Время нашей беды

Александр Афанасьев, 2016

Эта книга – о нашем ближайшем будущем. О будущем, которое, хочется надеяться, никогда не наступит, но выглядит до ужаса реальным. О России, в которой случился свой Майдан и под аплодисменты «общечеловеков» к власти пришли настоящие демократы, для которых слово «патриотизм» – пустой звук. А против них поднялись те, для кого этот звук вовсе не пустой. Итак, Россия, год 2017…

Пригород Уральска, Россия

20 мая 2017 года

С того идиотизма, как меня приняли, прошла неделя. С того момента, как, заскрипев, начало проворачиваться колесо русской истории, — времени прошло больше.

За это время худшие мои предположения начали сбываться и оправдываться. Из Европы, из США — в больших количествах начали возвращаться эмигранты по политическим мотивам. Об этом я узнавал по Интернету, по новостной ленте. Каждое возвращение такого вот «невозвращенца» пиарилось как возвращение как минимум Солженицына. Хотя Нобелевскую премию за время скитаний никто из них не получил.

Вернулась скандально известная светская львица, дочь не менее известного человека, считающегося одним из отцов демократии. Так — милая девушка, если бы не несколько случаев, когда она выражалась на публике нецензурно, — так и вообще все хорошо было бы. Никто ее особо не преследовал, просто она решила уехать и какое-то время жила в Европе. А вот сейчас почему-то решила вернуться…

Вернулся человек, претендующий на звание «отца российской демократии», — притом что на эту должность были и другие претенденты. Он публично отказался от идеи баллотироваться на высший государственный пост России, едва ступил на русскую землю, — возможно, потому что за его плечами было десять лет отсидки. Но все понимали, что вернулся он не просто так и на какие-то роли претендовать будет. Главный вопрос, которым задавалась вся столичная политтусовка, — сколько у этого человека денег? Предполагалось, что немало — все-таки он в свое время считался самым богатым человеком России, и не может быть, чтобы у него конфисковали все. Вернувшись, этот человек провел в Москве несколько встреч и тут же вылетел в Киев. Что само по себе показательно…

Вернулся еще один человек, некогда владелец одного из крупнейших медиахолдингов страны. Он уже пытался вернуться и даже купил телекомпанию в Украине — но поссорился со своим партнером по бизнесу по причине того, что дорого продавал контент собственной компании — навыки воровства у выходцев из девяностых были в крови, они готовы были обворовать сами себя — просто из любви к искусству. На третий день после того, как этот человек вернулся в Россию, на него произошло покушение. Он остался жив — но счел за необходимость снова уехать в безопасную Европу.

Это были только знаковые возвращенцы — а сколько было незнаковых. Они прилетали, шумно здоровались, начинали писать, шуметь, гудеть… и весь этот гул в Интернете, в прессе не вызывал ничего, кроме головной боли. Некоторые выспренно называли это «глотком свежего воздуха свободы» — но у меня это вызывало ассоциации с засорившимся унитазом и хлынувшими через край фекальными водами.

Помните, фильм был такой — «Черный квадрат». «Это не говно, Сашенька. Это фекальные воды…»

Что касается меня — то у меня уже все было в валюте — частью доллары, частью евро, частью — британские фунты. И не спешите меня осуждать. Все это деньги мои, не ворованные, и терять их я не собираюсь. Вот так вот.

Рано утром я погрузил в машину комплект снаряги, оружие, боеприпасы и тронул из города…

Пострелять у нас в Уральске можно в нескольких местах, вопрос в цене. Несомненным лидером в вопросе цены является музейный комплекс имени М. Т. Калашникова — там, в подвале, есть тир, цена одного выстрела больше тысячи рублей. В противоположной ценовой нише — многочисленные карьеры, куда выезжают «на бабахинг». Это вообще-то противозаконно, но… Не знаю почему — но в Аризоне действует такое правило: стрелять можно в любом месте штата, только как минимум за полторы мили от любого жилья и принимая разумные меры предосторожности. А у нас семнадцать миллионов квадратных километров, и пострелять негде. Лучше всего тем, кто член IPSC — для членов стрельбище бесплатно, но я ехал в другое место — в воинскую часть, расположенную по той же дороге, что и стрельбище IPSC. Крайний раз я там был, когда нас вывозили на стрельбы… еще давным-давно. Стрельбище там было хорошим, но всего до трехсот метров…

На подъезде я отзвонил Горину и сообщил о своем прибытии. Тот встретил меня на КПП, его машину, видимо, знали — мою даже досматривать не стали, пустили так…

В воинской части все осталось так же, как и тогда. Деревянные навесы, справа — что-то вроде сторожки для руководителя стрельб. Мишенная обстановка — неподвижные мишени на пятьдесят, на сто и на двести и подвижные — на триста и триста пятьдесят. Кстати, на триста метров по подвижным тут отрабатывают снайперы, это «снайпингом» считается. На сотке метров стоит корпус вросшего по оси в землю старого БТР. Сосны вокруг, массивный земляной вал — помню, подняли красный флаг, нас пустили на стрельбище типа мишени проверить. Ох, много мы там цветного металла-то набрали. Кто-то даже хвастался, что целые патроны нашел. Хотя, скорее всего, вранье…

Теперь — проще, все стоит каких-то денег. У навеса стоят машины, ни одной дешевле тридцатки на вид нет. Одна знакомая — вон тот «Дискавери».

Ага… а вон и он…

— Ленар! Ага, старый черт… где пропадал?

— Братан…

Ленар — местный татарин. Тут есть такое место — Татар-базар. Это место, где селятся татары… вообще, сам город, который до революции не имел статуса города, а был «заводом», начинался на землях, которые казна купила у местного татарского мурзы. На берегу пруда построили железоделательный и оружейный заводы, от них и начал разрастаться город. А татары продолжали тут жить, и их слобода постепенно стала районом города под названием «Татар-базар», в основном тут малоэтажная застройка. С татарами всегда жили мирно, никаких проблем не было — у них там мечеть своя была, в ней молились — центральную снесли при советской власти. Потом — когда восстановили снесенный главный христианский храм города — татары обратились с просьбой разрешить им восстановить и свою мечеть на прежнем месте; разрешение дали, и мечеть восстановили, и никто свиные головы на месте строительства не закапывал. Татары здесь были двуязычными с детства, свободно владели и русским, и татарским. От татар в республике пошли некоторые особенности — например, на праздники многие заказывают не торт, а мясной пирог, одним из любимых является чак-чак — медовое лакомство, что-то вроде кукурузных палочек в меду. От Ленара я знал, что казанские пытались в свое время мутить воду, и пацаны с Татар-базара, сами татары, ходили на вокзал с цепями и палками встречать казанскую электричку. Сам Ленар начинал водителем, но быстро взял в лизинг китайский грузовик, потом еще два и посадил родственников — а теперь у него было восемь, по-моему, и не китайских, и ездил он на представительском «БМВ» за сотню тысяч долларов…

А вот что касается оружия — это я ему в свое время посоветовал купить…

Остальных я не знал, но по виду мне понравилось. Не неонацистская шпана, не отморозки, не отставное бесштанное офицерье — мужики. Солидные мужики. Я бы сказал — кулаки. Мой прадед был кулаком, имел лесные угодья и лесом на Нижегородской бирже торговал. И если кто и остановит падение России в пропасть — то вот такие вот кулаки. Те, кому есть что терять и у кого в руках оружие.

Почему именно кулаки? Объясню. В девяносто первом в СССР сколько было товарищей офицеров? Больше миллиона, наверное. И что? Хоть кто-то что-то сделал? Да ничего! Хоть и присягу давали. А хотите, скажу, почему всем так пофиг было? А потому что никто ничего ЛИЧНО на тот момент не терял. Даже вся та московская чиновная братия, она тоже ничего не теряла — она вся автоматически пересела из союзных кресел в российские, благо до 1991 года у России кресел не было совсем никаких, и после падения Союза они как раз и понадобились. Да, потом, при гайдаровской реформе и чубайсовской прихватизации, потеряли. Все и много. Но уже — поздно было.

И народ — на что он купился? А на речи он купился! На речи, на сладкие речи и обещания, на мечты о каком-то лучшем и более справедливом будущем. То есть на пустышку, фуфло. И так могли купиться только голоштанные. Кому терять нечего. А вот тому же Ленару, у которого грузовики и в Татарстане, и в Курганской области работают, — от развала много есть чего терять. И мне есть чего. И остальным, судя по всему, тоже есть чего.

И вот когда ты понимаешь, что тебе есть что терять и потеряешь ты много, — вот тогда тебя на эксперименты не тянет. А руки — сами к глотке экспериментаторов тянутся…

И если мы не выдюжим — ничего не поможет. Ничего.

— Как сам?

— Работаем потихоньку.

— С банками проблем нет? А то могу помочь.

— Да пока нет.

— Ну, пошли, постреляем…

Постреляли. Народ — богатый, у одного аж «FN SCAR 17»^[6], я так в жизни бы не стал шиковать. Конечно, стреляли с места, это не IPSC, судить трудно — но субъективно я не ниже второго места, что радует. Оттуда через весь город рванули на дачу, закрепить знакомство. Дача оказалась аж на Каме, то есть — километров пятьдесят из города. Исходя из чего я сделал «обнадеживающий» вывод: если стороны друг друга не устроят, то мне светит утонуть при купании. Хотя не знаю… стволы-то все при мне, и я в тайнике еще несколько снаряженных магазинов припрятал, на случ чего. Помните, стишок такой был:

Тут в разговор вмешался пьяный еж…

И никуда ты не пойдешь!

Это про зайца и льва, весь не привожу, ибо нецензурно. Но что-то у нас вся жизнь стала — нецензурной…

Дача была хороша — я даже знал, чья она. Строил один депутат тире владелец строительной компании. Потом строительная компания лопнула, он еще пытался как-то барахтаться, но одно дело — недоплатить государству, и совсем другое — недоплатить поставщикам стройматериалов. Они не государство, за свои деньги спрашивают конкретно. Я знаю, потому что отдыхал тут не раз, приезжал — строителям мои услуги часто требуются. Как попала эта дача к ее нынешнему хозяину — не знаю. Может, за долги…

Крутой склон, к нему лепится уступами дача. Ландшафтный дизайн сделан, лестница — спуск к воде мрамором отделана. У воды — все по высшему разряду: мостки, дом для переодевания и отдыха, с выходом оттуда прямо в воду, большой ангар — там катер и два гидроцикла. Отдельно выстроена баня с предбанником и бассейном, от нее — отдельный же выход к воде. Вообще, сам дом небольшой, метров двести там всего, — а вот рядом с ним понастроено и в ландшафтный дизайн вложено… до черта.

Был шашлык. Пошли в баню… может, просто попариться, а может, чтобы подслушки не было, в бане ни один жучок не выдержит. Попарились… попрыгали в Каму, потом — вернулись, еще попарились. Потом — сели в зале, там стол — человек на двадцать, вениками пахнет. А отделан — вы не поверите — настоящим кедром…

— Саня… — сказал Горин, постучав пустой кружкой по столу, — интересным человеком оказался. Тихушником, но человеком интересным. И испытание он прошел без вопросов.

Молчат. Смотрят. Как минимум у двоих — следы серьезных пулевых ранений. Еще двое — явно сводили татуировки…

— Сейчас вопрос в том, берем ли мы его в компанию. Правила вы знаете, каждый дает ответ сам. Но перед тем, как вы вопрос дадите, вам надо познакомиться поближе. Конечно, за день такие вопросы не решаются… но времени лишнего нет, сами знаете. Потому — если есть вопросы, задавайте…

— Служил где и когда? — спросил один из тех, кого я не знал. Из девятерых собравшихся я лично знал троих, не считая Горина, Ленара и двоих, с которыми сталкивался по бизнесу.

— Следующий вопрос.

— То есть? — отреагировал Горин.

— То и есть, — сказал я, — мое прошлое — это мое прошлое. Что смогли пробить — то пробили. Что не смогли — я вам карты открывать не собираюсь. Если не смогли пробить — вам этого знать и не надо. Прошлое — оно и есть прошлое, так?

Молчат. За спиной стена, так что если что…

— Вопрос в том, можем ли мы тебе доверять, — сказал Ленар, желая разрядить ситуацию.

— Ленар, мы с тобой с какого года знакомы?

— С первого… кажется.

— Считай, почти шестнадцать лет. Кто я такой по жизни — ты знаешь. Чем занимаюсь — тоже. Как к кидалову отношусь — знаешь. Болтливость… если бы я болтал, то уже сидел бы. Если у вас тут что-то типа масонской ложи — то я пойду, пожалуй.

— Да ты не кипятись, — сказал Горин, — в конце концов, сам ко мне подошел, тебя никто не звал…

— Не звал, — подтвердил я, — но душу наизнанку я выворачивать не собираюсь, исподним трясти — тоже. К вам я подошел, потому что знал — вы на Донбасс и снарягу отправляли, и людей, и даже оружие. Времена настают такие, что один в поле не воин. Если я ошибся — то лучше на этом и закончим, пока все далеко не зашло. За пиво благодарю, сколько стоит — отдам.

— А как себе времена видишь? — спросил Горин.

— Какие времена?

— Нынешние. Они тебя устраивают?

— Нет. Меня много чего в жизни не устраивает. Но вопрос в другом. В стране произошел ползучий государственный переворот. Можно сколько угодно трындеть про национальное согласие и все такое, но лично для меня это все — слова, и не более того. Во главе страны человек, которого никто не выбирал, — раз. И не выбрал бы никогда — два. Третье — Запад чуть до мяса ладоши не сбил — это три. Я может, в чем-то и туплю, но рассуждаю так: мы никогда друзьями не были и не будем. Если они так рады, значит, их выгода! А не наша! Четыре — скоро начнется дербан. Дербан всего — должностей, лакомых кусков, возможно, страны. Просто потому, что прошло двадцать с лихуем лет, и мы нажили слишком много, зажирели. Вон много ли лет прошло с тех пор, как каждую осень стояли на шести сотках пятой точкой кверху и копали картошку? А жили на участке — в дощатом скворечнике, если еще он был. Хотите, скажу, как у меня было? На участке — только раскорчеванном — нет ни хрена. Все эти кочевряги спихнули в один угол — и начали раскапывать остальное. По целине. До участка — три километра пешкарусом от автобуса. Принесем с города пожрать, воды в полторашках — кипяченой. Расстелем куртку, поедим. Потом — опять за лопату. И от работы, от службы — никто никого не освобождал тогда. Только от зарплаты, которую по полгода не платили. А в армии из офицерских столовых домой носили пожрать — если в офицерских столовых было. Давно ли было, спрашиваю? А теперь — среднему классу предлагают загородные домики по два-три ляма в ипотеку. И до этого дома они добираются на иномарке, пусть не пойми какой — но иномарке.

Я оглядел собравшихся.

— Чесать языком можно много. Можно долго распрягаться насчет того, что оскотинились там, вещизм и тому подобное. Только те, кто так говорит, — сами, мягко говоря, не бедствуют. И вот — начинается передел. По кому он ударит? Как показывает опыт Украины, по всем. Украину до костей обглодали — но там и мяса-то было с гулькин… А вот у нас — мяса много. И я четко вижу, что нас пытаются отправить на скотобойню.

Я не за бабки, не подумайте. По крайней мере, не за свои. Меня просто бесит такая ерунда, что как только Россия начинает жить относительно нормально — ее гонят на бойню. Посмотрите. Семнадцатый год. Пипец полный. При Сталине отстроились — а про него можно много говорить, — но то, что отстроились, факт, — и чуть только отстроились — сорок первый. После такой войны — сколько надо восстанавливать? И чего говорить, о каком благосостоянии идет речь, если полстраны — в руинах. Хорошо, отстроились. И только отстроились — девяносто первый. Развалили страну, взяли дешево, на справедливость. Хорошо, все девяностые кое-как пережили, в нулевые отстроились, отъелись — и что, опять? Опять на бойню?! Те же рожи, те же стоны, те же прогоны? А если меня не устраивает? А если я не хочу? Не хочу ни национального согласия, ни примирения, ни покаяния, ни расследования убийства Немцова, ни расследований, кто сколько стырил? О’кей, сыздил, было дело. Только вот почему-то при вашем правлении люди на огородах раком стояли, а при правлении партии жуликов и воров отдыхали как белые люди, в своих домах. Не все, конечно. Но и не единицы. И иномарки — не единичные, и дома загородные тоже не единичные. Это все в реале. А вы что обещаете? Гражданское общество? А не пошли бы вы на…! Снятие санкций Западом? А вот вы сначала снимите, а мы посмотрим. Расследование Евроманежки? А мне плевать на Евроманежку, ясно?

Горин с непроницаемым видом слушал. Остальные смотрели кто нейтрально, кто одобрительно.

–…и такой, как я, не один. Подозреваю даже, что большинство. Только нас слушать не желают. Просто где-то там наверху порешали, и надо жить по-другому. Я не хочу по-другому? А тебя никто не спрашивает. Так вот — спросят! Придется спросить. Я на бойню не пойду и смотреть, как на нее страну тащат, больше не буду! Одна у нас она! Общая! И твоя, и твоя, и твоя, и твоя. И моя — тоже. Другой нам никто не даст! Опустят ниже плинтуса и оберут до нитки. Один раз уже отсиделись — все в курсе, что вышло. В этот раз — если придется кого в землю закопать, — рука не дрогнет. В одиночку не хочу, но если нам не по пути — тогда извиняйте. А если по пути — тогда вот вам моя рука. Вот и все…

Все молчали.

— Куркуль… — наконец сказал Горин.

— Ага. Дедовское это у меня. И прадедовское. Только знаете что. И дед, и прадед — страну не про…ли. И я вам вот что скажу. Каждому из нас сейчас есть что терять. Что было на Украине — видели все. Было ваше — стало наше. Я сам русский и свой народ знаю. Менты козырнут и будут служить новым властям. Военные тоже… не надо кривиться, будут! В украинской армии сколько русских было — кто на нашу сторону перешел? Хоть один? А?

— Ну… были, — сказал Горин.

— Единицы. А большинство — по городам «Градами» фигачило, и ничего. Артиллеристы, Сталин дал приказ, твою мать. Одесса, блин… Чего там по интернетам говорили после второго мая — Одесса нехорошо молчит? Так она и до сих пор, блин… молчит. У кого совесть осталась — те на Донбасс служить уехали, но таких очень немного. А остальные так и молчат, три года уже молчат. В тряпочку. И это при том, что купить ствол, легальный, заметьте, и послать всех на хрен, что Беню, что Мишу, что еще кого — не проблема что там, что там. Но почему-то мало кто покупает — верно? А в городе лимон населения, вышибить всю эту бандеровскую сволоту можно на раз.

Тут — то же самое будет. Потому что это мы. Не факт, что плохие, просто мы — это мы. Про интелей говорить не буду — да? Их позиция известна с Перестройки. Работяги — я вас умоляю. Мы не сделали скандала — нам вождя недоставало. Вот и остается, что планируемая продразверстка бьет по нам. Только по нам. Тем, у кого что-то есть. Тем, у кого есть что грабить. Нам есть что терять. Значит, нам и действовать надо. Некому больше.

— Что ты хочешь строить? — спросил Горин.

— В смысле?

— Ну… империю или СССР восстанавливать?

— Я не знаю, — честно ответил я, — да, по-моему, этот вопрос и не главный. Я в одной книжке читал — про успех. Если ты хочешь добиться успеха в делах — ты в первую очередь должен решить не то, что надо делать. А то, что надо перестать делать. И самое главное — то, что надо перестать делать немедленно. Так вот — мне кажется, первое, что надо перестать делать, — это реформировать. Нефиг ремонтировать то, что не сломалось. Мы с восемьдесят пятого года реформируем — одну страну потеряли, вот-вот вторую потеряем. Как говорят, ремонт нельзя закончить, его можно только остановить. Вот я и хочу остановить тех, кто подступил к нам с очередным ремонтом…

Не знаю, выступление мое понравилось или нет, — но я выговорился. Впервые за очень долгое время.

Вы это тоже слышали… можете судить, я не против. Я понимаю, что неполиткорректно и во многом оскорбительно. Только вот… а что у вас есть в загашнике на случай прихода пушистого северного зверька? У меня вот много чего есть, и не только для себя, но и для других людей. А у вас ничего, но вы осуждаете.

Ну-ну. Кто-то должен и осуждать.

— Сань…

Ленар сел рядом, в руке у него была бутылка пива без этикетки.

— Пиво?

— Ага, живое. Тут заводик есть.

— Чего — в Каму меня спихнешь?

— Чего?

— Ну… говорят, в КГБ, если кого-то надо было убрать, это поручали лучшему другу. Последняя проверка на вшивость.

— Ты охренел?

Мне вдруг стало стыдно:

— Ленар… извини, бабай.

— Нет, ты реально охренел.

— Не бери в голову. Не в твою сторону.

— Ага, не бери все в голову, бери все в рот.

Обиделся…

— Ленар… извини, дружище. Реально извини… навалилось тут. Проверка эта… нервы на взводе… видишь, что делается. И здесь, и в стране.

— Проехали… — буркнул Ленар, глотнул пива. Мы сидели и смотрели на Каму… летний закат на Каме дивно хорош. Кстати, мало кто знает, что при слиянии Волги и Камы водосброс Камы больше, чем Волги, и потому по правилам главная река страны должна бы называться Кама, а не Волга…

Кама недвижно лежала средь берегов, стремя свои воды вдаль, на юг. Одинокий водный лыжник выписывал кренделя на воде, водомеркой гоняясь за катером. В последнее время на берегу Камы понастроили домиков и дач, и теперь в сгущающемся сумраке угольками светились огни окон и костров. С того берега доносилась музыка.

Я ведь не просто так это начал. Корни мои — в центре России, но вырос и живу я здесь. Эта земля мне такая же родная, как и русское Нечерноземье. И это — русская земля, в том нет никаких сомнений. Здесь жили и живут особенные люди, в чем-то крепче сибиряков. Татарин если рогом упрется — трактором не сдвинешь, но и русские тут немного другие. Здесь Урал. Край заводов. Сто лет назад тут такое творилось! Из моего родного города большевиков турнули так, что пыль пошла. Многих тут же и порешили. Посланный на усмирение латыш Азиньш отсюда еле ноги унес. Колчак считал выходцев из моего родного города лучшими солдатами, они шли с ним до конца. В девяностые здесь тоже отличились, я это хорошо помню — среди урок город заслужил очень недобрую славу. Одного за одним замочили четверых воров в законе. Какое-то время смотрящего в городе не было вообще, потому что никто не хотел идти. Была тут у нас одна тачила… желтый «Лотус Эсприт»… экзотика! По дороге на Пермь взорвали вместе с хозяином. Веселые времена были…

Да и ожидаются не лучше.

— Ленар… Сам-то как?

— А как думаешь? — огрызнулся он.

Немного отойдя, заговорил:

— То, что ты сказал… не знаю, как остальные, но я за тебя, сто процентов. Про эти реформы — ты как из головы моей вынул.

— А чего? Может, будет Татарстан незалежный, а?

— Шутишь? Мне, блин, эта незалежность ни шла, ни ехала. У меня брат двоюродный в Казани, недавно звонит — сам офигевает. Местные бабаи, говорит, собрали тайный сход и говорят: больше денег в Москву перечислять не будем, все налоги будем оставлять себе и заживем. Потому что на армию не будем тратить — вокруг Россия. Вот это — как?

Я скрипнул зубами.

— Умный.

— Ага, блин. Только он что-то не задумался о том, как людям работать. И он не один такой, самодуров хватает. Я недавно на отсыпку дороги на тендер заявился. Там, у себя… Выиграл, все по-чесноку, явился. Там сидит такой кабан, в тюбетейке, говорит — десять процентов. Я ему такой — чего? Я конкурс выиграл! А он мне — десять процентов, или ни одного акта не подпишу, по судам пыль замучаешься глотать. Я ему — мы ж с тобой оба татары, ты чего? А он мне — какой ты татарин, ты по-русски говоришь, значит, русский выродок. Я не знаю, как сдержался, ему прямо в кабинете в морду не заехал… И вот этот вот кабан, который в жизни руками рубля не заработал, будет мне говорить, татарин я или нет?! Да мне на… это не нужно! В… мне это не сдалось! — Ленар помолчал и продолжил: — Сейчас он никто. Так, пыль. Мелкий ворюга, боящийся свое кресло потерять и на нары приземлиться. А вот будет незалежность, — это слово, как и я, Ленар сказал на украинский манер, — будет незалежность, так он еще разгуляется. Тут не десять процентов будет, тут все пятьдесят. И знаешь, что самое хреновое, — за ним пойдут! Пойдут, блин. Я по своим мужикам сужу — из тридцатника больше половины пойдет. Двадцать пойдет, не меньше. Потому что против, но не знают, против чего. Охота начальству каку сделать. А что потом делать — тоже не знают, кроме как натворить делов и разойтись по домам…

— А что — намечается что-то?

— А сам как думаешь?

Да уж…

Примечания

6

Автор видел продажи в гражданском полуавтоматическом варианте примерно за 300 тысяч рублей — это летом 2014 года, с долларом по 30 с чем-то. Это в пятнадцать раз дороже «Сайги-308». Стоит ли оно того? Каждый решает сам.