Ведьмы Тихого Ручья. Колдовской сезон

Айла Дейд, 2022

Мы дети ведьм, которых они не смогли сжечь. После загадочной смерти родителей Хелена переезжает на родину своей матери – в таинственный городок Тихий Ручей на побережье Шотландии. Дни там короче, воздух влажный, а пелена тумана окутывает город. Это значит лишь одно – колдовской сезон открыт. В Тихом Ручье господствуют темные силы, магию которых Хелена особенно сильно ощущает в своем привлекательном сокурснике – Тираэле. Однако именно Тираэл окажется тем, кто спасет ей жизнь в переломный момент. В попытках докопаться до истины девушка понимает, что этот город хранит куда больше тайн, а его обитателями оказываются не только смертные. Но самое худшее, что темные силы, угрожающие жителям, пробуждаются внутри Хелены. И этого уже не остановить.

Тираэль

Звук закрывающихся дверей эхом разнесся по фойе.

Мой разум был смятен, и я был взволнован. Того, что произошло на Кривом проспекте, не должно было случиться. Стоило поблагодарить богов за вечерний туман. У Хелены не было ни малейшего представления о том, что случилось с Томом. Она не могла видеть мою силу. Тем не менее это было безрассудно. И глупо. Так невероятно глупо!

Я накинул пальто на трехногий гардероб, отделанный черным деревом, который более века принадлежал семье Бернеттов. Плотно утрамбованная земля осыпалась с подошв моих кожаных ботинок, испачкав мозаичный узор светлых плиток. Намек на улыбку промелькнул на моих губах, когда я подумал о выражении лица Дидре, прежде чем она бы бросила неодобрительное «Katsu» в мою сторону. Грязнуля.

Азлатский был древним языком. Мы считали его священным. Отдаленно он напоминал латынь, но с ней нельзя было сравнивать. Перевод азлатских слов на современный язык был суверенным запретом нашего закона. В прошлом предпринимались попытки получить одобрение власти на перевод книг, но они ни к чему не привели. Верховные оставались непреклонны.

In regiment mits pakis. Полк приносит мучения, чтобы ты выжил.

С первого этажа доносились голоса. Я поднялся по правым ступеням двойной лестницы, проведя кончиком пальца по гладко отполированному красному дереву центральных перил. На лестничной площадке мой взгляд остановился на часах. Кончик большой стрелки горел, но это было не всепоглощающее пламя. Оно оставалось спокойным до тех пор, пока стрелка не достигала сегодняшней фазы луны. Убывающий полумесяц. Раскаленный наконечник собирался угаснуть. Это могло произойти в любую минуту.

Я опоздал — и признал это с усмешкой.

Я не торопился, прогуливаясь по длинному коридору мимо любимого чайного столика Бабы Грир. Я случайно задел его ногой. Фарфоровая чашка, украшенная нежными цветами, упала на пол. Это была ее любимая чашка.

— Bljersk! — Проклятие слетело с моих губ, и не прошло и секунды, как безжалостный, неодобрительный взгляд Валериана Бернетта впился в мои глаза. — Прошу прощения. Этого больше не повторится, nok’nok.

Он знал, что я солгал. Nok’nok — прадед — Валериан был в курсе всего, что происходило в первом левом крыле замка — ведь прошло почти целое столетие с тех пор, как была установлена золотая рама с изображением его лица, написанного акварелью в несколько слоев.

Я закатил глаза.

— Хотя бы один раз сделай вид, что поверил мне.

Я мог бы поклясться, что услышал его фырканье, доносящееся из коридора. Мои пальцы сомкнулись на прохладной латунной ручке двустворчатой двери, которая принадлежала давно забытым временам. Когда я открыл дверь, разговоры стихли. Каждая пара глаз в салоне была устремлена на меня.

— Тираэль! — Моя мать поднялась с бархатного кресла с красной обивкой. Изящно и грациозно она выпрямилась, и кончики ее иссиня-черных волос коснулись пояса обтягивающих кожаных брюк. Эльсбет Бернетт излучала такую власть, что, казалось, вся комната пульсировала. — Где ты пропадал? Ты сводишь меня с ума! Однажды я все-таки оторву тебе голову.

Усмешка на моих губах стала шире. Я подошел к приставному столику и взял пралине из фарфоровой чаши.

— Умоляю тебя. Так часто ты расстраиваешься из-за того, что Кора и Арчи совершенно не похожи на тебя. — Небрежно прислонившись к каменному камину, я скрестил ноги и с вызывающим спокойствием принялся за обертку от шоколадных конфет. — Ты бы никогда не рассталась с единственным сыном, который унаследовал твою красоту, maë.

Черты ее лица смягчились. На нашем языке «maë» было чрезвычайно ласковым словом, чтобы назвать матерей. Обычно им пользовались маленькие дети. Взрослым не хватало этой нежной черты характера. В этом мире царил естественный отбор, и чувствительное сердце являлось самой легкой жертвой в игре, именуемой безжалостной охотой.

— Красота мимолетна, — сказала Кораэль. Она сидела на толстом персидском ковре, положив ногу на ногу, и соскребала средним пальцем черный лак с ногтя большого пальца. Моя сестра наклонила голову так, что концы темных волос коснулись ее скул. — Когда-нибудь ты больше не сможешь использовать свою внешность, чтобы оборачивать все в свою пользу. — Она подняла глаза. Черты ее лица сквозили холодным безразличием. Если бы прямая челка не закрывала лоб черной бахромой, то было бы видно, как одна из ее густых бровей высоко поднялась. — А потом ты приползешь к нам и попросишь, чтобы мы спасли твою задницу.

— Я тронут твоим беспокойством.

— Это не беспокойство.

— Какое облегчение. Я уже испугался, что отныне мне придется осторожно идти по жизни. — Я провел пальцем по линиям фантика. — Какое бессмысленное слово — осторожность.

— Настанет день, когда твое легкомыслие обернется против тебя, брат.

— Возможно. Но мы с тобой знаем, что я все равно выиграю. — Я нахмурился. — Потому что всегда побеждаю. Я Тираэль, ты забыла? — Кораэль открыла рот, чтобы что-то ответить, но Арчибальд опередил ее, фыркнув.

— Неужели вы, priutas, не можете хоть раз вести себя так, как вам полагается?

Кораэль прыснула от смеха.

— Не знала, что я мальчик.

Усмехнувшись, я скрутил фантик в шарик и запульнул его в лоб моей сестры.

— Если наш законопослушный принц утверждает, что мы уродцы, значит, так оно и есть. Научись принимать свою судьбу, Кора. — Арчи сверкнул на меня глазами со своего кресла от «Честерфилд». — Сколько раз я говорил тебе не переводить азлатские слова? Когда ты, черт возьми, уже научишься этому, Tи?

— Арчибальд, — прозвучал предостерегающий голос нашего отца. Его широкое тело виднелось у окна, повернутое к нам спиной. Плечом отец касался ткани тяжелых темно-красных бархатных штор. — Не выражайся в доме.

— Вот, значит, как. — Андрогинные черты лица Арчи исказились в неодобрительной гримасе. — Выражаться неуместно, а нарушения закона Тираэлем принимаются без комментариев? — Он издал безрадостный смешок и поднял руки, сдавшись. — Разумеется. Простите мне мою ошибку. Это же Тираэль. Глупо допускать, что мы можем соревноваться на равных.

Далзил Бернетт повернулся к нам. На его пепельно-седых волосах, так не похожих на мои, виднелись залысины. Складка гнева между густыми бровями за его долгую жизнь сделалась такой глубокой, что теперь поселилась там навсегда. Он расстегнул свой льняной жилет, сбросил белую рубашку и снял с крючка у камина черный кожаный комбинезон.

— Хватит, Арчибальд. — Теплый свет люстры освещал шрамы всех форм и вариаций на очерченном торсе моего отца. — Веди себя прилично, или я отправлю тебя с вилами на арену сегодня ночью.

— Далзил! — Моя мать мрачно посмотрела на него, плотно поджав губы. Арчибальд мог вести себя как подонок, но наша мама всегда защищала его. Каждого из нас.

Отец поднял руки в примирительном жесте.

— Все в порядке, Эльс. Давайте оставим это. — Его взгляд скользнул к часам над каменным камином — такого же строения, как и в фойе.

— Кора, ты берешь на себя Банчори. Вместе с Мерлином.

Моя младшая сестра застонала и хлопнула ладонями по ковру.

— Нас же уже ставили вместе на прошлой неделе!

— Мира хочет, чтобы вы положили конец своей вражде. — Мама достала из сумки резинку и подвязала ей свои длинные волосы. — С этого момента вы будете чаще сражаться вместе.

Кора опустилась на ковер и съежилась в позе эмбриона.

— Мира может поцеловать меня в задницу.

Далзил остановился прямо посередине своего движения, Эльсбет ахнула, а Арчибальд скривился, как будто собирался убить свою собственную сестру. Усмехнувшись, я взял еще одно пралине и продолжил наслаждаться зрелищем.

Взгляд мамы сделался беспокойным. Ее следующие слова прозвучали шепотом:

— Возьми свои слова обратно, Кораэль! Никто не оскорбляет членов полка — особенно в этом доме! Встань и попроси прощения у богов.

Хотя моя сестра снова застонала, она знала, что этого ей не избежать. Неохотно Кора подняла свои тощие змеиные конечности и сложила ладони. Она подняла голову к небу. Божественное прощение было раздражающим придатком, необходимым для нашего существования.

— Sridle a déusa. — Глаза Коры открылись и направились на мать. — Но я ненавижу Мерлина Андерсона, мама! Он глупый и высокомерный сноб.

Прежде чем кто-либо успел что-то ответить, дверь салона распахнулась. Миниатюрная фигура Бабы Грир появилась в дверном проеме. Несмотря на свой небольшой рост, она выглядела устрашающе, а кончики ее взлохмаченных седых волос подметали древний паркет.

— Вы говорите об Андерсонах? — Ее коварная ухмылка обнажила неполный ряд пожелтевших остатков зубов. — Какая очаровательная семья. Настолько очаровательная, что я с удовольствием вонзила бы в их плоть свои ногти и…

— Mamëm! — Моя мать в ужасе уставилась на свою, прежде чем снова оглянуться через плечо и посмотреть в окно. — О боги, что за проклятая душа бродит сегодня по нашему дому? Должна ли я напомнить тебе, что закон запрещает сеять раздор?

Грир только пожала костлявыми плечами. Ее темный шелковый халат помялся, когда она шла по салону. Своими огрубевшими пальцами она утащила пралине из моих рук. Грир с наслаждением отправила его в рот, и, когда она заговорила, остатки коричневого шоколада украсили огрызки, оставшиеся от ее зубов.

— Закон… — Ее тон был уничижительным, как будто это слово слетело с ее губ только для того, чтобы Баба могла его сплюнуть. — Дайте мне этот закон, и он верой и правдой послужит мне, пока я буду подтирать задницу.

Я громко расхохотался.

Мой отец обменялся недоверчивыми взглядами со своей женой и расстроенно провел рукой по волосам.

— Хватит с меня этого балагана. Кора, ты встретишься с Мерлином в Банчори. — Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Далзил опередил ее:

— Никаких возражений! Арчи, Изобель ждет тебя в Стонхейвене.

Мой брат-засранец едва заметно кивнул. Он ни на кого не смотрел, когда поднялся и вышел из салона, задрав подбородок, который красовался на его круглом лице.

— Какая же он королева драмы, — пробормотала Кора. — Его запись в генеалогическом древе нужно поменять. «Арчибальд Искар Бернетт» превратится в «Примадонна века Бернетт». Или нет. «Величайшая дива Бернетт со времен рождения первого потомка с нашим ДНК».

Папа пропустил ее комментарий мимо ушей и повернулся ко мне.

— Тираэль, ты встречаешься с Эмиллем в центре. Он прибудет позже. Инцидент с Элин.

Я прислушался.

— Что с ней?

Рядом со мной хрюкнула бабушка Грир.

— От этой малышки у меня мурашки по коже. Нехорошие ощущения.

Моя мать бросила на нашу бабушку еще один неодобрительный взгляд, прежде чем наклониться, схватить Кораэль за руки и выдернуть ее из лежачего положения эмбриона.

— Ничего страшного, — ответил папа. — Она снова играла на скалах и получила небольшую травму. Эмилль вместе с ней у Ансгаров.

— Ладно. — Я отлепился от камина и уже почти вышел из салона, когда мать остановила меня.

— Тираэль, еще кое-что. — Ее взгляд встретился с моим. Серьезное, спокойное выражение, с которым она смотрела на меня, вызвало неприятное чувство. — Мира назвала мне дом, на который вы, ребята, должны сегодня обратить особое внимание.

— Который?

Ее взгляд сделался серьезным.

— Дом Рейнольдсов.

* * *

Вечер был безжалостным чудовищем. Он поглотил весеннее солнце, не оставив после себя ничего, кроме прохладных порывов. Они яростно трепали мои ноги, которые болтались в воздухе на высоте нескольких метров над землей. Я наблюдал за коттеджем на противоположной стороне улицы, построенным из простого камня. Доски забора высотой по колено отделяли его от «Роял Чайны». Сотрудник в красной футболке открыл дверь ресторана быстрого питания. Ворона присела на мусорный бак, прежде чем он ее спугнул.

Я отвел от них взгляд и посмотрел на средний эркер дома. Он выступал из крыши, покрытой зеленым остроконечным материалом. За занавесками виднелся изящный силуэт девушки, сидящей на кровати и читающей книгу. Я представил, как ее аккуратно подстриженные ногти следят за предложениями и как кончики каштановых локонов, завитых в разные стороны, спадают на ее плечи.

Я услышал Эмилля еще до того, как увидел его. Мои ноздри раздулись, когда его пальцы сомкнулись на выступе церковной башни. Буквально через мгновение острое лицо Эмилля появилось рядом со мной.

— Поработай над своей беззвучностью, — произнес я.

— Я тихий, как газель.

— Больше похоже на слона.

Эмилль рассмеялся. Он не сел рядом со мной, а стал балансировать на узком выступе.

— Бесшумны только те, кто боится нападения, Ти.

— Навык быть бесшумным дает тебе преимущества, — возразил я. — Это экономит твое драгоценное время и защищает от неприятных встреч.

— Ну, если ты так говоришь… — Эмилль прислонился спиной к крыше шпиля. Он достал из нагрудного кармана зубочистку и сунул ее между зубов, пока осматривал окрестности. — Тут что-нибудь было?

— Пока ничего.

— Ты в курсе, что дом Джейме не единственный?

— Я наблюдаю за всеми.

— Ты ни на что не смотришь, кроме Джейме.

Я закатил глаза и подтянул одну ногу, положив предплечье на колено. За занавесками я мог различить, как двигалась Джейме. Она закрыла книгу и встала с кровати, чтобы положить ее на прикроватный столик. Через несколько секунд свет погас.

— Ты же знаешь, что я чувствую, когда надвигается опасность, Эм.

— Мы все это чувствуем. Но это не значит, что мы должны быть менее бдительными. Если бы Мире было известно, что ты полагаешься только на свои инстинкты, она бы вырвала твои кишки.

— Я наблюдаю за всеми, — повторил я. Он фыркнул. Наступила тишина. Затем:

— Ты слышал о новенькой Иверсен?

— Да. — Ветер сдул мои волосы со лба. Большие глаза — голубые, как южное море под ярким солнцем, — доминировали в моих мыслях с тех пор, как она появилась. — И я не собираюсь говорить о ней.

Эмилль проигнорировал это.

— Я встречался с ней.

— Ага.

— Ты хочешь знать, что произошло?

— Нет.

— Элин упала со скалы. Опять. — Он выплюнул свою зубочистку и поймал ее указательным и средним пальцами. — Иверсен думала, что она мертва.

Впервые с тех пор, как он затронул эту тему, я прислушался.

— Видела ли она, как…

— Нет. — Он перевел взгляд на дорогу. — У нее была паническая атака из-за скал.

— Паническая атака из-за скал. — Я рассмеялся. — Эта девчонка — пустая трата времени.

В том, как Эмилль присел на корточки рядом со мной, уцепившись за выступ двумя пальцами, и в том, как ветер трепал пряди его волос, было что-то хищное.

— Ходят слухи, Ти. О вас обоих.

— Я не придаю значения слухам.

— Говорят, ты спас ее от моряка.

Церковный колокол начал звонить. Громкость была зашкаливающая. Эмилль поморщился и закрыл уши руками. Мой взгляд по-прежнему был прикован к дому Рейнольдсов. Когда колокола стихли, я провел рукой по волосам.

— Сплетнику этого маленького города не помешало бы заткнуться. Передай ему это, когда он свяжется с тобой в следующий раз.

Голова Эмилля повернулась влево. Прищурившись, он смотрел на тускло освещенную улицу, сканируя каждый миллиметр, его брови были плотно сдвинуты. Настороженность Эмилля заставила каждый нерв в моем теле напрячься.

— Я ничего не чувствую, — сказал я тихо, едва слышно, чтобы посторонние не могли расслышать ни звука. — В чем дело?

Эмилль все еще смотрел вдаль. Несколько секунд он оставался неподвижным, пока внезапно не опустил плечи и напряжение не покинуло его конечности.

— Порядок. Я думал, там кто-то есть.

Небрежным жестом Эмилль вытянул одну ногу. Его пальцы играли с застежкой-молнией пиджака, когда он наклонил голову в мою сторону под небольшим углом.

— Камрин видела вас.

Я фыркнул.

— Этой кошке нужно найти себе хобби.

— Прекрати, Ти. Она сказала мне, что ты был первым, кому она рассказала о том, что происходит на Кривом проспекте. И, по ее словам, ты бежал быстрее, чем изголодавшаяся собака, которой перед мордой покрутили костью. — Эмилль нахмурился. Кончиком зубочистки он ткнул в ткань кожаных брюк своего комбинезона. — В течение нескольких недель ты был раздражительным. Это началось после того, как нам стало известно, что она собирается приехать в Тихий Ручей. — Он посмотрел на меня в упор. — Что происходит между тобой и девчонкой Иверсен?

Когда я открыл рот, чтобы сказать, что мне наплевать на нее, леденящий кровь крик разрезал прохладный вечерний воздух.