Астральная Упанишада. Хроники затомиса

Александр Беляев

Главный герой попадает в странный астральный город, встречает там девочку из своего сна и узнает альтернативную историю христианской цивилизации.

© Александр Беляев, 2016

ISBN 978-5-4483-5174-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. Мескалиныч

«Так, только без паники, — подумал Андрей, после очередной безнадежной попытки поговорить с призрачными обликами своих друзей, — постараемся разобраться с тем, что произошло. Прежде всего, тела никуда не пропали, похоже мы просто достигли какой-то границы, где временные парадоксы усилились, и мне, по какой-то причине удалось перейти этот рубеж и оказаться в новой реальности, а им — нет. Вернее — их астральные тела сюда проскочили, но двигаться не могут, их эти водоросли задерживают, а я через них спокойно прохожу. Теперь — о временных парадоксах. Судя по всему, мы дошли до черты, где время как бы назад идет: сначала появился первый параллельный поток, где время шло с задержкой, затем еще один, где задержка была уже гораздо больше — вон, даже прошлогодний снег появился, а затем присоединился поток альтернативных событий, где каждый из ребят погибает. И именно в этот момент, когда я у себя пытался такой же событийный хвост разглядеть, появился этот лес красных водорослей, и, как мне показалось вначале, физические тела ребят исчезли. Получается так: в этой зоне их тел как бы нет — и быть не может, в ней как бы другие причины и следствия происходили, и если следовать этой логике, то по отношению к этому месту, ребята как бы давно уже умерли — если отсюда как бы назад смотреть. А если снова назад вернуться, за границу водорослей, то получается, они снова живы, и преспокойно себе по лесу идут и не догадываются, что здесь их как бы уже нет, и быть не может… во нагородил, даже сам запутался. Так, поехали дальше: почему их астральные тела сюда попали? А все просто, астральные тела-то не могут умереть, следовательно они и тогда в прошлом, при альтернативных событиях никуда не делись, и вполне имеют право здесь присутствовать. Даже если они остались там в лесу в своих телах, то это какие-нибудь дубликаты из параллельного временного потока, с этим двоением мы уже встречались. Только, что же получается? Выходит, ребята там в лесу идут себе и идут, и неизвестно, сколько будут идти, но туда, куда я попал, попасть никогда не смогут, поскольку здесь умерли. А я в это время здесь… выходит, я там исчез? Или там вообще время остановилось? А если там время не остановилось, то интересно, заметили ли они, что я исчез, или там какой-то мой дубликат остался. Вот это пока не понятно. Но как такое возможно: там они идут, а здесь не идут! В голове не укладывается. Хотя… это ведь доказано, что если космический корабль подлетит к черной дыре, то он туда, в черную дыру вечно падать будет. Вернее, вечно для экипажа, и вполне им может казаться, что они продолжают лететь в свободном космосе, а для наблюдателя снаружи — они исчезнут, следовательно — погибнут, аннигилируют. А если допустить наблюдателя внутри дыры, то что он наблюдать будет? Вот это я, честно говоря, не помню. Выходит, это место что-то вроде черной дыры: для ребят, относительно меня, время остановилось, хотя они, очевидно, этого и не заметили — вон они в этом обратном ходе времени преспокойненько идут, как шли, но относительно меня — никуда они прийти не могут. Теперь вопрос — почему мне удалось в своем физическом теле сюда попасть? За что я такой милости удостоился? Конечно, в каком-то смысле я человек выдающийся, по крайней мере в мистическом отношении, но что касается обычной жизни, то я — сплошная несостоятельность — по крайней мере на данный момент. Так, ладно, все это лирика, а если серьезно — наверное моей исключительности недостаточно, чтобы законы вселенной нарушать. Значит здесь что-то другое, это не только черная дыра, но еще и дыра альтернативных событий, и в моем альтернативном потоке я не умер, а ребята почему-то умерли»…

Андрей стал перебирать в памяти ситуации, которые могли бы закончиться для него трагически, и решил, что, пожалуй только летаргия представляла явную угрозу жизни, и разве что некоторые астральные выходы.

«А хотя, кто знает, — думал Андрей, — предполагал ли Кожевников, падая от удара на пол, что в другом варианте мог удариться головой о штангу и поломать основание черепа. И то же самое Крюков и Галя. Наверное любой переход через проезжую часть, поездка в поезде или на самолете может в каком-то ином варианте закончиться трагически. Тут, наверное, что-то другое, может эту альтернативную роковую судьбу я мог только у других увидеть, а у себя не мог. И все же, я пересек границу этой черной дыры альтернативных событий, а другие — нет. В чем же дело? А может, если все в этих аномальных ситуациях относительно, то вообще, то, что вижу я, видит и Галя, и Крюков, и Кожевников, и каждому кажется, что именно он пересек рубеж, а другие застряли во времени и пространстве. Вполне возможный вариант. Никто ведь не путешествовал в черную дыру, и не выходил оттуда, чтобы рассказать о реальных ощущениях. Если мы с Галкой видели, что ребята вместе с лагерем пропали, а они, напротив, считали, что никуда не делись, то это же аналогичный вариант. Да, тут можно гадать до бесконечности, но пока наша компания не воссоединится, ничего определенного сказать нельзя. А удастся ли воссоединиться — это еще вопрос»!

От этой мысли Андрею стало не по себе: «А может, вернуться? — мелькнула в голове испуганная мысль, — только посмотрю, возможно ли вернуться — и обратно»! — Но тут же понял, что если ему удастся пересечь границу «Зияющего Ничто» в обратную сторону, то никогда уже он не решится повторить переход. А если переход не удастся, то сможет ли он преспокойно идти дальше, в поисках источника аномалии, или будет в ужасе метаться по этим водорослям в поисках выхода? Нет уж, если судьба привела его сюда, то лучше ее не испытывать, и идти дальше, скорее всего выход проясниться после того, как он достигнет конечной цели. Кстати, а есть ли вообще эта конечная цель? Это еще вопрос!

Размышляя таким образом, Андрей шел вперед через красные водоросли, оставив позади так до конца и не сформировавшееся «Зияющее Ничто», а так же запутавшиеся в водорослях астральные тела своих друзей, и их же физические тела, размазанные в пространстве и во времени. Тайга исчезла из виду, исчез и шум пробивающейся через теснину реки, впереди и сзади колыхались розовые водоросли, которые оказались одной видимостью, поскольку их прикосновений Андрей не ощущал. Небо над головой стало розоватым, а земля под ногами превратилась в обнажившийся неровный базальт без намека на мох, траву или деревья, и только красные водоросли, словно бы растущие из этого камня перекрывали все пространство.

«Интересно, — думал Андрей, — почему этой красной зоны мы раньше не видели? Ведь из лагеря склоны каньона неплохо видны. Правда в момент взрыва красное зарево возникло, но потом все исчезло, только лес вокруг. А сейчас я уже сколько по этой зоне иду, и никакого леса. Куда же деревья подевались? Ведь если мне все это видится, то на деревья я должен же натыкаться! С другой стороны, это не астральное путешествие, я в обычном своем теле нахожусь, значит сквозь деревья проходить не могу, да и в астрале я всегда чувствовал, когда сквозь преграду проходил. Может, это какое-то третье состояние, где тело видится, как обычное? Все может быть, после того, с чем мы столкнулись, ничему удивляться не приходится, и старые мерки тут совершенно не годятся. Здесь — особая зона, особое состояние. Интересно, а Маркелов или Балашов это смогли бы объяснить? Наверное, не смогли бы, это место скорее по части Станислава Лема или Братьев Стругацких. И все же, какое странное чувство, словно еще шаг и все исчезнет, а я провалюсь в какую-то бесконечную дыру — а это ведь не астрал, здесь провалиться я можно только в какую-нибудь яму. Хотя, с другой стороны, если это место — сплошная видимость, но иду я все же по-настоящему, то ведь я, не заметив, могу к краю скалы подойти и вниз грохнуться и тогда от меня рожки да ножки останутся»!

Эта неожиданная мысль встревожила Андрея, и он даже остановился, чтобы более внимательно осмотреться.

— Куда идти? — Вслух пробормотал Андрей. — Ведь кругом только эти водоросли и камень! Может, я давно уже с пути сбился и ни к какому месту выхода канала Нуль транспортировки не иду. А может, и нет никакого места выхода, или был, да исчез, как все здесь, и вообще, неизвестно, сколько этот лес из ламинарий будет продолжаться? Сколько я уже по нему иду? Десять, пятнадцать минут? А может, уже час?

Андрей понял, что не сможет точно определить, сколько он бредет по этой странной зоне, чувство восприятия времени у него сильно нарушилось, в ушах пели сверчки. Попытки разглядеть что-нибудь впереди, а теперь уже и сзади ничего нового не дали — никаких ориентиров… хотя… внимательно приглядевшись, Андрей понял, что водоросли колышутся определенным образом и колыхания эти стали заметно сильнее, чем вначале. И еще. Словно какой-то неощутимый вихрь закручивает водоросли вокруг невидимого центра, который находится где-то впереди, по ходу пути Андрея — как закручивал бы смерч реальные деревья.

«Что ж, — подумал Андрей, — «все какой-то ориентир. По идее, если идти перпендикулярно к этому вращению, то выйдешь к центру «рощи», а в центре, я думаю, что-то должно быть, ведь вращение вокруг чего-то же должно происходить! Если меня сюда пропустили, то не спроста, значит куда-то я должен выйти».

Тут в его голове ни с того ни с сего стали слагаться странные строки, которые, казалось мало имели отношения к той ситуации, в которой он очутился. Причем слагались они безо всякого напряжения, словно их кто-то произносил в сознании, хотя даром импровизации Андрей никогда не обладал, и слагал стихи долго и мучительно. Он даже начал произносить эти строки вслух, причем ровно и ни разу не сбившись.

Я вас ловил часами,

Ваш гид и ваш свидетель

В мозаике касаний,

В загадке, как раздеть их.

Связав слова и тени

По просьбе гамм-созвучий

Я предавался лени

Дождинки в чреве тучи,

То вовсе из природы

Органных пассакалий

В текущем эпизоде

Пил океан печали.

И не было прощенья

Ужасному проступку

В слепом перемещенье

Стены в тоннеле жутком,

Как будто взять измором

Безмолвие Сезама

Утратил пыла порох

И заболел слезами.

Но в этом ускользанье

Пустынных коридоров

Бездонными глазами

Глядит, желанн и дорог

Блик ласкового света

Простой метаморфозы,

Где ничего не спето,

И ничего не поздно.

Андрей только успел удивиться, как естественно, без напряжения и мучительного подбора слов и рифм сложилось стихотворение, тем более, казалось бы, не имеющее отношения к ситуации. Ну разве что такое же непонятное, психоделическое. Тут его удивление усилилось многократно: он совершенно отчетливо, ушами, а не как-то там телепатически, услышал голос, звучащий откуда-то из гущи водорослей:

— Клево! Можешь еще что-нибудь?

«Господи, — подумал Андрей, — начинается. Все, крыша поехала! Хотя, почему начинается, продолжается и очень давно, почему же меня, когда вижу что-то потустороннее, это пугает меньше, чем когда слышу! Не ожидал здесь живое существо встретить? А, собственно, почему бы и нет. Сомнительно, что я здесь увижу кого-то из плоти и крови, а вот что-нибудь вроде Варфоломея или Дьюрина, или даже черного магистра — это вполне нормально. Правда раньше они все больше в астрале появлялись, но ведь в подобных зонах я никогда не бывал, тем более в обычном теле. Забавнее всего, что его мои импровизации заинтересовали — вот это действительно сюр какой-то. Ладно, идем вперед, и посмотрим, что это за любитель авангардной поэзии».

Андрей пошел на голос, ускорив шаг, и тут водоросли расступились, и он оказался рядом с причудливым, можно даже сказать, сюрреалистическим сооружением, которое, как Андрей понял позднее, оказалось сформировано с помощью все тех же красных ламинарий, переплетенных совершенно фантастическим образом. Казалось бы, нарушая все законы физики и тяготения, оно словно было создано фантазией какого-нибудь Сальвадора Дали, и отдаленно напоминало огромный гриб с множеством выдвинутых полочек (эти полочки, возможно и напомнили Андрею творчество великого испанского художника). Сооружение стояло на небольшой базальтовой площадке, а за ним водоросли заканчивались и возникала стена тумана, за которой уже ничего не было видно, но теперь туман стал голубовато-зеленоватого оттенка. Вначале Андрей не увидел никого живого, и тут откуда-то сверху снова раздался немного гнусавый, растягивающий слова голос, словно бы произносящий его человек, или Бог его знает еще кто, находился под легким кайфом.

— Ты, чё, чувак, закумарился, не врубаешься? Здесь я!

Андрей поднял глаза вверх: примерно на уровне второго этажа на краю выдвинутой из фантасмагорического гриба полочки сидел маленький человечек, одновременно напоминающий двух казалось бы несовместимых существ. С одной стороны он был похож на прожженного хиппи времен фестиваля в Вудстоке: худой, как щепка, с длиннющими засаленными волосами, в затертом джинсовом прикиде, в майке с изображением Джона Ленона и надписью «мэйк лав, нот уор». С другой стороны он чем-то напоминал оживший персонифицированный мухомор, словно хиппи решил сыграть роль мухомора на детском утреннем спектакле. На голове у него была водружена шляпа, розовая в крапинку, с паутиной и листиками на тулье — типичная мухоморовая шапочка, а на шее нелепо красовался гофрированный «испанский воротник». Да и сам он был какой-то мухомороподобный: рожа бледная, даже с зеленоватым оттенком, но красными пятнами, и так же, как его шляпу, джинсовый костюм затягивала паутина с прилипшими к ней сухими листиками. К тому же все пропорции его тела казались какими-то неустойчивыми, подчеркивающими принадлежность хозяина к потустороннему миру: руки, ноги и шея его то вытягивались, то укорачивались, причем не синхронно, поэтому одна из рук или ног могла оказаться в 2—3 раза длиннее другой. Да и вообще, весь его облик был какой-то зыбкий, плавающий, и если бы все это происходило в астрале, Андрей несомненно счел бы его личностью синтетической, возникшей из его, Андрея, собственных мыслеобразов подсознания.

Вопрос его, вернее форма вопроса, взятая явно из какого-то хиппейно-наркоманского арго, тоже весьма озадачил Андрея, поскольку менее всего соответствовал данной ситуации.

— Здрасте, — сказал Андрей растерянно, — я, собственно, не ожидал, что меня здесь кто-то слушает, да и эту конструкцию, тем более обитаемую, встретить здесь никак не ожидал. Вообще-то обычно я свои стихи вслух не читаю, просто видимо здесь место какое-то особенное, импровизация получилась, и это впервые в моей жизни — я имею в виду здесь, на Земле.

— Ну, начнем с того, — сказало загадочное существо, болтая с полки то удлиняющимися, то укорачивающимися ногами, словно они были из тонкой резины, в которую то наливают, то откачивают воду, — что это не совсем Земля, это место встречи, или, так сказать, зона, граничащая с точкой сборки, и то, что ты видишь — одна из твоих глосс. Так что ничего удивительного, что у тебя импровиз прорезался, тут и не такое могло случиться.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Андрей, — просто я привык, что такие вещи в астрале происходят, а это не астрал, по крайней мере я еще такого астрала не видел, хоть и полетал на своем веку. Ты, надеюсь, понимаешь, о чем я, ты ведь сущность потусторонняя…

— Еще бы, — усмехнулся «неустойчивый человечек», — потусторонней некуда. А ты, как? Кумарил или трескался? Или, может, по колесам? Хотя, я тех, кто на колесах сидит, не уважаю, они не из моей ведомости.

— Чего, чего? — Не понял Андрей, никогда не вращавшийся в наркоманских тусовках, — как-то странно ты говоришь, словно хиппи какой. А я думал, это чисто земное явление.

— Так ты не торчок? — Удивленно вытаращился на него человечек, — как же ты здесь очутился, да еще со всеми манатками? А я поначалу не разобрался.

— А, — наконец дошел до неподготовленного Андрея смысл услышанного сленга, — ты имеешь в виду, не наркоман ли я? Да нет, я по другой части. А почему я сюда попал? Так кто ж его знает, я думал, ты мне объяснишь, раз ты из этой сакуаллы. Может, потому я что я мистик, внетелесник….

— Так ты духарь! — Облегченно проговорил человечек. — Рашн саньяса! Тогда понятно, тем более, не местный и не шаман. Небось в землянке живешь, Сатори дожидаешься!

— Да ни в какой землянке я не живу и никакого Сатори не дожидаюсь. В астрале я путешествую, а тут такая чертовщина творится — не знаешь, где, в каком мире и времени в следующий день окажешься. Вот теперь я здесь очутился, и поверь, мне это так же непонятно, как тебе. Объясни, кто ты такой, что это за базар наркоманский, что это за место, и вообще, что здесь происходит. Кстати, тут неподалеку, перед тем местом, где водоросли вдруг выросли, мои друзья остались. Их астральные тела в водорослях запутались, а физические как бы во времени и пространстве размазало. Лично я с таким явлением впервые встречаюсь и объяснить здраво никак не могу, хотя мистического опыта мне не занимать, и ребят, подобных тебе, я немало на своем веку повидал.

— Астральщик, значит, — пробормотал человечек. — Стремно, тем более стремно, как ты сюда попал, видно это результат того смура, который здесь с недавних пор начался. Ладно, попробуем этот вопрос совместно решить… нет, правда никакой наркоты не принимал?

— Да, нет же, далась тебе эта наркота! Тем более, ты сам, насколько я разбираюсь в медицине, внутрь весь этот хлам принимать не можешь. Не думаю, что у тебя есть желудок или вены.

— Нет, конечно, — почему-то сразу скис человечек, — без тела это — сам понимаешь, невозможно.

— Так какого же ты это фуфло гонишь? — Перешел и Андрей на соответствующую лексику, чтобы подыграть человечку. — Под центрового косишь? Тут тебе не Москва и не Питер, а местные вряд ли в системе тусуются.

— Ты понимаешь, чувак, — грустно проговорил человечек. В его тоне появилась доверительность, — понятное дело, ни шмалять, ни мазаться я не могу, и честно признаюсь, уважаю тех, кто в крепкой завязке — таких как ты, например, но, как не печально, мои профессиональные и бытийные интересы связаны с теми, кто так или иначе примыкает к системе. Но с другой стороны, и лес — моя прямая вотчина. А насчет центра — ты ж астральщик, сам знаешь, пространство у нас — штука фрактальная, мне не сложно в сей момент и в Питере и Москве очутиться — или в каком-нибудь Свято-Какашкине в Подмосковье, где торчки на дачах трескаются. Я прямым образом отвечаю и за кайф и за глюки. Сам знаешь, тут главное — сродство частот, резонанс, — наконец произнес человечек слова более «высокого штиля», — потому я и думал, что ты тоже из системы.

— Тогда, что ты в лесу делаешь? Тем более в этой глухомани! Здесь же за сто верст живой души не встретишь, я имею в виду, человеческой, — оговорился Андрей, вспомнив, что лес просто кишит всякими духами и стихиалями, — ты же, как я понимаю, именно на людях завязан, их пранушку попиваешь, — не смог он избежать соблазна подколоть человечка, — ты же, если я правильно врубаюсь, дух стихиали наркоманов?

— Не совсем, не совсем, — проговорил человечек, — конечно, я напрямую с ними связан, но если бы их вообще не было, я бы тоже без дела не сидел, жил бы как все обычные духи стихиалей, вроде Мурохаммы или Фальторы, и обменивался с миром естественными природными энергиями. А с людьми бы дело имел не со всякой шушарой, а с народными целителями, которые в лечении естественные галлюциногены используют. Или, скажем с шаманами. Я ведь дух природных растительных галлюциногенов и звать меня можешь Мескалинычем. Это, естественно, кликуха такая, настоящее имя, сам понимаешь, я никому сказать не могу. О чем это я… ах да, в последнее время в нашу психоделическую сакуаллу столько торчков въезжать стало, что только с ними дело иметь и приходится — ну и, конечно, обмен энергиями, мыслеобразами и все такое. Но это — закон природы, тут уж никуда не денешься — отсюда и мой Арго, хотя раньше я так никогда не базарил, но с кем поведешься — с тем и наберешься. А то, что мне твои стихи понравились — так не удивительно, мои торчки тоже все поголовно музыканты, поэты и художники доморощенные, но у них, как правило, туфта одна выходит, им кажется, когда у них башня едет, что они что-то конгениальное отчубучивают, но я то вижу, что все это бред сивой кобылы. У меня художественный вкус тонкий, изысканный, и то, что ты не фуфлогон какой, я постепенно начинаю въезжать.

— Ну, тут, наверное, ты не совсем прав, — польщено ответил Андрей, — обо мне говорить не будем — кому-то моя поэзия нравится, кому-то не очень, хотя я по поводу своего места в искусстве не сомневаюсь. Что же касается известных великих поэтов, тут все так — я лично ни одного большого поэта наркомана не знаю, хотя, говорят, Бодлер чего-то там принимал — так у того тоже не все в порядке с головой было. Но это скорее исключение из правил.

— Это все верно, — закивал Мескалиныч, — только люди эти — действительно гениальные — во время своих творческих прорывов совсем в другую фазу сознания входят, и в нашу сакуаллу не попадают. У них своя особая, высокая, творческая, связанная с трансмифом, а к нам только обусловленные торчки въезжают, которые только нашу информацию считывают — а она однозначно бредовая. Другое дело, когда гений наркотой подорван и талант свой загубил — тогда он уже чисто наш, но в этом случае ни на что высокое уже и не способен — только нашу лабуду считывает.

— Что же ты так критически к своему миру относишься? — Усмехнулся Андрей. — Даже как-то странно. Кстати, кличка твоя «Мескалиныч» часом не с Кастанеды срисована? Там дух пейота «Мескалито» назывался. Но алкалоид мескалин, насколько я помню, в кактусах содержится, а ты что-то там о грибах и в частности о мухоморах говорил. Так в мухоморах не мескалин, а мускарин, так что тебя, наверное правильнее «Мускаринычем» звать.

— Так меня вначале и звали, — опустил глаза человечек, — но «Мускариныч» уж больно как-то сермяжно звучит, от этого имени дохлыми мухами за версту разит, это все равно, что «Мухоморыч». А я существо утонченное, прозападных настроений, и Мескалито, о котором ты упомянул, мой не такой уж дальний родственник. А то, что я о нашем слое так неуважительно высказался, так я из разжалованных, мы и повыше небеса видали.

— Что ты говоришь! — Поразился Андрей. — Я гляжу, у вас, духов это повальное явление. Я одного разжалованного знавал — он был очень древний, и сначала являлся кем-то вроде Гермеса — богом-посланником, а потом его в домовые разжаловали. При этом, с точки зрения человеческой морали ничего плохого он не сделал, напротив, очень благородно себя повел, но нарушил какое-то там Равновесие.

— И не говори, — махнул на него рукой Мескалиныч, причем та сразу удлинилась в пару раз. — Уж это мне Равновесие! Но ничего не поделаешь, не мы его установили, не нам отменять. Чтобы вверх по слоям продвинуться, века нужны, а слететь в один момент можно. Я, правда, не в момент слетел, постепенно съехал. А в чем я виноват, меня таким сформировали!

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Андрей, — что-то ничего не слышал про формирование духов. И откуда же ты в этот слой мухоморовый залетел?

— Не мухоморовый, — поморщился Мескалиныч, — это слишком узко, а сакуалла лесных галлюциногенов. Тут далеко не одни мухоморы, тут и алкалоиды спорыньи, и дурмана, и белены, и болиголова, и белладонны, и аконита, и массы других растений и грибов. Энергия их формирует особое глючное пространство, куда торчки въезжают. Такова моя вотчина. У конопли и мака, которые в других биотопах произрастают — другой, правда очень близкий слой, ну и понятно, всякие там пейоты, веролы, аяхуаски, коки — еще дальше от нас, тем не менее, все это сфера моих энергий, влияний и интересов, и я это неким образом персонифицирую в плане формы и в плане состояний. Поэтому-то вся эта хипейщина из меня нынче так и прет — ничего не поделаешь, форма. А когда-то я был в ином слое, в слое, сформированном по образу и подобию мощных творческих вдохновений. Это ваше, человеческое детище — естественно, не целиком и полностью, поскольку вдохновение — оно свыше вам дается, следовательно вы его перерабатываете и реализуете в какое-то произведение искусства. А если образ точно найден, то формируете и духа соответствующего, который на тонком плане является отражением этого образа, не важно, поэзия это, проза или живопись. Поэтому, Бог вам подает, а вы улавливаете и формируете образ в сотворчестве, в каком-то смысле получив некоторые функции Творца. Так что, с одной стороны я — ваше детище, а с другой стороны, я сам теперь на ваше сознание влияю, и, к сожалению, далеко не лучшим образом. Но здесь, как я сказал, моей вины нет, мне творец такие тенденции задал.

— И кто же твой творец, и кого ты в этом творческом слое из себя представлял?

— Первичный создатель, конечно, был, но в дальнейшем фигура его персонажа настолько обросла домыслами, дорисовками и дополнениями, что сейчас уже не возможно сказать, кто это был конкретно. Ну а с образом, которым я был в творческом слое, ты несомненно знаком.

— И кто же это?

— Кощей Бессмертный!

— Кто, кто?! — Андрею стоило немалых сил, чтобы не расхохотаться, столь нелепо звучало это заявление.

— Что, не похож? — Усмехнулся человечек. — Естественно, теперь и не похож, но ты же астральщик, должен знать, что форма у нас, духов, вещь условная. Тем более, я теперь, считай, и не Кощей Бессмертный, считай, Мескалиныч. Но, если нравится — пожалуйста!

И заскорузлый хипок в мгновение превратился в мумиеподобного злодея с крючковатым носом и горящими, как головешки глазами, упакованного в помятые, ржавые латы, затем снова вернулся в прежний «Джинсовый образ», очевидно среагировав на мысль Андрея, что с хипком ему легче общаться, чем с какой-то консервной банкой.

— В таком прикиде, — усмехнулся Мескалиныч, — мне в этом слое проще оставаться, все же основные частоты обязывают, поэтому преобладают хипейно-грибные тона. Конечно, можно было бы косить и под какого-нибудь исламиста-асасина, или под местного кама, это тоже вполне в духе, но у каждого свои личные пристрастия.

— А знаешь, — сказал Андрей, — случайно или нет, но я тут уже две недели с приятелями по какой-то чертовщине разгуливаю. Сначала мы сюда приехали самоцветы для ювелирных поделок собирать, но теперь уже не до камней, тут бы крышу сохранить. Так вот, недавно я со своей девушкой оказался в каком-то месте — вернее — слое, где все было как в одном моем стихотворении — как будто некий творец это место с него срисовал.

— Ну, это ты себя несколько переоцениваешь, — вставил бывший Кощей Бессмертный, — скорее ты эти энергии почувствовал, и внутренним зрением тот слой увидел и описал — хотя, отчасти ты прав, своим стихотворением ты мог придать динамику, дать толчок для развития там событий. Тут присутствует прямая — обратная связь.

— Не знаю, тебе виднее, — продолжил Андрей, и вкратце описал их с Галей путешествие в стихотворное пространство.

— Окна, — пробормотал Мескалиныч, — опять эти окна, они в последнее время все чаще и чаще возникают. Я думал, они только у нас, в тонком плане появились, а выходит, и в Энрофе тоже.

— А что, — насторожился Андрей, — раньше их не было?

— Да, в том-то и дело, что не было. Кто-то нарушает Равновесие, и между сакуаллами возникают пробои, и начинается непредсказуемое смешение энергий и материй разных планов.

— Так, чего ж плохого, — пожал плечами Андрей, — разве плохо, что появилась возможность вот так путешествовать из слоя в слой, причем без всяких там астральных выходов.

— А я вот твоего оптимизма не разделяю, — серьезно посмотрел на него Мескалиныч. Андрей обратил внимание, что из речи галлюцинаторного духа в последнее время исчезли словечки из наркоманского сленга). — И сущности более высоких рангов тоже не разделяют. Ты думаешь, такой миропорядок и равновесие случайно заведены были? То что Земля и мир существуют, мы обязаны только разделению слоев. Когда-то, много тысячелетий назад, аналогичная ситуация уже возникала, и полчища демонов хлынули на Землю. Именно тогда в человеческой цивилизации Добро впервые смешалось со Злом, и частично перемешались грубые и тонкие материальные слои и разные временные потоки. Демиургам в дальнейшем, правда, удалось восстановить перегородки и отрегулировать Равновесие в новых условиях, но к прежнему Золотому веку, когда все было на месте, Земля больше не вернулась. Теперь возникает новый прецедент.

— Неужели, одно-два окна могут так расшатать мироздание, — удивился Андрей, никогда не слышавший историю появления Гагтунгра на Земле, которую в свое время рассказал Ане Варфуша. — И потом, с чего ты взял, что они только сейчас появились? Наверняка что-то такое и раньше было — тот же Бермудский треугольник или М-ский треугольник, или Шушморское урочище!

— О том, что они недавно появились, можешь мне поверить, — сказал Мескалиныч. — Меня именно в связи с появлением окон сюда и направили для разведки и блокирования… одного очень важного на Земле места — точки сборки Шаданакара. Не имею права сказать тебе, что это такое конкретно. Ну, так вот, кто в этом виноват, не знаю, в высших инстанциях мне не объяснили, а знают ли там — мне не известно. Но это явно чья-то злая искусная воля, поскольку создать такие окна чрезвычайно сложно — перегородки создавались Демиургами с учетом того обстоятельства, что некоторым силам обязательно захочется эти перегородки расшатать, как уже бывало. Чтобы создать такие окна, нужно добраться до Штурвала… тоже не могу сказать тебе, что за Штурвал такой, это секретная информация. Он тут, неподалеку расположен, и путь к нему я перекрываю. Потому-то твои дружбаны и не смогли сюда подобраться.

— Но почему?

— А в этой зоне такая причинно-информационная направленность, что они здесь через альтернативные события пропущены, и умерли — но ты не бойся — умерли только для этой зоны, но не вне ее. В их жизни произошли события, в результате которых они могли умереть: так, случайности, у каждого своё, но в результате их здесь нет, и быть не может. Практически ни один человек не может сюда явиться, здесь особая кармическая аномалия, запускающая именно летальную версию, правда в особом психоделическом состоянии аномалия выравнивается, поэтому-то я и был уверен, что ты — торчок, но теперь-то вижу, что причина в другом, ты — вестник…

— Это в каком смысле, — польщено потупил глаза Андрей. — Насчет альтернативной фатальной версии каждого из ребят — это я понял, я видел это, когда мы сюда подходили, — (Андрей пересказал то, что он видел), — и действительно, такого шлейфа, где бы возможный смертный час изображался, только у меня не было, хотя до этого двоение своего тела я отчетливо видел. Даже как-то странно, наверное в жизни каждого человека была ситуация, когда он мог погибнуть, мне кажется, и у меня подобные ситуации были. И твой вариант с торчем также не подходит, я наркотиками последний раз баловался лет 15—16 назад… хотя, один необычный напиток я принимал лет 10 назад, но его к разряду наркотиков, пожалуй, нельзя отнести (Андрей, разумеется, имел в виду Сому, добытую в далеком прошлом, но не хотел сейчас касаться этой истории).

— В том смысле, вестник, — сказал Мескалиныч, очень странно посмотрев на Андрея, — что ты пришел на Землю для некой миссии, и в альтернативных судьбах не мог умереть. С тебя эту вероятность постоянно какая-то Сила убирала, правда, какая — не знаю, этого мне видеть не положено.

— Ну, — разочарованно протянул Андрей, — это я и сам мог бы предположить. Может на мне знак какой, так ты не стесняйся, скажи, когда раньше я в астрал выходил, то у меня всякие там сущности все время пытались похитить астральный медальон, и называли его «ключом» — его мне в астрале одна светлая душа подарила. Правда я до конца назначение его так и не понял. Может ты это имел в виду? Или еще, уже когда мы в экспедиции были, то мне та же самая душа в физическом мире явилась, и привела к месту, где я нашел вот этот маленький золотой самородок, — Андрей вытащил из-под рубашки шнурок с «коронеткой» и показал Мескалинычу, — видишь какой необычной формы, словно его специально отлили. После этого вся основная чертовщина и началась. Да, кстати, почему ты вначале меня за наркошу принял, а потом в вестники записал — ведь и правда, на первом медальоне стояла надпись «астральный вестник» — вы же, духи стихиалей, должны эти вещи сразу видеть. И в чем, собственно мое вестничество состоит, и какая миссия — мне пока тоже не ясно.

— Видишь ли, — сказал Мескалиныч, — ты о нас слишком по человечески судишь. Мы в своих действиях и чувствах намного менее самостоятельны, чем вы. Если дух вначале говорит одно, а затем — другое, значит у него программа такая — мы постоянно запрограммированный спектакль играем с целью вашего обучения.

— Что за программа такая, кто вам ее разрабатывает?

— Я же говорю, мы обусловлены. В начале я видел то, что положено видеть духу моего слоя — в преломлении той энергии, которая лепит наши формы, а затем мне почему-то показали нечто большее — почему — не мне судить, мне вообще рассуждать не положено, и что я сказал, то сказал — больше ничего сказать не могу. А кто программу закладывает? Да сегодня один — завтра — другой. В настоящее время я должен подчиняться шаману одному, его Силавун зовут, он рядом с Телецким озером живет.

— Что ты говоришь! — Поразился Андрей. — Я о нем уже давно слышу, еще с Москвы. Один из тех, кто там, за зоной водорослей остался, его знает, он к нему несколько раз ездил, правда я так и не понял, чему собственно он у этого Силавуна научился. Может, ты расскажешь, кто он такой?

— Ну, — протянул Мескалиныч, — когда я буду знать, кто он такой, то не он мной, а я им буду управлять, а пока я вынужден ему подчиняться. Еще могу сказать, что он белый шаман, то есть с подземными духами дела не имеет, и конкретных людей не лечит, у него более общие задачи, например следить за Равновесием, и то, что он меня сюда прислал — это как раз связано с нарушением Равновесия. Естественно, лично я выровнять его не могу — это мне не по рангу, мое дело заглючить пространство, чтобы точку сборки от нежелательных влияний уберечь. Правда, задача моя местная, а процесс нарушения, как я понял, гораздо шире пошел.

— Да, — сказал Андрей, — все ясно, что ничего не ясно. Что такое точка сборки, это я у Кастанеды читал, но ты, очевидно, что-то другое в виду имеешь. У Кастанеды точка сборки — это нечто человеку присущее, и когда она сдвигается, человек как бы другой мир видеть начинает — очевидно, как я сейчас.

— Так все верно, — усмехнулся Мескалиныч, — у торчков она и едет, когда они глюк видеть начинают. Это как раз то самое и есть.

— Но ты ведь говоришь о какой-то зоне на Земле, здесь, неподалеку, которую ты каким-то образом перекрываешь. Кстати, на этот каньон мы полезли, поскольку нечто необычное тут обнаружить предполагали. — И Андрей рассказал Мескалинычу об истории с тоннелем Нуль-транспортировки. — Судя по всему, — закончил он свой рассказ, — как раз где-то здесь и рвануло, за несколько километров от того места, куда мы шашку кинули.

— Все верно, — закивал головой Мескалиныч, в пару раз удлинив свою шею, — это называется «пространство сбесилось» — прямое следствие тех самых окошечек.

Так это не твоя работа?

— Да нет, если мне удается хорошо пространство заглючить, тогда это хотя бы на время точку сборки от прямого попадания убережет.

— Что значит «от прямого попадания»?

— А то и значит, что туда ни посторонняя материя, ни посторонняя энергия попадать не должны, иначе Равновесие еще сильнее тряханет, и начнется цепная реакция. Она, кстати, уже идет, только ее пока сдерживать удается. А ваш взрыв мне удалось отвести в сторону, в этом и заключается искусство заглючивания пространства, иначе та самая шашка, которую твой приятель по дури в окно засунул, прямехонько в точку сборки бы и угодила. Конечно, Земля от этого бы не погибла, но серьезные неприятности быть могли.

— Да, кстати, — вспомнил Андрей, — ты так и не сказал, что подразумеваешь под точкой сборки.

— А никакого противоречия вашему Кастанеде тут нет, — пожал плечами Мескалиныч. — Кстати, он хорошую рекламу моему родственнику Мескалито сделал, а следовательно и мне… хотя в ранге Кощея бессмертного мне лучше жилось — но тут уж не до грибов, тут уж радуешься той рекламе, которая нынешнему облику подходит…

— Опять ты отвлекся, — направил его к сути вопроса Андрей, — все тебя в сторону уводит.

— Так, что же делать, я же дух галлюциногенов, я и сам в сторону увожу, а следовательно и меня самого все время в сторону косит. Это и есть та самая «глючность»… да, о чем это мы?

— О точке сборки! — В который раз раздраженно напомнил ему Андрей.

— Ах да, о точке сборки… так вот, точка сборки есть у человека, а есть и у Матушки Земли, причем не одна, правда сколько их, мне по рангу знать не положено, но одна из них как раз здесь и расположена.

— Это мне не совсем ясно, — сказал Андрей, — я понимаю, Земля — сложное, многослойное образование. Если взять всю систему миров, так или иначе связанных с локусом Земли — ее Даниил Андреев Шаданакаром назвал, — то это вообще нечто невообразимое. Но все же точка сборки, как я понимаю, должна быть у живого существа, наделенного сознанием.

— Так Земля и есть существо, наделенное сознанием.

— А, — протянул Андрей, — ты имеешь в виду нечто, как в повести Конан Дойля «Когда Земля вскрикнула»? Что где-то там под многокилометровой толщей породы находится трепетное белковое тело Земли, которое профессор Челленджер потревожил с помощью гигантского бура?

— Никакого Конан Дойля я не знаю, — пробурчал Мескалиныч, — но никакого белкового тела у Земли нет и быть не может.

— Но ты же сказал, что Земля живая. — Не унимался Андрей.

— Ты что, отупел совсем, по тайге путешествуя? — Возмутился Мескалиныч. — Так рекомендую драч зашанить, сразу воображение разыграется. Какой же ты на хрен астральщик, если понятие жизнь связываешь с белковым телом? Тогда и я, получается, не живой, а у меня, извини, отродясь белкового тела не было. Это только в русских народных сказках я в этом белковом теле, хоть и жутко худом, по земле разгуливаю и всяких Василис Прекрасных краду. Так вот, все пространства и энергии Земли, которые ты назвал Шаданакаром, и есть составляющие сознания, вернее, сознаний Земли — и никакого белкового тела. У этого сознания и системы тонкоэнергетических структур есть свои точки сборки в определенных местах Земли именно физической, геологической Земли локализованы. Одна из них здесь, неподалеку, а о других ничего не могу сказать, это не по моей ведомости. И свойство этой точки сборки таково, что она наблюдаема со всех пространств Шаданакара: откуда ни посмотри, ее можно видеть, она как бы пронизывает все пространства, а их больше двухсот. Понятно, если эту точку определенным образом двинуть, то и все пространства, а с ними и времена сдвинутся, и начнется непредсказуемый процесс — Землю начнет глючить…

— Это в каком смысле?

— А в том же, как у человека, с той лишь разницей, что глюки Земли материальны, то есть найдут свое воплощение в каких-нибудь непредсказуемых формах. Каких? Я даже загадывать боюсь.

— Это ты-то боишься, — усмехнулся Андрей, — главный специалист по глюкам?

— Ну, так мой масштаб человеческого плана, сам понимаешь, глюки Земли с человеческими несоизмеримы, как несоизмеримы последствия — для той же самой Земли. А уж какими последствиями для вас, людей, и нас, природных стихиалей, это обернуться может — об этом и подумать жутко.

— Да уж, — сказал Андрей, — небось какой-нибудь Апокалипсис, всемирный потоп. Кстати, Блаватская пишет, что Апокалипсис уже четыре раза был, и каждый раз после этого человеческая раса сменялась. Жутковатая перспектива… может ты под глюками Земли именно это понимаешь? Другое мне как-то в голову не идет.

— Не совсем, — сказал Мескалиныч, — но потопами все это, как правило и заканчивается — чтобы радикально решить проблему и избавится от виновников. Иногда, правда, в истории Земли этого удавалось избежать, и лечение проводилось другими, терапевтическими, что ли, методами. Но Апокалипсисам предшествовали именно глюки, и каждый раз — различные, какие — мне не ведомо.

— Да, — сказал Андрей, — невеселая картина вырисовывается. Ладно, надеюсь, что если Землю заглючит, как ты выражаешься, то тут уж ни ты, ни тем более я ничего поделать не сможем. Остается надеяться, что это произойдет не в ближайшем будущем. Отчасти из твоих объяснений стало понятно, что за чертовщина в здешних краях творится, и что это за окна такие. Наверное и бабочки, которые в фигуру великана выстроились — мы недавно это явление наблюдали — тоже к этим окнам и к этой точке сборки отношение имеют. Хотя, не понятно, кто это устраивает, с какой целью и, главное, что мне теперь дальше делать. В настоящее время меня судьба ребят больше всего беспокоит. Ты сказал, что они умерли только в пространственно-причинном континууме этой зоны, а за ней они как бы живы здоровы? И что они там делают?

— А ничего, идут себе преспокойно…

— Как это, идут преспокойненько, они же в зону должны давно войти, тем более там их астралы запутались.

— А весь фокус в том, что для тебя — раз уж ты сюда пропущен — время в тысячи раз ускорилось, поэтому, пока мы тут с тобой уже пару часов беседуем, они и сотой шага сделать не успели…

— Надо же, — поразился Андрей, — как это мне в голову не пришло! Я ведь с чем-то подобным встречался не так давно, тогда время тоже для внешнего мира остановилась. Но мне казалось, что эта остановка связана была с моей личной историей…. А их астральные тела как же? Они же их тела покинули.

— Да это тебе показалось, это с твоей точки зрения покинули, в астрале время размазано, а с их точки зрения — ни хрена не покинули. Все, друг мой согласно Эйнштейну…

— Надо же, — сказал Андрей, — выходит, я не случайно незадолго до этого феномен черной дыры вспоминал, там тоже нечто подобное должно происходить, если туда космический корабль начнет падать — там время как бы остановится. И здесь, значит, то же самое? А что, если я назад выберусь, то я ребят застану почти в том самом мгновении, в котором я их оставил? Хотя нечто подобное со мной уже приключалось. Кстати, а ты поможешь мне отсюда выбраться? Задача спасения мира — сам понимаешь — не в моей компетенции, будем надеяться, что это чисто местная аномалия, и конец света еще не скоро — надеюсь его не увидеть. Мне же сейчас, после нашей встречи идти вперед расхотелось. Ясно, что там впереди какая-то точка сборки находится, хотя мы рассчитывали место выхода тоннеля Нуль транспортировки обнаружить, а туда, как я понял, ни одному смертному ходить не положено. Так что мне, наверное, выбираться отсюда время пришло. Правда теперь я уже совершенно потерял ориентировку среди этих дурацких глючных водорослей. Где «вперед», где «назад» — не ясно. И даже, если я найду, где «назад» — вдруг оттуда не выйти просто так. Ты уж проводи меня, будь добр, а то, боюсь, как бы мне к тебе возвращаться не пришлось.

— Я тебя, конечно, задерживать не в праве, — сказал Мескалиныч, — тем более, раз ты сюда вошел, да еще без всякой наркоты, я над тобой власти не имею, но у меня к тебе маленькая просьба. Смешно конечно — я, да с какой-то там просьбой — да любой торчок любое мое указание безо всякой просьбы выполнил бы — причем я никоем образом на его свободу воли не замахивался бы — у него самого возникло бы желание, какое мне угодно — просто по принципу резонанса и той наркотической зависимости, которая ему по Карме отпущена. Но тебя я прошу, тем более, тебе это особого труда не составит.

— Ну, и что ты хочешь? — Посмотрел на него Андрей с сомнением. — Учти, ничего подозрительного я делать не буду, меня уже не раз заманивали во всякие ловушки. Куча времени и сил на это уходит, а мне еще ребят выручать надо.

— Ничего тебе их выручать не надо, все идет, как идет — просто вернешься, а они даже шага сделать с момента твоего исчезновения не успеют. Но сначала просьба…

— Ну, давай свою просьбу, но смотри, я человек бывалый — почувствую, если ты что задумал.

— Хочу хоть не надолго в свой бывший слой вернуться, к прежнему состоянию. Понятно, тут только кратковременный экскурс возможен, но хоть так. Ничего страшного за это время тут без меня не произойдет.

— Ну, и возвращайся, хоть навсегда, я то тут причем?

— Понимаешь, — развел сразу удлинившимися в несколько раз руками Мескалиныч, — как говорят — и рад бы в Рай, да грехи не пускают. Мне без провожатого туда путь заказан. Думаешь, если бы я мог туда свободно перемещаться — торчал бы я тут среди этой галимой галлюциноторной хрени?

— Хорошо, — сказал Андрей, — понятно, иначе какой смысл в разжаловании, но я-то чем могу помочь? Я не Господь Бог, как я могу тебя туда переправить?

— Ты не Господь Бог, — терпеливо начал разъяснять Мескалиныч, отчего его шея удлинилась вдвое и, очевидно не справляясь я тяжестью головы, по-дурацки свесилась на «испанский воротник», — но ты можешь быть проводником, у тебя есть необходимый для этого творческий потенциал, я это сразу понял, когда ты свои стихи прочитал.

— Допустим, — продолжал сомневаться Андрей, — я тебя отправлю, хоть и не знаю, как это делать — а потом, как я без тебя буду выбираться?

— Да, не беспокойся ты, никто тебя обманывать не собирается. Во-первых, я долго там все равно не смогу удержаться — энергия быстро закончится, а ты в астрале больше положенного времени тоже не удержишься. Да и потом, мы же туда с тобой вместе слетаем — правда ты в астральном теле — и я от тебя сбежать не смогу. Да, и зачем мне, я, если захочу, и сейчас от тебя смыться сумею, в моем глючном слое затеряться проще простого — сто лет днем с огнем не найдешь.

— Ладно, уговорил, — сказал Андрей, — мне тоже интересно в этот слой слетать. Правда, в подобном слое мне уже доводилось бывать, но я так понимаю: если в прошлый раз это место напоминало сюжет моего стихотворения, то теперь оно может совсем по-другому выглядеть… так что я делать-то должен?

— Да, очень просто! Войди в замок Вечности и сымпровизируй стихотворение, какое на ум там придет.

— А где здесь замок Вечности?

— Как где, еще не понял? Вот этот сюрреалистический гриб и есть.

— Ах, да, — сообразил Андрей, — забыл, что он может в каждом слое по-разному выглядеть. И правда, для глючного слоя — лучше не придумаешь. Вот только насчет импровизации — я уж не знаю, что у меня получится, я при тебе впервые сымпровизировал, где гарантия, что сумею снова.

— Да ты не бойся, здесь получится, здесь все способности — даже те, что в тебе глубоко запрятаны, обостряются. Конечно, если бы этого дара в тебе в принципе не было — тогда бесполезно и напрягаться, никакой глючный слой не поможет.

— И на какую тему я должен импровизировать? — Все продолжал сомневаться Андрей. — Учти, про Кощея Бессмертного у меня вряд ли получится. Ты уж извини, меня этот образ как-то никогда не вдохновлял, а русские народные сказки мне мама последний раз лет в семь читала.

— Да, и не надо про Кощея, ничего вдохновенного на эту тему у тебя все равно не получится, а надо, чтоб вдохновенно. Тема принципиального значения не имеет, но лучше, чтобы что-нибудь психоделическое, это будет созвучно моему нынешнему слою, а вдохновенность проложит мостик в творческую сакуаллу. Кстати, местность в духе Кощея Бессмертного мы уже там, если захотим, сформируем.

— Ладно, заметано, — сказал Андрей, — только объясни, как в этот гриб забраться… и все же, ты так и не рассказал, почему ты из Кощея Бессмертного в Мескалиныча превратился, кто тебя разжаловал?

— Да никто конкретно не разжаловал, просто поддержка ушла и трансформировался в ту сущность, к которой уже раньше тенденция была. Я ведь и Кощеем Бессмертным всякие зелья поглощал, как мне по сюжету положено. Всякие там напитки бессмертия — а это все наркота в чистом виде, правда, естественно, астральная.

— А что за поддержка такая? — Не понял Андрей.

— Покуда в народе мой образ был популярен, покуда все новые и новые безвестные авторы подпитывали его идеями, я в этом творческом слое пребывал, и горя не знал. Вернее знал, но в той мере, в какой это было в сценарии обозначено. К сожалению, я сейчас плохо помню, что там происходило, попав сюда, я утратил большую часть воспоминаний, осталась только куцая схема. Итак, прошли годы и мой образ стал терять свою злободневность, люди все меньше и меньше мной интересовались, а в последнее время русские народные сказки вообще почти никто не читает. Даже дети. Сейчас куда большим почетом пользуется какой-нибудь летающий лох Карлсон или медоман Вини Пух. В один прекрасный день энергии, которая формировала мой образ за счет человеческих эманаций, стало катастрофически мало, а поскольку моя советница и лекарь Баба Яга постоянно поила меня настойкой из мухоморов и прочих растительных галлюциногенов, то я рухнул в зону природных стихиалей, а точнее — в сакуаллу растительных галлюциногенов этой зоны. В скором времени как раз началась психоделическая революция, поэтому я, помимо шаманов, колдунов и прочих народных целителей, стал общаться со всякими цивилизованными торчками, которые основательно пополнили мой словарный запас, и я со старославянского перешел на арго. Ну вот, а недавно меня подловил шаман Силавун, а для чего — я тебе уже рассказывал.

— А как же он тебя подловил? — Поинтересовался Андрей.

— Да, очень просто. Когда я одной группе духарей, обожравшихся грибками, которые на берегу Телецкого озера шмонялись, обеспечивал глюкалы с водной тематикой — близость озера что ли тематику навеяло — Силавун незаметно в наше глючное пространство проник и раскинул там сети. А поскольку я на тот момент был рыбой с зонтиком, то в эти сети и угодил. А дальше — дело техники, их брат, шаман, обучен, как нашего брата на себя пахать заставить. А впрочем, я уже не ропщу, вахта, которую я здесь несу очень важная.

— Да, занятная история, — сказал Андрей, — так как мне внутрь этого супер-глюко-мухомора попасть?

— Да там ящичек выдвижной должен быть, ты его выдвини и забирайся туда, а дальше автоматом все произойдет.

— А получится ли, — засомневался Андрей, — я ведь не в астральном теле нахожусь.

— Да ты не заморачивайся, — махнул на него рукой Мескалиныч, — здесь же особое пространство. Торчки тоже шанить или трескаться в обычном своем теле начинают, тем не менее, их потом Бог знает куда заносит.

Андрей походил вокруг основания гигантского гриба, затем обнаружил плотно задвинутый ящичек и неуверенно подергал за ручку в виде маленького сморщенного гриба.

— Чего-то не вытаскивается. — Вопросительно посмотрел он на Мескалиныча.

— Ну, ты тормоз, — недовольно пробормотал Мескалиныч, затем его ноги удлинились, и он срыгнул с края ящика, словно на пружинках. Когда его ноги после длительного раскачивания вверх — вниз более менее приняли нормальные размеры, он подошел к Андрею. (Роста он оказался высокого, но, очевидно сохранив наследие своего славного прошлого, был худ, словно человек в последней стадии кахексии). Мескалиныч деловито подергал за ручку ящика, затем попробовал приподнять вверх, чтобы затем вытащить, как это часто бывает в шкафах отечественного производства, но ящик, хоть и довольно свободно ходил на пазах вверх-вниз, тем не менее явно застрял и не хотел выдвигаться.

— Вот блин, заржавело, — пробормотал он озабоченно, затем достал из джинсовой куртки пузырек с надписью «Конопляное масло», вылил в щель ящика, после чего благополучно его выдвинул.

— Полезай, — сказал он Андрею, — а я рядом сяду.

Они забрались, с трудом поместившись, в ящик, причем Андрей явственно ощущал материальную отчетливость Мескалиныча, к тому же от него так разило диким коктейлем лекарственных трав и снадобий, что у Андрея закружилась голова и возникло приподнято-возбужденное настроение, которое у него, как правило, появлялось непосредственно перед тем, как приходили стихи.

— Теперь задвигай что-нибудь психоделическое, — сдавленно пробормотал Мескалиныч, — тогда ящик, словно вагонетка доставит нас куда требуется.

— Объем имеет значение? — Спросил Андрей. Стихи уже рвались из его груди, хоть он пока еще даже не знал, о чем они будут.

— Главное, чтобы они были вдохновенными, а объем тогда сам себя определит. — Сказал Мескалиныч и приготовился слушать. И Андрея поперло, хоть еще минуту назад он даже не представлял, о чем будет сочинять, но так же как перед встречей с Мескалинычем, стихи полились из него совершенно естественно, и хоть и не имели прямого отношения к той обстановке, в которой очутился Андрей, были достаточно психоделическими.

ГОРОД

Я брел по видимости города

И постигал его невидимость,

Пытаясь, словно фалды полога

Оттенки давнего нанизывать.

Я раздвигал пласты истории

И, веря в вечную изменчивость,

Глядел, как внешним знакам вторили,

Стремились обрести очерченность,

Сливаясь из клочков туманного

Строений мертвенные призраки,

Как перекраивались заново

И, словно мыльные пузырики,

Бесшумно множились и лопались,

Напоминая о текучести,

Лачуги, храмы и некрополи,

Скорбя о незавидной участи.

Они вторгались в область зримого

Из тьмы веков и дня недавнего,

Их словно прошлое не приняло,

А настоящее задалило.

Они, не узнанные, высились

И через них сквозили площади,

Они пугали строем виселиц

И успокаивали рощами.

Но в мире ветреном и солнечном,

Где до заката дремлет мистика

В своем обличье мглисто-облачном

Лишь мне показывались изредка.

Так строки вех сиюминутности

Слагались в манускрипты вечности,

Где форма — временные трудности

И только Дух — оплот нетленности.

Наверное, стихи его действительно произвели впечатление где-то там наверху (знать бы на кого), поскольку сразу после того, как Андрей прочитал последние строки, ящичек въехал внутрь гриба (сидящие там еле успели пригнуть головы — вернее, пригнул Андрей, а Мескалиныч просто сморщился, укоротившись в два раза).

— Поехали! — Крикнул Мескалиныч, — и ящик, превратившись толи в вагонетку, толи в салазки, помчался с огромной скоростью.