Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Александр Атрошенко

Повествование исторической и философской направленности разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической историей, анализирует их с точки зрения христианской философии. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как учения от увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала».

ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ, ОРДА, ЛИТВА, МАМАЙ

Пока Москва и Тверь боролись за лидерство в Литве в XIV в., созданная Литовским князем Миндовгом и Гедимином, превратилось в огромное и сильное балтославянское государство. В середине века князь Ольгерд уже имел цель присоединения не только Западной и Центральной, но и северо-восточной Руси. В этой борьбе Москва опиралась на ордынские силы, а Литва на все антиордынские силы. В её пользу склонились верхушка Твери и Новгорода. Несколько крупных столкновений между Москвой и Литвой уже произошли.

Для Москвы дело осложнялось тем, что сама Орда начала слабеть. Внутренняя борьба между отдельными ханами привела к общему ослаблению, и многие улусы заявили о своей независимости. Ещё в 1357 г. хан Золотой Орды Джанибек заболел. Его немощностью воспользовался старший сын Бердибек, он убил отца и всех своих 12 братьев. Но через год Бердибек был сам убит. Орда вступала в период смены ханов, каждый из которых правил не более года. Бердибек был убит своим сыном — Кульпой. Хан Кульпа, через полгода был убит, вместе с двумя сыновьями (исповедующими христианство) Неврусом. Пришедший из Заволжья Хидырь убил Невруса и ханшу Тайдулу. Хидыря убил его брат Мурут (Мурат) и утвердился на Левобережье Волги, правую строну захватил темник (командовавший «тьмою» — 10 тыс. воинов) Мамай, зять Бердибека. Не будучи из рода Чингизцев (только чингизы могли быть великими ханами) он сделал царем некоего Авдула. Ордой же управлял Мамай. В это время некий Болактемир захватил Волжскую Булгарию, и она стала превращаться в «Казанское ханство», а её население привыкать к имени «татары».

Ольгерд повел себя более решительно, чем Московские князья. В 1362 г. Литовский князь разгромил монголо-татарское войско и реки Синие Воды, левого притока Южного Буга, погнав ордынцев дальше на восток. Вся территория между Днепром и Днестром была освобождена и оказалась в руках Ольгерда. Эта победа подняла престиж Литовско-Русского государства, но также заставила задуматься Московских князей о своих взаимоотношениях с Ордой.

Вокняжение на Московском престоле девятилетнего Дмитрия Ивановича дало повод князьям оспорить его права на великокняжеский титул. Все ждали, что великое княжение получит старший сын Суздальского князя Константина — Андрей. Но тот от великой чести отказался, здраво рассудив, что когда подрастет Дмитрий, придется воевать с ним. В итоге великим князем ханом Неврусом назван был младший брат Андрея, Суздальский князь Дмитрий Константинович. Он торжественно въехал во Владимир 29 июня 1360 г. полный решимости вернуть этому городу былую славу и величие. Дмитрий попытался сманить в свою столицу митрополита, но Алексей, благословив его на княжение, остался верен Москве.

Именно теперь в полном объеме и дали о себе знать результаты деятельности первых Московских князей. На первый план выступили не столько личные качества правителя — хотя и они чрезвычайно важны, сколько накопленный потенциал княжества и заинтересованность светских и духовных элит в поддержке своего князя. Умножившиеся московские бояре и вольные слуги не захотели терять те преимущества, которые давало им положение великокняжеских слуг. Изменение статуса Московского князя также не устраивало митрополита Алексея, последовательного сторонника союза церкви с Московскими князьями. Возглавив в годы малолетства Дмитрия Ивановича правительство, митрополит Алексей принялся энергично отстаивать верховенство Москвы. Да так, что позднее, уже после смерти митрополита, правительственная деятельность Алексея даже дала основание Константинопольскому патриарху упрекнуть его в том, что «призванный учить миру и согласию» он «увлекся в войны, брани и раздоры».

Воспользовавшись междоусобицей в Орде, когда произошло её разделение, и на левобережье Волги утвердился хан Мурат, Московский князь Дмитрий, подталкиваемый митрополитом Алексеем и боярами, объявил себя соперником Суздальского князя, претендуя на великокняжеский престол. По традиции противоборствующие стороны поехали судиться в Сарай. Хан Мурат, поразмыслив, пришел к выводу, что в борьбе за упрочение собственного положения ему не мешало бы иметь Москву в союзниках, и отдал ярлык малолетнему Дмитрию Ивановичу. Однако Суздальский князь не признал ханского суда и отказался покинуть Владимир. Тогда московская рать во главе с тремя юными князьями — Дмитрием Ивановичем, Иваном Ивановичем и их двоюродным братом Владимиром Андреевичем выступили в поход на Владимир. Напуганный их решимостью, Дмитрий бежал в Суздаль. Московичи не стали преследовать его и оставили княжить в своем уделе. Дмитрий Иванович, соблюдая обряд, сел на престол Андрея Боголюбского, но, прожив несколько дней во Владимире, вернулся в Москву. Прошло ещё несколько лет, и Нижегородский князь принужден был сам отказаться от Владимирского стола. Победа была закреплена женитьбой Дмитрия на дочери Нижегородского князя Евдокии и признанием себя «молодшим братом» Московского князя.

С ростом могущества Московского княжества его правители все чаще прибегали к насилию. По определению Татищева, Дмитрий Иванович «всих Князей Руских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его, и на тех нача посягати»¹⁷. Он смирил Суздальского, Нижегородского, Рязанского и Тверского князей (1363 г.) К Москве были окончательно присоединены Углич, Галич Мерьский, Белоозеро, а также Костромское, Дмитровское, Чухломское, Стародубское княжества. Дмитрий заставил повиноваться себе и Великий Новгород.

Здесь интересно обратить внимание на различность подходов русских людей в их мнении о каждом правителе. Так, Семён Иванович, сплачивающий вокруг себя князей, оставил после себя прозвище «Гордый», а Дмитрия Ивановича, делавшего то же самое, народ обозначил как, «аки корьмчий крепок противу ветром вълны минуя, направляем Вышняго промышлением, и яко пророк на стражи Божия смотрениа, тако смотряще своего царства»¹⁸ (из Жития вел. кн. Дмитрия Ивановича). Так что, и нелицеприятная народная оценка тоже порой оказывается предвзятой.

В 1362 г. авторитету Москвы был нанесен серьезный урон. В этот год Литовский великий князь Ольгерд одержал блестящую победу над монголами у Синих Вод. Теперь именно он воспринимался выразителем идеи антиордынской борьбы и общерусского единства. А традиционная лояльность Москвы по отношению Орды позволяла Ольгерду связать обе эти идеи в один узел, представляя свою антимосковскую политику как борьбу с татарским сателлитом.

В середине 60-х годов Русь опять посетила чума и выкосила множество людей в Коломне, Пскове, Нижнем Новгороде и других городах. Не миновала напасть и Москву, беда многократно усугубилась московскими пожарами 1365 и 1367 гг. Видя, ненадежность деревянных укреплений, Дмитрий в 1367 г. заложил первый в северо-восточной Руси белокаменный Кремль.

Противоборство с Тверью вспыхнуло с новой силой, когда Дмитрий вмешался в ссор Тверских князей, споривших между собой о выморочном уделе князя Семёна Константиновича. Первоначально их судил владыка Тверской и решил в пользу Михаила Александровича Тверского. Князья обратились к посредничеству митрополита, а Михаил — к союзнику великому князю Литовскому Ольгерду, и хотя, по-видимому, дело было улажено, но в 1369 г. великий князь Дмитрий, обещая праведно разобраться в деле, призвал Тверского князя на суд в Москву, где заключил властолюбивого Михаила, называвшего себя великим князем Тверским, и всех его бояр, в темницу. Они были освобождены только ордынским послом; Михаил снова обратился к Ольгерду, который пришел с войском и, разбив московские полки при Тросненском озере (под Рузой) подступил к Москве, опустошая на своем пути русские селения. Москва осаду литовцев выдержала благодаря новым каменным укреплениям. Пришлось Дмитрию мириться с Тверью и возвращать ранее захваченные уже города. Но достигнутый мир оказался непрочным. В 1370 г. Дмитрий с войском прошел всю Тверскую землю и вернулся в свои владения с богатой добычей. В ответ Ольгерд вторично осадил Москву, и снова не смог с ней совладать. Он вынужден был заключить с Московским князем договор, по которому отказывался от союза с Тверью. Договор был подкреплен браком князя Владимира Андреевича, двоюродного брата Дмитрия, с дочерью Ольгерда, чем достигались для последнего свои политические плюсы.

Тверской князь решил поискать других союзников и в 1371 г. обратился к ордынскому темнику Мамаю. Тот вручил Михаилу ярлык и в подкрепление предложил свое войско, но князь, опасаясь татарских бесчинств, от такой услуги отказался и вернулся на Русь лишь в сопровождении ханского посла. Однако жители Владимирской земли не признали Михаила великим князем, он бесславно возвратился в Тверь, а ордынский посол получил приглашение в Москву, где бояре осыпали его дарами.

И все же Мамай был немало рассержен неуступчивостью Дмитрия и уже готовил войско для похода на Москву. Поднимать руку на Орду великий князь не рискнул. Пришлось ему самому ехать к хану, везти подарки и свою повинную голову. Перед поездкой Дмитрий сделал завещание, в котором распоряжался наследственными своими владениями, не упоминая о великом княжении.

Ханский посол Сарыходжа недаром пировал с боярами и получил подарки в Москве. Он сумел подготовить благоприятную почву для визита Дмитрия в Орду. На Русь он вернулся «со многою честью и с пожалованием». Тогда Михаил опять обратился к Ольгерду, который пришел с войском, но был разбит под Любутском (Калужская обл.), после чего заключил мир (1372 г.) Однако сам Михаил не мирился. Чтобы добиться своего Дмитрий пошел на Тверь, с ополчением многих князей, осадил город и принудил Михаила заключить договор, которым он навсегда отказывался от великого княжения. В том же году Московский князь победил Олега Рязанского, с которым велись споры о межах, и выгнал его из стольного города, но тот скоро возвратился и помирился с Дмитрием. Смирив сильных соседей, великий князь мог смелее действовать против монгол.

Москва стремительно набирала силу и к этому времени уже окрепла настолько, что могла противостоять не только Литве, но и Орде, перехватив у Вильно инициативу в антиордынской борьбе. В 1374 г. отряд ордынцев численностью в тысячу человек стал бесчинствовать на Новгородской земле. Взбунтовавшийся народ расправился и с отрядом, и с ханскими послами, которые его сопровождали. Раздраженный Мамай поклялся отомстить Дмитрию, которого он считал зачинщиком расправы над татарскими вельможами. А сам Дмитрий Иванович, откликнувшись на нижегородские события, созывает в Переяславле княжеский съезд — первый за время после Батыева нашествия. Конфликт с Ордой становился неотвратимым. В 1374 г. Дмитрий Иванович разрывает все отношения с Мамаем, который к этому времени объединил две Орды и стал единовластным правителем, Русь прекратила уплату дани. В этой истории увеличивающегося противостояния присутствует нюанс личных взаимоотношений — Дмитрий Иванович был великим князем, а Мамай лишь темником.

Немаловажные события происходили и в Литве. В 1377 г. князь Ольгерд умер, а его сын и преемник князь Ягайло круто повернул руль политики, пошел на сближение с католической Польшей. В Литве началось принижение православия и исповедующих её русских. Теперь жители полоцких, брянских, смоленских, витебских и других земель все более активно стали поворачиваться на православный восток, где центром их религиозности была Москва, неофициально ставшая митрополичьим центром Руси.

В 1375 г. Мамай предпринимает запоздалую попытку восстановить баланс сил и не карательную экспедицию, как это было в прежние годы, но передает ярлык на великое княжение Тверскому князю Михаилу Александровичу. В ответ Дмитрий проявляет открытое неповиновение и организует поход против Твери, в котором участвовало 22 русских дружины. По сути это был первый общерусский поход, возглавленный Дмитрием Ивановичем, можно сказать, одновременно, и генеральной репетицией. Ослабленный трехнедельной осадой Тверской князь вынужден был признать верховенство Москвы. Обретенный им по заключению мира статус «молодшего брата» означал отказ от союза с Литвой и притязаний на великий стол. В следующем году московская рать совершает нападение на ордынский город Булгар, установила контроль над торговым путем на Волге.

Хан Мамай до поры до времени откладывал генеральное наступление на Русь, поскольку в Орде свирепствовал мор. Но отдельные отряды татар вторгались в русские земли. В 1377 г. царевич Арапшах разбил ратников Нижегородского князя Дмитрия Константиновича на р. Пьяне (приток Оки). Они вышли к лагерю, где русские воины, поверив пущенному слуху, что Арапша далеко, ничего не подозревая, отдыхали, занимались охотой и бражничали. «Доспехи своя на телеги своя въскладаху, а инии в сумы, а инии сулици еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены, а ездят порты своя с плеч спущав, а петли розстегав, аки роспрели: бяше им варно, бе бо в то время зноино. А где наехаху в зажитьи мед или пиво, и исптваху до пьяна без меры, и ездят пьяни, по истинне за Пьяною пьяни, а старейшины их или князи их или бояре стареишиа, велможи или воеводы, те все поехаша ловы деюще, утеху си творяще, мнящеся, аки дома»¹⁹.

Отдыхающее русское войско не ожидало удара врага. Монголы обрушились неожиданно, перебили множество воинов и бояр, а также двух князей. Затем они разграбили область Нижегородскую и сделали набег на Рязанскую. Арапшах провозгласил себя ханом Золотой Орды, но скоро погиб (его монеты найдены в Казанской губернии).

В 1378 г. 12 февраля в Москве умирает митрополит Алексей. Как он и завещал, похоронили его близ алтаря церкви Архангела Михаила в основанном им Чудовом монастыре. Нахождение, управление паствой и захоронение в Москве трех митрополитов делало переворот сознания в людях. Для всех Москва становилась средоточением русской церкви, души народа, а вместе с этим и политическим центром русских земель.

После нашествия Арапши в 1378 г. пришли сведения о движении сильного ордынского войска, посланного Мамаем, под начальством мурзы Бегича. Навстречу ему вышла московская рать во главе с великим князем. Перейдя Оку 11 августа, на берегу Воже противники встретились. Здесь проявилось мастерство русских, бой был коротким, но яростным. Ордынское войско дрогнуло и побежало. Получив известие о поражении на р. Воже Мамай пришел в ярость. Он решает повторить Батыевское нашествие на Русь. Это нужно было сделать и для внутренней борьбы со своими соперниками.

Два года Мамай готовился к походу. Вошел в союз с Литовским князем Ягайло, незаинтересованным усилением Москвы. Рязанский князь Олег, испытывавший частые карательные набеги ордынцев, заручился поддержкой Мамая, но сообщил об этом Московскому князю. В поход на Русь Мамай вел всех своих вассалов с Северного Кавказа, а также наемников. Численность войска Мамая можно определить из тех соображений, что в 1385 г. для похода на Тавриз Тохтамыш со всей территории Золотой Орды собрал армию в 90 тыс. человек, следовательно, Мамай, господствующий в западной половине государства мог мобилизовать примерно вдвое меньше людей — до 45 тыс. воинов. Также Мамай ожидал прихода войск Ягайло на помощь.

Дмитрий Иванович подготовку к противоборству с Ордой превратил в общерусское дело. Тем войскам, которые не успевали прийти к Москве, велено было следовать прямо в Коломну, где сбор областным полкам был назначен на 15-е августа, ко дню Успения.

Сам Дмитрий, вместе с братом Владимиром Андреевичем и боярами, отправился помолиться «Живоначальной Троице», в храм «Святого» Сергия, и принять его благословение. Летопись повествует, что Сергий Радонежский не только благословил его на предстоящий подвиг, но и предсказал за трапезой конечное запустение и погубление Мамаю, а Дмитрию помощь «Небесных» сил, милость и славу. Кроме того, Сергий отпустил с ним двух иноков-богатырей — Александра Пересвета, бывшего в миру брянским боярином, и Осляблю (ослябля по-калужски — «жердь»), и дал каждому из них схиму с нашитым крестом, чтобы возлагать ее поверх шлема.

Между тем, русское воинство стекалось со всех сторон. Явились полки и дружины — ростовские, белозерские, ярославские, владимирские, суздальские, переяславские, костромские, муромские, дмитровские, можайские, звенигородские, серпуховские, ожидались приходы других отрядов, в числе которых были и добровольческие. Значительные силы пришли с территорий, контролировавшийся Великим княжеством Литовским, где после ориентации своей внутренней политики на католичество, русские города стали проявлять промосковскую направленность (Брянск, Смоленск, Друцк, Доробуж, Новосиль, Таруса, Оболенск, предположительно Полоцк, Стародуб, Трубчевск). Всего воинов прислали около 30 городов.

20 августа, утром московская рать выступила в поход. Дмитрий сначала помолился в соборном Успенском храме, преподал к раке «Святого» Петра (митрополита способствующего возвышения Москвы), прося его помощи, а потом в Архангельском соборе поклонился гробам родителя и деда.

Простившись с семьей, которая была оставлена в Москве на попечении воеводы Фёдора Андреевича Кобылина (сына боярина Андрея Кобылы) Дмитрий во главе полков отправился в путь. Во избежание тесноты и достижения наибольшей скорости передвижения, рать двигалась к Коломне по трем дорогам. С войском шло десять Сурожан — русских купцов, хорошо знавшие южные пути по степи, почему они и могли быть надежными проводниками, а также отыскивать и закупать по дороге продовольствие.

24 августа великий князь достиг Коломны. На другой день, на Девичьем поле был произведен смотр войскам. Из Коломны рать, сопровождаемая благословением духовенства, двинулась дальше, по левому берегу Оки к устью реки Лопасни — у «четырех церквей» или «Сенькиного брода». Здесь к рати Дмитрия присоединились его брат Владимир Андреевич со своим войском, а также воевода московский, или окольничий Тимофей Вельяминов, с остальными московскими полками.

Русские летописи указывают, что рать насчитывала «100.000 и сто» (первое число передано кириллическим цифровым знаком «р») — всего, таким образом, 200 тыс. Знаток средневековой книжности А. А. Шахматов высказал предположение, что летопись вкралась ошибка: переписчик поставил «р» вместо «0» = 70.000, и войско Дмитрия Ивановича насчитывало 170.000 тыс. В свою очередь Р. Г. Скрынников поставил под сомнение и это предположение, сказав, что даже через два столетия, в период Ливонской войны, Россия могла выставить армию только до 60—80 тыс. воинов. «Трудно предположить, — пишет Скрынников, — чтобы одна треть или еще меньшая часть территории России (без Великого Новгорода, Твери, Смоленска, Рязани, Пскова, Нижнего Новгорода) могла выставить армию столь многочисленную, как все единое Русское государство спустя два столетия»²⁰.

Конкретизируя цифру русского войска, военный историк Е. А. Разин, подсчитав общее количество населения русских земель, учтя принцип комплектования войска и время переправ русской армии (количество мостов и сам период переправы по ним), остановился на том, что под знаменами Дмитрия собралось 50—60 тысяч воинов (это сходится с данными «первого русского историка» В. Н. Татищева о 60 тысячах), притом из них лишь 20—25 тысячи — войска непосредственно Московского княжества.

Несмотря на численный перевес русского войска надо учитывать, что ратники-ополченцы, которых было большинство в войске Дмитрия Ивановича, уступали в боевом опыте профессиональному опыту ордынцев. По выражению Л. Н. Гумилева, кочевники представляли собой «народ-войско», причем это было отнюдь не легкая конница, а как доказал М. В. Горелик, монголы располагали достаточно массовым, технически и функционально совершенным защитным вооружением, включая даже конный доспех.

Из устья Лопасни, переправившееся через Оку, русская рать направилась к верхнему Дону, причем, проходя по Рязанской земле, настрого было приказано не обижать жителей, «ни один волос не тронуть».

Подойдя к Дону, Дмитрий Иванович остановился в местности, называемой Березой, поджидал подхода остальной рати. Сюда к нему явилась посланная вперед разведка с языком, который показал, что Мамай подвигается вперед, но медленно, вероятно ожидает прибытия Ягайло, причем он не знает, что Дмитрий подошел уже так близко, полагая, что тот не отважится выступить ему на встречу.

При таких обстоятельствах Дмитрий собрал совет из князей и бояр, на котором мнения разделилось. Более осторожные советовали не переходить Дон, а принять на нем оборонительный бой, причем, в случае неудачи, легче будет отступать, но другие были иного мнения, указывая на важную необходимость движения вперед, с целью помешать соединению Ягайло с Мамаем. Принято было последнее.

7 сентября русское войско подошло к Дону и начала переправляться через реку при помощи наведенных мостов из деревьев и хвороста. К ночи вся русская рать успела перейти реку и стала на ночлег на лесистых холмах, расположенных у впадения в Дон речки Непрядвы.

В это время к Дмитрию прискакал посланный ранее в разведку Семён Мелик. Он донес, что Мамай со всеми силами уже подходит, и что передовые русские части уже бились с татарами. Становилось ясно, что завтра, 8 сентября, в день «Рождества Богородицы» между обоими станами произойдет решающая битва, на местности, носящей название Куликова поля.

Летопись сообщает, что в ночь перед столкновением двух армий князь Дмитрий Иванович и Дмитрий Боброк Волынский выехали в поле «примету проверить». Оказавшись между двух войск, они услышали громкий шум, вопль и клики. «И обратишася [Боброк Волынский] на полк Татарский и слышавше кличь и стук велий, аки торжища снимаются, и аки грады зиждуще, и яко трубы гласят; и ззади их волцы выюще страшно велми, по десней же стране бысть во птицах трепет велий, кричаще и крылами биюще, и враны грающе, и орлы клегчюще по реце Непрядве; и бысть страх велий, яко и птицам бысть битва и драние велие, проявляюще кровопролитие и смерть многим. И глагола Волынец великому князю: „что слышел еси?“ Он же рече: „страх и грозу велию слышах“. Глагола ему Дмитрей Боброков Волынец: „обратися, княже, на полк Русский“. Он же обратися: и бысть тихость велиа. Глагола ему Дмитрей Волынец: „что, господине княже, слышал еси?“ Глагола князь великий: „ничтоже, точию видех от множества огнев снимахуся заря“». На это Боброк ответил: «„Добро убо знамение суть огни; призывай убо Господа Бога, и молися ему… Добро убо сиа приметы; и еще убо ми есть примета инаа“. И сниде с коня и паде на десное ухо, приниче к земле и лежаше на долг час, и вса и абие пониче». Услышав примету Боброк не хотел поведать ее Дмитрию Иванович, но тот приступил к нему, и он сказал: «„Господине княже, повем ти единому; но ты не повеждь никомуже; есть бо две повести, едина тебе на велию радость, а другаа на велию скорб: припадах убо ухом на землю и слышах землю плачющу надвое, горко зело и страшно; едина убо страна, аки некаа жена напрасно плачющи, дерзающи и кричящи Татарским гласом о чадех своих, бьющися и слезы изливающи, аки реки; а другаа страна земли, аки некаа девица плачющи и воплющи, аки свирелным плачевным гласом, в скорби и в печали велице: аз убо множество тех боев и примет испытах на многих битвах, и знаеми мне суть и явни; и уповай на милость Божию, яко одолети имаши над Татары, а воиньства твоего христианьскаго падет острием меча многое множество“». Сказал Боброк Дмитрию — крепись князь, «„и вооружайся животворящим крестом Христовым, то бо Его велие оружие непобедимое на враги видимыа и невидимыа“. Волком же страшно всю нощь выющим, и толико их бе множество, яко со всеа вселенныа снидошася, и враны грающе и кричяще, и орлы клегщуще страшно зело всю нощь». Какой-то муж, именем Фома Кацыбей, бывший разбойник, но покаявшийся, был поставлен Дмитрием на страже «на реце на Чюре», ибо «Бог откры ему видение в нощи сей: виде на воздусе от востока полк велий зело, и се внезапу на той полк от полуденьныа страны приидоша два юноши светлы зело со оружии и начаша полк сещи, глаголющи: „кто вам повеле погубляти отечество наше?“ И овех избиша, овех же отгнаша». Другое видение было сразу у двух воинов: «И тогда в той же нощи видение видеша Василий Капица да Семен Антонов: видеша от поля грядуща множество Ефиоп в велицей силе, ови на колесницах, ови на конех, и бе страшно видети их, и абие внезапу явися святый Петр митрополит всея Русии, имея в руце жезл злат, и прииде на них с яростию велиею, глаголя: „почто приидосте погубляти мое стадо, егоже ми дарова Бог съблюдати?“ и нача жезлом своим их прокалати, они же на бег устремишася, и ови избежаша, друзии же в водах изстопоша, онии же язвени лежаша. И сии вси сказаша вся видениа сиа великому князю Дмитрею Ивановичю; он же повеле им никомуже сего поведати и начять со слезами молитися…»²¹.

Насколько можно доверять летописным видениям вопрос неоднозначный, к примеру, следует учесть, что летописец в данной тематике грубо исказил роль Олега Рязанского.

Для историков Куликовская битва остается дискуссионной темой, поскольку на предполагаемом месте до сих пор не найдены долженствующие здесь присутствовать многочисленные артефакты этого события, стрелы, копья, мечи, многочисленные воинские захоронения, поэтому данный вопрос продолжает находиться в ранге необходимого подробного исследования. Классический вариант Куликовской битвы, основывающийся на летописях, на сегодняшний день представляется следующим образом.

Утро 8 сентября было очень туманное, мгла мешала видеть движение полков, и с обеих сторон слышны были только трубные звуки, но в девятом часу появилось солнце. Русские полки выстроились в традиционный трехлинейный порядок. Посередине поля находился Большой полк, под командованием князя Глеба Брянского и окольничего Тимофея Вельяминова. Перед Большим полком стоял Передовой полк, к которому отошли и разведчики Семёна Мелика; им начальствовали и братья Всеволодовичи, Дмитрий и Владимир. По флангу — полки Правой руки, под начальством коломенского тысяцкого Микулы Вельяминова, и Левой руки, под начальством Литовского князя Андрея Ольгердовича. За левым крылом Большого полка, в виде поддержки ему, был поставлен особый отряд Дмитрия Ольгердовича. Наконец, Засадный полк для нанесения решительного удара, из отборной конницы под начальством князя Владимира Андреевича и воеводы Дмитрия Михайловича Волынского Боброка, расположился за левым крылом всего боевого порядка близ Дона, укрываясь густой зеленой дубравой.

Мамай в центре своего войска поставил наемную генуэзскую тяжеловооруженную пехоту, набранную им в итальянских колониях в Крыму. Она имела тяжелые копья и наступала сомкнутым строем греческой фаланги, ее задача была прорвать русский центр, это была сильная и хорошо обученная армия, но она сражалась не за свою землю, а за деньги, в отличие от русских витязей. На флангах Мамай сосредоточил конницу, которой ордынцы обычно сразу «охватывали» врага.

По легенде битва началась поединком богатырей. С татарской стороны выехал огромный воин, чтобы начать битву единоборством. Звали татарского великана Чели-бей (Челубей), по другим сведениям — Темир-Мурза. Завидя его инок Пересвет, шедший с Ослябей в передовом полку, сказал воеводам, что хочет биться с татарином. Затем с копьем в руке и со схимой и крестом на голове, Пересвет выскакал из рядов и понесся на татарского Голиафа. Тот тоже кинулся ему на встречу и оба ударились друг о друга с такой силой, что, как повествует летопись, кони их упали на колени, а сами богатыри мертвыми ринулись на землю.

Вслед за этим обе рати сошлись, и началась жесточайшая сеча. Дмитрий сражался в доспехах простого воина, показывая пример мужества и отваги, и переменил несколько коней, убитых под ним. Мамай же наблюдал за сражением с вершины Красного холма, где был разбит его шатер.

Битва была ожесточенной, ратники задыхались в густой свалке, а расступиться в сторону мешали свойства местности. Многие умирали под конскими копытами. Кони едва могли двигаться от множества трупов, покрывших поле в самое короткое время. «И паде Татарьское тело на христьаньском, а христианьское тело на Татарском, и смесися Татарскаа с христианьскою; всюду бо множество мертвых лежаху, и не можаху кони ступати по мертвым; не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще, и под коньскыми ногами умираху, от великиа тесноты задыхахуся, яко немощно бе вместитися на поле Куликове, межу Дону и Мечи, множества рати многых сил сошедшеся»²².

Ход сраженья в точности оправдал расчет Дмитрия Ивановича. Ордынцы смяли передовой полк и врезались в Большой, теснимые на флангах полками Левой и Правой руки. Когда русская пехота была уже почти разгромлена, вдруг дрогнул и стал отступать полк Левой руки. Мамай был готов торжествовать победу.

Положение спас, вышедший из «зеленой дубравы», Засадный полк Дмитрия Боброк Волынского и Серпуховского князя Владимира Андреевича, который ударил в тыл и фланг ордынской коннице, что и решило исход битвы. У ордынцев возникло замешательство, которым воспользовался Большой полк — он перешел в контрнаступление. Не выдержав удара, татары стали повсеместно отходить назад. Предполагают, что мамаева рать была разгромлена за 4 часа (если сражение продолжалось с 11 до двух-трех часов дня). Русские воины преследовали ее до реки Красивая Меча (50 км выше Куликова поля), там же была захвачена Ставка ордынцев.

Мамай бежал на юг. По пути остатки его войска на Калке были разбиты соперником, ханом Тохтамышем. Однако Мамай смог добраться до генуэзской колонии в Крыму, города Каффы (Феодосия), но тоже был убит. Среди историков нет единого мнения насчет того, от чьей руки он погиб. Одни считают, что Мамай был убит генуэзцами, позарившимися на его сокровища. Другие утверждают, что генуэзцы передали его Тохтамыш хану, чтобы угодить ему. В битве с русскими Мамай не получил помощи ни от Ягайло, который находился от него на расстоянии одного дня пути, ни от Олега Рязанского, который несмотря на вынужденный союзный договор с Ордой, не выступил против Руси. В исторических трудах Л. Гумилева сообщается, что «оказывается, Олег Рязанский, которого обвинили в измене и предательстве, с пятитысячным отрядом сумел, искусно маневрируя, задержать литовцев. Когда же литовцы отогнали Олега, битва уже закончилась. И тогда воины Ягайло напали на русские обозы и перерезали раненых»²³, причем, вероятнее всего, многих русских пленили. Последний вывод можно сделать на том основании, что рабы славянского происхождения отмечаются после Куликовской битвы в нотариальных актах некоторых итальянских и южнофранцузских городов.

По официальной версии, потери обеих сторон в Куликовской битве были огромными, однако потери противника превысили русские. Убитых (и русских, и ордынцев) хоронили 8 дней. В сражении пали 12 русских князей, 483 боярина (60% командного состава русского войска). Князь Дмитрий Иванович, который участвовал в битве на передовой в составе Большого полка, был ранен в ходе сражения, но выжил и получил в дальнейшем прозвище «Донской». Вернувшись с войском 1 октября 1380 г. в Москву, Дмитрий сразу заложил церковь Всех Святых на Кулишках и вскоре начал строительство мужского Высокопетровского монастыря в память о битве.

В истории Куликовской битвы есть одна с виду незначительная деталь, которая в глазах исследователей выглядит странным. Дело в том, что в летописях и сказаниях, при упоминании о захваченных у татар добычи, отсутствуют какие-либо сведения о пленных, которые исходя из масштаба сражения, несомненно, должны были быть в немалом количестве. Этот небольшой нюанс может полностью перевернуть все представление об этой битве. Исходя из таких данных строится предположение, что незадолго до сражения или во время его начала Мамай получил известие о появлении в своих владениях армии Тохтамыша. Этот факт делает дальнейшую его борьбу с Русью бессмысленным, поскольку даже победа над русским войском привела бы к большим потерям Мамаевой армии и сделала бы ее бессильной отрезать нападение Тохтамыша. Поэтому Мамай идет на отступление главных сил, а в качестве прикрытия выставляет генуэзскую пехоту и, чтобы у нее оставалась иллюзия сохранения прежнего плана, многочисленный отряд кавалерии, которой будет легче прорваться в конном строю. Другими словами, силы противников были слишком не равны, почему пленных и не было. Когда вся пехота погибла, кавалерия частью полегла при прорыве, частью успела уйти. Дальнейшая же смерть Мамая от руки генуэзца, по такой версии, была ему в отместку за бессмысленную гибель соотечественников на Куликовом поле.

Как бы то ни было, Куликовская битва стала не только военным, но и моральным триумфом Дмитрия Донского. В отличие от своего отца, утверждавшего власть подкупом и предательством, он личным участием в открытой борьбе с Ордой доказал свое право быть выразителем идеи русского единства и право Москвы стать русской столицей.

Ближайшим следствием «Мамаева побоища» было усиление «московской партии» в Литовском государстве. В 1381 г. Ягайло был вынужден уступить престол своему дяде Кейсту — стороннику союза с Дмитрием Донским. Однако летом 1382 г. Ягайло с помощью Тевтонского ордена возвращает себе престол, а новый правитель Орды Тохтамыш вторгается в пределы Московского княжества.

После поражения на Калке знать Золотой Орды перешла на сторону Тохтамыша, и это укрепило его власть. Новый хан сразу же приступил к восстановлению внешнего политического положения Орды. Он отправил послов к великому князю Московскому и ко всем русским князьям с известием о том, «како супротивника своего и их врага Мамая победи, и сам шед, седе на царстве Волжьском»²⁴.

Извещение послов фактически требовало восстановление существующего раннее политического и экономического подчинения русских княжеств Золотой Орде. Тохтамыш, в сущности, говорил, что он победил Мамая и теперь Русь зависит от него, что русские князья должны, как и прежде, ехать в Орду с дарами за получением ярлыков на княжение и в дальнейшем выплачивать прежнею тяжелую дань.

Послы Золотой Орды были приняты русскими князьями с честью и отпущены обратно с богатыми дарами. Но князья в Орду сами не поехали, а послали своих представителей, «со многыми дары ко царю Тохтамышю»²⁵.

В связи с невыполнением Руси даннической зависимости в 1381 г. хан послал к Дмитрию Ивановичу царевича Акхозу с 700 воинами с требованием, чтобы все русские князья, как древние подданные монголов, немедленно явились в Орду. Однако в Нижнем Новгороде ордынского посла предупредили, что великий князь не ручается за его безопасность, и тот вернулся в ханскую ставку. После этого хан стал готовиться к нападению на Русь. В 1382 г. монголы ограбили русских купцов в Казани, захватили их торговые суда. В это же время крупные силы монгол переправились через Волгу и, уже соблюдая все меры предосторожности, скрытно и быстро двинулись к Москве.

Новое нашествие монгол показало, что союз русских княжеств еще недостаточно прочен. Нижегородский князь Дмитрий первым послал к Тохтамышу двух своих сыновей с дарами и выражением покорности. Рязанский же князь Олег просил Тохтамыша не приходить через земли Рязанского княжества и указал монголам броды через Оку. Ненадежны были и многие другие князья. Поэтому вначале, выступив против монгол, Дмитрий Иванович затем «размысли з братом своим и с прочими князи и бояры своими и не ста на бой противу царя, ни поднял противу его руки, и силу розпустил, уразумев бо во князех и в боярех своих и в всех воиньствах своих разньство и разпрю, еще же и оскудение воиньства»²⁶.

Рассчитывая, что Москва имеет прочные укрепления, позволявшие усиленно и длительно обороняться, Московский князь с небольшой дружиной направился через Переяслав и Ростов в Кострому, где надеялся собрать большую рать. Князь Владимир Андреевич, после Куликовской битвы прозванный Храбрым, в это же время собирал вторую рать в Волоколамском. Тем временем монголы переправились через Оку «и преже всех взя град Серпухов, и оттуду поиде к Москве, воюючи»²⁷. Как только стало известно о приближении врага, в городе произошло великое возмущение. «Во граде Москве мятеж быть велик: овии бежати хотяху, а инии в граде седети хотяху. И бывши межи их разпре велице, и возсташа злии человеци друг на друга и сотвориша разбой и грабеж велий»²⁸. По-видимому, начались грабежи и погромы, выходы из города заняли вооружаемые отряды, никого не выпуская. Бежать хотели знатные и богатые семьи. С большим трудом удалось уехать из Москвы митрополиту Киприану и семье Дмитрия, однако при этом посадские люди разграбили их багаж; их бегство вызвало еще большие разногласия среди горожан. В это время в Москву приехал, посланный Дмитрием, Литовский князь Остей, внук Ольгерда, возглавивший наряд и организовавший оборону города.

23 августа Москва была взята в осаду монголами. Москвичи встретили ордынцев камнями, стрелами, впервые применили тюфяки (мелкокалиберные орудия). Не в силах сломить сопротивление на четвертый день Тохтамыш прибегнул к обману. К городской стене приблизились знатные представители Тохтамыша и с ними два Суздальских князя для подтверждения правильности их слов. Не с русским народом ведет войну Тохтамыш, говорили монголы, а с великим Московским князем Дмитрием Ивановичем; от москвичей он требует лишь встречи его с честью и небольшими дарами, так как желает видеть город и побывать в нем: «не на вас бо прииде царь, но на князя Дмитрея, вы же достойни есте милости»²⁹ (по другому спску: «Имите нам веру, мы бо ваши есми князи крестианьстии, вам то же глаголем и правду даем на том, яко не блюстися ничего от царя и от Татар его»³⁰). Москвичи поверили монголам и открыли ворота. Знатные люди во главе с Остеем вышли их встречать. Монголы убили Остея, ворвались в город и уничтожили почти всех оборонявшихся. Лишь небольшая часть москвичей была взята в плен. Москва была разграблена и сожжена. «Егда взят бысть и пожжен, не видети иного ничегоже, разве дым и земля, и трупиа мертвых многых лежаша; церкви святыя запалени быша и падошася, а каменыа стояше, выгоревша внутре и огоревша вне»³¹.

Разгромив Москву, Тохтамыш разделил свое войско на несколько крупных отрядов и выслал их в двух направлениях с заданием захватывать и разграблять русские города Владимир, Звенигород, Юрьев, Можайск, Дмитров постигла участь Москвы. Был выжжен Переяславль. Однако далее дела Тохтамыша пошли не столь успешно: отряды московских бояр начали повсеместно нападать на рассеявшиеся монгольские разъезды, а князь Владимир Андреевич разгромил у Волоколамска крупный монгольский отряд. Учитывая все это, и также сведения о сборе крупных сил в Костроме, Тохтамыш решил вернуться назад. Перейдя через Оку, он обрушился на Рязанское княжество, разорив его. Олег Рязанский был вынужден бежать.

Воспользовавшись поражением Москвы, Тверской князь Михаил, «забыв» клятву, отправился в Орду за ярлыками на великое княжество. Но Дмитрий Иванович опередил его «покаянным посольством» к хану. В Орде в качестве заложника задержали его старшего сына Василия и потребовали у русских огромный выкуп — 8 тыс. рублей (эта история закончилась тем, что в 1387 г., три года пробывший в неволе у хана, Василий сбежал и окружным путем через Молдавию и Литву, возвратился в Москву). К тому же в качестве наказания на Русь хан наложил тяжелую дань — по полтине с деревни, даже если деревня состояла всего из двух-трех дворов. С русских городов монголы брали выкуп золотом.

Дмитрий принял все условия, ярлык великое княжения остался за Москвой, после него князь пошел войной на Рязань и разорил ее «пуще татар». В 1385г. Дмитрий Донской и Олег Рязанский заключили мир.

На некоторое время Дмитрию Ивановичу вновь удается поднять свою репутацию, быть выразителем идеи общерусского единства. В 1383—1384 гг. в Вильно восстановило все свое влияние «московская партия», и ею даже инициируются переговоры о женитьбе Ягайло на дочери Дмитрия Ивановича с предварительным условием креститься в православную веру и христианство свое объявить «во все люди». Казалось, на горизонте вновь замаячила перспектива присоединения русских земель. Но вскоре Ягайло получает более выгодное, с его точки зрения, предложение — руку Польской королевы Ядвиги и корону Польши при условии крещения и провозглашения католичества государственной религией Литвы. В августе 1385 г. в Крево был подписан предварительный договор, а в январе 1386 г. в Кракове — официальный акт польско-литовской унии. Трещина, разделявшая Западную и Восточную Русь, все более превращалась в пропасть.

Москва вынуждена была признать власть хана и возобновить выплату «выхода», но военно-политический, а в большей степени моральный потенциал Орды был подорван. (Это наглядно продемонстрировал последний скрытный набег Тохтамыша). В становлении влияния Москвы Тохтамыш, конечно, не был заинтересован, но еще более, постепенно слабеющую Орду, не устраивало тверское прозападное направление. Поэтому Тохтамыш из двух зол выбрал наименьшее для себя, остановился на замкнутом в себе мире Москвы, сопротивление которого будет наиболее тяжелым для его жителей. Так продлевалась более-менее благополучное существование Орды, так продлевалась тяжелая зависимость от нее русского населения. Но поскольку своей внутренней сутью русские стремились к собственному обожествлению, через аскетическое, т.е. мистическое перевоплощение, постольку ханская Орда являлась внешним отображением внутренней Орды их сознания; по принципу — кто в ком нуждается, тот того и притягивает к себе. Другими словами, Орда была заинтересована в мистической Москве, Москва — в языческой Орде. Их внешне враждебно-подавляющие отношения являлись духовным союзом поддержания друг друга.

Дмитрий Донской княжил тридцать лет. Более всего он преуспел на военном поприще, где, по словам летописца «ратным же всегда в бранех страшен бываше, и многы врагы, въстающая на нь, победи»³² («Слово о житьи и о представлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго»). Внушительны и территориальные итоги его правления: Дмитрий не только окончательно закрепил за Москвой великое княжение, но и сделал крупные приобретения в Заволжье, в бассейнах Клязьмы и Оки. Таким образом, материально и территориально расширилась база для объединения великорусских земель вокруг Москвы.

Дмитрий Иванович впервые в русской военной истории ввел взамен старого принципа комплектации войск новый (территориальный) принцип формирования. При нем в Москве была введена чеканка серебряной монеты — ранее, чем в других русских княжествах и землях.

Последние годы жизни Дмитрий уделил восстановлению Москвы после ее разорения Тохтамышем. В 1386—1387 гг. ходил усмирять новгородцев, которые пограбили соседние области. Проникнутый библейской мудростью великий князь все чаще прибегал к философским размышлениям. Известно, что на печати Дмитрия Донского было помещено изображение некоего царя, вероятно Давида, много воевавшего и сильно раздвинувшего границы своего царство, была и фраза «ВСЕ СЯ МНИЕТЪ» («все проходит», «все минует»), по распространённой версии перенятая от мифологического кольца Соломона, но, скорее всего, эта греческая философия, — «все течет, все меняется», — была уже распространённой вследствие греческого влияния на Руси, а греки прекрасно знали свою историю, и уж конечно эллинистическую премудрость.

В 1389 г., накануне смерти, Дмитрий пишет «духовную» (завещание), в которой впервые передает сыну великое княжение Владимирское без санкции Орды, как собственную вотчину. А вскоре после его смерти безымянный книжник напишет «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитриа Ивановича, царя Рускаго». Это стало свидетельством необратимости происшедших перемен: впервые с домонгольских времен к русскому князю был применен титул, каким в течение полутора веков называли только Византийских императоров и Ордынских ханов.

Дмитрий Донской умер скоропостижно на сороковом году жизни 19 мая 1389 г., не успев даже принять схиму. (В 1988 г. РПЦ причислила его к лику святых). За свою жизнь он был один раз женат на дочери Нижегородского князя Дмитрия, Евдокии, и после себя оставил 7 сыновей и 4 дочери.

Летопись рисует Донского почти в идеальных красках — всем хорош, только телом грузный: «Беаше же сам крепок зело и мужествен, и телом велик и широк, и плечист и чреват велми, и тяжек собою зело, брадою же и власы черн, взором же дивен зело»³³.

По свидетельству исследователей Дмитрий имел непростой характер. Например, Карамзин описывает его следующим образом: «Природа одарила внука Калитина важными достоинствами; но требовалось немало времени для приведения их в зрелость, и Государство успело бы между тем погибнуть, если бы Провидение не даровало Димитрию пестунов и советников мудрых, воспитавших и юного Князя и величие России»³⁴.

Другое представление Донского в глазах Костомарова³⁵: «Личность великаго князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною… Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во все советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; также завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный, и потому руководимы другими, и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которыя бросаются в глаза: то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с безтактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории».

Примечания

17

Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен. Книга четвертая. Тип. Вейтбрехта, СПб, 1784, стр. 208.

18

Библиотека литературы Древней Руси. Том 6. Наука, СПб, 1999, стр. 208.

19

Полное Собрание Русских Летописей. Том восемнадцатый. Симеоновская летопись. Москва, Знак, 2007, стр. 118.

20

Скрынников Р. Г. Святители и власти. Лениздат, Ленинград, 1990, стр. 65.

21

Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 57—58.

22

Там же, стр. 60.

23

Л. Н. Гумилев. От Руси до России. АСТ, Москва, 2008, стр. 216.

24

Сказания и повести о Куликовской битве. Наука, Ленинград, 1982, стр. 15.

25

Там же, стр. 15.

26

Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 72.

27

Там же, стр. 72.

28

Там же, стр. 72.

29

Там же, стр. 75.

30

Там же, стр. 76.

31

Там же, стр. 78—79.

32

Библиотека литературы Древней Руси. Том 6. Наука, СПб, 1999, стр. 206.

33

Полное Собрание Русских Летописей. Том одиннадцатый. Никоновская летопись. Тип. И. Н. Скороходова, СПб, 1897, стр. 63.

34

Карамзин Н. М. История государства Российскаго. Том IV. Издание второе. Тип. Н. Греча, СПб, 1819, стр. 300.

35

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ея главнейших деятелей. Книга первая. Господство Дома Св. Владимира. X — XVI-ое столетия. Шестое издание. Литературный Фонд, СПб, 1912, стр. 168.