Оборванные нити. Том 3

Александра Маринина, 2013

Судмедэксперт Сергей Саблин – человек кристально честный, бескомпромиссный, но при этом слишком прямолинейный – многим кажется грубым, с тяжелым характером. Да что там многим – всем, включая родную мать и любимую женщину. Но для врача Саблина истина – главное, на сделки с совестью он не идет, чем бы его ни приманивали и чем бы ни грозили люди, заинтересованные в тех или иных выводах вскрытия…

Часть шестая

Глава 1

К Новому году Саблин получил неожиданный подарок от областного Бюро судмедэкспертизы:

— Есть хороший парень, образование медицинское, работал у нас экспертом-биологом, прошел трехмесячную специализацию по общей экспертизе, хочет заниматься экспертизой живых лиц. То, что вам надо, — радостно гудел в трубке голос одного из руководителей областного Бюро. — У вас же на амбулаторном приеме полный провал, насколько я знаю?

Это было больным местом Сергея Саблина. На амбулаторном приеме работала только одна молоденькая эксперт, которая не справлялась с валом работы, поэтому спешила, освидетельствования проводила поверхностно, а заключения составляла наспех, кое-как. Амбулаторный прием — работа не менее кропотливая, чем исследование трупов, только вдобавок еще приходится изучать множество медицинских документов. Найти эксперта на живой прием и занять вторую ставку Саблину никак не удавалось, и это стало его постоянной головной болью.

— А тут человек сам рвется на живой прием, никакой работы не боится, трудяга, каких мало, и в документах копаться тоже любит. Вообще, Сергей Михайлович, я бы советовал вам присмотреться к нему, вы ведь уже два года в должности начальника, а до сих пор работаете без заместителя. Непорядок это, не годится так.

— Но я могу оставить Бюро только на Сумарокову, у нее достаточно опыта и квалификации, — возразил Сергей, — а она отказывается от должности зама, я ей сколько раз предлагал. Да и возраст у нее, она о пенсии подумывает.

— Вот-вот, — одобрительно крякнул областной чиновник, — и я о том же. Кадры нужно подбирать и расставлять. А Вихлянцев вполне может вам понравиться в качестве будущего заместителя, толковый, грамотный, трудолюбивый, организованный. И на Крайний Север хочет попасть, у вас все-таки зарплаты ого-го! Рядовой эксперт получает больше, чем начальник областного Бюро. Так что запомните: Юрий Альбертович Вихлянцев. Ну как, присылать?

— Конечно, — обрадовался Саблин.

Насчет должности заместителя начальника Бюро он еще подумает, а вот то, что представится возможность залатать дыру на «живом» приеме, — это очень даже здорово!

Юрий Альбертович Вихлянцев появился сразу после новогодних каникул. Был он строен, привлекателен и энергичен. О том, почему не захотел больше работать в отделении судебно-биологической экспертизы, рассказывал Саблину с насмешливой откровенностью:

— Понимаете, там одни женщины, самого разного возраста и степени привлекательности, и я — единственный мужик среди них. Разведен, возраст у меня самый подходящий практически для любой из них, от двадцати пяти до пятидесяти пяти, вот они и устроили на меня самую настоящую охоту. Можете себе представить, какая обстановка царит в коллективе, где два десятка женщин интригуют по поводу одного мужчины? Да застрелиться легче, чем это терпеть! Бесконечные склоки, подставы, сплетни… Я и подумал: ну что я тут сижу, сперматозоиды под микроскопом считаю и варюсь в этом котле взаимной ненависти и постоянных склок? И работа не такая уж привлекательная, и обстановка ужасная. Вот и решил, что лучше буду заниматься экспертизой живых лиц. Мне это гораздо интереснее, да и с медицинскими документами работать мне нравится.

Саблину было немного странно слушать, как человек сам о себе такое рассказывает: все бабы из-за него, дескать, передрались. Вроде как хвастается. Но присмотревшись к Юрию Альбертовичу, он понял, что тот не хвастался, а просто честно рассказывал о том, что было, не считая нужным привирать и выдумывать какие-то несуществующие причины.

— Вы же понимаете, мне нужно было в любом случае менять специальность, потому что если бы я остался биологом, то мне пришлось бы работать в женском коллективе всегда, даже если бы я каждый год переезжал в другой город и переходил в другое бюро, — говорил он. — Пока я был женат, у меня проблем не было, а как только развелся — так и началось, никакой жизни не стало.

Сергей смотрел на него и думал о том, что Вихлянцев, пожалуй, не преувеличивает: он действительно дьявольски красив. Немудрено, что женщины по нему с ума сходят. И насчет возраста он очень точно отметил: достаточно молод, чтобы быть привлекательным для женщин моложе себя, и достаточно зрел, чтобы быть интересным для женщин старше себя. Почему-то совсем некстати вспомнилась Каширина: когда Ольга говорила о том, что Татьяна Геннадьевна проявляет к Саблину женский интерес, он отбрасывал эти мысли на том единственном основании, что она, как ему казалось, значительно старше. А может быть, возраст не имеет такого уж большого значения? Глядя на Вихлянцева, как-то не сомневаешься в том, что им может заинтересоваться женщина за пятьдесят, а ведь он, Саблин, даже и постарше нового эксперта, на целых четыре года постарше…

— Ну и финансовый вопрос, конечно, не последнюю роль играет, — продолжал между тем Юрий Альбертович. — У меня двое детей, и я хочу помогать бывшей жене их растить. А у вас надбавки северные, да экологические выплаты, да доплаты из муниципального бюджета огромные. Не стану кривить душой и делать вид, что для меня это не важно. Важно.

В этот момент он по-настоящему понравился Сергею. На Север все ехали за деньгами, это ни для кого не было секретом, но почему-то большинство стеснялось в этом признаваться. А ради чего, если не ради большой зарплаты, имело смысл терпеть жизнь в условиях, в которых жизнь, собственно говоря, невозможна? Вернее, она возможна только для субэтноса, то есть для народности, прожившей в этой климатической зоне не одну сотню лет. А уж житель средней полосы России к пребыванию в Заполярье был ну никак не приспособлен. Говорить о деньгах и о желании их заработать как-то вообще не принято в том поколении, к которому принадлежали и Вихлянцев, и сам Саблин, и искренность нового сотрудника мгновенно расположила Сергея.

— А в морге работать сможете? — спросил он, надеясь на то, что в случае ухода Сумароковой на пенсию удастся сохранить уровень экспертной работы в танатологии.

Юрий Альбертович задумался, потом кивнул:

— В принципе можно, но мне интереснее заниматься освидетельствованием живых лиц.

Саблин вспомнил, что Вихлянцев в самом начале разговора упомянул о своей любви к анализу медицинской документации. Нет, решительно этот сотрудник ему нравится! Отделение судебно-медицинской экспертизы потерпевших, обвиняемых и других лиц получит, наконец, нормального заведующего.

Это отделение, которое в сокращенном варианте принято было называть отделением освидетельствования живых лиц, или, если еще короче, амбулаторным приемом, находилось далеко от основной базы Бюро, в центре Северогорска, в городской поликлинике. В принципе можно было бы организовать помещение для отделения и в здании Бюро, при условии наличия отдельного входа и полной изолированности от помещения морга, но об этом следовало думать в тот момент, когда строилось здание, а теперь уж заниматься перестройками было поздно. К тому же расположение амбулаторного приема в поликлинике позволяло решать множество насущных задач, поскольку в самой поликлинике можно было сразу же пройти необходимые обследования и консультации у врачей-специалистов для подтверждения наличия телесных повреждений и более точного определения степени их тяжести. Сергей помнил, как это было устроено в Москве, и не переставал изумляться идиотизму чиновников от здравоохранения: потерпевший, избитый и травмированный, приезжает на освидетельствование, ему эксперт дает направление в поликлинику по месту жительства на рентген или консультацию специалистов, человек со сломанными, к примеру, ребрами, рукой или ногой вынужден как-то добираться до этой поликлиники, зачастую причиняя себе еще больший вред нахождением в переполненном общественном транспорте, поскольку деньги на такси найдутся далеко не у каждого. И пройдя обследование, он в отделение экспертизы уже не возвращается, потому что мысль о еще одном этапе передвижения по городу приводит в ужас. В лучшем случае потерпевший приедет в отделение и привезет рентгенограмму или заключение специалиста, когда поправится или хотя бы будет лучше себя чувствовать, то есть спустя недели, а то и месяцы. В худшем случае — не приедет вообще, и экспертиза, для завершения которой эти документы необходимы, так и останется незаконченной. Незавершенные экспертизы и исследования скапливались в великом множестве в регистратуре амбулаторного приема и в самих кабинетах экспертов. Иногда документы терялись или приходили в негодность, и это становилось поводом для служебных расследований и организационных выводов. В Северогорске расположение отделения «живого» приема было весьма удачным, однако имело один недостаток: находилось далеко от руководства Бюро, что сильно затрудняло текущий контроль.

До прихода Вихлянцева на амбулаторном приеме работал один врач — молодая сотрудница, кроме того, были два медрегистратора и санитар. Понятно, что с работой был полный завал. Саблин неоднократно пытался перевести на «живой» прием кого-нибудь из танатологов, но желающих не находилось: слишком большой объем работы, напряженный график, необходимость постоянно задерживаться после официального окончания рабочего дня, а ведь именно сокращенный рабочий день и был столь привлекателен для женщин-экспертов, имеющих семьи: танатологи заканчивали работу в 15.00, врачи амбулаторного приема — в 15.45.

Юрий Альбертович полностью оправдал все авансы, выданные ему руководством областного Бюро: был работоспособным, организованным, никогда не жаловался на переработку, хотя задерживался в отделении каждый день как минимум часа на два-три, а то и больше. Сотрудницы амбулаторного приема смотрели ему в рот и выполняли все указания, будто заряженные его позитивной энергией. Одним словом, появление Вихлянцева в качестве завотделением резко повысило производительность и значительно уменьшило сроки производства экспертиз по медицинским документам.

Сергей, который до назначения Вихлянцева раз в неделю в обязательном порядке посещал отделение амбулаторного приема, смог наконец вздохнуть свободно и избавить себя от траты времени на выполнение этой обязанности: Юрий Альбертович сам регулярно приезжал в Бюро, докладывал о состоянии работы и обсуждал с Саблиным сложные случаи и механизмы образования той или иной конкретной травмы. Он не строил из себя всезнайку и никогда не стеснялся признаться в том, что чего-то не знает, и попросить проконсультировать.

Спустя несколько месяцев Вихлянцев настолько расположил к себе сотрудников Бюро, что сначала Изабелла Савельевна, а за ней и секретарь Светлана начали твердить Саблину: лучшей кандидатуры на роль заместителя начальника Бюро ему не найти.

И Сергей решил рискнуть. В мае он уехал в Санкт-Петербург, оставив Вихлянцева исполняющим обязанности начальника Северогорского Бюро судебно-медицинской экспертизы.

* * *

В Санкт-Петербурге именно в мае, когда у Саблина был отпуск, проходил цикл по той проблеме, которая очень интересовала Сергея. И он, не встретив понимания в областном Бюро, решил сам оплатить учебу и пройти трехнедельное повышение квалификации, потратив на это отпуск.

Разумеется, Лена в восторге не была.

— У тебя отпуск в такое замечательное время! — кричала она в телефонную трубку, когда Сергей объявил, что летит не в Москву, а в Петербург. — Мы могли бы поехать куда-нибудь! Дашку можно оставить с моей мамой, а мы с тобой могли бы съездить или на море, или в Париж, например, я давно мечтала…

— Мне нужно пройти обучение, — сухо твердил Сергей, стараясь не взорваться.

— Ну, хорошо, если тебе так приспичило учиться, нашел бы какую-нибудь учебу в Москве, дома бы побыл, с семьей. Дочь уже скоро забудет, как ты выглядишь! У тебя есть жена, между прочим, и дом, о котором нужно заботиться. О ребенке я уже вообще молчу, ты, по-моему, и не помнишь, что он у тебя есть. Ну Сереженька, — она перешла на плаксивый просительный тон, — ну пожалуйста, приезжай домой, а? Поучишься здесь где-нибудь, а мы будем зато ходить вместе в рестораны, погуляем, в гости пойдем. А то все знают, что у меня муж вроде как есть, а никто его никогда не видел. Все уже думают, что я вру и никакого мужа у меня нет. Как раз в конце мая у нас в школе Последний звонок, и традиционно все педагоги собираются на сабантуйчик, и все, между прочим, с мужьями приходят, одна я как не знаю кто… А так мы вместе придем, и все увидят, какой у меня муж! И у подруги моей день рождения как раз в мае, придем с тобой вместе, пусть все обзавидуются.

Он все-таки взорвался.

— Лена, в Санкт-Петербурге проводится учеба по той проблеме, которая важна для моей работы, — с холодной яростью проговорил он. — Если тебе нравится получать от меня каждый месяц деньги, тебе придется терпеть все, что происходит, чтобы я мог эти деньги зарабатывать.

Денег Лена хотела. А вот терпеть не хотела. Поэтому бросила трубку, на звонки не отвечала, сама не звонила и вообще дулась и всячески «давала понять», что смертельно обижена и даже оскорблена таким пренебрежением: какая-то там учеба, важная для какой-то там работы, для ее мужа интереснее, чем совместное появление перед ее подружками и знакомыми.

Осенью Даше должно было исполниться семнадцать лет. Еще год — и она станет совершеннолетней. К этому времени девочка закончит школу, поступит, бог даст, в институт, а не поступит — работать начнет. В любом случае у Саблина появится моральное право развестись. И тогда он сможет жениться на Ольге.

Осталось ждать, в сущности, совсем немного. Всего-то полтора года.

* * *

Три недели учебы пролетели быстро, и Саблин отправился в Северогорск, не заезжая в Москву: с Леной он так и не помирился. Надо заметить, не сильно-то и старался, несколько раз позвонил, наткнулся на ее холодный тон и с облегчением почувствовал себя вправе тоже обидеться. Обижаться, конечно, не стал, но и звонить больше не пытался.

Юлия Анисимовна, узнав, что сын в Москву не приедет, расстроилась. Но, видимо, быстро поняла, в чем дело: Лене она звонила постоянно и наверняка услышала в ее тоне или в ее ответах едва сдерживаемую обиду и на Сергея, и на всю семью.

— Я не могу не повидаться с тобой, — сказала она. — Если ты не планируешь заехать домой, то я приеду к тебе в Питер.

Сергей был рад, что можно и с матерью встретиться, и с Леной не общаться. Юлия Анисимовна приехала на один день, и Сергею показалось, что мать заметно постарела за то время, что они не виделись.

— Папа не очень хорош, — с грустью призналась она. — Что-то он совсем сдал. Жаль, что вы не повидаетесь в этот раз. Он скучает по тебе, сынок.

Первым порывом было все-таки съездить в Москву, побыть у родителей, но мысль о том, что нужно будет жить в одной квартире с Леной и ложиться с ней в одну постель, показалась чудовищной. А если не жить дома? Приехать, явиться к родителям, провести у них несколько дней и уехать. Ленка и не узнает ничего. Но это означает признаться матери, что брак не просто дал трещину — он разваливается на части, если уже не развалился полностью. И терпеть ее понимающие укоризненные взгляды: дескать, я тебя предупреждала, я тебе говорила, что она для тебя не подходит, вот видишь, я оказалась права, а ты был не прав, когда мне не верил. Нет, такого Сергей не хотел.

Лучше он проведет остаток отпуска с Ольгой, выспится, наваляется всласть на диване, начитается, насмотрится своих любимых вестернов и наездится на байке — сейчас самый сезон для этого. Можно будет даже Шушу засунуть в рюкзак и взять с собой на природу, пусть псина погуляет, на мир посмотрит, а то ведь, наверное, кроме столба с веревкой возле хибары и саблинской квартиры, и не видела ничего в этой жизни. Ну, еще окрестные улицы, по которым ее выгуливали Саблин и Ольга. Не бог весть какое разнообразие впечатлений.

Шушу они с Ольгой старательно пролечили, она заметно повеселела, обросла шерстью, поправилась и радовала их своим цепким умом, понятливостью и дружелюбным нравом. Хотя и Сергей, и Ольга отчетливо видели: собака стремительно стареет, и все случится уже совсем скоро.

Остаток отпуска Сергей провел именно так, как запланировал. Разумеется, он каждый день звонил в Бюро Светлане и выслушивал от нее полную сводку происшествий: кто взял больничный, кто опоздал или ушел с работы раньше времени, какие трупы поступили для проведения исследований или экспертизы, кто с кем вступил в конфликт и даже в каком месте здания Бюро перегорела лампочка. На Вихлянцева Светлана не жаловалась и каждый раз говорила:

— У нас все нормально, Сергей Михайлович, отдыхайте спокойно.

Его то и дело подмывало позвонить Юрию Альбертовичу, но Сергей каждый раз одергивал себя: если хочешь проверить, как человек работает, дай ему возможность работать. Пусть делает так, как считает нужным, а ты потом оценишь результат. Нечего вмешиваться. Доверил человеку исполнять твои обязанности — вот и пусть исполняет.

В назначенный день Сергей Саблин появился в Бюро и был приятно удивлен тем, что в его кабинете не оказалось ни малейшего следа присутствия Вихлянцева. Все выглядело в точности так, как было в его последний перед отпуском день.

— Света, а где Юрий Альбертович сидел? — спросил он озадаченно.

— Здесь, а где же еще?

— Но все выглядит так, словно его тут не было, — заметил Саблин. — На столе ни один предмет не передвинут.

— Так он за вашим столом и не сидел, — пояснила секретарь. — Он вот тут сидел, на стульчике для посетителей, я ему из приемной столик отдала, на котором у меня чайник с чашками для гостей стоит, вот он на нем бумаги разложит и сидит, как курица на жердочке. Я ему предлагала за ваш стол сесть, а он отказывался.

— Почему?

— Говорил, что это неприлично. Неудобно ему было, неловко. Ваш стол — это ваш стол, а я, говорит, никакой не начальник, а просто временно исполняю обязанности, и за столом настоящего начальника мне сидеть не полагается.

Саблин пожал плечами и начал доставать бумаги из сейфа. Но деликатность Вихлянцева мимо его внимания не прошла.

Юрий Альбертович появился спустя полчаса с подробным отчетом обо всем, что произошло за истекший период. Налаженная Саблиным работа Бюро судмедэкспертизы никаких сбоев пока не давала. Единственным упущением Вихлянцева оказалось то, что он не проверял акты исследований и экспертиз, которые сам Саблин, как и обещал когда-то своим сотрудникам, читал в обязательном порядке и очень внимательно и частенько заставлял по многу раз переделывать.

— Но вы мне этого не поручали, — виноватым голосом произнес Вихлянцев. — Я понимал, что это нужно делать, но поскольку вы ничего мне об этом не сказали, я не счел возможным вмешиваться в работу экспертов. Я подумал, что вы просто не уверены в моей квалификации, потому и не поручили мне проверять акты.

Ну что ж, Саблин, сам виноват. Забыл. Твое упущение. А в целом Юрий Альбертович показал себя вполне готовым к выполнению функций заместителя начальника Бюро. «Вот еще раз оставлю его исполнять обязанности во время моего следующего отпуска, посмотрю, как он будет проверять акты, и если меня все устроит — сообщу в областное Бюро, что можно назначать мне заместителя», — решил он.

* * *

— Теперь ждите.

Ветеринар выбросил в мусорную корзину пустую ампулу и сочувственно посмотрел на Сергея. Был он немолод и повидал на своем веку не один десяток хозяев, провожающих своих питомцев.

Сергей вышел из кабинета, держа на руках Шушу. Где бы присесть? Здесь, в коридоре, где сидят в очереди на прием люди с болеющими, но живыми кошками, собаками, хомячками и птичками? Нет, исключено. Кажется, с тыльной стороны здания он видел скамейку…

Скамейка был грязной, видно, те, кто ею пользовался, предпочитали отчего-то садиться на спинку и ставить ноги на сиденье, но Саблину было наплевать на чистоту джинсов. Он сел, устроил Шушу поудобнее, подложив руку ей под голову, и попытался заглянуть в собачьи глаза, уже полуприкрытые и мутнеющие. Хотел было поговорить с ней в последний раз, пошептать что-нибудь ласковое, успокаивающее, чтобы она не боялась, но в горле встал ком, мешающий издавать звуки.

Он впервые в жизни почувствовал движение смерти. Та смерть, которая стояла у него за спиной в секционной, была язвительной, насмешливой и неподвижной. Она просто стояла, наблюдая за тем, как врач разбирается с результатами ее деятельности. Ей было, в общем-то, все равно, она свою задачу выполнила и в момент вскрытия была абсолютно безвредной, тихой. Сторонний наблюдатель, не более того.

Сейчас она пришла и стала гладить обмякшее тело Шуши, примериваясь, с какой стороны начать забирать ее. Сергей кожей чувствовал ее присутствие, ее дыхание, которое, вопреки ожиданию, оказалось вовсе не смрадным. Оно было прохладным и пахло льдом. «Разве у льда есть запах?» — мелькнуло в голове.

Страха не было. Не было ничего, кроме боли от рвущихся ниточек, связывавших две души: его и собачью.

— Пусть ей не будет больно, — прошептал Сергей, обращаясь неизвестно к кому.

На самом деле он знал, с кем разговаривает, но не хотел себе в этом признаваться.

— Пусть она не поймет, что происходит. Пожалуйста, ты же можешь, ты умеешь сделать так, чтобы существо покинуло этот мир спокойным и счастливым. Ну пожалуйста, я прошу тебя…

Прохладное дыхание, которое он ощущал справа, там, где находились хвост и задние ноги собаки, переместилось влево, туда, где на руке Сергея лежала голова Шуши с уже почти закрывшимися глазами. Смерть решила пощадить ее, не наступать медленным постепенным параличом сначала нижних конечностей, потом верхних, изматывая осознанием невозможности ничего изменить. Она переместилась к мозгу. Сергей не отрывал взгляда от морды Шуши. Глаза закрылись, дыхание становилось все реже…

Она была такой теплой, и шерсть шевелилась под дуновением ветра, и невозможно было поверить, что больше никогда… Внезапно Сергей почувствовал, что смог продохнуть. Он больше не ощущал присутствия смерти. Она ушла. Сделала свое дело, сделала хорошо, на совесть, аккуратно, быстро, щадяще, и ушла.

Он наклонился к голове Шуши, поцеловал ее в морду, прошептал:

— Девочка моя, до свидания.

По лицу текли слезы, но Саблин их не чувствовал.

* * *

Две недели Саблин ходил с черным лицом и разговаривал сквозь зубы. На работе сотрудники старались не попадаться ему на глаза: никто, кроме Светланы, не знал о том, что Шушу пришлось усыпить, и все боялись, что плохое настроение начальника связано с их персональными промахами. Светлана же, предупрежденная Саблиным, молчала, как партизанка, и на вопросы о том, почему шеф не в духе, только молча пожимала плечами.

— Саблин, так нельзя, — говорила ему Ольга. — Ты позволяешь себе распускаться. Соберись, пожалуйста.

— Ну как ты можешь! — негодовал он. — Неужели тебе не жалко собаку? Не думал, что ты такая черствая.

— Я не черствая, Саблин, — вздыхала она, — я рациональная. Когда ты брал собаку с неизвестно какой наследственностью, ты должен был предполагать, что у нее может быть не все в порядке. Когда ты брал собаку, прожившую долгое время в плохих условиях, ты обязан был предполагать, что у нее может оказаться масса болезней. И наконец, когда ты брал собаку неизвестного тебе возраста, ты не имел права не подумать о том, что она может оказаться очень старой и долго не проживет. Ничего неожиданного не случилось. А ты почему-то оказался не готов к такому исходу. Все произошло совершенно закономерно. Это закон жанра.

И он не мог в глубине души не признать, что Ольга права. Сергей и сам от себя не ожидал, что будет так болезненно переживать смерть Шуши. Оказалось, что и у него есть слабое место.

Постепенно все вернулось в свою колею, он успокоился и перестал кидаться на окружающих. Шуши не стало в конце лета, а к середине осени Саблин переключил внимание на непонятный ему случай: гибель на производстве молодого рабочего Алексея Вдовина.

Трагедия произошла во время дежурства Виталия Николаевича Филимонова, который так и продолжал работать в отделении экспертизы трупов. Конфликт, возникший у него с Саблиным в самом начале работы Сергея в должности начальника, вроде бы сгладился, Виталий Николаевич работал хорошо, во всяком случае, проявлений недобросовестности с его стороны не отмечалось. Следуя правилу о том, что труп вскрывает тот эксперт, который осматривал его на месте обнаружения, случай Вдовина был расписан Филимонову, который сказал, что ничего сложного тут нет, парня задавило машиной на производстве.

Саблин занялся текущими делами, а через некоторое время спустился в секционную: он периодически устраивал такие «контрольные» набеги для проверки работы танатологов. Филимонов проводил исследование трупа молодого рабочего. Описание наружного осмотра было уже закончено, и санитар вскрывал полости тела. На грудной клетке погибшего спереди, справа от фишеровского разреза и примерно на уровне печени, виднелись темно-красные небольшие ссадины неправильной формы.

— Что-нибудь нашли, Виталий Николаевич?

— Немного ссадин спереди и сзади, — ответил эксперт, — ребра на ощупь сломаны справа и слева, полное брюхо крови.

— Печень? Или селезенка?

— Похоже, и то, и другое.

«Значит, тупая травма груди и живота, разрывы органов, обильное внутреннее кровотечение, кровопотеря как причина смерти, — прикинул мысленно Саблин. — Сдавление тела между какими-нибудь механизмами, либо, как вариант, переезд колесом через тело».

— А что случилось, Виталий Николаевич? Как это произошло?

— Да понятия не имею, — равнодушно бросил Филимонов.

— Как это? — удивился Сергей. — Вы же выезжали на место происшествия.

— К моменту нашего приезда труп уже вынесли во двор, я его там и осматривал, он на носилках лежал. Работяги правил не знают, они не в курсе, что труп на месте происшествия перемещать нельзя до приезда милиции, вот и вынесли.

— А внутри что? Не были?

— Зачем? Туда следователь ходил с криминалистом, мне там делать нечего.

В принципе судебно-медицинский эксперт не обязан осматривать все место происшествия, его задача — осмотр трупа. Эксперт, пожалуй, прав, ничего сложного или необычного в этом случае нет, и дополнительный контроль со стороны начальника Бюро — так называемый контроль третьего уровня — здесь не требуется.

В конце дня Светлана принесла Саблину на подпись свидетельство о смерти Алексея Вдовина, выписанное экспертом Филимоновым. В качестве причины смерти стояло «обильная кровопотеря, разрыв печени, селезенки, правого легкого, сочетанная травма груди и живота». В коде обстоятельств Виталий Николаевич указал «контакт с тупым предметом», категория и род смерти не установлены. И это тоже не вызвало вопросов у Саблина: категория смерти — насильственная или ненасильственная, и род смерти — убийство, самоубийство, несчастный случай, это понятия юридические, они к компетенции судебно-медицинского эксперта не относятся. Эксперт должен установить только причину смерти, а уж обстоятельства, которые эту причину вызвали, устанавливаются в ходе следствия совсем другими специалистами.

Прошло около двух недель, прежде чем заключение Филимонова по случаю Алексея Вдовина оказалось законченным и попало на проверку к Саблину. Сергей читал внимательно, стараясь вникнуть. В общем-то он Филимонова уже не особо контролировал, поскольку тот работал без явных проколов, но его заинтересовал сам случай: что же там такое случилось? В механизме травмы Виталий Николаевич указал, что «травма возникла от воздействия тупого твердого предмета (предметов)». Обычный шаблонный ответ, эксперты частенько к нему прибегают. Но ведь это смерть на производстве! И поскольку в таких случаях обязательно проводятся и служебные расследования, и проверки материалов правоохранительными органами, механизм следовало расписывать подробно и очень конкретно. Эту часть заключения следовало непременно переделать. Сергей сделал на полях заключения пометку красным фломастером и дочитал до конца. В последнем пункте экспертного заключения указывалось наличие в биожидкостях из трупа дезоморфина, кодеина и димедрола. Получается, погибший парень в момент смерти находился в состоянии наркотического опьянения. Дезоморфин и кодеин в сочетании — это явный признак того, что парень употреблял кустарный наркотик, изготовлявшийся в домашних условиях самими наркоманами и известный под названием «крокодил». Но он же видел тело, своими глазами смотрел, и никаких следов от инъекций на видимых участках не заметил. Хотя, впрочем, нынче наркоман пошел изобретательный, колются в такие места, которые постороннему глазу недоступны — под язык, в мошонку, между пальцами. Если такие следы и были, то Филимонов должен был при наружном осмотре их найти. Саблин вернулся к разделу «Наружные телесные повреждения» и снова просмотрел его. Нет, никаких упоминаний об обнаруженных следах инъекций. Впрочем, и это тоже ничего не доказывает, ведь известно, что наркоманы используют инсулиновые шприцы с тончайшими иглами, оставляющими совсем незаметные следы. Но все-таки эти следы должны быть выявлены экспертом, если он не халтурит. Неужели Филимонов пропустил? Нужно более тщательно контролировать его. Если в крови погибшего есть наркотические вещества, то должен быть и способ, которым эти вещества были в организм введены.

Смерть на производстве в состоянии наркотического опьянения Саблину видеть не доводилось, основная масса погибших на рабочих местах состояла из тех, кто злоупотреблял алкоголем.

Он вызвал Филимонова и спросил, почему механизм травмы не описан детально.

— Так там же все ясно, — спокойно ответил Виталий Николаевич, — парень был в состоянии наркотического опьянения, это отказной материал, уголовного дела нет, выплаты компенсации родственникам тоже нет. Кому нужны наши медицинские подробности?

Какая-то правда в его словах была. Если человек погибал на производстве в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, то никакие денежные компенсации родственникам погибшего не выплачивались.

— Виталий Николаевич, — Сергей решил постараться быть сдержанным, — я не увидел в вашем заключении ответа на вопрос: что произошло? Это была транспортная травма? Или падение с высоты? Или пострадавшего били?

Филимонов изобразил мимическими мышцами нечто вроде размышления.

— Я думаю, там имела место транспортная травма.

— Какая именно?

— Ну, например, переезд колесом автомобиля или погрузчика какого-нибудь. Или, может, прижало машиной к стене.

— Например? — с угрозой переспросил Саблин. — Или может? Может, переезд, а может, и придавливание? Виталий Николаевич, вы судебно-медицинский эксперт или неграмотная бабка на завалинке? Вы врач первой категории, и вы обязаны при исследовании конкретно определить вид травматического воздействия, направление действия травмирующей силы, последовательность повреждений.

Эксперт молчал, всем своим видом демонстрируя терпеливую готовность переждать бурю и свести начальственный разнос к мирным переговорам. Ничто не могло поколебать его добродушия и спокойствия.

— Где в акте указано, на каком уровне тела, на какой высоте от подошв расположены повреждения? — продолжал Сергей. — А если это не переезд лежащего человека, а наезд? Человек находился в вертикальном положении и был придавлен к какому-нибудь предмету. Такое может быть?

— В принципе да, — согласился Филимонов.

— Если «в принципе да», то на какой высоте происходило придавливание? Где это зафиксировано? Откуда это видно? — Он потряс взятыми за уголки страницами заключения. — Ниоткуда это не видно, потому что в вашем заключении этого нет. По высоте расположения повреждения можно впоследствии четко привязаться к конкретному транспортному средству и доказать, что травма нанесена именно им. Вам этого никто никогда не объяснял?

— Сергей Михайлович, ну что вы так разволновались? Я же вам сказал: уголовное дело не возбуждали, значит, проверка закончилась отказным материалом. Ну будет в заключении указано, на какой высоте расположены повреждения, и что? Никто же все равно разбираться не станет и никакое транспортное средство искать и идентифицировать не будет. Да и тело уже захоронено, так что…

— Вот именно! — Саблин повысил голос. — Тело захоронено. И если откроются обстоятельства, которые дадут основания для возбуждения уголовного дела, то повторного исследования и измерения уже не проведешь. Вы хотя бы это понимаете? Вы понимаете, что крайними окажемся мы, а конкретно — я, начальник Бюро, потому что это я недосмотрел за экспертами, а теперь их халтура выходит всем боком и не дает возможности расследовать дело! Ну что, прикажете стоять у вас над душой на каждом вскрытии, чтобы вы делали все, как полагается? Мы с вами опять возвращаемся к тому, с чего начали три года назад? Возьмите свое заключение и переделайте механизм. Опишите его, как положено.

На лице Филимонова впервые за все время разговора мелькнула растерянность. Описать, как положено? Так положено-то с результатами измерений, а их нет…

— А как писать? — неуверенно спросил он.

Сергей вздохнул и потер переносицу.

— Напишите, что травма возникла в результате сдавления тела пострадавшего между тупыми твердыми массивными предметами на уровне нижней части грудной клетки и верхнего этажа брюшной полости, что привело к возникновению множественных переломов ребер, размозжению печени, селезенки, к разрыву нижней доли правого легкого… и так далее.

Филимонов забрал акт и ушел. На следующий день утром Саблин подписал второй экземпляр переделанного документа, что означало: исследование завершено и начальником Бюро проверено. Акт был отправлен в регистратуру.

Прошло еще какое-то время, недели полторы-две, и заглянувшая в кабинет секретарь Светлана сказала, что к Саблину на прием просится какая-то женщина по фамилии Вдовина. Сергей сразу понял: мать погибшего на руднике парня. Или родственница.

Вера Владимировна Вдовина была невысокой крепко сбитой женщиной с удивительно ясным лицом и огромными заплаканными глазами. Говорила она тихим голосом, без надрыва, словно за месяц, прошедший после гибели сына, выплакала все силы. В следственном комитете отказали в возбуждении уголовного дела по факту гибели Алексея Вдовина и объяснили матери, что парень сам виноват, поскольку находился в состоянии наркотического опьянения. То же самое Вере Владимировне повторили и на комбинате, когда отказали в выплате денежной компенсации за погибшего сына.

— Алеша был на стажировке на комбинате, — говорила Вдовина, — он учился в колледже, хорошо учился, шел на «красный» диплом. И наркотиков никогда не употреблял, я в этом уверена. Я не понимаю, как так могло получиться…

Такие разговоры Сергей слышал за годы своей работы множество раз. Стоило родственникам пострадавшего прочитать в заключении, что обнаружены наркотические или сильнодействующие вещества, они приходили с требованиями все перепроверить, потому что этого просто не может быть, и их мальчик (или девочка) никогда в жизни не употреблял ничего сильнее анальгина при зубной боли, и был хорошим, честным и порядочным. В подавляющем большинстве случаев эти люди не кривили душой, они действительно не знали, что их ребенок наркоман, ведь если порой можно себе позволить выпить в присутствии родителей, то уж уколоться или иным каким способом «заширнуться» на глазах у мамы с папой не позволяет себе никто. Пристрастие к наркотикам перед семьей обычно все-таки не афишируют.

И тем не менее Саблину было ужасно жаль эту тихую милую женщину.

— Вы могли не знать, — участливо объяснял он. — Очень многие родители не знают о том, что их дети употребляют наркотики.

Вдовина смотрела на него прямо и как-то простодушно.

— А знаете, мне сказали, что вы, может быть, деньги взяли за то, чтобы так написать в заключении, — сказала она вдруг. — Чтобы комбинату не пришлось выплачивать мне компенсацию. У них компенсации очень большие, им просто жалко отдавать такие большие деньги. Сергей Михайлович, это правда? Вам заплатили? Вы скажите только «да» или «нет», мне это важно. Мне не нужны деньги, я хорошо зарабатываю, мне не нужна их компенсация, но я хочу спокойно смотреть людям в глаза. Мне все вокруг говорят: что же это вы, Вера Владимировна, наркомана вырастили! Все ведь уже знают, ни от кого ничего не скроешь. Бывший муж звонил с материка, кричал, что я сына погубила своим воспитанием, все сюсюкала с ним, книжки умные читала вслух, хорошему учила, а надо было пороть и наказывать.

Она помолчала, продолжая глядеть прямо в лицо Саблину.

— Я не хочу, чтобы память о моем сыне была опорочена. Я не верю, что он был наркоманом. Алеша был хорошим добрым мальчиком, умным и порядочным, его очень любили друзья, его любила замечательная девушка, они собирались пожениться в будущем году. Я не могу смириться с тем, что о нем будут думать и говорить плохо.

Было видно, что она с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться.

— Хорошо, — решительно произнес Сергей, — я попробую все еще раз проверить.

Он не был уверен, но что-то подсказывало ему, что Вера Владимировна не ошибается: ее сын Алеша не был наркоманом. А комбинат, на котором развернул бурную деятельность друг детства Петя Чумичев, играет в свои финансовые игры. Но для любого вывода нужны доказательства.

Вдовина ушла, а он попросил принести ему из регистратуры акт исследования трупа ее сына и еще раз внимательно перечитал результаты дополнительного исследования. Штатный эксперт-химик Бюро в тот период находился в отпуске, и исследование проводила совместитель — заведующая химико-токсикологической лабораторией наркологического диспансера, врач высшей категории, имеющая стаж работы больше двадцати лет. Ошибиться она никак не могла, ну ни при каких условиях! «Может, аппаратура засбоила?» — подумал Сергей. Других объяснений он придумать не смог, поскольку в судебно-химических исследованиях почти совсем не разбирался.

Выход был только один: потихоньку, не привлекая внимания, отправить материал от трупа Алексея Вдовина в судебно-химическое отделение областного Бюро. Но с момента завершения исследования прошло больше месяца, пусть и ненамного, но все-таки больше тех самых тридцати суток, в течение которых полагается хранить остатки биологического материала. По истечении месяца биоматериал можно было утилизировать. И если с материалом от трупа Вдовина произошло именно это, то теперь уже невозможно будет ни перепроверить что бы то ни было, ни исправить.

Но ему повезло: материал — кровь, моча и желчь от трупа Алексея Вдовина — до сих пор оставался в холодильнике судебно-химической лаборатории. Дабы не рисковать (а вдруг уже завтра кому-нибудь взбредет в голову проверить холодильник и почистить его, освободив от подлежащих утилизации материалов?!), он попросил главную медсестру Бюро изъять материал из холодильника судебных химиков и положить в другой холодильник, в котором хранились различные биологические реактивы и сыворотки, выдаваемые лаборантам-биологам.

— Но там же стерильный материал! — возражала главная медсестра. — Я не могу поместить туда биоматериал, это противоречит инструкции!

— Упакуйте стерильно и положите куда-нибудь в уголок, — велел он и, понизив голос, добавил: — Пожалуйста. Для меня.

Он понимал, что нарушает все мыслимые предписания и инструкции. Кровь — инфекционно-опасная субстанция. И не только потому, что умерший мог быть инфицирован чем-либо, но еще и потому, что кровь, особенно если она подгнившая, является великолепной питательной средой для развития микробов. Поэтому по санитарно-эпидемиологическим нормам полагается весь окровавленный материал сжигать, а флакончики, в которых хранилась кровь, обжигать и только после этого выбрасывать в мусорный контейнер. И уж ни в коем случае не ставить в один холодильник со стерильными препаратами.

Вообще утилизация материалов, остающихся после проведения исследований, была одной из самых неприглядных сторон работы судебно-медицинской экспертизы. Для исследований при вскрытии нарезаются кусочки от печени, почек, желудка, кишечника, легких и мозга, из них изготовляются препараты для гистологов, сами препараты после завершения исследования сдаются в архив, а то, что осталось, хранится положенный месяц, а затем передается в морг. В морге остатки складывают в пакет, который кладется в гроб с каким-нибудь «безродным» невостребованным трупом и захоранивается или кремируется вместе с ним. И хотя Сергей Саблин знал об этом с первого же дня работы в судмедэкспертизе, думать об этом ему до сих пор было неприятно.

* * *

Он позвонил в областное Бюро заведующей судебно-химическим отделением.

— Хочу перепроверить работу моего химика, — солгал он на голубом глазу. — Что-то сомнения у меня появились.

— Хорошо, — легко согласилась завотделением, — выписывайте направление на исследование и присылайте с оказией биоматериал.

— Только вы сами сделайте, ладно? — попросил Сергей. — Я вашей квалификации доверяю, все-таки вы кандидат наук. А то мало ли что… Не хотелось бы человека понапрасну обижать. Уж если вы придете к тем же выводам, что и он, я буду спокоен за его квалификацию, а если нет, то с чистой совестью уволю.

— Ох, крутой вы мужик, Сергей Михайлович, — засмеялась завотделением из областного Бюро. — Чуть что — сразу увольняете. Добрее надо быть, кадрами не разбрасываться, а то совсем один в своем Бюро останетесь. Хорошо, уговорили, проведу исследование сама, а для контроля еще своего лучшего эксперта попрошу, пусть тоже сделает, чтоб уж вы могли быть абсолютно уверены.

Ее слова о кадрах и о том, что он может остаться в своем Бюро один, Саблин мимо внимания не пропустил и выводы сделал. Стало быть, его методы руководства не всем по душе пришлись, и в областное Бюро поступают жалобы на начальника. Пока что этим жалобам хода не дают и Саблина не дергают, но ведь рано или поздно придет час, и… Впрочем, незачем сейчас об этом думать. Думать надо об Алеше Вдовине и о том, был он наркоманом или все-таки нет.

Он выписал направление на судебно-химическое исследование биологических материалов от трупа Алексея Вдовина и стал ждать подходящего случая, чтобы переправить пакет в областной центр. Для этого годился не каждый человек, который в принципе мог бы стать курьером: нельзя допустить, чтобы в Бюро или на комбинате узнали о том, что он затеял.

Ждать оказию пришлось около недели. Пакет с направлением и материалами был отправлен в областное Бюро, а дней через десять заведующая судебно-химическим отделением позвонила Саблину и сказала, что заключение готово.

— Как вам передать его? Я бы по электронной почте прислала, но у нас сканер сломался, а без печати это не документ, — пояснила она. — Может, по факсу?

— Давайте по факсу, — согласился он. — А само заключение я придумаю, как у вас забрать. Только почтой не высылайте, хорошо?

Если заключение придет почтой, оно попадет в регистратуру, и вся саблинская комбинация выйдет наружу. А время для этого пока еще не настало. Судя по всему, завотделением прекрасно все поняла.

— Ох, Сергей Михайлович, Сергей Михайлович, — проговорила она, — все-то у вас с закавыками, все-то у вас с вывертами. Не думала я, что вы такой интриган.

Получив заключение на факсу, Сергей впился глазами в строчки резюмирующей части судебно-химического исследования: в представленном биологическом материале от трупа Вдовина А. Н. не обнаружены следующие вещества и их метаболиты… Далее перечислялось несколько десятков лекарственных, наркотических, сильнодействующих, психотропных и иных токсических веществ. Стало быть, никакого дезоморфина, кодеина и димедрола в биоматериале от трупа Вдовина обнаружено не было.

Это было официальное экспертное заключение, на которое можно было открыто ссылаться, поскольку начальник городского Бюро судмедэкспертизы имеет полное право осуществлять контроль и в рамках этого контроля проводить повторные исследования и перепроверять заключения своих экспертов в вышестоящих организациях. Теперь можно было разговаривать с Вдовиной.

Конец ознакомительного фрагмента.