Отец моего жениха

Алайна Салах, 2019

Я, Юля Живцова, вытянула счастливый билет – через три месяца выхожу замуж за самого популярного парня нашего университета Дмитрия Молотова. Он любит меня, я люблю его. Разве может что-либо омрачить наше безоблачное счастье? Оказалось, что может. Ведь в комплект предстоящего замужества входит прилет грозного Диминого отца, видного бизнесмена из Лондона, для знакомства с невестой сына. На время его визита нам предстоит жить под одной крышей, и это катастрофа, потому что помимо того, что этот мужчина выглядит как бог, он не намерен давать согласие на наш брак.

14

Юля

— Кто тебе сообщил об этом? Почему не позвонили мне? — отрывисто бросает Молотов, пока мы быстро шагаем по длинному коридору его офиса. Вернее, шагает он, а я бегу в попытке за ним угнаться.

— Звонила одногруппница Димы. Ему стало плохо на занятии, и она вызвала скорую. Он попросил позвонить ее мне и сказал, чтобы я передала информацию вам.

Последнее я только что придумала, чтобы успокоить отцовское эго Молотова-старшего. Злость на то, что он снова обвинил меня в желании заграбастать его деньги, быстро стерлась тревожным известием и тем, каким обеспокоенным Сергей Георгиевич выглядит.

По пути к выходу я ловлю на себе любопытные взгляды проходящих сотрудников, явно нашедших повод для офисных сплетен. Пусть думают, что хотят. Все, что сейчас имеет значение — это состояние Димы. Черт дернул меня поехать к Молотову именно сегодня, когда аппендикс Димы решил воспалиться. Аппендицит — это ведь не так страшно? Моему папе вырезали, но это было давно. Надо бы погуглить. Господи, надеюсь, с Димой все хорошо.

— Садись, — распоряжается Молотов, кивая в сторону своего брутального внедорожника и до того, как я успеваю взяться за ручку, неожиданно распахивает для меня дверь.

— Спасибо, — искренне благодарю его и быстро юркаю в салон.

В ту же секунду, как отец Димы оказывается на соседнем сиденье, автомобиль срывается с места, да так резко, что моя спина прилипает к спинке кресла. Рука сама тянется к ремню безопасности, чтобы пристегнуться. А олигарх-то гонщик.

Пока я перебираю в голове список вещей, которые могут понадобиться Диме в больнице, Молотов достает телефон и, потыкав пальцем в экран, прикладывает его к уху.

— Федя, у меня сын к тебе в больницу с аппендиксом попал. Я сейчас как раз еду. Возьми его состояние под личный контроль, ладно? Буду глубоко признателен.

От его спокойного твердого голоса паника внутри меня ослабевает, и я тихонько выдыхаю. Все-таки приятно, когда за дело берется мужчина. Я бы и сама со всем справилась, но все равно приятно.

Оставшуюся часть пути до больницы мы едем молча. Я вдыхаю терпкий парфюм Молотова, и меня то и дело тянет посмотреть на его руки, лежащие на руле. Не знаю, почему крупные смуглые кисти под белой манжетой так на меня действуют. Наверное, потому что они как из рекламы: большие, с выступающими венами, своим видом намекающие на то, что могут с легкостью свернуть мне шею. Снова преют подмышки и перехватывает дыхание. Ох уж эта тяжелая энергетика сильных мира сего. Может быть, существуют какие-нибудь курсы «Имиджа крутого олигарха», на которых обучают тому, как заставлять людей вокруг чувствовать себя неловко одним присутствием?

— Надо позвонить Снежане Борисовне, — вспоминаю я на подъезде в больницу. Молотов ничего не отвечает, лишь слегка кивает головой, как бы давая на то свое олигархическое одобрение.

Снежану новость о госпитализации сына приводит в полнейший шок. Она восклицает: «О боже, боже! Он наверняка грыз много семечек» и даже пару раз всхлипывает, после чего обещает примчаться в больницу сразу же, как закончится процедура обертывания.

Машина останавливается на парковке больницы, и мы с Молотовым, словно спецназ на задании, одновременно покидаем салон. И даже дверьми хлопаем в унисон.

Оказавшись за стеклянными больничными дверьми, я нахожу глазами стойку ресепшена и уже собираюсь атаковать бабульку, сидящую там, расспросами, но Молотов вдруг перехватывает мой локоть и тянет в противоположную сторону.

— Но там же… — я растерянно тычу в удаляющееся окно из толстого оргстекла, неуверенная, что олигарху из Лондона известны внутренние распорядки московских больниц.

— Просто следуй за мной, — негромко распоряжается Молотов, подтаскивая меня к лысеющему коренастому мужчине в добротном костюме. В голову некстати приходит мысль, что он похож на Эркюля Пуаро. Из сериала, конечно, а не на того жуткого мужика с кошмарными усами из недавней экранизации «Убийства в „Восточном экспрессе“».

— Спасибо, что встретил, Федь, — Молотов крепко пожимает Пуаро руку. — Как Дима?

Несмотря на спокойствие тона, в его голосе угадывается тревога, и я снова думаю, что Димин отец все-таки хороший. Меня недолюбливает, факт, но о сыне беспокоится.

— В порядке все, Сереж, не переживай, — добродушно басит мужчина. — Дело-то молодое. Операция пять минут назад закончилась. Проводил наш самый опытный хирург, Горунов, если знаешь такого. Как сын твой от наркоза отойдет, переведут в отдельную палату и сможешь навестить.

— Спасибо тебе, Федь. Есть еще одна просьба: пропуск мне нужен, чтобы с вашими цербершами седыми на ресепшене не ругаться.

— Сделаем, Сереж. Для тебя и для Снежаны, правильно понимаю?

Молотов бросает короткий взгляд в мою сторону и вновь смотрит на распорядителя пропусков.

— Три. Живцова Юлия Владимировна.

Божечки! И для меня сделают пропуск?

— Сделаем. И давай договоримся: никаких благодарностей, Сереж. Я и так твой должник по гроб жизни. Пойдемте, я вас проведу на нужный этаж.

Мы послушно идем за квадратной спиной мужчины к лифту, а я борюсь с желанием обнять Молотова и извиниться за все, что я ему наговорила. Я всегда ценила в людях великодушие, и то, что Димин отец проявил его по отношению ко мне, кажется мне невероятным и от этого вдвойне ценным.

— Спасибо большое вам, — трогаю его за локоть, когда серебристые створки лифта закрываются. — За пропуск и за то, что все так устроили с Димой. Я это очень ценю.

Молотов ничего не отвечает, лишь опускает взгляд на мою ладонь на своей руке, отчего я мгновенно заливаюсь краской и ее отдергиваю. Идиотка, Юля. Почему сразу убрать не могла?

Мы проводим в больничном коридоре около сорока минут, прежде чем нам говорят, что мы можем войти в палату.

Лежащий на койке Дима выглядит как человек, перенесший операцию. То есть хреново: лицо цвета его любимого сыра с плесенью, губы серые.

— Как ты? — осторожно беру его за руку. — Я волновалась. Вернее, мы оба волновались. Я и твой папа.

Я оглядываюсь на Молотова, стоящего за моей спиной, и немного отодвигаюсь, освобождая место рядом.

— Было так больно, — Дима страдальчески кривится. — Затошнило. Думал, в ресторане рыбу тухлую подсунули, а оказалось — аппендицит.

— Главный врач больницы взял дело под личный контроль. Все будет в порядке, — подает голос Молотов. — Думаю, дня три-четыре, и тебя отпустят.

— Пять или семь, — вздыхает его сын. — Так хирург сказал.

— Лежи сколько нужно, Дим. Главное, чтобы все зажило. Твой папа для нас пропуска сделал. Буду приходить к тебе каждый день. И ты мне список напиши, что тебе привезти, ладно? А по поводу еды я у лечащего врача уточню.

— Сынок!!! — раздается театральный визг за нашими спинами. — Как же тебя так угораздило?

Мы с Молотовым, следуя традиции синхронности, оборачиваемся, чтобы взглянуть на источник шума: Снежану, пахнущую как шоколадная фабрика и выглядящую так, словно где-то поблизости проходит дискотека.

— Семечки. Это все семечки, — причитает она, втискиваясь между нами. — Юля, срочно выкинь эту дрянь, ты меня поняла?

А пока я думаю, при чем здесь семечки и почему она так уверена, что я пичкаю ими Диму, она склоняется к нему и начинает безостановочно гладить его лицо.

— Бедненький мой сыночек. В такой клоповник тебя привезли.

С плача Ярославны она вдруг резко переходит на деловой тон и объявляет:

— Сереж, надо в Израиль отправить Димку на реабилитацию. У нас лечить не умеют — глазом не успеешь моргнуть, как инвалидом сына нашего оставят. Слышал, животы с тряпками зашивают? Я с ним поеду, буду следить…

— Снежана, не пори чушь, — раздраженно отзывается Молотов. — Здесь прекрасные врачи, а аппендицит — неприятная, но рядовая операция, и никакая реабилитация в Израиле после нее не нужна.

— Вот ты снова, Сереж, на сына сквозь пальцы…

— Снежана, — звучит короткое предупреждение, и женщина, надув губы, замолкает.

Нет, все-таки не зря я подозревала, что Снежана Борисовна набитая дура. Дура и есть. Молотов все организовал, пока она на обертывании валялась, а она поездку в Израиль себе за счет сына выколачивает.

Все мои последующие попытки заговорить с Димой не увенчиваются успехом, потому что Снежана нависает над ним, как коршун над птенцом.

— Ладно, Дим, — улыбаюсь сквозь зубы, — приду к тебе завтра перед занятиями. Напишешь, что тебе нужно, и я привезу.

Я чувствую на себе пристальный взгляд Молотова-старшего, пока наклоняюсь, чтобы поцеловать Диму в щеку, и в ту же секунду решаю, что в Барвихе ночевать я сегодня не останусь. Провести пять дней в одном доме с отцом Димы… это… в общем, не могу я.

Я выхожу за дверь, оставив Диму купаться в лучах непрекращающейся трескотни Снежаны и молчаливой заботы его сурового отца, и набираю Марине. Она на пару с одной девчонкой из университета арендует небольшую однушку, и я рассчитываю напроситься к ней на ночь. А дальше что-нибудь решу.

— Марин, возьми меня сегодня к себе, а? — жалобно блею в трубку. — Дима в больнице, а я с Молотовым в одном доме боюсь оставаться.

— Не, подруга. Соррян, но не могу. У меня сеструха из Ижевска на три дня погостить приехала.

Вот дерьмо.