в 150 томах.

В сообщении ТАСС от 27 августа говорилось: «Петр Якир и Виктор Красин предстали сегодня перед коллегией по уголовным делам Московского городского суда. Они обвиняются в сотрудничестве с «Народно-трудовым союзом», ставящим целью свержение существующего в СССР строя… Якир и Красин полностью признали себя виновными… Так называемого «Демократического движения», якобы представляющего оппозицию властям, в Советском Союзе не существует, заявил Якир. Как и Красин, он назвал это выдумкой буржуазной пропаганды… Подсудимые с горечью признали: какие бы «демократические идеи» ни пытались они распространять, все эти «идеи» оказывались разработанными в НТС. Среди литературы, рекомендованной этим антисоветским центром и рядом связанных с ним организаций, а также радиостанцией «Свобода» для нелегального распространения, была книга «Технология власти» Авторханова, предателя Родины, служившего в годы второй мировой войны в гитлеровских карательных отрядах и участвовавшего, в частности, в массовом истреблении евреев». (Я, собственно, не понимаю логики ТАСС, почему я должен убивать евреев, тогда как Кавказ завоевали не евреи, а русские, геноциду кавказские народы подвергли тоже не евреи, а обрусевшие грузины Сталин и Берия.)

Коммунистические газеты Восточной Европы, в том числе и югославская газета «Борба» (30.8.1973) целиком воспроизвели эту, данную

ТАСС, характеристику моей личности, но газета «Известия» выбросила ее, заменив более «мягкой» формулой: «Свидетель В.В.Кожаринов рассказал о том, как было организовано размножение антисоветских материалов Якиром и Красиным, в частности, книги предателя родины Авторханова, служившего в гитлеровских карательных отрядах» («Известия», 31.8.1973). Таким образом, «массовое истребление евреев», по ТАСС, на страницах «Известий» не состоялось. По-видимому, редакция решила, что врать тоже надо если не в меру, то умеючи. Зато западная печать не поверила ТАСС на слово. Она считается не с инсинуацией, а с фактами. Я читал, например, статью из Москвы специального корреспондента «Нью-Йорк тайме» и «Интернешонал геральд трибюн» (28.7.73) Теодора Шабада о процессе Якира, в которой приводилось обвинение ТАСС против моей книги, но моя биография была рассказана правильно.

Но правило «клевещи, клевещи, что-нибудь да и пристанет» явно подвело кагебистов. Еще суд не кончился, а на Западе писали (не мы, эмигранты, а поклонники Брежнева по «детанту»), что Московский процесс Якира 1973 года со всеми этими «искренними признаниями» по существу есть второе издание процесса его знаменитого отца в 1937 году!

Вот после такой отрицательной реакции Запада режиссеры всей этой трагикомедии — через неделю после суда — решили удивить корреспондентов сенсацией: «по просьбе осужденных им разрешили выступить перед иностранными корреспондентами». Эта пресс-конференция передавалась в западных телевизионных передачах. Впечатление: Ежов, Берия и Сталин ожили в одном Андропове: варварская сцена фальшивых показаний несчастных жертв затмила собою все достижения чекистской техники 1937 года. Якир и Красин огласили на прессконференции письменные заявления, «как они дошли до жизни такой». Внешне — никакой принужденности, никаких следов пыток, но говорят явную неправду. В уста ученого-экономиста Красина вложили даже и марксистское объяснение его «падению». Его заставили сказать: «Может быть поставлен вопрос: как могло во мне, человеке, выросшем при советской власти, воспитанном советской школой и университетом, возникнуть чувство враждебности по отношению к советской власти? Здесь сыграло роль, что я был обижен арестом отца в 1937 году (онреабилитирован) и недоволен собственным невинным арестом в 1949 году. Еще молодым человеком я попал в лагере под влияние враждебных советской власти людей (представителей армии Власова, банды Банд еры и т. д.), от которых я воспринял враждебное отношение к советскому порядку. После освобождения я жил по своей вине в духовной изоляции от нашего общества, интересовался в первую очередь передачами зарубежных радиостанций, которые часто носили антисоветский характер, заграничной контрабандной литературой, в которой обосновывалось отрицание советского порядка. Я хочу сослаться в этой связи только на общеизвестные книги, как «Новый класс» Джиласа и «Технология власти» Авторханова» («Siiddeutsche Zeitung», 8–9 сентября 1973 г.; курсив мой. — А. А.).

Так и хочется крикнуть: «Какая справедливая советская власть: сама убивает людей и сама же их реабилитирует!» Эту каннибальскую философию об убийстве отца («он реабилитирован») вложили в уста Красина сами кагебисты. Очутившись на Западе, Красин отказался от своих показаний на суде и выступления на пресс-конференции, сообщив, что они были навязаны ему кагебистами под угрозой расстрела.

В 1974 и 1975 годах по СССР пошла новая волна арестов инакомыслящих, которая продолжалась до самого конца года.

В декабре 1974 года материалы Самиздата сообщили о новом процессе: «В октябре 1974 г. в Риге состоялся суд над математиком Л. Ладыженским и инженером Ф. Коровиным. Обвиняемым инкриминировалось чтение и распространение «антисоветской литературы» (произведения Авторханова, Амальрика, Даниэля, Конквеста, Мороза, Синявского, Солженицына («Посев», № 12, 1974, стр. 11). В марте 1976 года, через год после ареста, посажен в психиатрическую больницу сын крупного партийного работника — Вячеслав Игрунов — за то, что хранил у себя в Крыму и Одессе (в доме отца) самиздатскую литературу, в том числе «Архипелаг ГУЛаг», «Всё течет…» Гроссмана, фотопленки книги Авторханова, двухтомник Мандельштама» («Хроника текущих событий», № 38, 1976).

В опустевшие на время сталинские концлагеря теперь опять гонят эшелон за эшелоном интеллектуалов, единственная вина которых состоит в том, что они и всерьез поверили, что разоблачение Сталина и сталинского режима на XX и ХХП съездах не театральная мистификация, а выстраданная десятками миллионов сталинских жертв великая правда. Гордость страны — Галансков, Буковский, Горбаневская, Дремлюга, Делоне, Литвинов, Чорновил, Айрикян, Любарский, Плющ, Амальрик, Мороз, Светличный, Джемилев, Марченко, Ковалев, Твердохлебов, Осипов, — имя им легион, — которые в парламентах любого правового государства на Западе достойно украшали бы скамью лидеров оппозиции, как олицетворение национальной совести, или талантливо возглавляли бы свободную печать, как бдительное око общественного контроля над правительством, — либо обрекают на медленную гибель в расцвете молодых лет, как Юрия Галанскова, либо принуждают покинуть собственную страну. Алхимики из КГБ додумались даже до того, до чего не додумался сам «корифей»: они покрывают страну сетью сумасшедших домов, в которых чекистские медики залечивают разными препаратами совершенно нормальных людей до потери ими рассудка. Сколько времени изверги в врачебных халатах терзали душу и тело нормальнейшего из всех советских людей — человека с душой поэта, совестью святого и мужеством богатыря — ген. Григоренко!

«Оттепель» так и не состоялась. Заморозки начинают сгущаться в глыбы ледникового периода сталинщины. Сталинские диад охи, чекистские башибузуки и их идеологические шаманы торжествуют сегодня «второе пришествие Сталина». Этим оправдано и второе издание «Технологии власти».

В этой книге текст первого издания идет целиком без изменения, кроме чисто технических исправлений и маленькой вставки на стр. 359–361. По просьбе издательства, автор дополнил книгу новой главой: «От Хрущева к Брежневу». В основе этой главы лежат политические анализы, излагавшиеся автором в течение нескольких лет на научных конференциях и симпозиумах, посвященных после-сталинской «технологии власти».

1976 г.

А.Авторханов