Темные отражения. В лучах заката

Александра Бракен, 2014

Неизвестный вирус поразил детей и подростков. В живых остался только каждый десятый. Но кто они теперь – изгои, запертые в лагерях? Все еще люди? Или мутанты, наделенные сверхспособностями? Руби не мечтала о суперспособностях, но теперь они у нее есть. И каждый день с их помощью она спасает других и выживает сама. Рискуя жизнью, Руби отправляется на поиски информации о страшной эпидемии, которая сломала жизнь миллионам людей и расколола страну на два лагеря. Пережив в Нью-Йорке атаку правительственных войск, Руби и группа сопротивленцев продолжают борьбу. По всей стране тысячи детей с необычными способностями томятся в заточении. Они должны обрести свободу. Руби сделает всё, чтобы помочь тем, кого любит.

Глава первая

Чем дальше я удалялась от центра города, тем длиннее становились тени. Мой путь лежал на запад, навстречу заходящему солнцу, которое словно сжигало остаток дня. Именно за это я ненавижу зиму — кажется, будто ночь наступает все раньше и раньше, поглощая свет. Выпачканное смогом небо Лос-Анджелеса было покрыто мазками темно-фиолетового и пепельно-серого.

В других обстоятельствах, пробираясь в наше новое укрытие через несложную геометрию улиц, я была бы благодарна за дополнительное прикрытие. Однако обратившиеся в руины дома — последствия недавней бомбардировки, огороженные территории лагерей и военные посты, груды поджаренных электромагнитным импульсом, теперь бесполезных, брошенных машин основательно изменили облик города. И достаточно было углубиться в эти развалины метров на триста, чтобы окончательно заблудиться. Световой шум, порожденный агрессивной иллюминацией мегаполиса, теперь исчез. И во время ночных вылазок нам приходилось ориентироваться на далекие огни военных конвоев.

Я быстро просканировала взглядом пространство вокруг, одновременно проверяя карман куртки: убедиться, что фонарь и табельный пистолет на месте. И за то, и за другое я была обязана рядовой Моралес, хотя использовать трофеи можно было только в случае крайней необходимости. Я никому не позволю выследить меня — заметить, как я бегу в темноте. Я обязана вернуться на базу.

Час назад рядовой Моралес не повезло — отправившись в одиночку патрулировать автостраду, она попалась мне на пути. Еще только всходило солнце, а я уже укрылась за перевернутой машиной, наблюдая, как вспыхивает, словно электрическая дуга, залитая непрерывным потоком искусственного света эстакада. Я считала, сколько крошечных фигурок в униформе каждый час проходят по ближайшему ко мне участку, пробираясь туда и обратно между грузовиками и армейскими джипами — в качестве дополнительного барьера машины были припаркованы бампер к бамперу. У меня сводило мышцы, но я боролась с желанием переместиться в другое место.

Мучения оказались не напрасными. Один солдат — и я получила все необходимое для того, чтобы невредимой вернуться на базу. Но, главное, что теперь я знала, как мы можем наконец-то — наконец-то — убраться к черту из этого проклятого города.

Прежде чем перебраться через кучу кирпичей, которая когда-то была фасадом отделения банка, я пару раз оглянулась и, стиснув зубы, зашипела от боли, оцарапав ладонь о какой-то острый обломок. Я раздраженно отшвырнула этот предмет — металлическую букву «К», отвалившуюся от вывески — и тут же пожалела об этом. Лязг и скрежет эхом отразились от ближайших зданий, почти заглушив еле слышные голоса и осторожные шаги.

Я бросилась вглубь того, что еще осталось от операционного зала, и прижалась к земле, скорчившись за ближайшей стеной.

— Чисто!

— Чисто…

Осторожно высунувшись, я увидела на другой стороне улицы солдат и насчитала двенадцать шлемов. Военные рассыпались в разные стороны, распахивая каждую дверь с выбитыми стеклами, проверяя офисные здания и магазины. Укрытие? Я осмотрелась по сторонам и, быстро оценив перевернутую, обгорелую мебель, рванулась к письменному столу из темного дерева и скользнула под него. Скрежет обломков, раздавшийся снаружи, заглушил мое собственное неровное дыхание.

Мои ноздри горели от едкого дыма, запаха обугленной плоти и бензиновой вони, но я не двигалась, прислушиваясь к голосам, пока они не стихли. Оставаясь настороже, я выбралась из-за стола и, не разгибаясь, передвинулась к выходу. Патрульный отряд был по-прежнему в поле моего зрения: они все еще проверяли развалины зданий на нашей улице, но я уже не могла ждать — ни минутой дольше.

Когда я погрузилась в память женщины-солдата и склеила воедино нужные кусочки информации, то почувствовала, будто у меня с души наконец свалился огромный бетонный блок. Она показала уязвимые места в оборонительных сооружениях вдоль автострады так четко, будто отметила их на карте толстыми черными штрихами. После этого мне оставалось только стереть себя из ее памяти.

Я знала, что бывшие агенты Детской лиги придут в бешенство от того, что мое участие действительно сработало. Их собственные операции заканчивались неудачами, количество еды, которую им удавалось доставать, постоянно уменьшалось. Все это время Коул упорно убеждал их отпустить в город меня, чтобы я тоже попыталась. Разрешение было получено, но при условии, что я пойду одна — чтобы больше никого не поймали. Мы уже потеряли двух агентов, которые, отправившись в город, где-то прокололись.

Я всегда была предельно осторожной, но я начинала впадать в отчаяние. Настало время действовать, или военные возьмут нас измором.

Армия США и Национальная гвардия создали непреодолимую преграду вокруг делового центра Лос-Анджелеса, используя развитую систему автострад. Эти извивающиеся бетонные монстры стянули внутреннюю часть города тугим кольцом и душили нас, отрезав от остального мира. Трасса 101 блокировала путь с севера и с востока, магистраль I-10 — с юга, а шоссе 110 — с запада. Возможно, у нас был шанс ускользнуть, если бы мы ушли сразу, как только выбрались на поверхность из-под обломков нашей штаб-квартиры. Но… Вспоминая об этом, Толстяк всегда говорил, что мы были контужены. Удивительно, что кто-то вообще был способен двигаться, добавлял он в заключение.

Я должна была это сделать. Я должна была заставить нас идти вперед, снова собрав воедино. Должна, если бы перед глазами не возникало его лицо, навсегда оставшееся в темноте. Я прижала ладонь внешней стороной к глазам, борясь с приступом тошноты и с острой болью, пронзившей голову. Подумай о чем-нибудь еще. О чем угодно. Эти головные боли были невыносимы — намного хуже, чем те, которыми обычно заканчивались мои попытки управлять своими способностями.

Останавливаться нельзя. Не обращая внимания на распухшие ноги, я пустилась бежать. От учащенного дыхания болело горло, усталые веки наливались свинцом, но адреналин заставлял меня двигаться вперед, хотя временами казалось, что я вот-вот упаду и отключусь. Я не могла вспомнить, когда последний раз мне удавалось уснуть глубоким, крепким сном, чтобы позабыть о кошмаре, который поджидал нас наяву.

На дорогах пузырился растрескавшийся асфальт, громоздились кучи цементной крошки, которую солдатам еще предстояло расчистить. Тут и там глаз выхватывал яркие цветные пятна: красные туфли на высоком каблуке, сумочка, чей-то велосипед — все брошенное и забытое. Еще какие-то почерневшие и обгоревшие предметы вышвырнуло взрывом из окон соседних домов. Пустынная картина разрушения вызывала тошноту.

Перебегая через следующий перекресток, я мельком бросила взгляд вдоль Олив-стрит. Мое внимание привлекло сияющее светлое пятно на Першинг-сквер, в трех кварталах отсюда. На месте парка был разбит лагерь для интернированных лиц, который поспешно соорудили здесь, хотя руины зданий еще тлели. В нем оказались те, кто, к своему несчастью, работал неподалеку, когда президент Грей отдал приказ нанести удар по Детской лиге и по Федеральной коалиции — небольшой группе объединившихся против него бывших государственных деятелей. Считалось, что так он решил ответить на недавнюю попытку покушения, в котором были замешаны одна или обе упомянутые группы. Мы следили за каждым из таких лагерей, рассчитывая найти Кейт и тех, кто ушел вместе с ней. И мы видели, как множится количество задержанных — обычных гражданских лиц, которых удерживали там против их воли.

Но Кейт не было нигде. Если ей и агентам, покинувшим перед атакой Штаб, не удалось выбраться из города, они прятались так хорошо, что даже мы не могли их обнаружить, хотя использовали экстренные протоколы связи.

Еще один немногочисленный военный конвой — гул радиостанций и рев шин — обнаружился совсем рядом — за два квартала. Поглотив разочарованный вдох, я спряталась за кузовом внедорожника, выжидая, пока солдаты не пройдут мимо — их сапоги поднимали в воздух облачка бледно-серой пыли. После чего, выбравшись из укрытия, я снова перешла на бег.

Мы — Лига или то, что от нее осталось — каждые несколько дней перемещались на новое место, никогда не задерживаясь на одном складе надолго. Когда мы совершали вылазки в поисках еды или воды или отправлялись наблюдать за лагерями военнопленных, при малейшем намеке на то, что кто-то мог сесть нам на хвост, мы уходили. И, конечно, это было правильно. Но я поймала себя на том, что не помню, в каком месте сейчас обосновалась наша группа.

Когда я наконец добралась до восточной части города, здесь стояла такая тишина, что это безмолвие действовало на нервы сильнее, чем симфония пулеметного огня и звуков перезаряжаемого оружия, которая наполняла воздух вблизи Першинг-сквер. Я крепко сжала в руках фонарик, но все равно не могла заставить себя его включить — даже когда врезалась локтем в оштукатуренную стену. Я взглянула на небо: новолуние. Конечно.

Тревожное предчувствие, то самое, которое уже не первую неделю поселилось у меня на плече, нашептывая на ухо темные мысли, теперь превратилось в клинок, пылавший в моей груди. Медленно погружаясь в мою плоть, он разрывал ее на части. Я откашлялась, пытаясь очистить легкие от отравленного воздуха. Выбежав на очередной перекресток, я заставила себя остановиться и забилась в нишу в стене — туда, где раньше стоял банкомат.

«Глубоко вдохни, — приказала я себе. — По-настоящему глубоко». Я попыталась встряхнуть кистями рук, чтобы сбросить напряжение, но ощущение опасности никуда не делось. Закрыв глаза, я слышала, как где-то вдалеке стремительно рассекает воздух вертолет. Какое-то шестое чувство — чутье, которое изводило и не давало успокоиться — подталкивало меня свернуть на Бэй-стрит, а не продолжать идти по Аламеда-стрит до перекрестка с Севенс-стрит. Последний маршрут позволял быстрее добраться до нашей нынешней базы, расположенной между Джесс-стрит и Санта-Фе-авеню, чтобы как можно быстрее передать остальным информацию, выработать план и убраться отсюда.

Но если кто-то следил за мной и шел по моим следам, я смогу избавиться от них на Севенс-стрит. Мои ноги сами решили за меня и понесли на восток, по направлению к реке Лос-Анджелес.

Через полтора квартала изнурительного бега я заметила тени, которые двигались по Матео-стрит в направлении к Севенс-стрит. Я резко остановилась, выбросив руки вперед, чтобы схватиться за почтовый ящик, чтобы не позволить инерции вынести меня на середину улицы.

Я резко выдохнула. Слишком близко. Вот что происходит, когда забываешь притормозить и убедиться, что улица действительно безопасна. Я потерла виски, ощутив, как в них бьется мой бешеный пульс. По лбу растекалось что-то теплое и липкое, но сейчас было не до таких мелочей.

Пригнувшись как можно ниже, я двинулась дальше, стараясь понять, куда направляются эти солдаты. Они подошли слишком близко к нашей базе. Но если я смогу сбить их со следа, то, возможно, мне даже удастся их опередить. И, вернувшись в укрытие, я успею предупредить остальных, чтобы сматывались.

Но солдаты вдруг… остановились.

Дойдя до угла перекрестка, они подошли к разбитому фасаду бывшего магазина — похоже, когда-то в нем продавали товары для дома, — переступили через разбитые витрины и вошли в помещение. Я услышала смех, голоса… И кровь застыла у меня в жилах.

Это были не солдаты.

Я подкралась к магазину, в темноте провела рукой по стене, пока не нащупала оконный проем, и присела рядом.

–…где ты это нашел?

–…Отличная штука, приятель!

Снова смех.

— Боже, никогда не думал, что буду так чертовски рад увидеть бублики.

Я заглянула в окно. Трое наших агентов — Фергюсон, Гейтс и Сэн — сидели на корточках, а перед ними лежала небольшая кучка продуктов. Гейтс, бывший спецназовец, с такой силой рванул пакет с картофельными чипсами, что чуть не порвал его пополам.

У них есть еда. У меня это в голове не укладывалось. Они ее едят там. Я просто не могла в это поверить. Я была настолько ошарашена увиденным, что пришлось переваривать по одной мысли за раз.

Они не собираются приносить еду остальным.

Неужели то же самое происходило всякий раз, когда агенты устраивали очередную вылазку? Они были так убедительны, настаивая на том, что сами должны отправляться за припасами. Себе я объясняла это страхом: если кого-то из детей схватят, пленный обязательно выдаст нынешнее местоположение группы. Но может, настоящая причина была в другом? Может, они хотели забрать все лучшее из того, что найдут?

От охватившей меня холодной, ледяной ярости пальцы скрючились, как когти. Обломанные ногти впились в ладони — к тошнотворному чувству добавилась вспышка боли.

— Боже, это великолепно, — протянула Сэн.

Это была здоровенная тетка — высокая, с накачанными мышцами, туго обтянутыми упругой, плотной кожей. На ее лице всегда было такое выражение, будто… будто она знала больше других, все самые страшные секреты, потому что сама была их частью. Если она и снисходила до разговора с кем-то из нас, детей, то, в основном, чтобы, рявкнув, приказать нам заткнуться.

В наступившей тишине я ждала продолжения, и с каждой секундой во мне разгорался гнев.

— Нам нужно возвращаться, — проговорил Фергюсон, приготовившись подняться на ноги.

— Все в порядке. Даже если Стюарт попытается что-то сделать, там есть Рейнолдс, который позаботится о том, чтоб он больше не вякал.

— Я больше беспокоюсь о…

— Пиявке? — подхватил Гейтс, утробно захохотав. — Ею мы займемся потом. Если она вообще вернется.

Это заставило меня поднять брови. Пиявкой только что назвали меня. Это было нечто новое. Мне давали прозвища и похуже, но сейчас меня оскорбило предположение, что я не смогу пробраться туда и обратно, не будучи пойманной.

— Она намного ценнее других, — возразил Фергюсон. — Это только вопрос…

— Это вообще не вопрос. Она не подчиняется нам, а значит, она — помеха.

Помеха. Я прижала кулак ко рту, чтобы справиться с гневом. Я знала, как Лига обходилась с «помехами». И я знала, как я сама обошлась бы с агентом, который рискнет.

Сэн откинулась назад, опираясь руками о пол.

— Так или иначе, план остается прежним.

— Хорошо. — Гейтс смял пакет от чипсов, которые только что сожрал. — Сколько из этого отнесем им? Я бы не отказался от еще одного бублика…

Пачка соленой соломки и пакет с булочками для хот-догов. Вот что они собирались принести семнадцати детям и тем агентам, которые вынуждены были работать няньками, пока остальные отправлялись на разведку и за едой.

Увидев, что эти трое собираются встать, я вжалась в стену, ожидая, пока агенты перешагнут через витринное окно и дойдут до перекрестка. Сжимая кулаки, я двинулась следом за ними, держась на значительном расстоянии, пока перед нами наконец не замаячило здание склада.

Собираясь перейти последнюю улицу, Сэн подняла зажигалку над головой — так, чтобы пламя мог увидеть агент, дежуривший на крыше. В ответ послышался тихий свист: путь свободен.

Я побежала, нагнав Сэн, которая уже стояла у пожарной лестницы, собираясь последовать за остальными.

— Агент Сэн! — хрипло прошептала я.

Женщина резко обернулась. Одной рукой она ухватилась за перила, другая дернулась к кобуре с пистолетом. И только сейчас до меня дошло: пока я шла за ними, все это время моя рука тоже сжимала пистолет в кармане куртки.

— Что?! — бросила она, махнув Гейтсу и Фергюсону, чтобы те поднимались дальше.

Не рада меня видеть, да?

— Мне нужно кое-что вам сообщить… Это… — Я надеялась, что Сэн примет дрожь в моем голосе за страх, а не за еле сдерживаемый гнев. — Я не могу доверить такую информацию Коулу.

Ага попалась! Ее зубы сверкнули в темноте.

— И что же это за сведения? — спросила агент.

И тогда я тоже улыбнулась. А потом вломилась в ее сознание, и мне было наплевать, если оно распадется на части. Я прорывалась сквозь воспоминания о койках, тренировках, штаб-квартире, агентах, отбрасывая ненужные картинки быстрее, чем они успевали сформироваться в моем восприятии. Я чувствовала, как женщина дрожит под натиском моей атаки.

Выхватив один из образов, я сразу поняла, что нашла! Сэн представляла это так ярко, продумав настолько отвратительно хорошо, что даже я недооценивала, на что она была способна. Все в этой идее фальшиво блестело, как разогретый воск. В поле зрения возникали машины, а в лицах, наполовину скрытых кляпом, я узнавала детей, что ждали нас наверху. Военная форма цвета хаки. Черная форма. Сделка.

Вынырнув на поверхность, я задыхалась, хватая воздух, а легким не хватало кислорода. Меня хватило на то, чтобы изменить ее память, и подложить фальшивое воспоминание о том, что произошло за последние минуты. Я не стала ждать, пока женщина придет в себя, и, оттолкнув ее, начала карабкаться по лестнице.

«Коул! — Мысли путались, и у меня темнело в глазах. — Мне нужно рассказать Коулу».

И убраться подальше от агента Сэн прежде, чем я поддамся пугающему искушению всадить в нее пулю прямо здесь и сейчас.

Потому что таким, как она, было мало воровать еду и угрожать нас бросить, если мы не будем вести себя тише, двигаться быстрее, успевать за остальными. Сэн хотела разделаться с нами раз и навсегда — передать той единственной группировке, которая, как она думала, сможет действительно нас контролировать.

А на полученное вознаграждение она планировала нанести новый удар.