Смерть и немного любви

Александра Маринина, 1995

В одном из загсов Москвы раздается выстрел, в результате которого убита невеста. В тот же день, с интервалом в два часа, в другом загсе происходит аналогичная трагедия. Расследуя эти таинственные убийства, Анастасия Каменская выясняет, что многие невесты накануне получили письма с угрозами, но никто из них почему-то не обратился в милицию…

Глава 3

Юрий Коротков сочувственно смотрел на Настю. Лицо ее было напряженным и сосредоточенным и никак не походило на лицо молодой жены в день свадьбы.

— Надо же, какая тебе невезуха подвалила, — приговаривал он, слушая ее рассказ.

— Да что мне, я-то жива-здорова и даже замуж вышла, а вот невесте той… — вздыхала она.

День был по-летнему теплым, и в распахнутые настежь окна врывались звуки музыки, торжественных слов и поздравлений. На улице, прямо перед входом в загс расставили столы и проводили импровизированные бракосочетания. В помещении загса работала оперативная группа и эксперты, людей катастрофически не хватало, потому что опросить нужно было всех, кто присутствовал в загсе в момент убийства, а было их немало, около пятидесяти человек.

— Юра, мне надо уехать, — робко сказала Настя, взглянув на часы. — У нас ресторан заказан, семьи ждут.

— Конечно, без тебя мы не справимся, — пробурчал Коротков. — Езжай, невеста, и не морочь себе голову. Или ты чего-то недоговариваешь?

— Юра, я тебе скажу кое-что, только ты отнесись к этому спокойно, ладно?

— Хорошее начало, многообещающее. Валяй.

— Ты помнишь дело Петричец?

— Изнасилование в Печатниках? Помню.

— Ты помнишь основного подозреваемого Артюхина?

— Это у которого потом алиби оказалось? Помню.

— Вчера выяснилось, причем совершенно случайно, что алиби было ложным. Свидетельница, которая как случайная прохожая подтвердила, что Сергей Артюхин в момент совершения преступления находился в другой части города, оказалась его любовницей, с которой он уже давно знаком. Я предупредила Артюхина, что сообщу о нашей с ним встрече следователю в понедельник. А сегодня утром я получила письмо со словами: «Не делай этого. Пожалеешь».

— А ты, как водится, сделала. Угадал?

— Угадал. Причем сделала это через десять минут. Артюхин об этом знать не мог, поэтому вполне обоснованно считал, что его предупреждение было своевременным. А сегодня в десять утра я на улице встречалась с Костей Ольшанским, и это мог увидеть тот, кому интересно.

— За каким, извини, лешим ты встречалась с Костей?

— Письмо ему отдала, чтобы экспертам передал.

— Балда ты, Аська! Ты хоть понимаешь, что подставилась?

— Теперь понимаю.

— Теперь? Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, Юрик, что моя очередь на регистрацию была десятая. Но мы попросили, чтобы нас расписали быстренько, без всех этих церемоний, прямо в комнате у инспекторов. И в назначенное мне время, в 12.15, в свадебный зал пошли не мы с Лешкой, а пара, у которой номер очереди был одиннадцатый. Вернее, не пошла, а только должна была идти. Потому что невесту из этой пары как раз и застрелили.

— Так.

Коротков поднялся с низкого кресла и со стоном распрямил затекшие ноги. Потом подошел к Насте вплотную и встал, возвышаясь над ней угрожающей громадой.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — свирепо произнес он. — И после такого оптимистичного вывода ты собираешься куда-то ехать? Ты в своем уме, подруга дорогая? Если девушку убили по ошибке, вместо тебя, то где гарантия, что не будет второй попытки?

— Не пугай меня, я уже и так напугана, но мозги у меня пока что от страха не отшибло. Если убийца метил в меня, но ошибся, значит, это точно не Артюхин, потому что Артюхин знает меня в лицо. Скорее всего, он кого-то нанял. Если убийца успел удрать отсюда сразу же, то он совершенно точно не знает, что я жива. Если же не успел, то он и сейчас здесь, потому что примерно через десять минут после убийства все входы уже были под контролем. А коль он здесь, то уж до ресторана-то я всяко смогу доехать без приключений. Сейчас, когда фамилия потерпевшей на каждом углу произносится вслух, он уже понял, что ошибся, но сделать ничего не может — ни выйти отсюда, ни позвонить Артюхину.

— Не знаю, Ася, — задумчиво покачал головой Коротков. — Я бы на твоем месте не стал рисковать.

— Да и я не стала бы, Юрочка, но ведь нас ждут в ресторане. Восемь человек, родители Лешки, Дарьи, Саши и мои. Ну как это будет выглядеть, если приедут Саша с Дашей и Лешка без меня, а? Там мама, она специально на мою свадьбу из Стокгольма прилетела, я даже встречать ее вчера не поехала, думала, сегодня увидимся.

— В котором часу вас ждут?

— В два. А сейчас уже без двадцати.

— Ладно, черт с тобой, — вздохнул Коротков. — Тебя не переспорить. Возьми мой пистолет на всякий случай.

— С ума сошел! А не дай бог что случится? Как потом оправдываться будем, что ты мне свое оружие отдал, а я его взяла? Ведь голову оторвут.

— Ну конечно. А не дай бог что случится и тебе защищаться будет нечем? Головы все равно не сносить, что так, что эдак. Бери, мне спокойнее будет.

Настя поискала глазами кого-нибудь из своих. Через открытую дверь одного из кабинетов она увидела Чистякова, беседовавшего с приехавшим следователем. Саши нигде не было видно, зато неподалеку в кресле рядом с искусственной пальмой сидела грустная, всеми забытая Даша. Настю пронзила острая жалость к молодой женщине, которая так готовилась к своему самому главному празднику и которая вместо этого вынуждена была одиноко сидеть и наблюдать милицейскую суету вокруг свадебного трупа.

— Дашуня! — позвала она. — Можно тебя на минутку?

Даша тяжело встала и медленно пошла туда, где сидели Настя и Коротков. Глядя на ее осунувшееся лицо и темные полукружья под глазами, Настя вдруг поняла, что Даша устала и измучилась. Немудрено, попасть в такую передрягу, да еще на восьмом месяце! Ей бы полежать на удобной кровати, открыв настежь окно и задернув шторы, подремать часок, а она с шести утра на ногах, да вдобавок столько эмоций.

— Дашенька, прикрой нас на секундочку, и едем. Где Саша?

— Его какой-то дядька увел.

— Какой дядька?

— Маленький такой, с усами, в клетчатой рубашке.

— Это эксперт, — сказал Коротков. — Сейчас найду твоего братца. Даша, встаньте, пожалуйста, так, чтобы нас с Анастасией не было видно.

Даша послушно загородила их от посторонних взглядов. Воровато озираясь, Настя открыла сумочку, и Коротков быстро сунул туда пистолет, ловко вытащив его из плечевой кобуры.

— Порядок.

Юра быстро прошел в кабинет, где допрашивали Чистякова.

— Михалыч, отпусти человека, у него свадебный обед стынет.

Видя колебания следователя, он добавил:

— Отпусти, отпусти. Это молодой муж нашей Аськи. Если надо будет — из-под земли достанем.

Следователь с явной неохотой прервал беседу. Леша благодарно улыбнулся и вышел в холл, а Коротков помчался дальше, громко выкликая:

— Эксперт Саенко! Эксперт Саенко!

— Он вон там, — откликнулся кинолог, входя в холл со стороны черного хода с овчаркой на поводке.

Через минуту Александр Каменский присоединился к остальным, и в сопровождении Короткова они вышли на улицу.

— Как сядем? — спросила Настя, нерешительно переводя взгляд с Сашиной машины на машину Чистякова. Ей очень хотелось поехать вместе с Лешей, но оставлять брата и Дарью наедине она боялась. Саша знал о полученном утром письме и вполне успешно мог прийти к тем же выводам, что и она сама. Ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы он поделился своими соображениями с женой или с Чистяковым.

— Теперь уже… — начала было Даша.

Но Настя, сообразившая, что она сейчас скажет: «Теперь уже можно каждому со своей половиной», быстро прервала ее:

— Не будем нарушать традицию. Как два раза ехали, так и в третий раз поедем. Бог троицу любит.

Даша покорно села в машину к Чистякову, а Настя устроилась рядом с братом.

Некоторое время они ехали молча. Наконец Александр не выдержал:

— Ася, тебе не кажется, что…

— Кажется. И я прошу тебя, Санечка, пусть это будет казаться только нам с тобой. Ты утром обещал мне любую помощь и говорил, что я могу полностью на тебя рассчитывать. Говорил?

— Говорил. Что от меня требуется?

— Во-первых, молчать. Лешка не должен знать об этом, а Дарья — тем более. Они с ума сойдут от страха. Во-вторых, смотри в зеркало заднего обзора, не тащится ли кто за нами. В-третьих… Впрочем, нет. Третьего не надо.

— Почему? Говори, Ася, я все сделаю.

— В-третьих, запомни, что у меня в сумке лежит пистолет. Воспользоваться им я вряд ли смогу.

— Почему?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Растеряюсь, испугаюсь, да мало ли что… Привычки нет.

— Ты хочешь, чтобы им воспользовался я?

— Боже упаси! Ни в коем случае. Просто помни, что он у меня есть. И если что-то произойдет, следи, чтобы сумку у меня не вырвали или я ее сама где-нибудь не бросила. А то с меня станется с перепугу. Кстати, опять же, если что — помни, что сумкой, в которой лежит пистолет, можно достаточно эффективно бить по голове. Я точно не сумею этого сделать, а вот ты справишься.

Они подъехали к ресторану и сразу увидели своих родителей, оживленно разговаривающих у входа. Настя выскочила из машины и бросилась к матери, которую не видела несколько месяцев.

— Мамуля!

— Доченька! Поздравляю тебя! Алеша, иди сюда, дорогой мой!

Надежда Ростиславовна приподнялась на цыпочки и ласково ухватила Чистякова за волосы.

— Молодец, умница, Алешенька, заставил-таки Настю взяться за ум. Я всегда знала, что ты своего добьешься. Молодец!

Несколько минут были посвящены объятиям, поцелуям и поздравлениям. Настя с любопытством наблюдала за Павлом Ивановичем, своим родным отцом, который, казалось, никакой неловкости не испытывал. Похоже, братец Александр был прав, все это было так давно, что уже никого взволновать не может.

Проходя в зал, Настя догнала Дашу, идущую рядом со своей матерью, и тронула ее за руку.

— Дашуня, давай будем делать лицо. Ни к чему волновать родителей. Ладно?

Даша подняла на нее больные усталые глаза и молча кивнула.

За столом Настя сидела напротив отчима, от которого не укрылась ее бледность и напряженное выражение лица. Он некоторое время молча посматривал на падчерицу, потом демонстративно вынул из кармана сигареты и сделал ей знак рукой.

Они вышли в холл, где стояли кресла и урны, сели и закурили.

— Выкладывай, ребенок, — строго сказал Леонид Петрович. — И не вздумай мне врать, что у тебя ничего не случилось.

— В загсе произошло убийство, — просто сказала Настя. — Убили невесту. Пришлось ждать опергруппу, до ее приезда никого из здания не выпускали. Поэтому мы и задержались.

— Это ты своему мужу будешь рассказывать. А мне, будь любезна, говори правду.

— Папа, ну честное слово…

— Ребенок Настя, ты меня огорчаешь, — вздохнул отчим. — Сколько раз я предупреждал, что вижу тебя насквозь. И почему ты никак это не усвоишь? Ну?

— Дай слово, что маме не скажешь, — потребовала Настя.

— Не буду я никаких слов давать, — рассердился он. — Я — старый, жизнью битый сыщик, хоть и нахожусь в последние годы на преподавательской работе, но кому и что говорить — решаю сам. И ты, малявка, мне условия не ставь.

— Не малявка, а молодая жена, женщина семейная, — с улыбкой поправила его Настя.

— Это ты Лешке своему молодая жена, а мне — ребенок. Выкладывай.

— Ну, в общем… Мне один тип угрожает, но это нормально, дело обычное. Из-за этого я немножко нервничаю. Вот и все.

— И все? Это никак не связано с убийством в загсе?

— Никак. Даже и не думай, папуля.

— Значит, связано, — констатировал Леонид Петрович. — Слишком много лишних слов произносишь, это подозрительно. Запомни, ребенок, чем больше слов — тем сильнее подозрения, что за ними скрывается обман. Сама справишься?

— Постараюсь. Но маме не говори, ладно?

— Ученого-то не учи, — усмехнулся он, гася сигарету и вставая. — Пошли праздновать. Да, кстати, тебе в загс нужно возвращаться?

— Не обязательно. Любопытство, конечно, разбирает, но для дела значения не имеет. В конце концов, я с понедельника в отпуске.

— Опять ты врешь, Настасья, — с досадой покачал головой отчим. — Пока мы с тобой здесь сидели, ты на телефон-автомат раз десять поглядела. Жетон дать?

— У меня есть.

— Давай звони быстро и пойдем, неудобно так надолго уходить.

Настя благодарно чмокнула его в щеку и набрала номер заведующей загсом.

— Ну что там? — спросила она без предисловий, когда к телефону подозвали Короткова.

— Ничего нового, — уныло ответил тот. — Фотографа, Шевцова этого, отпустили в лабораторию печатать снимки. К вечеру обещал все сделать. Может, на них что-нибудь увидим. Всех присутствующих проверяем на знакомство с потерпевшей и с Артюхиным. Оружия не нашли. В общем, тяжко. Народу много, но нельзя их держать здесь до бесконечности, всех ждут гости. Придется отпускать.

— Посторонних не обнаружили?

— Нет. Все, кто есть, приехали с брачующимися. Гости, родственники, свидетели. Ни одного подозрительного лица.

— Значит, успел сбежать.

— Значит, успел, — подтвердил Коротков с тоской в голосе. — А тебе как празднуется?

— Кусок в горло не лезет. Ладно, счастливо.

Они вернулись в зал как раз в тот момент, когда Даша и Александр в очередной раз целовались. Настя сразу наткнулась на вопрошающий взгляд Чистякова.

— Ну что там? — тихонько спросил он, невольно повторив те же самые слова, которые сама Настя только что сказала Короткову.

— Где?

— Ты же звонить ходила.

— Как ты догадался?

— А то я тебя не знаю, — усмехнулся Чистяков. — Аська, я человек с нормальной психикой, и преданность работе меня не раздражает. Может, я тебя как раз за это и люблю.

— Да? А я тебя люблю за другое.

— За что же, интересно?

— За то, что ты меня знаешь и не раздражаешься. Давай выпьем.

— Я за рулем.

— Ну просто подними бокал. Я тост скажу.

Настя решительно поднялась с места с бокалом в руке.

— Можно мне несколько слов? Те, кто меня давно знает, наверное, удивляются, с чего это мы с Алексеем решили оформить наши отношения. Поэтому я скажу, чтобы не было недоразумений и недомолвок. Оказывается, я много лет не понимала, что люблю его. Я думала, что он просто очень хороший человек и я к нему привязана. А потом я вдруг поняла, что он — единственный и я его люблю. И как только я это поняла, мы сразу помчались в загс подавать заявление. Вот!

— Что — вот? — подал голос Павел Иванович с другого конца стола. — Не вот, а горько!

— Горько! — подхватили остальные.

* * *

Черное и белое, белое и черное. Женихи и невесты, невесты и женихи… О господи, как я вас всех ненавижу!

Я ненавижу всех черных, потому что черное — это зло.

Я ненавижу всех белых, потому что белые меня отвергли.

Я надену черное и буду смотреть на вас, выряженных в белые одежды, копошащихся там, вдали от меня. Ибо вы никогда не приблизитесь ко мне.

Ибо вы меня отвергли…

* * *

Домой они вернулись рано, еще не было семи часов. Первым делом Настя сняла костюм и влезла в уютный, удобный домашний халат. Она очень уставала, когда приходилось носить «приличную» одежду и туфли на каблуках, и чувствовала себя свободно и комфортно только в джинсах, свитерах и кроссовках.

Напряжение ее не отпускало, и она никак не могла сосредоточиться на простых домашних делах. Надо ли готовить ужин, или того, что они съели в ресторане, организму хватит до утра? Приглашать ли на завтра гостей или пренебречь традициями? Где газета с программой телепередач?

Она помнила, что должна что-то сделать, кому-то позвонить, но никак не могла вспомнить, кому и зачем. В ресторане, при гостях и родителях, ей удавалось держать себя в руках, но теперь страх полностью овладел ею. Она понимала, что должна, обязана поговорить с Лешей, потому что если Артюхин в самом деле решил на нее воздействовать, то ее муж находится под такой же угрозой, что и она сама. Но, может быть, Артюхин не замешан в сегодняшнем убийстве Галины Карташовой? Может быть, все это не более чем чудовищное совпадение?

Наконец она сообразила, что собиралась звонить Ольшанскому.

— Должен тебя огорчить, Каменская, — сообщил ей Константин Михайлович. — Артюхина я задержал, а вот пальцев его на письме нет.

— А чьи есть? — глупо спросила она.

— Чьи-то есть, но чьи — неизвестно. Мне Коротков звонил, так что я в курсе твоих приключений в загсе. Мы, конечно, возьмем отпечатки у всех, кто там присутствовал, и сравним со следами на письме. Но это долгая песня.

— А что Артюхин говорит?

— Да что он может говорить? Отрицает все, естественно. Но я его дожму, ты не сомневайся. Я и раньше был уверен, что он виновен в том изнасиловании, только его железное алиби меня смущало. А теперь у меня руки развязаны. Кроме того, сегодня я узнал, что он завязан с транзитом наркотиков.

— Когда вы его задержали?

— Около двух часов дня…

Разговор с Ольшанским облегчения не принес. Чувство опасности не утихало, и Настя решила попробовать отвлечься хоть на что-нибудь. Она вышла на кухню, где Чистяков уже разложил на столе свои книги и углубился в работу.

— Лешик, давай устроим свой собственный праздник. Вдвоем. И напьемся.

Алексей поднял на нее изумленные глаза.

— Асенька, что с тобой? Да ты сама не своя от сегодняшних событий. Тебе отдыхать надо, а не праздновать.

— Глупости. У нас сегодня свадьба. В конце концов, мы с тобой шли к ней пятнадцать лет. Убирай свои книжки и доставай шампанское.

— Ты же не любишь шампанское, — заметил Чистяков с улыбкой, но книги все-таки убрал.

— Но больше ничего нет.

— Кто сказал? Есть твой любимый мартини.

— Откуда?!

— Ну как откуда? Из торговой точки, откуда же еще. Я сам его не делаю.

— Лешик, я тебя обожаю!

Она обняла мужа и крепко прижалась к нему.

После выпитого маленькими глоточками мартини ей стало легче. Ледяные пальцы стали теплыми, бледное лицо слегка порозовело, комок внутри словно разжался, и она смогла глубоко вздохнуть.

— Лешик, какие у нас планы на завтра? — спросила она, расслабленно откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги.

— Спать, спать и спать до полного умопомрачения. А там посмотрим.

— Господи, хорошо-то как, — блаженно протянула Настя. — Мы выспимся, а потом ты поведешь меня гулять. Мы будем гулять долго-долго, пока у меня ноги не заноют, потом пообедаем и сядем за работу. Я уступаю тебе компьютер.

— А как же ты? Опять будешь на машинке стучать?

— Мне машинка еще дня два не будет нужна. Я сначала прочитаю книжку полностью, от начала до конца, чтобы «въехать» в стиль автора, в его замысел. И только после этого начну делать перевод. И потом, если я вещь предварительно не прочту, мне любопытство мешает переводить. Мне же интересно, что будет дальше, чем дело кончится, поэтому так и подмывает перестать печатать русский текст и завалиться на диван читать.

— Понятно. Кстати, Асенька, я хотел тебе напомнить, что наше супружество подразумевает и общий бюджет. Ты об этом не забыла?

— Я об этом как-то не думала, — призналась Настя.

— Вот и напрасно. И поскольку заработки у меня бывают довольно приличные, я думаю, тебе нет смысла больше заниматься переводами. Может, договоримся, что это в последний раз?

— Не сердись, Лешик, но — нет. Во-первых, я привыкла так проводить свой отпуск. И во-вторых, мне это нравится и позволяет поддерживать знание языков. А в-третьих, я терпеть не могу просить деньги. Предпочитаю иметь свои.

— Аська, твоя независимость приобретает оскорбительные формы, — рассмеялся Чистяков, но глаза его помрачнели, и Настя поняла, что он обиделся.

Она уже собралась сказать ему что-нибудь ласковое, чтобы сгладить неловкость, но в этот момент зазвонил телефон.

Это был Юра Коротков, и голос у него был странный.

— Ася, ты трезвая? — спросил он первым делом.

— Обижаешь, начальник, — пошутила она. — Ты когда-нибудь видел меня нетрезвой?

— Но у тебя и свадьбы никогда не было. Соображать можешь или не приставать к тебе сегодня?

— Приставай. Есть новости?

— И еще какие. Ты стоишь или сидишь?

— Стою.

— Тогда сядь.

Настя подтащила телефонный аппарат к креслу и уселась поудобнее.

— Ну, села.

— Сегодня в десять утра в Кунцевском загсе застрелили невесту. Я только недавно узнал. Там были ребята из округа, группу с Петровки не вызывали.

— Что?!

— Погоди, Ася, это еще не все. Одна из девушек-невест рассказала, что вчера, накануне свадьбы, она получила письмо в белом неподписанном конверте. Догадываешься, что в нем было написано?

— Не может быть, — прошептала она внезапно охрипшим голосом и судорожно откашлялась. — Ты меня разыгрываешь.

— Ни в одном глазу. Так что оставь в покое своего Артюхина, он к этому никакого отношения не имеет. Тут что-то другое, посерьезнее.

— Юрка, я ничего не понимаю. Два одинаковых письма и два совершенно одинаковых убийства? Оба в один день, в загсах, и оба раза погибли не те девушки, которые получили письма? Этого не может быть. Так не бывает.

— Подруга, ты изменяешь сама себе, — заметил Коротков. — Это же ты постоянно твердишь, что в нашем деле нет таких слов. В жизни бывает все что угодно.

— Ты прав. В жизни бывает все что угодно, — задумчиво повторила она. — Но все должно иметь свое объяснение. Надо только его придумать.

— Правильно. Вот и займись этим.

— А что Шевцов? Сделал фотографии?

— Сделал. Хочешь посмотреть?

— Хочу.

— Когда?

— Давай завтра. Можешь?

— Я-то могу, да боюсь, меня твой новоиспеченный муж прибьет.

— Не прибьет. Приезжай завтра с утра, часам к одиннадцати.

— Ладно. Делаешь из меня камикадзе…

Настя положила трубку и неподвижно застыла в кресле. Одно убийство еще можно было объяснить ошибкой преступника, выстрелившего не в ту жертву. Но два?! Две ошибки в один день — не многовато ли? А если не было никакой ошибки? Если все это не более чем ловкий камуфляж? Тогда следует признать, что одна из потерпевших была именно той жертвой, которую наметил преступник, а все остальное — маскировка, чтобы заморочить голову милиции. Но маскировка, требующая невероятно тщательной подготовки и огромных усилий.

А если все-таки ошибки? Можно ли найти им какое-то объяснение? И если это так, то между ней, Настей, и той второй девушкой, которая тоже получила письмо, должна быть какая-то связь.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как в комнату вошел Чистяков.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось. Еще одно убийство в загсе. Леш, включи мозги, а?

— Включил. Давай вводную.

— Только сохраняй спокойствие, хорошо?

— Постараюсь.

— Представь себе, что вместо Галины Карташовой должны были убить меня. Как ты считаешь, преступник мог обознаться? Мог он принять ее за меня?

— Ася, ты меня пугаешь. Откуда такие чудовищные предположения?

— Неважно. Но я ведь себя со стороны не вижу, поэтому мне трудно судить. Вот ты и скажи мне, есть между мной и этой девушкой что-то общее?

— Я не понимаю…

— Хорошо, я объясню. Сегодня утром я получила письмо с угрозой и считаю, что его написал человек, который знает меня в лицо. В загсе я этого человека не видела, но это ничего не означает, потому что я по сторонам не смотрела и его не искала. Если стрелял он, то ошибиться он не мог, он меня знает и в последний раз видел не далее как вчера вечером. Значит, он кого-то нанял и дал ему мое описание. Вот я и спрашиваю тебя, можно ли было нас перепутать, исходя из словесного описания?

— Нет, ничего общего, кроме цвета волос, — твердо ответил Чистяков. — Но ты забыла одну важную вещь, Асенька.

— Какую?

— Сегодня тебя вообще нельзя было узнать по словесному описанию. Дай-ка мне ту фотографию, которую тебе сделали на крылечке.

Настя полезла в сумку и достала сделанный «Полароидом» снимок.

— А теперь подойди к зеркалу. Видишь? В зеркале ты — такая, какой бываешь каждый день. Именно такой тебя и видел тот тип, с которым ты встречалась вчера. Верно? Ну и скажи мне теперь, сильно ты похожа на свою сегодняшнюю фотографию? Можно было тебя узнать по описанию?

— Вот черт! — с досадой бросила она. — Как же я об этом не подумала? Тогда можно предположить, что, не найдя меня по описанию, он выяснил номер моей очереди на регистрацию, нашел тех, у кого была девятая очередь, и узнал, кто идет следующим. Вот и все. Как просто!

— Что — просто? Анастасия, что ты несешь? Тебя хотят убить? — с тревогой спросил Леша.

— Вполне возможно. Да не пугайся ты, его уже задержали. Если, конечно, это он.

— А есть другие варианты?

— Сколько хочешь. Например, убить хотели Карташову, а письма и второе убийство — для отвода глаз. Убить хотели ту девушку, которой прислали точно такое же письмо, как и мне. Или убить хотели ту, которую и застрелили в Кунцеве. Одна из нас четверых — настоящая жертва, а все остальное — спектакль.

— Должен заметить, довольно жестокий спектакль. Ради чего такие усилия?

— Вот и я о том же думаю… Надо повнимательнее присмотреться к семьям этих девушек. И искать среди их окружения человека, который имеет связи с загсами. Ведь узнал же он откуда-то, что все мы сегодня выходим замуж. Или…

— Или что?

— Или это маньяк, зацикленный на убийстве невест. Тогда вообще все мои рассуждения можно отправить псу под хвост.

— Лучше бы это оказался маньяк.

— Почему?

— Потому что если он интересуется только невестами, значит, тебе больше ничто не угрожает.

— Но, Лешенька, милый, если он интересуется невестами, значит, в любой день трагедия может повториться. Нет ничего хуже сумасшедшего убийцы, потому что он непредсказуем. Ты это понимаешь? Пусть уж лучше он охотится за мной.

— Ася, я понимаю другое: я не хочу стать вдовцом. Не хочу, слышишь? Не хочу!

— Не кричи, пожалуйста. Ты прекрасно знал, на ком женишься. Ты прекрасно знал, что мы не в бирюльки играем.

— Я не кричу, я…

Он резко повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Настя расстроенно махнула рукой и уставилась на свое отражение в зеркале.

Ну что, подруга? Сыграла свадьбу? Не зря говорят: нельзя в мае замуж выходить, да еще 13-го числа. Как день не задался с самого утра, как начался с этого дурацкого письма, так и пошло все наперекосяк. И закончилось ссорой с Лешкой. Весело, ничего не скажешь…

* * *

Эля Бартош, которой так и не удалось сегодня выйти замуж и сменить фамилию, рыдала в своей комнате. Ее жених Валерий Турбин подавленно молчал, сидя за накрытым столом в обществе Тамилы и Иштвана, его несостоявшихся тещи и тестя.

— Я считаю, что ничего страшного не случилось, — говорила Тамила, накладывая мужу в тарелку аппетитные куски мяса. — В конце концов, если ваши чувства достаточно крепки, вы можете еще немного подождать. Поженитесь через месяц.

Она не скрывала своего удовлетворения. Сегодня свадьба не состоялась, а там, глядишь, Эля одумается. Не нужен ей, Тамиле, такой зять. И Элечке такой муж не нужен. Поэтому, как только в загсе возникла суматоха, она сразу сделала все возможное, чтобы отговорить молодых регистрироваться.

— Как можно играть свадьбу рядом с покойницей! — возмущенно шептала она мужу. — Пишта, поговори с Валерием как мужчина. Это знак судьбы, Пишта, они не должны вступать в брак. Ты видишь, не только я — все против этого.

Иштван жалел дочку, но в глубине души был согласен с женой. Он ничего не имел против Турбина, но и аргументов «за» у него не находилось. В зяте он хотел видеть помощника в делах, которого можно сделать компаньоном и на которого можно положиться. А этот книжный червь будет работать в госбюджетной организации, получать жалкие копейки и тратить на жизнь заработанные им, Иштваном Бартошем, капиталы.

Было и еще одно обстоятельство, не учитывать которое супруги Бартош не могли. Все уже было готово к переезду на постоянное жительство в Калифорнию. Там налажено дело, найдены партнеры и достигнута договоренность о том, что с 1 января следующего, 1996 года предприятие начнет функционировать. Но без Эли они никуда не поедут, они ни за что не оставят здесь свою девочку. А Эля, в свою очередь, не поедет без мужа. Тамила и Иштван знали, что у Валерия старая больная мать, стало быть, либо придется и ее тащить с собой, либо он никуда не поедет… Если не удалось отговорить дочь от замужества с этим нищим аспирантом раньше, то почти наверняка удастся сейчас. Надо только по-умному подойти к решению вопроса.

— Я думаю, тебе сейчас лучше пойти домой, — сказала Тамила, обращаясь к Турбину. — Эля расстроена, дай ей успокоиться.

— Мне кажется, я должен быть рядом с ней, — возразил Валерий, но не очень уверенно. Он побаивался властной и жесткой Тамилы.

— Я лучше знаю свою девочку. Когда она плачет, никто не должен быть рядом, ей от этого только хуже. Иди, Валерий, иди, завтра увидитесь. Утро вечера мудренее. Иди.

— Тамила Шалвовна, но кто-то же написал Эле это странное письмо.

— Да с чего ты взял, что оно было адресовано Эле? Оно с таким же успехом могло быть предназначено Иштвану или мне. Ты же понимаешь, Иштван занимается бизнесом, у него есть конкуренты и даже недоброжелатели, чтобы не сказать — враги. Конверт не был подписан. Я больше чем уверена, что к Эле это не имеет никакого отношения. Иди домой, Валерий, мы все устали, всем надо отдохнуть.

Она так явно выпроваживала жениха дочери, что Иштвану стало неловко. Турбин молча пошел к двери, но во взгляде, который он напоследок кинул в сторону Тамилы, была такая неприкрытая ненависть, что обоим супругам стало не по себе.

Проводив гостя, они молча принялись убирать со стола оставшиеся нетронутыми блюда.

— Ты действительно не знаешь, кто написал это письмо? — вдруг спросил Иштван по-венгерски. Он не хотел, чтобы дочь случайно услышала их разговор.

— Конечно, Пишта, понятия не имею, — ответила Тамила, тоже переходя на родной язык мужа.

Однако ей не удалось скрыть от Иштвана торжествующую удовлетворенную улыбку.

— Тебе не кажется все это странным? Письмо оказалось очень кстати, ты не находишь?

— Все к лучшему, Пишта, поверь мне. Все к лучшему. Мы увезем Элечку в Калифорнию и там найдем ей прекрасного мужа. Она способная и красивая девочка, там она сможет сделать себе карьеру. Ну что ей этот философ? Что мы с него будем иметь? Да еще с престарелой больной матерью…

— Тамила, ты жестока. Эля любит его. Ты, конечно, во всем права, но…

— Ах, Пишта, оставь, ради бога!

Тамила поставила в мойку стопку грязных тарелок, подошла к мужу и тесно прижалась к нему, обняв за шею.

— Ну что эта дурочка может понимать в любви, а? Он — самец, высококачественный самец, этого нельзя отрицать, но Эля этого не понимает. В ней играет кровь, ей хочется лечь с ним в койку и не вставать по крайней мере месяц. А что потом, когда она накушается секса до оскомины? Сейчас, когда им удается побыть в пустой квартире только один-два раза в неделю, ей кажется, что слаще этого пирога ничего нет на свете. Но мы-то с тобой знаем, что это не так. Правда, милый? Мы с тобой тоже через это прошли. Подумай о том, какие неприятности нас с тобой ждут, если мы не сможем 1 января запустить производство. Акции уже продаются, и если все лопнет…

— Да, да, конечно, — согласился Бартош. — Мы не можем рисковать, слишком многое поставлено на карту. Но, Тамми, дорогая, меня что-то тревожит.

— Что же?

— У меня неприятное чувство, что это письмо оказалось уж очень кстати. И несчастье, которое произошло в загсе, тоже.

Тамила отстранилась и настороженно посмотрела на мужа.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты меня в чем-то подозреваешь? Ты думаешь, это я написала письмо?

— Тамми…

— Негодяй! Да как у тебя язык повернулся! Ты еще скажи, что это я застрелила эту несчастную девушку! Ты — чудовище, Иштван Бартош!

Она замахнулась, чтобы влепить мужу пощечину, но тот ловко уклонился, перехватил ее руку и умелым движением завернул ей за спину. Тамила прикусила губу от боли, со злобой впившись глазами в серые глаза Иштвана, но уже через несколько мгновений ее лицо смягчилось. Да, Тамила Бартош была властной и жестокой дамой, но ее муж был по-настоящему «крутым». Мягкость и интеллигентность полученного в семье западноевропейского воспитания служили лишь обманчивой оболочкой человека, прошедшего хорошую школу российской приблатненной шпаны. В свое время именно это и подкупило Тамилу, которая совершенно потеряла голову от сдержанного рафинированного красавца, который в постели вел себя грубо и разнузданно и рассказывал ей о своих чувствах и сексуальных ощущениях исключительно при помощи нецензурных русских слов, произносимых с очаровательным мадьярским акцентом. И сейчас, стоя с заломленной назад рукой и глядя в холодные глаза Иштвана, она поняла, что муж не только подозревает ее, но и одобряет.

Внезапно что-то мелькнуло в его глазах, рука, только что железной хваткой сжимавшая ее кисть, мгновенно переместилась на ее бедро. Иштван резко притянул жену к себе, приблизил губы к ее уху и прошептал:

— Обними меня. На нас смотрит Эля.

Тамила обернулась. На пороге стояла дочь с опухшим от слез лицом и растерянными глазами.

— Что у вас происходит? Ты так кричала, мама…

— Я разговаривала по телефону с твоей бабушкой Юдит, — тут же нашлась Тамила, сообразившая, что дочь слышала венгерскую речь и все равно не поняла ни слова. — Она звонила из Будапешта, было плохо слышно. Бабушка хотела тебя поздравить, пришлось ей объяснить, что твой жених попал в аварию и сломал ногу, так что свадьба откладывается.

Слезы снова заструились по щекам девушки. Она резко повернулась и убежала в свою комнату.