Романовы. Пленники судьбы

Александр Боханов, 2021

Книга известного российского историка, доктора исторических наук Александра Николаевича Боханова (1944—2019) рассказывает о судьбах династии Романовых. В кратких очерках автором рисуются портреты русских монархов от Михаила Федоровича до Николая II. В этой книге нет рассуждений о государственном служении монархов, набивших оскомину оценок «роли в истории» того или иного коронованного правителя России. Это рассказ о малоизвестных страницах истории дома Романовых.

Глава 3. Начало династии

В январе-феврале 1613 году Собор Земли Русской единомысленно призвал на Царство юного Михаила Фёдоровича Романова. Собрания происходили в Успенском соборе; в Москве в тот период не существовало иного помещения, способного вместить столь многочисленное общество.

По заключению историка С.Ф. Платонова, в Соборе приняло участие не менее 700 человек (при избрании царя Бориса Годунова их насчитывалось 476). Это было действительно «Русское национальное собрание», представители которого особо были озабочены тем, чтобы их решение выразило волю «всей земли». Выборные хотя и имели широкие полномочия, но свои решения все-таки рассылали на опрос городов.

Собравшись после многолетних жестоких событий, люди были разделены недавним прошлым. Пережитое на первых порах давало о себе знать взаимными упреками и обвинениями, тем более что среди претендентов на русский престол фигурировали лица и роды, напрямую втянутые в политические коллизии Смуты: князь Д.Т. Трубецкой, князь В.В. Голицын, князь Ф.И. Мстиславский, князь Д.М. Пожарский и некоторые другие. Все они отличались древностями рода, но ни у одного из них не было явных преимуществ.

Дебатировалось и имя шестнадцатилетнего племянника Царя Федора Ивановича, боярина Михаила Романова (1596–1645). Очевидец и участник событий, знаменитый описатель истории той поры Авраамий Палицын (ок. 1550–1627) вспоминал: «И многие дни о том говорили всякие люди всего Российского Царствия с великим шумом и плачем».

Впервые имя боярского отрока Михаила как единственного лица, достойного Царского сана, после падения Шуйского летом 1610 года назвал Патриарх Ермоген (Гермоген). Тогда слова Святого Пастыря не были услышаны. Теперь же они приобрели характер великой исторической политической акции. Решение в пользу Михаила Романова оказалось всеобщим. Как справедливо заключил один из авторов, «только внушением Святого Духа можно объяснить столь единодушное решение собрания людей, которые еще год назад смотрели один на другого как на злейших врагов».

О Соборе 1613 года, ставшего судьбоносным в истории России, много написано и сказано. Между тем, как констатировал С.Ф. Платонов, о ходе самого Собора «мы ничего точного не знаем, потому что в актах и литературных трудах того времени остались только отрывки преданий, намеки и легенды, так что историк здесь находится как бы среди бессвязных обломков древнего здания, восстановить облик которого он не имеет сил».

В подавляющем большинстве случаев имеющиеся в историографии умозаключения и выводы касаются исключительно фактической стороны этого события, которое произвольно вырывается из общеисторического духовного контекста.

В качестве характерного примера подобного подхода можно привести следующее заключение. «Различные группировки, — пишет современный исследователь, — продвигали своих кандидатов, блокировали других. Дело грозило затянуться. И тут был найден компромисс. Казаки назвали имя 16-летнего Михаила Романова, который после освобождения Кремля находился в своей вотчине в Костромском уезде… Боярство также поддержало его, так как Романовы входили в элиту русской аристократии, а Михаил приходился внучатым племянником Анастасии Романовой, первой жены Ивана Грозного. Кроме того, боярская группировка не отказалась от старой идеи — поставить на русский трон зависимого от нее монарха и тем самым ограничить самодержавный деспотизм. Один из влиятельных бояр-выборщиков утверждал: «Миша Романов молод, разумом еще не дошел, и нам будет поваден».

Наверное, на Соборе проявлялись и корыстные интересы, велись и какие-то тайные переговоры, возможно даже, и заключались некие политические «сделки». Обо всем историки строят догадки уже давно, но именно догадки. Можно, конечно, допустить, что имели место распространенные при избирательной кампании различные махинации, в том числе и коррупционные. Но это всё из области предположений и поздних «логических» измышлений.

Ясно одно: каких-либо надежных документальных свидетельств ни о явной, ни уж тем более о закулисной стороне Собора практически не сохранилось.

Однако это — не самое важное. Абсолютизация любого из субъективных элементов, или даже их совокупности, ведет к игнорированию духовно-исторического содержания Русской истории. Думается, что только через православную оптику можно действительно полномерно узреть, воспринять и оценить то великое историческое событие.

Никогда не удастся выяснить, каким образом праведному Патриарху Ермогену открылась благодатность для Руси нового Царя в образе непорочного и не замешанного ни в каких боярских интригах отрока Михаила Романова. Но и сам этот факт, как и то, что 21 февраля 1613 года в Успенском соборе — перед главным алтарем Руси — имя Михаила Федоровича Романова было единогласно утверждено, — в том явлен был знак особой Божией благодати Руси.

Дважды до того: и в 1598, и в 1606 годах — Соборами Земли Русской провозглашался Царь, и дважды этот выбор оказывался неудачным. Подобные ошибки слишком дорого стоили, и об этом все знали. В 1613 году априори никакого бесспорного фаворита не существовало.

Стоит особо подчеркнуть, что речь шла не о «выборе» как некоей механической процедуре получения максимального числа голосов тем или иным претендентом, а об установлении «достойности».

О православном восприятии процедуры цареизбрания очень точно написал генерал М.К. Дитерихс (1874–1937), занимавшийся расследованием обстоятельств убийства Царской Семьи в Екатеринбурге в июле 1918 года. Он составил об обстоятельствах того злодеяния подробный отчет. Одновременно генерал провел историческую реконструкцию народных представлений о Царской власти, в системе понимания которых события 1613 года имели сакраментальное значение.

«К Михаилу Федоровичу Романову, — писал М.К. Дитерихс, — нельзя применить определения, что он был «выборный царь», так как те действия, которые имели на Земском Соборе 1613 года, совершенно не подходят к понятиям о «выборах», установленных правилами и тенденциями современных «гражданских идей»… Дебаты на Земском Соборе сосредотачивались не на вопросе «кого избрать», а на вопросе «кто может быть царем на Руси» соответственно тем идеологическим понятиям о власти, которые существовали в то время в русском народе «всея земли»… Земские люди 1613 года, собравшись на «обирание» Государя, предоставляли «избрать» Царя Господу Богу, ожидая проявления этого избрания в том, что о Своем Помазаннике Он вложит в сердце «всех человецех единую мысль и утверждение».

Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын пишет в свом «Сказании об избрании Царя»: «Возведен же бысть благородный и благоверный от Бога избранный и Богом дарованный великий Государь Царь и Великий князь Михаил Феодорович всея Русии Самодержец на великий и превысочайший царский престол… И седе Богом дарованный благоверный и благородный, прежде рождениа его от Бога избранный и из чрева матери помазанный Великий Государь Царь и Великий князь Михаил Феодорович всея великиа Росиа Самодержец на своем на царском столе Московского государства, восприим скипетр Росийскиа державы многих государств».

Ни о каком «избрании» тут и речи нет.

Царя посылает людям Господь, и посылает тогда, когда они сподобятся заслужить Его милость. И удел земных — разглядеть этот промыслительный дар и принять с благодарственной молитвой. Таков высший духовный смысл события, происшедшего 21 февраля 1613 года в Успенском соборе Московского Кремля.

В истории никогда не бывает прямых событийных совпадений, но на уровне духовно-семиотическом диспозиционная сопоставимость исторических явлений существует. В случае со вторым явлением царства на Руси знаковую перекличку можно найти не в анналах отечественной истории, а в событии, произошедшим за две с половиной тысячи лет до того. Речь идет об ниспослании Царя израильскому племени, как это изложено в ветхозаветной 1-й Книге Царств.

Как явствует из библейского повествования, у израильтян тоже было «нестроение», разрушительное общественное безначалие, вызванное неправедностью властителей-судей. Народ захотел иметь во главе себя царя, «чтобы он судил нас, как у прочих народов» (1 Цар. 8:5). С этим ходатайством старейшины обратились к Самуилу — последнему великому судье Израиля. Самуил же молитвенно обратился к Господу. И Он, услышав зов народа и молитву верного Себе, открыл имя будущего Царя. Это был отрок ничем не примечательный. Принадлежал он к одному «из меньших колен Израилевых». Но, по неизъяснимому Промыслу Всевышнего, именно он удостоился Царского служения.

Самуил, передавая Волю Всевышнего народу, предупреждал соплеменников об угрозе произвола правителя, получившего неограниченную властную прерогативу. Но народ был непреклонен: «Пусть царь будет над нами» и «судить будет царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши» (8:19–20).

Сам Саул, имя которого в буквальном переводе значит «испрошенный», и не подозревал о грядущем царском предназначении. Библия не сохранила свидетельств того, как Саул реагировал, узнав про свою царскую участь. Библейский рассказ позволяет заключить, что молодой человек, очевидно, был глубоко потрясен. Он полностью и безропотно подчинился всем распоряжениям Самуила, который и помазал Саула на Царство.

Бог же наделил Своего избранника даром пророчества и «дал ему иное сердце» (10:9). Когда же надо было явиться народу, Саул настолько перепугался, что скрылся от глаз людских. С помощью Божией его отыскали в «обозе» и явили всем коленам Израиля. И тогда Самуил обратился к народу и сказал: «Видите ли, кого избрал Господь? Подобного ему нет во всем народе. Тогда весь народ воскликнул и сказал: да живет царь!» (10:20–24).

Даже при самой тщательной документальной реконструкции ситуации 1613 года значение события, его внутренний смысл невозможно постичь без учета промыслительного предопределения. Все фактурные доказательства и логические аргументы всё-таки не проясняют главного: почему же именно Михаил Романов стал Царем на Руси?

Михаил Романов мало кому был известен, родители своего отпрыска на престол, как бы теперь сказали, не «лоббировали». Отец Фёдор Никитич (ок. 1564–1633), принявший монашество в 1601 году под именем Филарет, томился в польском плену; мать, принявшая по принуждению Годунова постриг под именем Марфа (урождённая Ксения Ивановна Шестова, умерла в январе 1631 года), находилась в монастыре.

Все главные боярские роды, передравшиеся за свои преимущества, фактически склонялись в пользу царя-иностранца. И только праведный Патриарх Ермоген (Гермоген) в своем молитвенном усердии распознал имя будущего Царя. И народ, и все делегаты Собора, просвещенные Святым Духом, склонились безропотно в пользу единого решения. Как заметил С.Ф. Платонов, «по общему представлению, Государя сам Бог избрал, и вся земля Русская радовалась и ликовала».

Участник тех событий келарь Троице-Сергиева монастыря (лавры) Авраамий Палицын заключал, что Михаил Фёдорович «не от человека, но воистину от Бога избран». Он видел доказательство этой исключительности в том, что при «собирании голосов» на Соборе не случилось никакого разногласия. Сие же могло случиться, как заключал Палицын, только «по смотрению Единого Всесильного Бога».

Все участники Собора принесли крестоцеловальную присягу на верность Царю Михаилу и его потомству «до скончания веков». Это была клятва на все времена от имени Земли Русской. Она гласила, что ежели кто «не захочет слушаться сего соборного уложения, которое Бог благословил», не важно, от какого чина и звания, то, согласно правилам святых Апостолов и Семи Вселенских соборов, «да будет извержен из чину своего и от Церкви Божией отлучён, и лишён приобщения Святых Христовых Тайн, как раскольник Церкви Божией и всего православного христианства мятежник».

Уместно заметить, что от этой клятвы перед Лицом Божиим «Землю Русскую» никто соборно не освобождал, а потому в духовно-историческом смысле Россия остаётся Монархией, независимо от всех политических пертурбаций, последовавших за 1917 годом…

Уже после избрания Михаила, после рассылки грамот о том «во все концы Русской земли» и после присяги и крестоцелования в Москве не знали, где находится новый Царь. Направленное к нему в начале марта 1613 года посольство отбыло в Ярославль или «где он, Государь, будет». Избранник же скрывался в костромской родовой вотчине Домнино, а позже вместе с матерью переехал в костромской Ипатьевский монастырь, где его и отыскала делегация Земского Собора.

Первоначально и сама инокиня Марфа, и ее сын наотрез отказались от царской участи. Еще были памятны все измены и предательства, совершенные после клятв верности и по отношению к Борису Годунову, и по отношению к Лжедмитрию и Василию Шуйскому.

После многочасовых молитв, увещеваний, просьб и слез согласие было получено.

Удивительный исторический акт национального единения, который в современных выражениях, можно назвать и «пафосной ораторией», и «патетической симфоний», происходил в центре Ипатьевского монастыря — Троицком соборе. Храм этот был воздвигнут при Царе Фёдоре Иоанновиче, заботами Царицы Ирины Фёдоровны, умершей монахиней в 1603 году, и её брата Бориса Фёдоровича Годунова, ставшего в 1598 году Царём.

Годуновы чтили Ипатьевский монастырь под Костромой, так как, согласно преданию, относящему к XIV веку, родоначальником рода Годуновых являлся татарский мурза Чет (или Чета), принявший Православие под именем Захарий, перешедший на службу к московским князьям и основавший эту обитель. На этом месте ему было видение Божьей Матери с предстоящими апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием Гангрским, результатом которого стало исцеление Чета-Захарии от болезни. В благодарность за это на этом месте и был основан монастырь.

При Годуновых монастырь украсился и архитектурными строениями, и произведениями церковного искусства. В подклети Троицкого собора были погребены родители Царя Бориса — боярин Фёдор Иванович и Степанида Ивановна, тесть и тёща Царя Федора Иоанновича.

Торжество новой Династии у алтаря храма стало своеобразным символом исторической преемственности.

Конечно, никто подобную событийную композицию специально не создавал и не режиссировал, да никто её тогда и не осознавал. Однако трудно удержаться от предположения, что и в этом необычном стечении обстоятельств проявился некий промыслительный знак.

Михаил Романов был благословлён на Царство чудотворной Иконой Божией Матери, получившей название Фёдоровской. Она явилась на Руси еще в XII веке, именовалась Городецкой по месту своего нахождения — в городе Городце, одном из древнейших русских городов на Средней Волге.

В 1239 году, в эпоху Батыева разорения, Икона явила своё чудодейство и стала называться Фёдоровской, так как заняла свое место в церкви Святого великомученика Фёдора (Феодора) Стратилата, погибшего в начале IV века от рук римских язычников.

С этой Иконой впереди и шествовала процессия из Костромы в Ипатьевский монастырь, и именно с этим образом Богоматери связывала свои упования инокиня Марфа: «Тебе, Владычице, поручаю сына моего! Да будет Твоя святая воля над нами».

2 мая 1613 года Царь Михаил Фёдорович торжественно въехал в Москву, а 11 июля 1613 года в Успенском соборе Московского Кремля состоялось венчание его на Царство.

В событиях 1613 года победили не мирские страсти, не «политические технологии», не групповые интересы, а религиозная Идея. Михаил стал Царем не по воле родовитых и именитых, не в силу прагматических или корыстных расчетов тех или иных сил и групп, а, как заключил исследователь, «давлением народной массы». Потому Династия так прочно и утвердилась.

Михаил Романов занимал Царский Престол с 1613 по 1645 год. При нём сложился удивительный союз между Священством и Царством, не имевший аналогов ни до, ни после. Такое установление фокусировало в себе два начала — духовное и светское, однако неизбежно породило и противоречие при определении первенствующего начала в делах государственного управления.

При Михаиле Фёдоровиче функции «Царства» и «Священства» были как бы гармонизированы в пользу Церкви, когда духовному пастырю принадлежала решающая роль и в мирских делах. При этом «симфония» зиждилась не на институциональном торжестве, а на тесной родственной близости: Патриарх Филарет (1619–1634) — отец Царя Михаила Фёдоровича. Первосвятитель официально носил титул Великого Государя вместо традиционно принятого патриаршего титулования «Великий Господин»; занимал в государстве место, по значению не уступавшее царскому.

Как написал знаток канонической традиции протоиерей Лев Лебедев: «В России сложилась ситуациям уникальная, пожалуй, не только для Русской истории, но и для всемирной истории Церкви, когда родные отец и сын становились двумя главами единой православной державы!..Между Церковью и Государством устанавливаются подлинно родственные (в прямом и переносном смысле) отношения, обеспечивающие особую внутреннюю крепость всей русской жизни. Этот промыслительный урок как определенное Божье указание был хорошо понят в России».

Очень важной исторической заслугой, в которой можно разглядеть и промыслительный знак, было то, что Патриарх Филарет возвратил сакральный ореол верховной власти, чрезвычайно подорванный политическими пертурбациями Смуты, слишком частыми сменами правителей в Москве, как и претензиями различных самозванцев на царское звание.

Все решения верховной власти, указы и грамоты непременно транслировались в мир не только как воля Царя, но и как воля Церкви, то есть исходили от лица двух суверенов.

Доклады о государственных делах выслушивались Царём совместно с Патриархом, а иностранные послы представлялись обоим носителям неслиянной, а теперь и нераздельной высшей властной прерогативы.

В некоторых случаях государственные вопросы вообще решались одним Патриархом. По словам историка Церкви Карташева А.В., «Филарет своим высшим иерархическим авторитетом реализовывал номинальное самодержавие Михаила, облекая его в сакральные одежды. После Смуты, разлагающей и профанирующей мистику всякой власти, это невесомое Филаретово воздействие на укрепление верховной власти было бесспорно его исторической заслугой».

После смерти Филарета положение начало меняться. Попытка возродить политическое значение Священства и придать ему статус некоей независимой корпорации в Государстве, а Церковь вообще фактически вывести из-под государственного контроля связана с именем Шестого Патриарха — Никона…

После периода разложения всего миропорядка и фактического крушения государственных институтов периода Смуты начала XVII века Русь возродилась с неимоверной быстротой, приобретя и по чаянию, и по факту образ мировой православной державы — «Благословенного Царства». Поражает тут не только то, что опять, как и в эпоху становления Древнерусского государства, из «ничего появилось всё», но что это «всё» стало ещё крепче и выразительнее.

Быстрое экономическое, политическое, но главное — духовное возрождение Царства иначе, как чудесным, и назвать невозможно. Потому данный феномен и не имеет сколько-нибудь внятного объяснения в секулярной историографии. Без православной оптики понять и осмыслить второе рождение Царства в России невозможно.

При Царе Михаиле Фёдоровиче Москва становилась вселенским духовным центром не только потому, что в ней пребывал Православный Царь, но и потому, что имела бесценную сокровищницу духовных реликвий, которая постоянно пополнялась.

В 1624 году Митрополит Ираклийский Дионисий доставил в Россию Царю Михаилу Фёдоровичу Крест Императора Юстиниана, который позже находился в Троице-Сергиевой лавре.

В 1636 году Архиепископ Синайский Иеремия прислал в Москву три посоха того куста, от которого Моисей взял жезл, а также была прислана хоть и не духовная, но великая историческая реликвия — печать Александра Македонского.

В 1644 году в Москву была перенесена с Афона «десница» Апостола Андрея Первозванного.

Невозможно не сказать и ещё об одной бесценной святыне, которая оказалась в Москве при Царе Михаиле Фёдоровиче, хранившейся в золочёном ковчеге в главном храме России — храме Успения Пресвятой Богородицы (Успенском соборе) в Кремле. Это — хитон Иисуса Христа. Его прислали на Русь не благочестивые пастыри Востока, а могучий повелитель персидской державы Шах Аббас I (Великий, 1571–1629, правитель с 1587 года).

Во время покорения и разграбления Грузии в 1614 и 1616 годах персами в одной из старых грузинских церквей ими был обнаружен хитон Господень. Согласно преданию, раньше он пребывал в одной из церквей Царьграда, а затем, во время падения его, тайно был вывезен и более полутора сот лет хранился в Грузии «прикровенно».

У Шаха Аббаса, сумевшего несколько раз нанести серьезные поражения туркам, установились дружеские отношения с Царем Михаилом Фёдоровичем. Турецкая Империя являлась смертельным врагом как для Руси, так и для Персии, и перед лицом общего врага два столь разных государства оказались в дружеском общении. Для подтверждения своих чувств правитель Персии (Ирана) и прислал Царю, которого называл в посланиях «братом», бесценную христианскую реликвию. В прилагавшемся письме Шах извещал, что он, покорив Грузию, обрёл реликвию в ризнице митрополита, сокрытую в кресте.

Ходили слухи, что французский Король Людовик XIII (1610–1643) обращался к Аббасу с просьбой продать хитон, обещая огромные деньги. Но тот отказал. По словам Павла Алеппского, описавшего путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в середине XVII века, он сам воочию лицезрел реликвию в 1655 году. Это — «хитон из тонкого полотна, тёмного цвета, наполняет ковчег доверху, так что крышка с трудом закрывается. Вот какое бесценное сокровище, о коем вздыхают все цари христианские, приобрёл Московский Царь!»…

Царь Михаил по своему малолетству вступил на Престол неженатым. Вопрос же о его браке живо интересовал не только родственников: Романовых (по линии отца) и Шестовых (по линии матери). Он занимал всю боярскую верхушку тогдашней Руси. Породниться с Царём — о том мечтали все родовитые боярские фамилии, впрочем, как и не очень родовитые. Таковая брачная партия неизбежно открывала дорогу к общественному и материальному возвышению всего рода.

Родители Михаила, прекрасно понимая, что подобная перспектива неминуемо вела к нарушению равновесия в высших слоях общества, пытались решить брачную задачу так, как на Руси её раньше не решали: подыскать невесту в закордонной стране. В поисках претендентки российские послы отправились в Данию к «Королю Дании и Норвегии» Христиану IV (1577–1648), у которого было две племянницы. Однако Король, сославшись на «болезнь», отказался принимать русских послов, что было справедливо истолковано как отказ.

В 1623 году послов с богатыми подарками отправили к Шведскому Королю Густаву II Адольфу (1594–1632, Король с 1611 года), чтобы подыскать невесту среди правившей в Швеции Династии Ваза. Переговоры завершились на самой ранней стадии, так как Король даже и обсуждать не захотел возможный переход шведской невесты в Православие. После провала этих робких попыток отыскать будущую Царицу на стороне пришлось обратиться к русской матримониальной традиции.

Царь Михаил Фёдорович был женат дважды. Первый раз — в сентябре 1624 года на родовитой княжне Марии Владимировне Долгоруковой. По поводу бракосочетания близкий к Царскому двору «Новый летописец» сообщал:

«В лето 7133 (1624) году Государь Царь и Великий князь Михаил Федорович всея Русии, поговорив с отцом своим, с Великим Государем Святейшим Патриархом Филаретом Никитичем московским и всея Русии и со своей матерью, с Великой Государыней старицей инокой Марфой Ивановной, захотел сочетаться законным браком, и взял за себя Государь [дочь] боярина князя Владимира Тимофеевича Долгорукого, Царицу Марию Владимировну. А радость его Государева была сентября в 18-й день, а тысяцкий был у Государя боярин князь Иван Борисович Черкасский; а дружки с государевой стороны были бояре: князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский да князь Дмитрий Михайлович Пожарский с княгинями, а с Царицыной стороны были дружки боярин Михаил Борисович Шеин да князь Роман Петрович Пожарский с женами. В первый же день была радость великая».

Брак был по любви, но счастья не принёс; наоборот, пришлось Царю плакать неутешно, так как молодая Царица через пять месяцев умерла, страдая весь срок супружества от тяжёлого и непонятного недуга.

«Новый летописец» сообщал: «Грехов же ради наших, от начала враг наш дьявол не хочет добра роду человеческому, научил враг человека своим дьявольским ухищрением, и испортили Царицу Марию Владимировну. И была Государыня больна от свадьбы и до Крещения Господня. В том же году, в самое Крещение, предала свою праведную душу Богу, и погребена была в Вознесенском монастыре (в Кремле. — А.Б.) с благочестивыми царицами».

Второй раз, в феврале 1626 года, двадцатидевятилетний Царь женился на юной девице Евдокии Лукьяновне Стрешневой (1608–1645), бедной сироте, дочери мелкопоместного калужского дворянина Лукьяна Степановича Стрешнева и княжны Анны Волконской.

Будущая Царица Евдокия рано потеряла мать, а отец ушёл на несколько лет в ополчение, так что фактически она «осиротела ещё в пелёнках» и воспитывалась у родственников по материнской линии, где её никто не любил. С дочерью дальней родственницы Евдокия и приезжала в Москву в качестве её «подружки».

Евдокия Лукьяновна была выбрана овдовевшим Царём Михаилом Фёдоровичем на смотре невест, устроенном в январе 1626 года. Она не входила в число отобранных красавиц, а прибыла с одной из них, дочерью окольничего Григория Волконского, в качестве наперсницы.

Михаилу не приглянулась ни одна из двухсот девиц, прибывших на смотрины, но по просьбе родителей он осмотрел всех ещё раз, и именно Евдокия тронула его душу «красотой, обходительностью и кротким нравом». Родители Царя были разочарованы этим выбором; род Стрешневых ведь был «неказистым». Однако Михаил остался непреклонен. Государь ссылался не только на возникшее у него чувство, но и на свой христианский долг помочь благородной не по крови, а по существу девице покинуть дом притеснявших её родственников.

В браке Михаила Фёдоровича и Евдокии Лукьяновны родились 10 детей, семь дочерей и три сына. Ирина (1627–1679), Пелагея (1628–1629), Алексей (1629–1676), Анна (1630–1692), Марфа (1631–1632), Иоанн (1633–1639), Софья (1634–1636), Татьяна (1636–1706), Евдокия (1637–1637), Василий (1639, умер вскоре после рождения).

Только один из сыновей — Алексей — дожил до зрелых лет, и именно ему пришлось воспринять Корону Русского Царства.