Ткачиха

Александра Саммерс, 2023

Вот живёшь ты себе и живёшь. Просто и понятно, не так ли?И Ананке жила именно так как все. Даже не подозревая кто она на самом деле. Она прилежно училась, работала и стала достойным членом общества, но как бы не так. В один миг вся её жизнь становится выдумкой. И чтобы разобраться кто она и откуда, а главное – кто это всё сотворил, Ананке предстоит узнать о себе много нового. А ведь от того сумеет ли она всё понять – зависят судьбы многих людей.

Глава 2

Ананке сразу поняла, что это сон.

Марево густого тумана поднималось от травы и обтекало природу. Небо розовело смущённой дымкой пока солнце неспешно вставало на востоке и мир преображался. В его лучах туман рассеивался и зелень захватывала всё кругом. Скалистый пейзаж умиротворял покоем. Воздух был наполнен сладостью цветущего олеандра. Девушка с удивлением поняла, что ей знаком этот аромат.

Невесомость ощущалась во всём теле. Оглядываясь по сторонам, Ананке не смогла отыскать себя.

«Ага! Тот самый сон!» — подумалось ей.

И тут тишину прорезал яростный вопль. Он ворвался в тихий мир и привнёс за собой мальчика. Отбросив на землю гибкий хлыст, мальчик принял боевую стойку. Волосы встрёпаны, испарина выступила на лбу, отчего загоревшая кожа сияла здоровьем. Следовало признать, что мальчик был симпатичный. И одет хорошо, этого не испортила даже широкая полоса присохшей грязи на светлых бриджах. Скорее всего он упал.

— Ух я вам всем! — крикнул он и затопал ногами.

Определить его возраст девушке не удалось. Мальчик оказался рослым, с мягким голосом и детским лицом. Назвать его юношей при всём желании не получалось. Ему ещё предстояло хорошенько подрасти и обтесаться. Ананке хотелось улыбнуться, такой он был чудной и как будто знакомый.

— Фобос, мы победили! — снова прокричал мальчик и целеустремлённо продолжил бежать вперёд. Ананке увеличилась в размерах и разрослась. Теперь она видела куда больше. Такое чувство, что она покрутила зум на камере отдаляя изображение.

Сразу стало понятно, что путь самопровозглашенного героя лежал к платану, распростёршему ветви огромным шатром. Молодой пони, вороной с коротко стриженной гривой и чёлочкой независимо шёл за хозяином. Сбруя, инкрустированная самоцветами, сверкала. Всем видом пони показывал свою незаинтересованность происходящим. Норовистый характер, несомненно, под стать хозяину. Глядя на них Ананке, поняла, что эта парочка дополняет друг друга, поочерёдно перетягивая канат в свою сторону. Постоянного победителя точно не было, ведь не просто так мальчик оказался испачкан.

«Может быть он и мой хозяин, но это ещё надо доказать» — читалось в умных глазах лошади. Порода называлась пиндос¹. Как и многие вещи во сне, Ана не могла объяснить откуда к ней пришло это знание.

За мальчиком следовал всадник, однако он был ещё далеко. С такого расстояния девушка не могла его хорошенько рассмотреть. Впрочем, что-то подсказывало, что на нём похожие светлые бриджи и куртка. И что его лошадь той же породы. Ананке не терпелось узнать, что будет дальше.

Последовав за ребёнком, девушка увидела, что в кроне платана спрятаны качели. Мальчик подбежал к ним, уселся на узенькую дощечку и оттолкнулся ногами. В переливистой игре тени и света светлые волосы взметнулись вверх, легли неровными прядями и закрыли ему глаза. Мальчик заливисто захохотал, стало ясно — он ещё сущий ребёнок.

Хотелось присоединиться к нему на этих восхитительных качелях-цепочках. Детские воспоминания накрыли тёплой волной. Ананке припомнила, как и сама качалась когда-то во дворе, как постукивал металл в момент, когда ты достигал волшебного предела «полусолнышка» и внутри всё сладостно сжималось и замирало.

«Какой замечательный сон!» — подумала девушка.

Мальчик до сих пор не увидел Ану. Можно подумать она была привидением, но до сих пор тела не ощущалось. У неё не было рук и не было ног. Скорее девушка была небом над его головой. Солнечным лучом, пробившимся сквозь плотную листву и поблёскивающим в волосах. Притворившись дуновением ветра, Ананке крепко его обняла.

* * *

Утро субботы выдалось хмурым. Солнце позабыло заглянуть в окно, и я лениво ворочалась, пытаясь понять который час. Сладкий сон потерялся, но я тщетно пыталась поймать его остатки пока окончательно не убедилась в тщетности своей затеи. Некоторые сны снились мне сериалом в несколько ночей, а иные, как нынешний — никогда больше не повторялись.

Сновидение было знакомым не само по себе, однако между ним и мной прочно натянулась ниточка связи. Маленькие звоночки узнавания тут и там, а я их не могла разгадать. Воспоминание о мальчике вертелось у меня в голове, я прикидывала, где могла его видеть всё время за завтраком и после, когда добралась до мастерской и засела за дело. Руки так и чесались, голова требовала перезагрузки.

Перед глазами плыл знакомый узор. Нитка за ниткой, челнок² мелькал сквозь основу, а в голове, наконец, витала приятная пустота. Раз-два-три, челнок-бёрдо³-педаль, движение повторяется. Ритмично, как вальс.

Это было ещё увлечение бабушки. Последнее её полотно, начатое за несколько недель до смерти. Мне тогда едва исполнилось двенадцать, но я помнила, как ловко у неё получалось работать на ткацком станке, как она объясняла мне его устройство и даже разрешала выткать пару полос. Признаюсь тогда меня абсолютно не заинтересовало столь скучное и размеренное занятие. Просиживать вечера на стуле, готовить челноки с пряжей и придумывать всякий раз новый узор — чересчур нудно для юной особы, которая едва могла усидеть на месте, а ведь от неё в то время требовалось учиться как следует и покорять вершины олимпиад.

Так что стоит вам рассказать, как же так вышло, что теперь по вечерам после работы моим лучшим другом стал именно челнок.

В двадцать пять лет, почувствовав настоятельное желание отделиться от матери, я переехала в бабушкину квартиру. Места там было достаточно, целых две комнаты и возможность использовать своё время так, как заблагорассудится мне. Так я выражала протест, да и возраст был подходящий. Многие мои знакомые к тем годам уже начали жить независимо от родителей и мне тоже не терпелось попробовать. Мама не то, чтобы сопротивлялась моему переезду, но в открытую не поддержала. До последнего не верила — что я смогу самостоятельно всё организовать. А я взяла и смогла.

Так вот, когда я впервые зашла в квартиру спустя минувшие годы — первое что бросилось мне в глаза — ткацкий станок, занимавший большую часть одной из комнат. Деревянный, основательный. Таким я его помнила, но, если честно даже предположить не могла, что он до сих пор оставался у нас. Сама не знаю зачем я решила оставить его.

Во время ремонта он жутко мешался рабочим, мама подшучивала надо мной и предлагала продать. Она почему-то была уверена, что подобная деятельность меня не сможет заинтересовать, а хранить такую громадину как память о бабушке — не самое лучшее, что можно придумать. Я же никогда не брала в руки иголку, никакого рукодельного опыта. До того момента в свободное время я всегда витала в облаках, читала или смотрела что-нибудь попсовое.

Но как-то вечером после ремонта я присела к станку, взглянула на узкую полосу и испытала острое желание закончить бабушкино покрывало. Меня посетила мысль, что все эти годы оно продолжало существовать только потому, что ждало своего часа. Ждало меня. Я же в лучших традициях вечно опоздавшей — никуда не спешила. Зато теперь была там, где надо. Правда поначалу работа двигалась совсем медленно, я много путалась и быстро уставала. В дальнейшем вместе с умением подрастал темп.

За работой я часто задавалась вопросом, откуда вообще у нас взялся станок. Выглядел он так, словно ему было лет сто, не меньше. Отполированное дерево, бердо даже немного засалено в тех местах, где за него удобнее всего было браться. Резные элементы, украшающие стан сохранились очень хорошо. Стилизованный орнамент волной проходился по горизонтальным элементам. На него всегда можно отвлечься, давая отдых глазам.

Неужели бабушка привезла станок прямо из Греции, а до этого он принадлежал кому-то из моих предков? Или его купили здесь? Эти мысли не давали покоя. Не раз и не два за пятничным ужином я порывалась поговорить с мамой, но что-то мне подсказывало, что выйдет в точности как со снами. Вот я и молчала, мучаясь нерешённой загадкой.

— Пряжа закончилась, — сказала я миру, и сама удивилась своим словам.

Опустевший челнок сиротливо лежал в руке. Рядом в плетённой корзинке собрались его оголённые товарищи. Пошуршав по корзинкам, я сверилась со схемой. Несколько нужных мне цветов разом закончились в самый неподходящий момент. Зачастую так происходило будто нарочно. Вдохновение било меня по голове, и я готова была провести за станком целые сутки, а нужная пряжа заканчивалась или нить неожиданно обрывалась. Пару раз было так, что я путала узор и приходилось распускать сотканное за день. К ткачеству я относилась с большим трепетом и вниманием.

Иногда творческая жилка брала своё. Тогда меня посещало вдохновение и мне хотелось добавить шёлка, для блеска узора в некоторых особо интересных местах, но бабушка не использовала таких нитей и несмотря на искушение, я решила до последнего следовать её идее. Когда я просматривала уже завершённое полотно, то простота и лёгкость хлопка казались уместными подобранному узору, а стоило взять в руки челнок — накатывали идеи. Приходилось бороться с искушением новаторства.

Прежде чем отправиться в магазин, я решила подрезать размохрившийся кончик нити утка, там, где цвета сменяли друг друга. В таком месте подрезать всегда неудобно, надо делать это осторожно и медленно. Мне не повезло и в ответственный момент рука дрогнула. Надрез пришелся на последний сотканный ряд. С противным звуком нитка оборвалась. Такой звук я как-то слышала в одном фильме, когда отделённая от тела голова катилась по мостовой. По коже прошёлся холодок. Настроение работать у меня сразу пропало.

Наскоро собравшись, я вышла на улицу. К обеду о вчерашнем ливне не осталось воспоминаний. Ветер разогнал облака и высушил лужи, асфальт стал стёгано-серый, а небо голубым. Погожий день напоминал приснившийся, осеннее солнце согревало не хуже летнего.

Хотя, конечно, теперь далеко не лето. Людей на улицах города оказалось немного, почти как вчера. Сезон закончился и туристов стало значительно меньше. А горожане в преддверии слякотной зимы в такие дни выбираются на побережье и принимают ударные дозы витамина Д3. У меня мелькнула мысль сесть на электричку и провести субботу в компании глинтвейна и шума моря. Я так ясно представила себе замершую морскую гладь, мягкий солоноватый ветер со вкусом специй на губах, что свернула к вокзалу.

Опомнилась я, когда поток спешащих на электричку людей подхватил меня и подтянул к центральному входу. В толпе я почувствовала себя неуютно и нырнула обратно, идя против течения. Трудно противостоять соблазну, но поддаться ему будет несправедливо. Я ведь всю неделю планировала в выходные как следует поработать над покрывалом, а если поехать на море, то я вернусь вечером. Наверняка магазин будет закрыт. За пряжей придётся пойти завтра и тогда я потеряю целые сутки. А сутки в таком неспешном деле как ткачество — много-много рядов.

В отделе пряжи я оказалась единственной покупательницей. Консультанты попрятались, предоставленная сама себе я вытянула из кармана сумки смартфон и открыла список ниток. Корзину пришлось поставить на пол, чтобы освободить руки. Перебирая пряжу на стеллаже и сверяясь со списком, я вдруг вспомнила. Он мне снился и раньше.

* * *

Тянуло сыростью, её ноги замёрзли.

«Это только сон. Просто сон», — уверяла себя совсем юная девушка, стараясь не смотреть по сторонам.

Зрение было размытое, погасшее. Как будто она застряла в текстурах. Выдернутая из реальности, она не понимала, куда идти и зачем. Все шли, и она вслед за ними. Послушно передвигала ноги и шагала вперёд. Ей хотелось сразу всего: попить, присесть, поесть. Хрупкое тело деревенело от холода, становилось непослушным, будто чужим. Скорее ощупав себя, чем осмотрев, девушка сообразила, что не по сезону одета.

Лёгкая ткань платья совсем не уберегала от жестких порывов ветра. Люди вокруг неё были одеты и лучше, и хуже, так что по одежде толком ничего не понять. Ни кто они, ни где, ни тем более почему они в пути.

Она помнила этот сон. Видела его раньше, только с иного ракурса. Тогда, воспарив над опалённой огнём пустыней леса Ананке наблюдала, как медленно, обречённо движется вперёд истерзанная вереница человеческих тел. Небо над ними было неясным, сумрачно серым, а они сами землистые, припорошены усталостью, гуляющим на ветру пеплом.

Сейчас она оказалась одной из них.

Среди них были всадники и даже повозки. Последним приходилось хуже всего, ведь шли они не по асфальтированной дороге и даже не тропами грунтовок. Шаг был будто неспешный, но в то же время напряженно спешащий. Подстроиться под него оказалось непросто.

Людей было множество, но все они не издавали ни звука. Процессия тянулась вперёд, сопровождаемая могильной тишиной, так что Ана хорошо разобрала шёпот, прорезавший безмолвие острым ножом. Понять, откуда он было трудно, тот был сразу везде.

— Где он? Что с ним случилось?.. — и такое хриплое шу-шу-шу, а затем снова нарастающим эхо «Где он?».

Поначалу тебе казалось, что никто совсем не говорил, это всё происки ветра, но потом, когда эхо растворялось, вновь появлялись слова.

–… мёртв… казнён на главной площади… — отвечал второй голос.

Шуршащее перешёптывание нарастало, расходясь во все стороны.

–…казнён?.. как же так?.. — переспрашивали с полувздохами.

–…поговаривают, она отрубила ему голову… вот бедняга-то… — и снова шёпот слился в шу-шу-шу, теперь уже подчёркиваемое шарканьем ног.

Девушка задрожала, ужас поднялся вдоль позвоночника и засел под лопатками. Прогорклый воздух явственно оседал на языке и губах, отчего сон ощущался самой настоящей реальностью.

«Что за ужасное место, к чему оно мне? Почему мне не приснился тот добрый сон о мальчике?» — думала Ананке, шагая вперёд.

Она не решалась остановиться.

Примечания

1

древняя порода лошадей (также известна как фессальская или тессальская порода). Тессальской (фессальской) порода названа по имени области Фессалии в Древней Греции. Название породы Пиндос происходит от горного массива Пинд (греч. Πίνδος), расположенного по соседству с Фессалией и Эпиром — первыми областями, в которых разводилась эта порода.Данная порода выращивается с эпохи античности до сегодняшнего дня.

2

овальная продолговатая или иной формы колодка с накрученной или укреплённой внутри нитью, рабочий орган ткацкого станка, прокладывающий уточную нить между нитями основы при выработке ткани.

3

один из основных рабочих органов ткацкого станка, приспособление в виде частого гребня. Основная функция бёрда — подбивание нити утка.