Новая надежда

Александра Плен

Комета несётся к Земле, угрожая уничтожить всё живое. Студентка химического факультета Наталья оказывается в подземном бункере «Новая Надежда», где выжившие делятся на две группы: спонсоров, оплативших себе место, и студентов, выполняющих всю черновую работу — своеобразных «рабочих лошадок» для строительства нового будущего. Бунт, борьба за власть и неожиданные чувства к мажору, представителю тех самых богачей, которых она раньше ненавидела, переворачивают её жизнь с ног на голову, заставляя героиню пересмотреть свои взгляды на жизнь, любовь и будущее человечества. Сможет ли «Новая Надежда» оправдать своё название?

Глава 2

Мое будущее до катастрофы казалось ясным и понятным. Я знала, чем буду заниматься, где работать. До конца пятого курса оставался семестр. Красный диплом был почти на руках. Заявка в аспирантуру принята. Приглашение из Массачусетского института на стажировку висело на почте, как и грант от Химико-технологического университета на продолжение исследований. Мой дипломный проект «Создание репродуцируемых биоразрушающих форм» получил признание и отличный старт для будущей карьеры.

Я часто учувствовала в российских и международных олимпиадах по химии от МГУ, поэтому не удивилась, когда в конце первого семестра меня снова пригласили на собеседование. Такие встречи проходили регулярно: «Хотели бы Вы остаться за рубежом?», «Не поступало ли Вам приглашения на стажировку?», «Обязуетесь вернуться в Россию?» и так далее.

Бред, я не собиралась никуда уезжать, хоть родители и сказали: «Мы поддержим тебя в любом выборе».

Когда я вошла в кабинет, там уже находились студенты из химического факультета. Я быстро пересчитала — тридцать. Они что, все едут на олимпиаду? Не многовато? Личных собеседований в этот раз не было, нам раздали стопку листов с вопросами и попросили пройти тест на IQ. Странно, почему не на планшетах, как обычно?

Тест был на время. Я села за первую парту и сразу же встретилась глазами с такой же недоумевающей Настей Трушиной, расположившейся рядом. Мы немного знали друг друга, в прошлом году были вместе на Всероссийской олимпиаде, учились на одном факультете, только я — на химика-технолога, а она — на токсиколога.

После теста нас отпустили, даже не сказав результаты. Но если из тридцати студентов в бункере оказались лишь мы с Настей, он был очевиден.

Сейчас, вспоминая прошлое, я только удивляюсь своей наивности. За два месяца до того, как меня забрали, исчез интернет и мобильная связь. Осталось лишь архаичное антенное телевидение. В новостях сообщали, что проблема в солнечном ветре и, следовательно — авариях в работе спутников. Скоро все починят. Потом, уже здесь, я узнала, что все развитые страны обсудили проблему и решили не ввергать население в панику, закрыть границы, отрезать от информации, отключив все на свете.

Комета уже была видна невооруженным взглядом, даже без телескопа. Со всех каналов нас заверяли, что она пройдет мимо, показывали прогнозы, расчеты ученых, астрономов. Никто особо в них не разбирался, да и как можно рассмотреть, если чертежи и схемы показывали на экране пару секунд.

Большинство людей верило, а куда деваться? Теперь-то я понимаю, как это было глупо. Сложить два плюс два: яркая комета в небе, тишина в эфире, отключенный интернет, закрытые границы. Но лучше надеяться, чем последние месяцы жить в панике, безвластии и анархии.

А так, какая-никакая видимость порядка.

Тот день, когда меня забрали, я хорошо помню. Он навечно отпечатался в памяти, как глубокий след башмака, оставленный в жидком бетоне. Я приехала в МГУ утром, десятого января. Стоял ясный солнечный морозный день. Мне позвонили из деканата и пригласили на консультацию по всероссийской олимпиаде по химии, которая должна будет состояться на следующей неделе.

С Настей мы столкнулись в дверях секретариата.

— Ты тоже едешь? — улыбнулась она. Я кивнула и хотела ответить, но мне не дала Маргарита Семеновна, замдекана химического факультета.

Казалось, она караулила нас за дверью. И как только увидела, бросилась наперехват.

— Пойдемте, за вами прислали машину, — спустя время я вспомнила, какое бледное у нее было лицо, и странно сипел голос. — Консультация будет проходить в Подмосковье, в Лесо́вином, закрытом военном санатории. Вечером вас привезут обратно.

— Родители будут волноваться, — всполошилась я. Утром я сказала маме, что к обеду буду дома. — Можно позвонить?

Проводные телефоны остались лишь в кабинетах ректора и деканов.

— Я сама позвоню, — заверила она, торопливо выталкивая нас из кабинета. — Машина ожидает.

В фургоне с затемненными стеклами уже сидело восемь парней и девушек. С нами оказалось десять. Мы разговорились. Катя и Аня учились на биофаке Химико-технологического имени Менделеева, Дмитрий и Павел были из физико-технического. Еще один из Академии народного хозяйства и три девушки из Сеченки — Зоя, Лиза и Маша. У меня даже мысль мелькнула — что за олимпиада такая, по всем предметам сразу?

Ехали мы долго. Если санаторий и был в Подмосковье, то на самом краю. Нас завели в здание, действительно выглядевшее как лечебное учреждение. Стены и пол были облицованы светлым, почти белым кафелем. Воздух пах хлоркой и чем-то сладковатым, лекарственным. В центре огромного зала, под гигантской позолоченной люстрой блестел медный бювет. Рядом стояли мягкие кушетки, столики с брошюрами о правильном питании и здоровом образе жизни. На стенах висели рекламные плакаты о предлагаемых тут процедурах: массажи, грязевые ванны, ингаляции. Только полное отсутствие людей, кроме двух мужчин в строгих серых костюмах, присутствовавших с нами, заставляло сердце тревожно сжиматься. Оглядеться не дали — сразу же повели к лифту. Только он поехал не вверх, а вниз. И ехал примерно полчаса.

Нас вывели, посадили еще в один. И там полчаса. При входе каждому раздали что-то типа визитки с номером. На моей было напечатано шестьсот тридцать пять.

Мы уже не то чтобы нервничали, а были в панике. Спрашивали мужчин куда мы спускаемся, но они отвечали лишь: «Успокойтесь, все в порядке. Так надо».

Нас завели в огромный зал. Высоченный потолок растворялся в рассеянном свете сотен светильников, а ширина зала была сравнима с шириной футбольного поля — глазами я охватила лишь небольшую его часть, теряясь в бесконечности серо-бетонных стен и лестниц. Стены были облицованы гладкими плитами из какого-то светлого, сверхпрочного материала. На возвышении в центре стояла трибуна с несколькими микрофонами и огромным экраном сейчас черным и пустым. Мы подошли ближе и встали с краю. У трибуны толпились люди, на первый взгляд, несколько сотен человек. Возможно, и больше. Все молодые, по виду — студенты последних курсов. Не трудно догадаться, что происходит что-то странное, что нас привезли не на консультацию и даже не на очередное собеседование.

Отовсюду слышались испуганные вопросы, крики:

— Где мы? Что происходит?

Павел обвел пристальным взглядом потолки, стены и произнес:

— Мы на глубине около километра. Стальные конструкции, сверхпрочный бетон новой модификации. Это бункер. На случай ядерной войны или другой катастрофы.

К нашему разговору подключилась Маша, геолог по специальности.

— Если ты прав, то это самое безопасное место в мире. Центр Евразийской плиты, она отличается от всех литосферных плит планеты самой толстой континентальной корой и высокой стабильностью. При землетрясениях и…

— Ну, началось, — закатила глаза Лиза, ее подруга, — теперь это надолго.

Маша обиженно засопела. Мне же стало стыдно за свою недогадливость.

— Точно, — произнесла я, — нас круто обманули, и весь мир с нами заодно. Комета не пролетит мимо. Стоило догадаться.

Я пока не понимала всего масштаба грядущего. Ни одной мысли не допускала, что не вернусь домой, к родителям и брату. Может быть, нас привезли на экскурсию или протестировать объект? Может быть, им нужны наши знания? Настроить, отремонтировать, подготовить… В новостях по телевизору заверяли, что комета приблизится на минимальное расстояние к Земле не раньше, чем через месяц.

Вдруг загудел динамик, и голос, усиленный многократно, произнес:

— Молодые люди, спокойствие. — Мы перевели взгляд на трибуну. Там стояли четыре человека, три мужчины и одна женщина. Один из мужчин, известный политик, в последнее время часто мелькавший по телевидению, держал в руке микрофон. — Вам повезло. Вы редкостные счастливчики, — начал он говорить праздничным, деланно веселым тоном. — Лучшие из лучших, молодые, сильные, здоровые. Учащиеся самых престижных вузов России, ваш IQ запредельный. Вы — основа будущей цивилизации.

— Не понял… — злой голос Павла рядом. — Я на такое не подписывался.

Мужчина продолжал:

— В какой-то мере России улыбнулась удача. По расчетам ученых, комета упадет в Тихий океан у берегов Чили. Но все равно, эта гадина считается, если не убийцей планет, то убийцей цивилизаций точно. Погибнет все живое, растения, животные, разрушится земная кора, на многие месяцы планета погрузится во тьму. Вы не глупые и сами можете предугадать последствия.

Зал поглотила тишина. Год назад, когда интернет взорвался фотографиями летящей к нам кометы, мы с одногруппниками развлекались тем, что рассчитывали примерный эффект от падения ее на землю. Все посмеялись и решили, что лучше умереть мгновенно от ударной волны или цунами, а не медленно и неотвратимо угасать от пепла, пыли, вечной темноты, которая обязательно накроет землю.

— Убежище построено как полностью изолированная капсула, самодостаточная, защищенная от радиации, высоких температур. Она может плавать в лаве, и ничего с ней не случится. По крайней мере, меня так уверили… — мужчина вполне искренне рассмеялся и произнес, обернувшись к стоящему рядом мужчине: — если хотите технических подробностей, обращайтесь к академику Вячеславу Ивановичу Борцеву, он руководил строительством.

— А как же наши родные? — крикнул голос из-под трибун. Я очнулась от оцепенения и тоже подняла руку.

— Вы последние, — микрофон взяла какая-то женщина, отодвинув в сторону политика, — больше никто не спустится. Люки сейчас заваривают.

Возмущенные крики стали громче. Кто-то истерично заорал: «Выпустите меня отсюда!» — а затем: «Прочь! Не трогайте!» Шум, последовавший за криками, известил о драке.

— Вы должны радоваться, — в громком голосе женщины зазвучал металл, — Вы будете строить новый мир. Вы будете жить… В отличие от других.

Радоваться почему-то не получалось.

— Они специально нас похитили втихаря, чтобы мы не взбрыкнули. Иначе половина студентов никуда бы не поехала, — сделала вывод Настя.

Я огляделась, сдерживая нарастающую панику. Студенты орали: дайте позвонить родителям, отпустите и прочее. Орала и я. Охранники с оружием, похожим на полицейские парализаторы, согнали нас в кучу, распределили по номерам, заставили спуститься вниз в огромных прозрачных лифтах. И заперли их на ночь, сказав напоследок, чтобы мы выбрали жилье сами.

Центральный коридор был длинным и широким. Вправо и влево от него отходили ответвления, пять в одну сторону, пять в другую. В каждом из них было по два блока на десять человек.

— Итого двести человек на этаже, — быстро подсчитала Настя.

— Нет, чуть больше, — добавил Дмитрий, — смотри, в торце коридора еще два. Итого двести двадцать.

Студенты, толпившиеся в коридоре, потихоньку начали расходиться по комнатам.

— Если мы хотим заселиться вместе, — произнес Павел, — нужно поторопиться занять целый блок. Нас же десять?

Мы выбрали дальний сектор и заселились в комнаты с шестисот двадцать шестой по шестисот тридцать пятую. Я вошла в крошечное помещение три на три метра и безучастно огляделась. Кровать, шкаф, стол, стул — все в единственном экземпляре. Серые голые стены и одна светодиодная лампочка на потолке. Меня охватила странная апатия. Я понимала, что произойдет: бункер, комета, апокалипсис, смерть всего живого на планете. Но сердце болело лишь из-за одного — я больше никогда не увижу родных.

Меня охватило чувство безысходности. Хотелось кричать, рыдать, браниться. Не сдержавшись, я выскочила наружу, в коридор, пробежала его до входа и наткнулась на таких же, как я, студентов, не желающих сидеть взаперти. Несколько парней и девушек колотили по металлической двери, кто кулаком, кто ногой, умоляя их выпустить.

Снаружи не доносилось ни звука.

Мы простояли там до глубокой ночи, ободрав ладони в кровь и сорвав голос. Никто не отозвался, никто не открыл дверь и не отправил нас домой. Никто не помог.

Я едва добралась обратно. Сил не было, ноги заплетались, ладони горели огнем. Открыла дверь в свою комнату и только тогда заметила висевшую на уровне глаз небольшую консоль с экраном диагональю около десяти дюймов. На мониторе мигал значок входящего сообщения.

Это был устав бункера — две страницы правил и инструкций. Вверху красовалась эмблема «Новая Надежда» — стилизованное изображение восходящего солнца над зеленым холмом. Я быстро прочитала его по диагонали. Основные пункты были стандартными: запрет на воровство, драки, нанесение телесных повреждений, употребление алкоголя и наркотиков в общественных местах, нарушение правил внутреннего распорядка. Но были и специфические, такие как: обязательное посещение ежемесячных собраний, соблюдение тишины после 23:00, строгий запрет на самостоятельное использование оборудования бункера, немедленное сообщение администрации о любых неполадках, сбоях в работе систем жизнеобеспечения и технического оборудования. Были и пункты о личной гигиене, правилах обращения с роботами-помощниками, использовании душевых, столовой, прачечных. В самом конце значилось: «Несоблюдение данных правил влечёт за собой соответствующее наказание, вплоть до пожизненного карцера».

Не найдя ничего, чтобы меня смутило, я приложила указательный палец к экрану, подписывая документ. К чему угрозы? Я и дома не воровала, не дралась и не оскорбляла людей.

Следующую неделю я плохо помнила. Наверное, нас пичкали успокоительными и снотворным. Или в воде, или в еде был растворен мелатонин или более серьезные препараты. Я почти все время спала, а когда просыпалась, звенело в ушах, голова была словно набита ватой. Шатаясь, как запойный алкаш, держась за стену, я брела в туалет, что-то ела, пила, говорила.

Новый мир вырисовывался тускло и размыто, словно я смотрела через грязное стекло. Узкие коридоры, крошечная душевая кабинка, один на весь сектор умывальник. Убогая комнатка с цифрой шестьсот тридцать пять на двери. Такой же номер был выбит на груди комбинезонов, висевших в шкафу.

Примерно через десять дней мы все проснулись от толчка. Я свалилась с кровати — она сильно накренилась. Рюкзак, тетради, карандаши — все, что было со мной, когда нас забрали, разлетелось по полу. Бункер затрясло, погасло освещение, где-то в глубине раздался ужасный скрежет, словно гигантские тиски сминают металл, как тонкую жесть.

Это она? Комета? И здесь нас обманули. Она упала не через месяц, а гораздо раньше.

Мысли с трудом ворочались в голове, словно запутались в густом, вязком сиропе. Я встала, с трудом держа равновесие, наощупь отыскала ручку двери, открыла ее и вышла в коридор. Он был слабо, но освещен. То ли аварийка включилась, то ли заработали резервные аккумуляторы.

Из своих комнат начали выходить, а точнее выползать, студенты. Я узнала Настю, Павла, Аню, Катю… Воздух был наполнен глухими стонами и испуганными криками:

— Что случилось? Комета? Она упала?.. Это конец?..

Вот таким я и запомнила день, когда умерла наша цивилизация: темный, перекошенный набок коридор с белеющими лицами молодых девчонок и парней, искаженных ужасом и пониманием — да, это конец. Через день освещение восстановили. Впервые на полную мощность включилась термоядерная станция, бункер выровнялся. Остался наклон, не более десяти градусов по вертикали. Он особо не доставлял никаких проблем, и мы быстро к нему привыкли. А потом нас всех вызвали наверх, в общий зал. В нем находилось гораздо больше народу, чем в первый день.

Голова уже не вела себя, как чужая. Значит, сделала вывод я, нам перестали давать транквилизаторы. На трибуну вышла давешняя женщина.

— Спешу вас обрадовать — мы удачно пережили толчок, — заулыбалась она. — Кора плиты чуть сдвинулась, но вулканы, к счастью, минули нашу капсулу. Немногочисленные внешние повреждения уже отремонтировали.

Молчание было ей ответом.

— Вам не о чем беспокоиться, — женщина перевела взгляд на группу студентов, стоявших вместе справа. Слева находилась разношерстная толпа — разряженные как на парад девицы, парни, дети разных возрастов, пожилые и не очень хорошо одетые мужчины и женщины. — Звонить уже некому, — добавила она цинично, — на поверхности мало кто выжил. А если кто-то хочет еще наружу, то вот вам кадры со спутника.

Она щелкнула пультом, и на огромном экране разверзся ад. Горело все, что могло и не могло гореть. Текла лава, водоемы шипели и испарялись, гигантские разломы зияли кроваво-красными ранами. Я опустила голову, не в силах держать ее прямо. Слезы потекли по щекам. Горло сжалось так, что я некоторое время не могла дышать.

— А теперь к насущному, — женщина кашлянула, — в России было построено два подобных бункера. Один здесь, в Подмосковье, другой в восточной части, за Уралом. Каждый рассчитан в среднем на тысячу человек. Наш мы назвали «Новой надеждой». — Я сморщила нос — банально до зубовного скрежета. — Вы же понимаете, что без огромных денежных вливаний такой объект построить невозможно, — она сделала паузу, — поэтому в бункере находятся люди, спонсировавшие строительство, — женщина перевела взгляд налево и коротко кивнула в сторону разодетых странных индивидуумов. — Студенты попали сюда бесплатно, поэтому на них ложатся все хозяйственные работы. У каждого есть планшет, подключенный к общей сети. Раз в месяц на него будет приходить расписание. Тех, кто будет отлынивать, ждет наказание. И поверьте, никакой демократии здесь не предусмотрено. Меня зовут Вероника Сергеевна Мальцева, я руковожу «Новой надеждой». Все ясно?

Отовсюду послышался нестройный гул.

— Есть вопросы?

— Сколько мы здесь будем находиться? — донесся голос мужчины из левой части зала. — Когда можно будет выйти на поверхность?

— Как говорят наши ученые, первый выход не ранее, чем через год, — ответила Вероника Сергеевна, — кроме ядерной зимы, опасность представляют проснувшиеся вулканы. Они некоторое время будут выбрасывать в атмосферу пепел и газы, и пока неизвестно, насколько изменится ее состав, можно ли будет сразу дышать или жить на поверхности. Так что запасайтесь терпением, Вадим Вадимович, — улыбнулась она.

После ужасающих картинок, показанных со спутника, навалилась вторая волна депрессии. Многие оказались на койках в медицинском центре. Я была в их числе. Нас заставляли пить таблетки, чем-то кололи, я опять плохо соображала и много спала. В палату приходил психолог и нудно уговаривал смириться с происходящим, найти положительные стороны в ситуации, озвучивая банальщину: «Что нас не убивает — делает сильнее», «Выживает тот, у кого есть воля к жизни», «Мы должны принять боль и сжечь ее, как топливо, для нашего путешествия в будущее»… и так далее.

Шоковое состояние долго не отпускало, даже после того, как меня выписали. Внутри образовалась пустота, которую необходимо было наполнить. Но чем? Ни близких, ни друзей, ни любимой работы, ни учебы… ничего и никого. Я погрузилась в оцепенение. Жила даже не сегодняшним днем, а текущей секундой, ни единой мысли не допуская о прошлом — как там родители, брат, друзья, не думая о будущем — страшно до жути. Спала, дышала, ела, бездумно, как робот.

Тогда я и сблизилась с Настей и остальными. Мы все — я, Настя, Катя, Павел, Дмитрий, Мария и другие попутчики из фургона жили в одном блоке. Мы держались вместе, вместе ходили на работу, смотрели видео в общей комнате, играли в шахматы. Вечерами разговаривали о науке, своих исследованиях, достижениях, спорили. И эти споры на время вытаскивали из беспросветной мути.

Катя доказывала, что даже массовые извержения вулканов не смогут глобально повлиять на состав воздуха.

— Гораздо страшнее разрушение озонового слоя, — вставил Дмитрий. — Представь, сколько метана и углерода выплеснулось в атмосферу.

— И он со временем восстановится, — убеждала наша оптимистка.

— Ну да, сам через миллион лет, — парировал тот, — на поверхности жить нельзя. И быстро он не восстановится, так как нет биосферы — растения-то погибли. Кто будет его восстанавливать?

— Есть океаны, планктон…

— Океаны вскипели, вся жизнь погибла. Пока она расселится, пока произведет нужное количество кислорода…

— Значит, некоторое время будем ходить в респираторах или жить под землей.

— Превратимся в кротов, — закончил Павел.

— Да хоть бы и в кротов! — воскликнула Катя, — главное — сохранить разумную жизнь. Знаешь, сколько в бункере хранилищ? Он — Ноев ковчег, помноженный на миллион. Там есть все — семена, бактерии, личинки, наборы клеток!..

Я не вступала в их споры. Катя была биологом, она сразу, как только разрешили, записалась на экскурсию по хранилищам с другими студентами. Я не ходила с ними — лежала в медцентре, ела горстями транквилизаторы и ничем не интересовалась.

— Засадим поверхность земли растениями, — не унималась она, — не везде же магматические поля, кое-где осталась и почва… По данным спутника активировалось лишь Тихоокеанское кольцо и Средиземноморский пояс. Евразия осталась почти целой. Есть видимые деформации от сейсмических волн, но они не существенны…

— Началось… — закатил глаза Павел.

Мы спрятали улыбки. Когда Катя начинает говорить подобным тоном, это надолго… Она старалась быть в курсе всех новостей, первой бежала в информационный центр, когда раз в неделю приходили данные со спутников.

— Жаль, что сейчас на фото одно и то же — свинцовые тучи, пыль, пепел. Поверхности не видно. Но через полгода они осядут…

— И что? — насмешливо произнес Павел. — Надеешься обнаружить после длинной ядерной зимы зеленые леса и траву?

Друзья его поддержали смешками. Катя надулась.

— Семена могли выжить в грунте, — пробурчала она, — а если нет — мы посадим.

— Нас всего несколько тысяч, — парировала Маша, — представь, сколько лет мы будем сажать эти самые растения по всей Евразии.

— Рассадить можно и за сутки, — произнесла я робко. Друзья ошеломленно на меня уставились. — Мой дипломный проект был на эту тему. Репликанты с внутренней самовосстанавливающейся матрицей. Проблема была лишь в самоликвидации. Я надеялась исправить ошибку уже в аспирантуре, но…

— Расскажи! — воскликнула Катя.

— Все в курсе, что ДНК любого живого объекта, будь то растение или животное, — это как программа для компьютера? Алгоритм, набор команд, сценарий развития — рождение, жизнь, смерть. Любую программу можно перепрограммировать, исправить, доработать. — Друзья покивали. — Я собиралась запрограммировать биодеструкторы пластика, такие как Pestalotiopsis microspora или Ideonella sakaiensis. Изменить ДНК грибка, чтобы он сам себя дублировал, а когда закончит работу — аннигилировался. Теоретически, грибок должен был расти в геометрической прогрессии и через день выселения на поверхность океана покрыть его тонким слоем. Уничтожить пластик и, выполнив свою миссию, самоликвидироваться. С этим и была недоработка.

— То есть, ты сможешь запрограммировать так, например, тот же планктон?

— В теории, да, — ответила я. — На самом деле, неизвестно, что получится. Практических опытов под открытым небом я, само собой, не ставила, лишь в лабораториях. А сжигать колонию в пробирке проще, чем миллионы квадратных километров грибка на Земле, — я улыбнулась.

— Все равно, это прорыв! — подпрыгнула Катя. — Скажем Вячеславу Ивановичу, пусть оборудует тебе кабинет, продолжишь исследования. Есть у нас еще химики? — она обернулась.

— Вроде еще в соседнем боксе выпускники из Казанского и Томского есть.

За месяц ко мне так никто и не подошел. Значит, пока не нужны им модификаторы планктона и грибов. То ли нас обманули, и нам никогда не выйти на поверхность, то ли в ближайшие годы важнее чистые полы, а не восстановление биосферы Земли.