День Черного Солнцеворота

Александр Буховцов (2024)

В книге «День Черного Солнцеворота» нет положительных героев. В смертельной схватке сошлись разные виды зла.

Глава 3. “Кот-людоед Нагл”.

Из болота, покрытого жирной зеленой ряской, торчали редкие рыжие сосны. Из глубины на поверхность с громким бульканьем поднимались большие пузыри и лопались, распространяя зловоние. Зеленая дымка — смрадное марево висело над болотом. Горбун спрыгнул со спины лося и подошел к гранитному замшелому валуну, вросшему в землю на границе твердой почвы и топи. Пошарив рукой в траве, горбун вытянул конец тонкой веревки, сплетенной из человеческих русых волос, и привязал к лосиным рогам.

— Пошел! — прикрикнул на лося горбун.

Лось нехотя попятился. Веревка натянулась, разрезая болотную ряску. Горбун заставил сохатого лечь на землю, взобрался к нему на спину, повесил переметную суму на свою шею, встал на ноги, пробрался меж лосиных рогов и пошел по веревке. Под тяжестью горбуна она провисла, но не касалась поверхности болота. Горбун шел легко и уверенно, как по твердой земле. Зеленое марево рассеялось, и из него выступила покосившаяся избушка, стоявшая на пне исполинского дерева. Над ее дверью белым пятном проступал конский череп, прибитый к темной бревенчатой стене. Конец веревки крепился к берцовой человеческой кости, заостренной и вбитой в пень. Справа и слева от двери, вывалив друг на друга черные глазные провалы, на пне стояли шесть желтых человеческих черепов. Горбун соскочил с веревки, подошел к двери, трижды поплевал на право, трижды на лево, толкнул дверь ладонью, она скрипнула и отворилась. На пороге сидел большой черный кот с белыми усами. На его шее лежала цепь из красного золота.

— Нагл, — горбун переступил порог и остановился, — хозяйка дома?

— Здравствуй, Короста, — сказал кот, и кончик его хвоста нервно дернулся.

— Здравствуй, Нагл, — горбун снял с шеи переметную суму и поставил на пол.

— Как твое здоровье?

— Благодарю тебя, Нагл, чувствую я себя хорошо, вот только горб чешется.

— Как здоровье сохатого?

— У лося все чудесно. А как твое здоровье, Нагл?

— Благодарю тебя, великолепно. Как думаешь, Короста, в чем тайна моего долголетия и отсутствия болезней?

— Хм… — Короста потер ладонью подбородок. — Колдовство?

— Твоя стрела пролетела мимо цели. Даю тебе еще одну попытку, — кот прищурил зеленые глаза.

Короста обвел Нагла взглядом с ног до головы в поисках подсказки, но Нагл сидел не шевелясь.

— Может быть… ты любишь есть мышей… Может быть… Мыши?

— Снова мимо цели. Ну что, мой меткий друг, сдаешься?

— И в чем тайна твоего долголетия? — спросил Короста насупясь.

— Мне просто повезло, — ответил кот.

Короста чертыхнулся и плюнул под ноги.

— Помню, триста лет назад, когда я был котенком, меня подобрала наша великодушная хозяйка Карага. Обогрела, накормила, приласкала. В те времена я не умел говорить. Если бы не она, я бы так и остался тварью, немо взирающей на окружающий мир. А как она меня кормит… — Нагл закатил глаза. — Посмотри на мою черную бархатную шерсть, — Нагл приподнял переднюю лапу и покрутил ею из стороны в сторону. — Видишь?

Короста кивнул и переступил с ноги на ногу.

— Посмотри, как свет играет на шерстинках. Благодаря сметане, свежему птичьему и мышиному мясу.

— Нагл, хозяйка дома? — повторил вопрос Короста.

— Ох! — спохватился Нагл. — Что же мы в дверях стоим? Проходи, дорогой гость, только сапоги сними. Пол чисто выметен, а на лапках у меня нежная кожа.

Короста ногой отодвинул переметную суму в сторону, снял изгвазданные грязью сапоги и пошел за котом на свет большой русской печи, за ним по полу тянулись концы грязных портянок. От печки шло приятное тепло, березовые поленья весело потрескивали. Рядом с печью стояли две лавки и стол, длинный и широкий, как могила. Пузатая крынка топленного молока; глубокая тарелка масла, желтого, со слезой; на плоском блюде покрытый хрустящей корочкой поросенок с яблоком в пасти; пшеничный каравай; колбасные кольца; яблоки; груши и диковинный виноград, — у Коросты заблестели глаза и потекла слюна.

— Присаживайся, любезный друг Короста, — сказал кот и первым прыгнул на лавку. — Покушай с дороги, проголодался, наверное.

Короста поспешно отломил от каравая ломоть, поднес ко рту и замер, с подозрением глядя на кота.

— А что из этого можно есть? — спросил Короста.

— Прошу меня простить, но я не понял твоего вопроса. Все, что стоит на столе, съедобно, и ты можешь отведать то, что пожелаешь. Мне, к примеру, нравится топленое молоко, — Нагл облизнулся и заурчал.

— Я не то хотел спросить…

— Возможно, мой любезный друг Короста, ты имеешь в виду, что еда, стоящая на столе, отравлена… Почему эта мысль родилась в твоей голове? Разве я дал повод для таких чудовищных подозрений?

— Сладкая человечина тебе по вкусу. Убьешь меня и съешь.

— Не буду спорить, человечина вкусная, но разве ты человек в полном смысле этого слова?

— Не совсем человек, но мое мясо тоже сладкое.

— Откуда тебе знать, ты что, пробовал? Какую часть своего тела ты ел?

— Ну, черт с тобой… — Короста откусил от ломтя, поспешно прожевал и проглотил, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего ужасного не произошло, Короста схватил кольцо колбасы и отгрыз большой кусок.

— Ну как? — спросил Нагл.

— Вкусно. Из чьего мяса приготовлена колбаса?

— Из свинины. Почему тебя так беспокоит мясной вопрос?

— Не хочу есть себе подобных.

— Горбатых?

— Людей.

— Ясно. Возможно, я огорчу тебя, Короста, но все мы поедаем себе подобных в том или ином виде. Смотрим на ближнего, как на припас, который может пригодиться в трудной дороге под названием жизнь. Но моя великодушная и мудрая хозяйка употребляет в пищу только младенцев, чей разум еще не проснулся.

— Шутишь. Она не людоедка. Нагл, ответь мне, наконец, где Карага? У меня для нее подарки.

Яркий свет, исходящий от огня, не достигал стен и потолка избушки. Плотная тьма непроницаемым шатром раскинулась над сидящими за столом собеседниками и русской печью. Кот закрыл глаза, скрестил передние лапы на груди и монотонно раскачивался на лавке.

— Ты что, оглох?! — повысил голос Короста.

Кот перестал раскачиваться и удивленно уставился на Коросту.

— Я говорю, ты что, оглох?!

— Прости, я немного задремал. Всю ночь ловил мышей на болоте. Устал, замерз и проголодался.

— Какие еще мыши на болоте?

— Летучие. Летучие мыши. Хозяйка рассказывала, что в далеком предалеком море-океане водятся летучие рыбы. Длиннотелые, облитые переливающейся чешуей. Плавники у них как крылья. Рыбы вылетают из соленой воды, долго парят над волнами и снова погружаются в пучину. При таких странностях не приходится удивляться, что мыши летают. Удивительно другое… коты летать не умеют. Воспарить бы над болотом, над зеленым туманом, над лесом… Полететь к полной, круглой луне. Светлая тьма вокруг, а я кружу в ней, плаваю как рыба… Кушай, мой любезный друг, Короста, кушай. Попробуй виные ягоды, привезенные из земли тавров.

Короста взял кисть темного винограда и поднес к своему носу.

— Пахнет вкусно, — сказал Нагл. — Сладкий, пряный аромат. На вкус, наверное, еще лучше. Я, конечно, его не ел, но хозяйке нравится. Оторви ягоду, положи в рот и раскуси. В ее сладком соке растворились: солнечный свет, гранитные скалы, поросшие соснами, южное море, лучезарное небо и каменистая земля. Незабываемые ощущения.

— Я не чувствую этого. Просто сладкий сок, и все, — сказал Короста и откусил еще одну ягоду.

— Жизнь проходит мимо тебя, мой любезный друг Короста. И проходит она неосмысленной. Это печально. Чувства твои неразвиты, ты неотесан и уродлив. Не умеешь получать удовольствие от простых вещей. Мать родила тебя напрасно.

Лицо Коросты перекосило от гнева. Дрожащей рукой он вынул из-за пазухи большой кривой нож на костяной рукояти.

— А вот это ты видел, блохастое животное? — Короста поднес острие ножа к черному носу Нагла.

Нагл почесал за ухом и снова скрестил лапы на груди.

— Блохи у меня есть. Это правда. Но ведь они есть и у тебя. Внешне мы не похожи, но при этом говорим на одном языке. Если ты считаешь себя венцом творенья только потому, что твое тело не покрыто черной шерстью, нос белого цвета, и уши не торчат на макушке, то ты заблуждаешься.

Короста с силой воткнул нож в стол и заерзал на лавке, обиженно посматривая на кота. Морда Нагла потеряла четкие очертания, съехала на бок, черный нос превратился в фиолетовый пятачок. Тошнота подступила к горлу Коросты, боль раскаленным гвоздем пронзила печень и сразу отступила. Жалость к себе липкой рукой сжала его сердце.

— Считаешь меня дураком?! — закричал Короста. — Или ты надо мной издеваешься?! Раз за разом я задаю тебе один и тот же вопрос: «Где Карага?», но ты, вместо ответа, морочишь мне голову странными разговорами. Я давно подозревал, что ты меня ревнуешь к ней! Ты хочешь меня убить! Я вижу твою душу насквозь! Ты подлая и наглая тварь! Я тебя ненавижу! — Короста схватился одной рукой за лавку, другой за стол, склонился на бок и его вырвало.

— На чем я остановился… — задумчиво произнес Нагл, не открывая глаз. — Да… Мир, в котором мы живем, это безумные святки и праздник опившихся брагой скоморохов. Черти носят человеческие маски и одежду, люди оборачиваются волками, животные излучают мудрость и благородство. Вот, к примеру, возьмем меня… Утонченная душа ученого, поэта и философа заперта в теле кота. Вместо амброзии, я вынужден питаться мышами и пить болотную воду. Мне навязываются в друзья различные проходимцы и тупицы, не способные оценить по достоинству изысканное угощение. Ну, что ты плачешь? Губы дрожат, руки трясутся… Ты мужик, Короста, или баба?

— Отстань! — Короста закрыл ладонями лицо, на стол капали слезы. — Я тебя не понимаю.

— Ах, теперь отстань… Короста, — кот открыл глаза, навалился на стол и зашептал, — Короста, ты меня хорошо слышишь?

— Что? Чего ты хочешь? — рыдал Короста.

— Я хочу помочь тебе, — прошептал кот и воровато оглянулся. — Пропадешь, ты, Короста.

— Что? О чем ты говоришь?

— Тучи… тучи собрались над тобой, вот что. А ты сидишь тут и рыдаешь. Бежать тебе нужно, без оглядки бежать.

— Я тебя не понимаю… — в голове у Коросты раздался легкий звон и невнятные голоса.

— Что непонятного? — прошептал кот. — Тучи, говорю, собрались. Что непонятного? Бежать тебе нужно.

— Куда? Куда бежать? От кого?

— Она все знает.

— Кто? Что знает?

— Она все знает, — яростно зашептал кот, — но у тебя еще есть время. Она у дальней стены лабиринта, это три дня ходу. Беги без оглядки. Она все знает и придет за твоей душой.

— Карага все знает? — испуганно спросил Короста.

— Все, все знает, — кот не мигая смотрел в его глаза. — Я пытался объяснить ей, что ты не виноват, но она и слушать не хочет! Она придет за твоей душой. Она выпьет ее без остатка!

Короста хотел встать из-за стола, но ноги не слушались.

— Я вижу, тебя сморило от печного жара, встать не можешь, — прошептал кот. — Тебе конец, Короста.

— Что она знает? Я ни в чем не виноват. Знает, что я люблю ее? Я люблю Карагу. Неужели она прозрела и увидела, как сильно я ее люблю? Без нее мне не жить. Брошусь в болото, — слезы снова покатились по щекам Коросты. — Нагл, передай ей от меня подарки.

— Какие подарки?

— У висельника вырезал язык и желчный пузырь, — Короста громко высморкался и отер рукавом липкий пот с лица.

— Это все подарки, которые ты привез Караге? — спросил Нагл пристально глядя на собеседника.

Короста уставился в пол и ничего не ответил.

Кот слез с лавки и на задних лапах подошел к Коросте.

— Некрасиво, — сказал Нагл, обнюхивая Коросту. — Говоришь, что любишь, а сам… Что прячешь за пазухой?! — страшным голосом закричал Нагл.

— Разрыв-траву!

— Разрыв-траву?

— Да! Разрыв-траву!

— А где ты ее добыл? — спросил Нагл, мягкой лапой поглаживая Коросту по голове.

— Еж подарил.

— Как зовут ежа?

— Я не знаю, он не сказал.

— Дальновидно — не называть свое имя незнакомцу… Где она?

Короста вынул из-за пазухи платок с завернутой в него Разрыв-травой и положил на стол.

— Вот ты какой… — прошипел Нагл. — Люблю, говорит, люблю… А сам… траву спрятал.

Тошнота снова подступила к горлу Коросты, а осуждающие голоса в голове зазвучали громче. Он упал с лавки и попытался выползти за пределы светового купола, но руки, вслед за ногами, перестали слушаться. Пальцы на передних лапах Нагла удлинились, он взял со стола платок и осторожно развернул.

— Ничего особенного, — сказал Нагл, рассматривая увядший цветок, — но какая сила таится в нем… Знаешь, Короста, ты похож на Разрыв-траву. Борода, как растрепанный веник, горбатая спина, ноги кривые, зубы гнилые, и в голове у тебя не лучше. Но и в тебе что-то есть такое… Подумать только, влюбился в Карагу! Нет, ты не подумай, что я считаю Карагу недостойной любви и поклонения всякого, кто ее знает или слышал о ней, это я тебя считаю неспособным подарить Караге любовь.

— Почему ты так думаешь?

— Лед согреть не может. Чтобы передать тепло, льду нужно стать горячей водой. Короста, ты должен измениться. Став иным, ты сможешь любить Карагу и получишь ее любовь в ответ. Гусеница не способна порхать вокруг цветка, пока у нее не отросли крылышки, — Нагл взял вялую руку Коросты, поднял и потряс. — Разве это крыло? В болотной пиявке больше силы и красоты, чем в тебе.

— Я умираю. Ты убил меня, людоед проклятый. Не чувствую ни рук, ни ног, и сил у меня не осталось. Чтоб ты подавился моими костями, чтоб кусок моего мяса встал у тебя поперек горла. Что плохого я тебе сделал?

— Наговариваешь на меня, — с обидой в голосе сказал Нагл. — Отравитель-губитель… Ну, добавил я в пищу кое-какие травы, но это же для твоей пользы! Потом ты меня благодарить будешь! Еще попросишь у меня прощения! А я, что… прощу, конечно. Великодушен я и добр.

— Переверни меня на спину. Хочу умереть, глядя в твои бесстыжие глаза. Буду приходить к тебе во сне и душить. Сяду на грудь, скрестив ноги, положу холодные руки на твою черную мохнатую шею и, что есть силы, сдавлю. Захрипишь тогда… Каждую ночь буду приходить.

— Некрасиво так поступать со своим другом. Злопамятность — это тяжкий грех. К тому же, осуществить задуманное у тебя не получится.

— Это еще почему?

— Я не сплю на спине. Как ты сядешь мне на грудь?

— Дай мне противоядие, — захныкал Короста. — Я не хочу умирать. Заклинаю тебя всем святым, дай мне противоядие.

— Хорошо, — легко согласился Нагл, — помогу тебе. Вот только… — Нагл задумчиво почесал нос.

— Что тебе нужно! Я на все согласен!

— Вот, вот, вот, твое согласие необходимо. Без него никак. Видишь ли, какая штука… С моей помощью ты встал на крыльцо перед порогом, но переступить его нужно по собственной воле.

— Я не понимаю!

— Не понимаешь? Я человеческим языком тебе говорю: “Переступить порог ты должен добровольно”. Что непонятно?

— У меня нет сил играть в твои игры! Дай противоядие! Спаси!

— Тяжело общаться с глупыми людьми… — Кот встал на задние лапы, а передними прочертил в воздухе большой прямоугольник. — Короста, представь, что ты стоишь на крыльце, перед дверью. За ней любящая тебя Карага. Чтобы дверь открылась, нужно захотеть ее открыть. К двери я тебя подвел, на крыльцо подсадил, но дверь вместо тебя открыть не могу. Не цепляйся ты за свою жалкую жизнь, вспомни о любви к Караге.

— Я умираю, мертвым не нужна любовь, — слезы бежали по щекам Коросты.

— Ты ошибаешься, все только начинается. Смерть, это краткий, освежающий дневной сон в летнюю жару. Она пойдет тебе на пользу.

— Какая еще польза. Что ты несешь!

— Зерно! Маленькое зернышко умирает во влажной земле, разлагается, превращается в слизь и из нее появляется бледный росток, образ будущего мощного колоса, наполненного многими семенами. Росток тянется вверх, к солнцу, к дождевым облакам, к теплому ветру. Да, внешне росток не похож на семя, но разве не будет ошибкой сказать, что семя и росток не связаны друг с другом, что это не одно и то же. Короста, ты маленькое семя, и если не умрешь, то так и останешься Коростой — жалким человечком с кривыми ногами и гнилыми зубами.

— Я не хочу бесплотным духом вечность носиться над лесом.

— Ты не понял… — кот осмотрелся по сторонам и понизил голос до шепота. — Карага воскресит тебя. Это настоящее чудо! Карага разгадала тайну смерти, у нее есть зелье. Уснешь и проснешься. Помнишь, как в детстве… Ложиться спать не хочешь. Играть бы с ребятами в лесу или на лошадях ездить всю ночь в высокой траве под луной, но мать зовет домой, ужинать и спать, а тебе не хочется… прям до слез. Утром солнышко, через окошко, коснется лица теплым лучом, и новый день начался. Так и сейчас, уснешь и проснешься, и всего делов. Ну, как, согласен?

— Я не хочу умирать. Ты обманываешь меня. Никто оттуда не возвращался. Зубы гнилые… Буду есть белую редьку, она для зубов полезная, а ноги кривые… Ноги у мужика — это неглавное.

— Главное — не главное! Дать бы тебе! — кот выпустил когти и замахнулся лапой. — Соглашайся, скотина, а то убью!

— Да на что я согласиться должен! Я не понимаю!

— Караге служить. После воскресения выполнишь пару ее поручений и все. Будете потом жить долго и счастливо.

— Хорошо. Согласен.

— Фух… — кот тяжело выдохнул и сел рядом с Коростой. — Какой ты неприятный в общении человек. Ты вот что… Не уходи никуда, я сейчас, — Нагл встал и подошел к печи, взял кочергу и выгреб из огня пылающий уголек, подхватил и, перебрасывая из лапы в лапу, донес до стола. — Бедные мои лапки, — кот уронил уголек в серебряный кубок с черным травяным отваром. — Отпей три глотка, — кот поднес кубок к губам Коросты и напоил.

Заскрипев зубами, Короста выгнулся до хруста в хребте и замер.

— Половина дела сделана… — кот поставил кубок на стол и сел на лавку.

Тьма вокруг светового купола стала гуще. Послышалось шуршание лап и стук когтей по деревянному полу. Из тьмы на свет выполз большой, как лесной волк, мохнатый паук и уставился на кота красными глазами.

— Ты вовремя, Мизгирь, — сказал Нагл. — Он еще теплый, как ты любишь.

Быстро перебирая лапами, Мизгирь подполз к Коросте. Вытягивая нити паутины из своего брюха, Мизгирь ловко покрыл тело Коросты плотным серым коконом. Закончив, Мизгирь проткнул паутину острыми ядовитыми клыками, погрузил их в шею Коросты, и с шумом вытягивал соки из мертвого тела.

— Эй, — крикнул Нагл, — не увлекайся там! Тело должно стать мягким, но при этом не превратиться в холодец.

Мизгирь недовольно защелкал жвалами, но отполз.

— Карагу по пути не встречал? — спросил Нагл.

Мизгирь согнул передние лапы и склонился в знак согласия.

— Где же ты ее встретил? — спросил Нагл. — Один день пути? — Мизгирь не шелохнулся. — Один день и еще пол дня? — Мизгирь склонился ниже. — Значит один день и еще половина дня… Если душа Коросты вылетела из тела, она не успеет за это время вселиться в другое. Как думаешь, Мизгирь? — паук склонился почти до земли.

Нагл слез с лавки, подошел к телу Коросты, лег на пол и приложил ухо к кокону: “Здесь он, родимый, не успел вылететь, а теперь паутина ему не дает. Ишь шебуршится… Не нравится душе в разлагающемся мясе. А ты, Мизгирь, если хочешь, полезай на печь, обогрейся”.

Паук влез на приступку, раздвинул лапами пучки трав, сохших под потолком на веревке, и улегся на печи. В полумраке поблескивали его красные глаза.

Нагл на задних лапах подошел к переметной суме, оставленной Коростой у двери, попробовал взвалить на плечо, но не смог поднять. Упираясь задними лапами и злобно шипя, Нагл протащил суму по полу, к столу, в круг света. Он быстро развязал кожаные шнурки, стягивавшие горловину сумы, и заглянул внутрь.

— Горшочек с чем-то… — Нагл вытащил из сумы стоявший сверху маленький глиняный горшочек, закрытый глиняной крышкой. Он встряхнул его и приложил к нему ухо, но ничего подозрительного не услышал, приоткрыл крышку и принюхался. — Тянет мертвечиной… Так и есть, — Нагл открыл крышку и поставил горшочек на стол, — язык и желчный пузырь висельника. Молодец, Короста, хозяйственный.

Нагл достал из сумы большие ржавые клещи, молоток, зубило, плоский точильный камень, моток веревки, грязную льняную рубаху, берестяную шкатулку, наполненную цветными камешками, половину черствого пшеничного каравая, коровью нижнюю челюсть.

— Всякая дрянь… — проворчал Нагл и сунул лапу в сумку, на дне нащупал что-то тяжелое, завернутое в тряпицу.

Взявшись за края сумы, он перевернул ее и вытряхнул содержимое на пол. Стукнувшись об пол, с глухим звуком из раскрывшейся тряпицы выкатился круглый золотой самородок размером с мужской кулак.

— Ах ты ж…, Короста, — прошипел Нагл. — О Разрыв-траве вспомнил, а о самородке забыл! Зачем тебе, кривоногому, золото…

Толкая передними лапами, Нагл закатил самородок под печку.

— Смотри, не проболтайся! — Нагл погрозил когтем сидящему на печи Мизгирю.

Паук закрыл свои красные глаза мохнатыми лапами.