Вифлеемская Звезда

Абрахам Север, 2023

Звёзды. Они светят всем, но не каждому одинаково. Почему так остро стали волновать такие вопросы, до которых раньше просто не было никакого дела? Есть ли в мире справедливость? Почему все так чураются правды? Что такое любовь? Какой смысл в нашей жизни?Этот период, когда ты уже не ребёнок, но тебя всё ещё не воспринимают всерьёз, является наиболее основополагающим в становлении личности. Пренебрежение и непонимание со стороны окружающих всё сильнее и сильнее распаляет внутри дух бунтарства и желание перемен.Это психологическая драма с элементами феерии о жизни героя нашего времени, процессе взросления и познания мира совсем с другой стороны, которую испокон веков, как и в наше время, практически не освещают, преподносят превратно или удобно для общественности. Что же творится в душе (есть ли душа?) в это время, когда она по велению судьбы или собственных действий оказывается в западне, и никто не может избавить её от ужаса экзистенциального кризиса. Существует ли выход?

Часть первая

I

Огни ада могут быть подобны звёздам. Одного прикосновения достаточно, чтобы утянуть в пучину целый свет. Оглядываясь назад и пытаясь найти виноватых, воочию предстаёт картина неминуемых потоков судьбы; для одних — прекрасная орхидея, для других — кипучая смола. И кто прежде предстаёт в ответе за то прекрасное и ужасное, мимолётное и сопровождающее до самого конца наших дней? Кто этот тайный архитектор всех жизней, и твоей в частности? Впрочем, самые страшные вопросы погребены обыденной действительностью настолько глубоко, что без настойчивости и копания их отрыть и осознать не удастся. Зачастую нет лопаты, чтобы добраться туда, или она поломана. Да и стоит ли искать золото, если оно окажется пиритом? Ответ ближе, чем кажется. Его все знают…

Асмодей

Разум ищет, и только сердце находит.

Жорж Санд

Вот настал и конец выступления. Последний аккорд прозвучал над головами слушателей. Скоро в ответ послышались бурные аплодисменты. На сцене был вокально-инструментальный ансамбль «Севилья», альтернативные названия которого могли быть «Малага», или «Гранада», или ещё какое-нибудь испанское слово, которое так по нраву руководительнице коллектива. Их выступление было приурочено к грядущему Дню учителя. Сегодня педагогов собрали в актовом зале для выказывания благодарностей и вручения наград за трудовые заслуги. Чтобы этот процесс был хоть чем-то большим, в сравнении с обычным педсоветом, было решено разбавить его немногочисленными творческими номерами, коими могла похвастаться школа.

Выступление закончилось, и участники постепенно исчезли со сцены со своими инструментами за кулисы, а оттуда перешли в помещение, где готовились к выступлению оставшиеся коллективы. Окна были закрыты. Духота. На улице было тепло, хотя клёны за гимназией уже дышали октябрём.

Среди прочих в помещении можно было отыскать тонкую и бледную руководительницу ансамбля «Севилья» Раису Ивановну, носившую солнечные очки как обруч для волос. Она встретила своих подопечных и начала одаривать их похвалой:

— Вы, конечно, ребята, молодцы. Хорошо, что среди слушателей нет музыкантов. Темп загнали. В четвёртой цифре всё равно сыграли по-своему. Под конец разваливаться стали. Бас вообще пропал. Куда так вас понесло? — она осмотрела детей и добавила: — Ладно, всё равно молодцы. Сыграли как есть, в этом году только две репетиции было, на лучшее трудно было бы рассчитывать.

Басист недовольно стал оправдываться:

— Да я не виноват, что так темп загнали. С нашего ударника спросите.

Максим успел за этот небольшой промежуток времени раздобыть себе яблоко, которое пока что оставалось целым. Он понимал, за что его упрекают, и ответил:

— Я-то что? Я держал темп. Это Сергей разгонять стал. Чтобы не разойтись совсем, пришлось поднажать.

Гитарист отстранённо наигрывал на уже обесточенной электрогитаре какие-то свои аккорды. Неохотно он прервался и ответил:

— Ничего не знаю. В прошлом году быстрее играли.

Обсуждение быстро сошло на нет. Карина, игравшая на синтезаторе, никак не могла зачехлить инструмент. Собачка на молнии заела и никак не хотела сдвинуться с места. Это заметила Раиса Ивановна, она подошла к учащейся и спросила:

— Что, опять не застёгивается?

Карина смущённо ответила:

— Да.

Руководительница ансамбля взяла чехол и каким-то грамотным приложением силы сумела устранить неисправность.

— Вот так, держи.

Карина подержала инструмент две секунды, сделала грустное лицо, а потом протянула Раисе Ивановне назад:

— Это же ваш. Я переезжаю скоро. Больше я выступить с вами не смогу. Забирайте.

— Ах, да, ты же уезжаешь. Кто же теперь играть на клавишах будет? — Раиса Ивановна прижимала одной рукой к себе чехол, а другую положила на плечо Карине: — Участвуешь в «Севильи» с самого создания — целых четыре года. Ты много раз выступала с коллективом. Уже нельзя сказать, что для школы ты ничего не сделала. Твой труд был не напрасным. Не знаю, понадобиться ли тебе твоё умение на новом месте, но здесь ты пригодилась. Спасибо что ходила на репетиции. Мы не забудем, что ты играла с нами. Если бы я не забыла об этом, то купила бы на прощанье тортик, но если хочешь, можем зайти ко мне в кабинет на чай.

Карина несмело покачала головой и вежливо отказалась от предложения. Остальные в разной степени готовности уже покидали гимназию. Ударник и гитарист уже успели выйти на школьный двор. Максим выкинул надоевший огрызок в урну и сказал:

— Везёт некоторым, уезжают жить за границу, подальше от этого совка.

Сергей нёс за плечами гитару, а руки спрятал в карманы длинного чёрного пальто. Он решил не комментировать услышанное.

— Скучать ты точно не будешь? — зачем-то спросил Максим.

— Ты знаешь ответ.

— А с ансамблем без Карины что будет?

— И без неё обойдётся.

— Как без клавиш?

Сергей всё время держал на лице угрюмую гримасу. Часто он говорил с пренебрежением и как будто цедил речь сквозь зубы. Его манера разговора действовала абсолютному большинству людей на нервы. Брякнул:

— Найдётся замена.

— Может помочь Раиске найти кого-нибудь?

— Делай что хочешь, но мне подсобить не предлагай.

Максим ожидал такой ответ. Решил подколоть:

— Ты всегда такой злобный?

— Не капай на мозги.

До остановки дошли молча, там и разминулись. Максим Войницкий поехал на своей «шестёрке» домой, а Сергей Колязин свернул с главной улицы во дворы, достал из пачки сигарету и, поработав зажигалкой, задымил.

Мысли собрались в кучу и устремились куда-то высоко. Сегодня он не был в состоянии грузить себя постоянными истошными вёдрами помоев, которые день ото дня копились и сливались куда-то вовнутрь.

Одинокий ворон ходил по бордюру в поисках съестного. Редкие жёлтые листья валялись по тротуару без всякого порядка. Унылые кусты при жилых домах не радовали глаз своей кривой формой, об искусстве топиара¹ в этом захолустье не могло идти и речи.

“Раньше было лучше. — заметил про себя Колязин. — Что ни говори, навряд ли что-то станет осмысленней. К чему все идут? К чему иду я? Вот дрянь. Почему не могу нормально скурить сигарету? Обязательно надо эту труху молоть.”

Это было так давно, но воспоминания всё ещё тверды. В память врезаются наиболее значимые и эмоциональные события. Хотя иногда запоминается и какая-нибудь ерунда без дай причины, которая не несла абсолютно никакой значимой и смысловой нагрузки. Но это было именно знаменательным днём.

— А ты там со мной будешь? — спросил свою маму маленький Серёжа.

Алёна Витальевна Колязина, родительница его, вела мальчика за ручку и тихонечко, как в своём обыкновении, говорила:

— Да, зайчик мой, сегодня мы вместе будем.

— А потом?

— А потом сам будешь ходить, большой же уже.

Они остановились перед входными вратами, Алёна Витальевна достала из своей простенькой сумочки лёгкий тюлевый платок и обвязала им свою голову, скрыв под его покровом свои волосы. Мама и мальчик перекрестились и вошли внутрь. Серёжа бывал здесь раньше, но мельком как-то и редко, ему здесь было неуютно. Прошли церковный садик, благоухающий россыпью колокольчиков и каких-то фиолетовых цветочков, название которых знают одни лишь дачники, и затем переступили через порог вовнутрь.

— Пойдём, купим свечку. — сказала шёпотом мама Серёжи.

Мальчик молча стоял и посматривал на календари. Разглядывал выходные и постные дни, читал названия церковных праздников. Мама обмолвилась тёплыми словами с тётей, отпускающей свечи, а после, вместе с сыном отправилась в приход. Здесь было тихо, но в левой части храма можно было услышать детские голоса. На лавочках возле деревянной двери сидели дети разного возраста. Кто был постарше, кто помладше. Практически все одни — без родителей, сами. Серёжа отчего-то боялся. Алёна Витальевна подошла к единственной среди детей взрослой и спросила:

— Здесь же воскресная школа?

–Да, — ответила женщина, — вы тоже в первый раз?

Алёна Витальевна легонько в ответ наклонила голову и подвела своего сына к остальным детям. Он смотрел на них большими карими глазами и не понимал, что нужно делать.

–Познакомься с кем-нибудь. Найди себе друга. — шепнула мама Серёже на ушко.

Мальчик прижался к родительнице и ничего не ответил.

–Смелее. Вот можешь к тому карапузу подойти? — шепнула с улыбкой Алёна Витальевна, глядя на ребёнка.

Серёжа не мог открыть рот, развязать язык, сказать “Привет, как тебя зовут?” Некоторые взрослые зачем-то показывают, что в вопросах детских отношений они не разбираются, или не хотят разбираться; им либо всё равно, либо они действительно не компетентны, и верно то, что многие даже не стараются.

Мама посмотрела на сына, поняла, видимо, что у Серёжи так просто всё не выходит, и спросила у другой мамаши:

–А как вашу девочку зовут?

–Катя. — ответила женщина.

–Сколько ей лет?

–Семь.

–Большая уже. А вот моему Серёжке шесть.

Алёна Витальевна и другая родительница начали разговаривать. Серёжа стал ходить по кругу и рассматривать убранство церкви. Со стены на него с огромного полотнища смотрели три старца в ореолах. Мальчик присмирел и почти не двигался с места.

В приход зашла ещё одна фигура в чёрных полусапожках и длинной юбке в косую чёрно-серую клетку. Часть детей вздёрнулись со своих мест и направились к ней.

–Здравствуйте, Зоя Анатольевна. — негромко (храм всё-таки) выдали юные голоса.

–И вам всем здравствуйте. — с улыбкой на лице ответила Зоя Анатольевна, подошла к двери кельи и отворила её ключом. Не остались незамеченными и новоприбывшие. Она пригласила их внутрь и попросила сесть на любое свободное место.

Мама и сын сели на край старого выцветшего дивана.

Когда все разместились, Зоя Анатольевна поставила на столик перед сидящими ноутбук, поправила белый платок на голове, сложила затем ладошку к ладошке и начала говорить:

–Снова очень рада видеть вас, мои дорогие друзья. И, давайте, прежде чем начать с общей молитвы наше занятие, познакомимся с нашими новенькими.

Она подошла другой девочке и спросила её имя.

–Катя.

–Прекрасное имя, Екатерина. Рады тому, что ты пришла к нам в гости. Вот, держи ручку и листочек.

Потом Зоя Анатольевна посмотрела на Серёжу. Ему стало не по себе от этого искреннего взгляда, он нахмурился и сильней вцепился в руку мамы.

–А тебя как зовут? — добродушно поинтересовалась Зоя Анатольевна.

Серёжа молчал. Несколько любопытных глаз решили посмотреть на источник отсутствия звука. Мальчик опустил голову в пол. Ему почему-то хотелось плакать. Мама приласкала своё чадо и ответила за него:

–Его зовут Серёжа.

–Какое замечательное имя у тебя, Серёжа, не бойся, у нас тут совсем не страшно. Вот, хочешь, возьми грушу, — преподавательница воскресной школы протянула мальчику фрукт из стеклянной вазы.

Маленький Серёжа вытащил голову из убежища материнских объятий и хмуро посмотрел на незнакомую тётю. Затем на грушу, и только потом неспешно помотал головой в знак отказа. Тогда наставница протянула ему листик и шариковую ручку, но тот только сильнее вцепился в маму.

После этого Зоя Анатольевна решила не трогать мальчика и начала занятие с молитвы. Серёжа долго не изменял своей позы, но со временем интерес в нём взял верх, и он обратил глаза к миру. Сидел молча. Смотрел по сторонам. Наблюдал за кистями наставницы, за детьми, которые что-то отвечают. Стал прислушиваться и вникать в чудные слова.

К концу занятия он совсем просиял и сковывающий туманный страх как рукой сняло. Он немного посмелел, и эта уверенность росла с каждым новым воскресным занятием. Он хотел узнать больше. Его привлекало это новое и таинственное добро, которое даже не скрывалось от него. Полнился воодушевлением и каким-то душевным светом.

Когда Алёна Витальевна вместе с сыном вышла из храма, то как-то обыкновенно спросила Серёжу:

–Ну как тебе? Не так страшно же было.

–Нет. — так же тихо ответил мальчик.

–Сходим ещё раз?

–Да.

Над их головами раскинули свои ветви молодые рябины, тянущиеся к небу и птицам, не таящие от мира никаких тайн, и даже осень не сможет выветрить их свежесть своими дождями.

Вот так Сергей Колязин с первого по четвёртый класс ходил в воскресную школу и изучал там «слово Божие», молитвы и притчи. Он как тогда помнил эту небольшенечкую келью, в которой проходили занятия. На столе всегда лежала стеклянная ваза с печеньем и конфетами, и любой желающий ребёнок мог угоститься. Свежий пах дравляного помещения, липкие лавочки, свет, падающий из окна, какой может быть только в монастырях и храмах — всё это одновременно настораживало и манило. Какая-то торжественность. Он с малых лет от набожной мамы знал несколько молитв, но не совсем понимал, что значат эти слова, и для чего они нужны. В воскресной школе ему всё предельно понятно растолковали, да ещё и так интересно. Примерно в то же время он стал читать детскую библию. Стал следовать заповедям, постоянно причащался и ходил с мамой в церковь. Старался не грешить, как то делали праведники, но у него не всегда получалось.

Колязин кинул бычок от скуренной сигареты куда-то в густую траву, закинул в рот арбузную жвачку и направился домой. Ещё года четыре назад он и подумать не мог, что станет таким. Совсем не мог. С малых лет какая-то смута скреблась в нём о том неизвестном грядущем, что так не хотелось приближать, и, однако, причина этой необъяснимой тревоги с каждым днём становилась всё ближе и ближе. И нет — это не смерть, она казалась так далека и пустынна, что чаще всего не могла испортить настроение одним лишь напоминанием о самой себе. Маленький Серёжа знал, что если вести благочестивую жизнь, то смерти нечего бояться, ведь за ней следует высвобождение и рай, где есть только бесконечное блаженство.

На проезжей части гудели автомобили. Перекрёсток был слишком оживлён: народу много. Светофор как всегда бесил своим продолжительным красным светом. Когда же он противно заверещал и показал зелёный, толпа, скопившаяся у пешеходного перехода, хлынула с обеих сторон на противоположный бок.

Квартира дома, где жили Колязины, находилась неподалёку от аорты города. На самом деле удобно жить почти в самом центре. Всё рядом: банк, почта, товары, услуги, всеразличные учреждения и общественный транспорт. Гимназия тоже находится всего в километре от места обитания.

Ещё пара сотня шагов и вот забренчали ключи от подъезда в руках Сергея. Никто из соседей не попался ему на глаза. “Вот и славно”, — подумал он, перешагивая ступени через одну. Лифт был, но вонял страшно. Не пристало Сергею пользоваться этим средством, пока ноги не отнимались. Вот и восьмой этаж, пустой и чистый тамбур. В октябре на лестничной площадке дежурила Алёна Витальевна, этим опрятность и объясняется.

Отворил дверь, заходя внутрь, уже понял: кто-то из взрослых есть дома. С кухни доносились стравнические запахи.

–Это ты, Сергей? — послышался оттуда же женский голос.

“Опять щавель свой готовит, наверное, и яйца туда побольше выкрошила, а знает же, что я это не люблю”. — заключил про себя юноша, но вслух ничего не сказал.

Некоторая пауза. Затем из кухни вышла Алёна Витальевна с половником и спросила сына:

–Почему не отвечаешь? Что-то случилось?

В ответ сын лишь кинул:

–Не грузи. Всё нормально, пока что.

Скинул свои кроссовки, снял с себя гитару и отправился в обитель пищи в поисках съестного. На плите стояла кастрюля с супом и сковородка с котлетами. Сергей заглянул в кастрюлю и скривился: действительно щавель. Посмотрел на котлеты и порешил, что найдёт чем поживиться только в холодильнике.

–Давай супчику тебе налью? — спросила мать.

–Я не буду щавель.

–Что значит не будешь, а для кого я его тогда готовила? Ты хоть руки-то помыл?

Сын стал шариться в холодильнике. Из имеющихся навыков кулинарии и ингредиентов он сможет сделать себе только бутерброды.

–Ты прекрасно знаешь, — отвечал Сергей, — что я не люблю щавель, и, спрашивается, зачем его тогда вообще готовить.

–Так ведь суп полезен.

–Сварила бы что другое. Щи там или борщ тот же.

–В следующий раз будет борщ, ну а сегодня щавелевый супчик с яйцом.

–Если б яйцо не крошила, то я бы ещё подумал, а так — нет. — он вынул из холодильника батон и какой-то спред.

–Так яйцо полезное, не понимаю, почему ты его не ешь?

–Не капай на мозги.

–А ты не груби матери!

–Я не грублю. Успокойся. Давай не будем устраивать драму с пустого места.

— В комнату только не бери.

— Один раз можно.

Далее он молча состряпал себе нехитрые бутерброды и ушёл в детскую. Их отношения превратились в гниющий запущенный сад, некогда цветущий и ароматный, но с годами пришедший в запустение. Их сад что-то покинуло, и теперь он медленно превращался в болото. Попытки остановить этот регресс предпринимались неоднократно со стороны Сергея, хотя он же его и губил. Губила сад ненароком и его мама. Он считал, что она его не понимает. Она списывала характер своего сына на “подростковое”. Консенсуса не было, как не было и совместной работы, вот сад и зачах. Он больше не давал сладких плодов и прекрасных цветов. В нём реже стали петь птицы. Он разрушался на глазах, пока не превратился в какое-то жалкое натянутое подобие. Да — сын, да — мать, но будто за этим ничего и не стоит. Только рутинная обязанность и квота. Как миролюбивые сожители. Связь потухла и завяла, лепестки облетели, остался лишь тугой стебель, крепкие корни, но красоты в этом, увы, больше не было.

Сергей зашёл к себе, за компьютерным столиком сидела некоторая девочка и с усердием выводила что-то в тетради. Она делала математику. Заняв своё законное место, Сергей стал трапезничать. Говорить особо не хотелось. Зарывшись в своём барахле, он стал слушать музыку в наушниках, обособившись от внешнего мира. Сергей Колязин предпочитал меланхоличный рок постсоветских групп или зарубежные избранные композиции и, как большинство слушающих музыку, считал, что его подборка самая лучшая. Он отстранялся и погружался в нирвану. Так могли проходить часы. Они сладостно сливались в общую череду и безвозвратно уходили из жизни. Так и дни, что исчезали одни за одним, как и листы отрывного календаря. Незримо и навечно.

II

Во многой мудрости много печали,

И кто умножает познания,

умножает скорбь.

Екклесиаст (1:18)

“Досадное недоразумение,” — чуть слышно выговорил Сергей Колязин. В учительской было пусто — ни души. Возле кофейного диванчика удобно пристроили банальный фикус и огромную монстеру, которая своими листьями напоминала древнеегипетские дырявые опахала. По помещению летала толстючая муха и противно жужжала. Обои светло-серые, с рисунками не то цветочков, не то квадратиков. Через учительскую надо было пройти, чтобы попасть в кабинет директора.

Первой порог учительской переступила Марина Олеговна Соловей, преподаватель русского языка и литературы, она работает в гимназии не так давно, зато уже успела подготовить нескольких олимпиадников, которые показали достаточный результат. На её лице можно было прочитать раздражение и полное неудовольствие, а всё из-за того, что кто-то уже почти пол урока не может нормально смириться с фактом школьной программы и высказывает своё мнение по этому поводу. Следом за ней вошёл и её ученик — Сергей Колязин.

Марина Олеговна подошла к директорскому кабинету, приложила пальцы к дверной ручке, однако не стала с ней взаимодействовать. Сначала повернула голову ещё раз, в непонятной надежде, будто бы он, Колязин, сейчас возьмёт и начнёт извиняться за то, что сорвал урок и за испорченное настроение. Вместо этой фантазии она увидела вызывающую физиономию гимназиста, которая так и плевала в лицо: “Ну и что?” Она вздохнула и отворила дверь. Сергей немного сморщился, когда опять услышал голос своей учительницы.

— Вы свободны, Светлана Васильевна?

Откуда-то из недр директорского кабинета послышался ответ и самого директора:

— А что случилось?

Марина Олеговна дала гимназисту жест и сказала:

— Да вот. Заходи, Колязин.

Тот и зашёл, не снимая своей надменной улыбки, встал посреди небольшой комнатки и впал в некое стеснение. От странной неловкости он заложил руки друг в друга и стал ждать чего-то.

— Здравствуй, Сергей Колязин. — посмотрела из-под очков на него директриса, уже предчувствуя недоброе.

— Здрасте, — машинально ответил Сергей.

— Ничего не хочешь сказать? — пыталась воздействовать на гимназиста уставшая Марина Олеговна.

— Я думал вы будете говорить, — ехидно ответил школьник.

— Значит так, Светлана Васильевна, — решила начать преподавательница русского, — учащийся восьмого класса, Сергей Колязин, не соблюдает дисциплину и мешает проводить урок. Он заявляет, что не собирается учить программное стихотворение, потому что оно не устраивает его своим размером и содержанием.

— Верно, — вставил своё Колязин, — да.

— Так что, Сергей, срываем урок из-за стихотворения, ты же олимпиадник, не солидно тебе? — обратилась директриса к учащемуся.

— Я не срываю урок. Я протестую против несостоятельности образовательной программы.

— А знаешь, Сергей, что не тебе решать это? — укорительно говорила Светлана Васильевна, сидя за своим столом. — Твоё дело — прилежно и, по возможности, хорошо учиться. Занимать места.

— То, что не несёт в себе никакого разумного смысла, может быть проигнорировано.

— Вот как мы заговорили, Сергей. Не тебе это решать!

— А зачем, по-вашему, мне учить огроменный стих про любовь, убить на это уйму времени, чтобы уже через неделю его благополучно забыть? Это бессмыслица.

— Учение наизусть развивает память. — встряла Марина Олеговна.

— Да хватает мне памяти, но стихи я плохо учу. Вот не могу и всё. Я не понимаю, зачем это надо, а то, что я не понимаю для чего нужно, не запоминаю. Кому-то это легко — двадцать минут и готово — высший балл. А мне на это по три часа надо тратить, чтобы кое-как с заминками рассказать. Это просто несправедливо. Тем более, что я спрашивал у Марины Олеговны альтернативное задание вместо стиха, но какая жалость, я этим срываю урок.

— Есть план, по которому я должна работать, и по программе надо учить стихи, я ничего с этим сделать не могу, а ты ведёшь себя некрасиво. В конце концов можно это высказывать и не на глазах у всего класса. — устало говорила Марина Олеговна, она пыталась найти в себе силы, которые помогли бы ей стоически перенести разочарования в своём ученике.

— Что тут такого, чего нельзя заменить там на какое-нибудь сочинение, если ученик не может выучить эту туфту?

— Это обязательная отметка, я не могу заменить её на что-нибудь другое, только из-за того, что тебе этот вид работы не нравится.

— А почему заменить нельзя? — опять повторял свой вопрос учащийся.

— Программу не я составляла.

— И что, шаг в сторону тяжело сделать?

— Будешь учителем, делай тогда что хочешь на свой страх и риск. Но твоё поведение неприемлемо. — уныло и раздраженно закидывала ученика аргументами Марина Олеговна. Она была подавлена.

— Что за раболепие! Нельзя даже исключение сделать, что вам за это будет? — стоял Сергей с враждебным лицом, пытавшийся скрыть накатывающий порыв.

— Если тебе сделать поблажку, то и другим придётся, и каждый там будет высказывать своё фи. Тебе со стихом, другому с сочинением, третий и читать не будет, скажет: “Я синквейны хорошо делаю, значит давайте мне только одни синквейны.” Всех нужно оценивать по одной программе, а не по тем, что выберут себе сами ученики.

Колязин почувствовал, как в его локомотиве распалили печку с углём и вот-вот он тронется с места. Его будто бы передёрнуло, и он сказал:

— Я был о вас более высокого мнения, Марина Олеговна.

Директриса, наблюдавшая всё это, наконец-то не выдержала и встав из-за стола командным голосом стала наводить порядок.

— Ты что вообще себе позволяешь, Колязин? Ты понимаешь, как разговариваешь?

Восьмиклассник кинул едкий взгляд на Светлану Васильевну, но порядком рассмотреть её негодование не смог, что-то случилось с глазами и веками, он моргнул и перенёс внимание на свою преподавательницу: только сейчас заметил сколько тоскливого холода в этих глазах, сколько сожаления выражают полудрожащие губы. По ним можно было понять, что ей не безразличен этот ученик. Так никогда не будет смотреть рядовая химера-предметница, которая учит (скорее дрессирует) желторотый сброд без любви к своему делу, а только ради тех орешков, которые являются учительской зарплатой. Если ей не по нраву чьё-то поведение, она не будет церемониться с нарушителем порядка пол урока, а сразу пойдёт к директору и выскажет всё, что у неё на уме, при этом её физиономия кроме ревущего раздражения и гнева не будет излучать ничего. Разочарование? О, нет, этого точно никогда не прочесть на лице, которому безразлична судьба хулигана.

— Я не виноват, — цедил сквозь зубы Колязин, — что в вашей экосистеме нет абсолютно никакой гибкости.

Светлана Васильевна тоже накалилась.

— А что ты думаешь, можно так просто взять и отойти от программы!? Устроить самоуправство!? Ты вообще кто такой чтобы судить такую прекрасную учительницу!? Понимаете ли — разочаровался! Строить тут всех решил под себя!

— Одна уступка для того, чтобы не препятствовать творческому развитию ребёнка, всё! Много? — поднимал голос учащегося.

— Ишь ты! Нашёлся умник! Ты, вообще, что себе позволяешь!?

Колязин посмотрел на вполне себе неуравновешенную директрису и иронично произнёс:

— У вас тут казармой пахнет.

Сам даже на секунду себе ухмыльнулся, что выдал такую двусмысленную фразу.

Директриса, пребывавшая в шоке от такого несоблюдения субординации, вздохнула и спокойно сказала:

— Так, с ним пререкаться не стоит, просто вызовем в школу его родителей.

— Да, — кивнула Марина Олеговна.

— Телефончик отца есть?

Сергей Колязин хотел было огрызнуться, что он его ни при каких обстоятельствах не скажет. Но быстро выяснилось, что поворот разговора так круто изменился, что ученика выкинуло из него, и тот остался уже не у дел.

— У классной. — молниеносно ответила преподавательница.

— Хорошо. Возвращайтесь к уроку, я отведу его классной.

Марина Олеговна вышла. Директриса проводила её глазами и обратилась к Колязину:

— Присядь на стул.

Сергей был в замешательстве, но, видимо, когда дело доходит до секретного оружия, как вызов родителей в школу, то обстановка в руководящих кругах резко меняется. Ученик с подозрением осмотрел предложенный стул и сел на него.

— Номер родителей знаешь?

— Нет. — сказал учащийся, думая, что это как-то поможет участи.

— Тогда посиди здесь, сейчас я узнаю номер и при тебе оповещу твоих родителей. Вот они обрадуются твоему поведению, да?

Это так и осталось без ответа. Если до сих пор Сергей чувствовал за собой какую-то силу, то теперь она куда-то ушла и сменилась довольно неприятным томлением в предвкушении чего-то неприятного.

Это был первый раз, когда родителей Колязина вызывали в школу.

Начиная с пятого класса, когда по разным предметам появились персональные учителя, Сергей постепенно стал проникаться этим странным, и, пожалуй, самым объективно бесполезным предметом — литературой.

Что ни говори, а маленький Серёжа с детского сада был довольно любознателен и читал разнообразные книги. К сказкам он был весьма равнодушен, но вот от энциклопедии и книжки про космос или динозавров он бы точно не отказался. Пока сверстники обмозговывали проблемы Ивана-дурака и антропоморфных зверей, Серёжа уже мог назвать все планеты солнечной системы, рассказать про чёрную дыру и худо-бедно растолковать, что самые мощные объекты во вселенной, это квазары. Художественной литературы он как-то чурался, но именно Марина Олеговна Соловей открыла ему мир прозы (и лирики, но в меньшей степени). Мальчик полностью читал задаваемые произведения, в то время как большинство с малых лет приучило себя к краткому содержанию в интернете. Отличался он и необычным взглядом на вещи, за что преподавательница обозначила его как смышлёного, и ставила в один ряд с отличниками. Что же касается стихов, то Сергей, как ни пыхтел, учил их довольно плохо, поэтому балл за четверть обычно падал из-за какого-нибудь стихотворения на память. Марина Олеговна пыталась подтянуть старательному ученику отметку, но, как говориться: если к куче грязи добавить сахар, то всё равно получится куча грязи. Она подбадривала его и говорила, что в следующий раз всё получится, но каждое новое “наизусть” расчерчивало в журнале ещё одну цифру, стремящуюся к нулю. Миролюбивый Серёжа слушал тёплые слова учительницы и верил, что всё хорошо.

Верил. Читал. Слушал. Внимал. Видел, как те же отличники, например, Галя Щедрина, на переменке оглядывала краткое, когда надо было бы целиком, а тот же стих зазубривала за двадцать человек на уроке, которые шли перед ней в алфавите. Отметки за четверть и прикладываемые усилия были не прямо пропорциональны. Насмотревшись такой несправедливости и хлебнувши лиха за “Великий перелом” (о котором позже), Сергей стал добиваться правды. Сначала мягко, а потом громогласно, ибо ценность человеческих отношений в его глазах довольно быстро стала терять свою стоимость. Эта инфляция развязала ему язык и открыла рот, а сказать ему за эти годы жизни уже было что. Его горячая душа требовала перемен. Он уже был готов начинать революцию.

Революцию против мироздания.

После звонка классному руководителю, Светлана Васильевна набрала номер Алёны Витальевны Колязиной. Гудки. Эти дурацкие гудки сверлили дрелью в голове у восьмиклассника. Он ждал. Надеялся, что они стихнут, и ответа не последует, словно бикфордов шнур сам собой потухнет.

Гудки оборвались. Сергей услышал из телефона голос матери:

— Да?

Следующий монолог директрисы он слушал, глядя в пол. Его уши горели, он не хотел сейчас тут быть и слышать это. Одно дело наговорить всякого этим образовательным куклам, а другое — спорить с матерью. Из двухминутного телефонного звонка он понял, что Алёна Витальевна согласилась прийти в школу, а домашнего конфликта, видимо, не избежать.

— Теперь можешь быть свободен. — вывалила на Сергея директорша, утурупившись в бумаги и свой компьютер.

Сергей встал, как дед доплёлся до двери и гнусно спросил:

— Куда мне?

— В класс иди и не доводи больше Марину Олеговну.

Пока он шёл в класс прозвенел звонок на перемену. Он не хотел возвращаться, смотреть кому-нибудь в глаза. Ждать вопросов, терпеть молчаливую изоляцию. И всё же он подумал: “Вот гадины, вот пресмыкающиеся, не смогли даже на уступку пойти, а всё что я делал до этого как коту под хвост. Да что б я ещё хоть раз что-то учил. Вмешали мать. Как же они меня бесят”.

Уроки закончились, и он не пошёл домой, отправился бродить как неприкаянный. Наверное, Алёна Витальевна уже дома. Грядёт неприятный разговор. Сергей отправился в парк. Вместо оживлённой дороги мимо амфитеатра или аттракционов он избрал глухую и почти никем нехоженую тропу за зданиями больницы и амбулатория. Пятьсот шагов от оживлённой проезжей части, и ты попадаешь в дремучую глушь. Высокие пятнистые грабы содержали подопечную им часть парка в полусумраке даже днём. Кое-где валялись пакеты, салфетки и опустошённые бутылки. Здесь он и закурил. Надо было успокоиться перед предстоящей беседой. Сергей Колязин сел на грязное сломанное дерево. Он не желал теперь видеть человеческое отродье. Их рожи ему опостылели. Но более чем рожи достали его порядки, установленные ими.

Сидеть стало невмоготу, и он собрался в кучу и отправился в свою квартиру. У подъезда стояли и болтали о чём-то своём две бабки с нижних этажей. Колязин ничего им не брякнул, хотя с самых пелёнок ему долбили в мозги, что нужно здороваться. Ранее он как солдатишка слепо исполнял приказы руководства, но поразмыслив маленько, решил избавить себя от устоев, смысла в которых не видел.

Вошёл внутрь и осилил все восемь этажей на одном дыхании.

Квартира. Было слышно, что на кухне кто-то орудует ножом.

Сергей не счёл нужным здороваться и тут же прошмыгнул в комнату и завалился коротать время.

Достал свой набор для рисования и стал дорабатывать эскиз.

Сергей Колязин нигде не учился рисовать, но в этом он находил своё самовыражение. Завсегдатой тематикой его рисунков были драконы. Европейские, японские, китайские. На пейзажах моря, скал, гор и бесконечного неба. Тут Сергей был царём и владыкой. Тут он чувствовал свою силу.

Он попросил сестру Елену отключить телевизор, чтобы тот не мешал его творческому настрою. Она послушно повиновалась.

— А я этого не видела? — спросила сестрёнка, смотря из-за плеча на эскиз.

Ей было на этот момент где-то восемь лет. Волосы русые и обычно собраны во что-нибудь этакое. Лицо простодушное: не пышет чем-то сверхъестественным, зато и не приводит к отвращению. Дома она была довольно тихой девочкой, а в школе, судя по её рассказам и байкам, она была весьма общительна. Если расположение духа Сергея было не омерзительным, то они вместе могли играть в лошадей или конструктор.

— Это новый. — ответил брат и стал тонким грифелем карандаша выводить облака за головой змеи. — Китайский дракон Ин-Лун, который может управлять погодой.

— А почему у него крылья? Ты же говорил, что у китайских драконов нет крыльев.

— У Ин-Луна есть крылья, он — особенный.

Почему-то последнюю фразу он невольно спроецировал на себя. “Жаль, что их не существует.” — подумал Колязин.

В детскую неожиданно входит Алёна Витальевна. Она сразу же с серьёзным выражением лица обратилась к сыну. Почему-то она сразу не напала на него, когда Сергей пришёл домой. Видимо, процесс готовки не позволял отлучиться.

— Сергей, выйди на кухню.

— Зачем? — оборонялся девятиклассник, уже готовый к бою.

— Надо поговорить.

— Можно и тут поговорить.

Мать не хочет отчитывать сына при сестре, но выкурить саботажника из убежища не так-то просто.

— Хорошо, тогда, Лена, выйди пожалуйста из комнаты на пару минут?

— Зачем? — тоже спросила сестра.

— На пару минут.

Девочка в недоумении бросила игрушки и ушла в другую часть квартиры. Мать закрыла дверь и сразу же бросила:

— Почему мне сегодня звонил директор насчёт твоего поведения?

— Утверждают, будто я сорвал урок.

— Зачем ты себя так вёл?

— Как?

— Хамил, огрызался, не выполнял требования учителя.

— Из меня рядили терпилу. Я не собираюсь быть терпилой.

— Что уже?

— Я попросил вместо дурацкого сопливого стиха другой вид работы, и вместо поддержки инициативы ученика получил плевок в лицо, потому что это не входит в программу.

— Опять со стихом проблемы? — мама как бы и готова была поднять голос, но не видела в этом смысла. Сама ещё с младшей школы помнила, какое это неблагодарное дело — стихи. Убитые до ночи часы и слёзы сына.

— У меня только из-за этого по литературе хуже отметки.

— А грубил Марине Олеговне зачем?

— Ничего я не грубил. Говорил, как есть, я не виноват, что она так бояться правды, как нечисть боится света.

— Ну не говори ты им так, не отвечай. Ты же знаешь, что так нельзя. Промолчи тактично.

— Им можно необоснованную чушь пороть, а мне нельзя и возразить? Классика.

— Они старшие, не пререкайся.

— То, что их физический возраст старше, ещё не делает их умнее.

— Теперь из-за твоего поведения мне придётся идти с тобой в школу. — грустно сказала мама.

— Да забей и не иди.

— Нельзя так.

— Я бы на твоём месте проигнорировал.

— Плохо подумают.

— Чужое мнение и гроша ломанного не стоит, если они тебе ничего сделать не могут.

–Ладно, — вздохнула она, — иди есть, Сергей.

Алёна Витальевна вышла из комнаты и Сергею полегчало. Всё оказалось не так ужасно, как казалось. Он глянул на эскиз и увидел извивающееся тело китайского дракона. Он свободен. Он и есть свобода.

III

Я думал, что оказался на самом дне,

но вдруг услышал, как снизу постучали.

Станислав Ежи Лец

Безрадостной считают этот сезон года, особенно, когда на Новый Год не выпадает снег. Хотя эта зима была прекрасна, давно таких не было. Морозец был что надо в конце февраля. Константин Колязин долго не навещал своих и только что вернулся, чтобы удачно отметить сдачу сессий первого семестра в своём институте. Вместе с собой он зачем-то привёз свеженькие водительские права и свою девушку Марию, с которой он познакомился на первом курсе.

С порога его кинулись встречать все те, кто был дома. Алёна Витальевна с сыном Сергеем накануне принесли с магазина несколько пакетов съестного, чтобы встретить гостя. Отец был в командировке. Конечно же, не осталось незамеченным, что Константин приехал не один. Мама была в восторге, но ничего удивительного, она всегда была в восторге оттого, что её сын приезжал из столицы.

— Уже приехал, а я ещё стол не успела накрыть! — воскликнула мать и не знала, что и делать, так как хотела снять с Константина курточку, как в детстве, но уже прошло то время.

Сергей вышел с Еленой из детской и замер, так как хотел по обыкновению наброситься на брата вместо приветствия, а тут — какая-то незнакомка. Только потом он понял, что это девушка старшего брата. А на тот момент он встал как деревянный идол, почесал щёку и скромно сказал: “Здравствуйте”. Елена, уподобившись Сергею, тоже постояла как дорожный столбик и повторила.

Константин и Мария отправились мыть руки. Сергей остался стоять в прихожей и потирать ладони, ему было как-то неловко. Теперь каждый раз как брат приезжал, ему было так. Константин вышел первым и отправился к столу. Не успела Мария выйти из ванной, как к ней подошла Елена. Она, видимо, вообще не понимала, кто это, но вместо настороженности она проявила чрезмерную общительность.

— А ты кто такая? — наивно спросила маленькая девочка.

— Я — Маша. А тебя как зовут? — она принагнулась, но всё равно была раза в два выше этой кнопки.

Сергей смотрел со стороны и молча наблюдал.

— Я Лена. А зачем ты пришла сюда?

— Я вместе с твоим братом приехала, мы в университете познакомились.

Лена встала прямо в дверном проёме так, что загораживала собой выход. Мария уже вытерла руки и хотела пройти на кухню, но тут кнопка выдала:

— Ты что, Костива жена?

У девушки на лице появилась улыбка, а Сергей чуть не заржал от поведения сестрички.

— Нет, я не жена. Можешь пропустить пожалуйста.

Елена ушла в бок. Мария выпрямилась и собиралась уже пройти на кухню, попутно заметив на себе взгляд Сергея, который стоял возле шкафа у прихожей, ничего не сказав, прошла мимо.

Как только они встретились глазами, Сергей как-то зажался и поспешил в свою комнату. Там он сел на кровать и стал массировать себе носки, и не потому что это было необходимо, он просто делал это, чтобы отвлечься. Вошла вскоре и Елена, которая уже грызла некую присмаку.

— Мама сказала, что можешь взять себе вкусняшку, потому что мы уже покушали.

Сергей сначала попусту сидел, а затем решился и пошёл на кухню. Там Алёна Витальевна разложила сыры и колбасы на тарелочках. Фрукты в фондюшной пиалке (фондю в семье Колязиных никто никогда не делал, зато подарок в виде фондюшницы был). Пюрешка, котлетки, винегрет, солёные огурцы, блюдце с печеньками и конфетами. Сергей подошёл, и тут же мама обратилась к нему:

— Серёжа, бери себе сладенького.

Он и подошёл, хотел попросить брата дать ему ещё один урок на гитаре, так как Константин купил себе электрогитару и уехал учиться, а акустическая осталась дома, и с недавнего времени Сергею захотелось научиться играть, чтобы выступать вместе с другом Максимом Войницким в ансамбле «Севилья». Но как-то рот открыть было невмоготу, он только поковырялся в блюдце, пытаясь найти вкусную конфету, а вместе с тем искоса смотрел, то на брата, то на маму, то на Машу. Он так стоял, пока разговор вокруг него не замолк. Сергею стало неловко, он своим шуршанием с полминуты прекратил беседу и сделал себя объектом внимания. Буквально за секунду до маминого “ну что ты тут копошишься”, он схватил «Арахисовое чудо», посмотрел ещё раз на девушку брата, а затем трусцой метнулся в комнату. Он чувствовал себя крайне странно. Сестра продолжила смотреть мультики, а Сергей вернулся к своему прошлому занятию — чтению библии. Не так давно он загорелся желанием полностью прочитать библию. Алёна Витальевна была очень довольна желанием сына, она купила священную книгу и вместе с сыном стала читать. Сейчас Сергей остановился на пленении ветхозаветного судьи-героя Самсона, который обратившись к господу, обрушил несущие колонны храма и погубил себя вместе с язычниками-филистимлянами.

Читать вдумчиво не мог, хотел ещё раз сходить за конфетой. В то же время думал, что делать этого не стоит. Каких только оправданий не придумывает мозг умного человека. Он спросил свою сестру, не хочет ли она печенья или конфет. Та зачем-то на всю квартиру закричала “ДА”, хотя её и так прекрасно было слышно. Что же, пришлось выполнять. Сергей, глядя в пол, зашёл на кухню, на его приход никто не отреагировал. Константин в это время что-то растолковывал про поездку. На столе по-прежнему было много лакомств. Чтобы задержаться здесь подольше, Сергей открыл холодильник и стал обшаривать его в поисках батона для бутерброда. Застыл и стал слушать разговор.

— Сегодня напрокат вечером возьмём горные лыжи и поедем на ночные катания. — говорил Костя.

— А это хоть не опасно? — спрашивала мама.

— Мы же технику безопасности выполнять будем. Миша нас повезёт туда, он себе ведро конечно купил. Но нам то что?

— А Маша твоя хоть кататься умеет?

— Нет, она первый раз пока, но я её быстро научу.

— А когда выезжаете?

— В восемь.

— Так поздно?

— Да, — отвечал Костя, — ещё же надо арендовать снаряжение, зато всю ночь кататься будем.

— Ой, ну смотрите, осторожно только, на крутые горки не лазьте.

— За меня не волнуйся, я не буду, Миша с Андреем, ну ты знаешь, те ещё кайфоманы, а Маша на учебном склоне будет.

— Вы ж только одевайтесь потеплее, чтобы снег вам в ворот не залетел и под сапог. Тебя то я одену, а Маша как?

— Не беспокойтесь, я в мешке всё взяла, — девушка кивнула куда-то в сторону коридора.

Тут неожиданно Алёна Витальевна обратилась с упрёком к Сергею:

–Ты чего холодильник открыл? Холод же выходит. Что хотел найти?

Сергея это немного встряхнуло, он ответил:

— Батон ищу. Для бутерброда.

— На верхней полке. Глаза разуй.

Сергей посмотрел туда и действительно нашёл батон. На скорую руку состряпал нехитрые два бутерброда с сыром и удалился. А у самого лишь бы что на уме. Вошёл в комнату и уселся.

— А где мне конфета? — заорала опять сестра, хотя в этот раз для крика было больше причин, чем в прошлый раз.

Сергей опомнился и вернулся на кухню, быстрым хватом окунул ладонь в блюдце со сладостями, достал что-то и как бы оправдывался:

— Это Лене.

В это время он успел два раза посмотреть на Машино лицо, с тем и удалился в почевальню. Елена получила свою конфету, а Сергей играл во что-то на своём телефоне.

Трапезничество наконец-то кончилось. Чтобы привлечь внимание брата, Сергей стал бренькать на гитаре шесть аккордов, которые знал, да и те криво и невпопад. План сработал и в комнату вошёл Константин, да и не один, а с Марией.

— Так, — сказал старший брат, — всё ещё хочешь научиться играть?

— Да.

— Дай-ка, покажу тебе новенькое. — перенял гитару и перед учением спросил: — она у тебя настроена?

— Нет, наверное.

–Ты умеешь её вообще настраивать?

— Нет.

Из телевизора доносились звуки скрежета воздушного шарика об пальцы, Константин попросил сделать сестру звук тише и продолжил объяснения.

— Скачай себе тюнер на телефон. В общем, для настройки нужно крутить колки на грифе гитары, чтобы струны натягивались, так как со временем они растягиваются и звучание приобретают другое. Можно настраивать с помощью тюнера, или подбирая под звук с помощью флажолетов. Но тебе это пока что не надо. Маша, у тебя есть тюнер?

Та отдала свой телефон, Константин стал настраивать гитару. Вместо того, чтобы внимать учению брата, Сергей смотрел не на гриф гитары, а на Машу, которая в свою очередь, смотрела на Костю. Ему почему-то в голову ударило: “Зачем ей приложение для гитары?” Он помялся и, сделав усилие, поинтересовался:

— А откуда у неё тюнер?

— Она тоже играет на гитаре. — настраивая колки, сказал старший, а потом добавил: — Да ещё и похлеще, чем я.

Отдал Маше телефон, в который она сразу же и залезла, а сам показывал брату новые аккорды, такие как фа-мажор, си-минор и си-септаккорд. Потом затянул простенькие песенки вроде «По реке плывёт кирпич» и ещё из той же студенческо-солдатской оперы штуки три. А потом уже не для Сергея, а для себя стал наигрывать посложнее. Сергей же следил непонятно зачем за бровями Марии, которая сёрфила в интернете и думала о чём-то своём. Ему почему-то до жути захотелось, чтобы она что-нибудь сыграла. Было стыдно и неловко, он не знал, как попросить. В итоге получился какой-то очень несуразный полилог:

–А она может что-нибудь сыграть?

Константин сразу остановился и как-то понапрягся от вопроса, выдал:

–А зачем тебе?

Тут Сергей сразу же расплавился и сник:

— Да не зачем, просто так.

Старший брат что-то подумал и обернулся к своей девушке.

–Маш, слабаешь-ка что-нибудь?

Она только повертела легонечко головой, не отрываясь от экрана, а потом пояснила:

–Я на акустике не играю.

–Она не умеет, — шепнул Костя брату, — она хуже тебя играет в раз двадцать.

Маша это услышала и только цыкнула.

Константин обернулся и спросил:

–Ты что, обиделась?

Та ничего не ответила. Константин отдал гитару брату и подошёл к Маше.

–Ты серьёзно обиделась? — он попытался взять её за плечи, но она отпрянула от него, продолжая сидеть в телефоне.

Сергей тем временем зарылся на кровати, обхватил голову руками и горел из-за непонятного стыда, твердя себе: “Нельзя смотреть на неё. Нельзя. Что же я наделал! Зачем я это делал? Вот зачем?” Думая так, сам того не желая, повернул голову именно туда, где был его брат и его девушка.

–Ты что, из-за такой ерунды обиделась?

Он прильнул к ней, а она встала и подошла к выходу из комнаты возле шкафа.

–Сам только свои гусарские песенки и умеет трямкать.

–Я же пошутил, отлично ты играешь. — он встал и подошёл к ней, — ну извини если так.

Мария наконец-таки подняла глаза над телефоном, её глаза загадочно блестели, да так коварно, что предчувствовалась какая-нибудь выходка. Их лица сблизились, Константин обнял её за талию, она прижалась к шкафу, пара мгновений и их губы соприкоснулись. Сергей получил от этого вида ещё больше огня, стыда и отвращения. Он утурупился в экран своего телефона, делая вид, что ничего такого не происходит, бестолку листал страницы с приложениями из стороны в сторону. Сидел как на иглах.

Всех в комнате наповал убило высказывание Елены:

— А я видела, как вы целуетесь!

От взрыва хохота в комнату даже прибежала Алёна Витальевна.

День был хорош, ничего не скажешь. Несмотря на инцидент, настроение у Сергея было хорошее. Где-то к часам пяти Алёна Витальевна попросила его одеться вместе с Леной.

— Зачем? — закономерно спросил сын.

— Сходим в церковь, поставим свечку за то, что у нас всё хорошо. Помолимся.

Сын не горел желанием, но раз так надо, то перечить не стал, тем более что дело благое.

Елена одевалась сама, поэтому сборы заняли солидные полчаса. Константин и Мария тоже пошли прогуляться. Перед выходом Сергей заметил, как небрежно валяется рюкзак старшего брата в зале. Из него выглядывала заманчивая книга за авторством Лавкрафта, скорее всего на досуге Константин любил почитывать фэнтези. Сергей нагнулся, чтобы посмотреть, достал её, чтобы глянуть аннотацию, а под ней наткнулся на синюю пачку сигарет.

“Откуда у Кости это?” — подумал тот, но ничего не предпринял.

По дороге к церкви он размышлял об этом странном объекте, так как с детского сада знал, что курить — вредно. Это просто возмутительно и портило мнение о брате.

В храме было пусто. Елена хотела спать.

— Сегодня Костя едет кататься с горок на лыжах. — шептала мама, — давайте помолимся за него, чтобы всё прошло хорошо.

— Так он же умеет кататься. — сказал Сергей.

— Всё равно нужно попросить и поблагодарить за то, что у нас всё хорошо.

Это сын оспаривать не стал, так как был солидарен.

Они поклонились иконе, лежащей на аналое², поставили свечки за здравие и тем, кто уже отошёл в мир иной. Алёна Витальевна бросила сдачу со свечей в короб пожертвований. Вышли.

Сергей чувствовал спокойствие и благоговение. Сестра же зевала и хотела спать. Мама зашла в магазин и купила детям по мороженому.

Ближе к семи вернулись Костя и Мария, оба сияли. Сергея же гложила мысль о пачке сигарет, он пытался застать брата наедине, чтобы спросить у него. Ему не верилось, что Костя мог опуститься до этой гадости. Сергею хотелось провести собственное нравоучение старшему брату, хотя что-то до гадкого умное говорило в нём этого не делать. Такой случай выпал, когда Лена вышла в туалет, а Алёна Витальевна тепло беседовала за чашкой чая с девушкой сына. Костя начал копошиться в своём рюкзаке, доставая какой-то не то гольф, не то свитер. Сергей сидел на диване и пристально наблюдал, но на самом деле он морально готовился к расспросу. Он не мог осмелиться, а когда уже был готов, то слышал голос Маши с кухни, и почему-то вся его накопленная отвага канала в болото. У мальчика вообще были проблемы с общением. Легко разговаривают те, кто не думают, что говорят. Сергей же обжёвывал чуть ли не каждое слово, и всё выливалось в утерю момента и неловкое молчание, но в этот раз ему повезло, так как в брюках брата торчала зажигалка.

–Зачем тебе зажигалка? — спросил Сергей.

Брат, несколько загнанный врасплох от такого вопроса, не нашёлся на лучший ответ чем:

— Нитки, торчащие с одежды, убирает хорошо.

Тут бы всё и кончилось, если бы Сергей не нахлобучился и не выдал:

–А зачем тебе тогда пачка сигарет?

–Ты рылся в моём рюкзаке? — в недоумении от такого странного наезда был старший.

–Он у тебя как мусор лежал, всё его содержимое было видно. Ты что, куришь!? — возмущался праведным гневом младший.

Константин с досады не хотел ничего говорить.

— Это же вредно! — злился Сергей.

— Да не верещи ты, тише. Ну да, курю чуть-чуть. И что? Моё дело.

— Помнишь, что мама говорила и папа насчёт курения? Как ты вообще к этой гадости потянулся, раньше же не курил!

–Какая тебе разница вообще, ну, с Машей познакомился, она курила, я заодно решил попробовать.

— Зачем?

— Тебе так не объяснишь, не пробуй, если не хочешь, но оно как бы успокаивает, немного уносит над проблемами. Смягчает боль, если очень плохо. Даёт выпустить пар в двух смыслах.

— Бросай пока не поздно.

— Ещё чего, буду я Машку бросать, только потому, что мой брат-проповедник недоволен. — злился уже не на шутку Константин.

— Да не её, а курить бросай, и ей скажи, это портит лёгкие, увеличивает шанс онкологии и плохо влияет на самочувствие. Уменьшает мозговую активность и имеет неприятный запах. Вызывает гниение зубов и пародонтоз. Там же на упаковках прямо нарисовано, что может стать. Неужели непонятно, что это вред для организма?

— Вот, может, без твоего авторитетного мнения разберёмся.

— Я не дам тебе погубить себя. Отдай зажигалку и сигареты. Или я маме всё расскажу, с ней поговоришь.

Костя встал и был в бешенстве, а Сергей сидел с лицом монаха-мудреца и требовал своё. Константин выбрал спокойствие в доме, и не сказав не слова, всучил брату зажигалку и пачку сигарет. Взял свой не то гольф, не то свитер, и накалённый ушёл на кухню.

Нравоучение брата сработало как по нотам, но Сергей всё равно был недоволен. Он почему-то думал, что Константин будет благоразумнее и на весомые аргументы так яростно реагировать не будет. Сидел как вкопанный, прислушивался к голосам из кухни. Теперь он думал: “Надо избавиться от этого, но не сейчас, а то мама заметит сигареты в мусорном ведре, лучше я пока что их спрячу, а потом сам выкину.” Сергей сеганул через детскую на балкон и заныкал вредоносные сигареты под ковром, чтобы подальше от глаз. Он не корил себя, так как поступал правильно.

Время прошло быстро и вот Машу и Константина все провожали. Старший брат был похож на медведя в своих одеяниях, на нём точно была треть гардероба, а его девушка ничего так, в шапочке, шарфике. Сергей стоял с угрюмой рожей где-то поодаль, чтобы не подходить близко, и смотрел на Машу.

“Неужели она тоже?” — думал он и уже разглядывал крошки на полу. Двери закрылись, ушли. Квартира вернулась к своим обыденным делам. Алёна Витальевна смотрела телевизор, Елена играла с гусями (плюшевыми), а Сергей изучал список песен, которые можно сыграть по имеющимся в арсенале аккордам. Но никто тогда предвидеть «Великий перелом» не мог. А он был. Он случился. Так бывает.

Бывает…

IV

Бог есть любовь.

1-е послание Иоанна 4:8

Крики посреди ночи. Он сразу же встрепенулся под одеялом и начал не на шутку пугаться. “Что это за звуки?” — проносилось в голове Колязина, была похоже на завывание. Вопль повторился, он прижался к стене. “Это чьё-то стенание. Призрак?” — мало ли что мелькало в тот момент. Проснулась и Елена, она, ничего не сказав, начала трепетать и плакать, послышался грохот и раздался неистово заунывный плач. Сергею показалось, что этот вой доноситься из зала. Он не сразу решился пойти, мало ли что? Да и себе дороже. Он слушал то плач сестры, то леденящие душу стенание, содрогался, и уже чуть ли не начал встречать ангелов, как среди пронзительного вопля раздались невнятные слова. Речь. До боли знакомая. Тут Сергей насторожился, он не хотел, боялся, что его опасения подтвердятся. В струе душераздирающих звуков он сумел выловить тот, который так был не желаем сейчас.

Это были вопли матери.

Сергей мгновенно вскочил с кровати и стремглав понёсся к двери, не замечая кромешной темноты.

Зал. Она там. Вой стал громче. У входа Сергей сбавил ход и в предчувствии недоброго заглянул внутрь, но там такая же смольная тьма. Лишь одинокий фонарь подъезда противоположного дома просачивался своим холодно-медовым светом сквозь жалюзи и тюлевые занавески. На полу что-то шевелилось, рядом валялся перевёрнутый телефон, который по периметру обзавёлся голубоватой коронкой прямоугольной формы. Там в стенаниях лежала Алёна Витальевна. Сын замер и снова его насквозь пробил отчаянный крик. “Что же, как же?” — только обрывки, и ничего дельного не мог выдать сейчас его мозг. Он подошёл ближе и стал от тихого к громкому повторять:

–Мама, мама. Что случилось? Мама! Что с тобой!? Мама!! МАМА!!!

Никакого ответа и в следующем неистовом порыве Колязин едва лишь догадался броситься к стене, и комната озарилась светом.

На полу в согнутой позе, как солдат, корчащийся от боли, распласталась Алёна Витальевна. О! Страшна была её гримаса, сын даже попятился назад от увиденного ужаса. На месте глаз текло что-то мокрое, растянутый рот изображал что-то наподобие улыбки, но эта улыбка была настолько мерзкой и отталкивающей, что хотелось выключить свет. Такой свою мать Сергей ещё никогда не видел. Она громко хлюпала и ревела, беззвучно открывая рот, и только после нескольких конвульсивных попыток, оттуда вылетал гробовой рёв. Сергей сел на колени возле матери и в отчаянии принялся повторять то же, что и в прошлый раз. Он боялся к ней прикоснуться, она закрыла лицо руками. Сергей заметил лежащий на полу телефон и поднял его, экран был разбит. Пятнадцать минут шестого. Принятый вызов, всего три с половиной минуты с неизвестного номера. Абсолютная непонятность и смятение.

Вдруг Алёна Витальевна подорвалась с места, забрала у сына свой телефон и ринулась в прихожую, не переставая выть. Сергей очень напуган, он даже не знал, что и думать. Сын вышел за ней, та судорожно надевала зимнюю куртку, сумка уже при ней.

— Мама, что случилось?

Она хлюпала и поэтому ничего сказать не могла. Тряслась вся, еле засунула в сапог ногу. Чуть поутихла и сказала сыну:

— Покормишь Лену. — потом опять зарыдала и ничего было не разобрать.

Открыла дверь и без прощаний убежала, оставив дверь нараспашку открытой. Сергей посмотрел ей вслед и ничего понять не мог.

Закрылся, потом стал сидеть на кухне, слышал плач из детской. “Что произошло? Что случилось? Покормить Ленку? Сколько недосказанности. Мда.” Сидел в темноте, вскоре в квартире стало совсем тихо, только гудел холодильник. У Сергея слипались глаза, и он пошёл спать.

Проснулся в десять. Воскресенье же. Елена сидела на своей кроватке и играла в гусей. Сергей что-то совсем ничего не понимал. Спросонья, почесав лоб, он встал и вышел на кухню, решил позвонить маме. Гудки. Он ожидал, что ответа не будет, но он последовал:

— Да, Серёжа? — голос Алёны Витальевны был тихий и заплаканный.

— Мам, объясни, где ты, что вообще происходит?

Слышно было как мама опять стала хлюпать.

–Я-я потом скажу. Покорми Леночку пожалуйста. — зарыдала и отключилась.

Сплошные непонятки. Сергей нагрел каши и разложил по порциям. Сел. Догадался позвонить отцу. Тот ответил, но сказал тоже, что потом всё объяснят, а сейчас пусть не отвлекает, не до него сейчас. “Нет, так нет” — подумал Колязин и позвал Елену завтракать.

Не успел Сергей сделать ничего вещественного, как был уже час дня. Со стороны входной двери наконец-таки послышались звуки входящего в замок ключа. В квартиру вошла Алёна Витальевна. Вид у неё был очень встрёпанный и неестественный, красные пятна вокруг глаз и тяжёлое дыхание. Елена сразу же бросилась обниматься. Мать не наклонилась и почти не отреагировала, стояла молча. Долго. Сергей тоже стоял в прихожей. Тоже молчал. Ждал.

Алёна Витальевна набиралась мужества, зажмурила глаза и снова начала плакать, а хриплый её голос донёс до детей весть:

— Костя погиб…

Маленькая Лена заверещала на всю квартиру и сильнее вцепилась в маму, они обе стали плакать.

Сергей Колязин был как в омуте. Он не понимал толком, что сейчас услышал. Он насупился. Спросил:

–Как умер? Костя? Мам, это же бред какой-то? Это как же?

Ему не ответили. Он опустился и сел на холодный пол. “Стоп, как это? Умер. Нет, не может такого быть. Вчера же живой был, ходил, смеялся. А на гитаре меня учить? Так он же студент. Сколько ему, всего девятнадцать. Умер. С чего бы умер?” Тут он мгновенно обратился к матери:

— Мам, а чего это он умер?

Плач. Слёзы.

Сергей совсем омрачнел. Совсем сник. Ему было стыдно, хотя он и сам не понимал за что. Прошло много времени, прежде чем всё объяснилось, собралось из осколков и приобрело целостную картину.

Зато вечерние новости пролили свет на происшествие довольно быстро:

–… Сегодня ночью в промежутке от четырёх двадцати до четырёх двадцати пяти на дороге между… и…произошло ЧП. Водитель белого автомобиля… не смог справится с управлением в сложной ситуации, и машина вылетела на скорости в кювет и перевернулась. По данным с места происшествия в автомобиле находилось четверо, три парня и одна девушка. Два летальных исхода, двое находятся в больнице. Для большей информации обратимся к нашему корреспонденту с места событий, Виктору Магутько.

— Я Виктор Магутько, и сейчас мы находимся на месте происшествия автодорожной катастрофы. Как уже было отмечено, белый автомобиль… выехал в кювет и перевернулся. На дороге гололёд. За рулём автомобиля находился молодой студент Константин Колязин, только недавно получивший водительские права, в машине также находились его сверстники и друзья. По рассказу одного из пострадавших, компания возвращалась после ночных катаний на горных лыжах. Хозяин автомобиля, ныне погибший, Михаил Свиридов, во время культурного отдыха немного приложился к спиртному, из-за чего сесть за руль он не смог. Чтобы не нарушать закон, компания решила назначить водителем неопытного Константина Колязина, который не употреблял алкогольные напитки во время ночных катаний. Он долго сопротивлялся, но всё же поддался на уговоры друзей. В результате чего оказался водителем. На двадцать четвёртом километре от… произошла трагедия. По показаниям ехавшей в автомобиле девушки, Марии Аврамеевой, на соседней встречной полосе ехала фура (дорога двухполосная с прерывистой линией разметки). За лесным изгибом водитель чёрного седана, ехавший за фурой, не мог видеть белого…, где за рулём был Константин Колязин. Чёрный седан пошёл на обгон фуры, выехав на встречную, но не рассчитал возможности, так как напротив него показался другой автомобиль. По словам очевидцы, седан не пытался сбавить скорости, а только поднажимал, чтобы совершить обгон. В автомобиле компании началась паника. Константин стал сбрасывать скорость. По словам девушки, так же поступил и водитель фуры, чтобы дать седану себя обогнать, но внезапно, чёрный автомобиль тоже начал сбрасывать скорость, в надежде, что успеет перестроиться за фуру, так и не совершив обгон. Так как обе машины, идущие напротив белого…, сбавляли скорость, то седан не успевал совершить рискованный манёвр. Времени на раздумия уже не оставалось, так могло совершиться лобовое столкновение. Перепуганный Константин выкрутил руль вправо, чтобы аварии не произошло. Водителю седана повезло и белый… не задел его автомобиль. Константину и компании повезло куда меньше: их машину занесло на обочину почти перпендикулярно дороге и резкая смена скользкого льда на шершавый снег привели к тому, что на скорости она перевернулась, падая в кювет. Трое из четырёх человек в автомобиле были не пристёгнуты, если бы элементарные правила безопасности на дорогах соблюдали все члены группы, такой масштабной трагедии можно было бы избежать. Мужчины, сидящие на передних сиденьях, столкнулись с лобовым стеклом. Водитель сломал шею и от удара, произошло кровоизлияние в мозг, студент скончался на месте. Аналогичным образом погиб его сосед. Третий на данный момент находится в реанимации. Наименее пострадала девушка Мария, так как была пристёгнута, она и вызвала спасателей. Водитель чёрного седана скрылся с места происшествия. Специалисты уже связываются с водителем фуры, чтобы узнать номер экстремального ездока, конечно же, чтобы привлечь к ответственности. Наша команда передаёт соболезнования родственникам пострадавших. Корреспондент Виктор Магутько, у нас всё.

— Мороз и холод стал пособником не только автодорожной катастрофы, но ещё и злостным виновником множественных падений людей в городах. Сегодня утром, выходя их своей загородной трёхэтажной усадьбы, депутат… поскользнулся на крыльце собственной недвижимости и разбил нос, из-за чего не смог попасть на важное совещание по решению…

Сергей посмотрел на Алёну Витальевну, она за семиминутный репортаж уже впала в истерику. Сын выключил телевизор и обнял её. Она плакала и шептала: “О, Господи. Господи, такого молодого, за что же? За что? Такой красивенький был, такой молод-дой, хорош-шенький, только жить начал? О, Господи. За что? Никогда никому ничего плохого не делал? Его за что?”

Она плакала. Мать и Отец лишились сына. Мария лишилась потенциального мужа и детей. Елена и Сергей лишились брата.

Сергей долга молча смотрел и думал над мамиными словами, он недоумевал, досада жгла его изнутри. Вдруг он спросил:

— Мама, а мы же ходили в церковь и молились Богу, чтобы у нас всё было хорошо. Почему это произошло?

Алёна Витальевна не сразу ответила, она закрыла лицо ладонями и проскулила хриплым голосом:

— Не знаю, сынок, не знаю.

Сын озлобился. Он был недоволен. Хотя “недоволен”, это скорее литота³. Он был в ярости на случившееся.

— Мам, а это же Бог контролирует всё в нашей жизни? Почему тогда вот так?

Мама набралась сил, чтобы сказать:

— Не знаю я, одному Богу всё известно. Но… — и тут она опять мямлить стала. — Он нашего Костечку к себе забрал. М-моего мальчика. Солнышко моё. К-как же я без м-моего ненаглядненького. П-первенца моего. Кровинушку. Такого молодого, такого хорошего… Ой не могу, за что, за что!? Как жить теперь без него?

— Мама, а зачем Бог его у нас забрал!? Как он это допустил!? — злился всё неистовее и неистовее сын.

Она долго-долго рыдала, с минуты три, наверное. А потом хрипцой выговаривала:

— Он всем ру-ко-водит. К себе за-брал. На то во-ля Гос-подня. Ты же сам зна-ешь.

— А зачем, что он ему сделал, что он его забрал!? Ты что ему сделала!? За что!?

Та еле выдавила из себя:

–Не ху-ли сынок, на всё воля Го-спо-дня.

У Сергея болела голова и наворачивались слёзы. Он встал на середину зала и посмотрел на маму. Такого просто не могло быть, кто-то должен ответить за случившееся.

“На то воля Господня? На то воля Господня!? Всю жизнь живёт по Богу, по его слову, молиться, каждую неделю в церковь ходит, встаёт с утренней молитвой, а ложиться с вечерней. Пост соблюдает, на исповеди ходит, за всё хорошее Его хвалит и благодарит. Себя ужмёт, но последнюю копейку на благое дело пустит. Старушкам у входа в церковь помогает, по всем храмам страны паломничество совершает. Не грешит почти, смиренно тянет свой крест. Верит. Надеется и верит, что добрый Создатель смилуется и поможет. Простая и не гордая, чем может, как может старается угодить и жить по его правилам. А Он, Всевышний, всемогущий, творец, чистая доброта в первозданном виде, ничего для него не преграда… Вывести отступников-евреев из плена в землю обетованную значит он может. А за все старания матери, значит, горе такое, как смерть родного сына, отвести не получилось…Проверка на веру, да?”

Он вышел из комнаты и пошёл в детскую. Там на своей кроватке лежала Лена и смотрела пустым взглядом в никуда. Сергей тонул в злобе, он не понимал, где справедливость. Чтобы не тревожить сестру он вышел на холодный балкон. Он встал напротив окна, опёр локти на подоконник и закрыл глаза, ибо из них вот-вот начнут вырываться слёзы.

“Да, брат — дурак, ремень не пристегнул, но почему Он не мог просто отвести это от него или хотя бы сделать аварию не со смертельным исходом. Всю жизнь терпишь, корпишь, стараешься, потому что веришь в Него, в его спасение и доброту, просишь у Всемогущего помощи, но вместо того, чтобы облегчить участь, он проверяет на прочность веру моей Матери. Проверяет через боль. Если Он всемогущий, то как, как Он это допустил? Страдание… Боль…” Он буравил слезящимися глазами небо. Пустое зимнее небо, серое и непритягательное, как грязный снег.

Он хотел теперь спросить у самого Бога, взять ответ за произошедшее, в безумном гневе он начал гневно шептать, обращаясь куда-то наверх.

— Ответь за это!? За что!? Зачем!? Ты этого хочешь!? Видеть боль и страдание!? Где твоя божья благодать и непорочность!? Смотришь, как твои же дети страдают!? Эта такая твоя проверка!? Тебе нравиться видеть нашу боль!? Ты для этого допустил смерть моего брата!? Посмотреть, как мать будет оплакивать его труп!? Это очень по-божески. ОЧЕНЬ! Зачем ты создал страдания!? Не дьявол, он слабее тебя! А ТЫ! ТЫ!! ТЫ!!! ТЫ!!!! ТЫ!!!!! Ты ничего с ним не сделал, а знаешь почему!? Потому что так интереснее! Куда интереснее видеть, как мелкие букашки преодолевают препятствия, чем мир во всём мире! Тебе это как кинцо под пивцо, тебе нет до нас дела! Главный добродетель никогда не будет истязать своих созданий, чтобы проверить их веру в себя любимого на прочность! Где справедливость!? Где!?

Он опустился и в соплях упал на пол, головой ударился обо что-то твёрдое, хотя на балконе ковёр. Ему сейчас было очень плохо. Любимый Господь, в которого он с малых лет так верил и надеялся на его безграничную любовь и заботу, показал, как он любит своих детей. Сергею нужен был ответ, а кто мог выдержать его, как не вершитель судеб?

Сергей плакал. Ему стала болеть голова от удара, он приподнял ковёр и обнаружил зажигалку с мятой пачкой сигарет. Ему было больно видеть страдания матери, а особенно больно то, что с этим происшествием начал рушиться идеал Бога. Очень больно. Обрывки разговора всплывали в памяти: “…успокаивает…смягчает боль… если очень плохо…” Ему теперь было всё равно на свои же убеждения. Он робко, как бы пытаясь всё-таки остановить себя, вынул сигарету. Сразу вспомнился репортаж, брата, плачущая мать. Его крючило от душевных мук.

Он встал, стал чиркать зажигалкой. Произвести горение удалось далеко не с первого раза. Он поджёг сигарету и с тряской скорее поднёс ко рту, но не сразу понял, как оно работает.

Разобрался. Первые втяжки ему показались слишком неестественными, а потом уже ничего так. Сергей отодвинул раму, его обдало морозом с улицы. Пепел тут же стряхивал вниз. Плакал. Теперь у него нет брата. Сергей как стервятник смотрел в глухую высь. “Спасибо! Спасибо за этот мир, за эту боль, за эти страдания, спасибо, что в твоём сценарии ты угробил моего брата, да и в принципе, сколькие погибли из-за твоего божественного бездействия. Молодец! Бог есть любовь. Отлично пролюбил, всем показал пример. Теперь ясно: “создал по своему образу и подобию”, понятно, в кого мы такие. Ну что ж, спасибо!” Сигарета закончилась, а Сергею всё ещё плохо. Он достал вторую, но в этот раз обращался с ней более умело. “Мать плачет. Хорошая проверка на крепость веры, да знаешь что, я не собираюсь преклоняться и благоговеть перед тем, кто мог всё, но ни сделал ничего. Пусть другие овцы, ведомые страхом попасть в ад, боготворят тебя, но я не собираюсь хвалить и унижаться. Хватит. Я давно уже сомневался в твоей непогрешимости. А теперь ты явно показал, кто мы для тебя. Ну, надеюсь, интересное кинцо, ничего так. Создал Себе игрушек и наделил чувствами, чтобы потом испытывать их, кто там как может изголиться, веря, что Ты их спасёшь. Потешь своё безграничное эго. Хорош, конечно. Здесь два варианта: первый — Ты всемогущая сволочь, жаждущая зрелищных игрищ, поэтому допускаешь такое, и никакой Ты не спаситель; а второй — так произошло, потому что мир несправедлив, и ты ничего не мог сделать, потому что Тебя попросту нет. Вот так. В любом случае, божок мне больше не нужен”. Сергей докурил вторую сигарету, засунул руку в воротник своей верхней одежды, нащупал цепочку и потянул со всей силы. Поскольку она была дешёвой, то порвалась.

Нательный крест отправился вслед за пеплом и бычками от сигарет с восьмого этажа, как и вера в Спасителя. Сергей закрыл окно рамой и вышел из балкона. Его настроение было безобразным, но прежней ноющей до дрожи боли уже не было. Он был подавлен и разочарован, но гнев давал ему сил. Сестра лежала на кровати и была на грани провалиться в сон.

Сын прошёл в зал и обнял всё так же плачущую мать.

— Мам, я макароны приготовлю. Тебе чай сделать?

На что Алёна Витальевна ответила материнским объятием. Через минуту Сергей уже хозяйствовал на кухне.

Похороны. Столько знакомых лиц, столько чёрного. Даже Елену одели в тёмно-серый сарафан, а под низ — чёрную блузку в белый мелкий горошек, чтобы потом всё равно она ходила по улице в розовой куртке. Ей было скучно, она то и дело отбивалась от матери и бегала где попало. Отец был мрачен и был похож на ворона, всё время говорил дочке уняться. Детей её возраста здесь не было.

Сергея раздражало, что проводы в последний путь стоили так немало, и этим занималась религиозная организация. Иконы, свечи, сам храм и обряды теперь казались ему каким-то хорошо взращенным надувательством. Вспоминались слова марксистов: “Религия — опиум для народа”. От прежнего благоговения не осталось и следа. Труды Зои Анатольевны и посещение воскресной школы пошли насмарку. Ему даже было лучше сходить в школу, чем торчать тут и ждать, пока всё кончится. Он долго искал среди прочих девушку Константина, но она, видимо, не пришла. Мало ли какая причина, хотя она скорее всего ещё находится в больнице.

К родителям то и дело подходили, чтобы выказать своё сочувствие. Сергея это раздражало, так как видел, что от их соболезнований матери лучше не становится. Его бесило буквально всё на этом мероприятии.

Апофеозом было водружение соснового гроба с телом Константина на двухметровую глубину. Могильщики сыпали чёрной землёй поверх крышки гроба. Сергей прохаживался по кладбищу и читал имена на надгробьях. Оценивал, в каком возрасте они покинули свет, и искал редкие имена. Нашёл Доминика, Ефросинью, Порфирью, Демьяна и Тимура. “Жили себе, что-то делали, чем-то занимались, а теперь, всё что от них осталось, это гранитная табличка над их усопшим телом с именем и годами жизни. Вот и всё. Вся тебе жизнь. Весело”, — размышлял Сергей.

Вот уж действительно весело.

V

Школа готовит нас к жизни, которой не существует.

Альбер Камю

«Да ведь школьные годы вы с теплотой будете вспоминать, как самые лучшие годы вашей жизни», — как-то сказал на одной из линеек заместитель директора Евгений Устин, и тем самым получил призовое место в номинации “самые халуйские высказывания”. Он вообще когда-нибудь учился, что такое позволяет себе ляпнуть?

Сергей пошёл в десятый класс по нескольким причинам, несмотря на то, что гимназия уже стояла ему поперёк горла. Первая, и самая весомая — это неопределённость. Сергей не знал, что ему делать и куда идти. У него не было никаких амбиций и целей, а те, что были, казались ему глупыми и приземлёнными. Людей он недолюбливал. Работать в сфере услуг или на стройках не хотел. Вторая — Алёна Витальевна считала, что для получения престижной и высокооплачиваемой профессии нужно иметь высшее образование. Третья — отсрочка от армии и будущей самостоятельной жизни. По итогу, Сергей отправился в десятый класс, который состоял из двух основных профилей и нескольких человек с дополнительными предметами.

Уже на дворе стоял самый безликий и отрешённый месяц — ноябрь. Пятнистые грабы и липы избавлялись от последних листов, те трепыхались на ветру и отправлялись гнить, потому что они больше не нужны, они теперь — обуза. Облака серо-молочного цвета нависли над городом. Морось создавала лёгкое желание уединиться дома под тёплый чай или кофе, смотря что-нибудь в наушниках, гладя толстого, как телогрейка, полосатого кота. Однако в отличии от сновавших на улице в непогоду ходоков, гимназистам моросящий дождь был не страшен, сверх того, учащихся восьмых-одиннадцатых классов позвали в актовый зал, что очень кстати теперь освобождало их от шестого урока. В частности, Сергей и его одноклассники миновали иностранный язык.

Зачем снимать гимназистов с шестого урока? Да чтобы наградить самых лучших из них за участия в исследовательских работах и олимпиадах, заодно продемонстрировать остальным, к чему бы надо стремиться. Сергей не был заинтересован в повторном приобщении к олимпиадному движению, так как сыт был по горло этой дрянью.

Когда он был помладше, его звали заниматься и историей, и русским, потому что учителя по этим предметам видели в мальчике потенциал, но избран был путь математики.

Всё начиналось с задач со звёздочками, которые Сергей как-то умудрялся решать своим способом. Это было замечено преподавателем математики, Юлией Фёдоровной Гальперович. В классе шестом она предложила Серёже поучаствовать в какой-то дистанционной олимпиаде, где мальчик показал хороший результат. После этого он стал индивидуально заниматься математикой на факультативном занятии вместе с ещё двумя учениками из параллельных классов. Троица и Юлия Фёдоровна решали там всякие задачки, в которых требовалось умение нестандартно мыслить. Начали с простеньких, например: “Как расставить четырнадцать стульев в квадратном помещении так, чтобы у каждой стены стояло по четыре стула?” или “Найти наименьшее трёхзначное число, которое при делении на 15 даёт остаток 6, а при делении на 7, даёт остаток 3.” А потом посложнее. Большинству этого не понять, но Колязину нравилось заниматься математикой. Что-то получалось, а что-то нет. Где-то допускал ошибки, а где-то решал оригинальным способом. С двумя другими учениками, ходившими на факультатив, он не дружил и не разговаривал. По навыкам они немного отставали от Сергея Колязина. Куда лучше он сблизился с Юлией Фёдоровной, которая всегда была к мальчику добра.

В седьмом классе его послали на государственную олимпиаду за восьмой класс, но ничего из этого не вышло. Директор школы предложила ему ездить на специальные семинары по подготовке олимпиадников, Сергей Колязин сначала долго мялся, из-за того, что это стоило не мало, да и тратило одну из трёх или двух суббот на это. Юлия Фёдоровна очень настояла мальчика подумать. Алёна Витальевна и отец Сергея решили поддержать сына, особенно если это вклад в его будущее. С октября стал Сергей ездить в столицу на семинары. Именитые профессора, которых, впрочем, юный математик не знал, читали лекции по решению задач. Среди них проповеди по диофантовым уравнениям, теории игр, комбинаторике и геометрическом построении.

Сидел, скучал, ничего почти не понимал, а после трёхчасового занятия поездом возвращался домой с учителем-сопровождающим и учениками постарше. Сказать было как-то стыдно, хотя кое-что из этих семинаров он выносил, но куда полезнее считал занятия с Юлией Фёдоровной. Даже летом Сергей занимался по сборнику и решал олимпиадные задачи. С годами они стали всё менее ситуативными и логическими, всё более опирались на объём формул и знаний. С наскоку теперь, окинув взором, он не мог находить решения, так же, как и раньше. Тем более обыкновенная невнимательность творила куда больше бед, чем незнание. Криво записал двойку и спутал с пятёркой, неправильно умножил двадцать семь на восемь, плохо прочитал условие или поставленный вопрос, неверно вывел числитель при приведении к общему знаменателю. Мелкая погрешность и всё решение насмарку. От математики он стал уставать в арифметической прогрессии.

Тем не менее, в восьмом классе он прошёл на районный или муниципальный тур государственной олимпиады, заняв первое место, за что получил свою похвалу от учителя, директора, а также небольшое денежное вознаграждение (которое и на половину не окупало затраты на математические лекции в столице). Однако, когда пришло время отправиться на третий тур, юный математик слёг накануне с температурой под тридцать восемь и проболел все каникулы (олимпиада проводилась на каникулах в декабре). Он был вне себя от злости на случившееся. Юлия Фёдоровна, как могла, успокаивала своего ученика. Побушевав с три месяца, Сергей всё-таки возвратился к занятиям математикой, хотя уже тогда не хотел тратить на пустые задачи время. Ему больше нравилась “красивая” математика, интересные размышления о бесконечностях, графиках функций и фракталах⁴. Условия же олимпиадных заданий навевали на него грусть.

После девятого класса он окончательно распсиховался и бросил эту чёртову математику.

Из этого закономерно следовало, что Сергей не вникал в суть текущей линейки и просто сидел в телефоне.

— Знаешь, я не очень хочу туда выходить, стрёмно это, как и всегда. — сказал сидящий рядом приятель Валера Цвик.

Они сдружились ещё в первом классе. Валера Цвик говорил, что это очень почётно, быть олимпиадником, и что не стоит бросать всё дело, если так хорошо пошло, так как это приносит свои плоды. Колязин как бы пристально не всматривался, никаких цветочков так и не заметил, не то что плодов.

Валера не дурак, конечно, в автомобилях разбирается, сам пишет код для своей игры на Python, попутно занимается информатикой, как Сергей занимался математикой. В общем, натуральный технарь, к тому же ещё и очки носит с шестого класса, так как зрение полетело в минуса. Его родители достаточно зажиточны и Валера довольно давно имел свой ноутбук. Предпочитал шутеры и гонки, в которых на выходных мог проводить по десять часов в сутки.

Когда-то они вместе играли, гуляли, поддерживали отношения, но в последние годы один другому порядком надоел. Никто, конечно, открыто об этом не заявлял, но дистанция ощущалась.

— Сам же хотел этим заниматься. — ответил Колязин, нехотя поднимая глаза на сцену, где за спиной директрисы с дипломами и конвертами, полнящимися вознаграждением, стояли и сияли самые талантливые учащиеся.

— Зря ты кинул, — досадовал Валера на друга, — можешь уже в апреле студентом стать.

— Я не такой наивный.

— Разве тебе не нравилось это? Я же помню, ты говорил, что математика увлекательна.

— Математика бывает разной. А этот азарт победы и упоение собственной значимостью меня более не вдохновляют. Слишком мала вероятность победы, а если проиграл, то не у дел.

— Как хочешь… Кстати, я вчера новую игруху установил, Infernal Races 3, можем по сетке погонять, хотя, зная тебя, ты скажешь, что игры про автомобили тебе не по вкусу.

— Не знаю, из игр с машинами только дерби⁵ нормальное, остальное — занудство.

Не успел приятель привести контрпример, как директор назвала его фамилию. Тот спохватился и галопом устремился к проходу на сцену, задевая чужие ноги. А в это время директриса Светлана Васильевна провозглашала на весь зал:

— Победитель районной государственной олимпиады, занявший второе место по учебному предмету «информатика»!

И вот, с довольной до бесстыдства физиономией, она Валерию стала жать руку. Громкие аплодисменты (впрочем, как и всем, кто туда выходил) полились из зала. Сергей даже пальца о палец не ударил, ибо не счёл нужным вливать свою лепту на похвалу друга. Валера встал между прочими олимпиадниками на сцену со своими “подачками”. Колязин смотрел на это надменно и только качал головой. “Неужели не видят подвоха? Не надоедает же своим трудом обогащать учителей премиями и престижем школу вот за это? Здорово их обработали: кичатся на каждом шагу, что Бога нет и что церковная чушь на них не действует, а самих, как дураков, во благо заведения запрягли. Ну, что же, для масс нынче глупость в моде… Как и всегда”.

— Инесса Шостакович! — назвала следующего претендента на рукопожатие Светлана Васильевна.

Откуда-то с верхних рядов вниз спускалась девица с рыжими длинными волосами. Поднялся настоящий шквал рукоплесканий. Кто-то даже свистнул. Директриса продолжала:

— Учащаяся 10 «Б» класса. Отличница. Получила диплом первой степени на государственной олимпиаде по обществознанию.

Пожала руку, зал стих, потом объявила:

–А также заслужила диплом второй степени за игру на музыкальном инструменте «фортепиано» в областном конкурсе «Алые Паруса», что проходил в прошлом году в мае в городе… Скажи, пожалуйста, Инесса, где и как ты научилась играть на фортепиано?

Та назвала преподавателя и музыкальную школу, в которую ходит. Поблагодарила директора, забрала свою «макулатуру» и заняла своё место на сцене. Опять же её движения сопровождали громкие хлопки ладоней гимназистов.

Колязину вспомнилось первое сентября и тот момент, когда он стоял рядом с Валерием Цвиком и Егором Матвеенко. Тогда они обсуждали новых одноклассников, которые добавились в их класс после слияния.

— А эта рыжая, смотри, — указывал пальцем Егор на незнакомку с причёской, как у весталки⁶, одетую в чёрную юбку до колен и в николевую⁷ рубашку с узорами у ворота и на рукавах матового тёмного оттенка, — вообще, по ходу, ш****.

— Ну да, — усмехнулся Валера, — есть сходство.

Сергей, молчавший тогда всё время и пребывавший в своих мыслях, решил спросить:

— Как вы это определяете? Как по мне, так больше на ведьму смахивает.

Валера ничего не сказал, зато Егор, явно разбирающийся в этом деле, начал острить:

— Да тут интуитивно понятно, по виду можно понять, к тому же рыжая. Все рыжие — ш****. Простая арифметика жизни, — и сам заржал, заразив при этом Валеру.

“Вот тебе и ш****, вот тебе и ведьма оказалась”. — подумал Сергей, глядя теперь на сцену, где стояла Инесса. Награждение вскоре кончилось и начались организационные моменты. Олимпиадникам разрешили сесть на место после фотографии. Директора сменил зам — Евгений Устин, странный полноватый мужичок в бежевом костюме лет под пятьдесят пять, носящий нелепые очки. Имел серо-белые усы и залысину в стиле “озеро в лесу” на голове. Восьмиклассницы постоянно скрывали свой смех при его появлении. И не мудрено, он при выступлении жестикулировал и кривлялся похлеще, чем министр нацистской пропаганды Йозеф Геббельс.

— Учащиеся нашей гимназии, — начал зам, — посмотрите, к чему надо стремиться, вот, что называется работа, вот на кого надо равняться, трудиться, а не лодырничать и заниматься хулиганством. Вот объясните, дорогие учащиеся, почему, пока одни старательно и прилежно учатся, прокладывают себе дорогу в будущее и завоёвывают высокие результаты в конкурсах и олимпиадах, являются гордостью школы и семьи, почему другие в это время не нашли себе лучшего применения, как нагадить в мусорки? Объясните, товарищи, почему в туалете на втором этаже была обнаружена загаженная мусорка возле умывальника? Как в приличном заведении, гимназии, могло такое произойти?

По залу и так шли смешки. Тема была щепетильная, да и сам рассказчик подбавлял керосину своей манерой. А Сергей Колязин решил разжечь искру и довольно громко произнёс:

— Может, очень приспичило — до кабинки не добежал.

Тут по залу пошло. Евгению Устину пришлось четверть минуты всех успокаивать, чтобы продолжить.

— Это не дело. Для гимназии — позор, так что попрошу больше в мусорки не гадить и добегать до кабинки, иначе примем меры и будем наказывать нарушителей. Мы знаем, кто это сделал, но называть не будем, но если такое повториться, то пеняйте на себя.

Валера шепнул Колязину:

–Это Егор, походу.

Устин перешёл к следующей теме:

— Далее, туалет у нас в гимназии почему-то стал сосредоточием злочинства. Уже неоднократно было замечено, что некоторые учащиеся нашей школы курят в туалетах, причём как электронные сигареты и вейпы, так и обычные. Устав запрещает курить на территории школы. У нас также имеется списки курильщиков, в случае продолжения нарушения правил, мы будем вынуждены привлечь таковых к ответственности.

“Лжёт, — думал Колязин, — ничего у них нет и никак они не выследят”.

Зам попыхтел ещё две минуты про поведение и распущенность учеников, а потом всех отпустили на уроки. До звонка на перемену оставалось пятнадцать минут. Пока Сергей выходил из зала, его поймал Максим Войницкий.

— Это, привет. Вот что: нам же для ансамбля клавишника не хватает?

— Ну, и?

–Эта, которая на сцену ещё выходила… Инесса Шостакович, она же из вашего класса?

Сергею сразу захотелось прекратить разговор, он напряг брови.

— Да. И что?

— Она же как раз на фортепиано играет, это то же самое, что и синтезатор. Короче, не мог бы ты спросить её, не хочет ли она играть в нашем ансамбле «Севилья»? Объяснишь ситуацию, ок?

— Делать мне больше нечего?

–Так, поможем Раиске, не как инвалиды хотя бы играть будем. Без клавиш — пустовато.

— А я тут причём?

— Ты с ней в одном классе учишься, спроси сегодня, может ли она с нами репетировать в четверг или другое время?

— Не буду я спрашивать, — отнекивался Сергей, подбавив ходу к кабинету.

— А что тут такого? Просто спросить. Если нет, то нет. Другого клавишника будем искать.

— Отстань, я ничего ни у кого спрашивать не буду, тебя как будто Раиса Ивановна завербовала в личный отдел кадров.

— Почему ты не спросишь?

— Тебе это надо, сам этим и занимайся. — остановился Колязин у двери в кабинет иностранного языка.

–П**** ты странный. — недоумевал ударник.

Максим ушёл и решил сам спросить тогда. Сергей же скрылся за дверью. В кабинете он сел на своё место. Ему как-то резко сделалось плохо.

Ну, это ещё ничего, скоро это будет случаться чаще и хуже.

Многим хуже…

VI

В тихом омуте черти водятся.

Пословица

Вновь над миром опустилась призрачная дымка. Сверчки стрекотали в высокой траве, это даже успело порядком надоесть этим поздним летним вечером. Было душно и темно, луну скрыли безразмерные облака. Дорогу освещал бьющий расходящийся луч карманного фонаря. Шли четверо, один из них волочил с собой тачку и лестницу. Этот агрогородок Миёры был весьма оживлённый днём, а ночью дачные строения стояли пустые и брошенные, как кхимерская пагода в джунглях Камбоджи.

— Реально никого нет. — подметил Оскар Дерюга, довольно низкий и худощавый паренёк, от которого нескончаемо пахло табаком, а рожа поросла пушком, зато глаза были ушлые, что соответствовало их обладателю.

Когда родители его называли, наверное, думали, что их сын будет интеллигентом или выдающейся личностью, как Оскар Уайльд, например, однако не от одного только имени зависит будущее ребёнка.

Как вообще эти четверо оказались поздним вечером на дачах в девяти километрах от города?

Как-то раз, прогуливаясь после экзамена, Сергей Колязин и Валерий Цвик обсуждали написанный тест. Они не направлялись домой, а просто прохаживались по неопределённому маршруту. На их пути попался как раз этот Оскар, дружбан Валеры, вот только каким образом они познакомились и тем более нашли общие интересы, Колязин, увы, понять не мог. Валера — отличник-программист без дурных привычек, а Оскар — тёмная лошадка, учится “на отвали”, много пьёт, курит, водиться с отщепенскими компаниями, с помощью них каким-то образом зарабатывал грязные деньги и спускает их на курево и выпивку, а может и на что похуже. Зачем-то проходимец к ним присоединился. Слово за слово, Оскар рассказал, что на даче, куда ездят его родители, есть много дачных участков, на которых практически бесхозно лежат стройматериалы и инвентарь. Он так и заявлял, что свистнул бы что-нибудь, если бы не предки, и не солнце, и не соседи. Тогда молчавшего Сергея что-то дёрнуло, и он зачем-то придумал теоретический план, как можно хорошенько обогатиться с помощью этого изъяна в системе, ради высмеивания несовершенства общества. А Оскар, падкий на сомнительные лёгкие заработки, от этого плана даже засветился. Тема как-то сошла на нет, зато тем же вечером Валера написал Колязину, что, мол, его Дерюга подбивает на преступное дело. И Цвик согласился, видимо, из-за отсутствия адреналина в жизни, но им для развития затеи нужен был Колязин, для доработки и корректировки плана. Сергею, надоевшему блюсти нелепые законы морали, забавы ради принял участие. Создали группу в мессенжере для обсуждения и координации действий. Троица довела план до ума, продумав детали под чутким руководством Колязина, после чего подгоняли дату авантюры. Плюсом, к ним ещё добавился какой-то кореш Оскара, Игорь Шатовалов. Дерюга ручался, что это надёжный и тяжеловесный пацан, с которым можно будет больше загробастать, а ещё у него были “полезные связи”.

Чтобы оправдать своё отсутствие дома, Сергей придумал “ночёвку у друга”. Сам он выпросил у родителей пойти на выходные к Валере. Цвик сделал аналогичное, сказав, что отправляется на ночь к Колязину (это, кстати, было сложнее всего). Оскар с Шатоваловым сделали что-то похожее (хотя за них столь волноваться не стоит, их родители не так обеспокоены своими чадами). Где-то в десять они дружно отзвонились родителям, что у них всё хорошо, чтобы те не начали узнавать про своих детей у вышестоящих. У отца Игоря Шатовалова был гараж за городом, куда можно было всё награбленное выгрузить и спрятать в глубине (отец им пользовался как складом для хлама, и почти никогда не навещал его, так что пропажу ключа на два дня из шкафа он заметить не должен). Оттуда же и тачка. Предварительно, Оскар уже приходил на дачи вечером, чтобы по включенному свету убедиться в том, что никого там нет, правда, выяснилось, что в некоторых дворах есть собаки. Но только в одном из них она была не на привязи. Это единственный двор, который решили обойти. Скинулись на стремянку, чтобы перелезать через заборы.

На часах почти двенадцать. На всё дело было выделено четыре часа. Четвёрка вошла в Миёры. Все были в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков, и бахилах, на всякий случай даже одели медицинские маски. Валера и Сергей переодеты в Дерюговскую ненужную одежду, чтобы в случае чего, не испортить свою. Каждый оснащён хоть каким-то фонарём. Нсмотря на то, что они были здесь полностью одни, переговаривались полушёпотом. Колязину было куда интереснее разрабатывать стратегию, чем непосредственно участвовать в этой затее. Что-то скребло внутри. Поступал-то нехорошо. Также не понимал, почему у его друга такие низкие моральные стандарты, по нему так и не скажешь.

— Начинаем операцию «Коза Ностра». — спокойно объявил Оскар. Сергей так и не понял, почему именно «Коза Ностра», но на название всем было как-то всё равно.

Стремянка была быстро подставлена к жестяному цельному забору; Оскар, как обезьяна, забрался наверх, освещаемый фонарём Колязина, и сеганул вниз, но уже с той стороны.

— Б****, тут клумбы! — негромко ругнулся Оскар.

— Сказал бы до прыжка, мы бы переставили. — ответил Колязин.

Прошло полминуты. Очкарик Валера стал волноваться:

— Может, откроешь входную?

— Гавно вопрос. — ответил противный голос с той стороны.

Раздалось лязганья металлического засова, и калитка отварилась, оттуда показалась весёлая рожа Дерюги.

— Врата открыты.

— Давайте без шуток. — волновался Валера, он явно тоже не был готов к грядущему преступлению.

Все вошли на участок, здесь было убрано. Клумбы, деревья и лавочка. Подростки разбрелись по участку в поисках ценностей.

— Валера, я две банки краски нашёл. Брать? — спрашивал Колязин.

Поскольку от Цвика было меньше всего толку в операции, его заставили прошерстить цены на барахолке, чтобы не красть всякий мусор, который потом продастся за бесценок.

— Марку подсвети, — уточнял Валера.

— Вот.

— Сколько литров?

— По два.

— Это дешёвая краска.

— Берём (оговаривалось в группе, что сначала они будут брать всё более-менее ценное, а потом, по необходимости, просто выкинут, если найдут что посерьезнее).

Побродив по двору, Оскар нашёл лишь брошенные пассатижи⁸. Они были довольно грязные, но пока что приходилось брать всё.

Первый двор их не обрадовал. Второй был даже без намёка на ограждение, оттуда просто вынесли лопату и топор (их хитро спрятали за кустами, но этого не хватило для защиты). Подошли ко третьему с деревянным сквозным забором. Стремянка была возведена, Оскар влез на неё, как вдруг загавкал пёс. Это переполошило преступников.

— Спокойно, на цепи, можно прошарить.

Он говорил разумные вещи, поэтому вся братва готова была совершать рейд, как вдруг Колязин заметил стоящий за воротами автомобиль.

— Отмена! Отмена! — пытался скомандовать Оскару Сергей, при этом не нарушая общего тихого режима переговоров.

— Чё?

— Там автомобиль стоит.

— И что?

— В доме скорее всего спят дачники, и если их собака будет лаять больше пяти минут, они могут не выдержать и встать проверить. Придётся отойти на несколько дворов, а ещё придётся обходить все дворы с собаками, чтобы хозяева этого дома ничего не заподозрили и не вышли. Лучше не рисковать.

— Б**, и правда. — с тем он слез и пришлось отходить.

Пропустили часть дворов. Стали действовать по проверенной схеме. Каждый, наверное, молился, чтобы эта псина, с глаз которой подростки уже пропали, закрыла свою пасть. Когда Оскар уже оказался во дворе, собака наконец-то замолкла. Повозюкавшись с дурацким замком под тихие, но крепкие ругательства, Дерюга сумел отпереть калитку. Предусмотрительные владельцы участка попрятали всё в вагончик (место хранения, сделанное из грузовой части логистического транспорта), в огороде стоял лишь средних размеров садовый гном, хитро подмигиваящий ребятишкам.

— Этого п****** берём же? — спросил Игорь.

— А он пустой внутри, всмысле, лёгкий? — оценивал лут⁹ Валерий.

— Да. — определил вес гнома Игорь.

— Неси к выходу.

Пока что награбленное их вообще не устраивало, но сдаваться из-за этого они не собирались. Шатовалов кратковременно отлучился по нужде. Валера, слыша далёкие автомобили с шоссе, боялся, что по Миёрам вот-вот кто-нибудь проедет.

— Сюда точно никто не заедет до четырёх утра. — успокаивал Колязин, — кому надо здесь проезжать? Ночью? Это ж не проезжая дорога, а на дачи ночью никто не ездит.

Дырки в заборах позволяли случайным собакам поднимать гул из-за мимо идущих фигурантов кражи. Приходилось искать такие дворы, поблизости которых не было бы собак, а всё из-за того автомобиля во дворе.

И вот: бетонный забор с железными листами. Для Оскара и лестницы это не представляло никаких проблем. Он спрыгнул, осмотрев двор, и к несчастью обнаружил одно принеприятнейшее обстоятельство:

— Б****-муха, японский городовой, п*****!

— Что? — забеспокоился Валера, который от резкой ругани затрясся как хвост трясогузки.

— Здесь замок только ключом отпирается. — досадовал Оскар.

Он попытался выбраться собственной физической подготовкой, но её оказалось недостаточно.

Сергей влез на лестницу, чтобы тоже осмотреть двор (но только не прыгая). Он остановил Оскара, чтобы тот не распсиховался и не стал материться на все Миёры.

— Поищи во дворе, на чём можно взобраться.

Тот побегал по грядкам, обежал дом, вернулся, запыхавшись (одышка, хотя он в сумме и ста метров не пробежал, а всё потому, что курит как теплоход) и выдал:

— Ни х*** тут нет, ни стула, ни лестницы, ни мешков! Зато на заднем дворе газонокосилка добротная.

Сергей посмотрел на бьющий луч света от фонаря узника и сказал, оценив ситуацию:

— Подожди здесь, притащи пока что газонокосилку к забору, а мы подумаем, как тебя вытащить. — с теми словами он слез с лестницы.

Попавший в западню заматерился, Валера стал паниковать. Игорь, придерживая стремянку, вдруг придумал, как спасти друга:

— Давайте Оскару лестницу скинем.

Валера, который от паники чуть не начал истерику, увидел в этом спасение:

— Игорь, ты — гений, давайте скинем ему лестницу, и он выберется оттуда.

— Я как раз придержу, чтобы не громко было от падения, — подсобил голос из-за забора.

Сергей единственный был недоволен. Игорь с Валерой стали пересовывать край лестницы через препятствие. Колязин сорвался и схватился за неё, чтобы не дать им осуществить задуманное.

— Подождите, что вы делаете!?

— Спасаем Оскара, — почти хором ответили Цвик и Шатовалов.

— Зачем? Как вы лестницу потом вернёте? Он вылезет, а потом что?

Те стали в ступоре. Зато Оскар не стал отмалчиваться:

— Пошла н**** эта лестница, моя жизнь важнее! Скидывайте!

Эти слова подействовали на Валеру.

— Да, надо его спасти.

Сергей только крепче вцепился в сталь стремянки.

— А как вы дальше собираетесь во дворы влезать? Тем более на лестнице есть наши отпечатки, когда мы её покупали, трогали пальцами. Нельзя её оставлять, эта улика.

Аргументы весомые, но голос Оскара неистовствовал всё сильнее:

— Да п****, что больше ничего не ограбим! Я всё перчатками вытру, перекидывайте, живо!

— У нас нет выбора, — заключал вывод Игорь и попытался перепихнуть лестницу Оскару, да вот Сергей помешал в который раз.

— Постойте, это идиотский способ, нужен другой.

— Какой!? — с издёвкой зверствовал Оскар.

— Так мы не поступим, давайте пойдём к следующему двору.

— Чё!? Ты совсем о******!?

Сергея бесил этот визгливый хмырь и два бестолковеньких в сложной ситуации остолопа, он сразу заявил:

— Заткнись! Не так громко, внимание же привлекаешь. Я подумаю, как тебя вытащить, дай минут двадцать, если не получится, то скинем лестницу.

Тишина. После недолгих раздумий поостывший Оскар сказал:

— Ладно. Но если вы меня здесь бросите, у******, то я всех вас н**** сдам.

Теперь Сергей был начальником спасательной операции. Четверо обескураженных глаз глядели на него и хлопали, ожидая приказов, потому что самостоятельность будущего десятиклассника и верзилы (неизвестно, сколько лет Шатовалову) куда-то улетучилась.

— Так, — властно командовал Сергей Колязин, — ты (это он громиле), иди поищи в наших уже открытых дворах что-нибудь, что можно перекинуть через этот забор, чтобы Оскар смастерил из этого башню и вылез, а ты (это он Валере), идёшь со мной и стремянкой.

Тачку с награбленным пока что кинули у двора, где томился противный Дерюга. Он, правда, оказался не настолько забитым, ибо сразу же принялся подтаскивать газонокосилку к забору и искать что-нибудь ещё ценное.

Сергей и Валера подтащились к следующему двору, там был замечен автомобиль. “Чёрт, а этот придурок тут вопил как невменяемый”. — подумал Колязин. Нужно было действовать очень тихо и осторожно.

Угловой двор на пересечении улиц Верховская и Центральная, Сергей забрался на стремянку, придерживаемую Валерой, и осмотрел двор. С беглого осмотра ничего полезного или ценного он не заметил, зато в воздухе пахло углём. “Вечером палили костёр,” — догадался Колязин.

Далее оба направились по Верховской, на их пути встал строящийся дом без забора, Валера тут же заметил ведро. С этой находкой Цвик был отправлен к Оскару. Сергей же обошёл недостроенный коттедж и заметил на заднем дворе параллелепипед, накрытый брезентовой тканью. Он стянул покров и из его уст вырвалось:

— Ба! Да это то, что нужно.

Друг на друге ровнёхонько лежали штук восемь паллеток¹⁰. Сергей хотел схватить одну, но быстро понял, что фонарь ему мешает. Пришлось всунуть оный в карман и взвалить на себя паллету, ища путь в темноте. Осталось ещё привлечь к делу Валеру и дело в шляпе.

Уже у злополучного двора стояла стремянка, с которой спускался очкарик.

— Эй, Валера, я нашёл кое-что, помоги это перекинуть.

— Чё там? — голос по ту сторону изгороди.

— Увидишь, там таких ещё штук десять. — сказал Сергей, помогая перекинуть паллетку.

Штуковина грохнулась с той стороны, благодаря разгильдяйству Дерюги.

— Эй, вы там поаккуратнее. — заметил Оскар. — Чуть газонокосилку не рас*******.

— Сейчас ещё принесём, строй из этого себе башенку. — отдавал приказ командир и вместе с рядовым умчал за следующей паллеткой.

Пока Сергей и Валера смотались за ещё двумя спасательными поддонами, Игорь, разбудив всех собак, притащил два пятнадцатикилограммовых мешка цемента. Чтобы больше Шатовалов не занимался самодеятельностью, Колязин привлёк его к себе в отряд. За два захода они перенесли все паллетки и передали на ту сторону. Оскар поставил их друг на друга, поставив лестничкой, и с невероятными потугами водрузил на них газонокосилку, затем поднялся сам. Теперь Оскар мог перебраться в “большой мир”, но силёнок на то, чтобы поднять трофей на уровень головы у него не хватало. Решил оставить.

— НЕТ! — отрезвил слабака командир и добавил своим: — Передвиньте стремянку на метр в сторону, я сейчас к нему на помощь.

Сергей спрыгнул с лестницы. На той стороне залез на палетки к Оскару, и с помощью двух подростковых сил им удалось вручить газонокосилку Игорю, тот с пыхтежом передал её вниз Валере, который чуть не сломал сокровище вместе со своей спиной. Вслед за трофеем, на “большую землю” был принят и Оскар Дерюга. У Сергея перелезть назад без помощи руки Игоря и стремянки не получилось, но от этого он не потерял авторитета.

— Ну вы даёте, конечно, — не то злился, не то радовался Оскар, — если б мы фильм сняли, то это определённо вытянуло бы на «Оскара».

— Слышали, «Оскар» от Оскара, — сострил Валера.

Игорь заржал, соблюдая звуковой режим, Сергея это улыбнуло, но он не посчитал этот каламбур смешным.

Боевой дух Дерюги и Цвика сильно упал, и они хотели свернуть операцию, однако Шатовалов и Колязин убедили их продолжить, ибо затраченные ресурсы, силы и время абсолютно не окупались пассатижами, парой тройкой вещей из садового инвентаря, газонокосилкой и хитрым гномом, которому Оскар потом разобьёт бошку об асфальт.

Дальнейшая кампания проходила более гладко. С каждой новой открытой дверью молодой агрогородок становился всё страшнее и страшнее. Прошло два часа, а награбить толково ничего не удалось, оказалось, что одной тележки и шести ручонок оказалось маловато. Однако компания продолжила обыски для более ценных вещиц.

Схема сработала опять, Оскар впустил всех во двор, где стояло много самодельных фигур из дерева: медведь в шапочке, белочка в сюртучке, ёжик с грибочком, лавочка-крокодил в цилиндре. Алёна Витальевна бы сказала: “Не дворик, а сказка!” Газон выстрижен, всё убрано, красиво. Обрыскав улицу, ничего дельного в их перчатки так и не попало.

— Гараж бы открыть, — озвучил свою маленькую преступническую мечту Игорь.

— Так у нас же есть топор. — возрадовался сообразительный Дерюга и побежал к тачке с топором.

— И что? — спросил Сергей, — Тут же замок.

Оскар не стал объяснять, что к чему, а только принялся со всей дури лупасить по замку. Валера не без оснований забеспокоился о громкости такого мероприятия. Замок трясся как ошалелый, но после одиннадцати ударов достойно висел на прежнем месте со шрамами.

— А ты попробуй сбоку него бить, дверь то деревянная, креплению опору сломаешь. — предложил Колязин.

Топор стал не нежно прикладываться к резному узорчатому гаражу, щепа под ругательства летела в стороны. Оскара сменил Игорь, и вот замочное крепление оторвалось от двери и повисло в воздухе, держась за засов. Малолетние воры распахнули двери и поняли, что нарвались на джек-пот. По сторонам стен висели всеразличные инструменты, в углу стояла одноколёсная тачка, шкафчики в столах, но самое злачное — проход в коттедж.

Игорь сразу же взял чужую тачку и как по команде, братва стала скидывать туда бензопилу, болгарку, шлефовочную машину и прочие вещи, выглядящие подороже. Облазив все шкафчики и собрав инвентарь со стен, Оскар принялся дёргать ручку двери, ведущей в дом. Оказалось, заперто.

— Да ладно, и так хорошенько мы тут похозяйствовали. — заметил Колязин.

Дерюга пропустил замечание едва знакомого сообщника мимо ушей и стал остервенело бить по берёзовой двери возле затвора.

— Может не стоит. — шептал Валера.

Оскар напирал всё сильнее и безжалостнее, пока обезображенный закрывающий механизм не был зверски отсоединён от двери. Топорщик вошёл внутрь:

— О-ля-ля! Вот это я понимаю.

Оставшаяся троица медленно последовала за ним. Это был хорошенький уютный коттеджик, по-своему украшенный и расставленный мебелью ручной работы. Игорь, недолго думая, стал искать драгоценности. Валера и Сергей стояли весьма безучастно.

— Мне кажется, это перебор. — дрожа выдал очкарик.

На тумбочке возле вазочки с цветами стояли фотографии хозяев дома, по ним можно было понять, что пожилой дядечка — владелец коттеджа, имеет семью и занимается резьбой по дереву. Сергей смотрел в лицо этому семьянину в беретике и невольно содрогался. До этого он держался молодцом, а сейчас стало неприятно, совсем неприятно. Он почувствовал вину, свою вину.

Пока Игорь грабил, Оскар носился по дому с топором и занимался откровенным вандализмом, он дубасил шкафы, рвал диваны, бил светильники и царапал стены, чуть не треснул плазменный телевизор, но опомнился: “Это мы заберём с собой!” Проходя мимо стоящих в ступоре соучастников, он подколол их:

— Чё встали, девчонки, поднимайте юбчонки! Аха-ха.

Он увидел фотографии дядечки в беретике и его семьи. Сергей только и успел, что увидеть в глазах Оскара животное. Топор лязгнул по рамке фотографии, и она с треском разлетелась по тумбе. Дерюга тут же метнулся в гараж и принёс перманентный маркер (он стоял на столе в подставке с карандашом и линейкой, видимо, им неизвестный дядюшка делал пометки на дереве). Положив орудие мародёра, он стал рисовать и писать на фотографиях похабщину и отвратительные грубости про хозяев дома, который они грабят. Удивительно, как изменился человек за час.

Сергей, ошарашенный действиями полоумного, стал что-то делать. Он забрал топор и с укором спросил:

— А это зачем!?

— Подарочек на новый год! — продолжал неистовствовать Оскар, но резко остановился и произнёс: — Ладно, давайте к более полезным делам.

Он без усилий отобрал топор у Колязина и уподобился Игорю, который уже натаскал прилично дорогих приборов и вещиц. Оскар стал рыться в шкафчиках и шуфлядках. Валера и Сергей им не помогали. Они не были к такому готовы. Не знали, чем это обернётся, тем более что вдруг сейчас на них со спины выйдет сосед с ружьём.

Оскар бегал по квартире, из какого-то гардеробчика он вынул красивый летний женский платок, замотался в него и вместе с топориком шарился по углам, нанося урон всему, что попадалось по пути, ещё к этому припевая в голос:

— О-ля-ля, о-ля-ля, ночью грабим короля! О-ля-ля, о-ля-ля, ночью грабим короля! Эхма! Помните такую песенку! Подпевай!..

Валера зачем-то пересилил себя и вслед за этими двумя стал искать, что украсть. Видимо, без деятельности он сейчас тут расплачется от ужасов происходящего. Надо было отвлечь свой мозг. Сергей немо наблюдал, как остальные обчищают дом мастера по дереву.

–Е**** не встать! — раздаётся из соседней комнаты противный голос Оскара.

В комнату вбегает Колязин, а следом Игорь и Валера, на полу лежит открытая обувная коробка, а там какие-то конвертики, письма и валюта. Ручонки Оскара быстро обчистили коробку. Он их всех сгрёб в карманы.

— А посчитать! — возмутился громила Шатовалов.

— Не боись, когда придём на гаражи, я при вас всё пересчитаю.

— Валюту нельзя брать! — сказал Сергей, — Она меченая, нас вычислят потом по ней, если поменяем в банке.

— Не кипишуйте, я всё сделаю. В другом городе поменяю на наши у какого-нибудь барыги или нарика без расписки, и тогда проблемы у него, а не у нас. Всё честно поделим по четвертям: у нас же коммунизм.

“Не такой Ленин, наверное, строил коммунизм”. — подумал Сергей.

Игорю и Валере Дерюга приказал занести на тележку плазму, а сам стал рыскать в комоде. Колязин молча сидел на кровати и наблюдал за этим. С обезьяньей мордой Оскар вытащил какую-то шкатулочку из шуфлядки, открыл, там лежали серёжки, кольцо и колье с камнями.

— Опаньки, это я подарю своей зае на день рождения. — схитрил Оскар и спрятал в тайне от всех женские украшения во внутренний карман своей куртки.

“Неужели у такого кто-то есть?” — недоумевал Сергей. Это его разозлило:

— Может меру знать надо!

— Лады, лады, идём в следующий дом.

Оскар подорвался и ушёл, пришлось и Колязину уйти. На полу он увидел разбитую рамку и фотографию дядечки с какой-то пожилой женщиной и несколькими детьми, обнимающими друг друга, испохабленные маркером.

“Что же мы натворили!?” — ужаснулся Колязин и скоренько покинул дом.

Пройдясь ещё по Верховской, было разорено ещё восемь дворов, из которых вынесли много всего, благодаря топору и Оскару, правда, домик мастера по дереву остался кульминацией этого преступления. Их две тележки были полностью нагружены всякими вещами, руки Валерия и Сергея тоже были полностью забиты, в одном дворе даже нашли горный велосипед. Чтобы всё укатить и унести пришлось избавиться от ерунды, такой как краски или фарфор. Чтобы облегчить свою тачку, Оскар разбил гному морду, выкинул в канаву, а на асфальте написал всякие гадости про государство, дачников, их семьи и жилища, приправив всё это ненормативной лексикой. Лестницу и фонарики забрали с собой, чтобы не оставлять улик.

Банда гадов покинула Миёры в 3:45 через поле, направляясь к леску. Пришлось идти тропинками, чтобы не попасться на видеокамеры при въезде в агрогородок (входили они, естественно, не через парадную) и подальше от шоссе, чтобы не быть раскрытыми видеорегистраторами автомобилей. Благо, земля на тропинках была твёрдой и следы колёс велосипеда и тачек не сильно были видны, а те что были, Валера, с минимальной ношей, пытался замести (хотя, возможно, лучше бы он этого и не делал).

Шоссе переходили в лесной части, прячась от машин в кустах, и перешли только тогда, когда убедились в полном отсутствии чужих глаз. Направлялись по зарослям крапивы и прочей сорной травы. Самое сложное было пройти по гравийной дороге возле деревни Паневежевщина. Уже светало и кукарекали петухи. Оскар издали заметил какую-то бабку, достающую воду из колодца. Бравые молодцы подождали, пока та уйдёт, и только потом тронулись с места. Следом за Паневежевщиной шла роща, которая тянулась, хоть и редким лесом, но до самых границ города. Братия двигалась довольно медленно, и те восемь километров, что занимало расстояние от агрогородка Миёры до гаража отца Игоря, заняли у них два с половиной часа. Уже на месте банда уладковала награбленное по мешкам и клеёнкам, заготовленным заранее. Запихнули всё в автомобильную яму, которая до этого была прикрыта досками. Сбыть товар Колязин в целях безопасности разрешил только через три месяца, да и тот не сразу, а по одной вещи с разных аккаунтов (так как барахолка требовала телефонный номер при регистрации, то их получилось всего лишь пять, у каждого участника по одному, кроме Валеры, а не двадцать, как рассчитывал Сергей). Валюту пересчитали (170 евро, около сотни долларов и ещё какие-то непонятные банкноты, которые, пока что отложили до лучших времён) и решили разделить на три части. Большую отдали Дерюге, чтобы тот её обменял, две поменьше забрали Колязин и Цвик, чтобы впоследствии тоже отдать их на обмен. Каждую полученную сумму, как и договаривалось, решили делить на четыре. Игоря обделили, ибо у него и так весь гараж богатством заполнен.

Сняли с себя преступническую амуницию, зашли на шестой этаж дома Оскара, где возле чердака в ненужном дырявом диване припрятали свою нормальную одежду. Поделившись эмоциями и впечатлениями, решили, что больше подобным заниматься не будут ни при каком раскладе. С этим и разошлись.

Пришедший домой Сергей мечтал только о сне, на вопросы и просьбы матери убрать комнату он реагировал игнором, как и на младшую сестру. Алёна Витальевна с подозрением спросила Сергея, чего он такой. Сын подошёл и обнял мать со словами:

— Прости, мам, мы всю ночь играли с Валерой в видеоигры, поэтому я сейчас очень хочу спать (это было частью плана).

Она была недовольна, но, побухтев, всё же успокоилась и отстала от сына.

Вся четвёрка вне зависимости друг от друга ждала местных новостей, ибо событие громкое, надо было узнать, как там вообще, есть ли у них шансы отсидеться или нет.

Как и ожидалось, новостная колонка пестрила заголовком «Чудовищный налёт на агрогородок Миёры». В статье рассказывалось всё: нанесённый ущерб, количество пострадавших дач, предположения экспертов и интервью с очевидцами. Последние, к счастью, ничего кроме подозрительного лая собак, чьих-то далёких голосов и ударов по жести не обнародовали. Зато подростков засекла скрытая камеры одного из дачных домов, по ней было определено, что преступников было четверо, а также, что у них тачка и лестница. Мыльное качество (ну кто будет тратиться на высококлассное оборудование для такого маловероятного события, как разорение дач) изображения не только не позволяло определить лица под масками и капюшонами, но и по отснятому материалу не было понятно, что преступники — подростки. Об успехах в раскрытии бандитов новостная статья умалчивает. Это свидетельствовало либо об сокрытии данных продвижения дела, либо об нехватке информации для поимки. Событие вызвало резонанс в обществе, особенно такое зверское нападение на Миёры обеспокоило владельцев загородных участков. Вскоре вышло и интервью с Сергеем Ятвеенко (владельцем того самого дворика с резными фигурами), который так злостно обчистили Оскар и Игорь (немного и Валера). Где он рассказывал о жизни и жаловался о том, какой жестокий рок приготовила ему судьба. Говорил, что преступников ждёт расплата за содеянное. Из его слов: “Я понимаю, что у тех, кто разграбил мой дом, нет и крупицы совести. Да, они разграбили меня, это преступление. Но они поступили себя как варвары и звери. Они испортили мои произведения, над которыми я очень долго трудился, а также они поиздевались моей семьёй, домом и честью, что делает их не просто грабителями, а настоящими мерзавцами”.

Совесть мучила Сергея не раз, он обвинял себя в случившемся и не был рад той награде, которую он получил. Грязь не обрызгала его сапоги, но заляпала его душу. Тем более пришлось сидеть как на иголках, в ожидании, что вот-вот придут следователи и будут проводить разъяснения. Шли дни, неделя, месяц — напряжение спало, так никто и не пришёл. Единственный, с кем полиция имела дело, это с Игорем. Он попался на каком-то мелком административном нарушении, но это не имело никакого отношения к случаю в Миёрах, поэтому можно было считать, что они ушли от правосудия.

Хотя что есть правосудие на самом деле и кто его вершит?

VII

Рождённый летать — ползать не будет.

М. Горький «Песня о Соколе»

Вещи некоторые, как было замечено Сергеем Колязиным, да и не только им, просто иногда случаются. Ждал, не ждал, хотел, не хотел — в сущности, это не меняет того факта, что это просто есть. Нельзя назвать точную дату, но, кажется, на дворе ещё не лежал снег, а если и был, то растаял.

“Чем я вообще занимаюсь?” — одёрнулся ученик на последней парте и ужаснулся тем, что вместо конспектирования с доски минуту с лишним рассматривал чужие серёжки. “Быть того не может, чушь собачья”. — быстро записывая за учителем, попутно размышлял Сергей. Ладно бы так, один раз, невзначай, но не три же раза за урок в ту сторону. Да ещё и эти странные мысли…

Благо, перекур в туалете снимал ненужное напряжение, позволял немного превознестись над проблемами, хотя и ненадолго. Потом мысли опять занимались чем-то странным, да так вальяжно, будто это норма.

Сразу после уроков начиналась репетиция ансамбля «Севилья». Сергей втащился на сцену зала со своей электрогитарой, подключил к усилителю и по просьбам Раисы Ивановны, руководительницы коллектива, принялся помогать заносить и ударную установку для Максима Войницкого. Вскоре подтянулись басист, саксофонист и солистка-вокалистка. Когда все уже были готовы, то репетиция началась. Играли в основном без клавишного аккомпанемента. Что могла, Раиса Ивановна подбирала импровизацией или даже полноценно играла по нотам, если у неё была завалявшаяся копия партии Карины. Таким образом «Севилья» прорепетировала три песни из репертуара. В конце, когда все потихоньку стали расходиться, Раиса Ивановна разговорилась с Максимом по поводу клавишника.

–У вас есть тот, кем заменить Карину? — спрашивал ударник у руководительницы.

— Ой, знаешь, как-то не думала даже. Можно кинуть опрос по школе среди классов, чтобы найти кого-нибудь, кто может нам подыграть.

— Может быть, я смог найти кандидата.

Зачехлявший неподалёку гитару и слышавший диалог Сергей посмотрел в сторону Максима. Надеялся не увидеть ухмылку на его лице.

— Да, — удивлялась Раиса, — и кого же, интересно?

— Да так, обещалась прийти в следующий четверг на репетицию, непросто было, но я уломал.

— Ясно, а кто это?

— Из класса Сергея. — сказал ударник, не распинаясь в подробностях.

“Только не это! Вот кто его вообще тянул этим заниматься! Втемяшит себе что-то в голову, и одним клином его оттуда вытащишь!” — негодовал Колязин, но не вмешивался.

— Так она старшеклассница. — заметила Раиса Ивановна.

— И что здесь такого?

— Знаю по опыту, тяжело затянуть в такую авантюру старшеклассников, они же к поступлению готовятся, лишнюю нагрузку на себя громоздить не будут.

— Мы ж громоздим.

— Ну, вы то — другое дело. Я имею в виду свежую кровь. Сказала как вампир. — заулыбалась со сказанного Раиса Ивановна.

— Обещалась прийти.

— Посмотрим.

На этих словах их диалог был закончен, а Сергей попытался незаметно уйти, что у него не вышло.

— Слышь! Сергей! Прикинь, уломал эту вашу отличницу, сказала, придёт в следующий раз! — догоняя на ходу, оповещал приятеля Максим.

— Медальку себе шоколадную выдай за это, — зло ответил Колязин.

— Медалька медалькой, а Раиске помог. Ты тоже мог, но заупрямился почему-то.

— Делать мне больше нечего, тебе это надо — ты этим и занимайся.

— Когда-нибудь ты поймёшь, что делать добро, это главнейшая задача в жизни. Нет ничего ценнее, чем сеять добро.

— Ага, Конфуций, иди дом милосердия открой в подвале дома своего, обеспечь всех больных и убогих своевременными лекарствами и прошлогодней картошкой. — иронизировал Сергей.

— Ну ты загнул. Кстати, если хочешь, недавно прочёл одну такую книгу американского психолога про то, как заводить друзей, я её залпом прочитал, полезно, я думаю. В библиотеку рано ещё сдавать, могу завтра принести тебе. Возьмёшь прочитать?

— Может быть, пролетая над кукушкиным гнездом, я и воспользуюсь твоим предложением.

— Это значит «нет»? — неуверенно уточнял Максим.

— В точку.

— Зря. Хорошая книга, тем более, что тебе друзей не хватает.

— Давай без психоанализа, док, ты итак уже сегодня обрадовал. — съязвил Сергей, нацепляя свою зимнюю куртку в гардеробе.

— Чем?

— Да ничем, ничем, успокойся и займись своими делами. — как-то не в тему и довольно искусственно Колязин завершил разговор.

Уже на улице его брал гнев: “Зачем он это сделал? Поиграть две недельки не мог без клавишника!? Нашёл, понимаете ли! Как же он меня бесит в этом году! Зачем он её заманил сюда и как? Идиот. Просто идиот. Показушник и очкавтиратель! Строит из себя божий одуванчик, а сам — тот ещё корыстник. Всё время перед Ивановной выслужиться пытается, догодить и шуточкой обменяться. Не дураков дело — помогать. Лучше бы взахлёб там обчитался, но не так, как он поступает. А толку уже, что с него взять? Ничего. Балбес и только.”

Прошла неделя. За это время четвёрка, разграбившая Миёры, продала перфоратор на барахолке, сумма была разделена на четыре, как и все товары до этого, вроде плазмы, лопаты, тачки и стремянки. Преступная деятельность уже принесла в карман Колязина более ста пятидесяти долларов в валютном эквиваленте, которые пока никуда не спустил. Валера вложился в новую видеокарту для компьютера. Оскар и Игорь, судя по всему, стали покупать что-то посерьёзнее сигарет и алкоголя. Сергей кроме делёжки денег с Дерюгой и Шатоваловым никак не пересекался, считая, что гусь свиньям не товарищ.

Четверг. Снова репетиция. Сергей сильно устал, но отказать в просьбе Раисе Ивановне не смог и молча вынес из-за кулис пульты¹¹. Тут же на сцене раскладывался саксофонист Коля, вытирая свой золотистый инструмент тряпочкой, и басист, регулирующий звук на усилителе. Вокалистка Алиса сидела в телефоне, Раиса Ивановна же настраивала у акустического пульта микрофоны.

Боковые двери открылись и из них вышел Максим, следом скромно прошла Инесса Шостакович.

–Раиса Ивановна! — крикнул ударник.

–Эу!? — ответила та и оторвалась от настройки микрофонов на источник звука, издавший её имя и отчество.

— Вот! Я привёл пианистку! — довольствовался Максим.

“Пф… Ну и рожа, будто лепрекона привёл. Сколько гордости, сколько бахвальства, как же он меня раздражает”, — подумал Колязин.

Максим оставил пианистку и взошёл на сцену для расстановки ударной установки. Инесса обменялась с сидящей Алисой “приветами” и просто стояла, ждала, пока к ней подойдёт руководитель. Сергей пугливо посматривал в её сторону, тут же прятал глаза и продолжал что-то регулировать на усилителе, хотя всё уже было идеально подобрано.

Наконец-то Раиса Ивановна подошла к новенькой. Она представила себя и коллектив, а затем спросила, будет ли у неё получаться ходить на репетиции.

— Посмотрим, — ответила Инесса, — у меня загружен день, возможно, я скоро откажусь от факультатива, тогда будет больше возможности посещать репетиции.

— Что же, хорошо, давай посмотрим на твои навыки игры по нотам.

Раиса Ивановна предложила девушке синтезатор, на что та немного растерялась.

— Что такое?

— Стоя, я никогда не играла.

— Ничего страшного, там всё то же самое, что и на пиано, местами даже проще, а с кнопками я помогу.

Руководительница отвела Инессу к инструменту. Сергей почти всё время разговора смотрел на одноклассницу, разглядывал её волнистые волосы, собранные тёмно-зелёным обручем. Ему было ужасно не по себе, потели ладони. Он пытался увлечь себя наигрыванием какой-то мелодии, но Раиса Ивановна попросила его пока не извлекать никаких звуков. Она следила за тем, как Инесса по нотам играет аккорды на синтезаторе. Сергею казалось это странным, эти звуки были теми же, что он уже слышал не раз, но всё-таки другими, не теми, что играла Карина. Он взглянул на Максима, который пытался беззвучно изображать крутую игру на установке, и в который раз начал думать гадости про него. Руководительница с пяток минут позанималась с Инессой и разрешила коллективу медленно начать играть со вступления.

У Сергея тряслись пальцы, он то и дело задевал не ту струну, а в паузах косил в сторону синтезатора. На аккордах было проще, но он и там умудрялся хватать не тот лад или задевать пальцами струны, заглушая звучание. Он пытался собраться и думать только о своей партии, но заслышав синтезатор, невольно поворачивался в ненужную сторону, долю секунды лицезрел фигуру Инессы, а потом судорожно возвращался к нотам, когда уже порядком сбивался с текста. Ему зачем-то хотелось на неё посмотреть, и за этот дикий для самого себя интерес, он, с расстройства, потел и нервно дышал. Это же мешало ему играть как обычно, поэтому он так не хотел, чтобы Максим привлёк Инессу в «Севилью».

Потом Раиса Ивановна разобрала с Инессой песню до конца (это не классика, тут всего в запеве пару аккордов и столько же в припеве, и это всё повторяется — учить нечего), а после, подключив заскучавшую вокалистку, ансамбль начал играть с начала в нормальном темпе. Сергей как назло играл из рук вон плохо, он не мог собраться, дурацкие потные пальцы скользили и не слушались рук, а чокнутая голова так и норовила отвернуться куда-то в сторону, не смотря на ноты. Раиса Ивановна остановила расхлябанную игру:

— Повнимательнее, повнимательнее! Инесса, там другие аккорды. Сергей, играешь лишь бы что. Коля, там паузы в восьмую, а не в четверть. Бас, играй тише. Собрались, заново!

Колязин получил замечание, от этого ещё больше разволновался и лучше играть не стал. Он не понимал, почему всё настолько ужасно, его уровень откинулся назад на два с половиной года. Неужели всё из-за того, что в ансамбле играет Инесса? Ну нет, это же чистой воды бред сивой кобылы! Как он не хотел, получалось у него не очень. Пальцы лоснились как от растительного масла. Он за репетицию хватил ещё одно замечание и в край растерялся.

К его удаче, урок закончился быстро, и Инессе нужно было идти по своим делам. Пока Колязин наблюдал за её разговором с Максимом, чуткая Инесса уловила на себе чужой взгляд и посмотрела на Сергея. Так пересечься он ни в коем разе не хотел. Притворился, что рассоединяет гитару с усилителем и трёхсекундное дело затянул на целую минуту. Пока та не ушла, он так и не поднял головы. Раиса Ивановна попросила мальчиков всё занести по местам. Сергей был рад, что репетиция позади, но тут, как и всегда, впрочем, к нему стал приставать с расспросами ударник. Они вместе несли бочку от установки, и тут Максиму почему-то пристало спросить:

— Слышь, а ты чего сегодня так неровно играл?

Сергей явно не был в настроении отвечать на вопросы, особенно правдиво.

— Устал. Тяжёлый день сегодня.

— В те разы не уставал чего-то.

— Не в форме сегодня, а тебе я смотрю, не всё равно.

— Просто интересно, раньше хорошо играл, а сегодня — не очень.

Поставили бочку куда надо.

— Тебе потрындеть охота? — нервно и злостно отвечал Сергей.

— Да, нет, в общем-то, нет.

— А не видно по тебе!

— Ты в последнее время какой-то нелюдимый, — подметил Максим, — давай реально книжку про дружбу дам.

— Может ещё нагорную проповедь мне зачитаешь и подучишь меня, нерадивого, всем премудростям жизни, а то я, бестолочь, каких поискать надо, и без твоих необходимых наставлений лоб расшибу о дверной косяк!? — показывал Максиму своё неудовольствие от разговора Колязин.

— Ладно, ладно, ты сегодня не в духе, понял я.

У Сергея действительно разболелась голова, он не знал, как будет ходить на последующие репетиции. Здесь даже сигарета не поможет.

Следующий четверг. Басист расчехляет гитару, саксофонист чистит свой инструмент, Сергей в полной готовности стоит молча и в ужасе ожидает прихода Инессы. Пришёл, однако, Максим в этот раз один. Прозвенел звонок, Раиса Ивановна поинтересовалась, где новая пианистка.

— Она сказала, что приносит извинения, и больше приходить не сможет. — донёс послание ударник.

— Я почему-то так и думала, но ничего, я среди младшеньких в пятницу поищу, они понадёжнее и пищать будут от восторга.

Это Сергея порадовало, но не настолько, насколько он был бы недоволен, если бы она осталась. Эта какая-то грязная смесь из злорадства над Максимом, радостью, что нет причины его дурацкой игры, а также, какой-то печалью. “Почему она ушла? Так ли у неё на самом деле не было времени? Тогда в прошлый раз зачем притащилась? Может причина в другом? А вдруг, она не захотела играть в «Севилье», потому что увидела меня здесь? Из-за меня выходит? Нет, бред какой-то, везде себя приплести надо, будто бы других причин кроме меня не существует”, — вёл самоанализ Сергей.

Как и ожидалось, в этот раз он играл куда лучше и чище. А Максим ему уже в печёнке сидел. Особенно своими: “Я попробую её уговорить, а то с мелкими играть не охота.” Сергей был готов видеть за клавишами кого угодно или отсутствие кого-либо, лишь бы только не Инессу.

Ему повезло, Максиму так и не удалось завлечь девушку на вторую репетицию, а после декабря он уже и не утруждался, ибо Раиса Ивановна нашла какую-то маленькую пухлую очкарку, которая любила обниматься и визжала от восторга, что будет играть с “большунами”. Ей где-то двенадцать, а на вид как большая третьеклашка, которая живёт по соседству с бабушкой и пирожками. Алиса и Раиса Ивановна с неё умилялись, а нормальных ребят она раздражала. Что тут скажешь, партии она учила больше чем любой другой, поэтому её и оставили. По словам руководительницы, надо было омолаживать состав ансамбля.

Если бы на этом все общемировые проблемы и решились.

Если бы…

VIII

Один “идеальный” день из жизни

Инессы Эдмундовны Шостакович

Так четверг проходит у некоторых людей. Как правило, “идеальный” день должен начинается с самого ненавистного звука на свете, и совершенно не важно, какой он, потому что его издаёт один из самых страшных врагов разбалованного человека — будильник.

На часах 6:00, Инесса, не вылезая из-под одеяла, нащупывает рукой телефон, лежащий на тумбочке, и проводит по нему пальцем вверх, чтобы тот замолчал. Ещё минуты две-три она нежиться в постельке, пытаясь, как бы, доспать, чего не хватило за ночь. Потом, с помощью силы воли (а она у неё была что надо), она поднимает своё тело и включает свет.

Зрение ещё толком не отошло ото сна, Инесса направилась в ванную ополоснуть лицо водой. Немного освежившись, возвращается в свою комнату, где минут пять-десять занимается своеобразной зарядкой, состоящей из профилактики от гиподинамии и сколиоза (девушка раньше страдала от болей в спине). За это время успевала проснуться и её мать, которая начинала орудовать на кухне.

После физических упражнений Инесса отправилась в ванную, чтобы принять ежедневный душ и провести гигиенические процедуры.

Её рост — 173 см, вес — 52 кг, талия — чуть меньше… Погодите, хотя эта информация часто бывает куда интереснее, чем личностные качества, но её всё же придётся опустить. Стоит отметить, что она очень следит за своей внешностью, мажется всеразличными кремами, особенно для лица. У неё была чистая кожа, в то время как каждый четвёртый её сверстник имел “минное поле” на своём лице, испещрённое угрями и воспалениями.

Она сделала себе незатейливую причёску, вышла из ванной и отправилась завтракать. Ритуал принятия пищи осуществлялся где-то в 6:30 или в 6:40. Это могли быть яичница, хлопья или мюсли с йогуртом, овсянка с ягодами и самое главное — кружка бодрящего кофе. Без неё день мог быть полностью обречён. Если ей удавалось пообедать дома, то она пила вторую за сутки.

За трапезой и чисткой зубов, Инесса отправилась выбирать сегодняшний наряд, благо, её гардероб вмещал с десяток достойных костюмов на каждодневный выход из дома. После выбора и процесса одевания, она складывала в сумку макулатуру, что могла понадобиться, а также стеклянную бутылку воды и ланчбокс.

После всего этого она занимается почти что любимым делом за день: наводит марафет около десяти минут. За это время нельзя полностью заштукатурить лицо, к чему Инесса и не стремиться, используя минимум косметики. Мать неоднократно говорила, что это необязательно в её возрасте…

Ну, что ж, как есть.

Автобус должен в идеале отходить в 7:26, но не был бы это провинциальный общественный транспорт, если в его привычки не входили бы опоздания на 5-10 минут или такой фокус как «Не приехал». Автобус идёт до школьной остановки 15 минут, и если уже без двадцати восемь, а его всё нет, то Инесса вызывает такси до гимназии. У девушки всегда есть некая “страховочная” сумма денег, которая находится при ней на всякий случай, и она не расходуется на ежесекундные хотелки.

Из-за несовершенства транспортной системы Инесса пришла в класс за пять минут до начала уроков, а это является мелким нарушением устава гимназии. Но на такие мелочи, правда, закрывают глаза, когда это выгодно руководству.

Стандартный учебный день начинался в 8:00 и длился шесть-семь часов для любого учащегося десятого класса вне зависимости от его уровня успеваемости. Инесса предпочитала работать и вникать, чтобы дома не терять времени на разбор изученной темы. Если выпадал более-менее ненапряжённый урок, то она делала домашнее задание на нём. На переменках успевала общаться с приятными для себя людьми и просматривать социальные сети, куда же без них? Имела привычку жевать жвачку во время учебного процесса, поэтому так часто поднимала руку, чтобы выйти из класса. Это никто из учителей не замечал или они делали вид, что ничего не замечают.

Поскольку носила с собой небольшую сумку, в которой к тому же находился ланчбокс и бутылка, то учебники абсолютно по всем школьным предметам она не брала. Просила у соседа — Ивана Астровчука. По началу он ей казался нормальным соседом по парте, но уже к концу ноября он её достал своими приставаниями (имеется ввиду на тестах, самостоятельных и контрольных работах). Зато Иван несказанно ей благодарен, так как по сравнению с прошлым годом его средний бал за первую четверть очень хорошо подрос, впрочем, не только у него отметки улучшились благодаря её добродетели.

Школьные уроки закончились в 14:30. У неё освободилась форточка. Теперь она могла пообедать или сделать заданные уроки. Её ланчбокс мог содержать сэндвичи, сладкий творог, вафельные корзинки с начинкой… Да много чего вообще-то могло в нём находится за все прошедшие “идеальные” дни. Кроме основного, мать всегда клала своей дочурке в набор что-нибудь вкусненькое: горстка конфет, дольки шоколада с драже, карамельные или кокосовые батончики. Она оправдывала это тем, что нужно уметь поднять себе настроение.

Чтобы пообедать, Инесса ищет уединённое место. Почему-то свою еду в столовой она есть не может. Такой принцип: стыдно ей, или что-то в этом роде. Чаще всего трапезничает, аккуратно разложившись под боковой лестницей, садясь на окошко.

Если одинокого места она не находила, то может вообще не пообедать, за что, конечно, получала дома от родителей. Мол, “Что за диета!? Анорексией заболела!? От голода окочуриться хочешь!?” Также за форточку она успевала сделать домашку по языку, математике, физике или дописать конспект по биологии, смотря, что было задано.

В 15:35 у неё начинался факультативный урок по иностранному языку, потому как в университет, куда она хочет поступать, требуется хорошо знать английский. Лингвистическая память у Инессы хорошая и новые слова запоминает прекрасно, но вот с грамматикой она не дружит, как бы следовало. Зная это, просит учителя заострять внимание именно на временах и построении предложений. Но он почему-то не внемлет её просьбам, да и вообще, чаще посвящает время отстающим.

Она твёрдо для себя решила, что если так пойдёт и дальше, то она бросит ходить на факультатив и займётся усиленным самообучением. Возможно, это ей по силам. Тем более, что один незнакомый мальчик попросил её поучаствовать в ансамбле пианисткой восьмым уроком, почему бы и нет?

Факультатив закончился в 16:20. Теперь Инесса спешила на автобусную остановку, чтобы успеть на занятия в музыкальной школе. По этому маршруту ей подходили два автобуса, идущие с разницей в четыре минуты, так что здесь эксцесс с общественным транспортом практически исключён.

17:00 и теперь Инессе нужно заниматься на фортепиано в течение полутора часов. Дело это очень кропотливое и для профессиональной игры нужно чувствовать музыку. Понимать задумку автора, уметь управлять кистями обоих рук. Это было сложно, но стоило того. Хотя особой выгоды от игры на музыкальном инструменте девушка не получала, ей просто нравилось заниматься для себя. Она терпеливо исправляла ошибки, оттачивала мастерство, хотела виртуозно овладеть инструментом. Её преподавательница, Ирина Матвеевна поражалась целеустремлённости Инессы.

Давным-давно, когда девочка ходила заниматься на фортепиано первый год, то едва осилила «Собачий вальс» и ещё какую-то детсадовскую бирюльку. По этому поводу её первый музыкальный наставник сказал маленькой неказистой ученице: “Бросай это дело, у тебя совсем не получается. Нормальные дети за это время уже посерьёзнее вещи играют, а ты всё время сбиваешься, коряво пальцы держишь, лучше потрать это время на что-нибудь другое. Плохо даже за инструментом смотришься, не органично. Я люблю работать с талантливыми детьми. А ты и фортепиано — несовместимы”. Маленькая Инесса обиделась, и даже плакала после этого, но ходить не бросила, потому что научиться играть было её мечтой. В итоге ей просто поменяли преподавателя.

Когда она взяла свой первый диплом, больше, чем победа в конкурсе, ей доставила удовольствие встреча со своим прошлым преподавателем, который за это время порядком состарился и осунулся, и, как бы, невзначай намекнула ему, что, оказывается, неспособная ученица заняла диплом, обойдя его учеников. Ничего в жизни не было, наверное, слаще, чем видеть стыд и горечь сожаления в его старых глазах. Конечно, она, рыжая красавица с дипломом, на фоне этого почти что старикашки, который так поливал её навык игры грязью, а также его ученики без ничего (он не был плохим преподавателем, просто на конкурсах пианистов адская конкуренция и занять что-то практически невозможно). Эта победа просто опьянила Инессу, но не испортила.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Топиар — придание определённой формы кустистому растению.

2

Аналое — церковное покрывало.

3

Литота — художественное преуменьшение.

4

Фракталы — самоподобные фигуры, например множество Мандельбродта, снежинка Коха или треугольник Серпинского.

5

Дерби (игровое) — сражение между водителями автомобилей, чья цель нанести максимальное повреждение транспорту противника и остаться на ходу.

6

Весталка — жрица очага богини Весты в Древнем Риме, часто носившие цветочные венки в волосах.

7

Николь — ткань, из которой шьют блузки и рубашки.

8

Пассатижи — слесарно-монтажный инструмент небольшого размера, предназначенный для зажима деталей.

9

Лут (игровое) — найденная ценность, материал или безделушка.

10

Паллетка — плоская конструкция из досок, часто используемая в строительстве и на складах для хранения материалов.

11

Пульт(музык.) — подставка для нот.