Не отпускай моей руки

Александра Турлякова, 2022

Многолетняя вражда двух графских семей приводит к очередной войне за спорные территории.Сын графини – юный Арольд – оказывается в плену у врага своей матери – графа Годвина Андорского. Ему предстоит пройти череду нелёгких испытаний, обрести любовь и повзрослеть, неся ответственность за свои жизнь и любовь, несмотря на столь юный возраст.

Были рядом, но где-то там вдалеке всё искали друг друга,

Оказалось, что по пятам за тобою ходил, а лица и не увидал…

А я шла по твоим следам, я ходила по тем же дорогам

И нашла, чуть не опоздав, я прошу об одном: «Не теряй меня никогда…»

Не отпускай моей руки, словно я соломинка.

Не потеряй, убереги, удержи меня.

Не отпускай моей руки, всё ещё когда-нибудь

Вернётся на свои круги… Не отпускай моей руки

Из песни «Инь-Ян»

Часть 1

ГЛАВА 1

После последнего дождя земля на площадке внутри замка мягко и влажно пружинила под подошвами высоких сапог. Сержант Роллон был тяжелее и старше, конечно же, но двигался тоже неплохо. Чтобы не пропустить удар учебного меча молодому виконту Арольду Орантскому приходилось ни мгновения не быть на одном месте дольше необходимого. Он уворачивался, вертелся на одном месте, уходил от меча соперника и сам пытался найти хоть малейшую брешь в обороне сержанта. Это было непросто.

Сержант Роллон двигался меньше, но брал мастерством владения длинным мечом. Он не пропустил за свою оборону ни одного удара молодого наследника, зато сам пару раз достал господина, и это слышали все присутствующие рядом — кончик лезвия громко чиркал по кольчуге графского сына Арольда.

Сам сержант был без кольчуги, а вот ученика своего и воспитанника он заставлял носить её целыми днями напролёт, чтобы тело привыкало к её тяжести, чтобы крепли мышцы, чтобы сильнее и выносливее становилось тело. И Арольд подчинялся своему наставнику, послушно делал всё, чему его учили. И сейчас в учебном поединке со своим мастером длинного меча показывал то, чему научился за время обучения.

Все присутствующие одобрительно загудели, когда молодому сыну графа всё же удалось достать своего учителя под левую руку. Сержант Роллон всего на миг замешкался, и этого мига хватило его воспитаннику, чтобы перейти в атаку. Графский сын оживлённо наседал, нанося мечом быстрые удары, подошёл довольно близко и пропустил обыкновенную подножку, поскользнулся и упал на бок. И тут же лезвие меча сержанта застыло у горла молодого господина.

— Убит… — прошептал Роллон с улыбкой, а потом протянул ладонь и помог своему ученику подняться на ноги. — Молодец, только не торопись и будь внимателен, господин… Противник твой не всегда будет драться по правилам…

Сержант поморщился и потрогал кончиками пальцев рану под мышкой, куда достал его меч молодого графского сына.

— Серьёзно? — спросил Арольд, заметив осторожное движение учителя. — Извини, так получилось…

— Всё нормально, думаю, синяк будет. Сам виноват, проворонил… — Сержант усмехнулся, отчего тонкий шрам над правой бровью стал заметен сильнее.

Сержант жил в этом замке уже четвёртый год, но никогда не рассказывал о том, где заработал рану в лицо, как это получилось.

А вообще о Роллоне мало что знали в Оранте. Да, хороший мастер меча, да, его хвалили, и услуги его хорошо стоили. Но кто он и откуда, никто не знал. Графиня оплачивала его служение серебром, а он исправно и честно учил её сына владению мечом.

Молодые оруженосцы, стоявшие поодаль от поединщиков, громко обсуждали увиденное. Арольд, хрипло дыша сорванным горлом, стёр со лба испарину тыльной стороной ладони, отчего коротко стриженные тёмные волосы его влажно топорщились теперь надо лбом.

Помощник кузнеца забрал меч и принялся осматривать его на свет, выискивая изъяны и определяя масштаб предстоящей работы.

К молодому виконту протиснулся паж и передал приказ графини-матери:

— Госпожа срочно зовёт вас к себе.

— Срочно? Что за дело?

Арольд недовольно поморщился, идти не хотелось, поединки на сегодня ещё не закончились, сейчас должны были выйти друг против друга старшие оруженосцы — воспитанники графини.

— Миледи приказала: быстро ко мне, это я ещё дал вам время закончить поединок, не стал вмешиваться. Господин, поспешите, иначе миледи будет очень недовольна.

«Недовольна…» — это ещё мягко сказано. Графиня будет не просто недовольна, она всегда требовала неукоснительного, точного и очень быстрого выполнения своих приказов. Об этом знали все в замке от последней горничной до молодого наследника графского титула. Тянуть было нельзя, и, как Арольду ни хотелось остаться, он всё же пошёл за пажом следом.

Графиня Эйвин Орантская ждала сына в своём кабинете — соларе. Видно было, как она недовольна задержкой Арольда, глянула через бровь и снова отвернулась к окну.

— Что так долго? Где ты пропадаешь?

— На тренировках, госпожа… — Арольд поприветствовал мать, склонив голову, прошёл вглубь комнаты и остановился у стола с расстеленной на нём картой. Графиня продолжала молчать, и Арольд спросил первым: — Что-то случилось?

Кроме графини Эйвин и её сына, в соларе был ещё один человек — барон Киарт. Он являлся дальним родственником покойного графа и находился здесь как раз тогда, когда граф вернулся раненым после битвы под Иттбергом. Да как-то так и остался тут уже даже после, когда граф умер, так и не оправившись от ран. Сначала утешал графиню в её горе, а потом стал её советником, стал воспитывать единственного сына-наследника.

Когда же это было? Дак лет пятнадцать почти уж назад, самому Арольду на тот момент было всего два года, когда отца не стало, поэтому рядом с матерью он всегда помнил только этого человека, барона Киарта.

Он, конечно, не был родным отцом, и всегда сам это помнил, не обладал он и великими богатствами, и обширными землями, поэтому, находясь рядом с властной и титулованной графиней, был всё время словно в тени её. Но ни дураком, ни слабаком барон уж точно не был. И советником оказался хорошим, и неплохие дипломатические соглашения успел за эти годы подписать от её имени, выгодные для Оранта.

Арольд, правда, подозревал в душе, что барон не просто вокруг матери вьётся столько лет. Может, он все эти годы надеялся на большее? Графиня осталась без мужа, но король объявил её наследницей в собственном праве, поэтому она осталась править графством и не пошла замуж повторно. Осталась вдовствующей графиней Орант. Почему? Неужели так уж любила покойного мужа? Или просто любила власть?

О, да, её она любила, это точно.

— Вчера я выслала разведку. Она вернулась только что…

— И? — Арольд почувствовал, как кольчуга на плечах стала вдруг тяжелее, чем была до этого.

— Войска графа Андорского перешли нашу границу, через несколько дней они будут тут…

— Так быстро? А что же наши бароны? Никто не остановит их, что ли? Почему они сами напали на нас? Я думал, что мы… — Графиня не дала ему договорить, перебила резко:

— Бароны засядут в своих замках и будут ждать помощи от нас! — Фыркнула громко и снова посмотрела в окно. — Я уже отправила гонцов по северным землям, хотя бы бароны севера поддержат нас. Но пока их армии соберутся, уйдёт время. Я боюсь, что армия Андора будет тут гораздо быстрее.

Она замолчала и повернулась к сыну. Теперь окно и всё, что делалось за ним, перестали её интересовать. Теперь графиня смотрела только на сына, своего молодого графа, наследника.

— Что всё это значит? — Арольд перевёл взгляд с лица матери на лицо барона Киарта и обратно.

— Скорее всего, Орант возьмут в осаду, — это уже заговорил барон, голос его выдавал усталость и озабоченность.

— Ну и что? Мы выдержим осаду! Разве нет?

— Лето только началось, запасов в замке очень мало, да и, скорее всего, хлынут толпы беженцев с округи…

— Что это значит? О чём вы говорите? Зачем позвали? Я не понимаю! Мама? — Арольд с надеждой глянул на графиню, не желая слушать барона.

— Я хочу, чтобы ты покинул Орант пока не поздно! — Твёрдый голос графини Эйвин породил долгое молчание. Арольд всегда знал, что с матерью в её решениях спорить бесполезно, но всё же попытался:

— Нет! Я умею сражаться, я могу сражаться. Я не хочу никуда уезжать. Я — граф, мои люди будут сражаться за Орант, а я малодушно уеду… Нет, мама! Не заставляйте меня. Пожалуйста! — Он метался взглядом по лицам матери и барона-советника, ища поддержки и понимания хоть у кого-то из них, но все молчали. — О, госпожа…

— Ты сделаешь так, как я решила. Завтра утром ты возьмёшь всего одного человека из охраны, вы переоденетесь попроще и уедете в монастырь святого Эгберта. Я не зря пожертвовала им в прошлом году большую сумму, аббат примет тебя, я напишу письмо. Когда всё закончится, и войска Андора уйдут, ты вернёшься в Орант.

— Кем?! Трусом? Спрячусь за спинами монахов и святых отцов?

— Да, и за спиной аббата! Забыл?

— Но, мама…

— Не спорь! Мне плевать на то, что кто-то скажет, ты должен остаться в живых. Ты — наследник Оранта, я не собираюсь рисковать твоей жизнью. Ты сделаешь так, как я сказала. Понятно тебе? Пока я жива, пока я рядом, я не позволю тебе рисковать своей жизнью.

Арольд хрипло дышал с возмущением, не соглашаясь с решением властной матери. А графиня подошла к сыну близко, взяла его голову в ладони, потянула к себе. Арольду пришлось склониться к невысокой матери. Графиня поцеловала сына в лоб и шепнула твёрдо:

— Ты сделаешь, как я говорю. Это решено.

Арольд с тоской глянул на барона Киарта. Тот с улыбкой пожал плечами и добавил неуверенно:

— Это не на долго, вот увидишь.

Графиня Эйвин оттолкнула сына от себя, уперевшись кончиками пальцев в кольчугу на груди, отчего ногти её скрипнули по железным кольцам. Скривила губы недовольно, выговаривая:

— Сними это… Я же просила, не приходить ко мне в этом… В прошлый раз ты сказал, что понял мою просьбу, Арольд. Что это?

— Я просто торопился! Я помню!

— Помнишь, но не делаешь. Словно нарочно…

Она могла бы ещё много чего сказать, но барон Киарт отвлёк её, спросив о чём-то на карте, и графиня отвернулась. Арольд вздохнул и направился к двери.

«Ну, почему, почему всё так? Я же не маленький мальчик, чтобы пережидать войну в монастыре! Сколько можно так относиться ко мне?»

ГЛАВА 2

Конюх на конюшне заложил двух лошадей попроще, не кляч, конечно, но уже в возрасте, спокойных и смирных, но не резвых. Главное, чтобы они не бросались в глаза, так распорядилась сама графиня. Она хотела, чтобы сын её передвигался по землям графства как паломник, не привлекая лишнего внимания. Сильные и статные рыцарские кони сразу бы вызывали у встречных вопросы, а это было не нужно.

Арольду было велено выбрать всего одного человека для сопровождения. Всё с той же целью, что и с лошадьми — не привлекать внимания. Он выбрал своего учителя — мастера длинного меча. Графиня только улыбнулась в ответ на выбор сына, но ничего не сказала. Она хорошо знала, что Арольд в последнее время очень привязался к наставнику и проводит с ним много времени.

Сержант Роллон был хорошим воином, поэтому этот факт стал ещё одним доводом в пользу одобрения кандидатуры сопровождающего для молодого наследника. Так графине было спокойнее.

Дорога до монастыря должна была занять три дня, все надеялись, что до этого момента, как юный виконт доберётся до его стен, войска Андора не приблизятся настолько, чтобы это стало опасно.

Выехали рано утром, графиня долго провожала сына задумчивым взглядом, видела несогласие и немой протест на молодом лице, но осталась верна своему решению. Так будет лучше. Он не должен быть здесь во время осады, ему здесь не место.

Погода выдалась хорошая, лето только началось, шли дни после Троицы. Ярко светило солнце, пели жаворонки, лёгкий ветер волновал поля с озимыми.

В первый день молодой наследник графского титула молчал всю дорогу, хмурился недовольно и глядел на всё вокруг исподлобья. И сержант не лез к нему с вопросами или с желанием поднять настроение. Он был терпеливым человеком и знал, что обиды — дело невечное у молодых людей, они проходят так же быстро, как и появляются.

В первую ночь они заночевали на постоялом дворе, хозяин нашёл им небольшой угол у кухни. И всю ночь через стену кто-то ходил, ворчал и гремел посудой, а с рассветом уже начали готовить завтрак, и сон испарился, как утренняя роса. Арольд лежал и слушал ворчание хозяйки и её крики на прислугу. Предстояло ещё два дня такой дороги, а потом жизнь в монастыре…

Тоска. Как можно терпеть это?

Сколько он себя помнил, его мать, графиня Эйвин, всегда была такой. Она лучше всех знала, что будет хорошо для каждого, и старалась делать только так, как считала правильным сама.

В детстве Арольд всегда соглашался с матерью и был послушным и исполнительным. По её наказке он научился читать и даже писать. Графиня наотрез отказалась отправить сына к кому-нибудь на воспитание, хотя барон Киарт ей и предлагал сделать это, чтобы наследник вырос неизбалованным излишним материнским вниманием и заботой.

Только по настоянию барона графиня наняла мастера меча и приказала дать сыну и военное воспитание. Обычно мальчики начинали учиться всему раньше, Арольд же взялся за военную подготовку только после 10 лет.

Он хорошо помнил споры матери и барона-советника, в голове до сих пор звучали фразы недовольной графини: «ему это не нужно…», «я не хочу, чтобы он ходил в бой…», «у него есть замок, при любой войне можно отсидеться, пусть за него воюют его бароны…», «я не позволю, чтобы его постигла участь отца…» и в том же духе.

Но, несмотря на кажущуюся уступчивость и мягкость, в этом вопросе барон Киарт был непреклонен и настоял на своём мнении, и Арольда начали учить не эпизодически, от случая к случаю, а по-настоящему.

Он учился плавать, ездить верхом, стрелять из лука и арбалета, владеть мечом и щитом, держать тяжёлое боевое копьё… Он даже неплохо преуспел в этом всём, что доказывали поединки с другими оруженосцами и скупые похвалы сержанта Роллона.

А теперь, вот, выпал шанс самому поучаствовать в настоящих военных действиях, на деле показать, чему научился, а мать отправила в тихую обитель, далёкую от военных событий.

И почему жизнь так несправедлива?

Последние пару лет Арольд и сам заметил, что графиня-мать не всегда бывает права, он даже начал понемногу не соглашаться с ней в некоторых вопросах, но до открытого сопротивления или бунта ещё не доходило. Титулованная мать всегда находила какие-то доводы и нужные слова, чтобы убедить его принять свою сторону. Он подчинялся ей, вот как сейчас, например. Не хотел, да, был против, конечно, но всё равно сделал так, как она хотела: собрался и поехал.

Второй день они с сержантом ехали так же молча. Влево и вправо от дороги тянулись рощи и поля, по берегам рек крестьяне пасли стада овец и коров. О том, что в графство пришла война, пока ничто не напоминало, не было беженцев и пожарищ. Может быть, это ещё будет? Скорее всего, вражеские войска пока далеко от этих мест.

И только на третий день на дороге появились первые сорванные с насиженного места люди. Их встречалось ещё немного, наверное, это были те, кому было, что терять. Они везли скарб на телегах, тащили на привязи коров, испуганные дети глазели с телег.

Неужели всё уже так близко?

Крестьянин средних лет, остановленный на дороге сержантом, смотрел настороженно.

— Нет, в нашем селе ещё никого не было, но в соседнее приходили… Люди в железе, с оружием… Пограбили, несколько человек убили… Свиней забрали, гусей, кур, овец…

— Сами-то что уходите? Разве негде переждать? — Роллон смотрел с высоты седла, и ухмылка кривила губы.

— От греха подальше… У меня две дочки…

Крестьянин махнул рукой и дёрнул повод, подгоняя быков двигаться дальше.

Да, Арольд проводил глазами подводу, среди узлов и мешков, и правда, сидели две светловолосые девочки лет по двенадцать. Да уж, если рыцари придут в деревню, им точно несдобровать… Тревога отца понятна. Ему хочется переждать трудные времена в надёжном месте. Значит, средства есть и есть, что прятать, кроме дочек-близняшек. Тут каждый выбирает по себе, что дороже. Кто-то дом и поле останется сторожить, а кому-то нажитое добро и здоровье детей дороже.

— Надо поторапливаться… — Сержант пришпорил уставшую лошадь, переходя на рысь.

До монастыря святого Эгберта надо было ещё ехать и ехать, дай Бог, к вечеру только и успеется. Арольд поспешил за учителем. Тревога сержанта казалась ему напрасной. Эти крестьяне вечно, как пугливые козы, слышат шум и не знают, где он, а уже готовы бить во все колокола. Усмехнулся.

Но о своей усмешке и несерьёзности он пожалел довольно скоро.

После обеда они столкнулись с передовым рыцарским отрядом, а флажки и щиты были украшены символами соседнего графства.

— Не успели… — шепнул Роллон и задержал лошадь, перешедшую на шаг. — Наверное, это разведка.

— И что? Они пропустят нас?

— Надеюсь. Все бегут, а мы навстречу. Подозрительно им будет, наверное. Попробуем пробиться. Ты, господин, только сам молчи. Я буду говорить. И за меч не хватайся. Хорошо?

Арольд кивнул, поджимая губы. Тревога начала вдруг скрестись в сердце кошачьими когтями. Никогда не думал, что вид вооружённых рыцарей, чужие флаги могли бы так испугать его. А может, это и не страх вовсе, а что-то другое?

Арольд сухо сглотнул, стараясь протолкнуть комок в пересохшем горле. Всё обойдётся. Всё будет хорошо. Разве может быть иначе?

— Кто такие? Куда едете? — рыцарь в тёмно-синем сюрко перегородил им дорогу. Он был пешим и скучал, ожидая, пока оруженосец пас его коня на краю овсяного поля.

В небольшом на первый взгляд отряде оказалось человек десять рыцарей и несколько человек сопровождения попроще. Пока оруженосцы кормили лошадей в поле, их сеньоры устроили себе небольшой отдых. Проехать мимо не получилось бы.

— Мы в монастырь… — первым ответил сержант. Молодой графский сын, как и договаривались, молчал.

— А что там?

— Мы — паломники.

Рыцарь почесал заросший подбородок и окинул путников внимательным взглядом.

— Паломники — и с мечами? А почему на конях? Куды торопитесь? Паломники мне всё больше пешие встречались…

— Ну-у-у… — протянул сержант, — всякое бывает.

— Откуда едете-то?

— Мы из Готберга.

— Горожане, что ли? Купцы?

Сержант пожал плечами, ничего не говоря на последний вопрос.

— Ну-ка, давайте-ка спешивайтесь! — рыцарь махнул рукой, приказывая спуститься. — Пойдём-ка к нашему барону…

— Почему? — подал голос Арольд, но сержант коротко глянул на графского сына, и тот примолк, подчиняясь.

— Не спорь, — шепнул ему Роллон.

Спешившись, они пошли за рыцарем, ведя лошадей в поводу.

Что могло не понравиться андорскому рыцарю в ответах сержанта? А может, ему просто было скучно, и он захотел занять себя хоть чем-то, а тут подвернулись два путника. Так удачно для него и так тревожно — для них.

Барон, командир андорской разведки, задавал много вопросов: кто, откуда, куда, зачем, почему именно монастырь, и почему сейчас?

— Странно, что вы от Оранта едете… — протянул, зевая. — Ладно, пропустите их, пусть себе едут…

Арольд невольно выдохнул с облегчением, когда их с сержантом, наконец-то, отпустили. На дороге простой сержант-арбалетчик подвёл им их же лошадей, которых держал сам всё время разговора с бароном. Этот сержант, отдав им поводья, долго стоял, наблюдая, как путники садятся в сёдла. Странным ему показалось, когда тот, что в возрасте, помог сначала молодому: подержал лошадь, развернул стремя и подал повод, только потом сам сел в седло.

Когда местные уже тронулись в путь, к андорскому сержанту подошёл рыцарь, тот, что в тёмно-синем сюрко. Заметил, как сержант смотрит вслед уезжающим долгим взглядом, спросил:

— Что? Что-то показалось тебе странным?

— Не знаю, но…

— Что? Говори!

— Он подал ему повод и сказал «милорд…» Я не ослышался, слух у меня отменный. Мне не показалось. Хоть он и шептал…

— Молодой сказал? — Рыцарь нахмурился, думая над словами арбалетчика.

— Нет. Старый… Молодой замешкался, у него плащ на горле давил, — сержант невольно коснулся пальцами своей шеи, будто показывая на себе, — а старый его торопил и сказал ему «милорд…» Я слышал. Именно так и сказал — «милорд…»

Рыцарь какое-то время молчал, глядя вслед удаляющимся всадникам с сомнением.

Какие чувства сейчас боролись в нём? Поднять тревогу или махнуть рукой? Принять на себя ответственность или закрыть глаза на происходящее?

Но, как видно, годы, проведённые в разведке, сделали своё дело. Рыцарь резко развернулся к кучке солдат, стоявших на дороге, и отдал короткий приказ:

— Догоните их! Верните их! Быстро!

Они отъехали совсем немного, когда заметили погоню.

— Уходи! Быстрее! — закричал сержант и на ходу выхватил из ножен меч, дёрнул повод, разворачивая лошадь на дороге.

Арольд проехал немного вперёд, а потом остановился, глядя удивлённо на сержанта Роллона. Шепнул:

— Нет… Я помогу!

Сам потянулся за мечом, а всадники из Андора были уже близко. Уже видны были и лезвия мечей, и даже арбалет. Это неравная схватка! Но не одному же сержанту ввязываться в неё!

— Нет! Уходи! Милорд! Быстрее! Гони, сколько сможешь… Я попробую задержать их…

Арольд пришпорил уставшую лошадь, заставляя её пойти сразу в рысь, а потом и в галоп.

Что случилось? Почему? Их же отпустили как будто, почему они напали? Что не так?

Старая усталая лошадь бежала тяжёлым галопом, а потом сама перешла на рысь, и понукать её было бесполезно, она только хрипела и возмущённо вскидывала голову, недовольно фыркая. А потом вообще перешла на шаг.

Арольд слышал за спиной звон металла, это значит, что сержант Роллон уже ввязался в бой, рискуя жизнью, чтобы спасти своего воспитанника.

Почему? Почему они начали погоню? Что не так?

Кровь стучала в виски, и сердце заходилось в страхе и в волнении. Надо было что-то делать. Арольд повернул лошадь с дороги в сторону небольшой буковой рощи. Успеет ли он добраться до неё? Скорее всего, андорцы погонятся и за ним, с дороги он хорошо виден — одинокий всадник.

Он обернулся и заметил, что погоня настигает его. Ну нет, даром он не дастся! Он будет биться!

Он выдернул меч, удобно перехватывая его в правой руке…

«Эх, мама, лучше бы я остался в Оранте, чем… О, Боже… Да что же это?! А как же Роллон? Что с ним?»

Оглянулся через плечо. Андорские всадники на отдохнувших и сытых конях были уже так близко, что Арольд видел направленный в него заряженный арбалет.

«Ну, вот и всё!» — мелькнуло в голове. Они даже не будут стараться взять его живым. Зачем он им нужен?

Но арбалетчик выстрелил не в него, а в его лошадь. Та неловко споткнулась и упала вдруг так внезапно, что молодой наследник Оранта даже не успел выдернуть ногу из стремени, полетел вперёд на землю, заросшую травой. Лошадь придавила ему ногу и тяжело дышала в предсмертной агонии, и спешившиеся воины андорского отряда стояли в стороне, пока умирающая лошадь не перестала скрести копытами землю.

Всё это время Арольд пытался освободить ногу, упирался в спину лошади и в седло второй ногой, толкался, выбираясь из-под тяжёлой туши.

Они убьют его! Они и разбираться не станут! Какая им разница, кто он такой? Подумаешь! А как же Роллон? Что с ним? Что они сделали с ним?

Они подошли со спины, обходя ноги лошади, и один из андорцев пнул Арольда по руке, сжимающей рукоять меча.

— Отбегался… — Улыбнулся, заглядывая в глаза, один из воинов.

— Не трогайте меня… — выдохнул Арольд, всё ещё пытаясь освободиться, вытащить ногу из-под лошади, но самому это сделать было трудно.

— Не трогать — тебя? — спросил другой солдат. — А иначе что? Что ты сделаешь?

Арольд потянулся за мечом, выроненным после удара по руке, но солдат, стоявший близко, не дал ему этого сделать: ударил носком кожаного сапога под подбородок и опрокинул Арольда на спину.

— Что ты можешь сделать, щенок?

Он сдался, зажмуриваясь, но подошедшие андорцы не убили его, а подхватили под локти и не без усилий вытянули из-под лошади, поставили на ноги, продолжали держать под руки.

— Пойдём-ка, ещё раз побеседуем с нашим бароном, — заговорил тот самый сержант-арбалетчик, — заберите его вещи, их надо будет хорошо обыскать.

Арольду связали руки обрезанным поводом от уздечки его же лошади и хромающего, напуганного потащили к дороге.

ГЛАВА 3

Его привели к знакомому уже барону, тому, кто недавно задавал им с Роллоном вопросы, и допрос начался поновой.

Арольд всё время молчал. До этого на вопросы отвечал сержант, а теперь его тело, пробитое арбалетным болтом, лежало на обочине дороги. Он хорошо, даже отлично, владел мечом, но этого мастерства оказалось недостаточно против арбалета. И эта смерть близкого по существу человека потрясла Арольда до глубины души. Он просто молчал и даже не слышал всех этих вопросов, которые ему задавали.

Как же так? Как это могло случиться? Почему? Он вот только что был жив. Они разговаривали, ехали рядом, а теперь его нет. Теперь Арольд остался совсем один, и вокруг него враги. Почему?

И тут барон, не дождавшись ответов, ударил Арольда по лицу тяжёлой пощёчиной снизу вверх. Тот отшатнулся, мотнув головой, и от неожиданности прикусил себе язык. И прикусил довольно серьёзно, рот наполнила кровавая слюна, а от боли даже защипало в глазах подступающими слезами. При всей своей строгости графиня-мать никогда не била его по лицу.

— Эй, малый, ты за кого нас держишь?

— Зачем надо было его убивать?

— Кого? — барон не понял, о ком речь, и сержант-арбалетчик из-за спины пленного пояснил негромко:

— Того, что с ним был. Он за меч схватился, одного из наших даже успел ранить, вот и пришлось застрелить его из арбалета. Простите, господин, мы хотели их двоих взять, не получилось…

Барон — средних лет, высокий и статный, в дорогих доспехах под тёмно-зелёном сюрко — долго рассматривал лицо юного графского сына, думал о чём-то. Арольд рассеянным движением тиранул кулаком связанных спереди рук по щеке, стёр слезу и размазал грязь.

— Это же к нему убитый обратился «милорд», да? — спросил сержанта барон.

— Да, господин, так наши сказали, Кирр сам слышал, а слух у него хороший. Слава Богу, что мы успели их догнать, а то…

Барон подошёл близко-близко и заглянул в глаза с высоты своего роста. Арольд невольно вздёрнул подбородок и посмотрел снизу вверх.

— Ты у нас, значит, милорд?

— Что?

— К тебе обратились «милорд», значит, ты — милорд, так?

Арольд нахмурился. Он и не помнил, когда к нему кто обращался. Может, Роллон и обратился к нему по привычке, он ведь мог и внимания не обратить. Что им всем надо вообще?

Он медленно и шумно сглотнул, проталкивая противную, пахнущую кровью слюну. И что теперь? Что с ним будет? Что они сделают с ним?

А барон неторопливо начал рассуждать вслух:

— Вы ехали от Оранта. Если графиня не дура, а она уж точно не дура, она должна была выслать разведку и уже, скорее всего, знает, что войска графа на подходе. Мы возьмём Орант в осаду — дело трёх-четырёх дней. Мы тут, а за нами — армия! — Он довольно хмыкнул, не сводя взгляда с растерянного лица молодого пленного. — Кто-то как-то говорил, у графини есть сын твоего возраста… Хитрая лиса захотела спрятать дорогого сыночка в монастыре, да? Подождать, пока всё уляжется? Отвечай! — Барон повысил голос, а его серые глаза приобрели цвет стали.

Арольд покачнулся от громкого крика и моргнул несколько раз по-детски.

— Ты — сын графини Эйвин Орантской? Отвечай мне, щенок! Ну?! — Он кричал на Арольда, но тот продолжал молчать, чем вызывал ещё больший прилив злости и раздражения у допрашивающего барона.

А в это время сержант, который взял Арольда в плен, перетряхивал седельные сумки пленного. Скрупулёзно и дотошно он осматривал и прощупывал каждую вещь: запасную одежду, рубашки и бриджи, запас еды, кремень и кресало, запас трута, кошель с серебром…

— Господин! — Он нашёл то, что было спрятано от глаз посторонних: в запасном плаще в подкладке было зашито письмо аббату монастыря святого Эгберта.

Арольд услышал треск разрываемых ниток и обречённо закрыл глаза. Лучше бы он остался дома…

— Давай сюда! — Барон протянул руку с раскрытой ладонью.

Сержант отдал ему найденное письмо и принялся снова собирать вещи в мешок.

— Так-так… — Барон сорвал восковую печать и раскрыл небольшой свиток. — Я ещё думал, зачем мой духовник вбивал в меня все эти буквы и слова? Зачем мне это было нужно?

Он усмехнулся и принялся читать. Читал он про себя и читал долго. То ли с грамотой он так и не подружился, а только познакомился, то ли перечитывал это письмо раз двадцать, но все, кто ждал, уже устали ждать и начали задавать вопросы:

— Что там, милорд? Вы смогли прочесть? О чём там?

Барон свернул письмо и посмотрел в лицо Арольда долгим пристальным взглядом. А потом отдал приказ:

— Мы возвращаемся. Я должен доставить его лично к графу. Вот будет радости-то. — Посмотрел на своих людей с улыбкой. — Мы изловили важную птицу, ребята! Я был прав. Этот щенок — сынок графини Эйвин! Теперь стерва запоёт по-другому! Граф Годвин заставит её петь по-нашему, если ей дорога жизнь единственного сыночка.

Послышались возгласы одобрения. Все вокруг возбуждённо задвигались, потянулись к лошадям. Один Арольд угрюмо молчал, наблюдая за всеми.

Лучше бы он остался дома…

ГЛАВА 4

Руки ему развязали только поздно вечером, удивительно, как всё это время он умудрялся терпеть, ни разу не попросившись с коня справить нужду или попить воды. Он вообще хотел бы, чтобы на него не обращали внимания, а лучше бы вообще было оказаться не здесь и не с этими людьми.

Ему нашли самую смирную лошадь, привязали к седлу, а повод забрал себе один из сержантов. Надеяться на побег было нечего, и Арольд смирился. В голову, конечно, лезли всякие страхи, воображение рисовало ужасы плена один хуже другого, но он успокаивал себя, что это ненадолго, что всё с ним будет хорошо. И мама сделает всё, чтобы вернуть его домой.

Уже в темноте они добрались до андорского лагеря. Наверное, более яркого зрелища Арольд в своей жизни ещё не видел. Сотни горящих костров, казалось, своим светом затмевали звёздное небо, натянутые шатры и палатки разных цветов пестрели в цвете огней. Лаяли собаки и ржали кони, солдаты вражеской армии гомонили, как тысячи, сотни тысяч пчелиных роёв сразу.

Сколько же здесь людей! Тысячи, наверное!

Столько Арольд и не видел ни разу в жизни.

За свою недолгую жизнь он бывал в монастырях и в торговых городах, в Оранте стоял постоянный гарнизон, да и года три назад граф Андорский приходил уже с войсками к Оранту. Но столько людей разом Арольд ещё ни разу не видел. Да и три года назад графиня спрятала сына в монастыре, поэтому даже тогда он не видел того размаха военного лагеря под стенами родного замка.

Его стащили с седла и втолкнули в шатёр, где у входа стояла охрана. От яркого света свечей Арольд невольно прищурился, ожидая, когда глаза привыкнут к свету после темноты.

Знакомый барон из отряда разведки докладывал кому-то о том, что случилось, но Арольд осматривался по сторонам и только в последнюю очередь принялся разглядывать того, с кем разговаривал барон.

Графа Годвина из Андора он ни разу до этого не видел, но сразу же понял, что это он. Почему?

Да как-то внутренне почувствовал, что это он. Средних лет, моложавый, волосы ещё сохранили свой цвет, а вот на висках уже начала проявляться седина, будто морозным инеем подёрнуло, а он и не тает. Лицо потомственного аристократа, графа до мозга костей. Чисто выбритое, и не скажи, что в условиях военного похода. Волосы чёрные и по-военному коротко подстрижены. А взгляд цепкий и задумчивый.

Арольд всё время чувствовал его на себе, изучающий, пристальный.

Граф уже был без доспехов, даже без кольчуги, в чёрном дублете с вышивкой на груди: синяя лента реки и встающее над ней солнце.

— Почему вы подумали, что это он?

Арольд напряг слух, прислушиваясь к разговору. От усталости, от долгой дороги он чувствовал опустошение. Затекли руки и плечи, хотелось в туалет, пересохло в горле, болел прикушенный язык, ныла голова после падения с лошадью, а сам он совсем не знал, чего ему ждать.

— Подойди сюда!

Арольд и не понял сразу, что это к нему обратились, так и стоял, пока барон не подтащил его за локоть, шепнув на ходу:

— Делай, что тебе велено…

Граф Годвин осмотрел его внимательным взглядом с головы до ног и разочарованно хмыкнул. Арольд был в простой одежде, как покинул ещё Орант, по-простому одеться приказала графиня. О, Боже, как же давно это было!

— Ты — сын графини Эйвин? Из Оранта?

Арольд посмотрел исподлобья и сказал в ответ совсем о другом:

— Мне надо в уборную…

Граф Годвин нахмурился и перевёл недоумённый взгляд на стоявшего рядом барона, спросил:

— Он точно понимает, где он и с кем говорит?

— Извините, милорд, надо было сводить его сразу, он всю дорогу в седле, мы его привязали, чтобы не сбежал… Вот он, наверное, и… натерпелся парень… — Барон виновато пожал плечами.

— Ладно, сводите его и охрану надёжную приставьте. Не хватало ещё ловить его по всему лагерю ночью. И это, барон, найдите кого, а сами отдыхайте. Вы и так молодец. Графиня теперь сна лишится.

Лёгкая полуулыбка тронула губы графа Годвина, Арольд заметил её и стиснул зубы от злости на этого человека и его слова о матери. Единственное, чему он был благодарен графу, так это за то, что разрешил развязать руки и наконец-то справить нужду. А ведь мог и не пустить, глумился бы потом…

Удивительно, как мало надо, чтобы почувствовать мимолётное счастье в жизни! Всего-то немного свободы и облегчение телу, а душа уже радуется.

Охрана всё время была рядом, хотя Арольд и не собирался никуда бежать. Здесь кругом одни андорцы, куда ни сунься, ночь уже, все дороги, поди, в патрулях, куда тут…

Его сводили в уборную и тут же вернули обратно к графу.

— Ну что, поговорим?

— Я хочу пить, я ничего не ел с самого утра… — начал было Арольд, но граф резко вскинул руку, прерывая его, и громко спросил:

— Чего? Чего ты там ещё захотел?

— Я хочу пить!

— Не понял, что ты говоришь? — Граф деланно склонился к нему и даже повернул голову чуть набок, подставляя ухо, чтобы расслышать ответ лучше.

— Я хочу пить… — повторил Арольд чуть слышно, уже понимая всю глупость ситуации.

Граф резко выпрямился и изумлённо вскинул тёмные брови.

— А чего ты ещё хочешь? Ну? На выгребную яму тебя сводили… А теперь тебе ещё чего не дали? Попить? Водички захотел? Хлебушка? К мамкиной юбке, может, сразу, а? Милый, ты в своём уме? Кого она из тебя вырастила без мужа-то? — Усмехнулся небрежно. — Ты все свои запросы сразу списком требуй! А что скромничать? Ты же у нас как в гостях! Так? Так ты для себя это понимаешь? А? Ну-ка, отвечай, когда тебя спрашивают!

Арольд, ошарашенный громким резким голосом графа, тоном его вопросов и прямотой, молчал, хлопая ресницами. Когда молчание затянулось до неприличия, он разомкнул пересохшие губы и с болью во рту ответил:

— Нет, милорд, я не в гостях…

— Ну, вот и хорошо, что хоть это ты понимаешь. Ты в плену. Никаких «я» чтобы я не слышал больше. Ясно? От тебя мне нужны только ответы на вопросы и исполнительность. Будешь делать то, что тебе скажут — будешь жить. Если твоя мать пойдёт на уступки — вернёшься к ней. Понятно?

— Какие уступки?

Он только заикнулся, а граф тут же выбросил ладонь от пояса вверх и ударил по лицу наотмашь. Рука у него оказалась тяжёлой, Арольда аж на ногах качнуло. Ничего себе!

— Я тебя разве об этом спросил? Нет? Я спросил, тебе понятно? Что ты не понял?

— Я всё понял…

Арольд растирал тыльной стороной ладони место удара и на вопрос смог ответить только шёпотом.

— Ну, вот и хорошо, будь понятливым и дальше.

Граф Годвин помолчал немного, потом начал задавать вопросы, неторопливо, основательно, выслушивал ответы и запоминал важное для себя.

— Как тебя зовут?

— Арольд…

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать скоро будет…

— Твоя мать отправила тебя в монастырь подальше от войны, так? Она боится осады? Она знает, что мы рядом?

Арольд поджал губы и просто кивнул на все эти вопросы.

— Сколько человек в Оранте? Каков гарнизон?

— Обычный гарнизон… как и всегда… И ещё беженцы…

— А северные бароны что же? — Граф озадаченно нахмурился. — Она успела уже призвать их?

— Я не знаю.

— Как это ты не знаешь?

— Не знаю.

Граф резко дёрнулся к нему, занося ладонь для новой пощёчины, и Арольд только немо отшатнулся назад.

— Отвечай! Помнишь, что ты обещал? Ты говорил, что будешь отвечать на мои вопросы!

— Я не знаю!

На этот раз граф не удержал ладонь, снова ударил по лицу и, кажется, даже сильнее, чем в первый. Арольд задохнулся от боли, и рот наполнился кровью от разбитых губ.

— Я… ничего не знаю… — повторил чуть слышно.

Граф какое-то время молчал, думая, потом заговорил:

— Через три-четыре дня мы возьмём Орант в осаду, вот тогда и посмотрим, чего ты стоишь в глазах своей матери. Сколько она готова будет заплатить и сколько готова отдать, чтобы вернуть дорогого сыночка. — Граф усмехнулся. — Посмотрим.

Арольд всё время на это просто молчал. А что он мог сказать? Он, конечно же, надеялся — нет! — он знал, что она сделает всё, чтобы вернуть его домой.

Он также молчал, когда привели кузнеца с инструментами, молчал, когда на руки и ноги его надели железные цепи и кандалы, он молчал, хотя сильно-сильно устал, хотел есть и пить. Он решил молча терпеть всё, что выпало на его долю. Когда лёг на указанное место, он мог только молиться, что он и делал, пока тяжёлый сон не сморил его.

ГЛАВА 5

Графиня Эйвин медленно обернулась к вошедшему, оторвав взгляд от окна, забранного витражом. Это барон Киарт. Смотрел с тревогой в тёмных глазах. Опять что-то навоображал? Он всегда преувеличивает размеры проблем, а потом легко и довольно просто их сам же разрешает.

— Что? — Графиня устало вздохнула, заметив в руке своего советника письмо.

Что ещё за письма? От кого? Вообще-то Орант в осаде, какие могут быть письма?

— Они прислали только что.

Графиня хмыкнула. Опять как всегда Годвин будет торговаться, предлагать перемирие на своих условиях… Чего захотел!

— Что там? Не хочу читать, просто расскажи. Что опять он хочет? Думает, привёл войска, и мы послушно будем делать то, что он захочет? Ещё чего! Наши бароны с севера… — Но советник не дал ей договорить, перебивая:

— У них Арольд…

На пару минут повисла тишина, даже слышно стало, как за окном раскричалась стайка стрижей. Графиня Эйвин смотрела в лицо барона долгим остановившимся взглядом.

— Это — ложь! Годвин, как обычно, горазд на всякие уловки, что-нибудь да выдумает. Этого не может быть. Они должны были успеть проехать…

— Сама посмотри. — Барон протянул ей ещё один свиток, его графиня уже взяла, хотя, даже не разворачивая, узнала свою печать. Это письмо аббату в монастырь святого Эгберта. Она сама его писала.

— Нет! — Откинула письмо в сторону, и свиток упал на пожелтевший тростник, устилающий пол. — Нет… Не может быть… Он должен был успеть… Здесь же недалеко. Нет!

— Как-то же твоё письмо попало к ним в руки. Оно же было у Арольда. По-другому не может быть. Что же он его потерял, что ли? Глупости! Он у них, он у Годвина…

— Нет!

Графиня резко дёрнула подбородком, сверкнула карими глазами на своего советника. Она не хотела верить здравому смыслу, не хотела мириться с тем, что случилось.

Конечно же, Арольд не мог потерять письмо, она приказала горничной зашить его в подкладку плаща. Так что да, хочется ей этого или нет, но придётся признать: её сын, её Арольд, её маленький граф в руках этого ненавистного Годвина, будь он проклят!

— И чего он хочет? Дай! — Она протянула руку за письмом в руке советника.

— Приглашают на переговоры… — Барон Киарт нахмурился озадаченно. — Что он там просил у нас в прошлый раз? Земли вдоль Иссы, по-моему. Думаю, на этот раз он будет просить больше, ещё и выкуп за Арольда потребует. Хороший выкуп… Положение у них на этот раз выгоднее, чем у нас, что ни говори.

Графиня читала письмо, написанное титулованным врагом собственноручно: она узнавала его чёткий ровный почерк. Что-что, а в таком деле граф Годвин не доверял секретарям, обычно он сам писал. И на этот раз — тоже!

— До чтоб тебя, Годвин! — Графиня Эйвин отшвырнула письмо на стол, заваленный документами, его на пол бросать она не стала, как первое, своё.

Стояла, стиснув кулаки, скрипела зубами от досады, думала. Да, ситуация не в их пользу, это точно. Её сынок, её мальчик у них, он в плену. Они мучают его, делают ему больно, они только на это и способны. Годвин — жёсткий человек, непримиримый, он никогда не пойдёт на уступку.

Выкуп? Да, выкуп — это хорошо, если граф ещё предложит его. А ведь может затребовать и земли. Что ему теперь эти земли вдоль Иссы, далась ему эта река, когда у него в руках её сын. Её единственный сын! Её Арольд!

— Что будем делать? — подал голос барон Киарт. — Соглашаться на переговоры? Что нам остаётся…

— Нет! Я не собираюсь с ним разговаривать!

— Не собираешься?!

— Мы подождём баронов с севера и снимем осаду, мы разобьём его войска и освободим Орант…

— А Арольд? Он же у них в руках…

— А потом будем разговаривать об Арольде.

— Они убьют его, Эйвин.

— Он — сын графа, он — мой сын, он — наследник Оранта. Годвин не посмеет убить его!

— Ты уверена? — Барон Киарт нахмурил тёмные брови и смотрел на графиню с сомнением.

— Конечно! Он же — граф, он не посмеет, он не позволит себе причинять боль равному. Он же человек чести.

— Ну, не знаю… — Барон повёл подбородком.

— Сегодня ночью надо послать гонца на север, пусть местные бароны поторопятся. Мы уже второй день в осаде, а они где-то запропастились! Сколько можно? Долго мы ещё должны ждать?

— А переговоры с Годвином?

— К чёрту его переговоры!

— Что мне ответить ему?

— Ничего!

— Ничего?! — Барон невольно опешил.

— Да! Ничего!

— У него в руках твой сын-наследник, а ты просто собираешься молчать на это? — Графиня гневно глянула в сторону советника, поджимая губы. — Даже если придут бароны с севера с войсками, Годвин успеет отослать его в тыл, он заберёт его с собой, к себе, в Андор. Мы не сможем отбить его. Как ты не понимаешь?

— Вот тогда мы и будем разговаривать.

— А Арольд всё это время будет в плену?

— В почётном плену, — поправила своего советника графиня.

— В почётном? Ты так думаешь?

— Конечно. — Графиня Эйвин пожала плечами. — Он не посмеет сделать больно моему сыну. Он же тоже — отец.

— Ну, не знаю, я бы не рассчитывал на это.

Графиня усмехнулась и передёрнула плечами. Вимпл — шейный платок — был подобран к цвету её карих глаз, он был малахитово-зелёным. Графиня всегда умела хорошо одеваться, и смотреть на неё — одно удовольствие. В свои тридцать пять она была не только ещё красива, но и умна. И характер у неё — дай Бог! — не у всякой такой отыщется.

Барон вздохнул и ответил негромко:

— Ладно. Я отправлю их посыльного без ответа. Представляю, что на это скажет граф Годвин…

— Пусть что хочет, то и говорит! — она резко перебила советника, не скрывая раздражения, и снова отвернулась к окну.

Барон Киарт постоял ещё некоторое время, рассматривая неподвижную фигуру графини, а потом вышел из солара.

«Как, как это могло получиться? Арольд, ну почему ты позволил взять себя в плен? И этот Роллон тоже… Он никогда мне не нравился! Надо было послать кого-нибудь другого, надёжнее, умнее… Потерпи, мой мальчик, мама спасёт тебя из этого плена. Потерпи ещё немного…»

ГЛАВА 6

Всю дорогу до Оранта его так и держали в цепях и везли даже не верхом, ему приходилось идти пешком с обозными под охраной двух конных арбалетчиков. Зачем это надо было делать? И в самом деле, если бы Арольд вдруг вздумал бежать, они что, начали бы стрелять в него?

Зачем это сделали так, он понял очень быстро, уже в первый день. За часы, проведённые в дороге пешком да в цепях на руках и ногах, Арольд устал так, что еле ноги переставлял, и оглядываться по сторонам уже не было сил. От изнеможения он даже не мог попросить ни еды, ни воды.

И если в начале перехода он ещё просил своих конвоиров дать ему поговорить с графом Годвином, позволить им встретиться, то через пару часов пути он уже не заговаривал об этом. А к вечеру вообще обо всём забыл и уснул на том же месте, где ему указали сесть. Он ничего не ел, ничего не говорил, а во сне даже цепи перестали ему мешать.

Тысячи вооружённых людей верхом и пешком, обозы, гружённые оружием и провизией, невообразимый грохот, крики и пыль. Но к концу третьего дня Арольд ни на что уже не обращал внимания, страшно устал, натёр ноги и сбил цепями запястья, и шёл уже просто по нелепой привычке, подчиняясь приказам своих конвоиров.

Если он замедлялся, его охранники толкали его ногами в спину, отпускали шуточки и не давали пить, хотя сами ели находу и пили почти постоянно от скуки дороги. Может быть, они и не знали, что их подопечный был сыном графа? Может, они думали, что охраняют какого-нибудь преступника, дезертира или мелкого вора?

У Арольда не было сил и желания что-то объяснять и доказывать, он всё время молчал.

На четвёртый день армия андорского графства подошла к Оранту и обложила его со всех сторон, перекрыв все дороги. Так замок был взят в осаду.

Измученный Арольд смотрел на родной дом со стороны и чувствовал, как щемит сердце. Он помнил расположение построек во дворе своего замка, помнил лица людей, солдат из гарнизона, слышал, как звонят колокола орантской церкви, и понимал, как трудно, как невозможно будет теперь вернуться ему домой. Вот он, рядом, кажется, руку протяни… Все эти места верхом изъезжены-переезжены, а теперь здесь расположилась вражеская армия.

И положение его незавидное, и вообще хоть волком вой.

Когда встали у Оранта и разбили лагерь, Арольда перевели в шатёр графа Годвина под охрану его личной стражи.

— Теперь ты будешь тут, парень, — обратился к нему сам граф. — Завтра мы пойдём на штурм, а сначала я отправлю сообщение твоей мамочке. Посмотрим, что она скажет?

Тогда Арольд ничего не сказал графу в ответ: он так устал за долгую дорогу, что, звеня цепями, просто сел в том углу, где его оставили.

Она ответит, она, конечно же, ответит, пусть он не думает плохо о его матери.

А утром его разбудили и вывели на улицу к строившимся войскам. О, он так крепко спал, что и не понял, когда здесь всё началось. Стоял такой шум, а он не слышал. Мимо ходили отряды лучников и пехоты, носили палисады — щиты для прикрытия. Стучали молоты, ещё вчера начали собирать из привезённых с собой брёвен осадную башню. Сколачивали лестницы… Сотни, тысячи людей, занятых своим делом. И это всё не просто люди, это всё — враги, и всё, что делают они, угрожает миру и покою его дома.

От обиды, от досады Арольд не сдержал стона и скрипнул зубами. Что же ещё будет? Что будет?

Войска неторопливо выдвигались на позиции, строились рядами, и его провели вперёд по длинному проходу между стройными шеренгами пеших солдат. Его вывели на пустое пространство перед замком, и Арольд метнулся взглядом к родному Оранту, искал-искал глазами по стенам. Где-то там должна была быть его мать. Но видел лишь бьющиеся на ветру полотнища флагов и слышал колокольный звон.

Там тоже готовятся к осаде.

К нему подошёл граф Годвин и его люди, все в доспехах, сверкающих на солнце, все с серьёзными лицами, и Арольд почувствовал себя рядом с ними неловко. Он грязный, голодный, с всклокоченными давно немытыми нечесаными волосами, да ещё и в цепях, как приговорённый к казни преступник.

Первым заговорил граф Годвин:

— Мы ждём ответа твоей матери. Я послал ей письмо. Интересно, что она скажет?

Арольд разлепил пересохшие губы и громко шепнул:

— Она не поверит вам…

Граф в ответ усмехнулся и смерил его долгим взглядом с ног до головы.

— Поверит, вот увидишь. Я об этом позаботился.

Арольд только хмуро глянул в его сторону исподлобья. Опять, наверное, то письмо, что матушка написала в монастырь? Как ещё они могут доказать ей, что к ним в руки попал именно он? Только этим письмом! Никаких фамильных колец Арольд не носил, и креста с шеи у него не снимали, так что…

Они просто ждали возвращения посыльного, а граф и его люди о чём-то негромко разговаривали. Арольд не прислушивался, он шептал молитву за молитвой — все, какие знал и помнил. Одну за одной, одну за одной.

Она не бросит его, она постарается спасти его, она любит его и обязательно вернёт домой. Всю свою жизнь он помнил её рядом, её ободряющую улыбку, её гордость при взгляде на сына. Что бы он ни делал, она всегда старалась во всё вникнуть. Она такая… Она — его мама, графиня Эйвин Орантская.

От замка приближался всадник, все вдруг загомонили и стали следить за ним глазами. Это посыльный, и он везёт вести из Оранта.

Что ответит на требования графиня? Какие примет меры? Её сын в руках врага, на что она готова пойти и от чего отказаться, чтобы вернуть наследника?

Посыльный подъехал именно к графу, и Арольд вытянулся струной, слушая донесение. Но расстояние скрадывало слова, и он слышал только обрывки этих фраз…

— Ничего? Совсем-совсем ничего? Она что, из ума выжила? — Громкий возглас графа не предвещал ничего хорошего.

«Мама, что это значит? О чём он говорит? О чём таком он говорит? Мама?!»

Решительными шагами к нему приблизился граф Годвин, схватил вдруг за ворот камзола и потащил вперёд, прямо в сторону Оранта. Арольд аж задохнулся от возмущения и неожиданно накатившего страха. Шепнул чуть слышно:

— Не надо, милорд…

Граф резко остановился при этих словах и встряхнул графского сына, отчего все цепи на нём разом звякнули. Граф Годвин гневно глянул в лицо сверху и спросил:

— Что — не надо? — Арольд промолчал под его яростным взглядом, и граф ещё сильнее встряхнул его. — Что — не надо, сопляк? Говори!

— Не делайте этого… — выдохнул Арольд горячим шёпотом. — Я не ниже вас по рождению, господин. Вы не можете так обходиться со мной, это бесчестно… вас не поймут… Вы же граф, и я — граф, вы не… — Но граф Годвин перебил его быстрые слова и встряхнул сильнее, чем до этого.

— Нет, щенок, ты ещё не граф! Ты только сын графа, вот твоя мать — графиня, твой отец — граф, а ты ещё нет. Ты только виконт, вот, когда тебе станет восемнадцать, и ты вступишь в свои права, вот тогда ты станешь графом, тогда мы будем говорить с тобой наравных. А сейчас за тебя отвечает твоя мать…

— Я — наследник Оранта! — Громко перебил его Арольд.

— Да плевать мне, кто ты! Слышишь?! Твоей матери на тебя плевать, а мне — тем более…

— Нет! — он снова перебил графа громким голосом.

— Она не собирается идти на переговоры. Она вообще промолчала на моё письмо. Ей не нужен ты, каким бы ты там наследником ни был. Слышишь меня? Ты слышишь, щенок?! — Граф снова тряс его раздражённо.

— Неправда! Она любит меня!

Повисла минута полной тишины между ними, и всю эту минуту граф пристально рассматривал лицо пленного, будто видел того впервые. Потом усмехнулся, скривив губы.

— Любит тебя, говоришь?

Арольд промолчал на этот вопрос, только громко сглотнул пересохшим горлом. Что всё это значит?

— Значит, любит? Ты в это веришь? Хорошо! Вот мы сейчас это и проверим. Посмотрим, как она тебя любит… Сыночка своего единственного… — Граф, всё также держа Арольда за одежду, повернулся к своим людям и громко приказал: — Найдите Аина! Он нужен мне здесь. Срочно!

— Хорошо, милорд! Сейчас будет!

Арольд попытался отстраниться от графа, по-прежнему державшего его за камзол. Какой-то нехороший страх и предчувствие неприятностей прокрадывались в сердце.

Что всё это значит? Кто такой этот Аин? Зачем он здесь нужен?

— Не надо, господин… — прошептал одними губами замирающим голосом.

Граф обернулся к нему и посмотрел в лицо.

— Надеюсь, она увидит и — главное — услышит тебя.

В этих словах было столько холодного упрямства и решимости, что Арольд обомлел от ужаса. Снова шепнул потерянно:

— Не надо, господин… не делайте этого… Прошу вас, милорд, умоляю… Не надо…

— Ты ещё расплачься, щенок, пусть мамочка оттуда, — граф мотнул головой в сторону замковых стен, — услышит.

Арольд хрипло дышал, ощущая, как от предчувствия боли и больших неприятностей задрожали губы и подбородок.

А потом появился этот Аин и с ним парочка его людей. При беглом взгляде на них Арольд почувствовал ещё и слабость в коленях. Это были не просто воины, солдаты, это были наёмники, те, которые за деньги могли сделать всё и ни перед чем не остановятся.

Этого Аина он почему-то сразу узнал, выделил из троих.

Блестящий, чисто выбритый череп, лицо сухое с острыми резко очерченными скулами, глаза тёмные, почти чёрные, даже зрачка не видно, и постоянно полуприщуренные, будто Аин всё время находился в глубокой задумчивости. Сейчас он неторопливо жевал травинку и, глянув в лицо графа Годвина, медленно вытащил её и спросил:

— Да, милорд, вы меня звали?

— Видишь вот этого парня, подойдёте к Оранту на полёт стрелы. Я хочу, чтобы он кричал, громко кричал, чтобы мама сверху слышала.

Аин медленно поднял тёмные брови, и тонкие губы его растянула холодная улыбка маньяка.

— Всё понятно, милорд, сделаем. Запоёт, как монах в церковном хоре. Услышит…

— Только не калечьте, — предупредил граф. — Он мне ещё нужен.

— Хорошо, милорд, всё сделаем.

— Думаю, много усилий не понадобится.

При этих словах графа Арольд упрямо стиснул зубы. Он не будет кричать, не дождётесь.

«Не смотрите не то, что я молод и, по-вашему, говорю глупости. Я — сын графа, и мать моя — тоже графиня… Вы — бесчестный человек, раз позволяете себе мучить равного. Бог накажет вас, граф Годвин! Он не простит вам этого…»

Он хотел бы сказать это всё графу в лицо, но во рту от волнения пересохло ещё сильнее, и он не смог и слова из себя выдавить.

Наёмники подхватили его под локти и повели вперёд, ближе к родному замку. Один из них смерил расстояние до стен Оранта и произнёс:

— Хватит, пожалуй. А вдруг у них там какой лучник-мастер найдётся?

Аин медленным взглядом окинул Арольда с головы до ног, пожевал свою травинку и перебросил её в угол рта, спрашивая:

— Так ты — сын графини, что ли? А? А как к нашему графу в руки попал? Не повезло? — Усмехнулся. — Так ты такой невезучий, что ли, парень?

Арольд ничего не ответил, чувствуя, как оба наёмника, те, что тащили его, впились в локти, да так сильно, что ни плечом, ни руками не повести. А главный их ловко выдернул небольшое лезвие из-под широкого кожаного ремня на левом запястье, поднёс его к лицу Арольда и шепнул, глядя в широко распахнутые глаза:

— Сам кричать начнёшь или тебе помочь? — Арольд сглотнул и хрипло выдохнул, молча поводя подбородком. — А граф сказал, много усилий не понадобится. Проверять, что ли, будем, а?

Он водил этим лезвием перед глазами, аккуратно, не оставляя пореза, провёл по щеке и наблюдал за меняющимся выражением глаз графского сына.

— Смотри, какая кожа-то у тебя, парень… Как у девушки. Ты, наверное, даже не бреешься ещё? А?

Он часто говорил это «а», мягко так, с вопросом. Спрашивал и смотрел задумчиво-вопросительно, всё держа эту свою травинку в зубах. Арольд глядел ему в глаза и думал: «Неужели это со мной? Это не может быть со мной! О, Господи… Это не я… Не я…»

— Что с тобой сделать, чтобы ты кричать начал, а? Порезать тебя? Или глаз тебе вырезать? — Хмыкнул. Повёл лезвием до глаза, и острый кончик ножа без рукояти впился в кожу нижнего века. — Хочешь, я сделаю тебя кривым на один глаз, а, парень?

Арольд хрипло втянул воздух и медленно повёл головой от лезвия, убирая лицо назад и вбок, и чтобы больше не допустить такого, Аин взял его за подбородок тяжёлой и сильной пятернёй. Снова упёр лезвие в кожу у глаза, и на этот раз Арольд уже не мог пошевелиться.

— Какой глаз, а? Правый или левый? Выбирай! Ни одна девка на тебя не взглянет больше… Ну? Правый или левый, а? Кричи, щенок, — приказал твёрдо Аин.

Но Арольд молчал, в горле так пересохло, что даже воздух проходил в него с превеликим трудом, будто дышишь через толстое одеяло.

— Слышь, Аин, граф же просил его не калечить… — подал голос один из его товарищей-наёмников, и Аин резко перевёл взгляд на лицо говорившего: высокого, среднего возраста и с ярко выраженными залысинами, отчего лоб его казался высоким, а лицо узким.

— Не бойся, Гарт, я с графом договорюсь. Скажу, извини, милорд, немного перестарался… рука сама соскользнула, но, что поделаешь? Новый же не вырастет уже…

Второй наёмник над головой Арольда издал хриплый смешок, оценив шутку товарища. Арольд же только сипло выдохнул в ладонь Аина.

— Если хочет глазки сохранить, надо только крикнуть, громко крикнуть. Кричи, парень, кричи так, как ещё не кричал. А?

Он резко чиркнул лезвием и порезал скулу под левым глазом, Арольд дёрнулся назад от неожиданной боли, но сумел отодвинуться всего на чуть-чуть.

— А может, тебе отрезать ухо? Отрастишь потом волосы, прикроешь, никто и не заметит, а?

Холодное лезвие уже было за мочкой левого уха, и Арольд снова попытался повести подбородком, но рука Аина держала его крепко, очень крепко.

— Будешь, мальчик, безглазым и безухим… Но слышать-то можно и без уха, а вот глядеть без глаза не получится. Веришь мне? А? — Аин дёрнул лезвием — и Арольд почувствовал, как кровь из пореза за ухом потекла вниз по шее.

— Кричи, парень, кричи. Чего тебе стоит? Ты же кричал, когда был младенцем… Младенцами все кричат. Пусть мама послушает и прибежит баюкать тебя на руках. Ну?

Аин оставил ещё один порез теперь вдоль щеки сверху вниз. Арольд дёрнулся всем телом, зазвенел цепями на ногах и руках и сумел шепнуть в расслабленную ладонь, державшую его за подбородок:

— Не надо… пожалуйста…

— Пожалуйста? — Аин рассмеялся вдруг на его просьбу и выплюнул свою травинку в сторону. — Ты говоришь: пожалуйста? Ты знаешь, сколько лет назад я в последний раз слышал это слово?

Тот наёмник, что смеялся до этого, рассмеялся опять, понимая, о чём говорит его товарищ.

— Кричи, парень, или я начну ломать тебе кости… Ты хочешь этого, а? Ты знаешь, что это такое? Или я вырву тебе ногти? Потом переломаю пальцы! Ты этого хочешь, а, парень? Кричи! К чёрту твоё упрямство! Ты, что ли, хочешь переупрямить меня? — Усмехнулся. — Здесь ты проиграешь. Я — осёл, ты знаешь, сколько во мне этого дерьма? А? Да я порежу тебя на гору кусочков одним этим ножичком… Какая мамаша? Ты сам себя не узнаешь. Кричи, парень! Громко кричи! Чтобы мама слышала…

— Я не могу… — шепнул Арольд.

— Не можешь или не хочешь?

Арольд смотрел огромными глазами и чувствовал, как из всех порезов на лице сочится кровь.

«Мамочка… Я так близко от тебя, так близко… Что мне делать?»

Аин достал из кармана маленькие щипчики, какими колют орехи, и щёлкнул ими перед лицом графского сына.

— Ну что, парень, по-хорошему ты не хочешь, значит, будет по-плохому. Давай сюда ручки. Ты у нас кто? Правша или левша? Тебе какая рука нужнее? А? Какая разница, впрочем… Начнём с одной, закончим другой… Кричи, парень, просто кричи, и всё для тебя остановится…

Когда Аин, найдя его левую руку, нащупал мизинец и поднёс щипчики, а потом сомкнул их на втором суставе, Арольд сумел протолкнуть воздух в иссушенное страхом горло и закричал. Закричал в первый раз, но не в последний…

ГЛАВА 7

Она была в своём соларе, просматривала какие-то документы, когда к ней влетел сержант и от дверей начал:

— Миледи… миледи, вас срочно просят на стену!

— Что случилось? — Графиня Эйвин сменилась в лице от дурных предчувствий, даже похолодело неприятно за рёбрами.

— Они держат милорда прямо у стен… Он в цепях…

— Что?! Арольда?! В цепях?! Не может этого быть! Он что, совсем из ума выжил? Как он смеет?!

Она метнулась вслед за сержантом, подхватив подол шерстяного платья, бежала по лестницам вниз и опять вверх, перелетая каменные ступени. На улицу, а потом вверх на стену у башни Святой Анны.

Её мальчик… Её Арольд… Какие цепи? Что Годвин себе позволяет? Её мальчика — в цепи?! Он с ума сошёл! Что он делает? Арольд — сын графа! Её мальчик — наследник Оранта! С ним нельзя так! Он не простолюдин! Максимум он мог потребовать за него выкуп, а до этого выплаты этого выкупа содержать его в почётном плену! Но цепи? Какие цепи?

Она влетела на стену, остановилась, хрипло дыша, и солдаты перед ней расступились, пропуская вперёд, к самым зубцам. Графиня прошла, стараясь не замечать лиц толпившихся солдат. Арбалетчики, лучники, мечники — все в форме, с вышитыми гербами Оранта на груди, лёгкие кожаные доспехи, редко у кого кольчуги…

Сколько мужчин собрано в одном месте! И все они склоняют головы перед ней. Она — их госпожа, она — правительница Оранта. И если граф Годвин пойдёт на штурм — когда граф Годвин пойдёт на штурм! — все эти воины будут защищать стены, этот замок и свою госпожу. Они умрут за неё, умрут за Орант!

— Покажите! — приказала коротко и холодно.

— Подойдите сюда, миледи! — позвал один из офицеров.

Это барон Рейн, он успел прийти в Орант со своими войсками буквально в последний день перед осадой, и сейчас был на стенах, расположившись со своими солдатами практически на всех участках куртин — пространствах между башнями.

— Где? Вы точно узнали его? Как вы поняли, что это он?

Она подошла к зубцу стены. Здесь не было хорд или галерей, их не успели ещё надстроить, но стена здесь и так высокая… остановилась у самого края, видя перед собой зелень раскинувшегося пространства, огромную армию графа Годвина, растянувшуюся и влево, и вправо. А потом она увидела его… своего Арольда…

Его держали за руки два каких-то бугая, а третий лапал за лицо. И да, на нём были цепи. И это был её мальчик! Его узнали многие здесь. Он же приметный.

Какой он родненький для её глаз, её дорогой сыночек… Родные тёмные волосы… Сколько она гладила и перебирала их в пальцах, когда у маленького его сидела ночами или баюкала на руках в дни болезней, когда молилась за него. Это её единственный, ненаглядный мальчик… А эти уроды мучают его… Что им надо? Оставьте его в покое! Отпустите!

— Что происходит? Что они делают?

Рядом уже стоял барон Рейн, он был высок ростом и всегда смотрел на неё так, сверху вниз, и взгляд у него всегда был таким же — немного скучающим, что ли.

— Я не думаю, что его будут пытать… Граф Годвин не позволит…

— А для чего тогда это… всё? — Графиня Эйвин с силой стиснула кулаки, гневно глянула на барона Рейна, будто он в чём-то был виноват.

Так близко… её мальчик был так близко… Что им надо?

И того гонца Киарт отправил назад без письма. Он уже должен был доехать до Годвина. Неужели всё, что сейчас происходит — это ответ на её молчание? Чего он ждал? Что она распахнёт ворота и впустит сюда его самого и армию его головорезов? Как бы не так!

Он не позволит этим людям делать больно её мальчику! Бедный Арольд… А этот третий всё что-то вился вокруг него, по-прежнему держал за подбородок… Какой он лысый, череп так и сверкает! И жуткий, наверное, вблизи-то…

«Держись, мой мальчик… Мама сделает всё, чтобы вернуть тебя… Они не посмеют сделать тебе больно… Ты только держись…»

И тут Арольд закричал! Закричал от боли! Громко и звонко, знакомо так и по-детски, и этот крик ножом полосонул сердце графини Эйвин.

Нет! Что они делают с ним, с её мальчиком?!

— Что?! Что там?! — Она толкнулась вперёд, и барон едва успел удержать её, не позволив упасть со стены замка, закричал своему сержанту:

— Найдите барона Киарта! Срочно!

— Они мучают его… Они делают ему больно…

Графиня билась в руках барона, рвалась вперёд, вцепившись пальцами в каменный угол крепостного зубца. А воины рядом возмущённо загудели. Крик молодого наследника сейчас слышали все, и все понимали состояние матери, которая тоже всё слышала, но воспринимала этот крик по-другому, своим чутким материнским сердцем она иначе чувствовала его.

«Мой мальчик… Уроды! Перестаньте! Прекратите мучить его! Изверги! Варвары! Грязные животные! Хватит! Перестаньте! Нет! Нет!»

— По-моему, ему ломают пальцы… — громко прошептал ближайший из сержантов, видимо, самый зоркий из близко присутствующих. А крик наследника Оранта звенел ещё и ещё.

— Да ну… — отозвался барон, глянув с высоты своего немалого роста.

А графиня вдруг перестала биться в его руках и как-то замерла, смотрела вперёд остановившимся взглядом. Она слышала его крик, непрекращающийся крик своего мальчика.

Чего добивается от неё Годвин? Что сейчас она пойдёт на переговоры, на уступки? Этого он хочет, издеваясь над её сыном-наследником?

— Найдите хорошего лучника! — распорядилась холодно и бесстрастно, глядела только вперёд, туда, где был он и его крик.

— Лучника! Лучника сюда!

Появился лучник с длинным луком в человеческий рост, смотрел на графиню в ожидании приказа, а сам уже держал в руке стрелу, длинную, с белоснежным оперением. Графиня молчала, всё также глядя вперёд.

— Я здесь, миледи… — подал голос лучник, парень с удлинённым лицом и коротко стриженными русыми волосами. Он госпожу-то свою так близко видел впервые, всё время лишь издалека, а она такая… такая необыкновенная, оказывается, строгая и величественная.

Она в сторону этого лучника даже не глянула, выбросила руку вперёд, указывая тонкими дрожащими пальцами. Шепнула:

— Убей его…

А крик наследника Оранта всё ещё резал всем слух.

Лучник поторопился наложить стрелу, приблизился к кромке стены, натягивая тетиву, и все услышали лёгкий треск сгибаемого силой рук лука. Стрела полетела вниз по широкой дуге, но не достигла цели. Расстояние всё же было андоррцами выбрано верное.

— Ещё стреляй! — распорядилась графиня строго.

Лучник пустил вторую стрелу и опять безуспешно, стрела на этот раз прошла боком.

— В кого ты метишь, болван? — Она сверкнула карими глазами на лучника, впервые глянув ему в лицо.

— В лысого…

— Какого — лысого?! Его убей! Его!!

— Кого, миледи? — Лучник заметно растерялся и переглянулся с бароном Рейном, пожал плечами, ничего не понимая.

— Арольда… Чтобы не мучился… Они всё равно не отдадут его…

— Что?! — Барон Рейн подумал, что ослышался.

О чём она просит? Сына, что ли, убить? В своём ли она уме? Просить такое?

— Пошёл! — Он махнул рукой лучнику, прогоняя его, и приблизился к графине близко-близко, заговорил чуть слышно, чтобы солдаты вокруг не слышали: — Миледи, одумайтесь… Что вы говорите? О чём вы просите? Да и расстояние тут слишком большое…

Ещё один крик боли молодого наследника заставил барона Рейна поморщиться, графиня же даже в лице не поменялась: по-прежнему холодная, решительная, с горящими глазами.

— А что, других лучников нет? Лучше этого? Того, кто стреляет дальше? Найдите, барон! Остановите это… — Она дёрнула подбородком, закрытым шейным платком, вперёд за стены замка.

— Но, миледи…

— Найдите! — закричала графиня громко, дёрнувшись всем телом, гневно сверкала глазами.

Сержант рядом напомнил негромко:

— Орас у нас самый лучший стрелок… Он и отсюда достанет… Спокойно достанет…

— Где он сейчас? — спросил барон чуть слышно.

— Где-то на западной части стены, по-моему…

— Найдите! Быстро! И сюда его!

Графиня Эйвин молчала, просто слушая крики сына и смотря вперёд остекленевшим взглядом.

«Они делают тебе больно… Они мучают тебя… Мой маленький несчастный мальчик…»

Все ждали лучника с западной части стены, но его опередил барон Киарт, влетел легко по крутым ступеням на стену и тут же нахмурился озадаченно, уставившись взглядом на графиню. Барон Рейн оттянул советника на миг в сторону, шепнул тревожно:

— Уводи её отсюда… Она совсем… Явно у неё не всё в порядке с головой стало… От горя, наверное…

— Что случилось?

— Она его убить приказала… Из лука застрелить… сына своего…

— Арольда? — Барон Киарт вскинул тёмные брови, и глаза его тёмные тоже изумлённо сверкнули. Нет, он никогда бы в подобное не поверил. Эйвин всегда любила сына, очень любила, она не стала бы просить чего-то такого…

— Они мучают его… Слышишь? — Барон Рейн дёрнул подбородком за спину. — Ему ломают пальцы… А она… Она потребовала убить его, чтобы не мучили… Как это? Что-то с ней не так…

— Ладно! Я уведу её… А вы здесь попробуйте прогнать их… Лучников хороших найди!

— Да я знаю!

— Годвин совсем уже стыд и честь потерял… Мальчишка тут причём? Я предупреждал её…

— Давай! Уводи её…

Бароны отошли друг от друга. И барон Киарт мягко обнял графиню через грудь, отступил назад, увлекая женщину за собой, говорил ей очень тихо, чтобы только она слышала:

— Эйвин, дорогая, тебе нечего тут делать… Тут есть, кому за это отвечать… Хватит… Пошли назад… Женщинам тут нельзя быть…

— Пусти меня, Киарт! — Она попыталась вырваться, но не смогла, а потом зашептала потерянно со слезами в голосе: — Они мучают его… Ты слышишь? Они делают ему больно… Мой Арольд… Мой мальчик… Как он кричит…

— Я слышу… Сейчас лучники прогонят их. Они перестанут это делать. Поверь мне, дорогая… Всё будет хорошо…

Барон Киарт потянул графиню вниз по лестнице, уводил с крепостной стены, а навстречу уже бежали пара лучников с длинными луками.

— Ну вот, видишь? Тебе не надо было подниматься сюда…

Где-то на середине лестницы крик Арольда оборвался.

«Слава Богу…» — подумал барон Киарт. Наверное, лучники заставили их уйти к своим, забрав наследника с собой. «Хоть бы случайно не ранили мальчишку… Ему и так, похоже, досталось…»

А графиня Эйвин расплакалась вдруг в его объятьях, скорбно так, без истерики, печально, от боли и пережитого страха. Она редко делала это. В последний раз Киарт видел её слёзы на похоронах мужа, лет, наверное, пятнадцать назад. Давно это было, однако. И он обнял её, увлекая в тёмную нишу под лестницей, чтоб никто их не видел, и принялся целовать её пылающее мокрое лицо.

— Всё хорошо, дорогая… Мы вернём его… Всё будет хорошо… Потерпи… Пожалуйста. Всё закончится, и он вернётся…

Он целовал её, а она не сопротивлялась, хотя по обыкновению обжигала его холодным взглядом, не подпуская к себе, раздражалась и злилась, если он пытался приобнять или взять её за руку. Они, конечно, уже были любовниками, но в первый раз их близость случилась давно, а сейчас она подпускала барона к себе очень и очень редко. Почему? Он об этом не догадывался, хотя, конечно, хотел бы более открытых отношений, хотел бы почаще бывать в её спальне…

Но властная женщина смотрела на него свысока и только улыбалась снисходительно. Ну да, кто он по сравнению с ней? С графиней?

И только сейчас она не отталкивала его, не злилась, прощала ему и поцелуи, и объятья, и горячий шёпот.

— Всё будет хорошо, Эйвин… Мы вернём его…

— О, Киарт, они мучают его… Моего Арольда… Моего маленького сыночка…

Она плакала на его груди, а барон успокаивал её, поглаживая по спине ладонью.

ГЛАВА 8

Личный врач графа Годвина — старый монах с сухим и тонким лицом — осмотрел его очень внимательно. Арольда трясло от боли и слёз, он даже не помнил толком, что с ним делали. А монах вправил кости пальцев на левой ладони и плотно, очень плотно, перебинтовал её бинтом, пропитанным свежим яичным белком.

— Так делают в нашем монастыре… Он застынет, и рука ваша не сможет двигаться. Лучше, если вы сохраните повязку подольше… Может быть, даже с месяц… — он объяснял неторопливо и всё старался поймать на себе растерянный взгляд этого испуганного, измученного парня. — Молитесь, молодой человек. С Божьей помощью, если вам повезёт, ваша рука ещё послужит вам. Вы же правша? Левая будет нужна вам, чтобы держать щит, верно? Если вам повезёт, вы ещё сможете это делать… Держите повязку подольше… Хорошо? — Но мальчик даже не кивнул в ответ, да и слышал ли вообще, что ему говорят? — Вы ещё молоды… У молодых кости срастаются быстро… Осколков я не нашёл, значит, переломы чистые… Всё будет нормально… Вам это сделали очень умелые руки… Наёмники, что и говорить… они это умеют…

Порезы на лице он даже обрабатывать не стал, только осмотрел бегло. Граф торопил его, он хотел отправить пленного подальше от его родного дома. Мало ли что? Как штурм пойдёт? Когда появятся ещё эти бароны с севера? Вдруг случится что-нибудь непредвиденное? Себе спокойнее, если будет он подальше от боевых действий, а то графиня ещё, чего доброго, отбить ненаглядного сыночка вознамерится. Мало ли…

Врач дал ему выпить сильно разбавленного вина, Арольд хотел пить, он очень сильно хотел пить и выпил всё до капли. А после выпитого его начало клонить в сон, и как заснул и где, он даже не помнил.

Очнулся он в крытой повозке, на ноге цепь, вокруг вооружённая охрана, его везли куда-то. Ехали они долго, ночевали то прямо возле дороги, то на постоялых дворах. На него мало обращали внимания, никто с ним не разговаривал, его кормили, поили, отводили справить нужду. За все эти долгие, бесконечные дни Арольд безучастно смотрел вокруг, молчал и думал. Гадал, что с ним будет? Вернётся ли он ещё когда-нибудь домой? Увидит ли ещё свой Орант?

Он хорошо помнил, что видел на стене замка мать. Она металась там, женщина в тёмно-зелёном платье. Она любит зелёный цвет… Да и кто бы мог там быть, кроме неё? На стене? Кроме матери, в замке только прислуга из женщин, да и одета она была соответственно. Жалко, что лица её он так и не разглядел, не до этого было, а потом лучники стрелять начали, и этот Аин убрался из-под огня со своими приятелями. Они и Арольда с собой утащили.

А теперь, вот, везли его куда-то и даже цепь с ног не сняли, ну хоть руки освободили. А с одной, только правой, было так неудобно. Это когда ты здоров, и все руки у тебя на месте, ты этого не замечаешь. А когда что-то подводит тебя и не может служить, как надо, как привычно, вот тогда это очень и очень удручает.

И Арольд теперь думал сам себе, как же он без левой руки теперь жить будет? Как управляться ему в бою? Что же это теперь с ним станет? Он теперь калека, что ли? Урод безрукий?

Вспоминал этого Аина-наёмника и внутренне содрогался от неприятия, от злости на то, что пережить пришлось. Вспоминал щёлканье тех щипчиков, хруст ломаемой кости, и выносить не мог, когда кто-нибудь из его сопровождающих рядом грыз подсушенную корочку хлеба. Это была мука, настоящая мука.

И теперь вот везут его куда-то и для чего-то. Зачем?

В идеале граф Годвин был выкуп за него с матери запросить, не мучить, конечно же, и не пытать, отдав в руки этим извергам-наёмникам. Так всегда делали, когда в плен попадал кто-нибудь из аристократов. Это же равного себе обижать! Это не по правилам чести! Так нельзя, ведь Арольд не простолюдин, у него графское происхождение.

Но граф почему-то позволил себе подобное, и за это его осудят равные ему, да и Бог накажет.

Они добирались до места больше пятнадцати дней, а потом на горизонте выросла громада замка у реки. Это была река Дора, и на ней мог стоять только Андор — замок графа Годвина. Вот, куда привезли его, хотя чего другого можно было ожидать.

Странно, что его определили не в тюрьму, не в закрытую башню, и даже не на конюшню, его приковали на длинную цепь к колодцу.

— Зачем это? — невольно вырвалось у Арольда. — Почему так? Я что, буду жить на улице? Я же не слуга! Чёрт возьми… — он возмутился, гневно глянув на управляющего замком. — Что это? Почему?

— Это личный приказ графа. До своего возвращения он приказал держать вас тут, так что…

— А по нужде я как и куда буду ходить? Это что такое?

— Вам поставят ведро… И кормить вас будут, не бойтесь… Молитесь, чтобы граф вернулся пораньше.

— Молиться? За него молиться?! Да пошли вы все к чёрту!

Но кастелян — седой и угрюмый — только хмыкнул в белую аккуратную бородку и ответил:

— Милорд распорядился, создать вам тяжёлые условия.

— Почему?

— Он приедет, и вы его спросите об этом лично…

— Посадите меня в тюрьму, у вас что, здесь тюрьмы, что ли, нет? Там хоть крыша над головой! Или на конюшню… А если дождь? Зачем? Зачем — сюда? — Арольд от бессилия смотрел с мольбой в лицо кастеляна, поддерживал замотанную грязным бинтом левую ладонь, и не удержался, попросил: — Пожалуйста… Не унижайте меня так…

В его голосе слёзы отчаяния читались, но управляющий лишь пожал плечами, отвечая:

— Приказ: создать вам тяжёлые условия… — Он демонстративно пожал плечами и принялся смотреть на кузнеца, занимающегося своим делом. А тот прибивал цепь, ту, что была прикована к левой ноге наследника Орантских земель.

— О, Боже… — бессильно простонал Арольд, понимая, что никто не собирается его слушать и уж тем более хоть чем-то помочь.

Ну почему, почему вы все такие бессердечные? То этот Аин перестарался, выполняя приказ милорда, то этот ключник сейчас делает то же самое. Ну почему вы все такие исполнительные? Графа своего боитесь так, что ли? Ну хоть кто-то поступил бы по-своему, по совести своей, а не по голому приказу!

Никто не слушал его, никто и внимания на него не обращал, ходили мимо туда-сюда по делам. Никто не разговаривал с ним, не пытался о чём-то расспрашивать. Даже за водой к этому колодцу никто не подходил, наверное, он был здесь не единственный. К вечеру конюх сжалился и принёс от конюшни охапку сена, и Арольд от всего сердца поблагодарил его. Да, нормального, человеческого отношения к себе он уже и не помнил, когда в последний раз получал. Наверное, со времён того старого врача-монаха, который собирал ему сломанные кости, по крайней мере, его чудная повязка держалась намертво, хотя и хотелось давно уже избавиться от неё.

В сумерках уже кухарка принесла ему тарелку с едой и большую кружку безалкогольного эля. Следила за тем, как он ел, и не разговаривала. Можно подумать, Арольд был для них для всех враг, злодей и душегуб, пойманный за жестокое преступление. Да он готов был поклясться, что никто здесь даже не знал, кто он и за что так жестоко наказан их милордом. Все они, кто ходил мимо него весь день, смотрели безразлично или с презрением.

Почему? Ведь они не знают его! Они ничего про него не знают! Он ни в чём перед их господином не виноват! За что к нему такое отношение?

На ночь ему не дали ни плаща, ни пледа, и он мёрз безумно на своём клоке сена у каменной кладки колодца. Даже толком вспомнить не мог, заснул ли он хоть раз так крепко, чтобы холода от земли не чувствовать. А ведь было лето.

Он ждал восхода солнца, ждал нового дня, так хотел погреться, сидел на камнях колодца и подставлял лицо первым тёплым лучам. Как хорошо, как мало надо, чтобы просто порадоваться жизни.

Мимо служанки ходили с вёдрами молока, кухонные слуги проносили охапки дров, таскали воду. Девушки кормили кур и прогоняли на выпас гусей и уток. Кормили лошадей, коров, собак, свиней… И он всё это видел, всё это проходило мимо его взгляда. На кузне застучали молотом, из кухни потянуло запахами еды. Замок Андорского графа Годвина жил своей жизнью. Как и Орант каждый день, только Арольд до этого несильно вникал во все подробности быта.

Сейчас же он от безделья и одиночества следил за всеми со стороны. Считал служанок, пытался угадывать их имена, занятия, кто за что отвечал и чем сейчас займётся на дворе замка. Выходила какая-нибудь из служанок из кухни, а Арольд гадал, куда она пойдёт: в коровник или в курятник, она бросит кости собакам или будет бранить расшумевшихся мальчишек? Он пытался хоть чем-то занимать себя, пока тянулся этот бесконечный день.

Особенно ему нравилось наблюдать за молодыми служанками. Конечно, симпатичные девушки весело щебетали, порхая по двору, развешивали свежевыстиранную одежду, играли друг с другом, прячась за вывешенными простынями. На Арольда они и внимания не обращали, а он их видел и улыбался.

Так прошёл его первый день, а потом такая же холодная ночь, как и первая. Утром, ещё до рассвета, Арольд поднялся от кашля, понимая, что лежать уже смысла нет, всё равно не заснёт, как ни старайся. Он застыл от земли, и в лёгких поселился этот кашель. Худо дело. Когда ещё вернётся граф, и всё закончится? Сколько ещё терпеть? И быстрее бы взошло солнце.

На второй день он также наблюдал за всеми, только кашлял иногда, прикрывая рот ладонью. Девушки снова сновали через двор, весело смеялись.

Арольд обратил внимание на одну из них. Она была одета немного по-другому. Как будто платье её было дороже, что ли. Он понял, что никогда и не обращал особого внимания, как одеваются девушки-служанки. А здесь пришлось увидеть это, и он сразу заметил разницу.

Может быть, она была дочерью кастеляна или главной кухарки, или ещё кого повыше из челяди. Молоденькая. Ей, наверное, лет пятнадцать, не больше. Она с одной из девушек развешивала простыни. И Арольд невольно любовался ею. Как она смеётся, как откидывает голову при этом, как неспешно убирает пряди светлых волос, выбившихся из-под белого чепчика. Плотное шерстяное платье без фартука с длинными рукавами и шнуровкой на груди, простая деревянная обувь. А как мило она улыбалась, пожимая плечом на вопрос второй девушки.

Кто она? Как её зовут? Он гадал в уме все женские имена, какие помнил, и ни одно из них не казалось ему подходящим.

Потом они ушли, а он всё стоял и улыбался.

Хорошенькая. Какая же она хорошенькая.

Он не видел её за тяжёлой работой, она не носила воду, не доила коров, она не выгоняла гусей, она вообще редко оказывалась на дворе: то кошке молока нальёт, то курицам вынесет что-то с кухни. Её не заставляют делать что-то тяжёлое, значит, она не простая служанка. А кто?

Как жаль, что она так редко появлялась рядом. Арольд хотел бы видеть её чаще.

Так прошли у него второй и третий день, на четвёртый кашель его усилился, и просто победить его он был не в силах. Нужно было тепло, хороший сон, хорошая еда, покой и свобода. Может быть, тогда бы он и справился со своей болезнью.

В один из таких приступов кашля Арольд увидел её. Она как раз вынесла курам какую-то еду из кухни и неторопливо разминала её в пальцах, рассыпая по земле. Услышав кашель Арольда, девушка обернулась и удивлённо вскинула брови, будто сейчас только заметила прикованного к колодцу человека. Конечно, колодец, видно, был старый, обросший мохом, и стоял он в стороне, в тени построек. Да и Арольд обычно не привлекал к себе внимания, просто молча следил за окружающими. Если бы кашель не выдал его, девушка бы просто прошла мимо.

Но она подошла, торопливо освободив свою миску курицам, подошла очень близко и спросила первой:

— Кто вы? Давно вы здесь? Это вы так кашляете?

Арольд молча смотрел в её лицо с лёгкой улыбкой. Вблизи она казалась ещё симпатичнее. Нежный овал лица, округлость щёк ещё по-детски мягкая, аккуратные губы и длинные ресницы. Она светлая, волосы светлые, глаза серые, светлые, а брови тёмные.

За годы жизни Арольд привык видеть мать, к её лицу взгляд был привычен: тёмные карие глаза, строго поджатые губы, тёмные волосы… Здесь была совсем иная красота! Всё по-другому, и как-то нежно, хрупко, по-детски.

— За что вы здесь? Как вы можете здесь быть… Кто вы? Где вы спите? Кто вас кормит? Почему вы тут? Чей это приказ?

— Это личный приказ графа Годвина… — единственное, что он ей ответил на все её вопросы. Что он мог ей сказать? Он — сын графини из Оранта? Но вид у него сейчас, конечно… Да и сидит он здесь как преступник…

— Граф распорядился? Почему? В чём вы виноваты перед ним?

— Я его пленный…

— Пленный? То есть, даже не преступник? — Она нахмурилась. — А почему вас посадили сюда? Почему не в башню?

— Не знаю… — Арольд повёл плечами и хмыкнул. — Когда он вернётся, вы сможете его спросить, я тоже спрошу…

— Он нескоро вернётся, он же сейчас штурмует Орант, вчера гонец был оттуда. Сколько это ещё будет?

При этих словах Арольд нахмурился.

«Ничего себе новость! Как там родной замок? Как матушка? Как барон Киарт? Держитесь там, не сдавайтесь, не падайте духом… Я тоже здесь терплю…»

Его мысли перебил кашель, и Арольд закрыл губы ладонью, содрогаясь всем телом.

— Вы на этом спите? — Она повела подбородком в сторону сена под ногами пленного, и Арольд кивнул без слов. — У вас нет ни одеяла, ни подушки?

Подушка? Арольд усмехнулся, кривя губы, и не сдержался:

— Какая подушка?! Какое одеяло?! Хоть бы плащ дали!

— Да, — она кивнула согласно, — ночью холодно.

— Холодно… — согласился с ней Арольд, рассматривая лицо девушки.

Ему хотелось запомнить его, каждую чёрточку, каждую линию, каждую даже маленькую деталь: изгиб губ, взмах ресниц, выражение удивления, движение красивых бровей…

Необыкновенная! Она сама этого не знает, не понимает!

— Вы поэтому заболели? Сколько ночей вы уже спите тут?

— Четыре…

Она покусала губу, думая, кивнула несколько раз. А потом сказала, решившись:

— Я попробую посмотреть, что можно сделать… Ну-у, одеяло-то я вам точно найду, а вот с цепью… — повела головой от плеча к плечу, — с цепью вряд ли. Если это личный приказ графа, то Ролт едва ли пойдёт мне навстречу…

— Ролт? — переспросил Арольд, не сводя взгляда с её лица.

— Кастелян!

— Это тот седой и хмурый? — Арольд показал на себе пальцами бороду и вызвал этим улыбку на лице девушки.

О, как прелестно она улыбалась! Боже, да есть ли в ней хоть один изъян?

И сердце Арольда дрожало в незнакомых ему ранее ощущениях. Что это с ним? Почему? Какие странные чувства!

— Да-да, это он, это старый Ролт! Он вряд ли пойдёт против приказа графа. Если было такое распоряжение, то… — Снова повела головой от плеча к плечу, давая понять, что бесполезно спорить с кастеляном.

Они помолчали немного, глядя друг на друга. Ладно, он смотрел, она ему нравилась до дрожи во всём теле, а она-то чего на него смотрит? Он грязный, с всклокоченными волосами, лицо порезано ножом Аина то тут, то там, даже кровь так и осталась грязными пятнами на щеке да ещё под глазом и на шее. Он сейчас не в самом своём лучшем виде.

— Что с вашей рукой? — опять спросила она, указывая подбородком на забинтованную ладонь. — Вы ранены?

Арольд поднял руку и сам ужаснулся тому, каким грязным был бинт на ней, опустил тут же вниз, пряча.

— Всё нормально… — буркнул чуть слышно.

— Вам нужен врач, нужно сменить повязку.

— Ничего не надо. Когда мне накладывали её, сказали, чтобы не снимал месяц. Месяц ещё не прошёл.

— Месяц? — она удивилась. — Не снимать месяц? Ого! Что ж у вас за рана такая?

— Перелом… Пальцы сломаны…

Она ужаснулась и даже отклонилась назад с немым изумлением, захлопала ресницами.

— Как так? Как у вас так получилось? Это как же можно так? Это же сильно больно, наверное? Да? — Она смотрела теперь с искренней жалостью и сочувствием.

— Первое время да, больно было, сейчас дёргает иногда, нельзя двигать пальцами там…

— И как же вы так неосторожно? Это хоть заживёт?

Арольд пожал плечами и ответил словами врача-монаха:

— Не знаю. Мне сказали, молиться, чтобы я мог потом хотя бы щит держать этой рукой…

— Щит? — она снова удивилась. — Вы — воин?

— Хотел бы им стать…

Она согласно кивнула и снова спросила:

— Где ж вы так?.. Это ж надо! В бою?

Арольд отрицательно мотнул головой и медленно моргнул на её вопрос, ответил не сразу:

— Нет, не в бою, в плену… Меня пытали…

— Пытали?! — Она снова ужаснулась. — Для чего? Кто? Зачем это? Кто придумал такое? Ломать пальцы…

— Граф Годвин… — он сказал имя, не подумав, и дальнейшее удивление собеседницы сразило его буквально наповал. Она переспросила в ужасе:

— Отец пытал вас?!

Арольд замер, нахмуриваясь, и внезапная догадка лишила его вмиг дара речи.

«Отец?!» Она назвала графа Годвина отцом? Она — его дочь?! Не может быть! Нет и нет!

Повисла долгая тишина, которую разорвал вопрос Арольда:

— Граф Годвин — ваш отец?!!

— Да…

Он закатил глаза обессиленно и присел на каменную кладку колодца — ноги не держали. Да нет же! Чтобы она была дочерью графа-изверга? Нет! Она такая хорошенькая, такая добрая и честная на вид, и она — дочь ненавистного графа?! Нет! Это просто ошибка! Она не то говорит!

— О, Боже… — невольно вырвалось у него шёпотом.

— Не может быть, чтобы отец… — начала она, но Арольд вдруг перебил её нетерпеливо, чувствуя, как внутри начало скапливаться раздражение на эту глупую ситуацию:

— Может! Всё он может! Он отдал меня своим наёмникам… Он хотел, чтобы я кричал… Он хотел, чтобы мне делали больно… Хотел, чтобы мать моя меня слышала…

Девушка молчала, нахмурив брови, думала над его словами, покусывая губу, потом шепнула вопросы:

— Мать слышала? Кто вы? Откуда?

— Я из Оранта! Моя мать — графиня Эйвин Орантская! Я — наследник Оранта! Будущий граф Орант!

От услышанного девушка эта аж отступила на шаг невольно, и губы её изумлённо распахнулись. Да уж, Арольд её удивил, это точно.

— Но ведь… — шепнула потерянно. — Вы же будущий граф, почему же отец… — Быстро глянула на цепь на ноге Арольда. — Почему он с вами так? На улице? В цепях?

— Я спрошу его, когда он приедет… когда… — Он хотел добавить, но кашель оборвал его фразу, не дал договорить, и Арольд придавил к губам кулак, поверх него глянул на собеседницу. До сих пор не мог поверить, что она — его дочь! Нет…

А что, собственно, хотел? Что у неё, как у его дочери, внешность, что ли, будет особенная? Рога или зубы? Клыки вырастут, и она вцепится ими в него, что ли? Нет, конечно!

Там и граф ничем внешним этого самого изверга не напоминает, кстати. Человек как человек. Да, вид серьёзный и жёсткий, это Арольд помнил хорошо. Как он бил его по лицу, как допрашивал в первую ночь, как таскал за шиворот и как приказал заковать в цепи… И эти его наёмники — тоже… До сих пор мурашки по спине и рукам при воспоминании о том страхе и о той боли.

Но при всём при том граф не был уродом. И дочь его тоже такой не была. Напротив, она была хорошенькой. Такая молоденькая светленькая девочка — дочь графа Годвина Андорского. И стояла она сейчас напротив Арольда с выражением растерянности и замешательства на своём хорошеньком лице.

— Как вас зовут? — спросил он первым, поджимая губы.

— Эллия… — она шепнула чуть слышно.

Ну вот, а он какие только имена для неё ни подбирал, так и не угадал. Красивая девочка, красивое имя. Отец вот только не удался…

А она сама спросила вдруг, чем удивила безмерно:

— А вас?

Он помолчал немного. Зачем ей его имя? Что оно ей даст?

— Арольд… — ответил всё же.

Она кивнула и продолжила негромко:

— Я постараюсь вам помочь. Чем смогу…

— Да ладно… — Арольд хмыкнул в ответ и демонстративно стал смотреть мимо её лица, тем более по двору проходила служанка, и он отвлёкся на неё. — Ничего мне не надо. Ваш отец просил — приказал! — создать мне тяжёлые условия, так что… — Опять демонстративно пожал плечами, не глядя на дочь графа.

Она прочитала сама эту вдруг его проявившуюся холодность и, постояв немного, пошла прочь. А Арольд пересилил себя, свои чувства, и всё же посмотрел ей в спину.

Ну почему, почему она оказалась его дочерью? Почему ей было не быть дочерью кого-нибудь другого? Он бы просто любовался ею со стороны, она бы радовала ему взгляд и сердце. А теперь к тому, что он чувствовал, примешивалось что-то непонятное. Обида, злость, желание сделать ей больно, как ЕГО дочери… И всё это противоречивое боролось сейчас в его душе. И восхищение ею и одновременное желание мести…

А она сдержала своё обещание. К вечеру конюх притащил большую охапку сена, а старая служанка принесла тёплый плащ с капюшоном и одеяло. И как Арольд ни злился на эту молоденькую дочь графа Годвина, он почувствовал себя почти счастливым от её заботы, такой неожиданной.

И ночь он поспал почти нормально и даже сумел заснуть, пока под утро не пошёл дождь. Всё враз промокло, и Арольду пришлось искать укрытие, но его даже относительно длинная цепь не позволила спрятаться ни под одну крышу располагавшихся рядом строений.

Он стоял под дождём, завернувшись в плащ и в одеяло, прислонившись к кладке колодца. А чего он, собственно, хотел? Ему же должны были создать невыносимые условия. Вот это как раз они.

ГЛАВА 9

Чем-то он сразу понравился ей, даже не внешностью, нет, скорее, что-то другое было в нём. Какой-то он был такой несчастный и одинокий на вид, брошенный и больной. И ещё эта цепь на ноге, прямо поверх высокого кожаного сапога. И ещё этот кашель, нехороший такой кашель…

Он заболел, потому что спал на земле, а ночи ещё такие холодные. И рука… Сломанные пальцы, потому что отец приказал пытать его… О, Боже мой! Столько несправедливости и столько боли на голову одному человеку. За что? Почему отец с ним так?

Он же ещё даже не воин, чтобы мстить ему за что-то, он только надеется им стать, а отец уже отдал его своим наёмникам. Если это был Аин… О, Аина она и сама боялась. А он всегда смотрел в её сторону с лёгкой полуулыбкой, и от этой улыбки под сердцем замирало. Если Аин мучил его, если это он ломал ему пальцы…

Он при близком знакомстве оказался вполне неплохим парнем. Сколько ему? На сколько он её саму старше? Года на два или на три? Не больше. Молодой и симпатичный, грязный только и больной. А глаза у него красивые, тёмные и выразительные. Брови тёмные, глаза тёмные и волосы тёмные… И это так необычно.

Как внимательно и долго рассматривал он её саму. Этот взгляд такой же долгий, как и взгляд у Аина. Тот тоже смотрит так же долго. Но у Аина улыбка холодная, злая, будто мыслит он что-то плохое. А у этого Арольда улыбка хорошая, добрая, нет, не просто хорошая, она такая, что от неё сразу легко на сердце делается. И всё лицо его преображается, и эту грязь на щеке и порезы сразу не замечаешь. Ничего не замечаешь! Так и любовалась бы его улыбкой. Его глазами. И голос бы слушала бесконечно…

Эллия помогала на кухне, а сама думала об этом пленном Арольде. За что отец его так? Почему на цепь? Зачем пытал? Хотел, чтобы графиня слышала крики сына? Он же будущий граф, так нельзя с равным себе обращаться. Да и как ему можно больно делать? Он же такой молодой, такой несчастный… такой одинокий и такой больной…

Бэт сказала, дождь сильнее пошёл, а он так и стоит под дождём, ему даже спрятаться негде. И он, поди, кашлять станет ещё сильнее. А если сляжет? Заболеет серьёзно? Нельзя так, нельзя!

Отец, конечно, воюет с Орантом, получается, что этот Арольд сын врага, но нельзя так и с врагами. Матушка Вита в монастыре говорила, что Господь призывал прощать врагов и любить тех, кто вас ненавидит. А получается, что никто никого не прощает, а старается делать больно. Почему? Всё наоборот!

«Я спрошу отца, когда он вернётся… Обязательно спрошу…»

Эллия всего три года как жила в Андоре. До этого она всю жизнь жила в монастыре святой Агнесс, там же она родилась и воспитывалась. Она даже знать не знала, кто её отец до этого момента, пока он сам не приехал за ней в монастырь.

Эллия была дочерью графа Годвина, рождённой вне законного брака. Оказывается, у него была связь с её матерью — баронессой Лоран. Та была вдовой и уже три года жила без мужа. Как-то граф Годвин остановился в её замке проездом и… остался на всю зиму, сам от себя такого не ожидая. А поняв, что ждёт ребёнка — плод греха и любодеяния — вдова ушла в монастырь. Там и родилась Эллия. Мать умерла спустя несколько лет, а граф вспомнил о дочери только как три года назад, после того, как погиб его последний из трёх сыновей.

Он вообще остался без наследников и вспомнил о незаконнорождённой дочери-бастардке и привёз её в Андор.

Собирался ли он объявлять её наследницей в собственном праве? Или просто хотел, чтобы рядом был кто-то из близких? Этого Эллия не знала, но отец любил её. Это она поняла сразу. Она напоминала ему его неожиданную любовь.

Эллия всю жизнь до Андора прожила в монастыре, поэтому характером была очень мягкой и доброй, неиспорченной высоким положением, неизбалованной вниманием и подарками.

Эллия искренне радовалась всему, даже малейшему знаку любви и внимания со стороны властного отца, не гнушалась общением с людьми низкого происхождения, любила помогать по домашним делам. Все любили её за доброту и простоту, и если возникали какие-то вопросы и жалобы, знали, через кого можно попросить строго графа. Его дочь никому не отказывала и всякому старалась помочь по мере сил.

Вот и сейчас этот парень, этот сын графини Орантской, он сам ни о чём не просил и ни на что не жаловался, но Эллия не могла просто пройти мимо, видя чужие боль и страдания.

Она нашла кастеляна в главном зале замка уже после обеда и попросила освободить пленного от цепи, увести из-под дождя:

–Понимаете, он уже болеет. Если он так и останется под дождём, он сляжет, у него начнётся лихорадка… неужели нельзя найти ему место в башне или выделить комнату? Пожалуйста, Ролт, прошу вас… — Она умоляюще смотрела в лицо хмурого управляющего.

— Я не могу, миледи, это приказ вашего отца. Граф так и приказал: «создать пленному плохие условия…»

— Почему?

— Вы знаете, кто этот мальчик?

— Я разговаривала с ним… Он — наследник Оранта. Он — будущий граф Орант. Я знаю, кто он… Но почему отец так жесток с ним? Вряд ли он попал в плен в бою. Зачем же так мучить его? Ролт, умоляю вас…

— Наш граф ненавидит графиню Орант… вы же помните, что они враждуют уже много лет?

— Да, я слышала об этом, — Эллия согласно кивнула.

— Три года назад, в одной из стычек вот так же, как сейчас, погиб ваш брат — последний сын графа, наш наследник… молодой милорд Оддар. Вы знали об этом?

Эллия повела подбородком в отрицательном жесте, шепнула:

— Я знаю, что он погиб…

— Да, погиб, как раз в войне с графиней Орант. И ваш отец никогда ей этого не простит, и теперь её сын… — Она перебила:

— Но он-то в этом не виноват! Он же не убивал Оддара! Он тогда ещё не воевал даже! Почему он должен отвечать за действия своей матери? Разве это правильно? Ролт, пожалуйста, я поговорю с отцом потом, я всё объясню ему… он не будет вас наказывать, поверьте мне… Ну, зачем эта цепь? Этот старый колодец? И дождь на улице — посмотрите!

— Я знаю, миледи, я был на дворе…

— Это убьёт его! Он заболеет и свалится, и когда отец вернётся, он спросит с вас, а его уже в живых не будет. Что вы скажете графу? Что не досмотрели? Вот тогда он вас точно накажет, поверьте мне…

— Вот когда он заболеет и свалится, вот тогда я прикажу перевести его в башню, хорошо?

— И не раньше?

— Нет, миледи! Извините.

Она тяжело вздохнула, понимая, что всё бесполезно. И всё попросила хоть об одном:

— Но у вас же есть дорожные плащи, те, что пропитываются воском от дождя? — Ролт нахмурил седые брови. — Дайте ему, пожалуйста… Прошу вас. Умоляю.

— Ладно, я найду ему плащ…

— И одеяло! Сухое и тёплое!

— Миледи! — Он удивился её второй по счёту просьбе, но он же уже дал одну слабину.

— Пожалуйста, Ролт, там мокро и холодно.

Она глядела с такой мольбой в его лицо, что старый кастелян стался против собственной воли. Как же можно было ей отказать, когда она так просит?

ГЛАВА 10

Когда ему принесли сено, а потом ещё дали плащ и одеяло, Арольд подумал, что всё худшее позади. Но не тут-то было. Пошёл этот проклятый дождь, всё вымокло, и спрятаться от него было негде. Весь день и всю следующую ночь дождь шёл и шёл, иногда были небольшие передышки, а потом ливень начинался снова. Воздух настолько остыл, что даже пар вырывался при дыхании.

Арольд так сильно замёрз, что даже двигаться не хотелось. Сухим не осталось ничего, вода по ногам даже в сапоги затекала. Одеяло, плащ — всё промокло. Он просто сидел на кладке колодца с закрытыми глазами и ждал, когда же всё это закончится.

И надо было этому дождю пойти именно сегодня. Как там Аин говорил? Ах, да, он называл Арольда невезучим. Точно. Так и есть. Какое уж тут везение? Оно закончилось с того момента, как Арольд и его мастер меча Роллон покинули Орант. Потом эта погоня, плен, граф Годвин, допрос, пытки, эта боль, и теперь этот Андор…

И девочка понравилась, а оказалась дочерью графа — врага ненавистного. Единственная радость за последнее время и та обернулась таким подвохом, горечью, что ни говори. А теперь ещё и этот дождь… О каком везении можно тут говорить?

Даже одеяло и плащ одной рукой не удержишь… Всё как-то неправильно, нехорошо складывается.

Хоть бы мама выкупила его поскорее, что ли. Она же не оставит его в плену у этого графа.

А вечером пришёл сам кастелян. Хорошо, дождь на время прекратился. Ролт долго стоял, заглядывая в лицо, спросил вдруг:

— Как вы, лорд?

Арольд усмехнулся, от кастеляна этот вопрос звучал не иначе, как насмешка. И он ответил с улыбкой:

— Прекрасно!

Хотя от холода зубы стучали, и челюсть дрожала, но что-то же этот Ролт хотел от него услышать.

— Госпожа послала вам сухое одеяло и дорожный плащ. Давайте, я помогу вам.

Ролт стянул с плеч мокрые вещи и сам набросил сухое одеяло и заколол его на шее большой стальной булавкой, потом сам же накинул тяжёлый плащ и завязал его плотно под горлом толстыми кожаными шнурками, сам же накинул на мокрую голову капюшон.

— Вот так вам будет теплее. — Разгладил складки плаща на плечах Арольда сухими пальцами и заглянул в лицо. — Помолитесь за доброту нашей госпожи, у неё доброе сердце… Я бы вам ничего этого не давал…

— Почему? Разве я вас чем-то обидел?

— Вы — нет, а ваша матушка — да…

— Она обидела вас?! И чем же?

Ролт помолчал немного, потом всё же ответил нехотя:

— В войне с вашей матерью погиб наследник Андора, сын графа Годвина, последний сын… Больше сыновей у графа нет. А вы живы, и вы — наследник…

— И что? Теперь и он меня убьёт? Чтобы и Орант оставался без наследника, так, что ли? — усмехнулся Арольд.

— Не знаю, граф вернётся и всё решит.

Арольд только бессильно сморгнул это всё. Да уж, он-то решит, с ним ему уже приходилось сталкиваться. А потом навалился приступ кашля, и Арольд отвернулся, чтобы не кашлять на кастеляна. А тот всё не уходил, стоял и смотрел в лицо. А потом спросил:

— Вас уже кормили?

Арольд стёр с губ следы кашля и поверх ладони глянул на старика.

— Нет ещё… — ответил шёпотом.

— Я распоряжусь, чтобы вам дали горячего… и глинтвейна…

— Зачем? Что бы я ненароком не заболел и не сдох? — скривился Арольд теперь уже без всякой улыбки. — Я уже заболел… так что поздно…

— Пока же вы ещё живы.

— Пока… — Арольд улыбнулся старому кастеляну в глаза. — Вернётся граф — будете оправдываться…

— Не буду, скажу, сын графини Орант слишком слаб здоровьем оказался, сам сдох от первого же чиха.

Арольд стиснул зубы на это и не нашёлся, что сказать в ответ, а может, все мысли разом замёрзли. А кастелян осмотрел его ещё раз и добавил:

— Вы бы не сидели на колодце, ещё заснёте так и упадёте назад. Там воды хоть и немного, но нахлебаться вам точно хватит, и совсем не болезнь тогда вас свалит. Утонете. Вашу пропажу тут никто не заметит, пока хватятся, уже поздно будет.

— И что — плакать будете? Конечно же, нет!

— Конечно. И даже перед графом оправдываться не придётся. — Демонстративно пожал плечами старый кастелян, улыбаясь в седую бороду. — Утонул — так утонул. Сам растяпа.

Арольд громко хмыкнул на его слова. Да, он прав во многом. Столько ночей нормально спать не получалось, ещё, и правда, упадёшь в колодец. Что тогда? Вылавливать никто не бросится. Никому до него дела нет.

А Ролт развернулся и пошёл от него. Арольд успел лишь сказать ему в спину:

— Спасибо!

— Её благодарите… — был ответ.

Её, это дочь графа, стало быть. Как она там назвала себя? Эллия? Это она, выходит, добилась того, чтобы ему дали другое одеяло и плащ. Кастелян сказал про неё: «у неё доброе сердце…»

Она хорошенькая, ещё и добрая, не в пример своему папочке-графу, мстительному и жестокому.

Про то, что у графа погиб последний сын в войне с Орантом, Арольд не знал. Может быть, отсюда эта ненависть к нему? Даже если слуги так относятся, то что уж говорить про их господина тогда? Кастелян дерзкий и много себе позволяет. Перед ним лорд, сын графа, а он язвит и издевается… Ну, хоть вещи помог набросить и всё застегнул-завязал, как надо. Арольд бы одной рукой не справился. Так что, может быть, Ролт этот не так уж и плох, как кажется. Если ещё и на ужин чего горячего дадут — вообще красота будет.

Он всё же старался не падать духом. Дождь когда-нибудь кончится, одежда высохнет, вот и сейчас пока на голову не льёт, уже хорошо. Мать выкупит его из плена, и он вернётся в Орант, домой. И всё это забудется, как кошмарный сон.

Его покормили горячим, принесли большую кружку глинтвейна, и он выпил и съел всё, даже кусочек лимона со всей кожурой. Одежда под одеялом и сухим плащом начала потихоньку подсыхать, и на душе повеселее стало. Ночью, правда, опять пошёл дождь, мелкий и секущий. Пропитанный воском плащ какое-то время справлялся с ним, и Арольд сидел теперь не на камнях, а на земле, на мокром сене, привалившись к кладке колодца спиной. И даже смог уснуть ненадолго.

Следующий день выдался солнечным и погожим, и от тепла так хорошо и радостно стало на сердце, что даже жить захотелось. Солнце сверкало в лужах двора, купались воробьи в воде, разгоняя по поверхности луж яркие отражения голубого неба. Служанки опять сновали туда-сюда, смеялись, развешивали бельё, и всё, казалось бы, вошло в привычную колею. Всё, да не всё.

Арольд ещё больше заболел. С утра он ещё сумел поесть, развешал по кладке колодца все свои сырые одеяла и плащи и даже спинал в кучу сено, чтобы на ветерке его продуло и подсушило солнышком до вечера, а к обеду ему уже стало так плохо, что он даже не мог стоять на ногах. Он просто сидел на земле, привалившись к колодцу спиной, укрыл сам себя влажным плащом и впал в какое-то полузабытьё, ничего не видя и не слыша.

У него начался жар, его колотило, но он не мог подняться или дотянуться до сырых одеял. Болело горло, невозможно было и сглотнуть без боли, с болью ухало в виски, тело стало непослушным и слабым. От обеда и ужина он уже отказался, просил только попить.

Кухарка, что принесла ему ужин споила Арольду две кружки воды и сама укрыла подсохшими за солнечный день одеялами и плащами, всё что-то сетовала и с жалостью заглядывала в лицо. Но Арольда бил озноб, и он просто лежал с закрытыми глазами. Кровь пульсировала в голове, в ушах, под нижней челюстью, в больном горле. Всю ночь его трясло в лихорадке, он что-то бредил и кашлял.

Утром его навестила сама дочь графа. Она трогала его лоб прохладной ладонью, задавала вопросы, сама споила кружку горячего вина с травами и лимоном, укутывала потеплее, подталкивая одеяла под плечи, и смотрела с такой болью и жалостью во взгляде, что Арольд в тот миг готов был простить ей даже родство с графом.

Несмотря на все уговоры, старый кастелян так и не переселил пленного графского сына в башню. Это удручало Эллию. Весь день она думала и думала об этом. Как же можно вот так обрекать на муки больного человека? Если есть возможность помочь ему, почему же никто не идёт ей навстречу?

Она приходила к нему, сидела рядом, поила какими-то отварами из трав, что готовила ей кухарка, и молилась. Когда он приходил в себя, Эллия расспрашивала его о самочувствии. Но он отвечал односложно или вообще отмалчивался, просто глядел в одну точку. А когда кухарка растирала ему грудь барсучьим жиром, он в тот миг бредил и звал маму. И это было так трогательно, так печально, что Эллия не смогла сдержать слёз.

— Не плачьте, госпожа, он справится, — заверила её добрая женщина, укутывая пленного одеялами и плащами. — Ещё пару-тройку дней — и ничего… Поднимется. Смотрите, какой он молодой и крепкий парень. Всё будет хорошо.

И Эллия хотела ей верить, а сама всё равно молилась за него. Хоть и понимала умом, кто он такой, но не могла быть равнодушной или жестокосердной. Да, он сын врага, но ведь он так болен, так одинок и так несчастен, этот бедный, бедный Арольд…

ГЛАВА 11

Когда он приходил в себя, он видел её рядом, её тревожные глаза, её озабоченность, её желание помочь. Она всё время была тут, он слышал её голос, когда она читала молитвы, чувствовал, как её ладони касались его лица, как прохладные пальцы ложились на лоб. Она чем-то поила его, что-то спрашивала, укрывала одеялами.

Когда же Арольд, наконец-то, понял, что ему стало лучше, и он сумел подняться на ноги, рядом опять появилась она — дочка графа Годвина.

— Как вы? Вы чего-нибудь хотите? Что у вас ещё болит? А поесть? Что хотите? Я прикажу, вам приготовят всё, что захотите. Всё это время вы только пили…

— И вы поили меня… Я помню… — шепнул он, глядя ей в глаза.

— Ну да, — она согласно кивнула. — Как вы? Скажите! — Она смотрела в лицо.

За прошедшие дни болезни, за всё время, пока была рядом, Эллия столько раз видела его лицо близко-близко, так часто касалась его, что он не казался ей теперь чужим, будто он роднее стал, что ли. Она и сейчас смотрела на него, рассматривала его лицо, глядела в тёмные красивые глаза, и он казался ей старым знакомым. Ах, как жаль, что он сын графини Орантской! Так не хотелось бы видеть в нём врага!

— Сегодня мне лучше… Я даже могу стоять на ногах… Смотрите! — Он показал рукой на себя, хотя от слабости так и хотелось сесть на кладку колодца.

— Я просила Ролта перевести вас с улицы, чтобы сняли цепь… Он упёрся… Все боятся отца.

— А вы не боитесь?

— Нет… Он любит меня.

— Любит? — Арольд усмехнулся с сомнением. — Я сталкивался с графом лично, даже не знаю, способен ли он любить кого-то… Страшный человек… — шёпотом добавил последнее.

— Страшный? — Эллия удивилась. — Да нет же! Он строгий, очень требовательный, но не страшный. О чём вы?

— Ну, не знаю… — Повёл Арольд подбородком с неверием. — Рука у него тяжёлая, я сам это сам на своей шкуре испытал… Да и наёмники его… Особенно этот лысый… Аин…

— Аин? Да, Аина я тоже не люблю. Нехороший человек…

— Он не просто нехороший человек. Это очень злой и жестокий человек. Это — наёмник. У него совершенно нет жалости. Вообще ничего хорошего! Ничего святого нет!

— Это он ломал вам пальцы? — Эллия спросила шёпотом, сердце её замирало.

— Он сам… лично…

— А лицо? Это тоже он вас резал?

— Он… — Арольд кивнул, не сводя глаз с лица графской дочери.

Эллия вздохнула. Сначала она думала, что на лице пленного грязь, но после дождя, да и за время болезни смогла рассмотреть его близко, и поняла, нет, это не грязь. Это кровь от порезов размазалась, засохла и въелась в кожу. Но дождь отмыл её, остались только тонкие шрамы порезов.

— Мне так жаль.

— Это ваш отец приказал! Он отдал меня в руки этого Аина! И ваш отец не лучше его! Он…

— Нет! — она возмущённо перебила. — Не говорите так! Вы не знаете его! Он может быть очень добрым, все его уважают здесь. Он любит меня…

Теперь и Арольд перебил её:

— Знаете, это как волчонку доказывать, что его папа — волк — жестокая бессердечная тварь, он всё равно его любить не перестанет.

Повисла долгая утомительная пауза, и в течение её они смотрели друг другу в глаза. Арольд заметил, как девушка оскорблённо нахмурилась, хрипло задышала, возмущённая его словами об отце. Эх, зря он, наверное, так резко. Никакой она не волчонок даже при своём отце-волке, она добрее его, и сердце её полно милосердия, она ещё умеет сострадать. Вот граф, граф другое дело, но она… Она — нет. Ещё нет. Пока нет. Да и будет ли такой, как отец? Она же девушка. Девушки должны быть мягкими, добрыми, должны жалеть и любить ближних. Как она, например.

И он сразу же вспомнил свою мать, графиню Эйвин Орантскую. Она тоже женщина. Но особого милосердия и сострадания к ближним Арольд в ней не помнил.

Может быть, это умение сочувствовать другому, сопереживать даже врагу пропадает в женщинах с годами? И эта Эллия тоже всё это растеряет с возрастом? И превратится в подобие своего отца. Станет такой же жестокой, требовательной и мстительной.

Кого она, собственно, потеряла? Что она за свою жизнь видела? Она живёт-то от силы всего пятнадцать лет, вот и не озлобилась ещё. Это отец её, граф Годвин, всех трёх сыновей похоронил, а последнего как раз в войне с Орантом. Вот он и злобствует, и злится, и на Арольде сорвался.

И она с годами озлобится, будет мстить и делать другим больно. Вряд ли, нет. Как в народе говорят: «Яблоко от яблони далеко не укатится…» Вот и она… Дочь своего отца, графа Годвина.

— Извините… — шепнул всё же.

Она всё-таки ухаживала за ним, искренне переживала, она была рядом, когда ему было плохо. Наверное, не надо было так. Она этого не заслужила.

Она молча постояла ещё немного и пошла к кухне. Арольд проводил её взглядом и обессиленно прислонился к каменной кладке колодца.

Ох, зря он так. Она разговор начала с того, что спрашивала о его самочувствии, о том, чего он хочет поесть. А есть хотелось, очень хотелось. И чего бы он поел? Тарелку горячего овощного супа со сметаной, жареных грибов с луком и сливками, жаркого с бараниной в глиняном горшочке… Эх, при мыслях о еде в желудке заболело.

Сколько же дней он проболел? И ничего не ел! Да и болезнь полностью ещё не прошла, он только первый день как на ноги поднялся, лихорадку сумел победить. Но в голове ещё шумело, да и кашель будет держаться не один день.

А она ушла и больше не придёт. Потому что он её обидел, назвав волчонком, а графа — жестокой бессердечной тварью. Но, видно, этой стороны своего отца она ещё не знает. А он может, всё может, он и по лицу Арольда бил и за шиворот тягал, и наёмникам своим отдал. Это она графа таким не видела.

А он, вот, даже сейчас своим личным приказом велел посадить его на эту цепь прямо на улице, под открытым небом. И пришлось Арольду спать на земле, дождь пережидать, вот он и заболел. И опять по вине графа.

Он вздохнул. А до ужина ещё далеко. И обед вряд ли у него будет. А есть хочется уже сейчас.

Чтобы хоть как-то убить время, Арольд разбросал свои вещи по колодезным камням, всё перетрусил, а сено переворошил ногами, чтобы его проветрило.

Да, и сколько же ему так ещё сидеть? Хотелось бы помыться, сменить одежду, снять сапоги и дать ногам отдых, ведь сколько дней уже в одном и том же. После болезни всё грязное, он ведь пропотел не раз в лихорадке, да и дорога сюда от Оранта столько дней заняла. Того и гляди, от грязи вши появятся, да только кому до этого всего есть дело? Ролту этому, кастеляну, что ли? Ага, как бы не так. Или, вот, ей, девочке этой? Доченьке графа? Эллии? Имя-то какое красивое, мягкое, сразу цветы представляются. Лилии, что ли… Что-то светлое, нежное, вкусно пахнущее… Она, вон, какая. Чистенькая, опрятная, беленький чепчик, волосики чистые светлые вокруг лица, вся такая аккуратненькая, молоденькая… А он? У него всё не так, всё совсем-совсем не так.

«Тоже мне, графский сын выискался…» — усмехнулся над собой. Вонючий и грязный, голодный и больной, и совсем на графа не похож.

Вздохнул и принялся правой рукой приглаживать лохматые волосы. За то время, как из-под Оранта уехал, они уже порядком отросли и от грязи торчали в разные стороны. Одной рукой справиться с ними невозможно.

А потом пришла кухарка и принесла ему поесть. Как же он обрадовался ей, словами не выразить.

— Госпожа приказала вас покормить, но не тяжёлой едой. Вы долго не ели, вам много нельзя… Плохо будет.

— А сама она где?

— Госпожа-то? На кухне, овощи на обед чистит, а меня к вам отправила. Ешьте, вот, а я пойду… Некогда мне рядом стоять. Сами справитесь.

— Конечно. Спасибо. И ей передайте… обязательно.

Кухарка только хмыкнула на его просьбу. Ушла, оставив большое блюдо на кладке колодца. Арольд чуть слюной не захлебнулся. Еда, и правда, была простая: варёные яйца, уже почищенные от скорлупы и разрезанные на половинки, пара кусков свежего хлеба, щедро намазанных тёплым маслом, горсть черешни и большая кружка безалкогольного эля. Он съел и выпил всё, чувствуя благодарность за заботу.

И опять она. Хоть и обиделась, а всё равно не мстит. Могла бы и голодным до ужина оставить. В обед его и так особо жирно не кормили, дай Бог, если кусок хлеба и кружку молока.

Да, зря он так с ней. Она хорошая. Отходчивая и не мстительная. Может, и не похожа она на своего отца-графа.

Вечером уже в сумерках пришёл Ролт и собрал все плащи и одеяла, хмуро глянул из-под бровей. Арольд тревожно нахмурился, спрашивая:

— И что, вы совсем ничего мне не оставите? Даже то, что сама дочь графа мне передавала? Почему? Чтобы я опять на земле спал? Совести у вас нет… — добавил шёпотом последнее и не смог сдержать кашель.

— А ты не совести меня, мальчишка.

— Ну, хоть что-нибудь оставьте, пожалуйста. Я не прошу у вас многого, хоть плащ. Вам жалко, что ли?

— Мне не жалко, совсем не в жалости дело.

— Ваша миледи добрая, а вы… Откуда это? Я же ничего вам не сделал. Вроде вы и человек уже в возрасте, а столько в вас злобы…

Ролт подошёл к нему, сидящему на камнях колодца, и мягко толкнул раскрытой ладонью в грудь. Арольда качнуло назад, и, чтобы не упасть, ему пришлось схватиться рукой за камень сбоку от себя. Он со страхом глянул в лицо старика и поджал губы, распахнувшиеся в удивлении. Что он такое делает?

— Злобы, говоришь? Что ты, щенок, знаешь о настоящей злости? Толкну тебя сейчас туда, — дёрнул подбородком Арольду за спину, — и подожду, когда утонешь, и не скажу никому, что видел, как ты упал и как нахлебался до смерти. Вот это будет злоба. Понимаешь разницу, молокосос? — Опять толкнул Арольда назад.

— Не надо… — тот шепнул чуть слышно.

— Страшно? Жить охота? А ты скажи мне ещё что-нибудь про совесть, про злость, про мой почтенный возраст, ну?

— Пожалуйста… — выдохнул Арольд беззвучно одними губами, от неожиданно нахлынувшего страха всё в груди похолодело. Неужели толкнёт? О, Боже…

— Разговариваешь много о том, чего не понимаешь.

Ролт отошёл назад, и Арольд без сил сполз на землю, чувствуя, что не в силах больше стоять на ногах, сердце бешено стучало в груди от пережитого ужаса. Он даже сказать ничего Ролту так и не смог, просто смотрел на него снизу.

— Щенок бестолковый… — Ролт шепнул ему через зубы, а потом, покопавшись в скомканных вещах, нашёл и бросил Арольду плащ. Процедил негромко: — Хватит с тебя…

Арольд какое-то время сидел, не шелохнувшись, прижавшись спиной к холодным камням, всё тело дрожало от пережитого страха.

Он мог убить его… Просто толкнул бы спиной вперёд… И всё… После дождя воды в колодце прибавилось, он бы захлебнулся там, и никто бы здесь не пришёл ему на помощь.

Да что же это? За что ему такое? Почему на его долю выпали такие испытания? Что он сделал не так? В чём перед Богом провинился?

Медленно подтянул колени к груди и обнял ноги руками, цепь при движении звенела, волочась по земле. Двигаться не хотелось, даже подбирать этот брошенный плащ, будь он неладен. Арольд так и сидел в полумраке, кашлял, низко опуская голову, и звук кашля тонул глухо в коленях. Становилось холодно и ещё темнее. Он не шевелился, потом вдруг понял, что губы сами собой шепчут слова молитвы:

— Ты — прибежище моё и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю… Щит и ограждение истина Его… Не убоишься ужаса в ночи, стрелы, летящей днём… Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым… На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона… Долготою лет насыщу его и явлю ему спасение Моё…

Молитва успокаивала его, вселяла какую-то уверенность и мир в сердце, наполняла надеждой. А он ещё удивлялся в своё время, для чего его духовник заставлял его учить молитвы наизусть. А сейчас только молитва и не давала ему сойти с ума.

Он что-нибудь придумает, он найдёт выход, он переживёт это и вернётся домой, в Орант.

Ужин ему принесла кухарка, не ждала, оставила и ушла. Арольд поднялся. Он поел и набросил плащ, оставленный ему Ролтом. Одной рукой сделать это было сложно, и он провозился долго.

Так прошёл ещё один день. Ночь была прохладной, но ему всё же удалось пристроиться как-то и даже заснуть. Во сне его мучили кашель и озноб, и крепкого сна не вышло.

Весь следующий день он провёл как обычно, наблюдая за жизнью жителей Андора. Он всё высматривал среди служанок её, дочь графа, но она не появилась за день ни разу. Обиделась, наверное, или опять чем-нибудь занята на кухне. А он ждал её, всё искал взглядом, гадал, придёт — не придёт. Может, одежду сырую вешать выйдет или кур кормить. Даже пусть не к нему — нет! — просто появится на дворе. И ему станет легче, светлее на душе.

Девушек у него до этого не было, он даже не влюблялся ещё ни разу за свои неполные семнадцать лет. Как-то однажды одна из смелых горничных прижала его в углу под лестницей и поцеловала в губы, со смехом оглаживала грудь под распахнутым дублетом и заглядывала в глаза. Но Арольд тогда так растерялся и опешил, что только смотрел во все глаза, и сердце его норовило выпрыгнуть из груди. От всего того момента он запомнил лишь какое-то странное не переживаемое ранее ощущение во всём теле, какого-то возбуждения и взвинченности, что ли.

Больше опыта с девушками у него и не было. Постоянный контроль матери, рядом камердинер, учителя, мастер меча, духовник, барон Киарт… Да мало ли кто ещё! И всё больше мужчины, до девушек ли тут ему было? Он всё больше с оружием, с конями, с собаками, на охоте и тренировках.

Хотя возраст-то как раз подходящий, мальчишки-пажи да оруженосцы барона Киарта те, кто посмелее да понахальнее, уже хвастались своими победами в тесном юношеском кругу, когда взрослых рядом не было. Кто какую служанку где поцеловал, кому какая позволила себя полапать где в укромном месте, да что посерьёзнее… расписывали в ярких красках друг перед другом, кто во что горазд. И догадайся, где — правда, а где — ложь! Хвалились и оглядывались, дурея от запретных тем.

Арольд давно уже примерно представлял, как отношения между мужчинами и женщинами складываются, но это чисто телесные отношения. А вот, как общаться с девушкой, которая тебе понравилась вдруг, что говорить ей, как себя вести, этого он не знал. Ни духовник ему не говорил, ни камердинер, ни барон Киарт, ни, тем более, мать, с ней он бы о таком даже заговаривать не решился. Да и она бы его не поняла, наверное.

Графиня Эйвин вдова, много лет уже вдовствует, и замуж её выдавали очень юной из монастыря. Она своего супруга на свадьбе только и увидела в первый раз. Кто там с ней о любви разговаривал особо, и чему она сама могла своего сына научить?

И сейчас Арольд думал о дочери графа Годвина и не мог представить, как ему себя с ней вести, что говорить, а о чём лучше умолчать, чтобы не обидеть как в прошлый раз. Да и подойдёт ли она к нему ещё после всего-то?

Так прошёл ещё один день, а за ним ещё и ещё. Он мог только думать и наблюдать. Есть ему приносила старая кухарка. Никто с ним не заговаривал. И он тоже молчал. Пару раз, правда, он видел её. Один раз она развешивала простыни с двумя служанками, а в другой — ходила, видимо, в курятник, потому что назад несла полную корзину яиц. И заметив её, Арольд внутренне весь сжался и натянулся, как струна в лютне, как тетива боевого лука, аж дыхание замерло. Это она! Она!

Но Эллия прошла мимо, только глянула мельком в его сторону, словно взглядом просто провела. И Арольд, задержавший дыхание, взорвался вдруг кашлем, неожиданным и громким.

И она вернулась!

Спросила первой, заглядывая в лицо:

— Как вы? Кашель так и мучает вас? — Оглядела Арольда с ног до головы, нахмурилась. — А ваши вещи где? Одеяла?

— Вот… — Арольд дёрнул плечами с наброшенным на них плащом.

— И всё? А остальное? Я же посылала вам одеяла…

— Ваш кастелян всё забрал.

— Когда? Когда он успел?

— Ну, тогда, когда я поднялся, сказал, хватит с меня и этого…

Арольд снова передёрнул плечами.

— Всё равно же по ночам холодно. Как можно? А Нанн как кормит вас, вам хватает?

Арольд немного нахмурился, не поняв, о ком речь, но потом догадался: Нанн — это кухарка, это же она кормила его обычно. И он пожал плечами. Конечно, ему было мало, обеда толком нет, да и ужин небольшой, а про завтрак и говорить нечего. После холодной полубессонной ночи он сметал всё, и ещё бы столько же мог. Но жаловаться дочери графа он не будет, и так с этими одеялами получилось, будто на Ролта он нажаловался. Нет! Хватит! Он будет терпеть. Ну, похудеет, вернётся же он когда-нибудь домой. Там и отъестся. А сейчас он в плену.

И вспомнился граф Годвин и его слова: «Ты не в гостях… И никаких «я» чтобы больше от тебя я не слышал…» Что-то так, наверное. Так что Арольд это уже понял, он не в гостях и до его «я» здесь нет никакого дела никому. Это же, только немного другими словами, ему и управляющий Ролт объяснил. Молчи, терпи и не дёргайся.

— Давайте, я плащ вам завяжу? — предложила вдруг Эллия, подошла и принялась завязывать кожаные шнурки плаща.

Арольд чувствовал рядом её, даже тепло её рук и дыхания улавливал на щеке. А она так сосредоточенно была занята завязыванием узла, что даже в лицо Арольда не глядела. Взгляд нахмуренный, губы поджаты, и глаза лишь на пальцы и смотрят.

А когда справилась, подняла взгляд снизу вверх и поняла, что всё это время пленный графский сын смотрел ей прямо в лицо. Не на небо, не мимо неё, не на что-нибудь другое, а именно ей в лицо. И этот прямой взгляд на себя смутил девушку. Она как-то вдруг растерялась и отошла назад, сделав пару шагов.

— Спасибо, — поблагодарил Арольд, — одной рукой я это сделать не могу, а он всё время так и норовит свалиться… — он говорил, а сам чувствовал, что голос дрожит.

Что это с ним? От присутствия девушки так разволновался? Или от присутствия именно этой девушки?

— Потерпите ещё немного… — продолжила она разговор.

— Почему? — Арольд удивлённо нахмурил тёмные брови. — Что случилось?

Эллия как-то вдруг смутилась, будто поняла, что не должна была этого говорить, опустила голову и поджала губы.

— Миледи, скажите, прошу вас! Что случилось?

Она ещё помолчала, раздумывая, а потом сказала всё же:

— Сегодня прибыл гонец из Оранта, отец прислал письмо…

— И?! — ему нетерпелось узнать новости. — Что там? Что с Орантом? Господи! Там же моя матушка! Миледи, прошу вас!

— Всё с вашим Орантом в порядке, и с матушкой вашей тоже… — ответила Эллия, прикрывая глаза. — Подошли ваши войска с севера… В осаде Орант был всего несколько дней…

— Слава Богу! Милостивый Господь! — невольно вырвалось у Арольда.

Только второй мыслью он понял, что для всего Андора эта новость будет совсем нехорошая. А он так искренне радуется при ней… Да, ей, конечно, это будет не по нраву, но он-то тут причём? Он не может переживать за Андор, всё его сердце с Орантом, со своими…

— Отец с войсками отступил к Агмару, к самой границе… — Арольд кивнул, он знал об этом городке. Тот, и правда, стоял на самой границе между графствами. — У них много раненых, их скоро привезут сюда, и… — Она ещё хотела что-то добавить, но примолкла, бессильно мотнув головой.

— И — что? — спросил Арольд.

— Я думаю, скоро они все вернутся.

— И ваш отец-граф?

Она молча кивнула. На какое-то время повисла тишина, а потом Арольд с отчаянием воскликнул:

— Он убьёт меня!

— Что? — опешила на это Эллия. — О чём вы говорите?

— Он был очень зол на меня… Он бил меня и таскал за шиворот даже тогда, когда всё в их армии было ещё нормально… А сейчас, после поражения, он убьёт меня…

— О чём вы говорите?

— Даже сейчас, посмотрите, — он дёрнул ногой, показывая ей цепь на лодыжке, — он приказал создать мне невыносимые условия, хотел, чтобы мне было плохо, чтобы я мучился… — Он усмехнулся громко. — А после того, как наши дали ему от ворот поворот, он вообще выйдет из себя… Он убьёт меня!

— Перестаньте! Вы не знаете моего отца!

— Я очень хорошо знаю вашего отца! Уж поверьте. Он будет мстить моей матери за поражение… Он убьёт меня…

— Да нет же! Хватит!

— Меня просто ночью столкнут в колодец и подождут, когда я утону, а матери скажут, что это несчастный случай. Вот и всё! Граф потерял последнего сына — наследника и сделает так, чтобы и в Оранте наследника не было! Он убьёт меня! Убьёт меня…

— Нет! Наоборот! Вас отпустят, он просто потребует выкуп. Только выкуп и всё! Поверьте мне! Так и будет… Будет именно так. Отец не убивает пленных, даже простых солдат. Я знаю. Я как-то разговаривала с сержантом Олдером, он уже много лет служит в армии отца… Он говорил, что солдат не убивают по приказу отца. Он объявляет выкуп, а через три месяца, если выкупа не будет, он отпускает всех пленных по домам. Так неужели вы думаете, что он убьёт вас?

— Да… Я так думаю… — убитым голосом шепнул Арольд и обессиленно сел на кладку колодца, хотя в последнее время старался на неё не садиться, чтобы не провоцировать кого-то, особенно старого кастеляна.

— Вы не правы! Мой отец — не изверг! Он — не волк! Он не будет губить себе подобного! Вы же граф, и он — граф… О чём вы говорите? Это безумие!

Арольд какое-то время просто потерянно молчал, глядя перед собой, медленно кивая головой, но потом шепнул опять:

— Он ненавидит мою мать, и, чтобы сделать ей больно, он убьёт меня… Вот увидите, так и будет… Так и будет… — повторил последнее упавшим шёпотом.

— Нет! Вы несправедливы к нему! Он никогда так не сделает… Ну, почему вы так думаете? Он не такой!

— Он отдаст меня своим головорезам… этому лысому уроду, чтобы он опять ломал и резал меня… — он говорил уже не ей, он просто шептал это с потерянным видом в пространство перед собой, озвучивая свои мысли, свои страхи.

И Эллия шагнула к нему, порывисто сжала лежащую на колене руку за запястье, заглянула в лицо, в глаза.

— Нет… Этого не будет, Арольд… — она впервые обратилась к нему по имени. А он глянул на неё в упор и шепнул:

— Помогите мне…

— Что? — она шепнула в ответ.

— Помогите мне… Отпустите меня…

— Я?! — Она аж отшатнулась от него, отпуская его руку.

— Вы одна здесь жалеете меня… больше никто… Ну, может, только эта ваша… с кухни… Как вы там её назвали? Нанн? Ваш кастелян вообще меня чуть в колодец не столкнул… — Дёрнул подбородком Арольд себе за спину.

— Ролт? Не может быть!

— А-а-а… — Он бессильно несколько раз повёл головой туда-сюда и сполз на землю под прямым взглядом дочери графа Годвина.

И тут от кухни позвали:

— Миледи? Мы вас потеряли!

Эллия шагнула назад, отходя спиной, ещё шаг и ещё, потом развернулась и пошла к кухне. Арольд на этот раз даже взглядом её не проводил.

ГЛАВА 12

Сколько отчаяния, сколько боли она смогла прочитать в его потухшем взгляде.

Почему? Почему он так боится отца? Да не будет этого никогда! Никогда отец не отдаст приказа на то, чтобы убить его. Никогда!

Как он сказал: «Он бил меня и таскал за шиворот…» Где-то так. Странно. О том, что отец может ударить кого-нибудь по лицу, Эллия знала, она это видела как-то. Но то были слуги. Один раз она видела, как граф ударил человека с псарни: любимая гончая подавилась костью и хрипло кашляла два дня, а слуга с псарни поздно обратил на это внимание. Вот тогда граф и ударил его по лицу.

Слугу… Простого безродного человека! А этот Арольд, он же не простой человек, он — сын графа и будущий граф. Скоро он войдёт в нужный возраст, получит свою графскую корону и будет равен отцу в положении.

Нет, отец никогда бы не ударил равного себе. Он не такой.

Но ведь Арольда же пытали! Его пытали по приказу отца! Ему резали лицо и ломали пальцы, и отец прекрасно знал об этом, он сам отдал графского сына Аину, чтобы тот сделал ему больно, чтобы он кричал на глазах матери.

И граф, отец, приказал это!

Как? Как он мог так?

Не своими руками, так руками других?

Эллия думала об этом весь остаток дня, думала всю ночь, не могла заснуть в горестных мыслях. Думала весь следующий день. Она вспоминала лицо этого Арольда, его кашель стоял в ушах, его отчаяние всё воскрешала и воскрешала память.

Бедный… Бедный Арольд. Как же плохо ему сейчас, как больно, каким бессильным и замученным он выглядел, когда ей пришлось оставить его. Она помнила его потерянный шёпот. «Помогите мне…» Он взывал о помощи, он просил её помочь ему. Он говорил, что только она, Эллия, жалеет его здесь, и больше никто.

И она помнила, хорошо помнила те дни болезни его, когда и сама в отчаянии уговаривала Ролта отпустить пленного, освободить от цепи и перевести под крышу, к огню. Помнила, как просила Нанн помочь хоть чем-то, как и сама помогала держать лампу, когда кухарка растирала ему грудь тёплым жиром барсука. Каким беспомощным он был тогда, каким голосом, полным боли и тоски, он звал свою маму…

Эллия жалела его, она переживала за него, она молитвенно просила за него Господа, она сама проверяла его состояние в дни болезни, она поила его горячим молоком и вином с травами, укрывала одеялами.

И вот сейчас он просит у неё помощи! Сейчас он просит отпустить его! Сейчас он хочет, чтобы Эллия помогла ему бежать из Андора!

Но как, как она может это сделать?!

Она не всесильная, её приказов Ролт слушаться не будет, он даже на время болезни цепь эту не снял. Он же выполняет только приказы графа и его личные распоряжения. Чтобы снять эту цепь, нужен кузнец и его инструменты. Да и вывести пленного из замка незаметно — это немыслимо! Эллия бессильна помочь ему. И зря он просит её об этом.

А ещё через день приехал гонец от графа Годвина. Его кормили на кухне, и Эллия, пробежав письмо от отца глазами, хотела узнать больше, чем написано, и задавала вопросы. Оказывается, армия ещё стояла у Агмара, но раненых уже отправили в Андор, и дорогой гонец обогнал их верхом.

— Сколько они ещё будут там?

Гонец — молодой, уставший от долгой дороги парень — хлебал овощной суп и смотрел на молодую госпожу с еле заметной улыбкой: он не ожидал, что она сама будет лично задавать ему вопросы.

— Я не знаю, миледи, сколько они ещё простоят там. Слышал слухи, что милорд ждёт армию из-под Оранта, ну, вроде как, на генеральное сражение, что ли…

— И? Это правда?

— Ну-у, — гонец пожал плечами, облизывая ложку, — это же слухи, миледи… Я не знаю… Я же не офицер.

— А как вообще все держатся? Что творится в войсках? Какое общее настроение? Это ты знаешь? Что простые солдаты говорят?

— Солдаты? Да устали уже все! Среди войск много раненых, многих, конечно, отправили уже сюда, но… — Сокрушённо покачал он головой, прикрывая тёмные глаза. — Граф злой очень — не подходи!

— Злой? — Эллия нахмурилась.

— Очень, миледи.

— Почему?

— Ну-у… — снова пожал плечами гонец, — мы проиграли, они выбили нас… И графиня отказывается от переговоров, хоть и сын её в плену… Я видел его на улице, у колодца… — Дёрнул подбородком за спину, и Эллия насторожилась. — Это граф приказал посадить его на цепь?

— Да, конечно… — выдохнула она шёпотом.

— Она упрямая, эта графиня Орант, я как-то — случайно совсем! — слышал, как граф ругался на неё… Извините, конечно, это не моё дело, но… — Гонец опустил голову виновато и посмотрел на госпожу исподлобья.

— Что? Говори!

— Она не хочет идти на уступки даже притом, что её сын у нас, вон он, — снова мотнул головой за плечо, — на цепи сидит, как пёс дворовый. — Усмехнулся. — Тоже, поди, упрямый, как мамочка его…

— И что граф, он очень зол на графиню и её сына? — Эллию же интересовало одно, она хорошо помнила отчаяние и боль молодого графского сына. Она переживала за него.

— Ну да, миледи, зол… очень зол. Ещё в первые дни, я помню, Аделл тогда письмо в Орант отвозил от милорда, чтоб графиня прочитала и ответ дала… Она же так и выгнала его без ответа… Милорд сразу разозлился, я там был, я всё сам видел… Тряс этого мальчишку за шкирку, а он ещё что-то спорить начал… Ну-у, — устало прикрыл тёмные красивые глаза гонец, — вот граф и Аина позвал…

— Аина? Это он его резал и пальцы ему ломал, да?

— Ну, я сам не видел, я только слышал, как он орал… А потом они со стен стрелять начали, и граф отправил его в Андор… Но я не думал, что он прикажет его вот так, на цепь…

— Ладно. Обедай и отдыхай.

Эллия, озабоченная новостями, ещё раз перечитала письмо от отца. Через несколько дней в Андор прибудут тяжелораненые воины. Она должна принять и позаботиться о них. Многие сейчас едут верхом или даже идут пешком. Надо встретить их по дороге, чтобы помочь. Нужно приготовить места здесь, позвать монахов из монастыря святого Якоба, там хорошие лекари. Да и местный госпиталь и свои служители церкви андорской тоже пусть помогают.

О, надо собрать подводы, все свободные руки, нужна ткань для перевязок, лошади, монахи-лекари… Нужно сегодня же всё организовать, а с утра отправлять людей навстречу раненым… Сколько работы! Сколько забот прибавится теперь!

Хорошо, что вчера в Андор пришли монахи-паломники, надо попросить их остаться и помочь. Они не откажут, не должны отказать.

Да, и ещё этот Арольд не идёт из головы. С ним-то что делать? Неужели отец не смягчится к нему? Так и оставит его на цепи, что ли, за упрямство матери? Он-то ни в чём не виноват! За что его было пытать и мучить?

«Ох, отец, зачем ты так с ним обошёлся? Если мать его такая упрямая, он-то не должен за это страдать! О, Господь Милосердный, почему столько боли вокруг, зачем? Зачем люди мучают друг друга? За ради чего? И эта война… Зачем она была нужна? Сколько ещё страданий, сколько боли, сколькие ещё умрут от ран здесь, в Андоре…»

И все эти солдаты, что будут тут, все, кто потерял друзей, сеньоров, кто переживать будут боли и потери, будут срываться на нём, на этом несчастном Арольде. Он же один здесь из Оранта будет. Ещё и гляди, чего доброго, точно столкнут его в колодец и утопят или побьют, пока он на цепи и за себя постоять не может.

Эллия вздохнула на все эти тревожные мысли.

______________

Уже после обеда в Андор прибыла первая группа раненых. Это было всего четверо человек, приближённых одного из баронов с юга, они привезли своего сеньора на носилках, привязанных к верховым коням, поэтому дорогой обогнали всех. Уставшие, злые, они, проходя к кухне, заметили Арольда и собрались у колодца.

— Это кто у нас тут такой? Ну-ка, ну-ка, голубчик, иди-ка сюда… — один из рыцарей, что старше остальных, заговорил первым.

Арольд сразу заметил, что гербы на их дублетах явно не орантских земель, значит, андорских, и попытался уйти за колодец, сразу же почуяв опасность для себя. Но не успел. Один из прибывших смог наступить ему на цепь, и Арольд споткнулся, упал на колено, потеряв равновесие. Попытался подняться, но ему не позволили — один из тех, кто подошёл и наступил на цепь, успел склониться и дёрнуть цепь на себя, роняя пленного на бок и на локоть.

— Отбегался, щенок, на цепочку посадили, чтобы не упорхнул, к мамочке не сорвался…

Арольд перевернулся на спину, оттолкнулся на руках от земли и нахмуренно глянул на тех, кто стоял перед ним.

— Ну, иди сюда, маленький.

Его потянули за цепь на себя, но Арольд упёрся ногами в землю, воткнул каблуки сапог, и громко выкрикнул:

— Отвалите! Оставьте меня в покое!

— Ого! Ничего себе! — Рыцари сопровождения засмеялись, видя отчаянность положения графского сына. — И куда ты теперь денешься? Недоумок! Правильно граф на цепь тебя посадил. Я бы так тебя и не кормил, сучонка, за всё, что твоя мамаша нам устроила…

Дёрнул цепь на себя с такой силой, что Арольд не удержался и упал на землю спиной, ударился затылком, хорошо, на плечах плащ был, и он смягчил удар. Но зубы всё равно прикусили язык до крови.

Не успел Арольд опомниться, как его уже подняли на ноги и трясли теперь за грудки. Этот, самый старший из них, наверное, был ранен в грудь, болевая бледность хорошо угадывалась через его многодневную щетину. И он усердствовал больше всех, а когда Арольд, закрываясь, просто машинально ткнул его предплечьем в грудь, принеся боль, вспылил, ударил в ответ по лицу раскрытой ладонью, разбивая губы. Шепнул зло:

— Держи свои руки при себе, мелкий ублюдок…

— Я — не ублюдок, — выдохнул Арольд в ответ, — мои родители графской крови… И я… — Но его перебили, не дав договорить, остановили второй пощёчиной.

— Да ты что! А давай, я пущу тебе кровь, щенок, и мы посмотрим, какого цвета твоя эта графская кровь? Отличается ли она от какой-нибудь другой или нет? Как ты на это смотришь?

Он тряс Арольда за шиворот, и завязки плаща впивались в горло. Пленный не ответил рыцарю, и тот, ещё больше разозлившись, отвесил две пощёчины графскому сыну, а потом притянул его лицом к себе и, глядя на разбитые губы пленного, заговорил:

— Смотри, щенок, твоя кровь такого же цвета, как у меня, как у всех, видишь? — Он раскрытой ладонью мазанул Арольда по окровавленным губам, а потом показал её ему, прямо к самому лицу поднёс. — Ну как, видишь?

Арольд перевёл глаза с этой ладони на лицо рыцаря и уставился прямо в тёмные зрачки. Молчал.

— Знаешь, мальчик, я пожил подольше тебя и скажу, в бою одинаково гибнут все: и бароны, и графы, и простые солдаты… Молись, чтобы наш сеньор не умер… Иначе я вытрясу тебя из твоей графской шкуры… Понял? — Встряхнул Арольда за грудки и ещё раз спросил шёпотом: — Понял ты или нет, мелкий ублюдок?

— Отпустите меня… Уберите руки…

— А то что? Ты мне угрожаешь, что ли? Мелкий ты щенок…

Он снова тряс Арольда и бил пощёчинами по лицу, хлестал раскрытой ладонью больше для унижения, чем для боли. Тот закрывался руками и отворачивался, зло глядя на взрослого рыцаря. Потом кто-то его товарищей, из тех, кто стояли рядом, не выдержал всё же:

— Ладно, Гарвин, оставь ты его в покое. Его под Орантом даже не было, что уж зря мучить парня…

— Это ж я разве его мучаю? Это я с ним ласково.

Третий, стоявший рядом рассмеялся громко так и по-молодому весело, и на этот смех подошла дочь графа Годвина. Сразу же набросилась, по-девичьи звонко ругая рыцарей:

— Что вы делаете?! Как вы можете?! Вас же четверо, а он один! Разве это честно, господа? Как вы можете так? Вы же рыцари! Что на это скажет ваш сеньор? Как же так?

— Наш сеньор серьёзно ранен… — ответил ей один из рыцарей, стоявший простой просто в стороне от всех, безучастный от усталости.

— Прекратите! Перестаньте! Хватит!

Эллия кинулась к рыцарям, пытаясь остановить их. И Гарвин отшвырнул пленного графского сына к каменной стене колодца, успев ещё пнуть его под рёбра, отчего Арольд задохнулся и закашлялся.

— Хватит! — Эллия, стиснув кулаки, встала перед рыцарем и смело глянула ему в лицо снизу вверх. — Что вы делаете?!

Рыцарь отступил от неё назад, с улыбкой поднял вверх раскрытые ладони, сдаваясь перед решимостью и мужеством молодой девушки.

— Извините, миледи, мы… я не смог пройти мимо.

— А если граф всё узнает? Вы тоже этими же словами будете оправдываться перед ним? Что просто не смогли пройти мимо?

— Ладно, миледи, не серчайте… — Гарвин примирительно улыбнулся и сделал ещё один шаг назад, потом глянул на кашляющего под ногами Эллии Арольда. — Ну, пощипали мальца немножко, подумаешь… Вы бы видели, что там под Орантом делалось… Так бы его не защищали сейчас…

— Всё! Идите на кухню, Нанн покормит вас, а потом отдыхайте. В нашем госпитале монахи осмотрят ваши раны и окажут вам помощь. Идите! С Богом! — Она махнула рукой в сторону кухни и стояла ждала, пока рыцари не ушли.

К этому времени Арольд уже поднялся на ноги и, стирая кровь из разбитого носа, медленно сел на каменную кладку колодца. Перебинтованная рука его безвольно лежала на левом колене.

Эллия развернулась к пленному и шагнула ближе.

— Как вы?

— Прекрасно… — Арольд стёр кровь с губ и добавил: — Девушки за меня ещё ни разу не заступались…

Эллия подошла ещё ближе и теперь прекрасно видела, как размазывает он кровь по тыльной стороне ладони и по пальцам. Больно, наверное, ему сейчас?

— Чем я могу вам помочь?

Он усмехнулся, даже головы не поднял, так и сидел, глядя себе под ноги, только от раза к разу стирал кровь из-под носа.

— Арольд? — она позвала его по имени. — Что мне сделать?

— А что вы можете? — Он поглядел на неё прямо. — Что, вы отпустите меня? Нет! Что, вы цепь с меня снимете? — Он дёрнул ногой в сторону Эллии, звеня цепью. — Нет! И из замка вы меня не выведете! Чем вы хотите мне помочь? Будете сидеть всё время рядом и отгонять от меня ваших солдат? Нет, конечно! Зачем об этом говорить?

Эллия вздохнула и глянула на небо над башнями замка, помолчала, потом заговорила:

— Сегодня будет дождь и гроза…

Арольд хмуро поглядел на небо: ещё и это вдобавок… О-о-о…

— И что? Лучше мне сразу утопиться… — Он опять опустил голову горестно.

— Миледи! Госпожа! — позвали от кухни Эллию, и дочь графа ушла.

Арольд вздохнул. А чего он, собственно, хотел? Она же просто девчонка! Что из того, что она дочь графа? Тут её никто не слушает, даже этот старый кастелян Ролт. И зачем предлагать какую-то помощь, если всё равно ничего не можешь?

К вечеру небо заволокло тёмными грозовыми тучами, дождь ещё не лил, но его предчувствие угнетало. Поднялся ветер, он бросал развешанное на верёвках бельё, катал по двору сенную труху, рвал полы плаща на Арольде. Девушки-служанки выбежали собрать одежду с верёвок, привлекли внимание, но дочери графа среди них не оказалось, и он быстро потерял к ним интерес.

Перспектива снова намокнуть и заболеть вселяла в душу апатию и безразличие. Сначала Арольд злился, потом устал от этой бесполезной злости и замкнулся в равнодушии. Ну и пусть. Кому оно надо?

Ветер утих, и наступило затишье. Воздух прямо звенел тонкой напряжённой тишиной, какая бывает перед бурей. Ни дуновения ветра, ни звука, ни скрипа. Где-то в стороне сверкнула первая молния, и только через время ответило долгим раскатом грома. Подступала гроза. И хотя солнце ещё только клонилось к закату, наступила темнота, сумеречная и какая-то неестественная.

Молнии сверкали то тут, то там, но пока в стороне от замка и где-то вверху, в небе. Глаза выхватывали только яркие вспышки света, а уши — громовые раскаты.

Через момент Арольд поймал себя на том, что молится, губы сами собой читали молитву:

— Богородица Дева, радуйся! Благодатная Мария Господь с тобой… Благословенна ты среди жён и благословен плод чрева твоего…

Это была «Ave Maria», и он читал её раз за разом, по кругу, заканчивал раз, начинал следующий, и так молитву за молитвой. Находиться на улице во время грозы да когда ещё на ноге у тебя металлическая цепь — ничего хорошего это не предвещало.

С кухни принесли ранний ужин, весь замок как-то рано затих и угомонился, огни в башнях погасли, и наступила темнота, разгоняемая лишь вспышками молний.

Арольд, завернувшийся в плащ, сидел у самой кладки колодца, как будто старался стать незаметным. Молился и радовался, что пока нет дождя. И в этой темноте с закрытой масляной лампой пришла к нему дочь графа.

— Вы? — Арольд поднялся на ноги, удивлённо вскинув брови. — Что случилось?

Она подошла близко, чтобы он слышал её голос, и смотрела прямо в лицо, держа одной рукой полы длинного плаща.

— Объясните мне, что нужно, чтобы снять вашу цепь… Я помогу вам, я найду в кузнице… Ну?

Какое-то мгновение, а может, даже и не одно, Арольд думал, о чём она говорит ему. Потом сообразил и заговорил быстро, срываясь:

— Нужен молот… большой и тяжёлый. Вы же понимаете, о чём я говорю? Хороший молот… — Эллия кивнула. Что такое молот, она знала.

— Что ещё?

— Там штифт, он расклёпанный, его придётся сбивать, по-другому никак… — Эллия нахмурилась на его слова, но в полумраке непогоды Арольд этого не видел. — Чтобы сбить его, понадобится зубило. Вы знаете, что это такое? — Вот тут она отрицательно повела подбородком. — Смотрите сюда! — Арольд опустился на корточки и попросил: — Мне нужна будет ваша лампа…

Эллия тоже опустилась к графскому сыну и поднесла лампу пониже, к самой земле. Пленный разровнял землю ладонью и принялся рисовать на ней пальцем, попутно объясняя, как выглядит зубило. Умом понимал, что одной своей рукой он, скорее всего, не справится, но в душе что-то трепетало забытой уже надеждой, и он боялся её упустить. Он попробует. Если уж эта девочка, пересилив себя, пришла помочь ему, пошла против своего отца, то он не может не воспользоваться этим случаем. Он должен попытаться. И эта погода так кстати…

— А в кузне такое будет? — спросила с тревогой Эллия, следя за рукой пленного графского сына, рисующей на земле.

— Обязательно будет, — заверил её Арольд.

— Хорошо. Подождите. Я найду и принесу.

Эллия поднялась на ноги и прихватила свою лампу.

— Не торопитесь, главное — найдите то, что нужно.

— Постараюсь.

Эллия ушла в сторону кузни, и Арольд провожал, покуда мог, огонёк лампы глазами. Сердце стучало в груди так громко, что казалось, от его ударов всё тело дрожит, вздрагивает с каждым ударом сердца. Никогда такого не было до этого.

Он попытался шевельнуть пальцами левой руки. Как они там? Смогли ли зажить? Как же сейчас ему нужна вторая рука! Кто бы это знал! А если снять этот бинт? Будет ли рука послушна и сумеет ли справиться? Время ещё не прошло. Тот монах говорил: месяц, а лучше подольше. А сколько прошло? Знать бы точно, какой сегодня день…

И эта Эллия… Она удивила его, она очень-очень удивила его. Он думал о ней, вспоминая её лицо, до самого момента, пока она не вернулась снова. Показала то, что принесла.

— Я правильно нашла? Вот это надо было?

— Всё правильно. Мне нужна будет ваша помощь со светом.

Арольд сел на землю и вытянул ногу с цепью, провернул кольцо кандала, чтобы найти штифт, и подтянул ногу к себе. Как же неудобно это делать на себе! Да когда и рука ещё вторая толком нерабочая! Эх, неужели всё насмарку?

— Давайте, я помогу? Говорите, что мне делать!

Она сидела рядом, держа свет, и испуганно вжимала голову в плечи, когда в небе сверкала очередная молния.

— Зубило… Его надо держать прямо и крепко, чтобы я мог ударить по нему молотом. Понимаете? Я буду сильно бить, важно, чтобы вы не дрогнули, иначе я попаду либо вам по рукам, либо себе по ноге, и к сломанной руке у меня будет ещё и сломанная нога. Понимаете?

Она глядела на него тревожно и с испугом, понимая всю серьёзность, но отступать не собиралась, и от этого в сердце Арольда даже родилось уважение к ней. К ней — к дочери врага!

— Хорошо, — она кивнула, — я постараюсь…

— Постарайтесь, пожалуйста, иначе будет больно, сильно больно… либо мне… либо вам…

Эллия кивнула, понимая всё. Светильник пришлось поставить на землю. Арольд очень аккуратно всё перепроверил, находя расклёп на штифте почти наощупь, упёр в него острый зуб зубила и глянул в лицо графской дочери, шепнул:

— Держите вот так, крепко и прямо… двумя руками…

Он пытался помогать своей перебинтованной рукой, но, когда Эллия крепко вцепилась обеими ладонями, всё же отпустил металлический стержень зубила.

— Готовы? — переспросил, перехватывая рукоять тяжёлого молота в правой руке, ждал очередного раската грома и стискивал зубы от напряжения. Только бы она справилась, только бы…

И тут сверкнула молния прямо над их головами, а потом почти сразу — гром! Эх, как же он внутри порадовался, что не ударил во всю силу! В последний момент руки девушки дрогнули, и зубило ушло вбок, молот скользнул по нему и опустился на ногу…

— Чёрт! Чёрт! О, Господи! Боже… Боже мой… — невольно вырвалось у Арольда, он бросил молот и закусил зубами кожу на тыльной стороне ладони, чтобы не закричать от боли во весь голос. А на глазах сами собой слёзы навернулись. Как же больно… Как больно… О-о-о!

Только потом он услышал, как рядом извиняется эта бестолковая дочь графа Годвина:

–…Простите! Простите меня, пожалуйста! Это я… я виновата! О, Господь милосердный! Ох, что же это… Простите меня…

— Зачем? Зачем вы? Я же просил… — выдохнул Арольд чуть слышно.

— Простите меня! Пожалуйста… — Она смотрела огромными глазами, и в них сверкал живой огонь лампы, а отсветы молний делали лицо белым. — Я боюсь… боюсь грозы… этот гром…

— Боже… Я нарочно ждал грома, чтобы никто не слышал звона… Вы что, не поняли этого?

— Я поняла, но мне всё равно страшно…

— Не бойтесь… — прошептал Арольд со вздохом, подбирая зубило. — Вы делаете богоугодное дело, Богу не за что вас карать, поверьте мне…

— Как вы? Ваша нога…

Арольд пошевелил стопой левой ноги в сапоге и ответил негромко:

— Терплю… но если вы сделаете так снова, я останусь без ноги… И… и это больно, поверьте… Поэтому постарайтесь, пожалуйста, прошу вас…

— Да, я поняла… — Она кивнула, кусая губы, и опустила голову, пряча взгляд. — Я буду стараться.

— Попробуйте… Я понимаю, что не могу многого требовать от вас, вы и так достаточно уже сделали, но мне не справиться одной рукой… Мне нужна ваша помощь.

Эллия снова кивнула решительно.

— Да, я поняла. Давайте!

Второй раз у них получилось лучше, но одного удара сбить клёп было мало, пришлось бить ещё и ещё. Но на этот раз графская дочь не подвела, она делала всё так, как надо. И Арольд, в конце концов, справился, сбив расклёпанный край штифта, не без усилий сумел разогнуть край кольца на кандале, чтобы освободить лодыжку. Ну вот и всё! От цепи он освободился…

Поднялся, но ушибленная нога отозвалась дикой болью, и наступать на неё всей тяжестью тела он не рискнул, привалился к кладке колодца. Вот же как! Вроде и свободен, а как идти? Да и куда?

— Больно? — она догадалась и спросила с тревогой в голосе.

Арольд махнул рукой, будто это всё пустяк.

— Что дальше? — спросил сам.

— Вы сможете дойти до конюшни?

— Я попробую… Сейчас.

Он немного отдохнул, восстанавливая дыхание после молота, да и всё проверял, как левая нога после полученного удара, не сломаны ли кости. Нет, как будто кости целы, но ушиб, наверное, будет знатный, хорошо, что удар в первый раз не со всей силы.

Арольд оторвался от колодца и сделал первый пробный шаг. После кандала и цепи за столько-то дней двигаться было легко, если бы ещё не так больно с каждым шагом, он бы вообще летел.

И тут хлынул дождь, буквально стеной пошёл, будто с неба окатили вдруг с огромного ведра.

Эллия негромко вскрикнула от неожиданности и бросилась к конюшне бегом, Арольд издалека видел огонёк её лампы и шёл на него. Пока добрался, хромая, промок насквозь, остановился в дверях и поднял голову к небу, подставляя лицо дождю. После того, как днём рыцари разбили ему нос и губы, он так и не помылся толком, и сейчас холодный дождь смывал с него кровь и многодневную грязь.

— Заходите! Не мокните!

Арольд открыл глаза и опустил голову, встретившись взглядом с дочерью графа. Она стояла в дверях напротив и высоко держала горящую лампу, и в её свете ему хорошо видно было лицо девушки.

— Не стойте там! Не надо! Вы же ещё болеете!

И Арольд шагнул в конюшню, вытирая лицо от воды раскрытой ладонью.

От холода зубы начали стучать. А Эллия позвала его дальше:

— Смотрите сюда. — Она провела его в одно из пустых стойл и убрала пласт сена. — Я кое-что приготовила вам, чтобы вы смогли уйти завтра утром…

— Завтра? Утром? — он перебил её хмуро.

— Здесь одежда, правда, она простая, незаметно я смогла взять только одежду оруженосцев, она без украшений и… Ну, вы понимаете, я думаю, в дороге так даже лучше будет… чтобы внимания не привлекать. Обувь у вас будет своя… И… немного еды на первое время… — Она покопалась и вытащила из-под всего монашескую рясу, Арольд изумлённо вскинул тёмные брови. О чём она говорит? — Завтра утром подводы и верховые — целая толпа! — отправятся в дорогу встречать раненых из-под Оранта. Там будут монахи и святые отцы, чтобы оказывать в дороге помощь… Сейчас у нас, в Андоре, несколько пилигримов-монахов, они тоже пойдут… Их много будет. И наши — тоже… Я достала вам рясу, она очень свободная и длинная, смотрите! Вы легко наденете её даже на свой дублет, и никто не заметит. Вместе с монахами вы легко выйдете в ворота — и вас не хватятся. Они пойдут очень рано, на рассвете, местные даже не заметят, что вас нет, а когда спохватятся, вы будете уже далеко.

— И как вы до этого додумались?

— Я до темноты украдкой носила сюда всё это… Вы переоденьтесь только прямо сейчас, не сушите мокрое на себе… Спрячете так же, я завтра потихоньку унесу всё, постираю и уберу. И да, вот ещё… Вам придётся долго добираться, оружия у меня нет, я смогла только собрать немного денег, много у меня нет, за счетами следит Ролт… — Она протянула небольшой мешочек из кожи. — Я хочу, чтобы с вами всё было хорошо, чтобы вы добрались до дома. Я буду молиться за вас… Утром вы тихо выйдете и смешаетесь с другими. — Добавила ещё, вздохнув: — Вот только ваша нога… мне так жаль… простите…

— Заживёт… — единственное, что нашёлся ответить он на всё это, на весь её поток слов и извинений.

— Я оставлю вам лампу, чтобы вы смогли переодеться. Вы её тоже спрячьте тут же, масла там немного, но, думаю, вам хватить должно. Мне надо идти, а то меня потеряет моя камеристка. — Она отставила лампу и шагнула в темноту. Но Арольд успел поймать девушку за руку, поцеловал пальцы и шепнул:

Конец ознакомительного фрагмента.