История немцев Поволжья в рассказах, шванках и документах

Александр Александрович Вегнер (2024)

В 1767 году мой предок Иоганнес Вегнер приплыл в Россию, в Ораниенбаум. С ним были жена, восьмилетняя дочь и девятимесячный сын Андреас. Где по рекам, где на санях и телегах они отправились на Волгу. По дороге Иоганнес и его дочь умерли, и в немецкую колонию добрались только жена Иоганнеса и его сын Андреас. Я потомок Иоганнеса в десятом поколении. Книга «История немцев Поволжья в рассказах, шванках и документах» написана мной по рассказам моих родных, по сохранённым ими документам. Надеюсь, что она взвешена и никого не оскорбляет. Исхожу из того, что главным виновником ужасных страданий советских людей, в том числе советских немцев, является нацистская Германия.

В пекарне у Руша

(рассказ деда)

Накануне первой мировой войны я работал в пекарне Руша в Екатериненштадте. Получив наследство, Руш купил двухэтажный дом. Верхний этаж был заметно выше первого, и окна были шире, светлее, вычурнее — там жил сам хозяин со своим семейством. Нижний этаж, как мне порой казалось, кряхтел, сплюснутый тяжестью верхнего, и в нём располагалась контора сего предприятия, под которой были ещё подвалы, недоступные летней жаре. К дому примыкало длинное строение с зарешеченными окнами, и кирпичными трубами над крышей — это строение, собственно, и было пекарней, в которой Руш выпекал знаменитые саратовские калачи и сдобные булочки.

Но гордостью его заведения были необыкновенного аромата пряники, приготавливавшиеся по особому рецепту, составлявшего священную тайну хозяина.

Я только знаю, что тесто закатывалось в дубовые бочки, выдерживалось полгода в подвале при постоянной температуре, а выпекавшиеся из него пряники поставлялись к столу самого Государя Императора Николая Александровича.

Став хозяином, Руш нанял пятерых работников, которые за десять лет сделали его миллионером. Я пришёл в его пекарню, когда он уже был богачом, но, по рассказам старых рабочих, и условия труда, и зарплата, и содержание людей остались такими же, как тогда, когда он был никем.

В пекарне его стояли друг против друга две огромные печи, занимавшие едва не половину пространства. В каждой за раз выпекалось по пятьдесят караваев. Вдоль стен размещались деревянные лари, в которых ставили опару и замешивали тесто. Мы жили здесь же в пекарне. Против ларей с тестом стояли наши сундуки, на которых мы сидели, спали, внутри которых помещался наш скарб. Свободного места было так мало, что мы постоянно натыкались друг на друга. Теснота, жара, нечистота и нехватка воздуха истощали нервы: мы часто ссорились и даже дрались.

Рабочего дня, как такового, у Руша не было, была рабочая неделя. Я уходил на работу в понедельник утром и возвращался в субботу вечером, хотя жил на соседней с пекарней улице.

Руш выжимал из нас всё что мог. Печи растапливали в четыре часа утра, чтобы к открытию булочных была готова первая партия хлебов. Процесс был непрерывный. В одних ларях ставили опару, в других месили тесто, из третьих раскатывали и сажали хлеб в печи — и так до поздней ночи.

В первый мой рабочий день Руш дал нам на завтрак манную кашу, на обед лапшу, а вечером мы доели утреннюю кашу. «Неплохо кормит хозяин», — подумал я.

Но и на второй, и на третий, и на четвёртый день было то же самое. С каждым днём я мог съесть всё меньше и меньше, а на булки и калачи вообще не мог смотреть. Кормя нас исключительно мучным, Руш добивался, чтобы мы тайком не ели его хлеб, тем более, не таскали домой своим семьям. За весь год я не видел ни овощей, ни картошки, ни мяса, ни щей. При таком рационе у меня было не проходившее чувство голода, и в то же время я не мог есть.

Через год работы у Руша я ослаб настолько, что не мог поднять мешок с мукой. Не знаю, чем бы это кончилось, но началась первая мировая война, меня призвали в армию и отправили в Закавказье на турецкий фронт.

Вернувшись, я узнал, что после Октябрьской революции Руша арестовали. Наши рабочие хотели его расстрелять, но ему удалось бежать. Ходили слухи, что он уехал в Германию.