Степь 1. Рассвет

Александр Берник, 2020

Современная русская культура – конгломерат двух абсолютно разных культур древности: славянской, со своим бытовым и религиозным наследием, и русинской, ордынской. Серия книг под общим названием «Степь» – попытка восстановить ордынскую составляющую русской культуры. Этот забытый пласт – часть нас сегодняшних. И не стоит её стеснятся, а вот гордиться не только можно, но и нужно. Первая книга посвящена зарождению, рассвету ордынской культуры – позднему неолиту. Содержит нецензурную брань.

Глава пятая. Всё что нас не ломает, делает в глазах ломающих, сильнее.

Колесница слегка дёрнулась, выводя Индру из состояния радужных воспоминаний. Он резко обернулся и не увидев у ног пленницы тревожно встрепенулся, но тут же успокоился. Она тащилась по траве на верёвке, привязанной за ногу, и была полностью голой, так как какое-то подобие одеяния что на ней было, задралось аж на голову. Пленница беспомощно, но молча брыкалась, сверкая белоснежной задницей на фоне зелёной травы, но сделать ничего не могла, так, как и руки, и ноги её были связаны.

— Стой, — тихо велел атаман возничему спрыгивая с колесницы.

Подойдя к закутанной с головой в собственные рубахи девушке, отчаянно извивающейся словно недорезанный дождевой червяк он замер, оценивая девичьи прелести со всеми причитающимися «особенностями». Затем с силой ухватил её за собранное на голове платье, зацепив вместе с волосами, и рывком поставил на ноги.

Купол тряпок комом рухнул вниз, шелестя расправляясь и принимая первоначальное положение, открывая красное от натуги и искажённое от ужаса лицо пленницы, с бешено бегающими и ничего не понимающими глазами. Волосы на голове приняли конфигурацию рыжего взрыва. Возникло ощущение что они просто встали дыбом и теперь ни в какую не желали возвращаться в исходное состояние.

Он сграбастал это расфуфыренное чудо поперёк тела одной рукой и дотащив даже не сопротивляющуюся жертву до колесницы, закинул на шкуры как мешок с рыбой. Пленница, как только грохнулась на пол тут же ожила. Рыжая нарочито шустро юркнула к борту, вжалась щуплой задницей в угол и замерла, прижав колени к груди и уткнув в них чумазую мордашку.

Она загнанным зверьком лихорадочно осматривалась, производя подобно птичьей голове резкие рывки по сторонам с секундными паузами. Наконец, подняв ошарашенный взгляд на стоящего прямо перед ней чёрную нежить с человеческим лицом, замерла провалившись в ступор. Вытаращившись до состояния максимально возможного и распахнув рот, девушка одним выражением лица умудрилась задать целую гамму вопросов. Где я? Кто ты? Что происходит? Куда меня везут? Ну и так далее и тому подобное.

У Индры в руке блеснул нож. Пленница зажмурилась, захлопывая рот с зубным лязгом. С бульканьем тяжело сглотнула и, кажется, перестала дышать в ожидании неминуемой смерти. Но он только перерезал верёвку высвобождая локти, тут же опутывая ей кисти рук, и как только она вновь распахнула глаза безразлично отвернулся будто ничего не произошло. Атаман тихо и расслаблено скомандовал возничему «Поехали», и облокотившись на противоположный борт устремил взгляд куда-то в даль…

Индра — сын коровы, и этим все сказано. Участь его была предрешена ещё до рождения. Подобные ему, как только вырастали становились либо пастухами, вечно воюющими с хищниками за стадо, либо охотниками, бесконечно где-то бродящими в поисках добычи, либо ещё какой-нибудь, но непременно грубой рабочей силой.

Коровы в отношении детей придерживались своих вековых речных традиций. Малышня находилась под постоянным присмотром мам, а как дети достигали подросткового возраста, то из-под этого контроля начинали уходить. И чем старше, тем дальше.

Как таковой единой мужской артели во главе с атаманом, что, по сути, и обеспечивала какое никакое воспитание и контроль ватаги у арийцев не было, а хозяину коровника и «завхозам» учить"живые вещи"чему-либо даже возбранялось их культурой. Единственное что хозяева жизни от них требовали — это безропотное подчинение и нескончаемую работоспособность.

Только когда мальчик достигал пятнадцатилетнего возраста его определяли к той или иной мужской группе для обучения какому-нибудь делу и работы на благо рода. Притом в первую очередь работы, а уже по мере её выполнения параллельного обучения. Но иногда не расторопные хозяева и этого не делали, особенно если не контролируемое рождение просто «заваливало» коровник никому ни нужным потомством.³⁰

Ватаги при арийских поселениях создавались сами собой и сами себе были предоставлены. Иногда в некоторых складывалось подобие бабняка с большухой, эдакой старшей по коровнику, бравшей ватагу под контроль, но это случалось редко. Ватага Индры как раз оказалась в положении бесхозности.

Хозяин в конце концов подарил его одному из своих официальных сыновей от первой жены. В коровнике этот «мажор» появлялся довольно часто, но не для того, чтобы за ним следить, а для того… — ну вы поняли. Пацанская ватага ему вообще ни во что не упёрлась.

Лишь в определённый сезон года о ней вспоминал, когда использовал пацанов для сбора мухоморов в лесах в промышленных масштабах, ну и так изредка по мелочёвке, притом он не опускался до личного присутствия при постановке задач, а давал поручение охране. Его молодая жена, официально назначенная большухой вообще была только один раз при представлении, и больше носа туда ни разу не показала.

К тому времени, когда Индра достиг возраста перехода в работники, его ватага, да и весь его родной коровник оказался попросту забыт и брошен на произвол судьбы на самовыживание. Их никто не кормил, никто не снабжал, никто не охранял.

Почему так произошло никто не знал. Просто в один прекрасный момент заболели семьи охранников, скорей всего отравившись. Сдохли все до одной собаки. Мажор в одночасье перестал появляться. Всё говорило, что их списали как вредных и заразных посчитав вымершими.

Индра тогда даже не задумывался ни о причинах всего происходящего, ни о последствиях. Ему никто ничего не объявлял, никто ничего не объяснял. Просто бросили коровник и всё. Хорошо, что не сожгли. Хотя наверняка сынок доложил папаше о заразе и ликвидации их дальнего коровника, ничего при этом не сделав. Это было как раз в его стиле, никчёмного и трусливого ублюдка.

Небольшое поселение, затерянное в лесу достаточно далеко от города, оказалось в бедственном положении. Сам Индра, к тому времени став атаманом ватаги вынужден был взять процесс выживания в свои руки всех тех, кто остался в селении, ни умер от болезни и голода, и не сбежал как это сделали взрослые пастухи и охотники.

Будучи уже переростком, как и весь ближний круг ватаги, пользуясь полным отсутствием контроля со стороны, Индра развил бурную деятельность, соответствующую своему бунтарскому возрасту. Он не только был физически силен не по годам и натренирован старым папашей как человеко-зверь, но и по-своему умён, правда с несколько патологическим уклоном. Ум не затуманенный морально-этическим мусором был сконцентрирован на культе силы.

Он с пацанами сделав мастерский подкоп в хранилище Сомы в родном городе его папаши Мандалы, регулярно таскал оттуда жреческую заначку божественного напитка, и как результат, вся раскаченная исключительно в силу ватага подсела на это агрессивно действующее пойло, увеличившая культивируемую силу в разы.

В один прекрасный момент они превратились в хорошо организованную малолетнюю банду, нагоняющую страх и ужас на всю округу, с которой, как ни странно, никто из городских высокородных арийцев не боролся. А всё потому, что он не безобразничал под стенами своего города, прекрасно зная волчий закон — у дома ни охотиться. Страдали территории соседних городов, что в принципе было выгодно руководству Мандалы. Поэтому его решили до поры до времени не трогать, хотя и старались приглядывать.

Это банда с лёгкостью подмяла под себя соседние ватаги до кого смогла дотянуться, кого-то «прибрав» в свои ряды, на остальных наложив негласную дань на содержание родного коровника, находящегося на их иждивении.

Постепенно подпольная власть молодого Индры в определённом округе поселений стала безоговорочной и это ему очень нравилось. Он уже тогда почувствовал себя"царём горы". Вся территория вокруг их захолустного коровника превратилась в своеобразное минное поле. Она была усеяна силками, хитроумными ямами-ловушками, поставленными на крупного зверя, в том числе и на человека. По всюду соорудили непролазные завалы с проходами только для знающих. В общем, бывший некогда коровник превратился в неприступную крепость.

Женщины, некогда числившиеся коровами и в одночасье став свободными сорганизовались, выбрав старшую и разделив между собой права и обязанности. Захватили жреческие плантации, где устроили свои огороды. Плюс к этому целое специальное подразделение ватаги из молодняка занималось охотой и рыбалкой.

И это, к сожалению, были единственные добропорядочные деяния, совершаемые банда. Основным источником благосостояния Индры был всё же грабёж. Банда вышла на кровавую охоту. Но новоиспечённому главарю хватило ума не «пакостить» в землях Мандалы, а направить всю свою преступную деятельность на соседей.

Вскоре другие арийские города почувствовав в этом молодняке нешуточную угрозу, довольно большими силами устроили на Индру откровенную облаву. Он был вынужден сначала затаиться, а затем и отказаться от вылазок к соседним городам, переключив своё внимание на речников, за которых арийцы даже не подумали бы заступаться. Пусть те проживали значительно дальше, но так оказалось ни только спокойней, но и гораздо выгодней.

Добыв охотой волчьи и медвежьи шкуры и сшив себе добротные маскарадные костюмы, они поначалу принялись проводить целые хитроумные операции по уменьшению поголовья «речного» скота, устраивая все, как деяния лесных хищников. При этом ни разу не попались, умудряясь обманывать ушлых звероловов и пастухов.

И наконец, в один прекрасный день атаман с ближним кругом опоенные наркотиком во время очередного рейда за мясом, нечаянно наткнулись на караван с продовольствием, который артельные мужики из Страны Рек везли в город на обмен и продажу. Притом малолетние бандиты не просто ограбили обоз, а поубивали сопровождающих, спрятав все следы их существования.

Дело было не мыслимое, но подумав, атаман пришёл к выводу, что они и так гои и терять им бесправным уже просто нечего, Индра решил действовать по-звериному жестоко, сам по локти вымазавшись в человеческой крови и замарав ею всех приближённых, что резко сплотило молодчиков.

Первая пролитая кровь прошла абсолютно безнаказанно. Может речники со временем и хватились пропавшего обоза, даже наверняка хватились, но Индра об этом ничего не знал. Безнаказанность породила вседозволенность, и охота на обозы с речниками приняла регулярный характер.

В одном из очередных рейдов шайка Индры вышла в район баймака, где когда-то повстречался с маленькой рыжей бестией. Как ни странно, но эта девчонка глубоко запала ему в память. Его давно подмывало «погулять» в эти места, но что-то постоянно останавливало. Постоянно перенаправляло его бурную бандитскую деятельность в сторону.

Оставив отряд в стороне от загона готовиться к импровизированной «волчьей» охоте, он ничего никому не объясняя, в одиночку, незаметно прокрался в стойбище бабняка. Индра понимал, что это было глупо с его стороны, но молодому мужчине нестерпимо хотелось во что бы то ни стало её увидеть.

Он сам даже не мог себе объяснить эту непонятную, щемящую где-то в сердце тягу, буквально тащившую его за шкирку. Он пошёл один, потому что боялся в этом признаться хоть кому-нибудь. Атаман задыхался от неловкости и стеснения перед пацанами, а вдруг кто из них узнает о его слабости, такого сильного, властного и непоколебимого в своих решениях, что может в одночасье разрушить весь его авторитет.

Индра внутренне разрывался. Желание видеть её и не желание, чтобы об этом кто-нибудь узнал, буквально разваливало на части его крепкое натренированное тело. Всё валилось из рук. Невероятным усилием воли он удерживал на лице видимое спокойствие, давая последние указания.

Отряд остался ждать, а он ушёл, наиграно спокойно и беззаботно будто пошёл в кусты отлить. Но как только скрылся за очередным холмом, густо покрытым высокой травой и редким кустарником, перешёл на бег. Сердце отчаянно колотилось, лицо пылало огнём, мурашки вспыхнувшего азарта бегали по всему телу. Эйфория топила разум, и он захлёбывался в упоении ею.

Нашёл её сразу, как только добрался до края огородов. Она, вместе с такими же девчонками непринуждённо задрав щуплую задницу к небу весело занималась полевыми работами. Что-то девушки там со сноровкой щипали на грядках, выбрасывая в проходы, сопровождая нудный процесс хихоньками и хахоньками.

Индра особо не прислушивался о чём они там говорили и по поводу чего смеялись. Он был буквально очарован ею. За какие-то две осени девочка преобразилась как по волшебству. Огненно-рыжий цветок распустился и превратился в очаровательную, соблазнительно манящую к себе девушку. Уже непросто симпатичную, а до умопомрачения красивую.

Одна из тружениц видимо на что-то обидевшись, выпрямила спину и дурашливо бросив в рыжую красавицу выщипанной травой назвала её по имени. Именно тогда любуясь её красотой, он неожиданно ещё и узнал, как её зовут. А звали это обворожительное создание божественно-небесным именем, — Утренняя Заря. Да, подумал тогда Индра, её и не могли назвать никак по-другому. Она самая настоящая утренняя заря, величаво прекрасная, божественно чистая, ласкающая своим нежным взором всю землю в предшествии дня. Она и есть, самая настоящая богиня утренней зари.

На обратном пути пребывая в радужных мечтах и в состоянии опьянения от первой в своей жизни влюблённости, потеряв всякую осторожность он неожиданно напоролся на артельный заслон, что обходил лесом загон метя территорию и отпугивая хищников.

Их было трое и с ними две здоровые собаки, которые его и выловили. Не понятно, что подумали мужики про арийского подростка на своей земле, но натравили собак, не задумываясь и помогая псам били по-настоящему, даже не спросив кто такой и что тут делает. Только когда Индра, забитый до полусмерти и истерзанный псами перестал сопротивляться, потеряв сознание, мужики бросили его подыхать, решив видимо таким образом подбросить падаль на прокорм волкам, чтобы те лишний раз не лезли к стаду.

Но сын отца-зверя, закалённый побоями с детства, оказался на редкость живучим. Индра, придя в себя добрался до отряда только к вечеру в виде окровавленного куска мяса вперемежку с огрызками одеяния. Ватага отступила в ночной лес, ничего ни этой ночью, ни следующим днём не предпринимая. Отлежавшись, атаман ничего никому не объясняя велел тащить его в логово. Злопамятный атаман затаил на этот баймак кровную обиду, но набег на его стада в будущем больше ни разу не предпринимал.

В это время во всём обжитом ореоле двух соседствующих культур сложилась напряжённая ситуация с территориальным вопросом. Арийцы испытывали никем не контролируемый демографический бум. Хозяев, истинных арийцев становилось всё больше. Вырастали законнорождённые дети, отпочковывались от родителя и формировали свои семьи со всеми причитающимися атрибутами, с семейными пирамидами, стадами скота, в том числе и женского.

Но для этого требовалась дополнительная пустая земля, а её уже не хватало. Крупные водные артерии и прилегающие к ним земли были заняты жителями Страны Рек. Речники благодаря комфортно обустроенной и продуманной системе деторождения так же плодились с завидной регулярностью, и так же при избытке рода дробились и отпочковывались, занимая любые пустующие земли вдоль рек.

Но сложность их расселения заключалась в том, что древней автохтонной культуре была нужна только река, а занимать пригодную для жизни территорию, но без рек, они не могли согласно вековым устоям и религиозным предрассудкам. И если по началу те и другие жили компактно, отдельно друг от друга, то в это время большое количество новоиспечённых арийцев двинулось на поселение в некогда буферные регионы, и их соседство переставало быть мирным, так как стали неизбежные столкновения различных культур и на бытовом, и на политическом уровне.

У арийцев в результате Великого Потопа на Море-Океане остались представители только пяти народов из семи, а значит пять верховных жрецов. Народы были неравнозначны ни по количеству населения, ни по влиянию городов, тем не менее им удавалось сохранять некое единство, хотя и не без трений.

Речники объединялись более устойчивой вертикалью власти, на вершине которой стоял род, выбранный общим сходом всех родовых атаманов. Выбранный атаман был живым воплощением трёх природных Начал, трёх общностей мироздания. Он обладал волшебными реликвиями и почитался как трёхголовый змей земли, воздуха и воды.

С одной стороны, выборность единого руководителя давало устойчивость общественной системы, её относительную консервативность и вместе с тем моноустремлённость в развитии, базирующуюся на вековых традициях и передаваемых по наследству устоях предков. Но с другой, повышенная плотность населения на определённой территории накапливала напряжённый потенциал в межродовом противостоянии кланов, становившихся все многолюднее, а благодаря недоброму соседству с арийцами, ещё сильнее и агрессивнее.

Таким образом росло напряжение в среде арийцев, росло напряжение среди речников, росло напряжение в отношениях между обеими системами. До поры до времени конфликты удавалось сглаживать путём прямых контактов между представителями двух верхушек. Традиционно существовали праздничные дни как у арийцев, так и у речников, на которых собиралась знать с обеих сторон и на этих встречах удавалось решать конфликты миром, но с каждым разом это становилось сделать все труднее и труднее.

Если первоначально арийцы во многом зависели от решения вождя Страны Рек, то со временем все поменялось в точности на оборот. Превосходство арийцев и в людской массе, и в технологической составляющей, в том числе и военной, которую речники просто не имели за ненадобностью, поставили коренных жителей в подчинённое положение, прося защиты у «отцов народов» от бесчинства их же подданных. С одного из таких арийских праздников — Трикадрук, с массовым возлиянием Сомы, в жизни всей огромной степи наступил новый поворотный момент, переломавший и судьбы, и жизни очень многих.

Минула верхушка лета. У речников отгуляла, отплясала, от стонала Купальная седмица. Впереди предстояла заключительная пьянка бабняка — Кузькина Мать. Мужиков и пацанов от баймаков как ветром сдуло. Вал, он, конечно, мужицкая Общность главный в Троице, но и Вседержитель от пьяных баб и в столь разгульный праздник норовит куда-нибудь подальше заныкаться.

У арийцев именно в это время проходил их главный праздник, — Трикадрук. Вот туда-то речное мужское население в гости и подавалось в полном составе. Коровьи дети от мала до велика уже ни один день таскают мухоморы к городу. Кучи навалены только перетаскивать успевают. Кто таскает, кто трёт, кто жмёт, кто варит, кто разливает и оттаскивает. Кто-то уже сырых грибочков наелся, кто-то отвара напробовался. Шум, бедлам, всеобщее веселье. В общем полный праздничный кавардак. Одно слово — Трикадрук.

Недалеко от городских построек почти в чистом поле выросло новое пёстрое поселение, состоящее из повозок: крытых и обычных. Шалашей самых разнообразных: от простых веточных до причудливых, матерчатых. Шатры красовались крытые шкурами. Всё вокруг разноцветное и яркое.

Это были три особых дня, когда многое разрешалось. Здесь и меняльные базары, и различные игрища на любой азарт, на любой достаток. Каждый породистый ариец выводил на гулянку всю свою семью, чуть ли не в полном составе выставляя напоказ. Кроме развлечений устраивали торги, мены. Повсюду по рукам сверкало золото. Откуда оно взялось у арийцев, да ещё в таких количествах. Загадка. Много здесь было и соседей речников, что шли на праздник тоже не с пустыми руками.

Меж двух холмов в низине, был самый «главный» аттракцион — мордобойня. Именно там на этом импровизированном стадионе обосновалась знать, как арийская, так и речная. Попасть туда простому смертному было не просто, так как место охранялось городскими войнами сплошной цепью по кругу.

Там гостевая и местная знать обделывали свои дела, просматривая параллельно зрелище. Верховный Жрец со своим приближением устроился вместе с Верховным Змеем речников, так же имевший при себе ближний круг у самой площадки для выступлений и явно вели политические переговоры.

Судя по маханию рук и резвости телодвижений переговоры проходили тяжело и явно друг друга не устраивали. Но посохи власти в левых руках не шевелились, продолжая стоять вертикально как вкопанные несмотря на дёрганье их хозяев. Это говорило, что ничего экстраординарного не происходило. Верховные просто торговались как жадные торгаши на базаре, и никто друг другу не уступал, но и палку не перегибал. Всё пока происходило в рамках «дипломатического протокола».

Рядом с ними за спинами стояли их приближенные. В тех рядах царило спокойствие и даже некое безразличие к спорщикам. Они хоть и выглядели скучающими, но нет-нет да поглядывали друг на друга недобро, как бы ни с того ни с сего припоминая старые обиды на противоположную команду. Хотя со стороны, знающим людям было понятно, что сегодня дело до драки не дойдёт. А жаль.

Тем временем совсем рядом с дипломатическим рандеву, на выровненной площадке, усыпанной просеянным речным песком, проходили захватывающие состязания, на которые спорящая верхушка и их охранение в пол глаза поглядывали, а то и бросали свою дипломатию и принимались болеть как заправские фанаты.

Каждый хозяин жизни, а здесь в низине праздновали только такие, считал своим долгом чести выставить на ежегодные соревнования отборных бойцов, специально для этих боёв, откормленных всякой суеверной дрянью, намазанных и опоенных колдовскими отварами. Бойцы были натасканы по секретным методикам, что хранились каждой семьёй в тайне, ибо победа в турнире была в высшей степени престижна.

Нет, в прямом смысле слово мордобоя там никакого не было. Было все чин по чину, по векам заведённым правилам. Всё было разложено по полочкам и по категориям. И называлось это рукопашное состязание бойцов голыми руками — боротьё.³¹

Боротьё качественно отличалось от кулачных боёв³² речников и тем более от обычных драк,³³ то есть настоящего мордобоя. Существовало несколько разновидностей этого действа, но на Трикадруке культивировались только два. Первый в схватку (в охапку) и второй на поясах.

В первом бойцы, раздевшись до голого торса обхватывали друг друга руками в замок. Одну руку закидывали на плечо противника, другую просовывая подмышку и обнявшись таким образом в ритме танца под ударно пищащую музыку, старались опрокинуть соперника на спину уложив его на лопатки. При боротье на поясах оголяться было не обязательно. Там красота мужицкого тела не имела значения. Соперники хватали друг друга крест-накрест, держась за чужой пояс и так же, как и в первом случае вертясь и подскакивая, старались повалить противника на спину, непременно оказавшись сверху.

Бойцов имели как хозяева праздника, так и гости. Притом гостями состязаний были не только речники, но и борцы из других арийских городов. Контингент представительства зависел от значимости города в арийской иерархии, и призовых. Но как вы понимаете, одно другому соответствовало.

Правила турнирной сетки были просты до безобразия, без какого-либо жребия. Сначала каждый гостевой ариец схватывался с речником. Проиграл — выбыл. Это был первый тур, так сказать отборочный. Затем начинался второй. Победители первого тура схватывались с городскими. Когда чужие заканчивались, начиналось основное боротьё. Местные брались за своих, и до тех пор, пока не оставался один, объявляемый победителем со всеми причитающимися привилегиями как ему лично, так и его хозяину. Борцы Мандалы были лучшими, поэтому как правило разыгрывали приз только между собой.

Индра, как и любой пацан в его возрасте никак не мог пропустить столь грандиозное событие, каким был Трикадрук. Мало того, что его ватага в былые времена самым непосредственным образом принимала участие в его подготовке, ибо сбор мухоморов изначально являлся основной обязанностью ватаги, пропустить праздник где Сома лилась рекой, он, как ярый почитатель её волшебных свойств был не в состоянии.

Приняв что называется на грудь чарочку ещё в отцовском хранилище из старых запасов и приведя себя в приподнятое настроение, атаман в окружении своих громил прохаживался между обозов и шатров, с явным желанием до кого-нибудь докопаться, и лишний раз кому-нибудь набить морду, походу самоутверждаясь. Только сверстники или где-то рядом по возрасту, ещё издали завидев его, прятались. Уж больно хорошо этот беспредельщик был известен местным.

Народ вокруг представлял собой сошедший с ума улей, где все как один шумели и веселились. Индра не шумел, не веселился. Кулаки чесались, но почесать было не об кого. Пройдя обозное стойбище и не встретив подходящий предмет для своих скромных притязаний, он вышел на цепь воинов в красных накидках, охранявших хозяев жизни с главной турнирной площадкой.

По правде сказать, цепью это назвать было уже нельзя. Охранники, как и все причастившись к божественной Соме эту цепь само ликвидировали. Один сидел, тупо смотря прямо перед собой ничего не видя. Двое чуть в стороне валялись на траве, почему-то в обнимку, а с другой стороны от сидящего, троица, пошатываясь и держась за плечи друг друга о чём-то громко дискуссировали заплетающимися языками.

Индра с пацанами, ни обращая никакого внимания на это смехотворное охранение не останавливаясь прошёл внутрь оцепления к дорогим и пёстрым шатрам. Здесь он ещё не был ни разу. Было любопытно чем живут такие, как его папаша и ему подобные. Тем не менее, несмотря на простоту, с которой они сюда попали, близко к арене подходить побоялись, а устроились на ближайшем холме возле кустов, откуда был великолепный обзор как на стадионе.

На песочном ринге тем временем шёл очередной бой. Два здоровенных мужика с оголёнными торсами натужно и жалобно мыча и покряхтывая крутились в замысловатом танце. Индра, оставив пацанов смотреть зрелище, ради которого они в принципе сюда и пробрались, с наигранным спокойствием чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, направился вниз к одному из приметных пристанищ отцов города.

Атаман сразу узнал шатёр своего отца по характерным знакам, вышитым на полотне в большом количестве, и был уверен, что в нем есть Сома. Лучшая Сома какая только была на этом празднике.

Тот небольшой пай, что он принял ещё в городе, придавший ему изначально временный кураж постепенно выветрился и ему срочно требовалось пополнить запасы волшебного напитка, дающие ему эйфорию восприятия и такое желанное чувство всесильности.

Индра нагло, никого не скрываясь, пройдя мимо нескольких нарядных шалашей и шатров, где суетились простые люди, обслуживающие празднование высокопоставленных горожан, целенаправленно двигался к цели.

Никто его ни останавливал, ни задерживал и даже ни разу не окрикнул. На идущего вразвалочку по своим делам молодого и ни плохо одетого мужчину вообще никто не обратил внимание. Именно на это и рассчитывал Индра, следуя меж привилегированных шатров с наглым и спокойным равнодушием, состроив пренебрежительное выражение на лице.

Он подошёл к отцовскому шатру и не останавливаясь прошмыгнул внутрь, мимо копошащихся у входа мужиков, будто так и надо. Атаман, конечно, сильно рисковал наткнуться на кого-нибудь из папашиного рода, кто мог бы остановить чужака или по крайней мере привлечь к нему внимание, но его несусветная наглость позволила пройти все препоны как раскалённый нож сквозь масло.

Большая медная бадья, наполовину заполненная вожделенным напитком, стояла прямо у входа. В глубине шатра он боковым зрением заметил сидевших на траве и копошившихся в небольшом деревянном ящике двух мужчин, но Индра, находясь уже в не адекватном состоянии всепоглощающего желания, попросту наплевал на их присутствие. Находящиеся внутри взаимно проигнорировали наглеца.

Нарочито медленно подняв большой черпак, которым Сому разливали по более мелким сосудам, зачерпнул его полным и залпом, не отрываясь и обливаясь через край, большими жадными глотками осушил его весь до дна, и так же спокойно повесив черпак на место вышел из шатра, вполне довольный собой.

Отойдя чуть в сторону остановился и прислушался к ощущениям, и удовлетворённый тем, что процесс пошёл как положено по накатанной, столь же спокойно, не торопясь направился обратно, намереваясь воссоединиться с пацанами, как вдруг увидел его.

Светлые пакли волос утянутые назад толстым белым шнуром образовывали нечто похожее на конский хвост за спиной. Глубокий уродливый шрам на лбу через левую бровь и до бешенства знакомая татуировка на обеих щеках в виде двух ветвистых молний. Это был он — его обидчик по жизни. Тот самый речник что с парой разъярённых мужиков с такими же озверелыми собаками избили и порвали его как тряпку, бросив подыхать в лесу.

И тут по мозгам ударил гонг. Здравствуй Сома родная. Вражина был одет не плохо, но ни шикарно. Это говорило, что он не был представителем элиты. Скорее всего охотник являлся одним из охранников свиты речного атамана. Он стоял с раскрытым ртом в пол оборота, смотря в сторону боротья. Притом стоял совершенно один.

Судьба штука странная, и странность её в первую очередь заключается в удивительном подборе мелочей, в совокупности дающих такую умопомрачительную комбинацию событий, что даже при всём желании со старанием, специально повторить её в следующий раз просто не получится.

Приход от Сомы ударил в голову в нужный момент. Ни раньше, ни позже. Ненавистный враг, превратившийся в последнее время уже в самый настоящий ночной кошмар и преследовавший Индру во снах, стоял перед ним один и беззащитный. Большой медный нож воткнутый в висевшую тушу наполовину искромсанного лесного козла абсолютно непонятным образом оказался в руке атамана будто кто вложил сознательно.

Вспышка ярости, затуманившая рассудок. Прилив бычьей силы в мышцах, полное наплевательство на себя и мир вокруг. Звериный прыжок вперёд. Удар с лёта. Широкое лезвие мягко влетает в горло и проскользнув между шейными позвонками прошивает его насквозь. Вот вам ещё одна, казалось бы, мелочь. Но попасть ножом именно так, да ни в жизнь больше не получится хоть утыкайтесь.

Тут же рывок в сторону и остро наточенное лезвие распарывает шею, орошая всё кровавым фейерверком. Тело поверженного речника бесформенным мешком рушится к ногам победителя. Отрезанная голова отбрасывается на спину удерживаясь на ошмётках жил и коже.

Индра смутно вспоминал потом все произошедшее, но почему-то отчётливо запомнил именно этот момент. Ему казалось в высшей степени несуразной эта недорезанная голова. Всё его тогдашнее сознание просто вопило, что эта неправильность не должна была быть, и эту висящую голову надо обязательно дорезать во что бы то ни стало.

Атаман накинулся на труп, и с диким звериным рыком, отчаянно торопясь будто от скорости его действий завесила сама жизнь принялся отделять голову от туловища, ухватив засаленные патлы свободной рукой, стараясь оторвать эту гадость.

Наконец удаление ненужной части тела завершилось полным триумфом, и он с каким-то несвойственным ему омерзением швырнул её по склону как нечто до безобразия противное. Голова покатилась вниз весело подпрыгивая, а Индра стоял залитый кровью с ног до головы и с каким-то неописуемо радостным облегчением любовался тем, как она катится, катится, катится…

Дальше в памяти был провал. Он не помнил, что происходило. Как на него навалились мужики, как били и выворачивали руки, пинали по всему куда попадали, как тащили его полудохлую тушку волоком за волосы. Сома, замешенная внутри с адреналином, вырвала его сознание за пределы реальности и суеты обыденности, перенесла в причудливый мир фантастически нереальных образов и сновидений, откуда он ни в какую не хотел выныривать обратно в ненавистное настоящее.

Наступило всепоглощающее спокойствие, граничащее с предельным безразличием ко всему при полном отсутствии чувствительности. Перед взором медленно плавали расплывчатые контуры нереальных существ радужно переливаясь. Было очень красиво и завораживающе. Звуки приглушённые и мягкие журчали, убаюкивая как вода. Тело стало лёгким и воздушно невесомым. Плавающие радужные образы постепенно приобретали очертания кудрявых облаков, над которыми парило его сознание, отчего-то радовавшиеся как ребёнок.

Затем среди сказочных облаков, имевших почему-то солоноватый привкус начали проступать контуры какой-то мерзкой рожи. Сначала она формировалась из тех же облаков, где он парил, но постепенно небесные бело-розовые кудри, составляющие морду, становились серыми. Контуры темнели, темнели пока не стали почти чёрными.

Вот чётко проступили взбешённые глаза, залитые кровью, что-то кричащая пасть с чёрными пеньками обломанных и сточенных клыков. Наконец, страшная морда проявилась полностью. Вся испещрённая татуировками, переплетающимися с тёмными как ночь живыми волосами, извивающимися глистами в панике в некий единый клубок бесформенной и причудливо шевелящейся паутины.

В мозгах вновь раздался гонг тревоги. Какая-то сволочь выплеснула ведро холодной воды на воспалённую голову сломав внутреннюю картинку, но не вернув его в реальность. Индра отчётливо понимал, что находится в каком-то другом сне, хотя запомнил этот момент так же отчётливо будто это было наяву. Утерев сухую наощупь воду с лица, он увидел перед собой чужой мир — мир страха и ужаса.

Перед ним в воздухе висела жуткая нежить, заставившая обмочить атамана штаны. Необъяснимый панический страх охватил Индру, считавшего, что уже ничего в этой жизни не боится, в мгновение подкашивая упрямые ноги и роняя несгибаемого пацана на колени. Ко всему этому неожиданно почувствовал нестерпимую боль во всём теле, заставившую его пронзительно вскрикнуть.

Монстр приблизился и что-то грозно проорал нереально низким не человеческим рыком, тыкая в окровавленную грудь Индры огромной золотой дубиной, ослепившей своим блеском и резанувшей по глазам нестерпимой болью. Атаман зажмурился, но вместе с тем от этого в разуме будто что-то щёлкнуло, переключая его на знакомое восприятие своего не весёлого детства.

Вспыхнула тупая и ни с чем не считающаяся ярость. Страх сдуло как пёрышко сквозняком будто его и не было секунду назад. Бычья сила до этого где-то прятавшаяся вырвалась на свободу и мгновенно разлилась по телу. В один миг Индра рванулся с колен вперёд, совершенно не ощущая никакой боли, выскальзывая из чьих-то слабо удерживающих его рук и перехватывая дубину нежити у основания.

Продолжая движение вперёд и разворачиваясь всем корпусом, он легко оттолкнул чудовище плечом при этом завладев сверкающим оружием и тут же со всего маха врезал золотой палицей страшилищу по его уродливой башке. Индре показалось, что нежить от удара как кол в землю вошла, но толи вошла туда не полностью, толи просто осталась сидеть, завалившись на какую-то преграду.

Атаман ударил ещё. Морда нежити брызгая чёрной кровью потеряла свои очертания и так же как в прошлый раз в сознание вонзилась мысль о неправильности и несуразности этой головы на раскормленном туловище, и он с остервенением принялся молотить по ней что было дури, стараясь во что бы то ни стало отбить к маньякам эту лишнюю часть тела от мешка с говном надетого в шкуры.

Что-то хватало его за руки, за ноги, вцепилось клещами в горло, не давая ни только выплёскивать разбушевавшиеся эмоции криком, но вообще дышать. Что-то невероятно сильное мешало ему выполнить его великое предназначение в очищении этого мира от неправильности. Он дёрнулся изо всех сил вырываясь из вцепившихся в него липких пут, потеряв при этом дубину и рубаху, но с неимоверным трудом всё же выскользнул, подскочил к уродливой недобитой как он считал нежити и беззвучно оря осипшим горлом, что было мочи принялся отрывать ненавистную голову голыми руками. Затем резко наступил мрак.

Вынырнул он из этого кошмара связанный по рукам и ногам с мешком на голове трясясь на телеге, мерный скрип колёс которой не позволял усомниться в транспорте передвижения. Первое что пришло в раскалывающуюся голову, это не дающее покоя непонимание: оторвал он ту сволочную башку или нет. Стало даже обидно за то, что не помнил этого момента. Даже какая-то злость на себя проскользнула.

Ехали долго, но он не видел куда. Наконец послышался человеческий гомон со всех сторон, что по мере приближения к нему усиливался. Резанул по ушам пронзительный женский вопль отчаяния, переходящий в безудержное рыдание, а следом на бедные уши Индры обрушился шквал бабьего хорового рёва с причитаниями. Телега остановилась.

Индру долго никто не трогал. Все были чем-то заняты в стороне от повозки, где он лежал. Когда с головной болью свыкся, понял, что болело абсолютно всё. Чуть позже бабьи вопли стали дружно удаляться в сторону. Тут наконец занялись пленником. Его грубо схватили за ноги и сбросили с телеги.

Индра соскользнул с повозки и ударившись о землю взвыл от нестерпимой боли во всём теле. После чего схватив его за ноги потащили по буграм или камням как ему казалось, не останавливаясь брякая волокушу головой о неровности. Атаман терпел, сколько мог, но довольно быстро от болевого шока потерял сознание, превратившись в мёртвое и уже ни к чему не чувствительное тело.

Индра был вынужден прийти в себя после кадки холодной воды, вылитой на голову в мешке. Его уже никуда не тащили. Он просто лежал на земле. Сильные руки резко подняли, припечатывая спиной к чему-то твёрдому. «Дерево», — подумал тогда атаман.

Это в какой-то степени подтверждали дополнительные верёвки, обвившие всё его тело с ног по самое горло, приматывая к вертикальной опоре что была за спиной.

Мешок сорвали, да так грубо что бедолаге показалось ему голову оторвут вместе с этой тряпкой. Всё это мучители проделали в полном молчании. Сквозь прикрытое веко ударил яркий солнечный свет. Не успел Индра разомкнуть единственно способный открыться глаз, как почувствовал на лице свежесть разлетающихся брызг от смачного плевка одного из притащивших и вязавших мужиков. Он всё же успел разглядеть прежде чем зажмуриться, что это были речники.

Сделав своё дело «волочители», «вязатели» и «плеватели» скрылись из поля зрения пленника, и он с великим трудом разлепив свой единственный не до конца ещё заплывший глаз разглядел перед собой речной пейзаж. Как он догадался его привязали не к дереву, а к столбу, вкопанному на площади какого-то баймака у самого берега реки, широкую гладь которой он в данный момент и лицезрел перед собой. От такого большого объёма воды перед глазами и мягкий шелест набегающей на берег речной волны, простое желание пить превратилось в мучительную и нестерпимую пытку жаждой. Голова разламывалась.

Только сейчас Индра постепенно начал осознавать повреждения своего тела. Болели разбитые вдрызг губы. Порыскав опухшим языком во рту не досчитался как минимум двух зубов. Самим языком почему-то тоже двигать было больно. Болел нос, притом левая ноздря была плотно чем-то забита и что-то там внутри ныло. Правый глаз заплыл и вообще отказывался открываться. Болела челюсть, шея, жутко ныло правое плечо, болели пальцы рук и что-то произошло с ногами. При попытке их напрячь резкая боль отозвалась в районе колен, только почему-то с внутренней стороны.

— Да. Изрядно попинали, — невесело улыбаясь подумал про себя атаман с тяжёлым вздохом.

Он стоял спиной к поселению и что там творилось не видел. Перед взором была лишь гладь реки и полозка далёкого противоположного берега. До самого вечера к нему никто не подошёл, а вот как только солнце опустилось к горизонту, началось…

Сначала по одному, затем небольшими кучками стали подходить суровые обозлённые мужики и зарёванные бабы, и каждый норовил либо плюнуть в лицо, либо чем-нибудь плеснуть. Судя по запаху это как правило была моча и не всегда человеческая.

Какой-то бугай не придумал ничего лучшего как достать свой уд и непосредственно помочиться на привязанного к столбу пленника. Дурной пример оказался заразителен и вот уже целая свора с перекошенными от злорадства мордами, но при этом со сверкающими ненавистью глазами поливала Индру стараясь замочить его как можно выше.

С наступлением темноты навещать пленника перестали, оставив его в покое. Где-то за спиной развели костёр, и с его стороны послышались тихие мужские голоса. Во рту сдохла и засохла жаба. Сознание регулярно куда-то проваливалось ни то в сон, ни то в беспамятство.

Вдруг где-то невдалеке всплеснула крупная рыбина. Ничего особенного, но это почему-то всколыхнуло сознание пленника. Он приоткрыл единственный зрячий глаз косясь в сторону звука. Сердце отчаянно заколотилось, приводя весь организм в рабочее состояние, запитав его энергией из какого-то непонятного ему резервного источника.

Увиденное им в один миг вернуло умирающий уже разум к жизни. Там, чуть в стороне за редкой порослью камыша плавала огромная коряга, а из-за неё торчала до ужаса знакомая морда Ровного, одного из его ближников отчаянно жестикулирующего рукой. Полное имя этого пацана было Равный Богам, но сначала друзья укоротили его до Равного, а затем вообще до Ровного.

Индра встрепенулся, и пловец перестал махать, поняв, что его заметили. Торчавшая из воды голова напряжённо смотрела куда-то в сторону костра и тут же скрылась за корягой. За спиной послышались тяжёлые шаги, и пленник опустил голову прикидываясь опять дохлым.

Какой-то мужик, видимо один из охранников подошёл к нему вплотную. Постоял, ничего не предпринимая. Затем было слышно, как он отдалился к реке, шумно зачерпнул воду ни то большой чашей, ни то целой бадьёй судя по звуку, и сильная струя живительной прохлады ударила Индру в воспалённое лицо и зудящее тело.

Он встрепенулся и поднял голову стараясь опухшим языком захватить в рот хоть несколько капель живительной влаги. Мужик подошёл в упор и с какой-то озверелостью в голосе процедил сквозь зубы прямо в разбитое лицо:

— Только попробуй сдохнуть.

После чего так же медленно ушёл обратно к костру.

Голова из-за коряги вновь вынырнула. Рядом с первой показалась вторая и Индра узнал Щедрого, вернее Щедрого Мужа, но «мужа» по давней привычке всегда опускали. «Значит все здесь. Не бросили», — подумал удовлетворённо атаман.

Голова Ровного ушла под воду и через некоторое время вынырнула у самого берега. Извиваясь как змея, пацан по-пластунски, медленно, стараясь не шуметь пополз к пленнику. Сначала вдоль кромки воды, а затем от реки по тени, оставляемой столбом.

Костёр толи был не так далеко, толи довольно большой, по крайней мере берег и кромку воды освещал достаточно хорошо. Ровный подполз к ногам Индры и плавно встал, спрятавшись за последнего боком. Он развязал небольшой кожаный мешочек и приставил его горлышко к губам Индры. Атаман припал к питью, и единственно открывающийся глаз распахнулся. Хотя даже заплывший тоже от неожиданности немножко приоткрылся. Это была Сома. Самая настоящая высококачественная Сома.

Пока Индра с жадностью пил то без чего жить не мог, Ровный скороговоркой шептал:

— Мы тут одного пацана за пытали. Тебя как взойдёт месяц выпустят в чисто поле и проведя какой-то ритуал, дав время убежать, но не далеко, устроят охоту по закону.³⁴ Притом в этой охоте будут участвовать все мужчины рода. Такого раньше говорит никогда не было. Ты в степь не беги, всё равно поймают, далеко не убежишь, а в таком состоянии, — он остановился и внимательно посмотрел в лицо Индры.

Тот закончил пить пойло и тяжело задышал, стараясь делать это как можно тише, но хрипы и свисты всё равно предательски вырывались из воспалённой глотки. Ровный продолжил:

— Беги сразу к реке, — и он указал направление, — мы тебя там будем ждать.

С этими словами пацан нырнул вниз и так же по-пластунски уполз в воду. Вскоре он уже появился у коряги, а за тем это импровизированное укрытие медленно уплыло за камыши против течения.

Индра почувствовал прилив бесконечных сил. Захотелось жить. Захотелось порвать всех притом всех без разбора. Он не знал, что произошло, за что его связали и так унизительно издевались, но то что они все виновны и что он их всех поубивает, опоенный атаман не сомневался.

В его ожившим сознании одна за другой возникали идеи спасения и убивания мучителей. Притом идеи спасения проходили как бы в скользь, нечто само собой разумеющиеся, а вот идеи убивания рисовались с чёткой детализацией, паталогической извращённостью и с садистским максимализмом.

Так он окрылённо мечтал пока этот процесс не прервали к этому времени уже люто ненавистные враги. К нему подошла кучка мужиков. Он по-прежнему держал голову опущенной, хотя притворяться дохлым сейчас ему было нелегко. В очередной раз плеснули в лицо речной водой. Индра встрепенулся.

Его отвязали от столба, срезали верёвки, что путали ноги. Руки перевязали по новой, стянув локти за спиной. Дикая боль резанула в правом плече заставив его даже вскрикнуть. Было больно даже несмотря на действия Сомы. Кто-то грубо толкнул в спину и Индра, не удержавшись на затёкших ногах упал лицом в редкие кустики травы среди речного песка.

Его снова подняли, снова толкнули и он снова упал. Подняли в очередной раз, но толкать больше не стали, а схватив с двух сторон за вывороченные руки потащили к костру. Там на мешке набитым явно чем-то мягким пристроил свою задницу очень странный старик. Несмотря на то что сидящий был одет в платье речной бабы, Индра даже не сомневался, что перед ним мужик, притом старый.

Длинные белые волосы спадали до задницы, и такая же длинная и белая борода свисала ещё ниже. Старик поднял мутный взор белёсых глаз на пленного и трижды смачно плюнул себе на левое плечо³⁵. На его высохшей морде, кажется, не было свободного места, где бы не велась замысловатая татуировка. «Колдун», — с раздражением подумал Индра, — вот только этого мне не хватало».

— Как. Тебя. Зовут, — медленно, выделяя каждое слово, каким-то скрипучим голосом спросил колдун.

Индра сжал челюсти. Назвать своё имя колдуну означало отдать всего себя целиком в его власть став безвольной куклой. Арийцы верили и не без основания в возможности местных ведунов. Зная имя жертвы, они могли сделать с ним абсолютно всё что захотят.

Индра по-настоящему испугался и по спине потекли струйки холодного пота, хотя откуда могла для этого взяться вода в организме, не понятно. Старик с лёгкостью прочитал его страх и как бы успокаивая всё тем же скрипучим безразличным голосом, переводя взгляд с пленника на пламя костра проговорил:

— Не бойся. Ни буду я вить из тебя верёвки. Ты мне не нужен. Тебя просто убьют, — и немного помолчав добавил, — и очень скоро.

Наступила тишина. Только горевшие поленья потрескивали и жалобно пищали сырые ветки, подбрасываемые мужиком с противоположной стороны костра.

— Великий Охатан, — неожиданно взбодрившись обратился колдун к кому-то стоящему за спиной Индры, — а может подождём немного с охотой? Было бы неплохо разговорить этого сопляка.

Он задумался о чём-то, медленно шевеля своими челюстями будто что-то пережёвывая. Вновь уставился на пленного. Пристально. Колко. Опять зачем-то плюнул себе на плечо. У Индры аж мурашки побежали по всему телу, и голова закружилась.

— Хотя на вскидку никакой тени за ним не вижу, — вновь отводя взгляд на огонь проговорил колдун, — странно. Это ж надо такой поворот судьбы, — он вдруг встрепенулся и уставил свой взор куда-то в темноту через правое плечо.

— Ах вот оно в чём дело, — с усмешкой протянул старик, медленно приподнимаясь и вытягивая тощие дрожащие пальцы словно стараясь к чему-то прикоснуться на расстоянии в той стороне куда смотрел.

Речники оживились и начали переглядываться в недоумении.

— Великий Охатан, — вдруг как-то резко и уже не скрепя голосом проговорил старый колдун, — этот засранец твой. Никакое он не оружие. Он больной на голову от их грёбаной Сомы. Что творят с детьми, сволочи. Можешь поохотиться, отвести душу. Этот пацан всё равно уже пропащий и не жилец на этом свете, а долг за убийство перед Троицей следует закрывать. А завтра утром придёшь ко мне, — здесь он резко обернулся и смотря видимо на того, к кому обращался, подняв к верху длинный корявый палец добавил, — один. Поговорить надо о дальнейшем.

После чего развернулся и ушёл в темноту словно растворяясь в пространстве.

Наступила непонятная пауза. Колдун ушёл, а Индру по-прежнему держали перед пустым местом, где тот сидел. Все чего-то ждали. Наконец за спиной прогремел бас:

— Тащите его. Месяц скоро появится.

И его потащили, но, к изумлению Индры, ни в степь, а обратно к реке.

Бедолага только и успел подумать: «Куда? Что задумали, твари?», как увидел, что к берегу причаливают несколько больших лодок снабжённых парусами.

Его закинули в одну из посудин уложив на дно лицом вниз. Кто-то сел рядом и наступил ногой на шею прижимая его к днищу. Ум атамана вскипел от непонимания. Что это значит? Куда его везут? Где обещанная охота, с которой он в мыслях уже давно убежал с пацанами.

А тем временем заскрипели вёсла, затрепетал на слабом ветерке парус. Они куда-то плыли. Индра лихорадочно метался в догадках. Куда его могли везти, и зачем? Наконец вёсла перестали скрипеть, нога убралась с шеи и пленника подняли. Атаман завертел головой оглядываясь и ориентируясь, и сразу догадался.

Берег крутой высокий, не обжитый. А далеко за рекой яркой звёздочкой мерцал огонёк костра. «Это же противоположный берег! Меня перевезли на другой берег!» Индру охватила паника, захотелось заорать: «Я не хочу на этот берег! Отвезите меня обратно!».

Но заорать ему не дали, а грубо пихнули, и он, перевалившись через борт плюхнулся в воду, всё так же со связанными руками. Было довольно глубоко. Пленник не почувствовал дна и запаниковав отчаянно забарахтался всем телом.

Индра совсем не умел плавать и никогда не пробовал. Учить было не кому, да и негде. Пацан и так панически боялся воды, а тут ещё и руки связаны. Он уже нахлебался до поплывших кругов перед глазами, когда его выволокли и бросили на песчаный берег. Стоя на коленях и нагибаясь до земли, он отчаянно кашлял, выплёскивая из себя брызги воды.

Наконец его сильно встряхнули и рывком подняли на ноги. И тут вновь сказала своё слово волшебная Сома. Сначала вроде в нём вскипела знакомая ярость, но на этот раз она была какая-то странная — холодная как обжигающий лёд. От этой ледяной свежести ворвавшейся в разум, тот сделался кристально чист, спокоен и здраво рассудителен. Индра неожиданно в одно мгновение осознал всё что с ним происходит, а самое главное, он откуда-то уверено понял, что ему надлежит сделать.

Такое просветлённое и озарённое состояние ума он раньше никогда не испытывал, даже дышать стало легко будто воздух посвежел. Атаман ни чувствовал у себя боли, ни чувствовал даже неудобства от связанных за спиной локтей. Для него вдруг всё стало легко.

— Ты чё ссыкун, плавать не умеешь? — прогремел где-то рядом тот же бас что и у костра.

— Нет, — спокойно признался Индра абсолютно уверенным голосом, и поймал себя на мысли что сам удивился тому, что и как он ответил.

Индра не стал поворачиваться к спрашивающему, он продолжал с грустью смотреть на мерцающий огонёк далёкого костра.

— А бегать? — не успокаивался бас где-то слева.

— Не догонишь, — так же холодно и спокойно изрёк Индра, не меняя своего положения, отчётливо осознавая, что так оно и будет.

— Ну беги, — уже тихо, но с явной ноткой озлобленности сквозь зубы пробасил охотник.

Пленник не тронулся с места, но и его никто не трогал. Атаману показалось, что он сейчас не принадлежит самому себе. В нём сидел кто-то другой. Бесшабашно храбрый, умный и расчётливый сукин сын, заранее знающий весь расклад наперёд, абсолютно уверенный в своей силе и победе.

— Сколько дашь времени? — как бы между прочем спросил Индра тем же ледяным тоном, переводя взгляд с костра вниз по реке, где должны были бы ждать его пацаны.

Но там была только темнота.

Такой наглости главный речник явно не ожидал. Вопрос застал его врасплох. Похоже он долго боролся сам с собой, ответить этому засранцу или нет, но всё же ответил громко и чётко:

— Одну песню.

У Индры прокрутилась язвенная мысль попросить охотника провыть как можно дольше, но не стал её озвучивать, а вместо этого повернулся к нему спиной и в приказном порядке заявил:

— Развяжи.

Наступила тишина. И никаких действий. Только вода мягко подхлёстывала борт лодки, и где-то впереди шипел сухой камыш, терзаемый слабым ветерком. Индра продолжал стоять спиной к охотникам и не видел ни их лиц, ни что они делают, но ему было на них наплевать, он знал, что его развяжут, только непонятно откуда. Подождав ещё немножко, пленник спросил так же холодно, но уже с издёвкой:

— Ссышь?

Это был пацанский вызов и на него взрослые мужики уже ни могли не ответить. Послышались приближающиеся шаги по шуршащему песку и после короткого рывка путы с локтей слетели разрезанными огрызками на землю, но тут же после получения свободы последовал сильный удар ногой в поясницу, от которого Индра полетел вперёд и даже умудрился перекувырнуться через голову. Он тяжело встал, демонстративно отряхнулся и всё так же, не поворачиваясь к охотникам, спокойно как бы только для себя констатировал:

— Боишься. И правильно делаешь. Придёт время, и я вас всех поубиваю.

Он шёл в низ по течению реки не суетясь, но довольно быстро насколько позволяли это делать больные ноги. Весь берег был обрывист с крутой песчаной кромкой. Лишь небольшая полоска у самой воды была полога и образовалась она явно от того, что в это время года уровень воды в реке резко падал и был, наверное, самым низким за весь сезон.

Можно было подумать, что Индра идёт вдоль реки в надежде найти в высокой стене промоину, которая позволила бы ему выбраться на верх в густую степную траву, где можно было спрятаться, но беглец целенаправленно шёл вдоль берега, и на промоины и более пологие скосы никакого внимания не обращал. Он чётко знал, что ему надо куда-то туда, прямо. За спиной запели. Протяжная унылая песня басовитых мужиков разлилась по реке…

Примечания

30

Демографический взрыв в арийском обществе возник в результате культовой реформы. И жёны, и коровы изначально пополнялись в арийском обществе из одной среды — жителей страны рек, которых выкупали, выигрывали, воровали и просто отбирали у слабых либо обманом, либо силой. У речников была сформирована идеальная по тем временам система деторождения, позволяющая держать под строгим контролем численность народонаселения. Они в одно время зачинали детей, на Купальную седмицу и в одно время рожали на Родную. Рожали в стерильных условиях — в банях и послеродовой период в течении 6 седмиц, проводили там же, что обеспечивало очень большой процент выживаемости грудничков в первые дни. Родопоможением занимались самые опытнейшие члены бабняка, как правило, большухи, для которых это было святой обязанностью и знали они его в совершенстве. Дети, рождённые в конце весны — начале лета до наступления холодов успевали окрепнуть. Хорошо развитое травничество, умение справляться с различными заболеваниями природными средствами, замкнутый и строго контролируемый процесс подрастания детей, сводило к минимуму детскую смертность. Эти отлично подготовленные для родов и выхаживания потомства женщины попали в арийское, мужское общество, где у них отняли их старую веру и под страхом смерти прививали новую. Естественно, что патриархальное общество арийцев не могло смериться с тем, что им можно соединяться с женщинами только в определённое время. Они хотели заниматься этим, когда, как и где захотят. Но несмотря на все свои вольности, женщины беременели на Купальную седмицу, а рожали на Родную и исключения были крайне редки. Все дело в том, что бабы страны рек не только в совершенстве владели искусством зачатия, но и обладали знаниями и умениями не беременеть, когда им это было необходимо. И мужчины арийцы ничего с этим поделать не могли. Хозяйские коровы иногда шли на откровенный саботаж — не беременея даже на Купальную седмицу, лишая хозяина прироста рабочей силы, т.е. роста экономического благосостояния и самое страшное, лишая его грудного молока, необходимого для приготовления наркотика — Сомы. Такие случаи были не единичны и ставили перед арийским обществом серьёзные проблемы. Жрецы, которые тоже были хозяевами своих коров, нашли радикальное решение этой проблемы. Так как всё что происходит, согласно верованиям, происходит по воле богов, они обратились к асурам и спросили: «За что наказываете?» и те соответственно ответили, пожаловавшись на то, что у людей коровы есть, а у богов нет и якобы потребовали от людей коров. Что жрецы и выполнили. Выявив заводилу одного из мятежей, её прилюдно сожгли, передав её с помощью Агни, т.е. бога огня, на небо богам. Так в одночасье появился обряд жертвоприношения, который удивительным или как объявили жрецы, чудесным образом решил проблему саботажей. Никакой их женщин не захотелось быть следующей. Жертвы плодородию стали регулярными. Коровы из-за страха за жизнь старались забеременеть чуть ли не наперегонки. Теперь женская половина держалась в постоянном страхе не только перед богами-асурами и природой с её законами Рита, но и вполне реально осязаемыми ритуалами жертвоприношения. Женщину, которая по каким-то причинам не могла или не хотела рожать, попросту прилюдно приносили в жертву. Эта реформа в культе вероисповедания арийцев и стала той бомбой, которая произвела демографический взрыв в их обществе.

31

Боротьё — рукопашное состязание двух бойцов без применения оружия. Боротьё было спортивным видом состязания и отличалось от кулачных боёв и драк. Существовало 4 основных вида боротья: 1) в схватку (в охапку, накрест) названый в последствии русским. Боец одну руку клал на плечо сопернику, другую подмышку и сцеплял в замок на спине. Конечная цель — опрокинуть соперника, уложив его на лопатки. 2) об одной ручке (в одноруку, на одну руку. Одной рукой брались за одежду и старались бросить противника на землю. 3) борьба на вольную. Подразумевался вольный захват тела или одежды. Надо было не только положить противника на лопатки, но и удерживать, пока тот не признает себя побеждённым. 4) бортьё на поясах. Соперники обхватывали друг друга крест-накрест, держась за пояс противника. Во всех видах, как правило, схватка заканчивалась, когда один из противников оказывался на спине.

32

Кулачные бои — праздничные силовые противостояния мужиков без применения какого-либо оружия и по строго установленным правилам. Бои назначались заранее. Атаманы артелей встречались, оговаривали правила и количество людей. Бойцы усиленно готовились. Ели много мяса, часто парились в бане, прибегали и к колдовству: в порез на правой руке вживляли змеиный язык. Непосредственно перед боем производились заговоры. Регламентировалось всё, в том числе одежда. Толстые меховые шапки, меховые рукавицы, тулупы. Запрещалось бить лежачего и того, у кого на лице появлялась кровь, наносить удары сзади. Нарушители правил жёстко наказывались. Жестоко карали тех, кто в рукавицу клал тяжесть, либо хватал в руку палку или камень. На такого нарушителя могли наброситься все, в том числе и свои и забить до полусмерти, а иногда и убивали. Существовало два вида боя: стенка на стенку и сцепка — свалка. В первом варианте выстраивались в ряд друг против друга (иногда в несколько рядов). Задача разорвать ряд противника и опрокинуть его в бегство. Во втором варианте каждый в куче выбирал противника по силам и бились до победы, затем искали противника из другой пары и сцеплялись с ним и так далее, пока от противника не оставалось ни одного представителя. Кулачные бои проводились в несколько этапов по возрастным группам.

33

Драки — силовое противостояние вооружённых групп молодёжи, представлявших территориальные и социовозрастные группировки. Обязательный атрибут всех пьянок и гулянок. Основой драк были палочные бои. Драки были социальным экзаменом и определяли место в иерархии ватаги. Кроме того, драки не только давали возможность демонстрации силы, но и умение находиться в рамках неписанных правил. На беспридел был наложен жесточайший запрет. Драки снимали излишнюю агрессивность и направляли её в «культурное русло». Существовал своеобразный кодекс чести. Драться можно было только во время праздников и гуляний. В обычные дни противоборствующие стороны могли спокойно ходить друг другу в гости. Делом чести было поддержать своих, вступиться за обиженного, оскорблённого. Основа кодекса чести составляли сплочённость и взаимовыручка.

34

Охота по закону. За убийство члена рода, убийца родственникам выдавался для ритуальной охоты, своеобразного вида казни, но при этом, по их мнению, очень гуманным. Было несколько вариантов, в зависимости от тяжести вины. Виновника выпускали в степь с восходом луны и до её захода охотились на него как на зверя. Если ему удавалось остаться в живых, но его прощали, считая, что в этом случае за убийцу заступилась одна из общностей Троицы. В особых случаях виновника так же отпускали в степь, но охота на него велась вечно, эдакий вариант вендетты.

35

Плюнуть трижды на левое плечо, замечу не через, а на плечо, древний охранительный ритуал.