Скажи мне, кто я

Адриана Мэзер, 2019

Новембер, обычная девчонка из провинциального городка Пембрук, неожиданно для самой себя попадает в новую закрытую школу, удаленную от внешнего мира. В Академии Абскондити нет электричества, телефона и интернета, вместо привычных уроков – занятия по метанию ножей, ядам и искусству обмана, а за нарушение незыблемых правил могут бросить в темницу. Здесь придерживаются архаичной системы наказания «око за око», не заводят друзей и не делятся личными секретами. Вопрос только один: какое отношение имеет она к этому странному месту, где готовят будущих наемных убийц и шпионов? Но времени разобраться во всем попросту нет: убит один из учеников, и подозрения падают на Новембер, как на новенькую. Сможет ли она выпутаться из опасной смертельной игры, в которую оказалась втянута, прежде чем будет признана виновной в преступлении… или станет следующей жертвой убийцы?

Глава вторая

Заправляю белую льняную рубашку в черные легинсы, которые таинственным образом появились в комнате, когда я вернулась из ванной. Разглядываю собственное отражение в трюмо. Узнаю только свою длинную косу. Выгляжу я так, будто нарядилась пиратом на ярмарку в стиле эпохи Возрождения. Если бы Эмили меня сейчас увидела, она бы год хохотала. Жаль, нет телефона, чтобы сфотографироваться.

Кто-то стучит в дверь моей спальни.

— Открыто! — громко говорю я, и дверь отворяется.

Лейла одета так же, как я, но она и в пиратском прикиде выглядит весьма элегантно. Волосы собраны в высокий гладкий хвост почти до пояса. Вид у нее даже более царственный, чем ночью.

— Если сейчас не выйдем, то опоздаем. Я никогда не опаздываю.

— А я почти всегда опаздываю, — весело отвечаю я. — Может, ты на меня хорошо повлияешь.

Она молча хмурится.

— Ты не знаешь, откуда взялась эта одежда? — продолжаю я, указывая на черные сапоги на шнуровке. — Когда я вернулась из ванной, она лежала на крышке сундука возле кровати.

Ее взгляд становится еще более суровым.

— Горничная принесла.

— Горничная? — Я в замешательстве замолкаю. — Ты шутишь?

Папа и домработницу-то никогда не держал, а теперь у меня есть горничная? Эта школа, должно быть, вытянет из него все деньги. Неприятное чувство, появившееся ночью у меня в животе, только усиливается. Что-то в решении моего отца и во всей этой ситуации меня настораживает.

Лейла еще больше выпрямляет спину. Не думала, что это вообще возможно, с ее-то идеальной осанкой.

— Нет, не шучу.

Кошмар! Она такая же деревянная, как наш учитель физики, которому девяносто лет.

— Ну, а ты, случайно, не знаешь, куда подевалась моя одежда? — спрашиваю я. — И все остальные вещи, которые я привезла из… — Вспоминаю правило номер один. — Дома. Нигде не могу найти свой багаж.

— На территории школы запрещены личные вещи. Директор Блэквуд держит их под замком.

— Даже туалетные принадлежности и…

— Все.

Я недовольно ворчу себе под нос. Мне сейчас так не хватает наволочки с соснами из постельного комплекта, который я жаждала получить несколько месяцев. А шарф, который Эмили связала прошлой зимой, стал обязательной частью моего гардероба, хоть он слегка и кривоват. Все дорогие мне детали моей жизни хранятся где-то под замком, и я не могу их забрать.

— Насчет… запретов. В чем причина всей этой секретности? — спрашиваю я.

Лейла смотрит на меня с подозрением.

— Почему ты спрашиваешь об этом меня?

Я, конечно, не надеялась, что она выложит мне все как на духу об этом странном месте, учитывая суровые правила Блэквуд, но и получить такой колючий ответ тоже не ожидала. Теперь у меня разгорелось любопытство. Я обезоруживающе улыбаюсь. Это всегда работает.

— Просто думала, что ты мне все объяснишь.

— Не говори глупостей.

Она поднимает голову и плавно поворачивается. Не удивлюсь, если узнаю, что она специально отрабатывала этот театральный выход на случай, когда кто-то подействует ей на нервы так, что можно будет его использовать.

Я следую за Лейлой в гостиную. Она открывает высокий гардероб и вынимает два длинных, до пола, черных плаща с капюшонами, один из которых протягивает мне. С интересом рассматриваю подбитую бархатом шерсть и нахожу в карманах перчатки.

— Это плащ?

— Это мантия, — поправляет она, — и к тому же превосходного качества.

Слева на мантии, примерно на уровне сердца, серебряной и бордовой нитью вышит герб, который я видела в кабинете Блэквуд.

— Historia Est Magistra Vitae, — читаю я вслух. Я хорошо понимаю латинские корни — научилась этому, когда стала интересоваться происхождением имен, — но с грамматикой беда. — История, учитель, жизнь?

— История — учитель жизни — девиз Академии Абскондити, — со вздохом говорит Лейла, будто смиряясь со скучным разговором. — Бордовый цвет означает терпение в бою. Серебро означает мир. Дуб символизирует почтенный возраст и силу. Факел представляет правду и ум. А сфинкс символизирует всеведение и таинства.

Еще не договорив, Лейла открывает арочную дверь и без промедления покидает апартаменты.

Я иду за ней, закрываю за нами дверь и на ходу надеваю мантию, размышляя о гербе. Каменный коридор освещен ярче, чем ночью, но здесь холодно и поэтому все равно как-то мрачно.

Лейла сейчас назвала мне серьезную символику, а не просто какой-то банальный школьный девиз. Прикусываю губу. Странно, что кто-то выбрал цвета, которые означают «терпение в бою» и «мир», — кажется, эти понятия противоречат друг другу. Я не слишком разбираюсь в геральдике, но знаю, что сфинкс чаще всего ассоциируется с египетской и греческой культурами.

— Так что насчет всей этой секретности…

— Нет.

Внимательнее приглядываюсь к Лейле. Интересно, что было бы, если бы они когда-нибудь встретились с моим отцом? Готова поклясться, они бы пристально смотрели друг на друга, не обменявшись и парой слов. Уверена, она из тех девчонок, которые любят притворяться, будто никогда не пукают, а если такое с ней вдруг приключится, она от ужаса упадет в обморок. Снова не могу сдержать себя и начинаю смеяться.

Лейла резко поворачивается ко мне.

— Что?

На секунду в голову приходит мысль, не сказать ли ей правду…

— Слушай, мы ведь тут будем вместе, так? В этом, ну, видимо, замке, по крайней мере несколько недель, пока не поедем домой на каникулы… — Домой навсегда.

— Я никогда не езжу домой на каникулы, — фыркает она.

Сколько ни стараюсь разглядеть в ее лице хоть какие-то эмоции, ничего не нахожу. Меня бы, например, жутко расстроил факт, что я не могу провести праздники в кругу семьи.

— Так или иначе, стоит прожить это время с максимальной пользой. Ты так не считаешь?

Лейла отворачивается и идет по каменному коридору с рядом узких стрельчатых окон. Стены такой толщины, что на подоконниках вырезанных в них окон вполне можно сидеть. Так и представляю, как давным-давно здесь размещались лучники, которые осыпали идущего на штурм врага градом стрел.

— Чтобы научиться ориентироваться в этом здании, тебе потребуется некоторое время, — говорит Лейла, не обращая внимания на мое замечание. — Коридоры расположены зигзагами, но главное — помнить, что снаружи здание прямоугольное. Так что если будешь держаться внешней стены, не заблудишься.

У меня такое чувство, будто я разговариваю с продавщицей из нашего супермаркета, Агнес, которая постоянно что-то напевает и почти никого не слушает. Вместо того чтобы ответить на вопрос покупателя, она говорит то, что сию минуту пришло ей в голову. Мы с Эмили относимся к ней как к печенью с предсказанием. Если она говорит, что артишоки нынче растут буйно или ростки картошки похожи на пальцы зомби, это предвещает какую-нибудь неприятность, но если она заводит разговор о поступлении новой партии мороженого, значит, день будет замечательным.

— А если окажешься на улице во внутреннем дворике или в саду, значит, ты где-то в центре прямоугольника, — монотонно бубнит Лейла, как будто читает скучную брошюру. — Во всем здании три этажа, кроме одной четырехэтажной башни.

— Кабинет Блэквуд, — говорю я, радуясь, что хоть что-то уже знаю об этом месте.

— Да, — подтверждает она и бросает на меня беглый вопросительный взгляд. — Можешь ориентироваться на эту башню. Представь, что она олицетворяет север, а общежитие девочек — восток. Прямо напротив нас, в западной стороне здания расположено общежитие мальчиков.

По мере того как мы идем дальше, я считаю двери и повороты, подмечаю трещину в камне, ступеньку, которая круче остальных, и запоминаю все это. В детстве на ярмарках все друзья всегда шли за мной, потому что мне было достаточно обойти площадку один раз, чтобы запомнить, где что находится. Папа говорит, это потому, что я упорно обследовала каждый дюйм леса возле нашего дома, а ориентироваться в лесу гораздо сложнее, чем в здании или на ярмарочной площадке.

Лейла доходит до конца коридора, спускается на три ступеньки и сворачивает влево.

— Подозреваю, что расписание занятий здесь отличается от того, к чему ты привыкла. Некоторые занятия идут друг за другом, но таких мало, потому что бо́льшая их часть требует тяжелых физических нагрузок. С понедельника по пятницу у нас самые трудные дни, а в выходные расписание облегченное. Но преподаватели имеют право устроить неожиданное испытание, когда пожелают. — Она откидывает с лица прядь волос. — Сейчас мы выходим в северную часть здания, где расположены классные комнаты и кабинеты преподавателей. — Она указывает на стену. — А в южной части — общие комнаты: обеденный зал, библиотека, оружейная и так далее.

Я резко останавливаюсь.

— Стоп. Какая оружейная?

Лейла тоже останавливается.

— У нас весьма богатая коллекция мечей. Луки и ножи тоже из лучших.

Чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Я никогда не держала в руках настоящего меча. Папа всегда заставлял меня тренироваться с деревянным, и я делала это так часто, что сломала немало из них. Комната, полная ножей? О, я готова!

— Но вот яды оставляют желать лучшего, — как будто про себя продолжает Лейла. — Впрочем, нет смысла обсуждать это сейчас, поскольку в ту часть школы мы попадем только после обеда.

Улыбка сползает с моего лица.

— Яды?

— Я слышала, в следующем семестре вводится расширенный учебный план, так что, возможно, появится что-то получше, — сухо подводит итог Лейла.

Насколько я могу судить, единственная причина, по которой стоит изучать яды, это если собираешься их применять или подозреваешь, что кто-то может использовать их против тебя. Ни то, ни другое меня как-то не вдохновляет.

— Зачем здесь изучают яды?

Она смотрит на меня так, будто я шучу.

— Ты радуешься ножам, но не понимаешь, почему мы изучаем яды? Если таким образом ты косишь под наивную дурочку, то стоило бы приложить больше усилий.

Я не свожу с нее глаз.

— Умение обращаться с ножами, стрелами и мечами — это мастерство. А яды предназначены только для того, чтобы нести людям смерть.

— Ну да, конечно! А ножи исключительно для того, чтобы с ними обниматься, — сухо говорит Лейла и идет дальше. — Сейчас у тебя встреча с главой отдела квалификационного оценивания учащихся. Его кабинет здесь, дальше по коридору.

Я хватаю ее за запястье, но она ловко уворачивается, прежде чем мне удается как следует сжать руку. Она кидает на меня гневный взгляд, и я впервые вижу в ее лице признаки жизни.

— Никогда больше так не делай.

— Не брать тебя за руку? Ну извини. Притормози на минутку. Я серьезно. Что за яды и древнее правило «око за око»? — В душе нарастает чувство, что здесь творится что-то неладное, а вместе с ним и уверенность, что от меня скрывают какую-то информацию об этом месте, которую мне необходимо знать. — И что это Блэквуд говорила о погибших учениках? Знаю, что нельзя спрашивать, кем были эти ученики и все такое, но ты можешь хоть немного объяснить? Мне следует опасаться за свою жизнь?

Похоже, мои слова поставили Лейлу в тупик.

— Не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Правду. Почему родители отправили нас в удаленную школу, где все правила поведения говорят о неминуемой опасности?

Мне не нравится, что я не знаю, где нахожусь, но еще больше не нравится мысль о том, что папа что-то скрывал от меня.

— Здесь меньше опасности, чем где бы то ни было, — говорит Лейла таким тоном, как будто я нанесла ей оскорбление.

— Мне так не кажется.

Она наклоняется ко мне и говорит ровным голосом:

— Я же сказала: перестань прикидываться наивной дурочкой.

— Я не прикидываюсь. — Меня терзают сомнения. Инстинкт подсказывает, что стоит идти ва-банк. — Прости, что донимаю тебя вопросами, но поскольку отца здесь нет и я не могу расспросить его…

— Замолчи, — гневным голосом велит Лейла. Оглянувшись и убедившись, что коридор за нами пуст, она неожиданно сильно толкает меня обратно на лестничный пролет, с которого мы только что вышли. — Может, это и не притворство. Может, ты и правда не знаешь. Но глупость — не решение проблемы. — В ее тихом голосе, почти что шепоте, слышится явственное обвинение.

— С чего ты взяла, что я притворяюсь, задавая эти вопросы? Что бы мне это дало?

— Мой ответ по-прежнему «нет», — шипит она. — Категорически. Упомянув отца — только отца, — ты только что сообщила мне, что твоя мать, скорее всего, умерла. Теперь я кое-что о тебе знаю, помимо того, что, судя по твоему выговору, ты явно выросла в Америке. Одежда, в которой ты приехала вчера ночью, дает понять, что ты живешь в северном климате, а судя по стилю, скорее в сельской местности, а не в большом городе. Черты лица наводят на мысль, что предки у тебя — выходцы из Западной Европы. Я бы сказала, из южной Италии, судя по волосам и глазам. Это существенно сужает круг Семей, к которым ты могла бы принадлежать. Мне продолжать?

Я не могу отвести от нее взгляда. Кто она вообще такая?

— Семей? Каких семей?

Она шире открывает глаза и сжимает кулаки.

— Ты шумная и безрассудная, и я ни за что не стану отвечать на твои вопросы. Хорошая игра, но ты проиграла. — В ее голосе слышится злоба.

— Подожди…

— Разговор окончен, — говорит Лейла. — Поверить не могу, что директор Блэквуд поселила нас вместе. — Она торопливо идет прочь.

Черт возьми! Я отметаю один вариант за другим: обаяние не работает, настойчивость тоже. Поэтому поднимаю руки, словно сдаюсь.

— Послушай, честное слово, я вовсе не хотела злить тебя. Клянусь! Моя лучшая подруга всегда говорит, что я напираю так, как будто сталкиваю человека с обрыва. Понимаю, ты мне не доверяешь. Я очень постараюсь успокоиться и перестать забрасывать тебя вопросами. Но я с тобой не играю и даже не догадываюсь, что именно я «проиграла».

Прежде чем она успевает ответить, двери вокруг нас приоткрываются. В коридор высыпают ученики, каждый из которых одет в ту же одежду и мантию, что и мы. Неужели только что закончился урок? Я даже не слышала звонка. Я привыкла, что на переменах все кричат, смеются и толкают друг друга, но здесь все двигаются как-то очень продуманно и общаются полушепотом.

Лейла лавирует в гуще пугающе тихих учеников. На меня косятся украдкой, и если бы я не присматривалась, то решила бы, что меня и вовсе не заметили. Никто в открытую не таращится на новичка, как бывает в моей школе.

По телу пробегает дрожь. Это место выбивает меня из колеи, и я все меньше понимаю, зачем папа меня сюда отправил. Это похоже на испытание: он как будто хочет доказать мне свою правоту по поводу моей излишней доверчивости. Так и слышу, как он говорит: «Посмотри, посмотри на это место и скажи, что я прав: людям всегда есть что скрывать». Самое странное, что, хотя наши мнения по вопросу доверия не совпадали, мне тем не менее всегда казалось, что он втайне гордится моим стремлением видеть в людях хорошее. Возможно, я заблуждалась.

— Лейла… — К нам подходит парень, нарушая ход моих мыслей. Он поразительно похож на нее, не считая роста. Она на треть головы ниже меня, а он примерно на столько же выше. Но у обоих царственная осанка и сосредоточенное выражение лица. — Я удивлен, — продолжает он. — Думал, ты уже должна быть в кабинете тестирования учащихся. — Он подмигивает ей.

Судя по его замечанию, она, наверное, рассказала ему обо мне рано утром. Либо так, либо ученики каким-то образом узнали, что я должна приехать, и эта мысль беспокоит меня еще сильнее. Здесь нет ни телефона, ни Интернета, так что узнать обо мне они могли, только если мой приезд был запланирован заранее, задолго до того, как я сама о нем узнала.

— Смягчающие обстоятельства. — Лейла смотрит на меня так, словно я какая-то сомнительная еда из столовой. — Эш, познакомься, это Новембер, моя новая соседка по комнате. Новембер, это Эш.

— Лейла с соседкой! Кто бы мог подумать, что этот день настанет!

Он смотрит прямо на меня, и я невольно отступаю на шаг. Что-то в его взгляде заставляет меня чувствовать себя беззащитной, как будто он беспощадно направил луч света на прыщ, который я надеялась от всех скрыть. Лейла холодна. Он кажется теплым, но в его приветливости нет ни капли искренней доброжелательности.

— А до меня у тебя не было соседки? — спрашиваю я Лейлу.

Блэквуд говорила, что здесь всего сотня учеников, а школа огромная, поэтому неудивительно, что некоторые живут по одному. Но мне кажется, что если в этом мрачном замке жить одной, то будешь еще сильнее чувствовать свое одиночество.

— Это не всем подходит, — бросает Лейла. Ее слова больше похожи на предупреждение, нежели на объяснение.

— Полагаю, Лейла хорошо за тобой присматривает? — спрашивает Эш, прежде чем я успеваю ей ответить.

Чем больше он говорит, тем больше общего я замечаю между ним и Лейлой: то, как двигаются их брови, их резко очерченные скулы, даже изгиб линии волос.

— Она превосходный наставник, — говорю я. — Но я пока что ужасный ученик. В основном достаю ее вопросами. — Я замолкаю, складывая в уме картинку из того, что уже знаю о нем. — Эш — это уменьшительное от… Ашай?

Его улыбка становится шире, но какой-то еще более вымученной.

— Именно. Странно, что Лейла рассказывала обо мне. Это на нее непохоже.

«Не то слово!»

— Она и не говорила. Просто Эш — не египетское имя, а поскольку у Лейлы имя египетское, я подумала, что и у тебя должно быть. Вы ведь брат и сестра, правда?

Я не ощущаю того радостного волнения, которое обычно охватывает меня, когда удается что-то угадать. Вместо этого мне кажется, что я сказала что-то неправильное.

Эш переводит взгляд с меня на Лейлу.

— Ты сказала ей, что мы египтяне?

Это «мы» подтверждает, что я была права: они — родственники.

Лейла поднимает голову.

— Разумеется, нет.

Несколько долгих секунд они смотрят друг на друга. Не говорят ни слова, но пристальные взгляды, которыми они обмениваются, дают мне понять, что они общаются.

Эш снова переводит взгляд на меня.

— Сегодня днем я свободен. Стало быть, я мог бы присоединиться к вашей экскурсии или даже подменить Лейлу, если ей потребуется перерыв?

Моя первая мысль — отказаться, извиниться перед Лейлой и пообещать, что я перестану приставать к ней с вопросами, если только она не оставит меня с ним один на один.

К счастью, Лейла качает головой.

— Ты же знаешь, ответственность за нее возложена на меня, — говорит она, и я ей в этот момент благодарна — хотя не могу сказать, что мне нравится быть объектом чьей-то ответственности.

— Что ж, тогда до встречи в обед. Да, Лейла… — Он держит в руке косичку из сосновых иголок.

Лейла проверяет опустевший карман мантии, а Эш торжествующе улыбается.

— Пять — четыре, — с ноткой раздражения в голосе говорит она. — Ты победил.

Эш отвешивает нам обеим легкий поклон и снова вливается в поток учеников, которые больше похожи на шпионов, чем на учащихся старшей школы. Вблизи Эш казался чуть ли не пугающим, но теперь, когда он уходит, мне трудно не смотреть ему вслед. Не знаю, заинтересовал он меня или напугал.