Фарисей

Аглаида Лой, 2003

Станислав Сергеич Тропотун – преуспевающий администратор, заместитель директора престижного института. Он респектабелен, успешен, и всё в его жизни идёт гладко… Но в один прекрасный день в поликлинике герой узнаёт, что у него подозревают серьёзную болезнь. Это совершенно выбивает его из колеи, и он решает круто поменять свою жизнь. Решив провести остаток отпущенного ему на земле времени в согласии с собственной совестью, он пытается «жить по правде». И вскоре в жизни Станислава Сергеича начинается настоящая фантасмагория…

Издательство благодарит художника Никаса Сафронова за предоставленное право использовать в оформлении книги картину из серии «Река Времени»

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© А. В. Лой, наследники, 2023

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023

Часть I

Почти безукоризненный джентльмен

‘Мерзкий сон

Станислав Сергеич Тропотун пробудился в своей просторной финской кровати, и его полусонный взгляд воткнулся в потолок под углом примерно в шестьдесят градусов. В поле его зрения попали: стилизованный под китайский фонарь светильник, часть стены, оклеенная дефицитными «под парчу» обоями и верх платяного финского же шкафа. Окончательно всплыв из полудремотного приятного состояния, он бродил рассеянным взором по окрашенному белой водоэмульсионной краской потолку, пока не наткнулся на уродливый, похожий на шрам шов между плитами перекрытия. Станислав Сергеич с отвращением отвел глаза в сторону и вдруг заметил на потолке, в аккурат над головою, темную точку. Странная точка расползалась на глазах, вздрагивая и поеживаясь как живая, пока не превратилась в лепившуюся к потолку черную грушу, продолжавшую интенсивное развитие. Тупо наблюдая за метаморфозами темной точки, Тропотун автоматически отметил, что оно живое и уже достигло размеров средней собаки. Он изумленно разглядывал повисшее под потолком нечто и вдруг сообразил, что это самый что ни есть настоящий упырь.

Фу ты, ерунда какая!.. Пробормотал он, быстро-быстро мигая в надежде, что это исчезнет. Но упырь упорно торчал под потолком, презирая общеизвестный закон всемирного тяготения и явно глумясь над торжеством научной мысли. Станислав Сергеич опасливо отвел взгляд от нагло развалившейся над ним нечисти, однако боковым зрением он мог видеть и черноватую лоснящуюся шкурку незваного гостя, и его перепончатые, сделанные словно бы из качественной замши крылья, и круглую голову с перпендикулярно приставленными по ее бокам ушами-локаторами. Судорожно прикидывая, как избавиться от нежити, Тропотун осторожно задвигался в кровати и со страхом глянул вверх — оттуда на него нагло уставилась противная голая рожа, нечто среднее между человечьим лицом и мордочкой летучей мыши. Вольготно полеживая на потолочной поверхности, словно это был его личный диван, упырь сверлил Станислава Сергеича горящими антрацитовыми глазками и вызывающе попыхивал гаванской сигарой с золотым бумажным колечком. Поймав робкий взгляд хозяина квартиры, нежелательный пришелец преехидно ухмыльнулся и отряхнул сигарный пепел на чистейшую китайскую простыню. Тропотун внутренне поморщился, но виду не подал. Возле самых его глаз мерно раскачивался кончик длинного, похожего на телячий, хвоста нечисти, и Станислав Сергеич с внезапной брезгливостью подумал, что подлая тварь ведь и обгадить может… Только подумал и — шлеп прямо на лицо! — что-то скользкое, мерзкое, дурно пахнущее. Ухватив край простыни, судорожно начал он вытираться, с трудом удерживая подступавшую тошноту и костеря пакость потолочную последними словами.

И тут Станислав Сергеич опять проснулся.

Свернувшись уютным калачиком, рядом спала жена. Ночная полупрозрачная сорочка вся в бежевых воздушных кружевах открывала мужнину взору красивую шею и часть плеча, нежная кожа которых была почти не тронута увяданием. Сквозь плотную ткань сирийских штор с восточным ярким орнаментом просеивался в комнату утренний радостный свет. Негромко звякнул электронный будильник и принялся наигрывать несколько мелодичных повторяющихся нот. Тропотун сцепил над головою руки, потянулся и сел. Ступни его нашарили домашние туфли без задников, рука потянулась к будильнику и нажала на кнопку звонка, взгляд скользнул по золотистым, «под парчу» обоям и устремился в дверной проем.

Сортир был выдержан в голубоватых тонах. Мягко лучилась лазурная импортная плитка, благородной молочной голубизной отвечал ей импортный же унитаз. Нажимая на ручку слива, Станислав Сергеич машинально отметил, что подходит к концу дефицитная туалетная бумага, а, следовательно, придется либо звонить Ивановскому, либо тащить дефицит из Москвы.

В отделанной под светлый орех гостиной он включил стоявший на столе транзистор, слегка подстроил его и стал заниматься гимнастикой, краем уха воспринимая последние мировые события. «В Индии разбился самолет британской авиакомпании, летевший по маршруту Лондон — Москва — Дели, — говорил диктор, приличествующим случаю скорбным тоном, — погибли все пассажиры и девять членов экипажа. Причины катастрофы выясняются… бу-бу-бу… бу-бу-бу…» Среда… Думал Тропотун. Вырваться наверно смогу… Раз-два, три-четыре… Обязательно надо достать что-нибудь «супер» ей на день рождения — Вера, как и все женщины, очень отзывчива на внимание… «Тайфун над Ямайкой… скорость ветра достигала 150 километров в час… наводнения…» Не забыть бы Мурфатляр взять в сейфе!.. Он представил длинную бутылку с золотистым содержимым и хмыкнул — все о’кей, Тропотун!

Трусцой он пробежал до ванной. Радостно сиял салатный кафель, белая эмаль ванны холодила ступни. Собравшись с духом, резко повернул кран — и заплясал под холодным душем. Так., хорошо… даже приятно… Зимой другое дело — зимой вода обжигает. Докрасна растерся массажной рукавицей, вылез из ванны, накинул махровый халат и потянулся за электробритвой.

Водя жужжащей бритвой по подбородку, растягивая носогубные складки и круговыми движениями лишая щеки растительности, Станислав Сергеич привычно наблюдал острым взглядом бледно-голубых глаз за своим зеркальным двойником. Ему нравилось худощавое удлиненное лицо двойника с резко очерченными скулами, крупным породистым носом с горбинкой и тонкими подвижными губами, умевшими выражать многочисленные оттенки настроения. Вера попеременно находила его усмешку то сардонической, то мефистофельской, что весьма льстило Станиславу Сергеичу, который, однако, себе в том не сознавался.

Регина, в вызывающем французском пеньюаре, сидела возле кухонного стола с кофейной чашечкой в руке и рассеянно смотрела в пространство. На кровавом пластике столешницы был приготовлен обычный завтрак: ломтик ветчины, пара яиц всмятку и сырые очищенные овощи — источник витаминов и микроэлементов. Тропотун налил себе кофе, пододвинул тарелку с ветчиной, взялся за вилку и нож — Регина утром не завтракала.

— Эта дура Фирсова, — тут же сообщила она, поворачиваясь к мужу, — под меня копает. Вызнала, что я ни разу не была на сельхозработах, и тут же подняла этот вопрос на заседании кафедры в связи с моей поездкой в Австрию.

Миндалевидные глаза жены черносмородинного цвета горели негодованием. Припухшие после сна веки почему-то придавали ей кукольное выражение.

— Возьми справку о состоянии здоровья.

— Она уже Павлентьевой сказала, что справочкой я, конечно же, запаслась!

— Да плюнь ты на них…

— Хм… — последовал ядовитый смешок. — На месте этой крашеной выдры я бы тоже ненавидела весь свет! Отец ребенка неизвестен, а замужество с такой внешностью исключено…

Станислав Сергеич тоже невольно хмыкнул. Жена продолжала смотреть в упор и даже с некоторым превосходством. Что ж, она была права! Подтянутая стройная фигура давалась трудной ценой: диета, хитроумная китайская гимнастика, массаж, сауна, разгрузочные дни… Регина хотела сохранить молодость и, надо сказать, в том преуспела.

— Риночка, ты выглядишь прекрасно! — констатировал он, разрезая сочный помидор.

— Комплимент от собственного мужа — это… — она не договорила, улыбнулась и, охорашиваясь, поправила свои золотистые натуральные волосы, в которых не просматривалось и намека на седину. Продолжала уже спокойнее: — Завтра возьму справку. Бог с ней, с Фирсихой, — в конце концов ее можно пожалеть!

Он молча дегустировал кофе — Регина приготовила бразильский. Кофе был ее маленькой слабостью, она знала в нем толк и коллекционировала рецепты приготовления.

— Славик… — вкрадчиво произнесла она после паузы, — знаешь, я такой костюм видела… — глубокий вздох, скользящий быстрый взгляд в сторону мужа. — Строгий, элегантный, мышиного цвета…

— Это не твой цвет, — со знанием дела заметил Тропотун.

И почему-то вспомнился ему тот далекий летний день, когда он впервые увидел жену. Вдвоем с Борисом Петровичем они остались на кафедре и обсуждали очередную главу его кандидатской. Шеф дотошно проверял расчеты, скрупулезно находил уязвимые для оппонентов места и тыкал в них носом честолюбивого аспиранта. День был душный, томительный, предгрозовой. Работалось через силу, со скрипом. И вдруг в дверь впорхнула Регина. Молодому человеку показалось, что по комнате прошло дуновение свежего ветерка. А она безо всякого смущения улыбнулась серьезному аспиранту, чмокнула отца в щеку и села, взвихрив зеленое шелковое платье. Аспирант Тропотун тотчас напустил на себя небрежно-отсутствующий вид и лишь по временам позволял себе кинуть на дочку шефа острый любопытный взгляд. А та сидела, не обращая на него внимания, молодая, красивая, уверенная в себе и своем счастливом будущем, что-то увлеченно рассказывала отцу, и ее золотистые пушистые волосы излучали мягкое сиянье. Ишь, какая цаца! Подумал задетый ее равнодушием Тропотун. Пройдет с задранным носом — и не заметит!.. Но, как оказалось впоследствии, она его заметила. Очень даже заметила… Свадьбу праздновали с размахом. Медовый месяц провели в Прибалтике, а через полгода у них уже была двухкомнатная квартира, конечно, не в самом центре, но…

— Мышиный цвет не твой, — задумчиво повторил он и вылил из джезвы остатки кофе.

— Там и синий был… И потом, когда предлагают такую вещь, отказываться глупо! — перешла она в наступление с типично женской иррациональной логикой.

С хрустом надкусив морковку, Станислав Сергеич отключился и стал думать о своих проблемах.

–…могу себе позволить… без твоих драгоценных альбомов по живописи… не так часто в них заглядываешь… есть у него, в конце концов, отец или нет!..

Это было произнесено на повышенных тонах, и он навострил уши.

–… просто обязан звонить ре-гу-ляр-но!

— Кто — Вадим?

— Нет, Папа римский!

— Из сельской местности сложнее дозвониться, чем из Рима. И потом, парню двадцать лет.

— Правильно! Всего двадцать — а не тридцать или сорок.

— Обсудим это вечером.

— Таким тоном разговаривай на работе!

— Каким?

— Менторским, начальственным.

— Тебе показалось.

Помолчали, избегая смотреть друг на друга.

— Во сколько тебя ждать? — наконец спросила Регина. В голосе ее еще звучало недовольство.

— Около семи.

— Поздновато…

— Когда ты возвращаешься в девять, я обхожусь без комментариев!

— Но у меня же вечерники! И ты прекрасно это знаешь. У тебя работа кончается в шесть, до дома полчаса ходьбы — а еще полчаса?

— Ну хватит, Регина! По-твоему собрания, конференции и тэ пэ не в счет?.. В книжный магазин, наконец, я имею право зайти! А теннис в неделю три раза?..

Увещевая жену серьезным и спокойным тоном, он в душе немало забавлялся ее игрой в ревнивую супругу. Уже не год и не два был заключен между ними своеобразный пакт о невмешательстве в личные дела друг друга. Отпуска брались порознь и проводились вдали от родных и близких.

— Пригласим Пустовойтовых на пятницу? — резко сменил он тему разговора. — Надо бы обсудить с Дмитрием Алексеевичем одно дельце…

— Приглашай! — Она пожала плечами, демонстрируя полнейшее равнодушие. — А сегодня у нас что?

— Среда.

Регина поправила на груди пеньюар и слегка усмехнулась, перехватив его откровенный взгляд, нырнувший в глубокий вырез.

— Когда работает твой стоматолог? — поинтересовалась она. — У меня зуб полночи ныл, наверно пломба вылетела… — И, слегка приоткрыв рот, с чувством пощупала языком больной зуб: — Так и есть — дырка!

— Я позвоню ему с работы и договорюсь, потом перезвоню тебе.

— На послезавтра или после-послезавтра… А я еще посплю… — и она сладко потянулась, прогнув длинную узкую спину.

Ее кошачье-женское движение вызвало у него желание и томительное воспоминание о Вере. Познакомились они в книжном магазине. В продаже оставался последний альбом Гогена, и Станислав Сергеич, что называется, положил на него глаз. Теплые экваториальные лагуны с разноцветным коралловым песком и обнаженными смуглыми девушками в украшениях из южных огромных цветов нравились ему своей примитивной поэзией и животной, разлитой в полотнах силой. Но тут в альбом вцепилась среднего роста девица, гибкая, аллертная, абсолютно уверенная в своем праве на обладание альбомом. Они поспорили, поссорились, потом Станислав Сергеич сделал благородный жест, уступив альбом даме. Дама тотчас успокоилась и с интересом взглянула на него из-под надвинутой на лоб модной шерстяной шапочки — дело было осенью — огромными и насмешливыми зелеными глазами. С нею будет не скучно!.. Подумал он и выдал галантно-банальную фразу. Она его отбрила, оставив, однако, надежду на продолжение. Тогда Тропотун представился по всей форме и вручил ей визитную карточку с рабочим телефоном…

Блаженный Федор или Необычайное приключение

Знакомая до последнего столба дорога раскручивалась перед взором Станислава Сергеича набившей оскомину кинолентой. На порядочной скорости он проскочил панельный девятиэтажный дом с гастрономом в цокольном этаже, потом приземистые корпуса Института народного хозяйства, окруженные провинциальным милым садиком, задержался у светофора, пересек улицу Луговую и зашагал вдоль бетонного высокого забора конфетной фабрики.

Над фабрикой стояло леденцово-карамельное облако. Ее трехэтажные корпуса, сложенные из красного кирпича, казались пришельцами из прошлого века, а тянувшаяся по-над забором аллея старых разросшихся лип манила прохладной тенью. Процесс ходьбы всегда доставлял Станиславу Сергеичу особую мышечную радость, взбадривал его, давал простор мысли.

Сегодня он размышлял о предстоящем через две недели худсовете, на который прибудет представитель заказчика. Многое должно решиться, многое… Думал Станислав Сергеич, пружинисто отталкиваясь от асфальта ступнями. Почву я взрыхлил и удобрил — что ж, посмотрим, какой вызреет плод!.. В сущности, мне может составить реальную конкуренцию только Оршанский — но он не дипломат. Нельзя, конечно, исключить, что может залететь птичка и со стороны. На сей счет, однако, данных пока нет… Перед его внутренним взором на миг предстал главный инженер Оршанский, и Тропотун невольно усмехнулся, ибо тот был один к одному череп с плаката «не влезай убьет!», который так популярен в среде энергетиков.

Внимание его привлек мужчина под липой, который пристально рассматривал ствол, почти приникнув к нему лицом. Был он худощав, в обтрепанных брюках и дешевых сандалиях. Густые волосы с сероватыми прядями седины свисали до плеч. В мозгу Станислава Сергеича забрезжило какое-то далекое воспоминание, но не смогло пробиться сквозь толщу лет и погасло.

Ощутив взгляд Тропотуна, мужчина поелозил лопатками и обернулся. Откуда я все-таки его знаю? Подумал Станислав Сергеич, проходя мимо. «Славка! Тропотун!» — вдруг заорал мужчина, кидаясь ему наперерез. Станислав Сергеич остановился, заулыбался, даже протянул руку — и только тогда узнал в обтрепанном типе бывшего однокурсника Федора по прозвищу Блаженный.

Да, это был именно он, Блаженный Федор. Человек со странностями, который бросил институт на четвертом курсе и отправился изучать жизнь. Судя по всему, изучаемый предмет здорово намял ему бока.

— А я тебя сразу признал! — быстро говорил Федор, тряся его руку и заглядывая снизу вверх в глаза, — ты почти не изменился. Гляжу — ба! — Тропотун идет! Ха-ха-ха… — искренне рассмеялся он, обнажив источенные кариесом зубы. — Славка Тропотун!

— Я тебя тоже узнал, — приподнятым тоном отозвался Станислав Сергеич, которого неприятно поразила происшедшая с Федором перемена.

Стороной до него доходили слухи, будто Федор спился, попал в тюрьму за какое-то пьяное дело, а потом сделался истово верующим, окрестился и чуть ли не стал монахом. Слухи были противоречивы, отрывочны и, в сущности, не особенно занимали терпеливо строившего свою собственную карьеру Тропотуна. И вот теперь перед ним стоял Блаженный Федор собственной персоной и радостно, почти счастливо улыбался. Боже мой! Промелькнуло в уме Станислава Сергеича. Что делает с нами жизнь!.. Тонкое одухотворенное лицо институтского Федора с огромными прозрачными глазами отрока Варфоломея с картины Нестерова, которое всегда хотелось назвать ликом, никак не совмещалось у него с этим заросшим трехдневной щетиной, красным и одутловатым рылом, изборожденным глубокими морщинами. Был святой — теперь падший ангел… С иронией подумал Тропотун и бодро поинтересовался:

— Ну, что ты? Как жизнь?

— Да ничего, спасибо!.. — задумчиво отозвался Федор. — Ты на работу? Я тебя провожу…

Они неторопливо зашагали липовой аллеей. Станислав Сергееич подумал, что глаза у Федора, пожалуй, прежние, хотя красные прожилки на белках сильно портят то потустороннее выражение, которое так облагораживало их когда-то.

Вот ты идешь со мною рядом, — негромко и без обиды заговорил Федор, — а сам, поди, думаешь: эк его жизнь-то потрепала!.. Потрепала, согласен. Но только вот на что прошу внимание обратить — я сам сделал свой выбор!

— Понятно, — неопределенно заметил Станислав Сергеич.

— Есть в жизни дороги торные, — продолжал Федор серьезно, а есть извилистые, петляющие тропы, на которых тебя подстерегает неизведанное. Я выбрал такую тропу.

— Ну, ты поэт!

— Не претендую, — отрицательно мотнул головой тот. — Я много видел, колесил по всей стране. Ты даже представить себе не можешь, где я бывал!.. — он помолчал. — Хотел понять, что есть жизнь!

— Хмм… — многозначительно произнес Тропотун. Потом спросил: — Ты женат?

— Я?! — Этот вопрос, казалось, безмерно удивил Федора. — Да кто же за меня пойдет?.. Ни кожи, ни рожи, ни бытовых условий. Проживаю в комнате, один из четырех хозяев в четырехкомнатной квартире. Дому в обед сто лет — все течет и обваливается. Ванна аж позеленела от старости. А женщины меня давно не занимают. Ты, может, слышал, пил я крепко! — И, словно оправдываясь, быстро прибавил: — Теперь все, завязал!..

Станислав Сергеич с сомнением глянул на него.

— Может тебе помочь чем-то? — без особого энтузиазма поинтересовался он.

— Помочь? Мне?.. — Федор расхохотался и долго не мог остановиться, а просмеявшись спокойно пояснил: — Когда человек выбирает абсолютную свободу, рано или поздно за это приходится платить. Свой выбор я сделал раз и навсегда!

— На что же ты живешь? — задетый смехом этого странного субъекта, спросил Тропотун. — На паперти побираешься?

— Приходилось и побираться, — беззлобно отозвался Федор. — я ведь лес валил на Севере, моржей бил на Чукотке, бродяжничал по Средней Азии, в послушании ходил в Загорске. Да-да!.. Не веришь?.. Едва постриг не принял. Ну а теперь оператором в котельной служу. Сутки дежурю — двое дома. Сидишь там, один, пламя в топке гудит — хорошо!.. Я с собой рукописи приношу, читаю. Живность там у меня всякая калечная прибивается, подкармливаю, напарники тоже жалеют, не выгоняют.

— Получается, от общества ты все-таки зависишь? — запальчиво вопросил Станислав Сергеич и сам поразился собственной запальчивости.

— «Свобода есть осознанная необходимость», — отбарабанил тот и усмехнулся. — Только не надо меня жалеть. Это я вас всех жалеть должен! Все вы — словно амебы бессознательные. Живете, расталкивая друг друга локтями, чтобы повыше залезть, а нет чтобы о высшей цели своего земного существования думать! Чем дольше я живу, тем больше удивляюсь красоте и гармоничности мироздания. Животворный поток Дао, в котором я пребываю, несет меня из бесконечности в бесконечность…

Э, да он с приветом! Подумал Станислав Сергеич. Впрочем, и в институте был тоже…

— Я не шизик, — проницательно заметил вдруг Федор. — Если человек ищет смысл жизни, его обязательно причисляют к сумасшедшим! А весь прогресс человечества движим такими людьми!

И сверхценная идея при нем… Констатировал про себя Тропотун. Ну а как иначе? Разве признаешься самому себе, что загубил жизнь в погоне за призраком?

— Когда ты меня увидел, я божью коровку рассматривал, — продолжал Федор негромко, словно общаясь сам с собою. — У нее брюшко хитиновое, блестит, как антрацит, лакированная оранжевая спинка с крапинками черными. Вот зачем ей эти крапинки на крыльях?.. Это ведь даже не крылья, надкрылки. Поднимет она надкрылки, расправит крылышки, нежные, бежевые, полупрозрачные и — жжж… полетела… Как душа человеческая…

— Как — что? — переспросил Станислав Сергеич.

— Душа!

— А, ты метафорически…

— Метафорически? — удивился Федор. — Впрочем, пусть метафорически! — усмехнулся он и остановился. — Мне сюда. Почему-то мне кажется, что мы еще встретимся. Запомни мой адрес: Крылова, 18, квартира 18. Очень просто: 18–18!

— Я запомню, — кивнул Станислав Сергеич.

— Да ты мной не брезгуй! — ухмыльнулся вдруг Федор. — Может я тебе еще пригожусь… — Он с вызовом оглядел с ног до головы Станислава Сергеича и бросил ему в лицо: — Все вы — рабы! Обстоятельств, условий жизни, привычек. Только я суть истинно свободен!.. — сплюнул презрительно на тротуар. — К примеру, взять тебя: дом-работа, работа-дом и — ни шагу в сторону. А почему? Время попусту растратить боишься, а только тем и занят, что попусту его транжиришь! Что эта ваша крысиная гонка за успехом, как не потеря драгоценного времени жизни?.. Слепцы… Какие слепцы!.. — воскликнул он, круто развернулся и пошел восвояси, заложив за спину руки и низко опустив голову, полную, вероятно, тяжелых размышлений о судьбе человечества вообще и Тропотуна в частном случае.

Встретил однокурсника… С сожалением и сарказмом думал Станислав Сергеич, провожая глазами сутулую спину Блаженного Федора. Вот что значит не иметь внутри твердого стержня! Назидательно сказал он себе и направился своей дорогой.

Но чем дальше отходил он от места незапланированной встречи, тем сильнее и сильнее раздражали его слова Федора о его, Тропотуна, зависимости от жизненных обстоятельств. Ибо Станислав Сергеич считал себя стоящим выше обстоятельств и способным умело направлять их в нужное лично ему русло. Он пружинно шагал, слегка помахивая модным дипломатом, а в мозгу у него словно крутилась заезженная пластинка, застрявшая на единственной фразе: не свободен, не свободен, не свободен…

«Нонсенс!» — сказал вслух Тропотун, останавливаясь посреди тротуара. И мысленно добавил — как это то есть «не свободен»? Возьму, сейчас, сию секунду, заверну в парк! Это было совершенно лишено логики, какой-то детский неуправляемый порыв. Однако Станислав Сергеич с самым серьезным видом повернул к Центральному парку.

Парк был небольшой, старый, созданный на базе дореволюционного кладбища, постепенно оказавшегося в центре города. Нырнув под напоминавшие триумфальную арку ворота, он медленно пошел по асфальтированной дорожке, петлявшей под развесистыми березами. Ранним утром парк был практически пуст, однако карусель уже вращалась, неся в разноцветных люльках двух мрачных, бородатых мужиков, а на качелях благообразного вида старушка обречено и методично раскачивала капризничавшего внука.

На кой черт меня сюда занесло? Со злостью огляделся Тропотун. Что и кому я хочу доказать?.. Снова спросил он себя. Ноги же сами собой завели его в тупичок. Под деревьями стояла аляповато раскрашенная будка, у входа в которую мирно дремал контролер, обутый, невзирая на июль месяц, в подшитые валенки. Пляшущими яркими буквами надпись над дверью гласила: «комната смеха». Зачем-то Станислав Сергеич купил билет у проснувшегося деда и вошел.

Давненько он не видел кривых зеркал! Первое растянуло его фигуру до безобразия и сделало похожим на беловатый призрак, встающий над ночным кладбищем. Было почему-то не смешно. С чувством выполняемого долга Станислав Сергеич перешел к следующему. Теперь отражение его распухло и округлилось, оттопырились и разъехались по бокам головы уши, отчего лицо его сразу же превратилось в премерзкую рожу. Он скривился и сделал шаг к очередному хитрому стеклу. Переходя от зеркала к зеркалу и превращаясь то в жердь, то в блин, то в синусоиду, Станислав Сергеич, наконец, вернулся ко второму зеркалу и задержался возле него дольше, нежели возле остальных. Вглядываясь в собственный, трансформированный до неузнаваемости облик, он вдруг подумал, что кого-то себе напоминает. Кого-то напо… Ну, конечно — упыря из утреннего сна! С удивлением догадался Тропотун и даже хохотнул негромко, глядя в издевавшееся над его внешностью стекло. Хохотнул — и ошалело замер: отражение не смеялось!.. Более того, в зеркале он видел не собственное искаженное отображение, но именно того самого гнусного упыря из мерзкого утреннего сна, который теперь внимательно следил с той стороны стекла за неподвижным Станиславом Сергеичем.

Тропотун крепко зажмурился, постоял так, мысленно считая до десяти, и снова открыл глаза — наваждение продолжало пялиться на него как ни в чем не бывало. Оно даже обрело еще большую материальность, и теперь Станислав Сергеич отчетливо различал гладкую блестящую шерстку, ехидные антрацитовые глазки и весело ощеренную пасть с выдававшимися клыками. Что же это делается?.. Затосковал Тропотун. А все Федор!.. Он попытался отойти от зеркала, но ноги его не слушались.

Тем временем нагло ухмылявшийся упырь приподнял над головой несуществующий котелок в знак приветствия, а потом ни с того ни с сего вдруг саданул кулачком по стеклу. Зеркало со звоном лопнуло и пошло трещинами, в образовавшуюся дырку изнутри просунулись волосатые когтистые лапки и с силой раздвинули ее, миг — и вот уже упырь на полу. По-собачьи встряхнувшись, он поднялся на задние лапки и снизу вверх выжидательно уставился на Станислава Сергеича.

Тот стоял столбом, наблюдая свершавшееся на его глазах невероятие. Зеркало уже стало зарастать, как живое тело. Стянулось отверстие, в которое проскочил упырь, змеившиеся по стеклу крупные трещины превратились в еле заметные трещинки, а потом в тонкие, как бы нарисованные на стекле паутинки. И наконец девственно гладкое стекло безмятежно засияло отраженным светом люминесцентных ламп. Станислав Сергеич прерывисто вздохнул, обалдело глядя на охорашивавшуюся нечисть. Упырь слегка подрос, вразвалочку проковылял к Тропотуну на кривых своих лапках, громко цокая коготками по цементному полу, и цепко ухватился за его штанину.

— Попался! — удовлетворенно и радостно произнес упырь высоким, на грани дисканта, тенорком.

— Брысь! — неуверенно сказал Тропотун охрипшим голосом.

— Брысь! — передразнил его интонацию упырь и скривил рожу, — фи, какая проза!

— Ты откуда тут взялся? — в полной растерянности заговорил Станислав Сергеич, обращаясь к нечисти, как к реально существующему субъекту.

— Оттуда, — хихикнул упырь и кивнул на зеркало. Закрыв глаза, Станислав Сергеич со стоном потер лицо рукою. Бред! Галлюцинация! Чертов сон! Мелькало в его мозгу. Надо проснуться. Немедленно надо проснуться!

— Вот еще — бред… — слышал он обиженный тенорок. — Как чуть, так сразу бред! Не нравится им, видите ли…

Тропотун слегка раздвинул пальцы и приоткрыл глаза — кошмар оставался на месте. Может перекрестить его? Подумалось невольно. Говорят, от нечисти помогает… А пальцы уже сами собою сложились в щепоть.

— Только без этого! — громко заверещал упырь. — Этого я не терплю! — Он запустил острые свои коготки в икру Станислава Сергеича. — От креста мне ни холодно, ни жарко — но у нас, упырей, тоже гордость имеется! Разожми пальцы, кому говорят! Разожми — укушу, — с неподдельной угрозой зарычал он.

И похолодевший от страха Тропотун послушно раскрыл обессиленные пальцы.

— Так-то лучше… — удовлетворенно произнес упырь. — Ну-с, что скажешь?.. В этот момент вконец замордованный Станислав Сергеич вдруг услышал чьи-то шаги. Ободренный этими реальными человеческими шагами, которые явно приближались, он как спринтер рванул с места, на полной скорости пронесся мимо двух изумленных мальчишек и с воплем: «Безобразие! Спасите!» — выскочил на улицу.

— Где безобразие?.. Кто безобразит?.. — грозно поднялся во весь рост высохший дед-контролер. — Я покажу, как в приличном месте безобразить!

— Да, безобразие! — фальцетом выкрикнул Тропотун. — Развел, понимаешь ли, упырей — житья нет! — и он подпрыгивающей заячьей трусцой устремился прочь от рокового заведения.

— Упырей? — повторил дед. — Упыре-ей… — нараспев произнес он. — Смотри-ка что делается! И где успел с утра пораньше? Не иначе одеколоном отоварился… — глубоко вздохнув, он потопал подшитыми валенками и стал устраиваться на насиженном месте.

А Станислав Сергеич хитрым каким-то зигзагом пересек весь парк и вновь очутился на людной улице, с которой неизвестно по каким мотивам свернул четверть часа назад. Обычное летнее утро настолько не вязалось со случившимся, что некоторое время он просто шел в сторону института, увлекаемый инерцией оживленного человеческого потока. Голова его отказывалась соображать. Но постепенно внутреннее равновесие возвращалось, и Станислав Сергеич попытался трезво проанализировать ситуацию. В сущности, что произошло на самом деле?.. Встретил бывшего сокурсника… Потом завернул в парк и посетил комнату смеха… Упырь?! Не будете же вы, Станислав Сергеич, всерьез утверждать, что видели вылезавшего из зеркала живого упыря?.. Он заставил себя усмехнуться. Это сон! Убеждал он себя. Просто в комнате смеха я задремал!..

Тайны НИИБЫТиМа

Чем ближе подходил Станислав Сергеич к институту, тем невозможнее казалось ему утреннее приключение. А когда он вошел в просторный квадратный двор родного НИИБЫТиМа, посредине которого журчал помпезный фонтан в окружении клумбы с петуниями, он уже совершенно убедил себя в том, что на несколько секунд задремал перед чертовым зеркалом.

Серое четырехэтажное здание с высоким портиком над главным входом и мощными колоннами псевдоклассицизма, который так любили в середине пятидесятых годов провинциальные архитекторы, явилось ему словно некий храм современного производственного божества. Он легко взбежал по ступеням широкой лестницы монументального, отделанного мрамором крыльца и потянул на себя бронзовую фигурную ручку массивной деревянной двери.

Просторный вестибюль Научно-исследовательского института бытовой техники и мебели был еще пуст, но лицо Станислава Сергеича тотчас обрело привычное выражение значительности, а в гулко отдававшихся под каменными сводами шагах явно послышался глухой мраморный отзвук поступи статуи командора из бессмертного произведения А. С. Пушкина «Каменный гость». Минуя стойку, за которой помещался вахтер, Тропотун изволил вежливо раскланяться с ним и даже поинтересовался лечением радикулита, чем несказанно обрадовал верного институтского стража, маявшегося этим недугом уже не один год. Благодарный за душевное отношение, тот сообщил заместителю директора последние новости медицины по данному вопросу и проводил его преданным взглядом.

Кабинет заместителя директора по научно-исследовательской и конструкторской работе был несколько уменьшенной копией кабинета директора и представлял собою вытянутый параллелепипед. Основное пространство его занимал светлый Т-образный стол, по периметру стояли застекленные шкафы для бумаг, тоже светлого дерева, вдоль стола тянулась череда изготовленных по особому заказу Станислава Сергеича стульев, обитых бежевой с брусничной искоркой тканью. Две качественные репродукции картин известных западноевропейских абстракционистов украшали стены, намекая на претензии хозяина к свободе творческого мышления и несомненный интерес к дизайну.

Тропотун привычно извлек из дипломата микрокалькулятор и положил его по правую от себя руку. Дипломат же отнес в стенной шкаф, поставил на полку и аккуратно сдвинул раздвижные створки. Вернувшись во главу стола, уселся в мягкое вращающееся кресло и пододвинул лист бумаги. Несколько мгновений он играл фломастером, пытаясь сосредоточиться, а затем споро стал набрасывать список неотложных дел на сегодня.

Через какое-то время он откинулся на спинку и, рассеянно крутя фломастер, задумался. «Сказочный бор»… Говорил он себе. Ах, «Сказочный бор» — как же ты мне нужен!.. Воевода, конечно, соответствует, но уже и поотстал. Я бы… я бы ориентировался на качество… Качество и дизайн — два кита в нашем деле. Но директорское кресло — увы! — одно. У товарища Оршанского опыт, зато у меня плюс в виде кандидатской по экономике… Пока что события развиваются в нужном направлении, это главное. В сущности, мебель для международного молодежного лагеря «Сказочный бор» — мой козырный туз в борьбе за директорское кресло! А там, глядишь, и в Москве заметят предприимчивого директора… Он вдруг усмехнулся и покрутил головой. Что-то из меня маниловщина лезет…

Склонившись над столом, снова начал писать мелким неразборчивым почерком — «уточнить у Еф. про об-е для лаб. эрг. б-ки». Выпрямился и невидящим взглядом уставился в пространство, отчетливо представив себе заведующего лабораторией эргономической биомеханики Плотникова. Неблагодарным он оказался, размышлял Тропотун. Сколько я потратил усилий, чтобы доказать необходимость такой лаборатории!.. И что же? Вместо благодарности одни претензии. Контры с Ефременко развел. Если бы не я, милейший Иван Иванович в два счета вышиб и Плотникова, и его эргономическую биомеханику из института, несмотря на довольно-таки скромные возможности по этой части заместителя директора по хозяйству. Та-ак… что еще?.. Господин Оршанский… Чем это у него жена болеет? «Узнать у С. И. насчет жены О.» Аккуратно вписал он. Кажется, все?.. А Козлов! Опять из головы вылетело! «Позвонить на предмет квартиры для Козлова». Отложил фломастер в сторону. С тех пор как он стал завсектором мебели для общественных помещений, я не знаю горя… Да — теперь все!

Тишина… Станислав Сергеич включил селектор и покосился на часы — одна минута девятого. Мысленно обозревал многочисленные коридоры НИИБЫТиМа, по которым торопливо шагали опаздывающие уже ровно на одну минуту сотрудники крупных отделов, секторов и экспериментальных цехов. Сейчас начнется! С каким-то злорадным торжеством сказал он себе — и началось!.. Загудел утробно селектор, на полную мощность врубился звонок, ведший отсчет рабочего времени по электрическим часам в вестибюле, в дверь впорхнула секретарша Любочка в ядовито-розовом комбинезоне.

Деловито-приветливо кивнув ей, Тропотун нажал кнопку селектора.

— Станислав Сергеич? — спросил бодрый женский голос.

— Я, Софья Ивановна! Доброе утро! Слушаю вас… — словно воочию он увидел ее бледное, красивое лицо-маску. Софья была непревзойденной интриганкой и законодательницей институтских мод, несмотря на свой более чем бальзаковский возраст.

— Совет в одиннадцать тридцать. Ни пуха ни пера! В последней фразе слышалось кокетство.

— Спасибо, Софья Ивановна! Спасибо, голубушка! — добавил он воркующих интонаций. — И, извиняюсь, к черту!

Селектор отозвался грудным смехом, щелкнул и отключился — бессменная секретарша директора Станиславу Сергеичу благоволила.

Тропотун переключил свое внимание на Любочку: высоченные каблуки, смазливая мордашка и невероятное количество косметики. Что делать — молодость!

— Ну-с, как дела, красавица? — фамильярно поинтересовался он, принимая из ее пухлых ручек папку с корреспонденцией.

— Нормально, Станислав Сергеич! — Стоя возле стола, она переминалась с ноги на ногу, как застоявшаяся кобылка. Из-под махровых, в черной туши, ресниц выглядывали хитрые глазки. — Вот только…

— Что значит — только? — рассеянно переспросил он, открывая папку.

— Можно мне сегодня пораньше уйти?

— Приказы на отпуск перепечатала?

— Почти.

— Сразу мне на подпись Он переместил испытующий взгляд с папки на Любочку. Потупив глазки, она водила кончиком туфли по паркету. Туфелька была ярко-красной. Тропотун ждал. Ему было занятно, что именно придумает она на сей раз? Бабушка, если память его не подводит, была похоронена дважды, отец с матерью не вылезают из больниц, а брат в армию уже ушел.

— Я слушаю, — требовательно произнес он.

Секретарь-машинистка, числившаяся по штату лаборанткой, подняла на него свои честные карие глазки и сообщила:

— Брат в отпуск приезжает.

— Это который в армии всего три месяца?

— Он служил хорошо! — тотчас соврала она и затараторила, — вы не беспокойтесь, я все напечатаю!

— Ну ладно, — сварливым отцовским тоном сказал Тропотун. — И учти — в последний раз!

Она радостно кивнула и засеменила к выходу.

Взгляд Станислава Сергеича невольно последовал за ней. Ишь ты! Подумал он. Мозгов кот наплакал — а как задом вихлять научилась! Он хмыкнул и мысленно лишил Любочку комбинезончика: этакий розовый пухленький пупс. Он снова хмыкнул и взялся просматривать утреннюю почту.

Первым в папке лежал список лиц, приглашенных на пятнадцатилетие НИИБЫТиМа. Тэ-экс… Тропотун вздохнул и принялся просматривать список. Азовкин, Афанасьев, Брылов, Буркин, Важенин…. Стоп-стоп-стоп! Это какой же Буркин?.. Е. К.?! Тьфу черт, он же в позапрошлом году умер… Говорил девчонке, чтобы предварительно сверяла списки! И Сартаков здесь. Работнички!..

Покончив со списком, Станислав Сергеич перешел к письмам. Одно, адресованное ему лично и без координат отправителя, сразу заинтересовало его. Выхватив из стопки конверт, он повертел его в руках, затем аккуратненько вскрыл, уже догадываясь, что внутри. На голом лощеном листе от руки печатными буквами было выведено: «Твоя жена шлюха. Она… с Пустовойтовым. И поделом тебе, лысый рогоносец!»

Бессознательным движением он огладил голову — далеко не лысый, положим!.. Снова стал внимательно изучать штемпель: городской, отделение связи в двух кварталах от НИИБЫТиМа… Поднявшись из-за стола он принялся расхаживать по кабинету. Вторая анонимка в течение последних десяти дней — это наводило на размышления. Обе явно накарябаны одним человеком и, по всей вероятности, левой рукой. Первая гласила: «Оршанский тебя скоро выпнет! А ты ему лижешь ж…, лысый лопух!» В особенности Станислава Сергеича раздражало это беспардонное «лысый», потому что лысым он вовсе не был, так, слегка поредели волосы на макушке и углубились залысины надо лбом.

Для полной уверенности Тропотун извлек из запирающегося ящика стола первую анонимку, сел в кресло и сравнил оба листка — рука, да и стиль несомненно твердили об одном источнике. Он откинулся на спинку кресла, сжатые кулаки на столешнице, глаза заледенели и сузились — Станислав Сергеич анализировал ситуацию. Кому-то хочется стравить меня с Оршанским и Пустовойтовым… Размышлял он. Кому?! На директорское место две реальные кандидатуры — моя и главного инженера. Если директором станет Оршанский, он может посадить в мое кресло, к примеру, Пустовойтова — хотя выжить меня будет нелегко… Регина и Пустовойтов?.. Маразм! Ну, она ему нравится… Она с ним флиртует — это естественно для женщины. Но чтобы… Впрочем, верить женщине!..

В своем вращающемся кресле на железной ноге, напоминающей оную из сказок об избушке на курьих ножках, Тропотун сидел прочно и не без комфорта. Было бы неверно предполагать, что его напугала эта анонимка. Поэтому первое послание он проигнорировал. И вот второе… Анонимка, конечно, бумажка, вранье — но карьеру подмочить может!.. Анонимщик начал войну, требовалось его найти и обезвредить.

Станислав Сергеич нетерпеливо потер лоб. Кто же все-таки затеял интригу?.. Предположим, Оршанский… Но тогда он натравливает меня на самого себя — так не бывает! И потом, он не такой человек. Желчен, консервативен — а не подлец. Вот что, Тропотун, надо позондировать и Воеводу, и Оршанского, быть может, они тоже получали подобные бумажки?..

Он разжал пальцы и стал барабанить по звонкой, как бы поющей древесине столешницы. Думай, Станислав, думай! Мысленно твердил он. А что если взять Пустовойтова с Филаткиным?.. Оба претендуют на повышение. Филаткин ориентируется на Оршанского, Пустовойтов — на меня. Надеюсь, на директорство ни тот ни другой пасть не разевают — через ступеньку здесь не прыгают. Черт! Ускользает главное — мотив действий анонимщика. Вот что, товарищ Тропотун, эмоции в сторону! Пока фактов маловато. Поговорим для начала с Софьей Ивановной…

Педантично разложив анонимки по конвертам, Станислав Сергеич засунул их под бумаги в запирающемся ящике стола, повернул в замке ключик и сунул в карман. Потом по селектору попросил Любочку соединить его с отделом бытовых приборов.

— Игорь Иванович? — спросил он, нажимая кнопку засигналившего селектора. — Тропотун. Да обожди про соковыжималки! Я к тебе как к профсоюзному боссу. Козлов у нас завсектором, а до сих пор с женой, младенцем, тещей и старшей дочкой в однокомнатной квартире. Куда это годится? Куда смотрит ваш профсоюз?.. Ну ладно, ладно — наш профсоюз… Степан Васильевич «за»! Когда у нас заседание комиссии по распределению жилплощади?.. Надо бы трехкомнатную… Пожалуй, что и лучше. Выделим двухкомнатную, и пусть ищет обмен. Тогда и четырехкомнатную можно выменять… Идет… Ты на меня не дави! Квартиры — квартирами, а работа — работой. К сентябрю соковыжималка должна быть у заказчика. Знаю я ваши «объективные» трудности! Шевелиться надо. — И он отключил связь.

Бегло просмотрел оставшуюся корреспонденцию. «Электросигнал» предлагал совместную разработку пылесоса с брикетированием пыли… «Инструментальщик» ругался по поводу отсутствия документации на миксеры и соковыжималки… Э-э, подумал Станислав Сергеич, вот почему Пивкин таким сговорчивым был!.. Миксеры и соковыжималки. Он усмехнулся. Хитрый черт Пивкин до сих пор опытные образцы не довел, все тянет и тянет под благовидными предлогами.

Он принялся мурлыкать незатейливую мелодию модной песенки. А это еще что?.. В руках у него оказалось извещение из районной поликлиники, которое предписывало Тропоту-ну С. С. явиться в обязательном порядке на прием к участковому врачу. Хмм… Глубокомысленно произнес Станислав Сергеич, в удивлении разглядывая извещение. К чему бы это?.. Не иначе как флюорография! Решил он наконец. Три недели назад просвечивали весь институт — наверняка потеряли мой снимок, как в позапрошлом году! Разгильдяи несчастные, теряй из-за них время!.. Впрочем… Загляну с утра в поликлинику, подойду в институт к обеду — заодно статью закончу…

С облегчением захлопнув папку, Тропотун отодвинул ее на край стола и потянулся к импортному еженедельнику. Был у Станислава Сергеича и ежемесячник для наиболее важных событий данного месяца, держал он также и небольшую секретную картотеку на влиятельных лиц НИИБЫТиМа и некоторых смежных с ним институтов и предприятий, с сотрудниками которых приходилось иметь дела. Любил заместитель директора иметь при себе некий неформальный ключик, которым отпиралась бы душа коллеги по работе. Кто бы мог подумать, к примеру, что Оршанский — завзятый аквариумист? Или что Шнайдер помешан не только на женщинах, но и на коллекционировании старинных монет? Ну а Софья Ивановна обожает кошек…

Особо важных дел на сегодня не значилось. Тропотун достал список дней рождения сотрудников и нашел июль. Тэ-экс… Среда… Петухова и Матюхин… Из отдела Шнайдера оба. Галина Евлампьевна Петухова… Это ж надо, наградили отчеством! А не тот ли это Матюхин, который угодил под Новый год в вытрезвитель?.. Не иначе, он! Интересно, зачем его держит Шнайдер?.. Неспроста, конечно…

Басовито загудел селектор, прервав его мысли.

— К вам Плотников, Станислав Сергеич! — деловито сообщила Любочка.

Калейдоскоп амбиций

В отношении неблагодарного Плотникова заместитель директора питал чувство почти отеческое, ибо тот возглавлял лабораторию эргономической биомеханики, организованную по его, Станислава Сергеича, идее. Пробивая данную лабораторию в различных инстанциях, заместитель директора по научной работе и конструированию доказывал множеству людей вполне очевидные вещи. Никто особенно не возражал — но и дело не двигалось. Порой у многоопытного Станислава Сергеича возникало чувство отчаяния, казалось, будто он с разбега ударяется во что-то бесформенное, абсолютно упругое и непробиваемое. Однако он не отступил, предвидя в недалеком будущем солидные дивиденды, которые принесет ему эргономическая биомеханика, — и обстоятельства склонили голову перед его упорством.

— Прошу вас, Олег Сергеевич, — доброжелательно кивнул Тропотун сутулому высокому парню в очках с вечно торчавшими в разных направлениях соломенными волосами.

От природы Плотников был крайне стеснителен, отчего комплексовал и всячески свою стеснительность скрывал. Усевшись, он с трудом преодолел барьер внутренней нерешительности и заговорил агрессивной скороговоркой.

— Я понимаю, эргономика — не термоядерные исследования! Но это уже не смешно, потому что Ефременко надо мной в глаза издевается! Нельзя без стенда, вы поймите… Нет, можно конечно и наширмачка, только я так не привык…

— С Ефременко я разберусь. А стендом вашим займется Стаценко, едва мы развяжемся со «Сказочным бором». — Он сделал паузу и многозначительно заговорил: — Вы, Олег Сергеевич, грамотный инициативный инженер. Вот, хочу предложить вам возглавить отдел хозяйственных инструментов!

Инициативный инженер в недоумении уставился на заместителя директора, и веки его за толстыми стеклами очков быстро-быстро забились.

— Молодежь должна расти. — Серьезно продолжал Станислав Сергеич. — Ваши расчеты избыточного статистического давления на межпозвоночные диски произвели на меня благоприятное впечатление. Я думаю, что подвижное универсальное сиденье с регулируемым наклоном — работа весьма интересная и перспективная.

— Очень благодарен… повышение… — залепетал Плотников. — Но, Станислав Сергеич, я по натуре экспериментатор, я с тоски умру на этих хозяйственных инструментах! Мне бы заявки чтобы удовлетворили на медприборы…

Нет, мысленно подвел итог под проведенным психологическим экспериментом Тропотун, этот из блаженненьких, а такие анонимок не сочиняют!.. Он широко улыбнулся:

— Ну что же, Олег Сергеевич! Лаборатория ваша нам крайне нужна. К сожалению, это не все понимают… Так удачно сложилось, что Ирина Евгеньевна рекомендовала вас Шнайдеру.

— Лев Соломонович человек дальновидный, — неопределенно отозвался Плотников и нервно подкинул очки на переносице указательным пальцем.

Тропотун внутренне усмехнулся. Он понимал Плотникова: трудно было не ревновать к жизнерадостному Шнайдеру, в отделе которого она работала, невысокую темпераментную Ирину.

Дальновидный человек… Механически повторил Станислав Сергеич, когда дверь за ревнивым завлабом захлопнулась. Дальновидный человек… К чему это, собственно, сказано?.. Воевода продержится месяц, два, полгода — но пышные проводы на пенсию уже предрешены, так сказать, исторически. В свете этого станет ли Шнайдер затевать сложную интригу с анонимками?.. Навряд ли! С приходом нового директора — Тропотун подразумевал себя — ему грядет повышение. Лев Соломонович умен и суетиться зря не будет!

— Любочка, — попросил он, нажав кнопку, — пригласи Шнайдера!

Лев Соломонович деликатно заглянул в приоткрытую дверь, и Станислав Сергеич, не отнимая трубку от уха, жестом пригласил его к столу.

— Кто на Урале был? Вальцев на Урале был?.. — напористо говорил Тропотун. — Почему мы должны отдуваться за нерасторопность других? Модель удачная, перспективная… В конце концов есть арбитраж!.. Тогда летите сами и на месте договаривайтесь! — и, в сердцах швырнув на рычаг трубку, раздраженно посмотрел на вошедшего.

— Кто? — сочувственно спросил тот.

— Чернов из холодильников. Разработали прекрасную трехкамерную модель, а там, видите ли, сложно!

— Известное дело, — усмехнулся иронически Шнайдер. — А Чернову надо самому шевелиться, не первый год над отделом начальствует!

— Черт с ним, выкрутится, — отмахнулся Станислав Сергеич, глядя на высокого, великолепно сложенного Шнайдера, устроившегося перед ним за столом. — Что с лагерем?

— Работаем… — тот едва заметно пожал плечами и посмотрел на Станислава Сергеича мудрым, словно протянувшимся из глубины веков взглядом.

— Успеете?

По свежему красивому лицу Шнайдера с чувственным ярким ртом прошла тень беспокойства, но он тотчас взял себя в руки.

— Должны успеть. Козлову я предоставил режим наибольшего благоприятствия. Эскизам дизайнеров следуем, как катехизису. «Зону вечернего отдыха» ты отчетливо представляешь?

— Да… в общем… камин… бар…

— Во-во! Камин, бар, кресла… А знаешь ты, как мы достали синтетику для обивки кресел? Украли!

— То есть как?!

— Не боись, неподсудно… — усмехнулся Шнайдер и поправил пышную рыжеватую шевелюру. — Перехватили вагон с опытными образцами, который шел в другую область.

— Гангстеры… — почти с восхищением произнес Тропотун.

— А что делать? Ты мне скажи — что я должен был делать?.. Ефременко у нас вроде украшения хозяйственной части. Деньги получает, а за какие добродетели — неясно! — Помолчав, прибавил: — А синтетика хороша… Темно-вишневая, и на ощупь — чистый сафьян…

— Темно-вишневый да в отблесках пламени должен смотреться товарно… — задумчиво сказал Тропотун, размышляя параллельно о чем-то своем. — Ну а «терраса»? Люблю ретро! Ажурные стулья, воздушные столики, прелестные дамы с длинными газовыми шарфами…

— Нет, я так не могу! — вдруг завелся Шнайдер. — Почему все должен делать Лев Соломонович?.. Ефременку надо за саботаж привлекать к уголовной ответственности! Где древесина для «террасы»?.. Сколько можно мне с ним ругаться?.. Между нами, я обещал ему фотокарточку испортить — не помогло. Твердит: не могу достать, кончились фонды, перехватили под носом… Снабженец… — он презрительно скривился. — Я вчера целый вечер потратил, занимаясь его, между прочим, делом! Обзвонил старых знакомых насчет древесины. Кажется, наткнулся — но придется поколдовать…

— Колдуй. Подпишу все, — но чтоб без уголовщины.

— За кого ты меня принимаешь?.. — с одесским акцентом поинтересовался Лев Соломонович.

Тропотун невольно усмехнулся, потом посерьезнел и вдруг спросил:

— Слушай, как считаешь, выгорит у нас в Москве?

— Хрен его знает! — откровенно ответил тот. — Я ведь не мебельщик, а лесник по образованию. На мой непросвещенный вкус — здорово. Дизайнеры наши из кожи вон повылазили — так старались. Ну и наш отдел в грязь лицом не ударит!

— Если на ВДНХ проскочим…

В этом «если» крылось для Станислава Сергеича и НИИБЫТиМа многое: карьера, премии и даже — чем черт не шутит! — перспектива попасть на ЭКСПО…

На несколько мгновений каждый погрузился в приятные грезы. Первым заговорил Тропотун:

— Скажи ты мне, Лев Соломонович, только откровенно, что судачит народ о возможных переменах?..

— Народ? — серьезно и саркастически произнес Шнайдер, глядя на заместителя директора большими серыми чуть навыкате глазами. — «Народ безмолствует»!.. На мой личный взгляд — предпочитают тебя. Оршанский специалист, конечно, знающий, но в нем же обаяния ни на грош!

Разговор был исчерпан, и Шнайдер направился к двери.

— Постой-постой! — воскликнул вдруг Тропотун. — Тут Кисина со мной общалась. Не то чтобы жаловалась на тебя, однако… В общем, не понял я, чего она хочет!

— Знаю я, чего она хочет… — двусмысленно произнес Шнайдер. — Вот только жениться на всех нельзя! Разве в магометанство податься?..

— Ты с ней поделикатнее, Лев Соломонович, — не принял шутки Тропотун. — Женщине за сорок, личная жизнь не складывается. А тут еще «жилую комнату» на свой страх и риск доводит, потому что ты пропадаешь в секторе Козлова. Смотри, польются жалобы в профком…

— Спасибо, я учту, — с иронией произнес Шнайдер и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Когда на исписанный лист вдруг шлепнулась наглая муха, Тропотун словно бы даже обрадовался нарушительнице санитарных норм его кабинета. Медленно, стараясь не спугнуть насекомое, он протянул руку, взял свежую газету и свернул ее в аккуратную мухобойку. Муха перестала тереть лапками огромные глаза и, учуяв недоброе, взлетела. Некоторое время она кружилась под самым потолком, а затем, уверившись в собственной безопасности, опустилась на сверкающую полировку стола возле самой входной двери. На цыпочках, не дыша, Станислав Сергеич стал подбираться к краю стола. Он занес уже для удара руку — как вдруг дверь резко распахнулась и полная дама в платье тигровой окраски бомбой ворвалась в тишину кабинета.

— Это что же такое делается? — мощно вопрошала она, напирая на заместителя директора монументальным бюстом. — Все лучшее себе — а нам одни пленки!

Успевший завести руку с мухобойкой за спину, Тропотун развернул газету в пристойный вид и небрежно швырнул на стол. Строго оглядев даму, он молча прошел во главу стола и медленно, с достоинством опустился в кресло.

— Это безобразие… — добавила дама уже не так уверенно.

— Слушаю вас, — с ледяной вежливостью произнес Тропотун. — И, сделайте одолжение, не кричите, как на базаре. Спокойно объясните, в чем дело?

— Понимаете, Станислав Сергеич, — заговорила та более-менее нормальным тоном, — привезли по заказам мясо. Всегда получается, что другие отделы прибегают раньше и успевают расхватать лучшие куски — мы находимся в самом конце коридора, в аппендиксе. Остаются одни пленки и мослы — разве это справедливо?

— Хмм… Заказы, это в компетенции Ефременко… Да вы присаживайтесь! Он надавил кнопку селектора:

— Любочка, соедини меня с Ефременко… — Напряженно ждал, пока не просигналил селектор. — Иван Иванович? Тропотун говорит. Что за история с заказами? Почему не установлена очередность в получении заказов отделами?

— Во где у меня эти заказы! — раздался хрипловатый голос Ефременко. — Ходят, жалуются — что за люди? Стараешься для них, машину выбиваешь, в гастрономе в очереди торчишь, а вместо благодарности одни жалобы!..

— Люди справедливо возмущаются, — прервал его сетования Тропотун. — Их не устраивает порядок распределения заказов. Составьте график, чтобы приходили от каждого отдела и брали на весь отдел. Вы поняли?

— Да.

— Такое решение вас устраивает? — обратился Тропотун к гневливой даме.

— Конечно, Станислав Сергеич, спасибо! — закивала та.

После ухода борца за мясную справедливость Тропотун сделал внушение Любочке, чтобы без доклада она не пропускала никого, даже маскирующихся под тигров дам! Любочка юмора не поняла, обиделась и заявила, что с женщинами таких габаритов драться не может в силу физических возможностей. Инцидент был исчерпан, и Тропотун попросил найти ему Козлова.

В ожидании заведующего сектором мебели для общественных зданий Станислав Сергеич еще раз прокрутил историю с заказами и решил, что действовал безукоризненно. Коренастая длиннорукая фигура Ивана Ивановича маячила перед его внутренним взором. Любил, любил Иван Иванович создавать видимость кипучей деятельности на своем поприще заместителя по хозяйственной части директора НИИБЫТиМа. До чего сволочной мужик, подумал Тропотун, которому припомнилась свара, затеянная Ефременко при распределении квартир, — из горла ведь вырвал большую площадь у Пустовойтова. Насобирал справок о несуществующих болезнях, прописал отдаленных родственников, жалобы в горисполком и в газеты настрочил. Все, разумеется, под предлогом борьбы за чистоту рядов и высокую мораль. И чем подлее затевал дело, тем выше становились моральные критерии — само собой, к вящей пользе Ивана Ивановича.

С наглым жужжаньем муха уселась на стол перед заместителем директора по науке и конструированию, и он наконец-то припечатал ее к полировке с мстительным удовлетворением — словно не муху, а Ивана Ивановича прихлопнул!

А в кабинет уже вбегал жилистый, высокий, поджарый Козлов. Тридцатишестилетний потомок кубанских казаков обладал холерическим темпераментом, нос у него был длинный, крючковатый, слегка вбок, а глаза желтоватые, волчьи.

— Сюда, поближе, Михаил Тарасович… — пригласил Тропотун. — Время дорого — рассказывайте!

— Все на мази! — бодро заверил начальство тот и тряхнул несуществующим казацким чубом. — Стаценку я накрутил, качество контролирую сам. Только древесина оказалась сыровата. Пришлось подсушивать ультразвуком. А текстура — блеск.

— Сейчас вы занимаетесь мебелью для столовой? — уточнил Станислав Сергеич.

— Да. Помните эскизы? Модерн начала века плюс фольклорные мотивы.

— Как же… — задумчиво кивнул Тропотун, — отталкивались наши дизайнеры от Васнецовской мебели из усадьбы Тенишевой, еще и кресло Перцовой по эскизу Малютина… Своеобразно!.. Но грешен — предпочитаю «английский стиль»…

— Ну, Чиппендель — мастер… — подтвердил Козлов, слегка посмеиваясь про себя над пристрастием начальства к «английской мебели». — Там такая текстура при полировке выявляется!..

— Красное дерево!.. — удовлетворенно отозвался Тропотун. Разговор прервался и стремительный Козлов, решивший было, что аудиенция окончена, вскочил на ноги. Станислав Сергеич остановил его жестом.

— Сядьте… — повелительно сказал он. — У меня есть хорошая новость… — Станислав Сергеич выдержал эффектную паузу: — Вопрос с квартирой решен положительно!

Смуглое подвижное лицо Козлова на мгновение застыло, потом сквозь загар стали проступать бурые пятна волнения.

— С квартирой?.. — нерешительно переспросил он.

— Есть два варианта на выбор. Либо вы сразу получаете трехкомнатную и, естественно, сдаете однокомнатную, либо дополнительно к вашей однокомнатной получаете двухкомнатную и сами занимаетесь обменом. Я бы вам советовал второе — при таком раскладе можно смениться и на четырехкомнатную.

— Четырехкомнатную… — сомнамбулически повторил Козлов. — Станислав Сергеич… такая новость… с меня коньяк!

Тропотун невольно засмеялся, показалось, что Козлов пойдет по кабинету вприсядь. А тот пребывал на седьмом небе.

— Жена пиявит, младенец орет, дочка старшая не слушается, теща приехала жить… Сумасшедший дом! Увольняться уже собрался, верите? Как-то однокурсника повстречал, он меня в свой НИИ сразу начал переманивать — квартиру через пол года обещал! Я ведь архитектор с опытом…

Понимающе улыбаясь тонкими губами, Станислав Сергеич думал — вот они, сокровенные мыслишки! Минута радости, неуправляемый всплеск эмоций — и я знаю все ваши замыслы, товарищ Козлов. А дурак же я был бы, упустив Козлова!.. Работяга, не интриган, просто порядочный человек…

— Рад, Михаил Тарасович, искренне за вас рад! — прервал он наконец излияния ошалевшего от привалившего счастья завсектором, поднялся и торжественно потряс ему руку.

Не чуя под собою ног, Козлов выскочил из кабинета, даже забыв прикрыть дверь.

Этот у меня на крючке… Сказал себе Тропотун, закрыл дверь и вернулся в свое кресло. Из чувства благодарности он своротит горы… Станислав Сергеич позволил себе несколько расслабиться и закурил. Струйка дыма медленно расслаивалась в воздухе на голубовато-сизые тонкие жилки, из которых плелась причудливая картина каких-то восточных мотивов. Он вглядывался в эту картину — не доставало только какой-нибудь пери… Усмехнулся над собою: в каждом мужчине сидит восточный падишах — и загасил выкуренную на две трети сигарету в бежевой с болотными разводами пепельнице, в которой виделось ему что-то утонченно-японское.

В приемной возле печатавшей на машинке Любочки сидел со скорбной миной долговязый молодой специалист. Увидев начальство, он поспешно вскочил и забормотал что-то неразборчивое. Любочка оторвала от клавиатуры сильно подведенные глаза и с меланхоличным видом победительницы наблюдала за своим поклонником.

— Да-да… — с холодной значительностью произнес Тропотун и прошествовал мимо.

Длинный полутемный коридор НИИБЫТиМа тянулся через все здание. В него выходило множество дверей, пестревших разнородными табличками с названиями отделов, секторов, лабораторий. На ходу Станислав Сергеич ответил на приветствие кругленького юркого инженера из отдела пылесосов, злорадно отметив его обширную лысину цвета слоновой кости. Потом обменялся рукопожатием с Филаткиным, заместителем главного инженера по бытовым приборам. Они поговорили про Салазкина, чей отдел стиральных машин снова не укладывался в график разработок. И, наконец, Станислав Сергеич свернул по коридору налево и толкнул заветную дверь с волевым мужским профилем на табличке.

Пристроившись к писсуару, он рассеянно вперился в стену и принялся рассматривать грудасто-задастую деву, изображенную фломастером со всеми пикантными подробностями.

— Когда только успевают?.. — раздумчиво сказал мужчина у соседнего писсуара.

— О, богатым будешь — не узнал! — отозвался Станислав Сергеич на слова Пустовойтова. — Наверно дизайнеры резвятся — рука твердая. — Он застегнул молнию и перешел к умывальнику. — Вы к нам заходите в пятницу вечерком… Коньячок опробуем коллекционный… Ну и женщины, я полагаю, не соскучатся!.. — вытянув из кармана брюк двумя пальцами платок, он промокнул руки.

— Хорошая идея, — сдержанно отозвался Дмитрий Алексеевич, обрадованный этим предложением. — Давно уже не сидели так просто… В обед сыграем?..

— Во время пятнадцатиминутки.

— Идет. Забью ракетки. — И Пустовойтов энергичным шагом покинул сортир. Последовавший за ним Тропотун брезгливо отметил, что тот даже не ополоснул рук. Спускаясь по широкой лестнице на второй этаж, он мысленно видел как бы немного приплюснутое лицо Дмитрия Алексеевича с квадратным подбородком и крепкими челюстями. Интересно, подумалось вдруг ему, а как бы отреагировал Пустовойтов, скажи я про анонимку?.. Растерялся? Испугался? Остался бы невозмутимым?.. Нет, этот не из пугливых! Ну а что если действительно он и Регина?.. — Не дури, Станислав! Конечно, Регина недурна, но ведь Зоенька его куда экстравагантнее. К тому же художница, выставляется — та еще шельма!.. Дмитрий Алексеевич надеется занять мое местечко, если я поднимусь ступенькой выше. В этом есть резон, потому что у меня должны быть свои люди. Однако я на это не пойду. Суриковский институт это престижно, но технического образования он не дает. В нашей системе художник-прикладник выше заместителя главного инженера не поднимется, а на этой ступеньке уважаемый Дмитрий Алексеевич уже устроился… Впрочем, на руководящей должности можно и без технического обойтись — прецеденты имеются! В пятницу потолкуем. Может он, как в «Разводе по-итальянски», сам на себя анонимку написал?.. Станислав Сергеич хмыкнул — Пустовойтов явно не тянул на Марчелло Мастрояни.

Малый художественный

Софья Ивановна встретила вошедшего в обширную директорскую приемную Станислава Сергеича приветливым взглядом и милостиво указала холеной ручкой на кресло возле стола. Кресло было особенным — для любимцев. С самых первых дней своего пребывания в НИИБЫТиМе наметанное административное око Тропотуна выделило несколько ключевых фигур, влиявших на внутриинститутский климат. Среди этих фигур Софья Ивановна, несомненно, имела вес ферзя.

— Присаживайтесь, Станислав Сергеич, — улыбаясь краешками губ, произнесла она. В ее серых красивых глазах просматривалось совершенство акулы-людоеда. Сложная прическа уложена волосок к волоску. На самый взыскательный взгляд возраст ее определялся формулой «за сорок»…

— Благодарю, о мудрейшая София! — ответил он каламбуром и привольно расположился в кресле.

— Все шутите, — усмехнулась она с кокетливой укоризной.

— Ну… шутить с вами опасно…

В ледяных глазах, устремленных на него, зажглись огоньки.

— Вы с Павлом Афанасьевичем теперь на даче? — сказал Тропотун, чтобы что-то сказать. — Как, комаров нынче много?..

— Тьма! Просто тьма! Дымокурами спасаемся. Ох, Станислав Сергеич, у меня к вам дело… Пуша заболел — четвертый день не ест. Может посоветуете что, вы всегда все знаете!

— Льстите, Софья Ивановна… В ветлечебницу возили?

— Ах, нет! Пуша ведь создание уникальное. Ветеринар нужен экстра класса.

Станислав Сергеич изобразил глубокое раздумье.

— А ведь, наверное, я смогу помочь… — произнес он после хорошо рассчитанной паузы. — Вечером позвоню вам, если договорюсь.

Тропотун любил делать одолжения, ибо любил, когда ему были обязаны. Чего, кажется, проще — подруга Рины ветеринар, работает в городской ветлечебнице. Но…

— Станислав Сергеич, милый, вы так меня выручите!

— Эх, позабыл, вы же на даче!..

— Ничего. Останемся сегодня дома. За Пушу я очень, очень беспокоюсь. Вы в курсе, как он попал ко мне? — оживилась она.

О-о!.. Мысленно простонал Тропотун, ибо слышал об этом по меньшей мере четырежды. Тема персидского кота редкостного голубого окраса была для Софьи Ивановны неисчерпаемой. Сын привез из Франции котенка, и она нянчилась с ним, как с младенцем.

–…он и телевизор смотрит… — слышал Станислав Сергеич, внутренне кривясь, однако с крайне заинтересованным выражением лица.

— Не может быть! — воскликнул Тропотун в нужном месте.

— Уверяю вас… Особенно предпочитает мультфильмы и «В мире животных».

— Действительно, уникальный кот!.. Так вечером я вам звоню? — И на утвердительный кивок Софьи Ивановны прибавил: — На дом к ветеринару вы подъехать сможете?

— Ну, конечно, Павел Афанасьевич нас подвезет.

— Ваша кремовая «Волга» просто красавица.

— Немудрено! Павел ухаживает за ней так, как не ухаживал за мной в девичестве.

Станислав Сергеич потряс головой и рассмеялся:

— Ох, Софья Ивановна, вы скажете!

— Уверяю вас… — она даже руками всплеснула.

— А чей это зеленый жигуленок на институтской стоянке? Оршанского?..

— Его.

— На днях видел его вдвоем с женой. У нее цвет лица какой-то землистый.

— Печень, — пояснила Софья Ивановна, — а теперь еще и поджелудочная прибавилась.

— Как пойдет одно за другим… — сочувственно сказал Тропотун и подумал, что Софья Ивановна словно сию минуту от личного парикмахера.

— Это уж как водится, Станислав Сергеич… — Она посмотрела на него пристальным испытующим взглядом и заговорила, понизив голос: — Хочу подкинуть вам информацию к размышлению, пока мы одни…

Тропотун насторожился.

— Степан Васильевич получил анонимку, обвиняющую вас во всех смертных грехах… — она сделала многозначительную паузу, — а через пару дней пришла анонимка на Оршанского…

— Хмм…

— Я, как вы догадываетесь, на вашей стороне. Степан Васильевич собирается уходить и хотел бы оставить НИИБЫТиМ в надежных руках. Кстати, там складывается мнение в вашу пользу.

— Софья Ивановна, — торжественно сказал Тропотун, — вы не представляете, как я ценю ваше хорошее отношение! Люди должны друг другу доверять. Мы…

В открытую дверь приемной, шумно дыша, ввалился квадратный Филаткин, и, с сожалением оборвав проникновенную фразу, Станислав Сергеич повернулся к нему.

— Вы, Станислав Сергеич, того… — густым баском сразу же начал Филаткин, упирая на «о», — всегда на шаг впереди!

Шутка, что ли?.. Подумал Тропотун. А может и лесть…

Заместитель главного инженера по бытовым приборам сел в кресло и оперся о широко расставленные ноги квадратными ладонями. Ладони были мозолистыми и задубевшими. Свойственную бывшему сельскому жителю страсть к земле он теперь вкладывал в садовый участок, превратив его в образцово-показательный сад-огород с пленочными теплицами и даже крошечным прудом для орошения.

— Если бы не ваше всем известное прямодушие, — серьезно отвечал Тропотун, бросив на Софью Ивановну заговорщицкий взгляд, — я бы, Никита Ефимович, заподозрил вас в лести.

— Я такой! — самодовольно подтвердил тот, хлопнув по коленям руками. Филаткин был крепок задним умом и осторожен. Почуяв запах жареного, на рожон не лез, а прикидывался тугодумом: своеобразная мимикрия, выработанная в крестьянской среде веками подневольного труда. В его годы и при его должности это порой смотрелось комично, но, как ни странно, приносило свои плоды и отводило от заместителя главного инженера высочайший начальственный гнев. Если человек туп — какой с него спрос?..

Появился стремительный Оршанский.

— Общий привет! — сказал, окидывая приемную быстрым взглядом. — А на моих уже половина…

Настроение Станислава Сергеича резко поднялось, как только он в очередной раз удивился несомненному сходству Оршанского и плакатного черепа.

— Что, Николай Григорьевич, — вставая и пожимая протянутую руку, произнес Тропотун, — точность — вежливость королей?

В приемную один за другим входили Пустовойтов, Шнайдер и Плотников.

Директор сидел во главе Т-образного огромного стола и, казалось, сросся с ним в единое целое, наподобие древнегреческого кентавра. Этот административный кентавр выглядел вполне монументально. Степан Васильевич Воевода был основателем и бессменным руководителем НИИБЫТиМа в течение вот уже пятнадцати лет. Крупные волевые черты его лица с возрастом несколько расплылись, большая голова с волнистыми, поседевшими волосами погрузилась в могучие плечи, а на брюки пришлось пристегнуть подтяжки, ибо пояс уже не справлялся с нагло выпиравшим животом. Пока сотрудники рассаживались, директор молча наблюдал за ними ироничными карими глазами под тяжелыми, как у Вия, веками.

— Сегодня мы проводим Малый художественный совет, товарищи, — произнес он, наконец, низким начальственным баритоном. — Вы прекрасно сознаете, что повсеместно начавшаяся перестройка непосредственно касается и нас. Именно в свете последних событий мы должны рассматривать выполнение заказа на мебель для международного молодежного лагеря «Сказочный бор» с точки зрения возросшего уровня требований. Через две недели на Большой художественный совет прибудет представитель заказчика. И поэтому чем откровеннее сегодня выскажется каждый из нас относительно мебельных образцов, тем лучше, так как останется время исправить выявленные в процессе нашего разговора недостатки. Ну, кто самый смелый?.. Николай Григорьевич… Прошу!

Перестройка это хорошо… Размышлял между тем Станислав Сергеич. Мне она весьма кстати. Какая разница, о чем говорить — можно и о перестройке… Лишь бы директор на пенсию ушел, а там… Человек я деловой и на его месте развернуться сумею!..

Внимая Николаю Григорьевичу вполуха, Тропотун снова и снова прокручивал историю с анонимкой. Если вначале дело сводилось к Оршанскому или его окружению, то разговор с Софьей Ивановной менял дело и несостоятельность подобного предположения становилась очевидной. Короче, копали под них обоих.

Ба! Воскликнул про себя Тропотун. Да ведь это Филаткин! Ему наплевать, против кого идти войной, лишь бы взобраться повыше… Хотя… он ведь сторонник Оршанского и надеется стать главным инженером, если тот пересядет в директорское кресло… Нет, не он!

Станислав Сергеич пристально вгляделся в Филаткина, который уже начал докладывать — и обмер. Что-то непонятное происходило над спинкой пустого стула, который стоял напротив него, через стол. Сначала воздух над верхней перекладиной стула заструился, как бывает над нагретой землей, потом взвихрился маленьким вихрем, который загустел и превратился в подобие воздушного киселя. И вот в прозрачном этом киселе образовалась гнусная рожа упыря, а затем сконденсировался и весь упырь. Отвратное создание восседало на спинке, перекрестив на груди лапки, а длинный его хвост небрежно перевешивался через спинку, символизируя полное пренебрежение к присутственному месту.

Неужто сплю? Промелькнуло в уме Тропотуна, и он тотчас ощутил в груди смертную тоску. Оторвав взгляд от нечисти, осторожно оглядел весь кабинет. Филаткин продолжал нудить свое, остальные откровенно скучали, даже не пытаясь изображать интерес. Сплю и вижу сон… Сказал он неуверенно и ущипнул себя под столом за бедро. Настоящая сильная боль заставила его слегка дернуться. Но этого ведь быть не может!.. Возмутился он, словно кого-то упрекая. Спокойно, Станислав, спокойно… Просто ты сходишь с ума!.. Он заставил себя посмотреть на Оршанского — вдруг и тот заметил нечто необычное? Николай Григорьевич с брезгливой миной вертел в пальцах шариковую ручку, изредка поглядывая в сторону упыря, как на пустое место.

У Станислава Сергеича возникло странное ощущение, будто одновременно он смотрит по телевизору две программы, наложенные одна на другую.

Слово получил Шнайдер и принялся разглагольствовать о задачах НИИБЫТиМа, о мебели для «Сказочного бора», которая является серьезной проверкой для возглавляемого им отдела, и пр. и пр.

Забывший на мгновение про нежить, Тропотун усмехнулся — Лев Соломонович аккуратно обходил острые углы, не желая портить отношений ни с кем.

— Станислав Сергеич? — неожиданно обратился к нему Воевода, решивший, по-видимому, подвести итоги.

И Тропотун встал, собираясь с мыслями. Упырь тотчас шустро спрыгнул со стула и нырнул под стол. Станислав Сергеич кашлянул и начал говорить:

— Хочу заострить ваше внимание… — и тут из горла его вдруг вырвался дискант упыря, который весьма сварливо сообщил, — что мы с вами, дорогие товарищи, сегодня воду в ступе толкли вместо дела! Сидят ученые мужи — и болтологией занимаются. — Бедный Станислав Сергеич покрылся от ужаса холодным потом. Изо всех сил он сжимал зубы — не тут-то было!.. Рот сам собою открывался, и из глотки неслась скороговорка неунимавшегося упыря: — Всяк о себе радеет — и никто о деле. И ради чего?.. Да чтобы теплое местечко застолбить и карьерку под видом правдоборца обеспечить!.. — тут он запнулся и умолк.

Мертвая тишина установилась в кабинете.

Обессиленный неравной борьбой, Станислав Сергеич соляным столбом застыл в перекрестье взглядов ошарашенных коллег, каждый из которых, к тому же, принял обличения на свой счет.

Тяжелое молчание прервал директор.

— У вас на сегодня все? — с холодной иронией поинтересовался он.

Тропотун тоскливо махнул рукой и сел, старательно избегая глядеть на стену, по которой, нагло задрав хвост, маршировал упырь.

— Таким образом, товарищи, каждый из нас должен еще лучше трудиться на своем рабочем месте, — подвел черту Воевода, нарочито игнорируя своего зама. — И хотя разговор сегодня получился откровенный и даже нелицеприятный… — он сделал многозначительную паузу, — это пойдет нам на пользу! Пора снять пресловутые розовые очки и открыто назвать вещи своими именами. Хороший пример нам продемонстрировал сегодня товарищ Тропотун.

Вывернулся-таки!.. Почему-то злобно подумал Станислав Сергеич и осторожно поднял глаза на стену. Темная полировка дерева, которым были обшиты стены кабинета, матово поблескивала — на уровне примерно человеческого роста из стены высовывался длинный голый хвост. Станислав Сергеич прерывисто, со всхлипом вздохнул, одновременно мигнув, — хвост пропал. Полированная древесина буднично отражала мизансцену Малого художественного совета.

— Благодарю вас всех, — сказал Воевода, вставая.

Подчиненные тотчас последовали его примеру и в подавленном молчании двинулись к выходу.

— Станислав Сергеич, будьте любезны, задержитесь! — вдогонку произнес директор. — И вы тоже, Николай Григорьевич!

И они послушно вернулись к столу.

Заложив за спину руки, Воевода прошелся по кабинету. Станислав Сергеич настороженно наблюдал за ним. В его голове возникло некое подобие мыслительного смерча, вращение которого он никак не мог остановить. И одновременно отчетливо виделись такие мелочи, как потемневшая от пота под мышками клетчатая рубашка Воеводы или же его налезавший на брюки живот.

— Давайте-ка выпьем кофе! — предложил, наконец, Степан Васильевич, останавливаясь возле селектора, и попросил Софью Ивановну соорудить три чашечки черного кофе.

Тропотун машинально отметил, что Степан Васильевич не соизволил даже поинтересоваться, хотят ли они кофе, — и правильно! — от директорского кофе не отказываются…

— Познавательный вышел совет… — произнес Воевода не то серьезно, не то с иронией и сел за стол между Станиславом Сергеичем и Николаем Григорьевичем. — Сколько ни живу на свете, не устаю удивляться разнообразию проявлений человеческой натуры… — он в задумчивости пожевал губами.

Это камешек в мой огород! Подумал Тропотун и приготовился к обороне.

Однако директор не стал переходить на личности.

— Правы были древние, — продолжал он свои размышления вслух, — управлять людьми — высшее из искусств!.. А из собственного опыта добавлю: главное — определить человеку место, которого он заслуживает.

— Принцип Питера? — не удержался Тропотун.

— Именно, Станислав Сергеич, — ответствовал тот, и в карих его глазах зажглось любопытство естествоиспытателя, разглядывающего невиданного зверя. — Да вы курите, Николай Григорьевич, курите… — обратился он к Оршанскому и даже пепельницу пододвинул.

— Спасибо, — буркнул тот и облегченно задымил бело-мориной, зажав ее никотиновыми зубами заядлого курильщика.

Вошла Софья Ивановна с лакированным черным подносом. Пока она, наклонившись к столу, расставляла чашки. Воевода откровенно и с удовольствием любовался крутым изгибом бедер своей нестареющей фаворитки.

— Благодарю, — нежно мрукнул он.

Она улыбнулась краешками губ и, горделиво держа голову, направилась к двери.

Директор, проводив ее взглядом, принялся расхаживать по кабинету.

— Берите, пейте, остынет… — несколько рассеянно пригласил он, но тут же повернулся к Тропотуну: — Кстати, а когда у вас отпуск?

— В сентябре… — настороженно сообщил тот.

— Может быть, раньше возьмете? Сегодня на совете вы так побледнели — я даже испугался.

— Правда, — подтвердил Оршанский, — я тоже обратил внимание! И голос совсем изменился…

— Я попросил вас остаться, товарищи, — бесцеремонно прервал Воевода, — в связи с юбилеем НИИБЫТиМа. Хотелось бы отпраздновать с размахом, оригинально — однако без излишеств! Давайте подумаем над этим вопросом сообща…

Тропотун озадачен

Софья Ивановна бросила насмешливый взгляд на вежливые спины коллег-конкурентов и вернулась к разбору документов, которые она готовила Воеводе на подпись. Покинув директорскую приемную, Тропотун и Оршанский на несколько минут задержались в коридоре, чтобы решить дело с юбилейной комиссией, а затем разбежались в разные стороны. Державшийся все это время молодцом, Станислав Сергеич как-то сразу обмяк и скис.

Вероятно, я действительно переутомился!.. Все-таки «Сказочный бор» и близкий уход Воеводы на пенсию худо-бедно давят на психику. Пока ясно одно: эта образина вынырнула из моего подсознания потому, что… потому что… Тут Станиславу Сергеичу настолько отчетливо вспомнилась гадкая рожа упыря, что его аж повело от отвращения.

Он уже подходил к своей собственной приемной, как вдруг застыл посреди коридора и звучно хлопнул себя в лоб. Болван! Прошептал Станислав Сергеич с чувством. Какой же я болван!.. И негромко облегченно рассмеялся. Ибо перед внутренним его взором внезапно появилась из кладовых памяти яркая обложка книжонки с устрашающим названием «Ночь Вампира». Эту бульварную книжонку с работы принесла Регина, и, привлеченный красавицей на обложке, он взялся читать ее, якобы ради тренинга в английском языке.

Романчик открывался приездом четы молодоженов в готический замок, принадлежавший их дальней родственнице, которая пригласила их провести там свой медовый месяц. И вот наступила первая брачная ночь…

Станислав Сергеич уже почти весело поднимался по лестнице, как-то сразу успокоившись.

Именно здесь и зарыта собака!.. Говорил себе Тропотун, заходя в приемную. Особого впечатления эта бульварная книжонка на меня не произвела, однако в ней было что-то, повлиявшее на мое подсознание.

Станислав Сергеич небрежно бросил на стол бумаги и удобно расселся в своем вращающемся кресле, вытянув ноги и положив руки на подлокотники. После лихорадочных усилий понять, что же с ним происходит, он, наконец, позволил себе расслабиться. Главное — нащупал источник всей этой чертовщины… Медленно размышлял он. Теперь стоит перекрыть кран — и игра воображения окончена! Игра воображения… хм-хм… Сквозь задернутые портьеры проникал свет, придавая воздуху оттенок разбавленного чая. Тропотун лениво закурил и, как бы со стороны, наблюдал за потоком своих мыслей. Ему казалось, что из глубин его мозга прорастают причудливые растения, увешанные коробочками-мыслями. Крак!.. Коробочка лопнула — и мысль развернулась в сознании, облекшись словами. Крак — и возникло перед глазами желчное лицо Оршанского. Крак — и всплыла история с анонимками, которую надо еще распутать. Крак! Крак!..

Взревевший наподобие сирены звонок на обеденный перерыв прервал его приятное состояние. Он поморщился и в который раз подумал, что непременно нужно заменить этот рев на что-то более приемлемое. А по коридорам НИИБЫТиМа уже топотала громадная людская многоножка. В какой-то миг шум достиг своего апогея и пошел на убыль. Тогда Станислав Сергеич пружинисто вскочил, быстро и бесшумно пересек кабинет и заглянул в приемную — никого. Плотно прикрыв дверь, вернулся к столу и, присев на край, подтянул поближе телефонный аппарат.

— Да?.. Слушаю вас!.. — уверенный женский голос проявил нетерпение.

— Это я… — интимно прошептал он.

— Вижу! — на том конце провода рассмеялись. — То есть слышу!

— Что если ваш покорный слуга навестит вас, скажем, около пяти?..

— Не возражаю. Стремлюсь к слиянью душ, сплетенью тел…

— Н-ну… приятно слышать! Кстати, откуда это «сплетенье тел»?

— «О человечество, как жалок твой удел! ⁄ Беспомощной любви бесплодная попытка. ⁄ Достичь слиянья душ в сплетенье наших тел…»

— Хмм… весьма откровенно, весьма… Однако в точку. И кто этот умник?

— Сюлли Прюдом. Между прочим, я выскочила на твой звонок из ванной, с меня уже натекла целая лужа и, вообще, привет!

— Привет… — машинально сказал он в насмешливо запикавшую трубку. Перед глазами возникла небольшая Верина прихожая с крохотным столиком, на котором стоит серый телефон. Стройная обнаженная женщина с дерзко торчащими грудями держит телефонную трубку и чему-то смеется. Ч-черт! Ругнулся Станислав Сергеич, провел по лицу ладонью, стряхивая соблазнительное виденье, и водрузил трубку на рычаг.

Потом он отдернул тяжелую портьеру и выглянул в окно: солнечный диск съежился на небосводе под натиском фиолетовых клубящихся туч. Так вот вы как!.. Многозначительно сказал он и достал из стенного шкафа свой дипломат и черный японский зонт..

В запыленных витринах Дома моделей грустно обвисли последние изыски местной моды. По зеленеющим газонам бульвара носились пацаны с палками-шпагами, живя бурной жизнью героев Александра Дюма-отца. Когда я осилил «Трех мушкетеров»? Задался вопросом Станислав Сергеич. Кажется, в третьем классе. Нет, в четвертом. Точно, в четвертом, потому что я как раз влюбился в Наташеньку Березовскую…

Детская память — странная штука. Больше тридцати лет прошло, а он отчетливо видел светловолосую кудрявую девочку с косичками, в которые были вплетены белые ленточки. Она была отличница и звеньевая их звездочки. В ее присутствии Стасик робел и потел от чувств. В нее был тоже влюблен Мишка Петренко, упрямый хорошист с розовыми упругими щеками. И тогда начитавшийся Дюма Стасик изобрел сложную интригу в духе Арамиса, чтобы уничтожить соперника. Он «случайно» проболтался второгоднику Барину, что Мишка обозвал его индюком. Мишке здорово досталось на орехи, а Стасик при этом испытал ни с чем не сравнимое ощущение собственного умственного превосходства, которое запомнил на всю жизнь.

Кафе-ротонда с поэтическим названием «Подснежник» пряталось в ухоженном небольшом сквере и именовалось в просторечии «поганкой», вероятно, из-за высокого фундамента, облицованного бледным гранитом. Станислав Сергеич резво взбежал на второй этаж по спиральной лестнице, обвивавшей здание снаружи наподобие удава.

Войдя в зал, он изобразил рассеянность, однако быстрый его взор мгновенно подметил двух женщин из отдела рекламы и Кисину. Дамы оживленно общались, и Тропотун решил подсесть к ним, чтобы быть поближе к народу, а также послушать непринужденную бабью болтовню, из которой зачастую можно извлечь что-нибудь полезное. На поднос его поочередно перекочевали бульон с яйцом, тефтели без гарнира, салат из свежих огурчиков и кусок ржаного хлеба. Прикинув количество килокалорий, Станислав Сергеич добавил персиковый сок; в стакане плавала оса, он поморщился и заменил его на другой, без осы.

— Не помешаю? — весело спросил он, подходя к их столику.

— Что вы, Станислав Сергеич! Очень рады! Присаживайтесь! — загалдели польщенные его вниманием женщины.

— Вы так мало едите, Станислав Сергеич, — жеманно произнесла пышная дама из отдела рекламы. — Для моего Петруши это было бы закуской!

— Держу форму, — доверительно пояснил Тропотун.

— Твой Петруша уже кубический, — сострила Кисина, стрельнув ореховыми глазами в Станислава Сергеича.

— Вовсе не кубический, — обиделась пышная дама, — просто в теле…

— Вы о питании по доктору Брэгу знаете? — поспешно вмешался Станислав Сергеич. — Он считал, что нужно употреблять в пищу малообработанные, то есть практически сырые продукты. Мяса не есть. И — разгрузочные дни.

— Ой, я вчера такое видела! — ни к селу ни к городу воскликнула темноволосая женщина с длинным скучным носом и поправила очки. — «Волга» врезалась в столб, капот в гармошку, а шофер на дорогу вывалился и голова вся в крови! Не поверите, меня трясет до сих пор!..

— Что-то не заметно. — Тотчас поставила ее на место Кисина, которую Станислав Сергеич про себя почему-то прозвал не иначе как «мадам Кисина». Она изящно подперла подбородок ручкой и томно обратилась к Тропотуну: — Вы себе не представляете, Станислав Сергеич, как я завидую мужчинам! Ведь вы гораздо свободнее нас, женщин, во всех смыслах!

— Да неужто вы феминистка, Ольга Леонидовна? — усмехнулся он.

— Нисколько! Но в семейных узах разочаровалась, — она кокетливо поправила взбитые золотистые волосы, вероятию, крашеные.

— Это вы зря! — уверенно возразил Тропотун. — Я, к примеру, не делю домашнюю работу на мужскую и женскую. Вот курник сочинил в воскресенье. Вы настоящий русский курник пробовали? Нет?! Объеденье! Кулинарная поэзия…

— Рецепт… — простонала донельзя заинтригованная пышечка.

— Берете куриное мясо без костей, — вдохновенно стал расписывать Станислав Сергеич, — вареные белые грибы, зелень петрушки, отваренный рис и яйца…

— Завтра же испеку! — с энтузиазмом воскликнула супруга кубического Петруши.

— И я! — пискнула любительница кровавых драм.

Мадам Кисина состроила пренебрежительную мину, давая понять, что стоит выше гастрономических радостей.

— Милые мои сотрудницы, — галантно произнес Станислав Сергеич, поставив на столик опустевший стакан из-под персикового сока, — у меня есть к вам просьба. — Он обвел их серьезным взглядом: — Приближается юбилей института — надо бы самодеятельность организовать. Я, Ольга Леонидовна, наслышан, что вы хорошо поете, — выступите на юбилейном вечере?

Сказав, тут же прикусил язык, потому что вспомнил: юбилейным вечером будет заниматься Шнайдер, с которым мадам Кисина «в разводе»!

— Отчего же не выступить?.. — грудным воркующим голосом отозвалась Ольга Леонидовна. — Спою жестокий романс. Например… — И, неотрывно глядя на Станислава Сергеича, она запела, негромко и проникновенно: — «Взгляд твоих черных очей в сердце моем пробуди-ил…»

И, хотя у Станислава Сергеича очи были вовсе не черные, а совсем наоборот, ему сделалось не по себе. В свете надвигавшегося повышения любовная история с темпераментной мадам Кисиной была бы для него катастрофой. А между тем в глазах самой мадам проявился некий сиреневый оттенок, очень опасный оттенок. И, уловивший это изменение, Тропотун напустил на себя бесполую улыбочку, дослушал романс до конца, вежливо соединил несколько раз ладони и холодно сказал:

— Великолепно, Ольга Леонидовна! Так я на вас надеюсь?.. — и тут же обратился ко всем. — Вы уже отобедали? Ну а я, грешен, предпочитаю поспешать медленно…

Женщины правильно поняли намек и стали прощаться, мадам Кисина слегка задержалась, вероятно, ожидая, что он попросит ее остаться. Приглашения не последовало, и она, оправив яркое свое платье, поспешила за остальными.

Мозговой штурм или Послеобеденное развлечение

В начале третьего Станислав Сергеич появился в секторе Козлова. Стол Михаила Тарасовича был завален образцами обивочных тканей, кусками дерева и фанеры. Тропотун пощупал образцы тканей, посмотрел их рисунок — и остался доволен. Поговорив с Козловым, он подошел затем к Галине Евлампьевне Петуховой и торжественно-благожелательно поздравил ее с днем рождения.

Полная, положительная, с седым калачиком на затылке Галина Евлампьевна зарделась от смущения и удовольствия.

— Что, сегодня напьетесь — дебоширить станете? — спросил. Тропотун серьезно.

Навострившие уши сотрудники сектора общественной мебели захихикали — бабушку Петухову в роли буяна было невозможно себе представить.

— Ой, да что вы, Станислав Сергеич! — замахала она руками, словно наседка крыльями. — Мы чаек с тортиком. У нас даже самовар в отделе есть…

— Торт сами пекли?

— «Наполеон», — с гордостью ответила Петухова. — Пожалуйста, приходите к нам на чаепитие!

— «Наполеон»… — мечтательно повторил Тропотун. — Слоеная греза моего детства… — Он вздохнул и улыбнулся. — Спасибо, Галина Евлампьевна! Если получится по времени, загляну непременно…

Он пожал мягкую домашнюю руку новорожденной и еще раз пожелал ей всех благ и долгой плодотворной работы в НИИБЫТиМе. Времени у него не будет, ибо жирного Станислав Сергеич уже давно себе не позволял, страдая хроническим холециститом.

После обеда больше хотелось дремать, нежели работать. Вольготно расположившись за своим замдиректорским столом, Тропотун закурил. Сидел, курил и мстительно поглядывал на то и дело трезвонивший телефонный аппарат. Наконец поморщился и соизволил поднять трубку.

— Тропотун… Его заместитель по научно-исследовательской и конструкторской работе… Понял… Вас понял! Народных заседателей. Всего хорошего.

— Тропотун слушает… Заместитель директора… Сколько? Десять?.. Будет вам десять человек!

— Еще и гражданская оборона… — произнес он вслух и покачал головой. Дьявол бы их всех подрал! Продолжил он уже мысленно. Ну сколько можно дергать советских служащих?.. У всех впечатление, что мы хлеб задарма едим!

Нажав кнопку селекторной связи, он объявил:

— Товарищи! Внимание! В пятницу проводятся городские соревнования по гражданской обороне. Все отделы прошу выделить по одному человеку. К плановому отделу и бухгалтерии это также относится! — Он представил себе пышнотелых планово-бухгалтерских дам и едва удержал смешок. — Товарищей Оршанского, Шнайдера, Пустовойтова, Плотникова, Козлова и Кисину попрошу сейчас зайти ко мне!..

Когда минут десять спустя все были в сборе, Станислав Сергеич, удобно откинувшийся на спинку кресла, обежал лица присутствующих веселым взглядом и вдруг заявил:

— У меня очень комфортное кресло — вы не находите?.. — и, демонстрируя преимущества своего вращающегося кресла, пару раз крутнулся туда-сюда.

Сотрудники смотрели на начальство выжидательно. Некоторые с явным с замешательством.

— А теперь я приказываю вам устроиться максимально удобно! Что уставились — выполняйте приказ!

Все расселись с негромкими смешками и перемигиваниями.

Начальство изволит развлекаться…

— Я собрал вас для очень важного дела, — доверительно сообщил замдиректора, нисколько не смущенный непониманием со стороны подчиненных. — Грядет приятное событие — пятнадцатилетие нашего славного НИИБЫТиМа. Мы тут посоветовались со Степаном Васильевичем и решили предложить товарища Шнайдера в качестве председателя юбилейной комиссии. Вы не будете возражать, Лев Соломонович?

Шнайдер впал в раздумье, точно выдержал нужное время — и согласился.

— Шнайдер здесь… Шнайдер там… — с невинной физиономией пропела Кисина.

— Подручных наберете по собственному вкусу, — продолжал Станислав Сергеич. — Ну а сюда, товарищи, я вас пригласил, чтобы набросать примерную программу вечера. Хотелось бы, понимаете ли, чтобы вышло оригинально. Посему предлагаю устроить по мотивам юбилейных мероприятий небольшой мозговой штурм. Кто «за»?

Молчание длилось с минуту. Первым заговорил Козлов. Глаза у него были полуприкрыты, руки расслаблено повисли вдоль тела.

— Я вижу задник сцены в виде гигантского кульмана. Появляется хор ветеранов института в развевающихся мантиях и таких квадратных старинных шапочках, как у английских академиков… Они становятся полукругом и поют хвалебный гимн НИИБЫТиМу и его бессменному директору на мотив «Гаудеамус»…

— Лучше пусть сам Воевода поет! — выкрикнул кто-то. Все засмеялись, представив солидного директора в роли студенческого заводилы.

— А мне кажется, задник сцены можно сделать наподобие китайского волшебного фонаря. Нарисовать контуры лучших моделей холодильников, пылесосов, мебельных гарнитуров. Или же сделать их рельефными, и чтобы один за другим высвечивались. И музыка должна играть что-то торжественное…

— Потом все встают и рыдают, — печально подсказал Шнайдер.

Раздался взрыв хохота. Плотников бросил на Шнайдера свирепый взгляд и умолк.

— Вношу предложение на предмет сочинения комической оперетки, — переждав смех, сказал Шнайдер. — Краткая история НИИБЫТиМа с момента сотворения его Воеводой и до наших дней. Наши дни дают возможность развернуться. Изобразим сатирические сценки из институтской жизни, наведем перст указующий на кого следует.

— И оставшуюся часть года, — с иронией заговорил Тропотун, — эти «кто следует» будут ходить ко мне и жаловаться на товарища Шнайдера, который в искаженном виде представил их обличье!..

— Ах, — вмешалась мадам Кисина, — мне видится костюмированный бал! В театре можно взять костюмы и нарядиться просто сказочно — длинные платья, мушкетерские плащи… Это будет так возвышенно!.. — она вздохнула и закрыла глаза от переизбытка чувств.

Симпатичная женщина… Подумал Тропотун. Но фиолетовые веки это слишком — будто синяки на глазах.

— Маскарад устраивают на Новый год, — назидательно произнес Оршанский. — Здесь надо — что-то серьезное.

— На три дня махнуть всем институтом в Ригу! — предложил Пустовойтов. — Красиво… поступь столетий…

— Сочинить Ниибытимовскую одиссею…

— Всем в подарок сувенирные каминчики…

— Институтскую эмблему нарисовать…

— Пикник на острове…

— Все приходят на вечер в белом… или в черном… — Невероятные идеи сыпались со всех сторон. Поймав взгляд Шнайдера, Станислав Сергеич подмигнул ему — дескать, мотай на ус творчество масс! Лев Соломонович улыбнулся румяными губами, подмаргнул ответно и стал что-то писать в переплетенную кожей записную книжечку.

Просигналил утробно селектор. Софья Ивановна официальным тоном напомнила, что в понедельник прополка капусты.

— Еще и капуста! — картинно схватился за голову Тропотун. — Софья Ивановна, у нас что — институт или биржа труда? Народные заседатели, гражданская оборона, подшефная капуста…

Селектор рассмеялся доброжелательным смешком и отключился. А Станислав Сергеич обратился к участникам мозгового штурма.

— Дорогие мои сотрудники-соратники! Мне кажется, что образ нашего юбилейного вечера замаячил на горизонте НИИБЫТиМа вполне материально. Если у вас возникнут еще какие-нибудь бесценные идеи — адресуйтесь непосредственно к председателю юбилейной комиссии, — он кивнул в сторону Шнайдера. — Я вас больше не задерживаю! Николай Григорьевич, останьтесь на пару минут…

Пока последний участник мозгового штурма не покинул поле боя, Станислав Сергеич сидел, не глядя на Оршанского, и молча барабанил по столу пальцами. Николай Григорьевич тоже пребывал в безмолвии. Более того, он был удивлен, ибо Тропотун никогда не говорил с ним тет-а-тет.

— Видите ли, Николай Григорьевич… — Тропотун сошел со своего начальственного кресла и сел за стол рядом с Оршанским. — Я пришел к выводу, что нам с вами следует поговорить без свидетелей. Два порядочных человека просто обязаны уметь найти общий язык!..

Желчная физиономия Оршанского отразила недоверие, хотя он и старался его скрыть.

— За последнее время в институтских делах стали проявляться негативные моменты, которые меня насторожили. Я не люблю разных там склок или интриг.

Чья бы корова мычала, твоя бы молчала!.. Подумал тут Оршанский, но вслух сказал другое.

— Не совсем вас понимаю, Станислав Сергеич!

— Сейчас поймете. Поразмыслив, я пришел к выводу, что так будет лучше и для нас с вами и для института!.. — Он сделал паузу и потом продолжал словно бы через силу: — Дело в том, Николай Григорьевич, что я получил анонимку. Факт, конечно, грустный. Не потому, что я поверил измышлениям анонимщика, но потому, что в институте завелся подонок…

Оршанский поморщился.

Тропотун смотрел на него в молчаливом ожидании.

— Для меня всегда было загадкой — неужели облить человека грязью это приятно?! — каким-то очень человеческим тоном произнес Оршанский.

— Кому как! — с горечью сказал Тропотун. — Есть такие ржавые чувства: зависть, ненависть, ревность, жадность — которые съедают личность изнутри, оставляя как бы каркас человека. Это действительно страшно!

— О да! — с чувством подтвердил Оршанский. Он вдруг полностью доверился собеседнику и даже мысленно себя ругнул за то, что думал про Тропотуна не лучшим образом. — Знаете, Станислав Сергеич, — дружелюбно продолжал он, — я ведь тоже получил анонимку — на вас… — и заглянул в глаза Тропотуну колючим изучающим взглядом. Убедившись, что тот воспринял его сообщение как должно, прибавил: — Говорить не хотел, потому что не придаю подобным бумажкам значения. Но раз уж вы… Откровенность за откровенность!

Так-так… Отметил про себя Тропотун.

— Признателен вам за искренность, Николай Григорьевич! Мы с вами порой друг друга недопонимаем — что делать, работа есть работа и конфликты неизбежны.

— Работа есть работа, — серьезно кивнул Оршанский и встал. Они торжественно пожали друг другу руки, словно заключая между собой негласный пакт о ненападении.

Как просто, в сущности, провести всех этих честных простофиль… С иронией размышлял Тропотун, проводивший Оршанского до самой двери. Немного искренности в голосе. Примитивная игра в задушевность и прямоту — и рыбка уже на крючке. Такие экземпляры до седых волос сохраняют наивную веру в настоящую дружбу и платоническую любовь. Тут он не сдержал саркастической усмешки, но тотчас перенастроился на серьезный лад. Ну хорошо… Задумался он. Вот я получаю анонимку на Оршанского, а он — на меня. Кто же тот третий, жаждущий столкнуть нас лбами?.. Еще раз он мысленно перебрал одного за другим всех начальников отделов и присовокупил к ним обоих заместителей главного инженера — ни по опыту, ни по деловой хватке никто не тянул на директора. Да и прыгнуть через две ступени сразу, тут уж оччень мохнатая лапа нужна!.. Станислав Сергеич выругался, а потом взялся за дневную порцию почты. Тут он, однако, вспомнил про Стаценко и потянулся к селектору.

Фандебу

Суетные заботы помогли Станиславу Сергеичу на время позабыть про утренние события, грозившие пробить обширную брешь в его материалистическом сознании. Бульварная книжонка создавала видимость объяснения явления упыря вначале на потолке, затем из зеркала и, наконец, вопиющего вторжения нечисти в директорский кабинет.

— Звали, Станислав Сергеич? — прогудел Стаценко, занявший своей обширной фигурой практически весь дверной проем.

— Прошу, — холодно отозвался Тропотун и невольно нахмурился. Этот квадратный мужчина с толстой и короткой, как у борова, шеей, имел диплом лесотехника и вызывал у него исключительно отрицательные эмоции. Разговор предстоял крутой — со Стаценкой где сядешь, там и слезешь.

Время имеет собственный норов, как породистая лошадь: до обеда скачет галопом, ну а после тащится шагом. Выпроводив строптивого Стаценку, Станислав Сергеич с облегчением выбрался из-за стола и сделал несколько гимнастических упражнений, чтобы сбросить напряжение. За окном уже вовсю светило солнце и, немного поглазев на оживленную улицу, Тропотун сладостно, во весь рот, зевнул и достал из ящика стола зарубежный журнал по дизайну; любил он, грешным делом, разжиться чужой идейкой.

Замдиректора покинул кабинет в 15.13 и направился в небольшое фойе рядом с лестницей, где стоял теннисный стол. Кроме тенниса в НИИБЫТиМе были популярны и шахматы, однако шахматную корону стремились нахлобучить либо новоиспеченные инженеры, либо сотрудники предпенсионного возраста, обремененные излишним весом и ишемией.

Дмитрий Алексеевич уже поджидал его возле стола и весело отсалютовал поднятой ракеткой. Для самолюбивого Пустовойтова игра со Станиславом Сергеичем постепенно превратилась в своеобразную идею фикс, ибо он одерживал победы на этом околестничном корте надо всеми сотрудниками, кроме Тропотуна.

Белый пластмассовый шарик перескочил через сетку — и сражение началось.

Отражая коварные удары соперника, Станислав Сергеич с сарказмом думал: ну чем не дуэль? Любовник и муж-рогоносец в наличии. Вот только в руках дуэлянтов не пистолеты, а всего лишь теннисные ракетки… Воображение тотчас услужливо нарисовало картину, как Регина с Пустовойтовым яростно предаются любви на широком семейном ложе Тропотунов, и внезапно разозлившийся Станислав Сергеич послал по-над сеткой такой резкий и быстрый мяч, что Пустовойтову лишь оставалось проводить взглядом пластмассовую молнию и признать свое очередное поражение.

Массивная белая урна служила своеобразным центром мужского клуба НИИБЫТиМа. Здесь можно было узнать последние институтские новости, обменяться мнениями по вопросам внутренней и внешней политики или молча подымить, не слишком вникая в разгоравшиеся то и дело дебаты. Довольно скоро Тропотун остался наедине с Пустовойтовым, и тот вдруг спросил:

— За что тебя Ефременко так «любит»? На днях мы с ним вместе возвращались с работы…

— Ефременко? — равнодушно переспросил Станислав Сергеич. — Я ему как-то хвоста накрутил… — и в тот же миг словно вспышка молнии высветила для него сложившуюся ситуацию: Ефременко!! И сама собой выстроилась в мозгу железная логическая цепочка: анонимки ему, анонимки на него, плюс постоянная система проволочек в снабжении материалами, плюс лучший друг Ефременки — саботажник Стаценко…

Тропотун картинно ударил себя в лоб — срочно нужно позвонить! — и поспешил в кабинет. Я не брал Ефременко в расчет, думал он, быстро просматривая карточку из своей секретной картотеки. Ему не то что институт, контору «Рога и копыта» не потянуть! Но вдруг по его спине прошел предательский холодок: что если Ефременко и Оршанский… Не-ет, быть того не может! Не станет правдолюбец Оршанский связываться с подобной сволочью. И потом, анонимки-то на нас обоих!.. С отвращением припомнился Станиславу Сергеичу ласковый и ускользающий взгляд Ефременко, его излюбленная поза «принципиального коммуниста», которой тот щеголял на собраниях. Прищучить бы его насчет анонимок! Мечтательно подумал замдиректора. Да где там — ускользнет, как угорь. И тут вдруг у него в мозгу простуженный Верин голос отчетливо произнес: «Не хочет она его денег!» — и хитроумная душа Тропотуна возликовала. Ибо попался Иван Иванович Ефременко, и нехорошо попался, — на внебрачной связи.

Черт! Опаздываю!.. И в считанные секунды калькулятор и бутылка вина из сейфа перекочевали в его дипломат, а сам Тропотун в собственную приемную.

— Любочка, я на Сельмаш! Завтра буду после обеда, — бросил он, пробегая мимо розового пупса за пишущей машинкой.

Девушка проводила начальство томным взором, радостно потерла ручки и набросила на пишущую машинку чехол: дура она, что ли, торчать на работе, если шеф слинял?..

Отрешившись от ниибытимовских забот, Тропотун быстро шагал вдоль Вокзальной магистрали. Небо, полностью очистившись от туч, сделалось таким голубым и сияющим, что хотелось на него вознестись. Возле ЦУМа он подошел к цветочному киоску, выбрал три пышных, нежно пахнущих пеона: бордовый, белый и розовый, — и свернул вглубь микрорайона.

Махом взбежав на четвертый этаж, Станислав Сергеич остановился у знакомой двери. Прислушался к агрессивному стрекоту пишущей машинки, чуть усмехнулся, оправил волосы и вызвонил свой фирменный звонок. Стрекот резко оборвался. Раздался топот босых ног — и дверь широко распахнулась.

— Привет! — Вера выпустила ему в лицо струйку сигаретного дыма, и ее зеленоватые глаза насмешливо блеснули: — О! да ты сегодня прямо жених! Я сейчас… — она резво протопала в крохотную комнатку, откуда тотчас раздалось яростное тарахтенье машинки.

Станислав Сергеич хмыкнул и аккуратно притворил дверь. Потом прошел в кухню, огляделся и присвистнул: везде, в мойке, на столе, на холодильнике — громоздились горы немытой посуды вперемешку с чистой. «Богема несчастная!» — буркнул он, освобождая на столе пространство для дипломата. Сунул в девственно пустую морозилку красивую импортную бутылку, поставил в керамический кувшин цветы и отнес в гостиную, где определил на обшарпанное и вечно расстроенное пианино.

Верин своеобразный шарм, ее абсолютная непрогнозируемость и свободолюбие притягивали Станислава Сергеича по закону противоположностей. Даже ее внешний вид: «тиффозная» стрижка, свободная мужская рубашка, обтягивающие брючки и неизменная дымящаяся сигарета в руке — не укладывались в стереотип «приличной женщины» из окружения Тропотуна. Впрочем, она клятвенно уверяла его, что сигареты, кофе и мужская рубашка с закатанными по локти рукавами — атрибуты творческого состояния, иначе она просто не может работать.

Он прошел в прихожую и тщательно причесался у висевшего там зеркала, стараясь, чтобы поменьше были видны залысины. В какой-то момент ему показалось, что в дымчатой глубине стекла промелькнула верткая тень, и он застыл, напряженно всматриваясь в гладкую поверхность, однако зеркало лишь равнодушно отражало волевое, слегка тронутое загаром мужское лицо. Станислав Сергеич коротко вздохнул, сдул с расчески волоски и вернулся в гостиную, где расположился в видавшем виды кресле.

Стук машинки оборвался, и в дверном проеме появилась Вера. Картинно застыв на мгновенье, она воскликнула:

— Какие роскошные пеоны, Станислав! Тронута… право, тронута… — она послала ему воздушный поцелуй и упала в другое кресло. — Уфф!.. Сделал дело, гуляй смело! Как говаривала моя незабвенная бабхен.

— Которая полька?

— Которая русская красавица, — она смешно передразнила его интонацию. — От польки мне достались лишь материальные осколки прошлого в виде серебряных ложек с монограммой. — Внезапно она смолкла, и глаза ее широко распахнулись: — Мужчина, ты наверно голоден?.. — она соскочила с кресла и унеслась на кухню.

До ушей оставшегося в одиночестве мужчины донеслось хлопанье дверцы холодильника и какое-то подозрительное шебуршение. Потом вошла Вера с пепельницей в руках, устроилась в кресле и закурила. Вид у нее был умиротворенный.

— В наличии имеются рыбные тефтели, кусочек сыра и черствый хлеб, — мечтательно произнесла она. — Впрочем, хлеб можно размочить…

— Покорнейше благодарим, — поклонился он.

— А-а… брезгуешь… не уважаешь… — заныла она противным голосом оскорбленного в лучших чувствах алкоголика.

И Тропотун не мог не рассмеяться — получилось очень похоже.

— Да уважаю, уважаю! Даже Мурфатляр достал. Лежит, между прочим, в морозилке…

Она вскочила и принялась отплясывать дикарский танец, выкрикивая: «Мурфатляр! О-ля-ля! Мое любимое вино!.. Где достал?»

— В сейфе. Специально для тебя держал.

— Умница! Добытчик! — она чмокнула его в щеку и опять убежала в кухню.

Скоро на столе с изящной небрежностью были расставлены кувшин с пеонами, высокая бутылка с янтарным напитком, два бокала и тарелочка с закаменелым сыром.

— Майн Гот! Какой декаданс… — воскликнула она с прононсом и зарылась носом в цветы. — О-о… небесный аромат… Хи-хи, еще нюх не прокурила… Ну что ты стоишь, как соляной столп? Приземляйся!

— Жду, когда изволит сесть дама… — он придвинул ей стул.

Станислав Сергеич разлил вино по бокалам.

— В нем присутствует оттенок чайной розы… — мечтательно произнесла Вера, поставила свой бокал и принялась грызть кусочек сыра. — А как твои дела? Что слышно про «Сказочный бор»?

И, вдохновленный ее вопросом, Тропотун принялся живописать сложившуюся на данный момент ситуацию. Вера внимала ему, как пророку, однако более внимиательный наблюдатель, нежели Станислав Сергеич, уловил бы в ее глазах некие озорные огоньки.

— Заму нужен размах… — негромко сказала она в ответ на его слова о перспективах на директорское кресло. — Да только ведь съедят тебя! Станешь директором и тут же каждый начнет отъедать от тебя по ма-алюсенькому кусочку… — и она демонстративно стала обгладывать свой кусочек сыра, повторяя: — Вот так… Вот так…

— Подавятся! — с вызовом заявил он и некстати вспомнил про подлеца-анонима. — Я их заставлю работать! А то разболтались при Воеводе, только время на работе проводят да денежки получают, наподобие Ефременко… — и глаза его зло блеснули.

— Еф-ре-мен-ко… — нараспев произнесла Вера, и лицо ее сделалось жестким и недобрым.

— Ну да, Иван Иванович, — с деланным равнодушием пояснил Тропотун. — У него, кажется, еще с твоей подругой роман был…

— Роман! — фыркнула она, как рассерженная кошка. — Не роман, а прямо-таки Гран лямур! К сожалению, односторонняя. В результате — младенец на руках и полное разочарование в жизни.

— Печальная история, — вздохнув, заметил Станислав Сергеич и после небольшой паузы сочувственно поинтересовался: — А на алименты она подала?

— Как же, подала!.. Мы ведь гордые… Сами воспитаем! Ух, я бы эту сволочь… — и ее красивые ручки сжались в крепкие кулачки.

Хватит! Мысленно осадил себя Тропотун. Семя брошено, в нужное время оно даст росток.

Конец ознакомительного фрагмента.