Лестница в небо, или Рассказ очевидца

Александр Викторович Катеров, 2021

"Смерти нет, есть жизнь после жизни, и я пришел оттуда, чтобы поведать об этом людям. Я тот самый очевидец…" Познавательный рассказ о том, что будет и, как может быть… Роман, как и жизнь имеет продолжение, и по этому его эпилог – новая жизнь!..

Часть первая

Между небом и землей

«Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо

не знаете, когда настанет это время…»

Святое Писание

Пролог

— Нет, нет! Ко мне нельзя, — замахала руками пожилая женщина.

— Но я по рекомендации, — настаивал я, — мне только спросить…

— Я не могу, — отвечала она, пристально рассматривая мое лицо.

— Но почему, матушка? — Спросил я.

Матушкой ее называли горожане, которые хорошо знали ее и любили. Любили за кротость, доброту и сострадание к людям. Она была глубоко верующим человеком, и целыми днями пропадала в церкви.

Рассказывали, что у нее дома был свой иконостас, который она оберегала от недобрых людей и, что у нее на стене висели старинные, чудотворные иконы. Поэтому к себе в дом она пускала не каждого…

Матушка Варвара предсказывала будущее, рассказывала настоящее и напоминала о прошлом. Она могла лечить людей от порчи и сглаза, от плохого настроения и апатии, она возвращала людей к жизни и подавала им надежду. По городу ходила молва, что к ней сходила сама Богородица и, что между ними была беседа…

Была у матушки и еще одна особенность. Она страдала летаргическим сном и могла проспать не один день, и не одну неделю. Иной раз ее сновидения продолжались месяц и больше, но сама Варвара нездоровый сон принимала, как большое благо. Ее авторитет был безупречным и слухи о ее добрых деяниях быстро разлетались по городу.

Однажды доведенный до отчаяния, я тайно стал готовиться к визиту к прозорливой Варваре. Мне хотелось рассказать ей свою жизнь, на мой взгляд, скучную и никому не нужную. Поговорить с ней о моей грусти и печали, о терзаниях и душевной боли. Сказать, что я запутался и полностью разочаровался в жизни. Я хотел услышать от нее дельный совет, в пользе которого, почему-то, не сомневался. И вот я у нее, а она не хочет меня пустить даже на порог.

Отказ матушки меня не сильно огорчил, но очень задел мое самолюбие и я, не дослушав ее оправдания, уехал домой. Всю дорогу я возмущался ее поступку, но уже к вечеру совсем забыл о Варваре.

Ночью, перед сном, я вспомнил о прозорливой матушки.

И чем больше я припоминал наш разговор, тем больше меня охватывала тревога и даже страх. Варвара говорила, что во мне много черного, что мне необходимо сходить в церковь — исповедоваться и причаститься. Но я оставил воспоминания и закрыл глаза…

* * *

Утром по дороге в церковь я вспоминал ночные кошмары.

Во сне я видел большую черную птицу с головой зверя, которая кружилась надо мной, а седой старик отгонял ее большой палкой.

— Ну, и, что здесь ужасного? — Успокаивал я себя.

— Ну, птица мутант, ну, старик с клюкой?..

Утешить себя не удавалось и на душе по-прежнему оставалось тревожно. Что-то мешало моему продвижению и это «что-то», как тяжелый груз, повисело у меня за спиной. Я дергал плечами и махал руками, пытаясь таким образом освободиться от невидимой ноши.

У ворот церковного дворика я остановился и, перекрестившись, приблизился к храму. Что-то большое и величественное было в древних стенах собора. Его золотые купола упирались крестами в небо, а звон колоколов придавал зданию высокий статус его предназначения.

У иконы Иисуса Христа, что была закреплена в арочном проеме, верующие крестились и проходили внутрь. Я посмотрел на лик Бога, и он мне показался размытым, и едва заметным. Какая-то непонятная пелена застилала мне обзор, и я, потерев глаза, повторил попытку.

Я засмотрелся на икону, а старушка рядом поторопила меня:

— Пошли, сынок, служба начинается.

В ней я узнал Варвару, которую потом долго искал в храме.

Когда голос раздался под сводами храма, я взглянул на священника. Это был немолодой мужчина с красивыми чертами лица. Его звали отцом Николаем, и он пропел молитву. Мне было не понятно его песнопение, но услышанное пробирало меня до глубины души.

На исповеди я рассказал батюшке всю свою жизнь. Он слушал меня, а мне становилось то жарко, то холодно. Пользуясь случаем я задавал ему вопросы и просил совета. Священник отпустил мне грехи и предложил встретиться снова. Окроплённый Святой водой, я отошел в сторону и перекрестился. Среди ожидающих исповеди я увидел знакомое лицо матушки Варвары. Она одобрительно кивнула мне головой и снова пропала в глубине собора. Потеряв ее из вида, я принялся рассматривать иконы, окружающие меня. Пелена с моих глаз сошла, тревога отступила, а спина выровнялась и приобрела былую осанку.

Выйдя из храма, я почувствовал облегчение.

Хотелось идти пешком и любоваться осенним пейзажем. Все проблемы остались где-то далеко, мне было легко и приятно. Я прошел через сквер и вышел на шумную улицу, но свернув в тихий переулок, опять оказался на аллеях сада. Ухмыльнувшись своему замысловатому маршруту, я продолжил свой путь. Желтые листья под ногами и голые ветки кустарника, напоминали о приближении холодов. И хотя солнце на небе светило по-прежнему ярко, ветерок, гуляющий со мной рядом, заставил меня приподнять воротник на куртке.

Усталости не было. Легкость в движении заставляла меня идти вперед, и я шел, не зная куда. Вдруг на лавочке, под желтыми ветками клена, я увидел старика. Он сидел на лавке с опущенной головой и что-то чертил на асфальте своей клюкой. Незнакомец был одет необычно; его просторный балахон свисал до самой земли, а пояс из скрученной веревки служил украшением его серебристой одежды.

Весь его облик напоминал мне пришельца из далекого прошлого. Таких можно было увидеть на картинах великих художников или же в церкви на иконах и фресках. Когда он поднял голову и посмотрел на меня, то я успел заметить только его большие и светлые глаза. Длинная и седая борода закрывала большую часть его лица и была продолжением длинных волос. Старик опустил голову, а я замедлил шаг, чтобы лучше рассмотреть загадочного незнакомца.

Поравнявшись с ним, я вдруг услышал его голос:

— Из храма идешь?

Я остановился и молча кивнул ему головой. Он посмотрел на меня, а я заметил на его лице новые, незамеченные ранее черты. Передо мной находился далеко не дремучий старик. Его глаза были живыми и ясными. Морщины, седина и большая борода придавали ему не столько возраста, сколько величественной стати и мудрости.

— Это хорошо, что ты исповедовался, — проговорил незнакомец, прерывая мои наблюдения. — Совсем запутался ты Виктор…

Я промолчал, а он продолжил:

— Ты часто просил Бога о помощи, вот Он тебя и услышал.

Старец приподнялся со скамейки и сказал:

— Иди и ничего не бойся, я встречу тебя на перепутье…

Он приблизился ко мне так близко, что его одежды коснулись моего тела. Я вздрогнул и ощутил прилив легкости. Мне показалось, что я стал невесомым и что я непременно сейчас взлечу к небу.

Старик удержал мои мысли и сказал:

— А вот это надень!

Он протянул мне старенький алюминиевый крестик на черной нитке и строго посмотрел на меня. Слова его прозвучали настолько убедительно, что я послушно надел его на шею.

— Узнаешь? — Спросил старец с упреком. — Это твой нательный крест, тот самый, который ты сменил на этот!

Он указал своим длинным пальцем на мой золотой крест, надетый поверх черной водолазки.

— Не все золото, что блестит! — Произнес старец и положил свою руку мне на плечо.

Тепло побежало по моему телу, и я тихо спросил:

— А ты кто?

— Мое имя Даниил — я слуга Божий. Я пришел тебя спасти!

— Спасти? — Переспросил я, все еще прибывая под впечатлением случая с крестиком.

Я точно помнил, что положил его в коробку с документами, которые хранились в моем сейфе под кипой ценных бумаг.

— Как он попал ему в руки? — Ломал я голову, а старец сказал:

— Не отвлекайся. Тебе надо идти. И помни слова Бога:

«Дорогу осилит идущий…».

Даниил попрощался со мной и закрыв лицо своим серебристым плащом стал таять. Превратившись в седое облако, он поднялся к небу и там наверху, затерялся среди множества похожих на него. Облака на небе сгруппировались и тяжелыми тучами поплыли над городом. Порыв ветра подтолкнул меня, и я пошел дальше по аллее сада.

Мысли отсутствовали и только отрывки фраз, сказанные загадочным старцем, крутились у меня в голове. «Дорогу осилит идущий…».

Под аркой, у ворот сада я увидел мужчину.

Выглядел он неряшливо и одет был не по сезону. Какая-то легкая ветровка с поломанной молнией, рваные джинсы и кроссовки, надетые на босую ногу, служили ему неказистым нарядом.

— Бомж. — Подумал я и брезгливо отвел от него взгляд.

Но тот окликнул меня, и попросил милостыню.

Я посмотрел на него с пренебрежением, а он повторил:

— Денег дай, кушать хочется!..

Порывшись в кармане куртки, я отдал ему монеты, а он, поблагодарив меня, протянул маленькую иконку. Чуть заметный лик седовласого старца смотрел на меня знакомыми глазами.

— Узнаешь? — Спросил бомж и улыбнулся мне желтыми зубами.

Я промолчал и протянул ему сотенную бумажку.

Тот с благодарностью, а я спрятал икону в карман куртки.

Мужчина вдруг вскочил на ноги и выпалил:

— Икону-то верни!

— Как? — Удивился я. — Я же за нее заплатил!?

Через минуту я почему-то вернул ему икону, а он сказал:

— Да, ты не обижайся, она тебе ни к чему, да и деньги тоже…

Он загадочно посмотрел на меня и продолжил:

— Возвращайся в сквер, тебе туда нужно.

Я послушно поменял направление, а он прокричал:

— Ты уж извини, не благословляю — грешен…

Я еще долго бродил по осеннему скверу, пока чья-то невидимая рука не подтолкнула меня к развилке дорог. Здесь я почему-то свернул на узкую аллею и мое сердце тревожно застучало.

Впереди я увидел большой и раскидистый куст. Листья у него были красными и он, размахивая своими ветвями, манил меня к себе. Я приближался к нему, а мое сердце выскакивало из груди.

Поравнявшись с ним, я вдруг услышал чей-то голос:

— Ну вот и пришли, Виктор!..

Душа моя затрепетала, предчувствуя развязку, а кто-то сказал:

— Сейчас! Еще немного — все!..

Глава 1.

Я умер ранней осенью, когда лето уже закончилось, а осень еще не наступила. Все произошло неожиданно, хотя кто ожидает смерти, ну, если только неизлечимо больной и, то… Кто знает время ее прихода? Вот и я, как и многие из нас в этой жизни, надеялся, что все обойдется и беда пройдет стороной. Но этого не случилось, и я умер.

Я был убит ножом в спину. Но признаюсь, что от судьбы я не бежал, а наоборот, чувствуя приближение развязки, я шел ей навстречу и часто провоцировал ее на быстрое разрешение. И вот это случилось.

Нож попал мне в сердце и я, не закрывая глаза, провалился во тьму. С немыслимой скоростью я проскочил темный лабиринт и выскочил в большое и светлое пространство. Яркий свет ослепил меня. Серебристый туман расстилался перед моим взором, но очень скоро он стал таять, превращаясь в белые облака на голубом фоне. Это было небо.

Я взглянул вниз и увидел замечательную панораму большого города. Зеленый полуостров омывало теплое море, а сам город был поделен на квадраты и другие геометрические фигуры. Людей не было видно, и я удивился тому, что не заметил, как высоко приподнялся над землей. Вскоре я поднялся еще выше и увидел большое и чистое небо.

Мое передвижение в пространстве меня приятно удивляло, так как ни руки, ни ноги не принимали участия в моем полете. Моим двигателем была моя мысль, и поскольку в данный момент она отсутствовала, я просто парил над городом, осознавая свое новое положение.

Вдруг рядом со мной пролетела птица и заплакала как ребенок. Меня это встревожило, и я вспомнил о событиях, которые привели меня сюда. Воспоминания затрудняли мой полет, и я поспешил оставить эту неприятную для меня тему. Я посмотрел над собой и увидел огромное светлое пространство. Она было бесконечным и голубым. Где-то далеко белой полоской пролетал самолет, и я как мальчишка устремился за ним. Уже через мгновение я его догнал и прочитал его бортовой номер. Победителем я возвращался обратно, когда та же птица встретилась мне на пути. Она шарахнулась от меня в сторону и стала стремительно падать вниз. Я метнулся за ней, и когда я ее догнал, она по-детски заплакала и исчезла в красном кусте рябины. Рядом раздался плаксивый голос ребенка, и я вспомнил о своих детях.

Уже через мгновение я оказался у ворот своего дома.

Калитка была заперта, и я машинально потянулся к ручке. Моя рука, не ощущая препятствия, легко прошла через металлический лист и я, сделав шаг вперед, очутился по ту сторону забора. К моему удивлению замок громко щелкнул, имитируя работу механизма.

Из глубины сада навстречу мне бежала большая собака. Огромный черный пес решительно приближался ко мне, и я замер на месте. В двух шагах от меня он вдруг остановился и жалобно заскулил.

— Малыш! — Позвал я собаку, а она, поджав хвост, поспешила скрыться от меня в кустах малины.

— Не узнал, что ли? — Обиделся я и подошел к дверям дома.

Не воспользовавшись ключом, я легко проник внутрь и опять заметил, как щелкнул замок, а шторы на окне дернулись от сквозняка. Я не придал этому значения и прошел дальше по коридору.

Дома никого не было, и я догадался, что дети ушли в школу, а жена на работу. Походив по комнатам, я вернулся в спальню и осмотрелся. Мне казалось, что я чего-то не находил, чего-то не заметил, не обнаружил. Обойдя предметы комнаты, я остановил свой взгляд на дверце шкафа, на котором было закреплено зеркало. С удивлением и даже страхом, я заметил, что не вижу своего отражения.

— Так вот чего я не нашел в спальне. Вот чего не обнаружил я в этой комнате! — Осенило меня, и я воскликнул. — Своего отражения!..

— Я невидим. Невидим, но я есть. Вот мои руки, ноги и голова на месте, — размышлял я, рассматривая части своего тела.

Ощупав себя руками, я немного успокоился и вскоре страх сменился на любопытство. Я прошелся по домам своих соседей и стал свидетелем поведения этих людей. Кто-то вздрагивал и со страхом озирался по сторонам, кто-то крестился, а кто-то откровенно ругался на меня матом. Все, кого посетил я, меня не видели, но мое присутствие они чувствовали и ощущали. Я понимал и разделял беспокойство этих людей, так, как и самому в недалеком прошлом приходилось испытывать подобное. Я помнил, как становилось жутко и неуютно от каких-то шорохов и стуков в нежилой комнате, от внезапного сквозняка за спиной или упавшей со стола ложки. И вот теперь это делал я. Мне стало немного стыдно и когда я, в одном из домов застал влюбленную парочку в пикантной обстановке, я оставил это занятие.

Все, что происходило со мной сейчас — походило на сон. Настолько все было невероятно, настолько легко и доступно, что думать ни о чем не хотелось. Облетев город, я вспомнил о близких и родных мне людях. Подумав о жене, я тут же оказался у нее на работе и стал свидетелем ее разговора с подругой. Находясь в двух шагах от жены, я узнал, что она была сильно обеспокоена моим отсутствием.

— Он опять не ночевал дома, — рассказывала Татьяна своей подруге, — как я устала, если бы ты знала. Как мне это все надоело…

Я сделал шаг вперед и оказался у нее за спиной. Она дернула плечами и обернулась. Я увидел ее воспаленные глаза и подумал:

— Плохо спала — плакала…

Сколько боли и страданий я причинил этому человеку, этой женщине, которую когда-то любил. Мне захотелось пожалеть ее и успокоить. Я протянул руки, а они прошли сквозь нее, причинив ей только страдание. Она вздрогнула и, отшатнувшись от меня, заплакала.

— Я больше так не могу, с ним что-то случилось!

— Да брось ты убиваться, Татьяна, — успокаивала ее подруга, — небось у бабы какой-нибудь зависает. Знаю я этих мужиков — проходили. И прекрати истерику, ты на работе — люди смотрят…

Жена стала вытирать слезы, а я покинул это место, потому что мое присутствие здесь только усугубляло тревогу и наводило страх. Моя беспомощность раздражала меня, и я поднялся в небо, откуда еще слышал плаксивые причитания Татьяны. Это гнало меня от нее прочь, но и далеко от земли, голос жены долетал до моего сознания.

* * *

Пролетая над городским сквером, я вдруг вспомнил о своем теле, оставленном на безлюдной аллее парка. Сбавив скорость, я быстро нашел его на траве у красного куста. Здесь уже собралась группа людей, и я опустился на место, где недавно стал жертвой убийства.

Народ обсуждал происшествие, а я посмотрел на покойного. Молодой мужчина лежал на боку в какой-то необычной позе. Его ноги застыли в полушаге и казалось, что даже лежа он продолжал свое движение. Руки были широко раскинуты по сторонам, а пальцы, собранные в кулак, сжимали горстки пожелтевшей травы. Голова лежала затылком к земле, а глаза смотрели в небо.

— Впечатляет! — Цинично пошутил я и нагнулся к своему телу.

Я хотел поправить челку на лице, но моя рука трогала воздух, а покойник вдруг подмигнул мне и выпустил струйку крови изо рта. Я отскочил в сторону, а полицейский накрыл мое тело брезентом.

Осматривая место происшествия, я заявил:

— А что, совсем и неплохо. Я убит, а не умер от наркотиков или водки. Я не валяюсь в канализационном люке, а лежу на аллее сада.

— В общем сойдет! — Сделал я заключение данному происшествию и почему-то вспомнил телерепортаж с городского кладбища.

Как-то вечеров в новостях показывали его малоизвестную часть, где были захоронены безымянные люди — бомжи или тела, не нашедшие своего имени. Кому-то из журналистов удалось сделать уникальную съемку, как бросали тела этих бедных людей в неглубокие ямы, без гробов, и даже не всегда в полиэтиленовых мешках. Как потом стая бездомных собак разрывала могилы и пожирала покойников.

— Да-а!.. Не хотел бы я так… — Подумал я и заметил, как у моего тела шло активное обсуждение происшествия.

Звучали высказывания о бандитском беспределе, о бездействии властей и о том, что я стал жертвой этого беспорядка. Мне было приятно участие этих людей в разбирательстве происшествия. Они жалели меня и, совсем не зная пострадавшего, прощали ему все грехи…

— А ведь я далеко не безгрешный человек и очень может быть, что не заслуживаю такого быстрого прощения. Многим людям я причинил не только боль, но и страдания, — с грустью признавался я, — и среди них были близкие и даже родные мне люди.

Сирена спецмашины прервала мои размышления, и я заметил, как у моего тела продолжалось активное обсуждение. Высказывались версии убийства, и свидетели сообщали о выстрелах на аллеях сквера.

Я не придавал этому значения, а наблюдал, как санитары забросили мое тело в машину и, громко хлопнув дверью, уехали прочь. Толпа не расходилась, а сотрудники полиции осматривали место происшествия. Я потерял интерес к происходящему, а непонятная тревога наполняла мою душу. Оставаться здесь не было никакого желания, и я покинул это место с тяжелой мыслью о будущем. Мне было страшно представить, что будет с моими родителями, когда они узнают о моей смерти. И я, поднявшись к облакам, искал спасения на небе.

Мысли мои спутались и это отражалось на моем перемещение в пространстве. Я, то взлетал, то падал, то снова поднимался в небо. Страх перед предстоящей расплатой мучил меня и не давал осознать мое новое положение. Я не знал, что предстояло мне испытать в новом мире, но одно я знал точно — то, о чем говорили умные люди на земле — случилось, то, над чем мы частенько посмеивались — есть.

* * *

К вечеру этого дня я по чьей-то воле оказался на пороге квартиры, где проживали мои родители. Чуть помедлив, я осторожно прошел сквозь двери, но замок предательски щелкнул, и я услышал, как в дальней комнате раздались голоса. Я продвинулся вперед и в большой комнате квартиры нашел своих родителей, сидевших у телевизора.

— Дверь хлопнула. — Произнесла мать, когда я появился зале.

Она посмотрела в мою сторону, а отец ответил:

— Да нет, тебе показалось.

— Пойду посмотрю, — не успокаивалась мать и поднялась с кресла.

Сделав два шага, она остановилась передо мной, и я увидел, как ее глаза испуганно, что-то искали перед собой.

— Ну и чего? — Спросил отец, наблюдавший за нами.

Мать вернулась на место и со вздохом сказала:

— Душа разрывается, а тут еще и сон плохой видела…

Отец, как-то безучастно промолчал, а она продолжила:

— И телефон молчит целый день. Я позвоню, Паша?

— Я звонил. Нет его ни дома, ни на работе, — как-то равнодушно сообщил отец и мне стало немного обидно за его холодное осуждение.

Он потянулся к тумбочке за валидолом, и я подумал:

— Они еще ничего не знают.

Я представил картину, когда откроется причина моего исчезновения и мне стало невыносимо больно. Мои страдания увеличивались от того, что я не мог им помочь и утешить. Моя беспомощность раздражала меня, и я в отчаянии резко ударил по межкомнатной двери. Не ощутив с ней контакта, я заметил, что она все же стукнулась о стену комнаты и стекло в ней жалобно задребезжало. Я удивился, а родители, испугавшись, одновременно посмотрели в мою сторону.

— Это что? — Тихо спросила мать.

— Сквозняк, — предположил отец.

— Сквозняк? Откуда?

Мать тяжело вздохнула, и сказала:

— Душа разрывается, я все же позвоню Вите?

— Позвони, — согласился отец и безнадежно махнул рукой.

С тяжестью и болью я покидал родительский дом.

Я был виноват перед ними в том, что часто забывал о них и не уделял должного внимания. Я забывал о том, что для них я всегда оставался ребенком, которого они любили и боялись потерять. Все это было теперь в прошлом, которого вернуть было невозможно.

Я выскочил из квартиры и понесся по ночному городу…

Долго и бесцельно я метался по его улицам, заглядывая к знакомым и друзьям. Но вдруг я вспомнил о своем бренном теле и это заставило меня вернуться к нему. Я нашел его в городском морге. Оно лежало на большом столе и было безжалостно разрезано от шеи до самого паха. Рядом лежали внутренности; сердце, легкие, печень и другие органы. Меня удивляло то, как эта окровавленная, переплетенная между собой масса давала телу движение, форму, цвет и красоту.

Мои рассуждения прервал вошедший мужчина. Он был в резиновом фартуке, надетом поверх темного халата и в белых медицинских перчатках. Это был врач, без особого труда, догадался я. И хотя его вид и действия напоминали работу мясника, он все же оставался патологоанатомом. Он спешно набивал мое тело внутренностями, насвистывая какую-то веселую мелодию. Его небрежность в работе меня раздражала и когда он упустил мое сердце на пол, то у меня что-то больно кольнуло внутри. Я дернулся в сторону и, проскочив стену, очутился в другом помещении. Здесь, в небольшой комнате со слабым освещением, на стеллажах лежало несколько голых тел, приготовленных для вскрытия. В сизом тумане, расстилающемся над покойниками, было трудно разглядеть умерших, но я, наткнувшись на каталку у самой двери комнаты, заметил бледное лицо девушки. Это была совсем юная девочка с красивым лицом. На вид ей было лет шестнадцать — семнадцать и ее молодое тело не имело никаких видимых повреждений. Она лежала, как живая и только холодная белизна ее лица, и посиневшие губы, говорили о том, что жизнь оставила это тело.

— Что же привело ее сюда? — Подумал я. — Болезнь, самоубийство или наркотики? Да, у каждого своя история, — философски заключил я и вернулся в операционную, где врач заканчивал свою работу.

Большими и неровными стежками, он зашивал разрез на теле.

— Аккуратнее! — Посоветовал я ему, замечая, как, через небрежно наложенный шов, сочилась мертвая кровь.

Он, будто услышав мои замечания, на мгновение замер и, поправив маску, продолжил работу, выдерживая линию шва.

— Так-то оно получше. — Оценил я старания врача и почему-то опять вернулся в комнату — холодильник за стенкой.

Что-то тянуло меня к этой молодой девушке и я, заглядывая в лицо умершей, пытался вспомнить ее имя.

— Где-то я ее встречал, где-то видел?..

Память не давала мне ответа, и я путался в догадках.

Постояв у тела покойной, я почему-то вспомнил случай, который произошел со мной незадолго до смерти. Я стал свидетелем странного самоубийства. Это случилось у торгового ларька, когда я покупал сигареты. Небольшая группа молодых людей громко развлекалась на лавочке, привлекая внимание прохожих. Вдруг, неожиданно для всех, парень со словами «Я люблю тебя Лиза» соскочил с места и бросился под колеса автомобиля. Все ахнули, а смазливая девчонка из веселой компании разразилась хохотом. Под колесами погибал ее мальчишка, а Лиза продолжала громко смеяться. Я ухмыльнулся странному воспоминанию, а за стеной по соседству послышались голоса людей. Через мгновение я вернулся к своему телу. В комнате у операционного стола уже стояли двое. Один из них был врач, другой был санитаром и догадаться в этом не составляло большого труда. Они о чем-то договаривались, а я осмотрел тело покойного. Оно было накрыто простыней, и на его белом полотне местами выступали красные пятна.

Грубый голос врача прервал мои наблюдения и я, оставив осмотр, прислушался к разговору двух мужчин.

— Петрович, твою мать! — Ругался патологоанатом. — Мы же договаривались — закончим работу тогда и выпьем.

— А я что? Я ничего? — Оправдывался санитар. — Там такое привезли, грех не выпить!..

— Что там еще такое? Пошли посмотрим.

Они двинулись по коридору, а я последовал за ними.

Через две минуты мы были в приемной, где на низкой тележке лежал большой бесформенный мешок.

— Это что? — Спросил врач, а санитар ответил:

— Это баба!

Он расстегнул молнию на мешке и добавил:

— Поезд жестокий любовник, — цинично пошутил санитар.

Врач закрыл дежурный журнал, цокнул языком и, глядя на изувеченное тело женщины, произнес:

— И что же тебя толкнуло под поезд, Анна?

— Любовь! — За нее ответил санитар и улыбнулся.

— Чего? — Буркнул патологоанатом.

— А ты, что «Анну Каренину» не читал?

Врач злобно посмотрел на санитара, а тот добавил:

— От любви еще и не такое бывает…

— Хватит болтать! Давай ее на стол! — Сердито приказал врач.

Я взглянул на труп и ужаснулся. На тележке лежали части окровавленного тела и голова женщины с испуганными глазами. Санитар застегнул молнию и покатил тележку, насвистывая похоронный марш.

Я проводил его взглядом и покинул заведение под названием МОРГ.

Глава 2.

Я опять метался по городу из одного места в другое. Мои движения меня не утомляли и мне было совсем не трудно облететь город несколько раз. Да, что там город, когда я с легкостью побывал у друга на северном Кавказе и уже через мгновение вернулся обратно.

За это непродолжительное время я увидел много интересных мест, о которых в земной жизни об этом не мог даже мечтать. Я посетил друзей, которых хотел видеть и людей, которых совсем не ожидал встретить. Я побывал там, где никто и никогда не мог побывать…

И вот я попал туда, куда не всем смертным был доступен вход.

Я знал это место, так как не один раз приезжал сюда на своем автомобиле, подвозя то одного, то другого знакомого мне человека.

Это место в яхт-клубе было штаб-квартирой местных воротил, уголовников и людей с сомнительной репутацией. Большая и красива яхта под названием «Бета» являлась местом деловых встреч и важных переговоров. Она хорошо охранялась и даже на берегу можно было увидеть здоровых парней, прогуливающихся у места ее стоянки.

Я без труда проник на яхту, минуя кордоны этих ребят.

В кают-компании было шумно. Собравшиеся на яхте, что-то громко обсуждали и о чем-то оживленно спорили. Здесь я никогда не был, но многие из присутствующих были мне знакомы, и поэтому я, примостившись в углу, с любопытством наблюдал за происходящим. Я сразу заметил парня, скромно стоящего у косяка входной двери. Это был мой одноклассник Митрохин Александр по кличке «Сапог». Он нервно потирал руки, ожидая, когда его заметят и обратят на него внимание. Он никогда не был осужден, но всегда крутился с уголовниками и блатными, тем самым создавая себе имидж крутого парня.

Я же его знал с другой стороны, как склочного и по сути трусливого человека. Блатные его считали шестеркой — стукачом и всерьез его не воспринимали, хотя частенько пользовались его услугами. Самого же Сапога это не обижало, а наоборот, помогало ему вести свой небольшой бизнес. Он имел маленькую мастерскую, где ремонтировал и шил обувь, отсюда и прилипла к нему кличка Сапог. Здесь же в мастерской он и приторговывал крадеными вещами, которые ему приносили местные воришки. Но, справедливости ради, надо заметить, что многие из знакомых Сапога считали его влиятельным человеком, так как видели, что к нему в мастерскую заходили блатные и солидные люди. Так что в определенных кругах Сапог слыл вполне крутым парнем, который имел надежную «крышу» и хорошее прикрытие. Но помнится, как-то подожгли его мастерскую, не помогла ни «крыша», ни его липовый авторитет. Разборок не было, а Сапог и не настаивал, так как боялся не угодить своему хозяину. А хозяином на этой территории был Циба — здоровенный мужик, у которого за плечами была не одна ходка на зону. В его послужном списке было не одно ограбление, не один разбой и не одно убийство. Грубый и молчаливый, он никогда не подавал Сапогу руки. Он не любил его и не скрывал этого. Часто обкурившись или перебрав спиртного, он начинал издеваться над ним, обзывая его шестеркой и стукачом. Конечно, это не нравилось Сапогу, но он терпел, так как сильно боялся обидеть своего грозного хозяина.

Но в мастерскую заходили и другие люди, такие как Муслим, Арсен и другие кавказцы. Это были люди рынка или как их еще называли — «торгаши». Они были маленьким звеном в городской мафии.

В обязанности этих людей входило распределение мест на рынке, регистрация доходов и порядок в торговых рядах. Работа у них была доходной, но нелегкой, так как им частенько приходилось иметь дело со своими земляками — кавказцами, которые тоже умели считать деньги. И хотя они находились под строгим контролем хозяина, они все-таки успевали прокручивать свои делишки с такими, как Сапог и ему подобными. Эти посетители для Сапога были желанными гостями. Ну, во-первых, с пустыми руками они никогда не приходили, во-вторых, они относились к нему с уважением и, в-третьих, у них был общий бизнес — наркотики, которые Сапог реализовывал втихую от Цибы и его команды. С этими людьми Сапог чувствовал себя уверенно. Здесь он даже мог повышать голос на своих гостей, хотя выглядело все это неестественно и наигранно. Эти друзья с Кавказа почему-то считали его не последним человеком в бандитской группировке и поэтому сдерживали свои амбиции. Откуда взялось такое мнение о нем было нетрудно догадываться. Здесь сыграло большую роль авторитет Муслима ну и хваставство Сапога. Конечно, эти двое не были друзьями, уж очень они были разными, но на публике они выставляли свою дружбу напоказ и многие им верили. Каждый из них преследовал свою выгоду в этом союзе и поэтому такой расклад их устраивал.

И вот в дверях кают-компании стоял парень по кличке Сапог, которого я знал с детства и знал не с лучшей стороны. Поэтому его присутствие здесь меня сильно удивляло. Но удивление очень быстро прошло, когда я услышал грубый голос из глубины каюты.

— Рябой, тащи сюда Сапога!

Рыжий парень — здоровяк подтолкнул Сапога к центру каюты и угодливо отрапортовал:

— Он здесь!

— Ну, что, скорняжная душа! Что расскажешь? — Спросил крупный мужчина с короткой стрижкой, выдвигаясь из-за стола.

Сапог помялся и тихо ответил:

— Да, я, собственно, ничего… Мне сказали, я и приехал.

— А ты ничего не хочешь нам рассказать? — Спросил тот же мужчина, которого здесь все называли Колючим.

Он подошел к Сапогу и спросил:

— Кто Моряка убил?

Сапог ответил не сразу, что и разозлило Колючего.

— Кто его убил? — Заорал он, а Сапог вздрогнул и запричитал:

— Это не я. Правда не я! Я слышал, что его хотели завалить.

— Кто? От кого слышал? — Грозно продолжал Колючий.

— Я не знаю! Честное слово не знаю. — Отвечал Сапог.

Колючий повторял свой вопрос раз за разом и казалось, что он задает его всем присутствующим в кают-компании.

Сплюнув на пол, он нервно спросил:

— Что за дела, Циба? Это же твой район?..

Колючий метался по каюте и выкрикивал страшные угрозы. Люди за столом притихли и украдкой обменивались своим мнением.

— Туда ему и дорога! — Вдруг высказался худощавый парень и добавил, — он же отошел от нас. И вообще — темная лошадка этот Моряк.

Колючий не дал ему договорить и крикнул:

— Ну ты, умник, не тебе решать! Во-первых, он с нами никогда и не был, а, во-вторых, он был у Артура, и он дал ему добро…

Колючий подошел к парню и, ухмыльнувшись, спросил:

— А может это ты его завалил? Я слышал ты ему денег должен?

Он пытливо посмотрел на парня и тот запричитал:

— Ты чего, Аркаша (имя Колючего)? Разве я посмею без тебя?

Парень положил руку на плечо Колючего и добавил:

— Я же в курсе, я же все понимаю…

Было похоже, что он убедил товарища, так как тот махнул рукой и подошел к столу, чтобы принять спиртного.

Сюда же подошел Циба и заявил:

— Я знаю кто убил Моряка!

Все посмотрели на него, а он продолжил:

— Это Муслим! На пару вот с этим.

Он пальцем указал на Сапога, а тот стал оправдываться:

— Я не убивал Моряка! Это не я!

— А кто? — Гаркнул Циба и с ухмылкой продолжил:

— Обижал он вас козлов, вот вы и убрали его.

— Циба, ты чего говоришь? Какой Муслим, зачем? Витька мой одноклассник и друг детства! — Оправдывался Сапог.

— Ты лучше меня не зли. — Пригрозил ему Циба и добавил. — Сдали тебя твои дружки. Так что ты мне еще расскажешь, как ты дурь по-тихому от нас продавал! Или скажешь, что тоже ничего не знаешь?

Напуганный Сапог слезливо запричитал:

— Не убивал я его! Это не я! Ну, Циба, ну, Колючий!..

Колючий решительно направился к Сапогу, но, когда у него в кармане зазвонил телефон, он остановился на полпути.

Взглянув на дисплей мобильника, он объявил:

— Это Артур!

В кают-компании наступила тишина, и только телефон продолжал звонить, выдавая чье-то нетерпение.

Помедлив, Колючий ответил, а уже через минуту объявил:

— Артур будет здесь через час, и он все знает…

Наступила пауза.

Было слышно, как где-то на берегу заиграла музыка, а на палубе засмеялись охранники. Тишину прервал истерический голос Сапога.

Предчувствуя развязку, он выпалил:

— Это не я, это Муслим. Я тебе правду говорю, Колючий!

— Я тебе, мразь, не Колючий, а Аркадий Викторович! — Гаркнул Колючий и сильно толкнул Сапога в грудь.

Тот отлетел к двери каюты, где его принял рыжий здоровяк. Он в свою очередь больно стукнул его по ушам и отбросил в угол. Из другого угла раздались аплодисменты. Женщины захлопали в ладоши, пытаясь привлечь внимание своих кавалеров.

Колючий злобно цыкнул на них и сказал:

— В общем так. Через час Муслим должен быть здесь.

Он подошел к рыжему парню и приказал:

— Поезжай за Муслимом, и что бы через час он был здесь.

Парень кивнул головой и спросил:

— А с Сапогом, что делать?

— В трюм, — ответил Колючий и поторопил, — поезжай, Рябой!..

В кают-компании стали готовиться к приезду Артура. Женщины убрали со стола и поставили чистые приборы, а мужчины обсуждали предстоящую встречу. Мне стало скучно, но вдруг кто-то из присутствующих заговорил о Муслиме, и я прослушал его короткое досье.

Припоминая свои последние минуты жизни, я подумал:

— А ведь это был он! Этому человека убить — раз плюнуть.

Было понятно, что это все придумал Сапог. Меня предупреждали о его угрозах в мой адрес, но я, не видя в нем соперника, пренебрегал опасностью. Вот он и обхитрил меня, натравив на меня Муслима, с которым у меня и без того были сложные отношения. Как-то на парковке у нас с ним получился конфликт. Помниться, я вступился за парня, который поставил свою машину на его место Муслима. До драки дело тогда не дошло, но этот случай сильно задел его самолюбие, и он пообещал мне, что еще вернется к этому вопросу.

— И что, за это убивать, — возмущался я.

От злости я мотался по каюте из угла в угол. Я так себя завел, что даже не понял, как у меня получилось сделать то, чего раньше не случалось. Зацепив угол стола, я сдвинул его с места, и открытая бутылка вина, не устояв, упала, разливая содержимое на скатерть. Я приятно удивился, а бандиты в недоумении переглянулись.

— Это что? — Возмутился Колючий и подошел к столу.

— Ты чего брыкаешься? Живой, что ли?

Своей шуткой он развеселил гостей, и они потянулись к столу. Они быстро забыли о случившемся и вели беседы о предстоящей встречей с Артуром — большим авторитетом в криминальной среде.

Я же вспомнил о бедном Сапоге и решил его разыскать.

Нашел я его в маленьком помещении судна, сидящего на полу среди многочисленных коробок и ящиков. Он был сильно напуган и, трясясь всем телом, что-то бубнил себе под нос. Лицо его было перемазано грязью, воротник куртки оторван, а из пораненного уха вытекала кровь. Я пожалел бедолагу и прислушался к его монологу.

— Муслим меня сдаст, — шептал Сапог. — Он все им расскажет, и про Моряка, и про наркотики, — говорил он, а сверху его окликнули.

Чуть живой от страха он полез по лестнице. Я последовал за ним, чтобы узнать, чем все это закончится. Но я быстро разочаровался в своих ожиданиях. Мы опять оказались лишними в кают-компании, где кто-то громко спорил, кто-то смеялся, а кто-то рассказывал совсем несмешные анекдоты. Никто не замечал нашего присутствия, и я снова пожалел о своем возвращении. Вдруг из группы собравшихся выступил здоровенный мужик и приблизился к Сапогу. Это был Циба — Вячеслав Цибуля. Я его хорошо знал, так как выросли мы в одном дворе и знали друг друга с детства. Он рос отчаянным мальчишкой и всегда верховодил во дворе, доказывая свое лидерство кулаками. Я же ему не уступал, и мы частенько сходились в рукопашном поединке. Но это только укрепляло нашу дружбу, и мы уже тогда — в далеком детстве, являлись не оспоримыми лидерами нашего двора. Потом, когда моя семья переехала в другой район, дороги наши разошлись. Я увлекся спортом, а Славка отправился в свою первую ходку за воровство. Время расставило все по своим местам, определив каждому из нас свою дорогу. И хотя мы были разными людьми, препятствий по жизни мы друг другу не строили. И вот сейчас, спустя много времени, он выступал ярым обвинителем в этом деле, принимая мою сторону…

Циба подошел к Сапогу и злобно заявил:

— Ну, что, фраерок, в этот раз ты конкретно влип… Я давно за вами наблюдаю. Бизнес у них совместный. Ты слышишь, Аркаша?

Колючий промолчал, а Сапог стал оправдываться:

— Какой бизнес? О чем ты говоришь, Славик?

— Ты из себя дурачка не строй, — взорвался Циба и, схватив Сапога за грудки, продолжил, — Рустам все рассказал о ваших махинациях…

Сапог молчал, а Циба сильно стукнул его по лицу.

Колючий остановил избиение и предложил:

— Ты, Славик, присядь, выпей водочки, потом потолкуем.

— Я эту суку давно пасу, да руки все не доходят. Грохнуть его надо! — Не унимался Циба и сильно стукнул Сапога ногой.

— Сядь, тебе говорят! Мы без тебя с ним разберемся.

— Это кто такие «мы»? — Ухмыльнулся Циба и продолжил наступление, — уж не ты ли, Аркаша? Ты что, корону на себя примерил?

— Заглохни! — Гаркнул Колючий и подошел к Цибе.

Они злобно посмотрели друг на друга и все поняли, что в каюте назревает большой скандал. По авторитету в криминальной среде эти двое были равны, но по убеждениям это были совсем разные люди…

В нашем городе было двоевластие.

Первый хозяин был человек из местных по кличке Казак. Корону он унаследовал от своего отца, в прошлом большого авторитета и хозяина города. Он автоматически вступил на престол своего родителя и правил в городе своей железной рукой. Справедливости ради, надо заметить, что заслугами отца он не прикрывался. У него был свой «послужной список», заработанный в колониях и на полях «сражений». Но вот прошло время и на место старого правителя, где уже правил Казак, прислали нового хозяина. Это был Артур. Просто Артур, без всяких кличек и названий — такой молодой, дерзкий и жестокий интеллигент. Как было не странно, но ни войны, ни разборок не последовало. Они, казалось бы, два абсолютно разных человека, смогли договориться и продолжали держать город вдвоем, не мешая друг другу.

Циба был человеком старой закалки и жил по понятиям. Он служил доморощенному хозяину и был верен своим принципам. Колючий же был моложе и еще мечтал о росте. Он с восхищением наблюдал за дерзким Артуром и преклонялся перед его талантом правления.

Всю эту историю я знал и поэтому, как и все присутствующие ожидал развязки. Но мы все обманулись. Перебранка между двумя бандитами закончилась также быстро, как и началась. Циба налил два бокала вина и на правах старшего предложил выпить. Колючий не отказался и уже совсем скоро обстановка в каюте нормализовалось. Опять послышались анекдоты, споры, и звонкий женский смех.

— Аркаша, а Моряк это не тот, который встречал нас в аэропорту на белой машине? — Спросила подружка Колючего.

— Тот самый, а тебе чего?

— Мне ничего. Жалко, хорошенький паренек.

— Был! — Добавил Колючий и обратился к собравшимся:

— Скоро Артур приедет, что говорить-то будем?

— Что-нибудь придумаем, — подсказал кто-то, а Циба заявил:

— А не надо ничего придумывать. Концы у нас есть! — Он пальцем указал на Сапога. — Пусть думает Артур, что с ними делать.

— Твоя правда. — Согласился Колючий и добавил:

— И вообще, чи не фигура, этот Моряк!

Циба громко хихикнул и возразил:

— Чи не чи, а племянницу Артура охмурил! Вишенка его любила!

— Ну и хрен с ними, пусть решает Артур. — Сделал заключение Колючий и залпом опустошил бокал.

Это послужило добрым знаком для присутствующих, и вскоре кают-компания зашумела. Я с пренебрежением посмотрел на эту самодовольную компанию и, не дожидаясь развязки, покинул помещение. Моего отсутствия никто не заметил и я, минуя кордоны охранников, уже несся в пространстве навстречу новой жизни…

Глава 3.

На земле была глубокая ночь, а я сидел на крыше одного из высотных зданий. Надо мной расстилалось звездное небо и я, поглядывая на него, думал о моей новой жизни. Я уже привык быть невидимым, привык к легкости передвижения, смирился, что потерял свое тело, и понял, что моя земная жизнь закончилась безвозвратно. И если с прошлым все было относительно понятно, то будущие мне вырисовывалась очень смутно и тревожно. Я простился с жизнью и с ней ушли все мирские заботы и проблемы, но что-то тяготило и тревожило меня. Это «что-то» не давало мне покоя, оно преследовало меня повсюду, и было якорем, который удерживал и не отпускал меня от грешной мирской жизни. Там наверху было огромное количество звезд, их было так много, что хотелось полететь к ним и узнать, что хранит эта голубая бездна? Что хранит эта великая бесконечность?

Так я размышлял, поглядывая на небо.

Что-то в нем было магическое и притягательное. И там на земле, мы всегда смотрели на него с надеждой, восхищаясь его красотой и величием. Вот и сейчас я смотрел в ночное небо, открывая для себя новые звезды и планеты. Я видел на нем Млечный Путь, который проходил над морем и уходил высоко в небо. Это был непростой подъем. Он извивался, как дорога и поднимался вверх, как небесная лестница.

— Удачное сравнение, — поймал я себя на мысли и продолжил:

— Лестница в небо! Значит к Богу!

Я присмотрелся и вдруг отчетливо увидел, как человеческие фигурки, будто маленькие светлячки, медленно поднимались по ней. Живым потоком они продвигались к вершине, уходящей в небесную бездну. Многие из них, не осилив подъема, срывались со ступеней и маленькими звездами падали вниз. Они быстро сгорали, оставляя после себя чуть заметную светлую полоску. Вдруг на небе, пересекая Млечный путь, пролетели две серебристые птицы. Сделав большой круг, они приблизились ко мне и повисли над моей головой. Птицы, будто люди с большими крыльями, парили в пространстве, рассматривая меня сверху. Я дернулся к ним, но вдруг, потеряв силы, остался на месте. Завороженный, я не сводил глаз с небесного чуда.

Это были не птицы и не люди. Лица у них только напоминали человеческие, это было что-то другое, неопределенное. Большие полы серебристого плаща, казалось, срослись с руками и походили на крылья. Но они не являлись двигателем для движения. Это была какая-то особая атрибутика присущая неземным существам.

— Это, наверное, Ангелы. — Предположил я, находя в них большое сходство с увиденным когда-то на иконах.

Таких же существ я видел на фресках в соборе. Так изображали Ангелов и художники-иконописцы. Живя на земле, я часто задавался вопросом, почему с крыльями и зачем? Теперь же мне было ясно, что истинный иконописец писал рукой свыше — рукой Бога. Именно Он давал художнику образ и тему. И, наверное, поэтому некоторые из икон мироточили, доказывая нам участия Бога в данном шедевре.

Ангелы улетели и мне стало грустно.

Я проводил их взглядом до самой лестницы, где они стали звездами — маленькой частью Вселенной. Я посмотрел на небо. Млечный Путь стал ближе ко мне, и я уже отчетливо видел бесконечный поток человеческих фигур, поднимающихся вверх по небесной лестнице. Где-то прокурлыкали журавли, а внизу на земле заплакала женщина.

Это был голос моей матери.

— Все узнали! — Произнес я и помчался на зов.

Глава 4.

Прошли три земных дня, как я осознал где нахожусь и, что со мной произошло. Меня уже несильно удивляли мои открытия, сделанные в новой жизни, и я уже не так восхищался своему превосходству над людьми. Я понимал, что все только начинается, что главное ждет впереди. Здесь, в неизвестном для меня мире, не было времени и дни я отчитывал поземному — день, ночь — сутки прочь. Не было здесь и тела с его болячками и усталостью, но здесь была душа, которая вмещала в себя не только все земное, но и новое неизведанное. В ней находили место и моя боль, и тревога, и страдания близких мне людей.

Наверное, от этого я терял силу и камнем падал вниз.

И все-таки будущее мне представлялось необъятным, как небо, ярким, как солнце и бесконечным как Вселенная. Теперь я понимал, что строить его нужно было на земле, в жизни полной соблазнов и искушений. И сейчас мне было больно сознавать, что, находясь здесь, уже ничего нельзя было исправить и изменить. Поэтому я, как можно реже, стал посещать родных мне людей. Но не было такого дня, чтобы я не заглянул на землю и не коснулся родного порога. Что-то заставляло меня это делать снова и снова. Кто-то отправлял меня к людям, чтобы я безучастно наблюдал за страданиями, кому я причинил боль.

Несколько раз я пытался удалиться подальше от земли, чтобы освободиться от этих тяжелых для меня посещений. Но мои старания получались тщетны. Что-то держало меня в ограниченном пространстве. Я находился между небом и землей, я чувствовал Верх и ощущал Низ. Это был невидимый тоннель, ведущий к Млечному Пути, к лестнице в небо. Я летел по нему с такой скоростью, что казалось опережал свою мысль, но не долетев и половины пути, я, будто привязанный к резиновому канату, с такой же быстротой возвращался обратно. Замечая безрезультативность своих попыток, я оставил эту затею. Я понял, что мое время просто еще не пришло, и что это было веление Бога. Поэтому я ожидал своего часа, мотаясь между небом и землей…

* * *

И вот настало время моего нового открытия, которое не только потрясло меня, но и изменило мою жизнь в этом мире. Это произошло, когда я был в квартире у своих родителей, где находилось и мое грешное тело, выставленное для прощания с близкими. Оно было уложено в дорогой гроб, который разместили в большой комнате квартиры. Рядом находились родные мне люди; мать, отец, жена и близкие родственники.

— Почему здесь, у родителей? — Несильно удивился я. — Почему не у меня в доме или в другом подходящем месте? — Потому, что так решила мама. — Заключил я, рассматривая присутствующих.

В комнате было много людей и она была наполнена траурным шепотом и влагой от слез. Кто-то говорил о моей молодости и порядочности, кто-то выставлял меня хорошим семьянином и сыном, а кто восхищался моим обаянием и красотой. Это ласкала мне слух, но я понимал, что в таких случаях о покойниках плохо не говорят.

Ухмыльнувшись, я взглянул на себя со стороны. Мое тело лежало в гробу, украшенном бумажными цветами. Руки были сложены на груди и держали свечу, а рядом лежала иконка Спасителя. Лицо было бледным, нос как-то неестественно заострился, а губы потеряв свою припухлость и цвет, почему-то выдавали улыбку. Глаза были чуть приоткрыты и, казалось, что покойник тайно наблюдает за присутствующими. Это подмечали и люди, пожелавшие проститься со мной.

Они шептались и совсем рядом я услышал совет соседки:

— Глаза надо закрыть, не хорошо это.

— Пробовали — не получается.

— Надо пятаки положить на глаза, — советовала третья.

Я ухмыльнулся и представил себя с медяшками на глазах. Это мне не понравилась, и с упреком посмотрел на заботливую соседку. Женщина вздрогнула и, перекрестившись, скрыться от моего взгляда.

На родителей я старался не смотреть — уж очень болезненно это было для меня, и я ходил по квартире, наблюдая за людьми, которые пришли отдать дань уважения покойному. Я встречал родственников и друзей, соседей и знакомых, я встречал людей, которых уже успел позабыть и которых совсем не знал. Их было много, и я бесцеремонно проходил сквозь них, принося им неприятные ощущения.

У гроба послышались рыдания, я вернулся в зал.

Мать плакала у тела сына, а все та же соседка навязывала свои советы. Услышав ее предложение положить монеты на глаза, я сбесился и рванулся к своему телу. Я с легкостью вошел в него и плотно прикрыл веки. Результат поразил всех окружающих — покойник прикрыл глаза, а на его губах исчезла улыбка. Присутствующие ахнули, замечая, что свеча в руках покойника погасла, а его пальцы дернулись от прикосновения с горячим воском. Я понял, что это был результат моих стремительные действий, но для людей это стало невероятным явлением. Они заметили, как покойник, закрывая глаза, задул свечу.

Это напугало присутствующих и многие поспешил к выходу…

Я ухмыльнулся, а у гроба женский голос произнес:

— Держите ее, она теряет сознание!

Мать без чувств упала на грудь сына, и я поспешил на помощь. Отец меня опередил и отстранил ее от гроба. Соседка давала нюхать ей нашатырь. а у меня заболело сердце, которого не было.

Пересилив боль, я позвал мать, и она встала с кресла.

Протянув мне руки, она произнесла:

— Сынок, что же ты наделал?

Я взял ее теплые ладони и стал оправдываться:

— Мама, я не умер. Ты же меня видишь?

— Вижу, только не уходи.

— Прости меня! За все прости. — Спешил выговориться я, подмечая, как ее облик становился размытым, а руки теряли тепло.

— Сынок, забери меня с собой. Не оставляй меня, Витя! — Причитала мать, а я заметил, как вздрогнуло ее тело, и она вздохнула.

Наш диалог закончился, а соседка объявила:

— Она приходит в себя!

Мать открыла глаза и прошептала:

— Зачем я здесь без тебя? Ну чего ты молчишь?

Я понял, что для нее я навсегда оставался в этом грешном теле. Мать плакала, а ее слезы падали мне на лицо. Сил моих больше не было смотреть на страдание матери, и я направился к выходу. Уйти оказалось нелегко, что-то держало меня и тянуло обратно. С трудом я добрался до выхода и здесь случилось невероятное. Я столкнулся с человеком, которого не знал. Меня удивил не сам человек, меня поразило само столкновение, ведь за все мое пребывание в этом мире, я не встречал преград, будь то человек, стена или металлический столб.

Я оглянулся и увидел молодого и невзрачного мужчину. Он смотрел на меня и открыто улыбался. Я понял, что он меня видит.

Незнакомец подошел ко мне и спросил:

— Ты куда спешишь, Моряк?

Я ничего не ответил, а он продолжил:

— Что не узнаешь?

Он взял меня за руку и стал ее трясти.

— Кто он этот незнакомец со знакомым лицом?

— А так? — Он состроил смешную гримасу, и я воскликнул:

— Царек! Леха!

— Ну, наконец-то! Что сильно изменился?

Я ответил ему улыбкой, а он продолжил:

— Изменишься тут. Помотаешься с мое — сам поймешь.

— Да, я ничего, просто давно не виделись.

— А ты значит к нам. Не рановато?

Он ухмыльнулся и, махнув рукой, признался:

— Да, знаю я все…

Я молчал и думал о том, что я здесь не один…

— Как же я раньше не догадался? Это же так просто!

Мои размышления прервал Алексей и продолжил разговор:

— Я вижу ты уходить собрался? Понимаю…

— Не очень приятное зрелище — себя хоронить, — заключил Алексей и предложил, — пойдем поговорим. Нам есть что вспомнить…

Я согласился, и мы оставили родительский дом.

Глава 5.

Мы передвигались в пространстве и думали каждый о своем…

Остановившись на крыше дома, Алексей заговорил:

— Ну, рассказывай, что случилось? Почему так рано?

— А, что рассказывать, — ответил я, — не по своей воле…

Мы сидели на крыше высокого здания у берега моря. Перед нами расстилалась большая картина приморского города. По набережной гуляли люди, на рейде стоял большой сухогруз, а над морем кричали неугомонные чайки. Отсюда хорошо был виден порт с высокими кранами, похожими на гигантских пауков. Слева от нас находился яхт-клуб, то самое место, где собирались местные мафиози. Здесь же на волнах мирно качалась яхта с красивым названием «Бета». Я ее сразу узнал. Среди множества небольших парусников и лодок, она выглядела жемчужиной и неоспоримо являлась украшением набережной.

Я вспомнил свое посещение яхты и хотел поделиться с Алексеем.

Но он меня опередил и сказал:

— Знакомая посудина…

— А знаешь, Витя, — продолжил он, — я ведь знал о твоей гибели и даже видел, как тебя убили. Только сделать я ничего не мог — не в моих силах. Да, и зачем? Ведь все было предрешено. Неправда ли?

— Не знаю, — ответил я, а он продолжил:

— Случилось, Витя, то, что должно было случиться. А эти гады, — он указал на яхт-клуб, — еще свое получат. У них все еще впереди. Но не нам судить этих бандитов, мы с тобой здесь только наблюдатели.

Он посмотрел на море, а я спросил:

— Что нас ожидает, что будет с нами дальше?

— Дальше, Витя, у нас большая жизнь. Такая, какую мы сами себе приготовили на земле. Но сначала будет суд, а потом все остальное…

Наступило молчание, и мы подумали об одном и том же. Мысли были о встрече с Богом. Мы не знали, когда она произойдет, но она была желанной и мы старались ускорить ее насколько могли.

Чтобы прервать затянувшуюся паузу, я спросил Алексея:

— Зачем ты убил себя? Разве ты не знал, что это страшный грех?

— Я не покончил собой, — ответил он, ожидая моего вопроса.

Речь шла о самоубийстве. Тогда, в далеком прошлом, когда мы жили земной жизнью, все посчитали, что Царек повесился. Он долго и тяжело болел и все решили, что это послужило поводом для суицида.

— Я не покончил с собой, — заявил Алексей, прерывая мои воспоминания. — Хотя признаюсь, что жизнь для меня тогда была в тягость. Но я был верующим человеком, и даже при всех своих грехах я не мог дойти до такого… Я все понимал, но сделать с собой ничего не мог. Во мне сидел бес и только вера в Бога не давала мне опуститься ниже.

Алексей замолчал и проглотив слезу вдруг признался:

— А знаешь, Виктор, я видел Бога и даже говорил с Ним…

Он пытливо заглянул мне в глаза, и продолжил:

— Ты можешь мне не верить, но это так.

— Я тебе верю, — ответил я и это была правда.

Там на земле, в прошлой жизни, я бы обязательно усомнился и посчитал бы его больным человеком. Потому что видеть Бога это не про нас смертных. Это, считал я, удел Святых и избранных людей…

Через минуту я спросил Алексея:

— Как это было?

Он согласился поделиться своей историей, и задумался.

Было заметно, что он подбирал нужный эпизод для начала своего рассказа. Я терпеливо ждал, посматривая на небо. Уже стемнело и кое-где появились первые звезды. Набережная стала наполняться разноцветными огнями, а море заблестело, отражая их в своих водах. Вдруг я заметил, как два небольших облачка пролетели рядом с нами. Они поднялись откуда-то с земли и стремительно улетели за облака.

Я проводил их взглядом, а Алексей сказал:

— Это дети. Они вне очереди…

Я понял его мысль и подумал:

— Это похоже на телепатию.

Уже не первый раз я замечал свою способность читать чужие мысли. Это было совсем несложно для меня, и я предположил, что это могло быть одним из способов общения в этом мире.

Мои рассуждения прервал голос Алексея.

— Витя, — обратился он ко мне, — я хочу тебе рассказать то, о чем никогда и никому не говорил. То, о чем всегда хотел рассказать…

Он взял небольшую паузу, а я приготовился слушать.

Алексей опять ухмыльнулся и начал свой рассказ:

— Как бы банально это не прозвучало, но когда-то давно у меня была бабушка и звали ее Полиной. Я ее сильно любил и считал ее очень доброй и умной. Но многие из моих сверстников думали по-другому и часто обзывали ее сварливой бабкой. Я опрометчиво кидался на обидчиков с кулаками, но, как правило, оставался битым, так как здоровьем не выделялся. Но я не сдавался и всегда стоял на своем.

Недолюбливали ее и взрослые. Скорее всего за ее нелюдимость и затворничество. Бабушка никогда не сидела на лавочке у подъезда, никогда ни с кем не разговаривала и часто посещала церковь. Но несмотря на это, многие из них, приводили к ней своих детей и просили о помощи. Лечила она только малых детей. Лечила Святой водой и молитвой. С ними она была приветливой и называла их Ангелочками.

Почти с самого рождения я жил с бабушкой Полей, так как мои родители развелись еще до моего рождения. Мать моя уехала на Север за «длинным рублем», а отец еще раньше бесследно канул в поисках счастья. Бабушка Поля была донской казачкой и глубоко верующим человеком. Она соблюдала православные праздники и посещала церковь. Деда я не знал, он погиб на войне, но бабушка часто мне рассказывала о его смелости и героизме. Она гордилась своим мужем и называла его настоящим казаком, который заслужил быть атаманом.

Посмотрев на меня, Алексей извинился:

— Ты уж прости, Витя, что так все подробно. Просто этот отрезок моей жизни мне очень дорог — это самое лучшее, что было у меня.

Он опять извинился и продолжил:

— И так, я жил с бабушкой. Она была мне и мамой, и папой. Дома она мне читала книги и рассказывала всякие истории из своей жизни. По воскресеньям она водила меня в церковь, и я, наравне со взрослыми, выстояв службу, принимал причащения от батюшки.

Так проходили годы.

К семи годам я уже хорошо читал и писал, а многие молитвы знал наизусть. Все у нас было хорошо, пока я не пошел в школу.

Здесь начались мои первые страдания. Одноклассники не приняли меня, так как я совсем не походил на них. Меня обзывали баптистом, сектантом и часто били. Это обижало и сильно удивляло меня. Мне было непонятно от чего они такие жестокие? Я часто думал об этом и, наверное, отсюда и произошел поворот в моей жизни.

Объяснения бабушки Поли мне казались неубедительными. Я не мог понять, почему я должен был терпеть и прощать своих обидчиков, как учила меня она. Попытки объясниться со сверстниками, как правило, ничем не заканчивались. Обида залегла у меня в сердце, терпение кончалось, и я стал огрызаться, пытаясь хоть как-то защитить себя. Но это только усугубило мое положение. Бить меня стали чаще и сильней. По ночам я просил Бога наказать моих обидчиков и восстановить справедливость, но Он бездействовал, и я впадал в отчаяние.

Проходило время, но я не смерился с обидами. Наоборот, я стал желать мести, большой и жестокой. Здесь-то я первый раз почувствовал холодное прикосновение Сатаны. Я уже не просто желал, я мечтал о месте, и видел своих обидчиков избитыми и униженными. Но это было только в мечтах, а в жизни битым оставался я. Баба Поля, замечая во мне перемены, всячески пыталась мне помочь. Она подолгу со мной беседовала и рассказывала умные притчи. Я соглашался, а сам по ночам строил злые планы. Месть для меня стала смыслом жизни.

К тому времени бабушке уже было за восемьдесят. Здоровье у нее ухудшилось и в нашем доме частенько стали появляться врачи скорой помощи. Но она, предчувствуя беду, и, пересилив свой недуг, повела меня в церковь. Повела меня за ручку, как маленького мальчика, а было мне уже двенадцать лет. У ворот храма случилось необъяснимое. Меня вдруг всего затрясло, побежали слезы и я, вырвавшись из рук бабушки, убежал прочь. В этот день я не пришел домой.

Ночевал я в подвале недостроенного дома. Всю ночь мне виделись кошмары. То по стене ползали тени, то раздавался душераздирающий вой, а потом и вовсе появилось лохматое чудовище. Оно двигалось передо мной, исполняя ритуальный танец. На лапах у него были огромные когти — ножи, которыми оно царапало стены и угрожало мне расправой. Вдруг один из них отскочил и упал на землю, издавая металлический звук. В миг все исчезло и в подвале наступила тишина.

Вскоре в небольшое окошко стали пробираться первые лучи солнца. Наступило утро и я, очнувшись от ночного кошмара, осмотрел место ночлега. Было темно и сыро, повсюду валялись клочья шерсти, а его грязные стены были исчерчены глубокими царапинами. В двух шагах от себя я нашел нож. Он лежал на полу и поблескивал своим лезвием. Я не удивился находке и, взяв его в руки, стал рассматривать. Это был красивый клинок. Его линии могли напугать любого обидчика. Он удобно размещался в моей руке и я, размахивая им как саблей, разрезал тонкие лучи солнца. Я не придал значения роковой находке и, спрятав нож во внутренний карман куртки, пошел домой.

Дома я узнал, что бабушка Поля умерла. К тому времени мать уже жила с нами. Она вернулась с Севера с небольшими сбережениями и массой всяких болячек. Бабушка приняла ее без упреков и просила беречь внука. Так мы и жили втроем пока, не умерла бабушка.

Мать больно упрекнула меня в длительном отсутствии, а я во всем винил своих обидчиков. Это они сделали меня другим, из-за них я перестал понимать бабушку, это из-за них я убежал из дома.

Здесь у гроба любимого человека я поклялся отомстить своим врагам. Я решительно направился к выходу, но ощутив теплую руку бабушки, оглянулся. Она лежала в гробу, а ее невидимая рука не давала мне уйти. Потом вдруг повторилось то, что случилось у ворот храма. Меня лихорадочно затрясло, слезы брызнули из глаз и я, вырвавшись из ее объятия, подошел к двери. Переступив порог, я замер. Яркий свет остановил меня. Это был неземной Свет и это был Он!..

— Поверь мне, это невозможно передать, — пытался убедить меня Алексей, — это просто необъяснимо, потому, что это был Бог!

Я не усомнился в его искренности, а он продолжил:

— Это было так неожиданно, что я не успел Его разглядеть. Слезы бежали из моих глаз, а Он утешил меня и вернул обратно. Я стоял в оцепенении и вкушал небесную благодать. Мне было так хорошо, что я подумал, что я умер. Но я не умер. Была реанимация, больничная койка и даже клиническая смерть. Я видел себя со стороны, видел, как врачи умывали руки и, как медсестра сообщила, что у меня появился пульс. Я выжил и мое возвращение к жизни для врачей осталось загадкой. Они разводили руками, а я пошел на поправку.

Позже мать рассказала мне всю историю моего происшествия.

В тот день у гроба бабушки я потерял сознание и, падая сильно ударился головой об угол стола. Это и привело к таким печальным последствиям. Как я выжил, осталось загадкой. Врачи разводили руками, а я слышал, как бабушка Поля благодарила Бога.

Через две недели меня выписали из больницы.

Моему здоровью ничего не угрожало и врачи, улыбаясь, советовали матери зайти в церковь. Вернувшись к жизни, я опять столкнулся с ее проблемами. В школе меня по-прежнему тиранила группа одноклассников во главе с Костей Загребой. Теперь ко мне прилипла прозвище «Зомби». Кто-то узнал о моей клинической смерти и эту новость принес в класс. Остроумный Костя быстро нашел в этом главное и окрестил меня обидной кличкой. Я не обращал внимание на оскорбления, но это только больше злило и заводило моих обидчиков.

Но вот однажды, вернувшись из школы с разбитым лицом, меня встретил сожитель матери. Это был здоровенный мужик с красивой фигурой и совсем некрасивым и даже страшным лицом. В прошлом он был вор — рецидивист и зона для него была родным домом.

— Она из меня человека сделала, — часто говорил он.

Мне нравился дядя Слава, так звали сожителя матери. Нравился за то, что он был сильным и никого не боялся.

— Вот если бы я был таким как он!.. — Украдкой мечтал я. — Тогда бы я жестоко расправился со своими обидчиками.

Дядя Слава меня не обижал, он просто меня не замечал, но в этот раз он подошел ко мне и, положив мне руку на плечо, сказал:

— Ну, рассказывай, что у тебя в школе? Слышал, обижают тебя?

Он налил два бокала вина и предложил выпить.

Я, конечно, отказался, а он настаивал:

— Давай, давай это сближает!

Я упрямился, а он продолжал свое:

— За мать — это святое. Ты мать любишь?

— Люблю, — отвечал я, отстраняя спиртное.

Это раздражало дядю Славу и он, теряя терпение заорал:

— Пей, Божья овца! Кому говорю?!

Он сжал свою ладонь в кулак, а я испугался и выпил содержимое в бокале. Дядя Слава захлопал в ладоши, а я убежал к себе в комнату.

Ночью мне снились кошмары; черные тени окружали меня, исполняя свой непонятный танец. Они размахивали острыми когтями, рассекая воздух у моей головы. В холодно поту я соскочил с кровати и вспомнил это чудовище. Такое я видел в подвале, в ту роковую ночь.

Утром я встал разбитым и подавленным.

Меня сильно тошнило и болела голова. Я был зол на себя и ругался на сожителя. С большой неохотой я пошел в школу и раздраженный вошел в класс. Меня встретили колкой шуткой, а я, проглотив обиду, уселся за парту. В голове все еще прокручивался разговор с сожителем, и я с презрением посмотрел на Костю. Тот, заметив мой взгляд, показал мне кукиш. Класс взорвался хохотом, а я ответил ему тем же. Моя выходка не прошла для меня бесследно, после уроков меня жестоко избили, и я опять пришел домой с разбитым лицом.

Двери открыл дядя Слава и с усмешкой произнес:

— Что опять?..

Он был пьяным, и я послушно проследовал за ним в комнату.

Мы прошли кухню, где убиралась моя мать и присели за стол.

Выпив водки, сожитель начал разговор:

— С этим надо кончать и чем быстрее, тем лучше…

Он по-дружески взъерошил мне волосы и продолжил:

— Дал бы одному хорошо — другим неповадно будет. Не можешь кулаками, тогда возьми трубу или нож. И запомни, парень! В жизни, как у Шекспира — «Быть или не быть, вот в чем вопрос!».

Дядя Слава снова приложился к спиртному и вдруг сильно стукнул по столу кулаком. Большой тесак, лежавший на нем, подскочил к верху и, перевернувшись в полете, воткнулся в пол между нами.

— Так вот, — поднимая его с пола, продолжал сожитель, — решай сам, быть тебе или не быть? — Закончил он и метнул нож перед собой.

Тесак просвистел у меня над ухом и, попав в мебельный шкаф, пробил ее инкрустированную дверцу.

Дядя Слава, довольный броском, воскликну:

— Во-о! Учись, пацан, пока я жив!

На шум прибежала мать и, увидев увечье шкафа, набросилась на сожителя. Своими маленькими кулачками она колотила его по широкой спине, а тот дурачился и громко ойкал. Я уже привык к подобным сценам, и поэтому поспешил удалиться в свою комнату.

Ночью я, как всегда, мечтал о мести и придумывал наказание своим обидчикам. Злая мысль стала для меня как молитва и я просил Бога о возмездии. Засыпая, мне припомнился разговор с сожителем.

«Возьми трубу или нож», — советовал он мне.

Я ухмыльнулся и вдруг вспомнил о ноже, подобранном когда-то в подвале. Я вскочил на ноги и заходил по комнате. Больше я не спал.

— Где он? — Этот вопрос не давал мне покоя.

Утром, когда все еще спали, я стал искать нож.

Я перерыл всю кладовку и бельевой шкаф, я просмотрел все антресоли и кухонные столы, и когда надежда стала меня покидать, я нашел его под подкладкой моей старенькой куртки. Она так и провисела все это время на вешалке, под грудой плащей и курток, висевшими здесь годами. Я долго рассматривал и любовался его красивыми формами. Протерев нож шарфом, я бережно положил его в портфель и больше с ним не расставался. Он был со мной всегда и везде и даже ложась в постель, я брал его к себе под подушку.

И вот как-то в школьной раздевалке, когда уроки закончились, меня встретила компания Загребы и Костя сразу пошел в атаку.

Стукнув меня в плечо, он злобно спросил:

— Это кто фашист? Ты что, пацан, страх потерял?

Он выхватил у меня портфель и больно ударил меня по голове. Я потянулся за ним, а Костя мастерски перебросил портфель своему товарищу. Я кинулся следом, но тут же упал, зацепившись о ногу Загребы. Все дружно засмеялись, а я подумал о ноже. Проглотив обиду, я жалобно попросил прощения. Но ребята уже вошли в раж и, пиная меня ногами, перекидывали портфель между собой. Началась унизительная игра в «Собачку». Я бегал от одного мальчишки к другому, пытаясь поймать сумку налету. Они дружно смеялись, а я просил о пощаде. Но вот, изловчившись, я все же зацепил портфель рукой и тот упал, расстегнувшись на полу. Сверкая стальным лезвием из него выскочил нож и остановился у моих ног. Я взял его в руку и посмотрел на Загребу. Наступила тишина, а я, дрожа всем телом, двинулся на обидчиков. Они отступили и только Костя оставался на месте.

С ложной улыбкой он произнес:

— Вот это перышко! Дай посмотреть!

— Сейчас посмотришь! — Бормотал я, приближаясь к нему.

Костя, не показывая страха, все еще заговаривал мне зубы:

— Дай посмотреть, Алеша!

— На-а! — Произнес я и ударил его в живот.

Я почувствовал, как легко нож вошел в тело Кости и, как легко он вышел из него. Брызнула кровь, а я потерял сознание.

Алексей замолчал, а я подумал:

— Вот так и меня убили…

— Что осуждаешь? — Вдруг спросил Алексей.

— Да, нет. Свое вспомнил… — Ответил я.

— А твой Загреба, я слышал, живой остался.

— Да, я его не убил, но покалечил на всю жизнь.

Чтобы продолжить разговор, я спросил, что было дальше?

Алексей был готов и ответил:

— Дальше была психушка, суд и колония. И знаешь, Виктор, о случившемся я не сожалел. И не потому, что я такой злодей, просто кто-то должен был остановить этот беспредел. Ну, а что касается меня, так я наказал себя сильнее, чем судья вынесший мне приговор.

В колонии я многому научился, пройдя суровую школу заключенных. Я уже не был белой вороной и мальчиком для битья. Меня уважали, а некоторые и побаивались, зная мою статью. На зоне я приобрел кучу всяких специальностей. Я работал токарем и фрезеровщиком, я был слесарем и даже лекальщиком. Но годы в колонии не прошли бесследно, я стал наркоманом и серьезно подорвал свое здоровье.

На воле жизнь не получилось. На работу не устроиться, а наркотики — удовольствие дорогое. И я очень скоро загудел на второй срок.

После отсидки работать я уже не захотел. Чего толку обивать пороги, где тебя не ждут. Вот я и связался с Цибой. Он меня не напрягал, и я занимался своим любимым делом.

— Ножами! — Вставил я.

— Да, а что здесь такого?

— Да ничего! — Ответил я, а Алексей продолжил:

— Я в совершенстве овладел этим оружием. Я метал нож из любого положения и на любое расстояние. Но главное я научился их изготавливать. Здесь мне и пригодились профессии, приобретенные на зоне. Я делал любые ножи; складные, выкидные, тесаки и финки, бабочки и обыкновенные заточки. У меня была своя технология и свой дизайн и это было произведение искусства. Жаль, что ты их видел…

— Да, видел я один такой, в груди у «Цыгана», — ответил я.

Алексей замолчал, а я продолжил:

— Ну, и как называлось то произведение искусства? Ведь своим ножам ты давал названия, не правда ли? «Клык дьявола», «Коготь дракона» или как там еще у тебя?.. Ты чего замолчал, Алеша?

— Я никого не убивал, я только их изготавливал, — оправдывался Алексей, а я махнул рукой и перешел на другой конец крыши.

Мы были на грани ссоры, когда яркая вспышка озарила небо. Следом прогремел гром, и его раскаты разбудили облака. Темными тучами они поползли над городом, касаясь крыши домов.

Я смешно пригнулся, а Алексей улыбнулся моему приему.

— Ты чего? — Спросил я его, а он, хихикнув, ответил:

— Ты еще зонтик возьми!

Мы посмеялись, а на землю обрушился сильный дождь. Он поливал тротуары города, крыши домов и мочил людей, не успевших укрыться от ливня. Нам же он не доставлял никакого беспокойства.

— Осень, — произнес Алексей, а я добавил строку из песни:

«Пахать уже нельзя, а сеять поздно».

Алексей согласился и вернулся к воспоминаниям земной жизни.

— Я хочу тебе сказать, Витя, что никакого самоубийства не было. Это Циба все устроил. Убил и уже мертвого засунул меня в петлю.

— Зачем? Что вы не поделили с ним?

— Мою квартиру.

— Квартиру? — Удивился я.

— Скажи мне, Моряк, кто сейчас проживает в моей квартире?

Я пожал плечами, а он подсказал:

— «Вишенка» — твоя любовница.

— Так это все из-за нее? — Спросил я.

— Нет, она здесь не при делах, она ничего не знала. Квартиру ей подарил Артур, а ему Циба, в знак большого уважения.

— Ну, а ты-то здесь при чем? — Спросил я Алексея.

— Я-то? Я-то не при чем. Квартира им моя приглянулась. Центр города, комнаты большие, а я кто — тубик и наркоша?

Алексей махнул рукой, а я спросил:

— Так это все из-за квартиры?

— А зачем я им нужен? — ухмыльнулся Алексей, — какой из меня толк? Вор я никудышный, боец еще хуже, да и кто стоит за мной? Родственников и тех нет. А Циба — мужик мурый. Он меня еще до второй ходки присмотрел. Как-то выпивали мы у меня дома, так он все квартирой восхищался, очень она ему понравилась. Он и с зоны меня выдернул пораньше, чтобы я квартирку успел сделать. А то у меня пятерик, а здоровья на две затяжки… Сделал я ему прописку, и он со мной больше не церемонился. Сам посуди, кто он и, кто я? Короче, как-то пришел он ко мне ночью с бутылкой и говорит: «Пора тебе, Царек, хату освобождать. Серьезные люди хотят здесь поселиться».

— Ну, я и высказал ему все, что о нем думаю. А он не обиделся и, сломав мне шею, засунул ее в петлю. Узелок на кадык и ни одна экспертиза не докажет — самоубийство и все. Да, и кому нужны эти заморочки? Подумаешь, на одного бандита меньше стало. А на Цибу я не в обиде. И если хочешь знать, я ему даже благодарен за то, что не пришлось брать грех на душу. Так как я давно подумывал о суициде. Да и разве это была жизнь? Сатана не отпускал меня, толкая все дальше и дальше в яму. Он так крепко держал меня в своих лапах, что казалось, нет такой силы, которая могла бы противостоять ему. Но есть Божья воля! И поэтому я здесь, а не в земле или чего хуже — под землёй…

Мне стало немного грустно, и я сказал Алексею:

— Я, конечно, не встречал Бога, как ты, но я всегда чувствовал Его участие в моей жизни. И мне кажется, что видеть Бога это не самое главное. Для меня было важно видеть Его во всем, что нас окружает.

За разговорами мы даже не заметили, что дождь закончился и на небе появилась луна. Вверху была звездная бесконечность, а где-то в городе проехала скорая помощь, оповещая о случившейся беде.

Я проводил ее взглядом и спросил Алексея:

— А ты хотел бы вернуться на землю?

Он удивленно посмотрел на меня и ответил вопросом:

— А ты, что хочешь вернуться?

— Я хотел бы помочь людям. У меня есть большое желание предостеречь и рассказать, что ждет человека после жизни.

— Ты что говоришь, Витя? — Одернул меня Алексей. — Кому ты хочешь рассказать, кого предостеречь? Они Иисусу не поверили, Сына Божьего не услышали, а ты хочешь, чтобы они поверили тебе?

Мы смотрели на небо, а по нему медленно проплывали звезды. Они были разными хотя и походили друг на друга. Одни были большими, другие маленькими, они были голубыми и белыми, яркими и не очень, но каждая их них была частью чего-то большого и великого. Вдруг из глубины Вселенной, как две маленькие искорки выскочили две звезды. Яркими точками они стремительно приближалось к нам, оставляя за собой серебристый след. Они летели так быстро, что уже совсем скоро я разглядел в них тех самых птиц, что видел накануне.

— Это за мной! — Произнес Алексей и двинулся им навстречу.

Два Ангела подхватили его под руки и унесли к горизонту, где начинался Млечный путь. Там по небесной лестнице продолжали двигаться маленькие фигурки людей, среди которых был и Алексей.

Я помахал ему рукой и пожелал доброго пути.

Глава 6.

Расставшись с Алексеем, я еще долго сидел на крыше дома и смотрел на звездное небо. Млечный путь медленно таял, превращаясь в длинное облако, а небосклон быстро светлел под яркими лучами солнца. Наступил новый день и город медленно стал просыпался.

Зашумели и загудели заводы, задымили трубы, задвигались автомобили и, как муравьи забегали люди. Становилось шумно и некогда высокое и уютно место на крыше, стало низким и неудобным. Я оставил его и, пролетев над морем, вернулся на набережную. Здесь недалеко находилась квартира Алексея, где теперь проживала Лиля.

Когда-то у нас с ней был красивый роман и мне казалось, что она меня сильно любила. Мне она тоже нравилась и может быть, я ее даже любил, только мои чувства не были такими яркими, как ее любовь.

Я кружился над ее домом и не решался войти. Какая-то тревога мешала мне это сделать, и когда я все-таки осмелился, то услышал знакомые голоса. Моя мать плакала где-то на земле. Я уже привык к своей участи навещать родных и поэтому отправился на зов. В полете я успел подумать о родственниках и вспомнить о своем теле. Я будто был привязан, хотя совсем потерял к нему интерес. Предчувствуя скорую развязку, я терялся во времени. Но я даже не знал сколько его прошло с момента нашей встречи с Алексеем. В этом мире его просто не было. Отсчет времени остался на земле, здесь же была вечность…

* * *

А между тем солнце на небе уже стояло высоко и голоса с земли сменились на рыдания. Это меня подтолкнуло к действию, и я рванулся вниз. В родительском доме было тихо и безлюдно, тело покойника отсутствовало, и я понял, что настало время похорон.

На кладбище я быстро нашел похоронную процессию. С высоты птичьего полета сделать это было совсем не трудно, да и на кладбище в этот момент находилось только две таких группы.

На деревянном постаменте стоял гроб с моим телом. Рядом собрались родственники, а у изголовья покойника сидели отец с матерью. Людей собралось много. Здесь были и друзья, и коллеги, соседи и знакомые, были и люди, которых я совсем не знал. Но я не мог не заметить представительного мужчину в черном костюме. Он придерживал молодую даму под руку и можно было подумать, что это вдова.

Этим человеком был Артур и стоял он со своей племянницей Лилей по прозвищу «Вишенка». Теперь мне стало понятно откуда взялся дорогой гроб и куча всякой похоронной атрибутики. Транспорт, ресторан для поминок — все оплатил, конечно, он. Для многих это не было большим секретом, так как знали, что я работал у Артура ведущим специалистом. Но главной причиной такого внимая ко мне, все-таки оставалась Лиля. Многие знали, что у нас с ней роман и, что «Вишенка» была моей любовницей. Она этого не скрывала, и часто объясняла особо любопытным, что любовники от слова «любовь»…

— Почему Вишенка? — Как-то спросил я Лилю.

И она рассказала мне эту забавную историю. С детства она полюбила вишни и так получилось, что эти ягоды сопровождали ее всю жизнь. В детском саду, который назывался «Вишенка», на ее шкафчике была нарисована вишня. На кружке, из которой она пила чай их было три, а у дома под окном росло целое дерево. Вишни попадались ей повсюду, а когда в школьном спектакле «Чиполино», она сыграла роль синьоры вишенки, это прозвище прилипло к ней навсегда. Лиля не обижалась и в дальнейшем свою фирму так и назвала «Вишенка». Потом был автомобиль цвета спелой вишни, потом любимый фильм «Зимняя вишня» и наконец ресторан «Вишневый сад», который она открыла на улице Чехова не без помощи своего богатенького дяди.

Мне была приятна забота Артура, так как знал, какими финансовыми затратами, я обременил своих больных родителей. На жену рассчитывать не приходилось, своих сбережений у нее не было, а чтобы получить мои — требовалось время. Да, и вообще, Татьяна была не приспособлена к нашей нелегкой жизни. Здесь я чувствовал и свою вину, так как, оберегая ее от проблем, взял инициативу в свои руки. Семейный бюджет, коммунальные платежи, хозяйство и воспитание детей — все лежало на мне. Она никогда не работала, хотя имела хорошую специальность бухгалтера. Конечно, я понимал, что своей опекой я изолировал ее от общества и превратил в домохозяйку. Но такое положение ее не обижало, и я часто слышал от нее: «Ты, Витя, для меня и муж, и любовник, и папа с мамой. Я за тобой, как за каменной стеной»!.. Мне это льстило, и я был уверен, что ей со мной хорошо и надежно. В мои дела она никогда не вмешивалась и как зарабатывались деньги ей было все равно. «Деньги не пахнут», — любила говорить она, где-то, подхватив это выражение. «Денег много не бывает», — вставляла она, где надо и не надо. Мои постоянные командировки ее не тревожили, а поздние возвращения домой совсем не задевали. Ей нравилось, когда возле нашего дома останавливались дорогие иномарки, а солидные дяди дарили ей цветы и шоколад. Она была счастлива, когда я брал ее с собой на корпоративную вечеринку или прогулку по морю. Она привыкла к такой жизни и иначе жить не могла.

Но случилось так, что мою фирму прикрыли и начались тяжелые дни. Проблемы росли, как снежный ком и мне казалось, что кто-то умышленно загонял меня в угол. Мне катастрофически не везло, даже мелкие сделки срывались, не успев начаться. Друзья разводили руками, а вчерашние коллеги и компаньоны ничем помочь не могли. Я стал выпивать, но это только усугубляло мое, и без того, тяжелое положение. Я продал машину, гараж и дачу, чтобы раздать долги и подняться. Но все мои начинания рушились, как карточный домик. Перебиваясь небольшими подработками, в семье я стал не в удел.

— Дожились, в холодильнике шаром покати, — ругалась теща.

Она жалела дочку и с укором посматривала на меня.

Отношений с родителями Татьяны у меня не сложились. Уж очень разными мы были. Они простые работяги, а я уже был успешным предпринимателем. Какая-то черная зависть мешало нам сродница и теперь, когда я был в плачевном положении, она не упускала случая, чтобы укусить меня побольнее. В городе поползла молва, что Моряк спекся и, что он больше не поднимется. Обидней всего было замечать, что и жена в это поверила. Я остался один среди близких мне людей. Черная полоса в моей жизни так затянулась, что я и сам поверил в свою погибель. Я стал задумываться о суициде. Но вот в моей жизни появился Артур, который сейчас стоял у моего гроба с молодой женщиной. Это была Лиля — Вишенка, которой я был многим обязан. Она познакомила меня с Артуром, который спас меня от нищеты и позора. Он дал мне работу и возможность заработать деньги, для достойного существования. Он вернул мне имя и положение в обществе. Я снова был на «коне» и мои дела пошли в гору. Я был благодарен ему, но истинным спасителем я считал Лилю. Она первая появилась в моей жизни, когда я шел ко дну. Она пришла ниоткуда и сразу же стала для меня своей и единственной. Мне было с ней так легко и хорошо, что мне казалось, что мы уже знакомы много лет. Она понимала меня с полуслова, и я не нуждался ни в каких объяснениях.

— Откуда ты взялась? — Спрашивал я ее.

— Оттуда!.. — Загадочно отвечала она, указывая на небо.

Она стала для меня верным другом и благодетелем, она поддерживала меня в бизнесе и помогала строить новую жизнь. И это было больше, чем дружба, это была любовь. Она любила меня и была моей любовницей, но ей этого было мало, она хотела быть моей женой.

С улыбкой я посмотрел на Лилю и ухмыльнулся. Даже в этом не праздничном наряде она выглядела привлекательной и красивой. Жена рядом с ней выглядела простушкой, но необъяснимое чувство заставляло меня видеть в ней то, чего, наверное, не хватало Лили.

К Вишенке у меня было все по-другому. Мне с ней было хорошо и мне нравилось, что рядом со мной была умная и красивая женщина.

— Женись! — Советовали мне друзья.

— Она тебя любит! — Говорили мне ее подруги.

Я соглашался, но сделать этого не мог. Татьяна была матерью моих детей и оставить ее одну в этой непростой жизни, я не мог. Я откладывал свое решение на потом, продолжая обманывать ее и себя.

Я посмотрел на мокрое лицо жены и подумал:

— А ведь это я сделал ее неприспособленной для жизни. Я своей опекой не давал ей развиваться и шагать в ногу со временем…

Но даже чувствуя свою вину, мне трудно было простить ей предательство. Она поверила и согласилась со всеми, похоронив меня заживо. Сколько раз я ждал от нее поддержки, доброго слова, но в ответ слышал только упреки и обидные слова. Ее страшное равнодушие добивало меня. Я замолкал, понимая свое одиночество.

Пережив тяжелое время, я поднялся. Дела наладились и в нашем доме появились деньги. Как же изменилась Татьяна и, как похорошела теща. Я снова стал любимым мужем и хорошим зятем.

— Обидно! — Заключил я и посмотрел на процессию.

Здесь, среди родственников и соседей были и малознакомые мне люди. Когда-то имел дела в бизнесе и, которые равнодушно наблюдали за моим падением. Были здесь и недоброжелатели и даже враги.

— Зачем? — Удивлялся я, отводя от них взгляд.

Недалеко от моей могилы я заметил, как небольшая группа людей, оплакивала свое горе. Это была другая беда и другая трагедия.

Вскоре стало ясно, что кто-то прощался с дочерью.

— Лизонька, доченька, — плакала женщина у ее изголовья.

Я приблизился к покойной и увидел юную девушку, которую не так давно видел морге. В гробу она выглядела еще красивее. Во всем белом и с фатой на голове, она походила на невесту.

Мои догадки развеяла ее мать, затянув грустную песню:

— Доченька — невеста-а! Что же ты наделала-а? Лизонька-а!

Рядом эхом отозвался голос моей матери:

— Витенька-а — сынок!

— Доченька-а! — Звала женщина.

В воздухе, сливаясь со звуками оркестра, летало горе, а над могилами прокатился непонятный гул. Он напоминал отдаленные раскаты грома, и я осмотрелся. Небо было чистым, и только небольшая стая ворон кружила над кладбищем. Гул повторился, и я прислушался. Он исходил откуда-то из-под земли, и я посмотрел на могилу, приготовленную для Лизы. От увиденного меня затрясло и мне стало страшно. Земля кипела и выдувала огромные пузыри. Они лопались и оставляли большие бугры и воронки. Что-то большое и сильное находилось под землей. Я отшатнулся от ямы, а за моей спиной кто-то заплакал. Я оглянулся и увидел Лизу, тело которой лежало в гробу. Провожающие ничего не замечали, а мы напуганные, прижимались друг к другу.

— Ты кто? — Приходя в себя, спросила девушка.

— Я Виктор, я такой же, как и ты? — Пытался успокоить я девушку.

— А это кто? — Спросила Лиза, не выпуская моей руки.

— Не знаю, я здесь недавно, — вон там, видишь, это меня хоронят.

Я указал на захоронение по соседству и заметил, что грунт у моей могилы оставался в покое. Люди плакали у гроба, а у самой могилы ветер раскачивал ветки красного боярышника.

— Опять красный куст?! — Подметил я, а Лиза запричитала:

— Я узнала его. Я его вижу. Я боюсь!

Рядом прокатился страшный рев, а у моей могилы прощание с телом подходило к концу — гроб накрыли крышкой, и я обратился Лизе:

— Мне нужно проститься с телом, я быстро, стой здесь.

— Не уходи! — Взмолилась она.

— Я туда и обратно, — пообещал я, а она закрыла лицо руками.

Оставив Лизу, я придвинулся к своей могиле.

Что-то обязывало меня проститься со своим прошлым, что-то заставляло меня проститься с телом. Когда гроб опустили в могилу, а присутствующие стали бросать землю на крышку гроба, я вошел в него. Это получилось так быстро и легко, что я даже не успел осознать своего поступка. Впервые за это время, я стал мертвым человеком.

В нем я ощутил дискомфорт, и я произнес:

— Как я в нем помещался?

Оно мне казалось таким маленьким и таким тесным, что мне сразу захотелось его оставить. С трудом я поднял веки и осмотрелся глазами покойника. Полная темнота окружала меня, и мне впервые за это время стало не по себе. Я дернул ногой, пошевелил пальцами и разжал губы. Они были чужими и совсем не слушались меня. Вдруг сверху донеслись звуки музыки, и я пришел в себя. Я услышал рыдание матери и протяжные звуки автомобильных клаксонов. Это прощались со мной, догадался я и заметил, что говорю губами покойника. Меня это удивило, а за стенкой гроба, что-то тревожно загудело. Я притих, а рев зверя раздался совсем рядом. Мной овладел страх. Я попытался выскочить из тела, но сделать это не хватило сил.

Я запаниковал. а чей-то металлический голос объявил:

— Четырнадцать часов тридцать минут!

Я вздрогнул, но вскоре догадался, что это были часы на руке покойника. Я приподнял голову, чтобы взглянуть на циферблат, но стукнувшись о крышку гроба, тут же ее опустил. Меня злила моя беспомощность и я дергался в теле, перемещая его мертвые части. Вдруг я увидел его со стороны. Оно лежало на боку, упираясь коленями в стенку гроба. Руки толкали крышку, а лицо перекосилось от страха.

— Вот так и сочиняют небылицы о живых мертвецах, — подумал я.

Я припомнил рассказы, как при эксгумации трупов, их частенько находили не в подобающих позах. Это служило поводом для пересудов о жизни и смерти человека. Никому и в голову не приходило, что так души умерших прощались со своим телом. Кто-то, изнеможенный долгими болезнями это делал легко и спокойно, отдавая дань своей оболочке, кто-то бурно протестовал и сопротивлялся, а кто-то просто пугался, оставляя после себя страшную гримасу на лице.

Я собрался с силами и вырвался из могилы.

— Вот вам еще одна загадка — очередная тема для рассуждений! — Цинично пошутил я, покидая страшное подземелье.

Уже через мгновение я наслаждался светом и свободой.

Сверху я заметил, как автобусы и автомобили покидали кладбище. Пролетев большой круг, я увидел уже знакомую мне группу людей и я, разогнав стаю ворон, опустился на землю, где нашел Лизу.

— Не бросай меня. Мне страшно. — Причитала она.

Когда зверь заревел, вздымая землю, я предложил Лизе:

— Давай уйдем отсюда, поднимемся на небо!

— Я не могу. Я будто привязана к нему.

Лиза была сильно напугана, но оставалась стоять у могилы и смиренно ожидала своей участи. Она потирала руки, а я заметил на ее запястье прозрачную нить. Она чуть заметно выходила из ямы и зловещим узлом крепилось у нее на руке. Нить то натягивалась, как струна, то провисала, то сильно дергалась, подтаскивая девушку к могиле.

С каждой минутой это становилось заметнее, расстояние на глазах сокращалось и когда гроб с телом коснулся ямы, она закричала:

— Теперь держи меня крепче!

Я не понял просьбы, но все же уцепился за нее руками. Вдруг поднялся ветер, люди заплакали, а из могилы выскочил столб пыли и, превратившись в огромную лапу, потянулся к Лизе. В мгновение она ухватила ее ногу и потянула к могиле. Лиза истерически закричала, а я изо всех сил пытался вырвать ее из лапы зверя. Силы были не равны и я, цепляясь за воздух, заметно проигрывал ему. У края могилы зверь вдруг притих, а я услышал, как кто-то читал молитву. Это был батюшка. Он отпевал покойника и просил Господа о помиловании души усопшего. Зверь будто прислушивался к заклинанию священника и, одурманенный ладаном и святым словом, отпустил ногу Лизы. Я воспользовался его замешательством и вырвал Лизу из его лапы. Раздался страшный рев, закричали люди, а мы с Лизой поднялись в небо. Я заметил, как могилы суетились люди. Они кричали, заглядывали в яму и громко ругали могильщиков. Лиза не обращала на это внимания, а я, оценив происшествие, сразу же нашел ему объяснение. При спуске гроба в могилу, одна из веревок оборвалась, и он с грохотом упал на дно ямы. От удара крышка гроба сдвинулась, а через образовавшийся проем, было видно испуганное лицо покойной. Деревянный крест, приготовленный для надгробия, был сломан могильщиком, который упал на него, когда порвалась веревка. Один из родственников, потеряв равновесие, упал в могилу, а налетевший ветер стал задувать его землей. Люди падали в обморок и спасались бегством.

Лиза равнодушно махнула рукой и попросила:

— Полетели отсюда. Я летать хочу!..

* * *

Лиза была счастлива и птицей парила в голубом пространстве.

Я поглядывал на нее и думал:

— Совсем ребенок!

— Я уже не ребенок, — поспешила возразить она, прочитав мои мысли, — мне скоро восемнадцать исполнится!

— Уже не исполнится. — Поправил я ее и спросил:

— А что тебя привело сюда? Что случилось, Лиза?

Она рассказала мне свою историю на одном дыхании, и я узнал, что она была наркоманка, а передозировка, привела ее сюда. Рассказ Лизы заключался в простом пересказе ее последних похождениях на земле. Да, и лексикон ее был не богатым — на два слова больше, чем у «Эллочки — людоедки…». «Тащиться и кайфовать, дурь и травка, уколоться и забыться», то и дело повторялось в ее повествовании.

— Ты что больше и слов не знаешь? — Раздраженно спросил я Лизу, а она не слушала меня и наслаждалась полетом.

— Витя, как здорово! Я и не знала, что это такой кайф…

Я ухмыльнулся и спросил:

— Лиза, а разве ты не знала, что наркотики опасны для жизни?

— Ой, брось, Витя! — Поспешила ответить она, — какая жизнь у меня была? Существование одно. Наркотики — вот это жизнь!..

— Да-а! — Это все, что я мог сказать ей в ответ.

Я смотрел на Лизу и понимал, что борьба на кладбище была напрасной. Сражение я проиграл — она давно была во власти Сатаны. И теперь в облике девушки он смеялся надо мной. Я понимал, что пребывание Лизы здесь будет недолгим. Невидимая нить на ее запястье уходила на землю и время от времени натягивала поводок. Лиза этого не замечала и летала под облаками, приближаясь к земле. Мне было жалко эту девушку, я понимал, что ожидает ее дальше…

Разбитый и подавленный, я стал отдаляться от Лизы.

Проводив ее взглядом, я произнес:

— Бедная Лиза!..

Яркая вспышка осветила округу, а громкие раскаты грома прокатились по небу. Вокруг все сразу потемнело и тяжелые облака поплыли у меня над головой. Повторный раскат прозвучал, как набат большого колокола и я услышал истерический крик Лизы. Она падала вниз, пытаясь руками удержаться за воздух. Падение становилось стремительным и через минуту Лизы не стало. Прогремел гром, а на земле эхом отдалось рычание зверя. Тучи на небе стали рассеиваться и через образовавшуюся брешь было видно бесконечное голубое небо.

Наступила тишина и я сказал:

— Вот и все!..

Я передвигался в пространстве, а в памяти всплывала история Лизы. Сатана меня больше не пугал, я не был в его власти. Я уже был там, где грехи не совершаются, здесь за них расплачиваются. Теперь я понимал, что души людей надо спасать на земле при жизни, а не здесь, где исправить уже ничего невозможно…

Глава 7.

«Мы здесь только наблюдатели.» — Утверждал Алексей и я с ним соглашался. Но сейчас, спустя время, я усомнился в его доводах…

— А так ли это?.. — Уже не первый раз задавал я себе вопрос.

В поисках ответа я занялся изучением города.

Мне было интересно наблюдать за жизнью горожан. Я открывал для себя все новые и новые стороны земной жизни. Моя невидимость давало мне большое преимущество перед ними, так как я мог свободно проникать в любые места города. Ничего недоступного для меня не существовало. Я побывал на тайных сборищах, присутствовал на больших сделках и даже стал свидетелем одного преступления. Но все это мне быстро надоедало, так как повсюду я выступал безучастным наблюдателем. Я не мог поднять упавшего человека, остановить руку убийцы или предотвратить крушение поезда. Я не мог остановить любое физическое действие человека и меня это очень угнетало.

Но мои исследования все равно давали результаты, и вскоре я заметил, как велико было различие между человеком и мной. Это прослеживалось во всем, потому что мы жили в разных мирах и это меняло все. То, что на земле казалось большим благом, здесь не рассматривалось, как таковое. Тело человека и его плоть не давали ему возвыситься над собой и посмотреть на себя со стороны. Люди материально зависимые и ограниченные существа, многие из них считают, что всему приходит конец и, что все когда-нибудь кончается. Только избранные могут уходить в астрал и путешествовать во времени. Освободив свою душу от тела, они становиться, как я и осознают, что главным источником жизни является душа, потому что она бессмертна.

Мне была приятна моя находка и я воскликнул:

— Значит все-таки душа!..

— Как же я сразу не догадался? У нас у всех есть душа. И это единственное, что нас объединяет. — Радовался я своему открытию.

Я мне казалось, что я близок к ответу и скоро пойму главное…

— Общаться с человеком можно через его душу. И чтобы все получилось ее надо найти. Но она есть, и я ее найду! — Заключил я.

Вдохновленный новой идеей, я стал чаще спускаться в город, чтобы, разглядывая людей, отыскать душу в человеческом теле. Я бродил по бульварам и набережным, я был на массовых мероприятия и тайных свиданиях. Я искал ее ночью и днем, искал в детях и стариках и вот, когда мои надежды начали угасать, у меня, это получилось.

Она была у каждого человека и отличалась только размером и цветом.

Получилось это как-то неожиданно и случайно.

Я находился на бульваре и рассматривал прохожих. Осенний день на удивление был сухим и солнечным и я, прибегая к разным вариантам, рассматривал людей под разным ракурсом. Я смотрел на них и сбоку, и спереди, сверху и сзади. Я разглядывал их со стороны и приближался вплотную. Я немного устал и присел в тенек под навес. Потирая глаза, я заметил, как передо мной поплыли радужные картинки. Красный, синий, желтый и черные цвета, двигались и, перемешиваясь между собой, выдавали самые необыкновенные цвета и оттенки. Разноцветная масса делилась на части, и каждая из них напоминала форму человека. Фигурки были смешными и неуклюжими. Они то спешили, то отставали от основного контура, теряя части своего цвета и массы. Человечки отличались друг от друга размером и цветовой гаммой. В каждом из них бурлила жизнь. Газообразная масса принимала форму человека и можно было без труда определить его действия. Я открыл глаза и увидел, как по бульвару прогуливались люди, а солнце, окрасив небо багрянцем, опускалось к горизонту.

Я повторил попытку и закрыл глаза. Радужные фигурки двигались передо мной, и я замечал, что они отличались друг от друга не только размером, но и колоритом цветов. Когда я это сделал в третий раз, то я понял, что все это я вижу не глазами, а чем-то совсем другим. Это не имело определения, и я назвал «это» своим третьим глазом.

Теперь я понимал свою ошибку. Зря я так пристально рассматривал людей и концентрировал свой взгляд на цели. Нужно было просто захотеть, точно так же, как взлететь к небу или опуститься на дно моря. Все было элементарно, и я взглянул на проходящего мужчину. Закрыв глаза, я увидел ожидаемую картинку. Цветная палитра имела форму человеческого тела, только значительно меньше, так как не полностью заполняло его своей массой. Жидкая, а скорее газообразная масса в человеческом теле и была душой и вечной жизнью человека. Воспользовавшись третьим глазом, я посмотрел на женщину, потом на старика, на ребенка и сделал заключение, что души людей отличались друг от друга только величиной и количеством цветов в ней. Конечно, было еще много всяких нюансов, которые служили большим дополнением ценности человеческой души, но пока я замечал, что цвета в этой газообразной массе менялись и это было связано с человеческой психикой и настроением. В правоте своих доводов я убедился тут же, когда взглянул на влюбленную парочку. Здесь души пылали огнем, а их масса бурлила, вырываясь за пределы тела. Это была страсть, это была любовь и понять этих двоих было совсем несложно.

Я понимал, что это было только началом моего исследования. Многое еще предстояло узнать и понять, а пока, я довольный своим открытием предполагал, что каждый цвет в душе человека имел свое значение и отражал какой-то поступок или действие.

Черный цвет я связывал с отрицательными качества человека. Белый — наоборот с лучшими. Холодный синий — отвечал за характер и настроение, а красный — его темперамент и активность. Все остальные цвета и оттенки давали дополнительные характеристики тому или другому качеству души. Я понимал, что это только начало разгадки, которая давала мне большие возможности в познании человека.

Глава 8.

Имея третий глаз, так я стал называть свою способность видеть внутренний мир человека, я не мог пользоваться им, как обычным.

Для этого нужна была определенная настройка и желание. Иногда это получалось спонтанно, и я замечал душу человека не закрывая глаза, а бывало и так, что настраиваться приходилось долго. Но это меня не огорчало. Я видел человека и его внутренний мир. Я замечал, что часто его внешний вид не совпадал с внутренними качествами и меня это огорчало. Лицемерие, хитрость и коварство, я часто находил в душах людей. Лиловым и фиолетовым цветом они разливались внутри человеческого тела. Красный и зеленый отступал, а белый превращался в тонкую полоску у края его души. Это наводило на меня тревогу, и я частенько опускал руки, упрекая себя в беспомощности.

Быть только наблюдателем в этой жизни мне не хотелось, и поэтому я много времени проводил на земле рядом с людьми, отыскивая способы общения и контакта. Вот и сейчас я сидел во дворе родительского дома и рассматривал знакомых мне людей.

Вдруг у парадного подъезда я увидел знакомый автомобиль и дернулся от неожиданности. Это был Жигуленок Сапога.

— Что он здесь делает, — произнес я, — он что у родителей?

Взволнованный я направился в квартиру. В этот раз я не церемонился и влетел в нее с улицы через балкон. Все произошло так стремительно, что дверь лоджии приоткрылась, потянув за собой тяжелую занавеску. Присутствующих это удивило если не сказать больше…

Сапог, сидевший на диване со своим маленьким сыном вздрогнул, а мать встала с кресла и упокоила гостей:

— Это сквозняк…

Отца дома не было, и она подошла к балкону.

— Забываем закрывать шпингалет, а ведь осень на дворе, — стала оправдываться она, безуспешно дергая штору.

Сапог бросился ей на помощь, а я стал у него на путь.

Он остановился как вкопанный, а его взгляд забегал по квартире. Промычав что-то себе под нос, он вернулся на место, а я дернул занавеску и показалось, что старания матери не прошли бесследно.

— Спасибо тебе!.. — Поблагодарила мать неизвестно кого.

Я это принял на свой счет и ответил ей тем же. Мне казалось, что она чувствовала мое присутствие и говорила со мной в тайне от всех.

Мать вернулась в кресло, а я заметил цветы и открытый конверт, лежавшие на журнальном столике.

— Наверное деньги. — Подумал я, а Сапог произнес:

— Ну мне пора! Привет Павлу Ивановичу.

Он засобирался, а мать возразила:

— А, как же чай, он уже закипел, слышишь, свистит!

— В другой раз. Мне сейчас некогда — работа…

— Ну, если работа, тогда понятно. — Согласилась мать.

— Вы, Анна Николаевна, с фотографией не затягивайте. — Сказал Сапог, вставая с дивана, — памятник уже готов, а эти деньги вам на лекарство, да и так — мало ли что понадобиться…

— Вот гаденыш! — Взорвался я, а он, будто услышав мой гнев, стал продвигаться к выходу.

Он заметно нервничал и поэтому у него все валилось из рук.

То упадут ключи от машины, то Денискин рюкзак сползает с плеча, то расческа выпадет из его кармана.

— Постой, Саша! Я сейчас. — Сказала мать и ушла на кухню.

Сапог томился у двери и от нетерпения потирал руки. Он смотрел по сторонам и то и дело одергивал своего маленького сына.

Вскоре появилась мать и сунула в руку малыша сладости.

— Вот конфетки Дениски, пусть побалуется…

— Спасибо! — Поблагодарил Сапог и стал крутить барашек замка.

Тот не поддавался и мать предложила свою помощь. Когда дверь открылась, Сапог с сыном выскочили на лестничную площадку, забыв попрощаться с хозяйкой. Они спускались по лестнице, а я, преследуя Сапога, буквально наступал ему на пятки. На выходе он споткнулся и упал. Ребенок заплакал, а мне стало стыдно за свою проделку.

Когда он поднялся и открыл двери подъезда, я вдруг увидел его душу, наполненную разноцветной массой. Она пылала синим пламенем, а его бордовые языки выскакивали далеко за пределы дозволенного. Здесь был и красный, и фиолетовый, которые смешиваясь давали мрачные оттенки. Внизу тяжелым осадком лежал черный цвет. Дверь подъезда закрылась и две разноцветные фигуры скрылись за ее порогом. Загудел мотор автомобиля, и машина выехала со двора.

— Это страх. — Рассуждал я, возвращаясь в квартиру.

— Мрачные цвета — холодные и тяжелые, — подметил я и услышал, как где-то за стеной дома лязгнули тормоза и раздался гулкий хлопок.

Тут же послышались тревожные голоса людей и плач ребенка. Это остановило меня, и я метнулся на улицу. За углом дома я увидел небольшую группу людей и два искорёженных автомобиля.

— Я этого не хотел. — Произнес я и приблизился к месту аварии.

Причиной происшествия стал Сапог.

Он не пропустил автомобиль, двигающийся по главной дороге, что и повлекло к столкновению. Все были живы, и я облегченно вздохнул. Водитель иномарки громко ругался на Сапога, а тот стоял молча, опустив голову. Я заметил, что от страха его душа кипела и местами, серым туманов, выскакивала за пределы тела.

— Синий, лиловый, фиолетовый, — перечисляя увиденные цвета, рассуждал я, — это, наверное, волнение или все-таки, страх?

— Все живы? — Вдруг раздался голос у меня за спиной.

— Живые, — машинально ответил я и оглянулся.

Передо мной стоял немолодой мужчина с некрасивым лицом. Одежда его была измята, да и сам он выглядел как-то невзрачно.

— А, ты значит новеньки? — Спросил он и криво улыбнулся.

Я пожал плечами, а он продолжил:

— Так говоришь все живые. Это хорошо.

— А ты, я вижу, обживаешься? — Он погладил свое лицо рукой, будто хотел разгладить свои глубокие морщины.

Закончив осмотр место происшествия, он спросил:

— Ты здесь не видел девчонку лет двадцати пяти — блондинку?

Я пожал плечами, а он продолжил:

— Виноват я перед ней. Да что там говорить, кругом виноват.

Он махнул рукой, а я спросил:

— Как величать тебя, дядя?

— Дмитрием. Дядя Митя я. А ты чего хотел-то?

— Послушай, дядя Митя. Как ты меня разглядел в этой толпе, как понял, что я не такой, как все.

Он улыбнулся мне своей широкой улыбкой и его лицо преобразилось и стало приятней, чем казалось сначала.

Мы познакомились и он, похлопав меня по плечу, сказал:

— Здесь нашего брата полно. Ты, Витя, только приглядись повнимательнее. Не все же сразу туда. — Он многозначительно указал на небо и продолжил. — Вот мы и мыкаемся здесь между небом и землей.

— Ты, Витек, главное не переживай и не суетись — всему свое время. Сам все поймешь и сам во всем разберешься. А сейчас прости, мне девчонку надо найти. Угробил я ее…

— Это как?

— Да так. В аварию попал. Я же, Витя, таксист, вернее, был таксистом. Я, если хочешь знать, водитель первого класс, с большим стажем и никогда не позволял себе за руль выпившим садиться. А тут — бес попутал. Как-то ночью корешок мой — Володька попросил племянницу домой отвезти, мол поздно — темно, а я уже стакан пропустил. Я ни в какую, а он в обидку. Ну, я и согласился дурак старый — повез.

— Только не довез я ее до дома. На мосту подрезал меня мажор какой-то на джипе, я уходить, а навстречу КАМАЗ… Я сразу, а девчонка еще помучилась. На второй день в больнице умерла. Как я уговаривал ее вернуться в тело, как просил, но она не захотела, а может не смогла. А тут, как-то я ее встретил. Начал извинения просить, а она говорит мне: «Ты у моей мамы прощения попроси — может она тебя и простит». Этим она меня убила наповал. Я сник, а она пообещала еще встретиться, вот я и мотаюсь по городу, от одного ДТП к другому.

— А причем здесь аварии? — Спросил я.

— Сам не понимаю, — ответил Дмитрий, — только она, как и я, ни одного происшествия на дороге не пропускает…

Мы помолчали, а он засобирался и сказал:

— Ладно, Витек, Бог даст еще встретимся.

Он невесело улыбнулся и исчез в пространстве.

Мысли мои спутались и события полетели картинками; Сапог на своем «Жигуленке», авария, яркая блондинка и дядя Митя…

«Ты сам все поймешь», — вспомнил я слова Дмитрия и заключил:

— Видно в этом мире все так и должно быть. Сначала нужно узнать себя и свои возможности, а потом и свое предназначение здесь.

С этими мыслями я возвращался в родительский дом.

В комнате я нашел своих детей в обществе матери.

Они о чем-то оживленно беседовали, и я стал прислушиваться к разговору. Мой старший сын Алексей сидел в кресле и, закинув ногу за ногу, рассказывал последние новости. Младший Никита был на коленях у бабушки и жаловался на своего старшего брата.

— Бабуль, скажи Алешке чтобы он меня на речку отпустил. Мы там с пацанами пиявок ловим.

— Кого? — Испугалась мать.

— Пиявок — это черви такие, они кровь еще пьют!

— Молодой еще! — Категорически заявил Алексей. — Вот будет у меня время — вместе и сходим.

На кухне засвистел чайник и Никита, соскочив с колен бабушки, кинулся к плите. Я последовал за ним, а сын выключил конфорку и осмотрел кухню. На столе он увидел конфеты, но почему-то, протянув к ним руку, не взял ни одной. Он отправился обратно, но в прихожей, у большого зеркала, которое было закрыто покрывалом, остановился. Осмотревшись, он осторожно приподнял завесу и заглянул за нее. Было заметно его разочарование и он быстро побежал в зал.

Уже скоро я услышал его голос:

— Бабуля, а к тебе папа приходит?

Мать немного опешила и, погладив, внука промолчала.

— А к нам приходит. У нас полы скрипят и двери хлопают…

— Это правда. — Поддержал брата Алексей.

— Вот вчера, сидим мы в детской, я уроки делаю, а Никита «Мурку» мучает и вдруг дверь открылась и ветер подул.

— Мы подумали, что мама с работы пришла, — вставил младший, а Алексей остановил его и продолжил:

— Кошка под стол, шерсть дыбом и шипит как змея.

— И меня поцарапала, испугалась Мурка, — вставил Никита.

— Да, ты и сам перетрусил — за кошкой под кровать полез.

Посмеялся Алексей над братом и заявил:

— А я не боюсь. Что он нам сделает? Он же привидение!

— Он не привидение, он мой папа, да, бабуля?

— И мой тоже, — отозвался Алексей, — только он умер…

Дети заметили, что бабушка заплакала и стали ее утишать:

— Не плачь, бабуля, он и к тебе придет.

Мне было тяжело наблюдать за ними, и я удалился в родительскую спальню. В зале разговор продолжался, а в спальне у родителей все было по-старому. Двуспальная кровать, старенький торшер на алюминиевой трубе, трельяж и большой отцовский письменный стол. На стене висела старинная икона Христа — Спасителя.

Я подошел к образу и перекрестился. Иисус смотрел на меня строго, но Его глаза были добрыми и печальными. Нимб за Его головой светился. Сияние было каким-то теплым и ярким. Мне было странно, что раньше я не замечал этого живого свечения. Сейчас я смотрел и видел образ по-другому. Я находил в нем то, чего раньше не замечал, то чему не придавал должного значения. Это маленькое солнце за головой Иисуса светило неземным светом, издавая звуки и тепло. Далеко не каждый мог бы увидеть это чудо. Но я был другим и поэтому не только видел, но и слышал эту икону…

Когда я вернулся в зал, передо мной все еще стоял образ Бога и звучала тихая небесная мелодия. Дети на перебой что-то рассказывали своей бабушке и их голоса возвращали меня к реальности.

Никита протянул матери лист плотной бумаги и сказал:

— Вот, смотри, что мы нашли у папы в столе. Это он рисовал, он хорошо рисует, правда?

— Рисовал, — по-взрослому поправил его Алексей.

Я подошел ближе и взглянул на рисунок.

Это было мое творение, и я его сразу узнал. Когда-то давно, когда в моей жизни были трудные времена, по ночам я рисовал. Так я выражал свои мысли и настроение. Тогда все отвернулись от меня и равнодушно наблюдали за моим падением. Все ждали конца, но я выжил и стал другим. Скрытный и неразговорчивый, я больше не верил никому. Я сам решал и сам делал. Я стал одиночкой и мне это нравилось. Этот рисунок я сделал тогда, когда по ночам не хотелось спать, когда не хотелось никуда идти и ничего делать. Эту работу я запомнил хорошо, потому что и сам потом долго думал над ее сюжетом.

На листе рисовальной бумаги была изображена немолодая женщина в длинном бордовом платье, которая стояла на облаках. Ее легкий шарф был продолжением ее седых волос. Она походила на Мадонну, только без ребенка. Она держала мужчину за руку, который, казалось, застрял в облаках. Верхняя часть его тела была уже за ними, а нижняя оставалась под облаками. На ногах у него были надеты тяжелые сапоги, перепачканные грязью. Большие куски грунта на подошвах свисали лохмотьями и напоминали корни деревьев.

Только теперь я заметил, что женщина не держала, а тянула его к себе. И если бы я, то есть этот мужчина, сбросил эти тяжелые сапоги, то он непременно оказался бы по ту сторону неба… Это сейчас я понимал смысл нарисованной картины, это теперь я узнавал персонажи и понимал задумку художника. Теперь я с уверенностью мог утверждать, что этом мужчиной был я, женщиной была моя бабушка. Я приятно удивился, когда заметил большое сходство персонажей.

Это подтвердил и Никита, высказав свое мнение:

— А он на папу похож, правда?

— Похож. — Согласилась мать.

— А эта тетенька кто?

— Это ваша прабабушка.

— Она тоже умерла? Она с папой? — Спрашивал Никита.

— Надеюсь.

Мать все еще рассматривала мой рисунок, а я удивлялся невероятным находкам на листе рисовальной бумаги. Как я мог, простыми акварельными красками, изобразить серебристое свечение солнца, которым была наполнена вся картина.

На тумбочке зазвонил телефон, мать вздрогнула, я пришел в себя, а Никита уже громко кричал в трубку — «Алло»!

— Это Катька. — Он протянул трубку брату и вернулся к бабушке.

— Чего надо? — Ответил Алексей, а мать погрозила ему пальцем.

Он закончил разговор и высказал свое недовольство:

— Достала она меня, и здесь нашла…

— Почему так грубо, Алеша? — Возмутилась мать. — Разве так разговаривают с девочками?

— Ничего, переживет! — Вступился за брата Никита.

— Мы пойдем, бабуля, а то у меня дела…

— Ну если дела, тогда — конечно. — Согласилась бабушка.

В прихожей они продолжили разговор.

— Маме привет передавайте. Что-то она совсем к нам не заходит.

— Да, у нее дел — во-о! — Ответил Никита и развел руки в стороны, чтобы наглядно показать весь объем ее занятости.

Зацепив рукой покрывало на зеркале, он тихо спросил:

— А зачем закрывают зеркало? Чтобы мертвецы не ходили?

С минуту было тихо, потом заговорил Алексей:

— Мертвецы не ходят. Давай лучше обувайся.

Опять наступила тишина и только Никита, надевая кроссовки, громко кряхтел, застегивая молнию.

Управившись с обувкой, он признался:

— А я посмотрел в зеркало. Я что, теперь умру?

— Нет, — успокаивала его бабушка. — Ты будешь жить долго.

Алексей открыл дверь и дети, попрощавшись, ушли.

Я хотел было проводить их до дома, но заметив, как мать тяжело пошла по коридору, остался с ней. Проходя мимо зеркала, она поправила покрывало и что-то прошептала. Когда она заговорила снова, я стал прислушиваться к ее монологу.

— Алешка какой большой, уже выше меня. Прямо жених — девочки ему звонят. А Никита — прелесть. Такой любопытный…

Она все еще восхищалась внуками, и рассказывала это кому-то, всматриваясь в пустоту. Я принимал это на свой счет и соглашался.

Присев в кресло, она тяжело вздохнула и сказала:

— Тяжело без тебя сынок, как дальше жить?..

Она говорила со мной и красный цвет ее души пульсировал в такт ее сердца. Он бурлил, увлекая за собой и другие цвета. Смешиваясь, они выдавали самые необыкновенные оттенки. Это была душа матери, которая не нуждалась ни в каких характеристиках.

Раздался телефонный звонок, и она сняла трубку.

— Паша! Почему так долго? — Упрекнула она отца. — Ничего не надо, все есть, давай домой — жду!

Она положила трубку и посмотрела на цветы. Рядом с ней на журнальном столике стояли красные гвоздики и лежал конверт, принесенный Сапогом. Мать взяла конверт и достала деньги.

— Много как? Куда нам столько?

Она положила купюры обратно и поправила гвоздики.

— Уважают тебя, сынок, — рассказывала мне мать, поглядывая на мой портрет. Вот цветочки и деньги одноклассник твой принес — Митрохин Саша. Ты его еще Сапогом называл. Ничего, хороший паренек.

От этих слов меня передернуло, и я стал носиться по комнате.

— Знала бы ты какой он хороший?..

Я не находил себе места и приводил в движение шторы, и сквозняком хлопал дверями. Когда мать вскрикнула, я заметил, как конверт с деньгами слетел со стола, а гвоздики в вазе, поменяли положение.

— Это что? — Произнесла мать и перекрестилась. — Ты здесь?

— Здесь! — Ответил я, но она меня не услышала.

Мы помолчали, а в двери кто-то постучал.

Помедлив мать встала с кресла и пошла по коридору.

С порога стала рассказывать отцу последние новости.

— Тут друзья Виктора приходили, да Алешка с Никитой забегали.

— То-то я смотрю у тебя цветы… А, это что, деньги?

— Сейчас все расскажу. — Поспешила ответить мать.

Она предвидела этот разговор и поэтому начала издалека.

Но он ее уже не слушал и, пересчитав деньги заявил:

— Я так понимаю — это компенсация за сына?

— Ну чего ты, Паша?!

— Тысяча долларов — не много у них стоит жизнь человека. Эти деньги надо вернуть! — Категорично заявил он.

— Но, Паша! — Пыталась возразить мать.

— Никаких «но»! Вопрос закрыт!

— Хорошо, только не волнуйся. Завтра позвоню Саше.

— Какой еще Саше? — Буркнул отец, а мать поправила:

— Никакой, а какому. Саше Митрохину — Сапогу, да ты его знаешь, учились они с Витей в параллельных классах.

— Сапогу?

— Да, это кличка у него такая.

— Кличка? Как у собаки? — Возмутился отец.

— Ну ладно тебе, Паша. Все решили, я все сделаю…

Чтобы уйти от неприятной темы, мать заговорила о внуках.

— Вот посмотри, что они принесли мне из дома.

Она протянула рисунок отцу, а он, надевая очки, произнес:

— Давай, посмотрим.

Он стал рассматривать картинку, а я подумал:

— Что он видит в этом рисунке, и о чем размышляет?

Мы смотрели на картину и каждый находил в нем свой сюжет.

— Да, хороший был парень. — Произнес отец. — Жалко, что талант свой использовал не по назначению.

— Он всегда хорошо рисовал. — Сказала мать и продолжила:

— Вот смотри и он похож и моя мама тоже.

Отец обнял мать и продолжил свою мысль:

— Нарисовать красиво это еще не все… Передать свою мысль — это уже талант! А знаешь, Анюта, — продолжал он, — это непросто рисунок. Это состояние души. Посмотри, здесь же не только он и твоя мать, здесь и небо, и солнце, и земля. Это что-то большее, чего нам с тобой не понять. Здесь спрятана большая философия и каждый штрих, нанесенный на этом рисунке, имеет свое значение.

Мать вздохнула, а отец все еще рассуждал над картиной, замечая на ней не только персонажи, но и скрытые нюансы мазка…

Уже на кухне, за чаем отец сказал:

— Завтра пойдем в церковь, свечки поставим и помолимся.

— И на могилку зайдем. — Вставила мать.

Отец согласился и, посмотрев на меня, перекрестился.

Они сидели за столом вдвоем — такие близкие и родные. Я был с ними рядом, но только по другую сторону жизни. Спустя минуту я покинул родительский дом. Мне было неспокойно, и я поднялся высоко в небо, чтобы найти там утешение…

Глава 9.

Высоко в небе я быстро восстанавливал свои силы.

Чем выше я поднимался, тем больше на меня сходила благодать, которая придавала мне уверенность и силу для новых открытий.

— Что дальше? — Часто задавал я себе вопрос.

С помощью третьего глаза я видел душу человека, ее величину, цвет и действие. Я мог понять ее сущность, предугадать поступок, но остановить действие мне было не под силу. Я научился воздействовать на предметы, я мог даже двигать и толкать их, но это только пугало людей. Общение с ними мне было не доступно и это меня сильно угнетало. Но я не опускал руки и продолжал искать.

Я знал, что время, отведенное мне здесь было дано неслучайно. Я, конечно, мог смиренно ожидать своей участи, понимая, что здесь ничего не исправить, но я хотел донести людям всю правду о мире, который ожидает человека после его жизни на земле. Как это сделать я пока не знал, но я верил, что если не успею осуществить задуманное, то мои знания пригодятся тому, кто доделает начатое дело…

Проходило время, а я по-прежнему спускался на землю, чтобы посетить родственников, знакомых или просто понаблюдать за жизнью горожан. Без этого я уже не мог существовать. Это становилось нормой моей жизни. Я уже легко находил себе подобных. Они отличались от людей не только способностью перемещаться в пространстве — они были другими. Мы, живущие здесь, видели друг друга только тогда, когда сами этого желали, и только при общении мы принимали свой земной образ. Мы понимали друг друга с полуслова, а языкового барьера здесь просто не существовало. В этом мире третий глаз был не нужен, наши души были открыты, и мы легко находили друг друга.

* * *

Как-то, прогуливаясь по набережной, я заглянул в яхт-клуб.

К моему удивлению большой яхты, служившей украшением набережной, не оказалось на месте. Осмотрев прибрежные воды, я не нашел ее и там. Я не мог припомнить такого случая, чтобы «Бета» ходила в плавание или в дальний поход. Если, что-то и случалось такое, так это были небольшие прогулки по морю и то, это было так редко, что кто-то из горожан окрестил «Бету» «Авророй», сравнивая ее с легендарным крейсером, который уже много лет стоял на приколе.

Из любопытства я облетел море, но яхты так и не нашел.

Уже темнело, а сильный туман сводил видимость к нулю. Облака проплывали так низко, что частенько, касаясь волн, накрывали море.

— И все-таки, — не успокаивался я, — прогулка по морю в такую погоду — по меньшей мере странно. Здесь что-то не так…

Побывав на приеме у местного колдуна, я вернулся на набережную, где еще долго возмущался его бездарности, как иллюзиониста. Какой-то переодетый мальчишка — шарлатан и аферист, нахватавшийся вершков, выставлял себя великим магом и нагло наживался на проблемах и горе этих взрослых людей.

«Люди удивительные существа». — Заключил я, находя в них определенную странность. Они верили в то чего нет, и не признавали того, что имели. Они хотели видеть чудо, но отрицали его, как таковое. Они не верили своим глазам, но доверяли слухам. Но самое удивительное в людях то, что им нравилось строить иллюзии, чтобы обмануть себя в очередной раз. Они делают одно и тоже и ждут положительных результатов, падают в ту же яму, в которую угодили вчера…

— Нет! Человеческой глупости нет предела. — Удивлялся я. — Наверное, Царек был прав, не поверят они мне…

Я вздохнул и печально посмотрел на море. Его гладь была укрыта туманом, а черные волны, разбиваясь о пристань, превращались в множество мелких капель, которые далеко разлетались по округе.

Наступила ночь, и набережная опустела.

По булыжной мостовой ветер гонял сухие листья, а за моей спиной заиграла музыка. Я оглянулся и увидел, как из небольшого здания с вывеской «Крючок», доносилась знакомая до боли мелодия.

— Джо Де Сен! — Догадался я, и приблизился к ресторану.

Когда-то давно, здесь я познакомился с Лилей. Под эту музыку мы танцевали, пили шампанское и я вкушал сладкий аромат ее волос. Я тяжело вздохнул, и ностальгия повела меня внутрь этого заведения.

Кафе «Крючок», был многострадальным здание. Его много раз переделывали и достраивали. Ни один раз продавали и покупали. Он был и «Пельменной» и «Закусочной», он был «Бильярдной» и «Клубом юных моряков». И только при появлении Артура, ему вернули первоначальное название и присвоили статус ресторана.

В ресторане было много народа. В маленьком в полуподвальном помещении за столиками сидели люди всех мастей. Заведение было недорогим и доступным. Многие из горожан могли позволить себе здесь выпить стопочку спиртного или просто посидеть за чашечкой кофе. Конечно, это было самое настоящее кафе, а статус закрепленный за ним Артуром, была фикцией. Когда-то он хотел здесь поставить игровые автоматы, пристроить летнюю веранду с танцполом и большой сценой, но текущие дела его закрутили и «Крючок» так и остался уютным кафе с маленькой пометкой — «ресторан».

Я примостился у входа и стал рассматривать посетителей. Кого-то я знал в лицо, а кого-то помнил и по имени. Все здесь оставалось по-старому, и только слепой скрипач сильно постарел. «Паганини» — дразнили его завсегдатаи кабака, не был большим музыкантом, но, когда звучала его скрипка, зал замирал. Вот и сейчас заиграла музыка и разговоры стихли. Скрипач понес ее по залу, и люди, в знак благодарности, давали ему деньги и приглашали к столу. Вдруг нарушая тишину зазвонил чей-то телефон, и посетители недовольно загудели. Молодой парень у стойки бара ответил на звонок и, оставив бокал с вином, подошел к столику, где сидели его друзья — кавказцы.

— Казбек, это Артур! — Коротко отрапортовал он.

Услышав знакомое имя, я приблизился к ним. По всему было заметно, что эти люди были не местные. Они лениво пили коньяк и недоверчиво посматривали на посетителей.

Когда босс чужаков, переговорил по телефону, он сказал:

— Поехали, товар на яхте…

Все дружно встали и вышли из ресторана. Я последовал за ними и уже через три минуты мы мчались по городу в черном миневене. Прислушиваясь к разговору попутчиков, я узнал, что на борту яхты находился какой-то важный груз и, что встречать его надо у пристани «Золотая коса». Это было тихое место в заливе, где находилась курортная зона. Какое отношение она имела к делам бандитов я не знал. Казбек был большим авторитетом в криминальном мире и ожидать чего-то хорошего от данного груза не приходилось.

«Бета» находилась в море, и я покинул эту скучную компанию.

— Если яхта идет к «Золотой косе», значит искать ее надо в акватории залива, — рассудил я и отправился на поиски.

Пролетая над морем, я замечал баржи и рыбацкие баркасы, мне попадались большие пароходы и сторожевые катера пограничников, но яхты на этом пути не оказалось. Когда я вернулся обратно на мыс, меня вдруг осенило. Я понял почему «Бета» идет сюда на мелководье. Груз на ее борту явно был не с лимонами и мне стало понятно, что яхта уходила от встречи с пограничниками. Хитрый и капитан умышленно повел судно подальше от судоходного пути.

— Значит они идут вдоль косы. — Заключил я.

— Однако рисковый мужик этот капитан!..

Я не раз слышал от местных рыбаков, которые это место называли «Заманухой», что намытая песком коса, перемещалась в акватории залива. Глубины здесь были небольшими и частенько ее рыжий хребет выступал над поверхностью воды. Предугадать ее перемещение могли только знатоки этих мест. У них были свои ориентиры.

Я не ошибся, когда поиск яхты продолжил далеко от судоходного пути. Опустившись до самой воды, я нашел ее в полусотни километров от «Золотой косы». Она шла под парусами, разрезая волны своим острым носом. На ходу «Бета» была еще красивее. Ее белые паруса были наполнены ветром, и она мягко скользила по волнам.

Полюбовавшись судном, я опустился на палубу.

Меня встретили три здоровяка с автоматами.

Я удивился и произнес:

— Ничего себе, как на войне!.. Что охраняем, ребята?

Мне ничего не ответили, и я взглянул на рубку, в которой мелькали две человеческие фигуры. Переместившись на командный пункт, я заметил долговязого парня, стоявшего у штурвала. Другой бородатый курил трубку и сидел на ящике в углу рубки. Его я сразу узнал, это был Христофорович — заядлый рыбак, в прошлом неоднократно судимый за браконьерство. Он хорошо знал морское дело, так как, когда-то закончил мореходку, а службу проходил на флоте. В яхт-клубе его называли Боцманом и Христофоровичем, так как полное имя его было Леонид Христофорович. Блатные называли его Бородой, а долговязый парень у руля, называя его батей.

Вот и сейчас он его спросил:

— Это чего с компасом случилось? Стрелка задергалась…

— Держи юго-запада! — Скомандовал ему Христофорович.

— Нет, батя, ты посмотри!..

Я взглянул на компас и заметил, как его стрелка нервно дергалась, указывая на меня. Я прошелся по рубке, и она, проследив мой маршрут, вернулась на место.

Я ухмыльнулся, а рулевой опять произнес:

— Батя, с ним что-то не так!

— Да, что там у тебя? — Буркнул тот и подошел к сыну.

— Я же сказал — юго-запад!

— Я и держу юго-запад!

— Вот и держи, а я к братве схожу на минутку. — Сказал Христофорович и вышел из рубки.

Я последовал за ним, а вслед прозвучал крик рулевого:

— Она опять вертится!

— Да пошел ты! — Выругался Христофорович и продолжил свой путь по палубе.

Уже через минуту мы были в кают-компании и здесь я увидел Артура, Колючего, Цибу и еще троих неизвестных мне людей. Артур сидел за столом с мужчиной, который что-то подсчитывал на калькуляторе. Циба, как всегда, угрюмый с бокалом вина о чем-то разговаривал с Колючим. В дверях стоял Рябой и безразлично наблюдал за присутствующими. Текущие вопросы решались в спокойной обстановке, пока в каюту не вошел высокий парень в темной куртке с капюшоном.

— На палубе все в порядке. — Доложился он, потирая руки.

Он похлопал Христофоровича по плечу и похвалил:

— Хорошо плывем, Борода!

Тот в свою очередь ухмыльнулся и поправил:

— Плавает гамно…

— Чего ты сказал? — Переспросил парень.

— Я говорю, что плавает гамно. А мы ходим.

Артур оторвался от стола и спросил:

— Ты чего хотел, Боцман? У тебя все нормально?

— Нормально. — Ответил Христофорович.

— А кто в рубке? — Поинтересовался Артур.

— Сын.

— Сын — это хорошо! Только капитан у нас ты. А где должен находиться капитан? Правильно! На капитанском мостике. Так что давай в рубку — туман на море, — приказал он, а Христофорович ответил:

— А чего нам туман? По приборам идем…

— Ладно, Борода, иди капитань…

Христофорович с неохотой покинул кают-компанию, а я остался с бандитами, в надежде узнать цель данного путешествия.

Примостившись поудобнее, я заметил, как парень в капюшоне крутился у стола, а Артур проследовал к своему компаньону и сказал:

— Ты чего такой хмурый, дядя Вася? Такое дело провернули…

Мужчина показал цифры на калькуляторе и Артур присел рядом.

Вдруг из угла каюты раздался вызывающий голос Колючего:

— Хватит водку жрать!

Все посмотрели на парня в черном, а тот с акцентом произнес:

— Э-э, зачем кричишь? Жалко, что ли?..

Он сбросил капюшон, и я узнал в нем Муслима.

— Вот так встреча? — Произнес я, теряясь в догадках.

— Что он здесь делает? После всего и с ними?..

Перепалка между бандитами вернула меня к реальности.

Колючий в чем-то упрекал Муслима, а тот неумело оправдывался, доказывая ему обратное.

— Сядь и притухни! — Грозно рявкнул Циба и Муслим отступил и присел на табурет у стены.

Я посмотрел на своего убийцу и подумал:

— Вот этот человек и убил меня. За что?

Столкновений между нами не было, да и виделись мы с ним очень редко. Знакомства и того не было, просто знали друг о друге…

Я посмотрел на Муслима, а он закурил сигарету и выпустил клубы дыма, которые повисли у него над головой. Он сильно нервничал и это было заметно по его поведению. Он крутился на табурете, вскакивал с места и опять садился. Здесь он чувствовал себя не в своей тарелке — он не мог понять для чего и зачем он находился в этой компании. Для меня это тоже оставалось загадкой. Муслим курил, и я замечал, как дым обволакивал его фигуру, придавая ей не человеческий образ. Его капюшон за плечами казался мне тяжелым мешком, который он хотел сбросить, дергая плечами. Тень за его спиной походила на черную грозовую тучу. Вдруг она разделилась на две части, и за его плечами образовались две страшные тени. Одна из них повторяла точные движения Муслима, а другая не похожая на него, отступив от стены, повисла у него плечах. Мне стало жутко, когда я заметил, что она превратилась в страшное чудовище. Муслим не мог усидеть на месте, и от этого вскакивал с табуретки и ходил по каюте. Тень следовала за ним, уцепившись лапами за его капюшон. Он метался из угла в угол, пытаясь сбросить с себя непосильную ношу.

Это раздражало присутствующих и Циба крикнул:

— Сядь и не мельтеши!

— Эй! Мешаю? Да? — Огрызнулся Муслим.

— Да, мешаешь! — Сказал Артур и продолжил:

— И хватит курить — надымил хоть топор вешай…

Он продолжил беседу с мужчиной, которого называл дядей Васей, умышленно не замечая накала страстей в каюте. Теперь я уже точно знал, что речь шла о наркотиках и оружии, которое они только что приобрели у наркоторговцев. Груз был на яхте, которого уже ожидали на пристани «Золотая коса». Артур был доволен сделкой и от этого находился в хорошем расположении духа. Он шутил с компаньоном и рассказывал свежие анекдоты на злобу дня.

Я посмотрел на его довольное лицо и заключил:

— Я здесь, чтобы остановить это зло. Но как?..

Не находя ответа, я вырвался из душной каюты и стал подниматься все выше и выше в небо, пока не увидел полное солнце.

Земля отсюда казалась большим глобусом и здесь, у большой звезды, было уютно и тепло. Облетев землю, я вернулся на яхту и заметил, что далеко на востоке небо посветлело, а зловещее судно продвигалось к берегу, рассекая туман и большие волны.

Бог не помог, и я вспомнил, что могу влиять на приборы.

— Сбить яхту с курса, — мелькнула у меня в голове, — здесь рядом граница — пограничники… Они помогут мне довести дело до конца!

Довольный своей задумкой я заглянул в кают-компанию.

Здесь было шумно. Циба в чем-то упрекал Муслима, выкидывая обидные обвинения, а Колючий, разговаривая с парнем — кавказцем, следил за перепалкой двух бандитов. Артур же продолжал мирно беседовать со своим компаньоном и, казалось, что он совсем не замечает нездоровую обстановку, сложившуюся в каюте. Его собеседника интересовали только цифры на калькуляторе и кейс, который лежал рядом.

— Героин. — Подумал я. — А где оружие? На палубе?..

Я осмотрел судно и быстро нашел ящики, накрытые брезентом.

— Пора действовать. — Решил я и посмотрел на рубку.

За ее окном была видна фигура долговязого парня и я решил больше не медлить. Я двинулся к капитанскому мостику, но громкая брань Цибы заставил меня вернуться в каюту. Здесь страсти накалились до предела и было ясно, что дело подходит к концу…

— Что за дела у тебя с Казбеком? — Рьяно Допытывался Циба.

Муслим встал с табуретки и заходил по каюте.

— Чего ты задергался, абрек хренов? — Продолжал наступать Циба. — Думал, что Казбека кинул и с нами все прокатит?..

Я понял, что пропустил, что-то главное в этом разговоре и теперь пытался понять причину конфликта.

— Ты, Циба, базар фильтруй! — Выпалил Муслим. — А, то за базар можно и ответить…

— Чего ты сказал? — Заорал Циба. — Ты мне угрожаешь, сученок?

Он бросился к Муслиму, а Колючий его остановил.

— Подожди, хочу спросить этого урода. Ты хотел нас кинуть?..

— Да, сука он конченая! — Орал Циба.

За всем этим Артур наблюдал спокойно, как будто предвидя все наперед. Он молчал, давая ход нарастающему скандалу.

Циба бесился от злости.

— Я порву тебя, козел! Сука лагерная! — Кричал он.

— Сам ты сука! — Ответил ему Муслим и достал пистолет.

Но не успел он и взвести курок, как оказался на полу. Бдительный Рябой своей могучей рукой лишил Муслима и чувств, и оружия. Он поднял пистолет и отнес Артуру.

Тот покрутил его в руках и сказал:

— Походу из Чечни. Ахмед, посмотри! — Попросил он кавказца, прочитать надпись на рукоятке пистолета.

«Воину Ислама», — прочитал парень и произнес:

— Какой ты воин? Шакал — паршивый…

— Ну, что отвоевался? — Сказал Артур и подошел к Муслиму.

Тот злобно посмотрел на него, а Артур продолжил:

— А знаешь, что мы с тобой сделаем? Мы отдадим тебя Казбеку.

— Нет! — Заорал Муслим. — Лучше сам убей.

— А чего так? — Дурашливо спросил Артур.

Муслим промолчал, а он продолжил:

— Мразь ты, а не воин. Своих кидаешь, друзей сдаешь…

Артур сплюнул и коротко приказал:

— В трюм его!

Рябой услышал команду и, стукнув Муслима по почкам, выволок на палубу. Здесь два здоровяка его приняли и бросили в трюм судна.

— Все это было спланировано. — Догадался я.

Муслима заманили на судно, чтобы передать его Казбеку, с которым Артур поддерживал дружеские отношения. Что там у них произошло с Муслим я не знал, но можно было догадаться, что не любовь…

А между тем яхта продолжала свой путь к берегу и Артур сказал:

— Пять утра, и мы приближаемся к месту разгрузки.

Он взглянул на Рябова и попросил:

— Приведи-ка мне сюда Христофоровича.

Тот вышел из кают-компании, а Колючий сказал:

— Я думаю, что через пару часов мы будем на месте.

— А где мы находимся? — Спросил Циба.

— А вот капитан нам все и расскажет, — ответил Артур и похлопал по плечу, подошедшего Христофоровича. — Как наши дела, Борода?

— Нормально! — Ответил тот и доложил, — мы в десяти милях от «Золотой косы». При таком ветре будем на месте через два часа.

Посмотрев на Артура, он продолжил:

— Можно запустить дизель — получится побыстрее…

— Заводи, нас уже ждут, и смотри, здесь рядом граница.

— Обижаешь, Артур!..

— Ладно, Борода! Не доверял бы — не взял тебя с собой, — заверил его Артур и подвел к столу.

Они выпили водки и Артур по-дружески спросил:

— Сын-то справляется?

Христофорович одобрительно кивнул, а Артур, похвалил:

— Молодец, Борода! Смену растишь, молодец!

— Да, ты пей, закусывай, вот рыбка вкусная, — Артур указал на обилие закусок, а сам подошел к своему компаньону.

Он был в хорошем расположении духа, а я, вспомнив о долговязом мальчишке, метнулся в рубку.

Над морем стоял сильный туман и видимость практически отсутствовала. Я встал впереди компаса и медленно стал отходить влево, уводя за собой стрелку прибора.

— Так! — Произнес я, — Запад у нас там — там и граница!

Судно уходило к границе, и я посмотрел на рулевого.

Это был мальчишка семнадцати лет с крупным лицом, в котором я находил сходство с Христофоровичем. Высокий и еще нескладный юноша с прыщавым лицом, был уже за одно с бандитами. Конечно, он этого еще не понимал, потому что слепо доверял своему отцу.

— Но, как же Христофорович? — Рассуждал я. — Он-то знает, как тяжело потом вырваться из лап мафиози. Не уже ли ему не жалко сына?

Я слышал, что жена Христофоровича ушла к другому, оставив ему малолетнего сына. Он сам поднимал мальчишку и рано стал брать его в море, надеясь вырастить из него настоящего человека.

Мои размышления прервал Христофорович.

Громко хлопнув дверью, он сказал:

— Как дела, сынок?

— Все нормально!

— Заводим дизель и самый полный!..

— Скоро утро. — Сказал Христофорович, потирая руки.

— Скорей бы. Надоело смотреть в это молоко.

— А ты туда не смотри. Для чего тебе приборы?

— Скучно. Расскажи что-нибудь, батя.

Христофорович повернул ключ стартера и мотор ожил, отстукивая клапанами обороты двигателя.

— А, что тебе рассказать? — Спросил отец сына.

— Ну хоть анекдот какой-нибудь, что ли…

— Анекдот? — Переспросил Христофорович.

— Вся жизнь моя — сплошной анекдот.

Он раскурил трубку, а потом долго выпускал дым колечками, ловко попадая одним в другое.

— Как у тебя так получается? — Восхищался сын.

— Я пробовал у меня не выходит…

— Чтобы так уметь, надо двадцать лет учиться, сынок! — Пошутил Христофорович и прикрыл глаза.

Я стоял в углу рубки и уводил яхту к границе.

Христофорович молчал и мне показалось, что он уснул.

Это заметил и его сын Андрей, он встревожился и спросил:

— Батя, ты, что спишь?

— Да, нет — думаю! Неправильно я все делаю…

— Что неправильно-то, батя?

— Все неправильно.

Христофорович встал с места и продолжил:

— Жил, как будто и не жил.

Сделав печальное заключение, он подошел к окну рубки.

— Туман-то какой? — Произнес он и, как будто предчувствуя что-то неладное, добавил, — пойду постою на мостике.

Прошел уже час, как я уводил яхту к границе.

Приближалась развязка. Туман над морем стал потихоньку таять, превращаясь в рваные облака, а у горизонта появилась светлая полоска. Уже заметно посветлело и можно было рассмотреть, как волны разбиваясь о корпус лодки, превращались в белую пену.

Я посматривал на часы и уже начал сомневаться…

— Не уже ли ошибся? Где пограничники?

Но я не ошибся и вскоре все пошло, как было задумано. Из тумана выскочил луч прожектора, а сторожевой катер дал сирену. Я облегченно вздохнул, а на яхте начался переполох. В рубке ругался Христофорович, а из кают-компании выскочил Колючий. Увидев на мостике капитана, он погрозил ему кулаком и вернулся обратно.

Я последовал за ним и услышал встревоженный голос Артура:

— Что там?

— Пограничники!

В каюте наступила тишина.

На стене громко тикали часы, а кто-то произнес:

— Трындец, приплыли!..

— Плавает гамно, а моряки ходят. — Пошутил захмелевший Циба.

Его шутку никто не оценили, и молча ожидали решения Артура.

А когда рядом заговорил громкоговоритель, он сказал:

— Так, господа, разгружаемся здесь. Ящики за борт. Оружие и прочие в море. Героин рыбам, а самим вести себя прилично.

— Не отдам! — Заорал мужчина в очках, прижимая к себе чемодан.

— Тебе никак хорошо, дядя Вася? Отдай кейс!

— Не отдам!

Артур ухмыльнулся и произнес:

— Колючий, займись…

Тот забрал чемодан, а дядя Вася, уронив очки, заплакал.

Двери каюты открылись и Рябой спросил:

— Что с Муслимом делать?

Артур подошел к парню — кавказцу и тот молча вышел из каюты.

Яхту сильно закачало, когда к ее борту пришвартовался сторожевой катер. Послышались голоса военных, которые приказали всем собраться на палубе. Артур копался в сейфе, разыскивая какой-то документ. В спешке он комкал листы бумаги и бросал их в пепельницу, а на палубе пограничники опрашивали нарушителей.

— Все? — Спрашивал молодой лейтенант.

— Все!

— Нет не все, — сказал Колючий, замечая появление дяди Васи.

За ним вышел Артур и подойдя к офицеру сказал:

— Мы тут заблудились, простите нас. Мы больше не будем.

— Документы есть? — Строго продолжил лейтенант.

— А как же? У нас все есть! — Кривлялся Артур.

— Все! Кроме денег и счастья! — Вставил Циба.

— Отвезите меня домой, — плаксиво просил дядя Вася.

— Судно арестовано, разбираться будем на берегу. — Объявил офицер и приказал подчиненному, — яхту на буксир, а вы граждане к нам на катер. Сержант, проводите товарищей.

— Мы не товарищи — мы господа. — Дурачился Артур.

— Десять человек! — Доложился мичман, а офицер спросил:

— Это все?

— Нет не все. Вот еще трое бегут! — Вдруг заявил Циба и указал на крыс, пересекающих периметр яхты.

— Четверо! — Поправил его Колючий.

Грызуны проскочили палубу и скрылись за бортом яхты.

— Ни фига себе! — Продолжал Колючий. — Вы откуда?

— От верблюда! — Пошутил Циба, а Христофорович заявил:

— Плохая примета…

Пограничники не оценили юмора задержанных, и офицер строго повторил свой вопрос:

— Десять человек, это все?

— Так точно, господин лейтенант! — Отрапортовал Артур.

— А где Муслим? — Подумал я, не находя его на палубе. — Убили?

Я кинулся его разыскивать.

В трюме его не было, как не было и в других помещениях яхты. В кают — компании, в пепельнице на столе, догорали какие-то бумаги, а рядом стояла откупоренная бутылка коньяка.

У меня родился коварный план, и я подумал:

— А не спалить ли мне эту блат-хату. Какая польза от нее? — Произнес я и перекинул бутылку на столе.

Бумажная скатерть быстро пропиталась спиртным, а я сдунул горящую бумагу на стол. Огонь мгновенно охватил его пламенем и, спустившись на пол, подпалил его ворсистое покрытие.

Когда огонь разгорелся, я выскочил из каюты.

Пограничники заметили возгорание и последовала команда:

— Руби концы! Уходим! Полный вперед!

Сторожевой катер отходил от горящей «Беты», а седой мичман с сожалением произнес:

— Жаль, красивый парусник…

— Был. — Задумчиво произнес Артур.

Он не мог понять почему загорелась яхта, а его друзья упрекали его в поджоге. Я без сожаления покинул это место и поднялся высоко в небо. Уже светало, туман быстро таял под лучами солнца, а внизу догорала яхта с красивым названием «Бета».

Глава 10.

На земле быстро проходило время. У меня же оно отсутствовало, и я наблюдал, как каждый день вносил коррективы в жизнь большого города. Деревья стояли голыми, парки и скверы опустели, а холодный осенний ветер гулял по улицам, где совсем недавно отдыхали горожане.

За все проведенное время в новом для меня мире, я не переставал мечтать и делать для себя открытия. Я больше стал понимать себя и свое место в этом мире. Со многим я смирился и уже не растрачивал силы впустую, пытаясь объять необъятное… Но оставаться здесь только наблюдателем, я по-прежнему не хотел и поэтому продолжал исследовать и искать контакты с человеком. И хотя интерес к земной жизни у меня заметно пропадал, я все равно возвращался на землю, где частенько становился свидетелем, а то и участником определенных событий. И вот, как-то возвращаясь от друга с Кавказа, я столкнулся с пассажирским самолетом. Конечно, это не повлекло крушению лайнера, потому что столкновения, как такового не произошло, просто я случайно попал на борт воздушного судна.

Случилось это совсем неожиданно для меня.

Пролетая над Эльбрусом, я остановился у его вершины, чтобы посмотреть сход большой снежной лавины. Она шумно спускалась по крутому склону горы, а я даже не заметил, как очутился среди пассажиров большого самолета. Меня это чрезвычайно удивило и я, пользуясь случаем, прошелся по салону. Зная свою способность влиять на навигационные приборы, я не пошел в кабину к пилотам, хотя для меня это было большим искушением. Посидеть за штурвалом большого Боинга — это была голубая мечта моей юности.

Когда-то я много думал о небе и даже хотел стать летчиком, но судьба распорядилась по-своему. Я пошел в армию, потом коснулся войны в Афганистане, а лихие девяностые внесли свои коррективы в мою дальнейшую жизнь. Но небо тянуло меня всегда и я, оставаясь сухопутным жителем, частенько предпочитал самолет любому наземному транспорту. С годами мечта ушла, а желание осталось и сейчас я, переборов соблазн, пошел по салону лайнера, подальше от кабины пилотов. Люди в самолете мне показались встревоженными, и я стал прислушиваться к разговору пассажиров.

— Ну, как там дела?.. — Спрашивала женщина бортпроводницу.

— Уже полегче — акушерку нашли…

— Надо же, где приспичило? — Удивлялась другая, а я заметил, как в хвосте лайнера собралась небольшая группа людей.

Я продвинулся ближе и заметил, как одна из пассажирок принимала роды у совсем юной девушки. Та плакала и взывала о помощи. Акушерка поглаживала ей живот, давала советы и по-матерински успокаивала роженицу добрыми словами. Мне показалось неприличным наблюдать за данными действиями, и я только прислушивался к голосам женщин, изредка посматривая на их лица.

— Давай тужься, ну еще, еще чуть — чуть. — Командовала акушерка, вытирая пот со лба роженицы. — Ну вот, пошел! Давай, Катюша!..

Я украдкой посмотрел на девушку и заметил, как ее мучениям пришел конец. Маленький серый комочек лежал у нее между ног.

— Это что? — Испуганно произнесла стюардесса.

— Все нормально, сейчас я его вытащу. — Успокаивала акушерка и принялась разрывать пленку плодного пузыря.

Ловко освободив ребенка из оболочки, она взяла его на руки и стала массировать его тельце.

Ребенок молчал, а она, дергая его ножки, приговаривала:

— Ну, давай, дорогой! Ну, чего ты молчишь? Давай, хороший!..

Акушерка стала делать ребенку искусственное дыхание, а я заметил, как чуть заметное голубое пятно отделилось от тела младенца. Превратившись в маленькое облачко, оно поднялось к верху салона и, покружив над матерью, вылетело за пределы самолета.

— Ну, давай, хороший, давай, родненький!.. — Продолжала уговаривать ребенка акушерка, а я погнался за ним.

Догнал я его быстро. Да и летело оно не спеша. Часто останавливаясь, оно делало какие-то непонятные пируэты и продолжало свой подъем дальше. Догнать-то я его догнал, но его нужно было вернуть в тело младенца и меня это сильно озадачило.

Я брал его в руки и прижимал к себе, я зажимал его в ладонях и держал в объятиях, но только я начинал движение, оно тут же просачивалось у меня между пальцев и ускользало из моих рук.

После второй попытки я потерял надежду на успех и махнул рукой. А облачко, отлетев на безопасное расстояние вдруг остановилось и стало наблюдать за моими действиями.

Я посмотрел на него и спросил:

— Ну и чего ты там висишь? Ты же такой, как я, только маленький. Что не можешь говорить? Так и не говори, я и так все пойму.

Оно вдруг опустилось ниже, и я заметил, как его бока стали наполняться цветом и формами.

— И, что ты хочешь этим сказать? — Спросил я его и продолжил:

— Ты хотя бы показался, а то гадаю — пацан ты или девка?..

Облачко приблизилось ко мне, и я заметил, как оно, переливаясь цветным перламутром, приобретало облик человека.

— Так ты казак! — Воскликнул я. — Одобряю, хороший выбор! Не знаю, как мне тебе лучше объяснить, — продолжал я, — но мне кажется, что тебе лучше вернуться. Конечно, на земле жизнь не сахар, и все же это очень интересная штука. Да, и ко всему, не познав лиха — не узнаешь и блага. Мы же с тобой мужики, а мужики легких путей не ищут.

— Ты меня слышишь? — Обращался я к нему, как себе равному.

Мне казалось, что он меня понимает и я продолжил:

— Так что возвращайся ты обратно. Мать успокоишь и отца порадуешь. И вообще, ты в рубашке родился — значит счастливым будешь.

— Ну, что, убедил? — Спросил я душу ребенка, которая не только приобрела образ человека, но уже смотрела разумными глазами.

В них отразился свет утренней звезды, и он попросил:

— Помоги мне вернуться, я плохо ориентируюсь в пространстве.

Прочитав его мысли, я протянул ему руку.

Через минуту мы уже были на борту лайнера.

Акушерка по-прежнему спасала младенца, а молодая мать молила Бога о помощи. Я заметил, как маленькое и чуть заметное облачко опустилось на тело ребенка, и он смешно зевнул.

Женщина — доктор, подметив это, легонько шлепнула его по попке и он, раскрывая легкие, закричал.

Я облегченно вздохнул, а акушерка сказала:

— Ну, вот и хорошо! Слава Богу!

Она протянула младенца матери и сказала:

— Принимай, Катюша! Лихой казак из него получится!..

Все кругом радовались и благодарили акушерку.

— Как Вас зовут? — Спросила молодая мамаша.

Женщина улыбнулась и ответила:

— Лариса.

— Лариса Борисовна. — Поправилась она и опять улыбнулась.

— Мою маму также зовут. Спасибо тебе, мама Лариса. — Поблагодарила Катя и вдруг заплакала.

Я тронутый таким финалом, поцеловал Ларису в щеку, а она не испугалась прикосновения и, погладив мой поцелуй рукой, сказала:

— Ты, Катя, Бога благодари. На все Его воля!..

Глава 11.

Была поздняя осень и казалось, что город замер в ожидании холодов. По небу низко ходили тяжелые тучи, а редкие капли дождя грозились в любую минуту превратиться в снегопад. Но этого не происходило и осень время от времени напоминала о себе мелким дождем и холодным ветром. Вот и сегодня картина не поменялась, и я отправился на природу, чтобы сменить невеселую обстановку.

За городом, когда начались садовые кооперативы, я вдруг увидел знакомый автомобиль. Желтый «Жигуленок» Сашки-Сапога мчался по шоссе по направлению к городу. Я догнал машину и, расположившись на заднем сидении, стал прислушиваться к его монологу.

— Трус! — Ругался Сапог. — Все хватит, пусть будет, как будет!..

Он закурил сигарету, а я спросил:

— С тобой все в порядке, Саша?

Не обращая на меня внимания, он продолжал себя ругать на чем стоит белый свет, и я заподозрил, что-то неладное.

— Хочу жить, как люди живут. Надоело бегать и прятаться, — Эмоционально произнес он и стукнул кулаками по баранке автомобиля.

Машина дернулась на мокром асфальте, и он с трудом удержал ее на дороге.

— Ты полегче, Саша! — Посоветовал я ему, замечая, как опасно он обгонял попутные машины.

Он был возбужден и это отражалось на вождении автомобиля; машина дергалась из стороны в сторону и часто цепляла обочину.

Я почувствовал запах алкоголя и произнес:

— Так ты еще пьяный! Куда так спешишься, удираешь от кого?

— От себя не убежишь, — будто услышав мой вопрос, ответил он.

Сапог много говорил и ругался, забрасывая лобовое стекло своей слюной. Понять его монолог было нелегко, так как он состоял из набора неоконченных предложений, обрывков неуместных фраз, имен определенных людей и отборного мата. Но спустя время мне все-таки удалось разобраться в причине его возбужденного поведения.

Как я и предполагал, Сапог хотел отсидеться на даче у одного из своих дружков, чтобы переждать, как говориться «бурю», поднявшуюся из-за последних событий. Но, то ли бесконечные упреки жены, то ли алкоголь, то ли еще что, заставили всегда осторожного Сапога взбунтоваться. Он решил ехать домой вопреки опасности. Вот поэтому сейчас, подогретый алкоголем он мчался по мокрому шоссе, ругая себя за трусость и нерешительность. Я сидел тихо и не выдавал своего присутствия. Я боялся напугать пьяного лихача на дороге. Но он уже вошел в раж и бесшабашно гнал свой автомобиль, нарушая все правила ПДД. Но развязка была близка, и я приготовился к худшему.

После крутого поворота, он необдуманно пошел на обгон фуры и встречный автомобиль помигал ему дальним светом. Сапога это не остановило и он, прибавляя газу решил таким образом уйти от столкновения. Но он не рассчитал возможности своей машины и два автомобиля быстро сближались. Я закрыл глаза, а водитель встречного Мерседеса резко ушел вправо и, вылетев с дороги, столкнулся с большой березой. Перепуганный Сапог резко крутанул руля и, коснувшись своим автомобилем попутного Камаза, отлетел к отбойнику. Здесь, ударившись о преграду, машина подскочила вверх и, сделав кувырок в воздухе, опустился на колеса, продолжая катиться по склону. Когда искореженный автомобиль остановился, я заглянул в салон. Бесчувственное тело Сапога сидело в кресле пристегнутое ремнем безопасности. Голова его упала на плечи, а руки крепко сжимали обод руля. Дыхания не было, но бордовый комок его сердца, еще продолжал работать. Жизнь не оставила его тела, и я облегченно вздохнул.

На дороге собрались автомобили, а я подумал:

— А ведь это еще не конец…

Я ухмыльнулся человеческой глупости, а к машине Сапога уже бежали люди. Его вытащили из автомобиля и уложили на мокрую траву. Кто-то вызывал скорую помощь, а кто-то позвонил спасателям. Все хотел помочь пострадавшему и со всех сторон сыпались советы.

Зевак прибавлялось, и кто-то сказал:

— Бензином пахнет, не рванет?

— Уже нет — на колесах стоит!..

Вскоре к месту аварии подошли два парня и один из них спросил:

— Где этот летчик?

Ему показали Сапога, и он продолжил:

— Живой?

— Живой только без сознания.

— Ну и лихач?! Еле ушел от лобового…

— Еле ушел он?.. — Передразнил его товарищ. — Ты «Мерседес» видел? Что шефу скажем?

— Ладно тебе, это потом. Сейчас человека спасать надо.

Прихрамывая, парень подошел к пострадавшему и произнес:

— Что-то знакомая личность. Где-то я его видел. Скорую вызвали?

— Вызвали! — Отвечали ему. — И спасателей и ГАИ!

Народ не расходился, ожидая профессиональной помощи.

Кто-то звонил по телефону, напоминая о происшествии, кто-то спорил, а кто-то просто курил, наблюдая обсуждение аварии. У пострадавшего сидела женщина — медик, она первая выскочила из своей «Мазды» и пришла на помощь. Имея профессиональные навыки, она предполагала, что с пострадавшим ничего страшного не произошло, а его обморочное состояние — всего сильный испуг или болевой шок.

— Он скоро придет в сознание. — Утверждала она.

Я посмотрел на лежавшего на траве Сапога и произнес:

— Эх, Саша, Саша!.. Мало тебе проблем?..

Что-то похожее на тень крутилось у его тела, она напоминала человеческую. Эта тень была частью его души, выскочившей из тела.

— Сапог, Саня! — Позвал я, теряясь в догадках.

Его душа дернулась ко мне и, вернувшись обратно, остановилась где-то посередине. Она то приобретала образ Сапога, то снова становилась серой-зеленой массой. Я окликнул его повторно и он, оторвавшись от тела, приблизился ко мне. Облик его выглядел блеклым и безликим, но я легко замечал в нем черты моего бывшего одноклассника.

— Моряк! Это ты? — Удивленно спросил меня Сапог.

Я промолчал, а он продолжил:

— Я, что умер?

— Ты, чего наделал? — Ответил я ему вопросом.

— А, что я наделал? Авария, с каждым может случиться.

— Я не об этом. Ты почему здесь? Ты ведь живой? Смотри твое сердце еще бьется. — Сказал я и указал на бордовое пятно в его теле.

— Ну и пусть себе бьется. Мне и здесь хорошо!..

Он поднялся в небо, а тоненький волосок жизни, прикрепленный к его запястью, потянулся за ним.

— Его душа от страха выскочила из тела. Так бывает. — Заключил я, а в памяти закрутился случай из моего далекого детства.

Когда-то давно, когда я был подростком, я решил перепрыгнуть с крыши одного дома на другую. Здания стояли рядом и расстояние между ними казалось мне небольшим. Но двадцать метров для прыжка мальчишки было многовато. Я не оставлял своей затеи и часто сидя во дворе, рассчитывая траекторию полета. Один из них был пятиэтажным, другой на этаж меньше. Я долго готовился к прыжку и очень часто стоял на краю пятиэтажки, примеряя дистанцию.

И вот этот день настал, и я рано утром, когда родители ушли на работу, забрался на крышу пятиэтажного дома. Страха не было, как не было и уверенности в успехе задуманного перелета. Зачем и для чего, я рисковал тогда своей жизнью, я даже не знал. Об этом я вспомнил только тогда, когда заметил, что не долетаю до крыши и падаю вниз.

Мной охватил ужас и передо мной проскочила вся моя недолгая жизнь, финалом которой был этот глупый и никому не нужный прыжок. Я видел себя со стороны, я понимал, какими ошибочными были мои расчеты, и, наконец, я видел, как заканчивается моя жизнь.

Не долетев полметра до крыши, я заметил, как вдруг невидимая сила, нарушая все законы физики, подтолкнула меня к верху, и я уцепился за край кровли. Я наблюдал со стороны, как трудно было мне подняться на крышу, как беспомощно я махал ногами, ища опоры и, как скользили мои руки по ее гладкой поверхности. Мне не хватало духа и я метнулся на помощь. Вместе мы одолели препятствие, и я уже скоро лежал на крыше и смотрел в небо. Этот случай я запомнил на всю жизнь. И если бы такое случилось не со мной, то я бы никогда в это не поверил. Но теперь, спустя время, я мог дать объяснение этому чуду. Все в нашей жизни неспроста и неслучайно и тому подтверждением являлся мой случай. От страха неминуемой смерти моя душа выскочила из тела, чтобы зафиксировать всемогущество Бога, который не позволил случиться тому, чему еще не подошел срок…

— Так, что задумайтесь, люди, когда вас спасает счастливый случай. А случай ли это?.. — Обратился я к присутствующим, которые хлопотали у тела Сапога.

Моего совета никто не услышал, никто даже не посмотрел в мою сторону. Люди продолжали бесполезно спорить у места аварии.

Вдруг кто-то закричал:

— Смотрите огонь!

Люди отступили от машины, а я заметил, как небольшие языки пламени охватили мокрую траву и быстро приближались к автомобилю. Похоже было, что кто-то из зевак бросил окурок на землю, не замечая, что трава у машины была полита бензином. То ли это случилось от перевернутой канистры, выскочившей из багажника, то ли сам бензобак дал течь, сейчас это уже не имело значения.

— И что теперь будет? — Услышал я за спиной.

Я оглянулся и увидел растерянное лицо Сапога.

— Что нагулялся? — Спросил я его с упреком.

Тот промолчал, а в этот момент вспыхнула его машина.

Пламя охватило весь автомобиль, и его огромные языки устремились к небу. Стало жарко и люди отбежали на безопасное расстояние. Я был рядом у брошенное тела Сапога, в котором еще билось сердце.

— Саня! — Окликнул я его, но ответа не последовало.

— Даже здесь он струсил! — Выругался я и посмотрел на толпу зевак, которые оставили Сапога умирать у пожарища…

Все ждали взрыва и поэтому боялись тронуться с места. Вдруг из толпы выскочил парень и направился к горящему автомобилю.

— Игорек, Гарик! Ты куда? — Окликнул его товарищ.

— Сейчас рванет! — Сказал кто-то другой.

А Игорь, так звали того парня с Мерседеса, подхватил Сапога на руки и метнулся обратно. Тут же прогремел взрыв, и огненная вспышка уложила спасателя на землю.

Когда огонь стих, люди осмелели и стали спускаться к месту трагедии. Тело Игоря дымилось, издавая запахи паленого мяса. Услышав голоса людей, он что-то прошептал и перевернулся на бок, освобождая Сапога из-под своего могучего тела.

Заметив рядом с собой душу Сапога, я с упреком спросил:

— Тебе не стыдно, он опять тебя спас!..

Сапог ничего не ответил, а я подумал:

— Что с него взять? Он же сейчас получеловек.

Я махнул рукой и добавил:

— Он-то и в земной жизни всегда был на половину…

Когда приехали спасатели и врачи погрузили пострадавших в машины, Сапог вдруг заговорил. Он говорил много и долго, и только после его откровенного признания в своих ошибках, я ему сказал:

— Ругать я тебя не буду, но и жалеть не стану. Я дам тебе только совет, а ты решай сам. Вот ты сейчас здесь, пока здесь. Но в этой жизни есть и другие места…

— Ад, например? — С иронией вставил Сапог.

— Ты зря смеешься, Саша! — Остановил я его и заметил, как совсем потерял интерес к дальнейшему разговору.

Подметил это, Сапог извинился и спросил:

— Что за совет ты хотел мне дать?

Я посмотрел на него и без всякой охоты сказал:

— Возвращайся ты, Саша, обратно. Нить твоей жизни еще не оборвалась, но натянулась до предела. Так что времени на раздумье у тебя не осталось. Там на земле, в той жизни, у тебя еще будет возможность что-то исправить и изменить. Так что спеши. Сейчас нить порвется, и мы с тобой больше никогда не увидимся.

— А если я останусь здесь? — Торговался Сапог.

— Здесь ты не останешься. Тебе дали шанс — вернись сам…

— А если… — Начал было Сапог, но я его перебил.

— Ты теряешь время, Саша!

Вдруг он как-то перевернулся и потерял человеческий облик.

Он стал удаляться, и я услышал его прощальные звуки:

— А! А-а, ад!..

Я догнал его в машине скорой помощи и успел заметить, как душа входила в его тело. Смешиваясь с бордовым цветом сердца, серо-зеленый цвет, приобретал мрачные оттенки. Газообразная масса забурлила в его теле и медленно заполняла, выделенное для нее пространство. Жизнь возвращалась к нему.

Вскоре голос медсестры оповестил:

— Пульс нормализуется.

— Он открыл глаза, — сообщала девушка, а Сапог спросил:

— Я, что живой?

— Живой! — Вмешался молодой реаниматор и добавил:

— Дайте ему кислород.

Вскоре Сапог закрыл глаза и уснул, а я вылетел из машины и поднялся в небо. Там, у подножия небесной лестницы я остановился, чтобы перевести дух и дать оценку увиденному.

Глава12.

Спустя неделю я посетил больницу в которой разместили пострадавших от аварии. Это была рядовая и старая больница с ветхими строениями и незавидным медперсоналом. Ее авторитет был утерян при переделе собственности и поэтому многие из горожан выбирали другие медицинские учреждения с лучшей репутацией.

После реанимации Сапога определили в общую палату, где он заканчивал лечение, а Игоря положили в палату для тяжелобольных. Врачи давали ему не утешительные диагнозы, а его состояние оценивали, как критическое. Он нуждался в пересадке кожи и лечении в ожоговом центре. Но это стоило больших денег, которых у Игоря не было. Поэтому он и лежал здесь в районной больнице, в отдельной палате, принимая обезболивающие, да общеукрепляющие инъекции.

Я заметил, что сиделкой у него была мать — не молодая женщина лет пятидесяти, а меняла ее молоденькая медсестра, которая проявляла к Игорю особое внимание и все свое свободное время проводила у его кровати. С матерью он говорил мало и совсем неуважительно, с Катей же, так звали медсестру, беседы имели задушевный характер и было заметно, что Игорь безгранично доверял этой девушке.

Как-то, уже ближе к вечеру, я заглянул к Игорю в палату.

Он лежал в кровати на животе, а рядом с ним на стуле сидела его мать. После недолгого разговора Игорь ей что-то сказал, и она вскоре ушла, вытирая лицо платком.

Тут же в палату вошла Катя и спросила:

— Вы, что поссорились?

— Нет. — Коротко ответил Игорь, а девушка продолжила:

— У нее такой потерянный вид — слезы на глазах. Вы поссорились?

— Да, так — поговорили… — Ответил он и закашлялся.

— Ну, ладно, — согласилась Катя. — Мы к этому еще вернемся, а сейчас давай поставим капельницу. Пойду приготовлю.

Она проверила у него пульс и направилась к выходу. В дверях она столкнулась с посетителями. Это был Артур со своей свитой.

Он, как всегда, в костюме и в дорогом галстуке, а Рябой — его телохранитель, в джинсах и кожаной куртке. Остальных двоих я не знал и поэтому остановился на Артуре, который вежливо поздоровался с медсестрой и объяснил цель своего визита. Катя немного смутилась, но все же напомнила визитерам о регламенте посещения больных.

— Хорошо, хорошо, мы недолго. — Согласился Артур и попросил Катю поставить цветы в воду.

Она ушла, а он подошел к Игорю и сказал:

— Ну, как дела, герой? Как здоровье, настроение?

Игорь молчал, а он продолжил:

— Поступок ты, конечно, совершил геройский ничего не скажу, но извини ордена я тебе не дам — не в моих полномочиях.

Не получив ответа, он раздраженно спросил:

— Ты хоть знал кого, спасал?

— Человека, — чуть слышно ответил Игорь.

— Человека? — Удивился Артур. — Это Сапог-то человек? Да ты никак бредишь, Гарик! Тебя за кем посылали? — Повышая тон спрашивал Артур. — Ты должен был привезти Сапога ко мне, а не сюда…

— Человека он спасал?..

Артур вытащил из внутреннего кармана небольшую декоративную фляжку и, глотнув из нее содержимое, продолжил:

— Ты меня извини, но я все же скажу. Вот ты здесь лежишь, подыхаешь, а эта сука к выписке готовиться, ты об этом знаешь?

— Человека он спасал!.. — Не успокаивался Артур. — Ты мне «мерина» разбил, а он таких, как ты — десяток стоит.

Артур опять потянулся к фляжке, а я взглянул на Игоря. Душа его пылала огнем. Местами она выскакивала далеко за пределы дозволенного, а ее черный осадок не мог потушить пожарища. Игорь был зол и это было заметно по смене цвета в его душе. Ее палитра так быстро менялась, что в данный момент определить значения цвета не предоставлялось возможности. Он был сильно взволнован и это было видно без помощи третьего глаза. Я заметил, как пот выступил у него на лбу, а сам он, тяжело вздохнув, отвернулся к стене.

Это заметил и Артур, проглотив коньяк, он продолжил:

— А теперь послушай меня. Помрешь, памятник поставлю, матери твоей помогу, а выживешь — пенсию платить не буду — не заработал.

Артур махнул рукой и продолжил:

— Выздоравливай, а там посмотрим, что с тобой делать.

Он повернулся к своей свите и сказал:

— Ахмед, дай ему денег.

Тот положил доллары на тумбочку и спросил:

— Три косаря хватит?

— Хватит, здесь уже деньги не поможешь…

Артур безнадежно махнул рукой и закончил:

— Ладно, Гарик, поправляйся!

В палату вошла медсестра, а Артур извинился и произнес:

— Все, мы уходим, а то нам еще одного больного надо проведать.

В дверях он остановился и с ухмылкой сказал:

— Человека он спасал!..

Вся команда вышла из палаты и шумно пошли по коридору.

Я посмотрел на Игоря, а Катя спросила:

— Это кто?

— Коллеги, — ответил Игорь и ухмыльнулся.

Он как-то невесело пошутил, а девушка задумалась.

Мне тоже было не до смеха, и я последовал за визитерами.

В травматологическом отделении, мы нашли Сапога.

— Палата номер шесть. — Прочитал Артур и ухмыльнулся.

— Во блин, как у Чехова, — удивился Рябой, а Артур спросил:

— Ты что, Макс, и Чехова читал?..

— Ага, «Му-му» тоже, — пошутил он, открывая двери палаты.

Мы не сразу нашли Сапога, так как палата была большой и шумной. Здесь громко работал телевизор, а в углу слушали музыку.

— А у вас весело, — вместо приветствия произнес Артур.

Заметив гостей, больные притихли, а он упрекнул:

— Душновато у вас ребята, чем вы здесь дышите?

Рябой бесцеремонно подошел к окну и открыл фрамугу.

Артур осмотрел присутствующих и спросил:

— А где же наш больной?

Заметив Сапога у окна палаты, он воскликнул:

— Ах, вот ты где, дорогуша! Смотрите, мужики, место у окошка занял — самое лучшее. Ты, Саша, наверное, здесь смотрящий?..

Гости громко рассмеялись, а больные стали потихоньку покидать помещение, с опаской поглядывая на визитеров.

Сапог встал с кровати, а Артур спросил:

— Ну рассказывай, как дела, как здоровье? Присесть-то можно?

Сапог молчал. Он был сильно удивлен такому визиту. Он, конечно, ожидал что кто-то должен прийти, но, чтобы сам Артур — это в его планы не входило. Поэтому он молчал, виновато опустив голову.

— Смотрите и этот молчит. Вы что с Гариком сговорились?

— С каким еще Гариком? — Испуганно проговорил Сапог.

— Ты, Саша, нехороший человек — неблагодарный. Тебя парень от смерти спас, а ты — какой Гарик? Гарик — «Боксер»! — Взорвался Артур. — Ты, сука, хоть спасибо ему сказал?

Артур вскочил со стула и заходил по палате.

Почуяв неладное больные стали спешно покидать палату, а Сапог, присев на край кровати, плаксиво стал оправдываться:

— Я ходил к нему, а он все время спит…

Сделав два глотка из фляжки, он вдруг спокойно спросил:

— Что делать будем, Саша?

— Артур, я правда к нему заходил! — Запричитал Сапог.

— Я сейчас не об этом… Ты мне парня угрохал, Мерседес разбил. Что делать с тобой будем? — Присаживаясь на стул спросил Артур.

— А Моряк?.. Думаешь Муслима нет, то и концы в воду? Нет, дорогой, отвечать за все придется, по полной программе… Чего молчишь, урод? — Заорал Артур, а парень из его свиты вдруг попросил:

— Отдай его мне, он мне ой, как нужен…

— Да, нет вопросов, Ахмед, — забирай!

Артур, глотнув спиртное из фляжки, продолжил:

— Вот только покажу его одному человеку, и забирай.

— О-о! Шайтан! — Выругался кавказец, а Артур спросил:

— Ты еще не догадался, кто тебя хочет видеть?

Сапог промолчал.

А я подумал:

— Вишенка…

Она никогда ему этого не простит. Я-то хорошо знал эту женщину. На сколько она могла любить и насколько ненавидеть…

Когда у Артура зазвонил телефон Сапог вдруг заговорил:

— Артур, я отработаю, я такое знаю!.. Такое расскажу…

Артур ухмыльнулся, а Сапог продолжил:

— Я знаю кто тебя на море подставил. Я тебе одному расскажу.

— У меня от друзей секретов нет, — говори!

Артур закурил сигарету и ожидающе посмотрел на Сапога.

— Это Казак! Он тебя сдал цветным.

— Казак? — Удивился Артур.

Он прошелся по палате и выпустив дым изо рта спросил:

— Зачем ему это надо?

Сапог промолчал, а парень — кавказец заявил:

— Артур, я знаю Казака. Он честный вор, он на такое не пойдет.

Артур похлопал товарища по плечу и подошел к Сапогу.

— Что скажешь, Саша?

— Да, я! — Запричитал Сапог, но тут же получил сильную оплеуху.

— Ты куда лезешь? Ты кого лбами столкнуть хочешь?

Артур взял Сапога за грудки и поднял с кровати.

— Ты за кого меня принимаешь, гнида?

Он ударил его головой в лицо, от чего тот упал на пол.

— Артур, не надо, Артур, я все объясню! — Просил пощады Сапог, а тот уже пинал его ногами, входя в раж.

Всегда интеллигентный и сдержанный Артур вел себя сейчас, как распоясавшийся хулиган и бандит. Он был вне себя от злости и поэтому не смог удержать себя в рамках приличия. Неизвестно чем бы это все закончилось, если бы в палату не вошла медсестра Катя. Она принесла лекарства для больных и сообщение Сапогу от Игоря.

Увидев знакомых парней, она немного смутилась, но все же нашла в себе силы и сделала им замечание:

— Что здесь происходит? Это кто курит в палате?

Визитеры загородили собой Сапога, а Артур воскликнул:

— Ба-а, знакомые все лица! Как вас зовут, милая девушка?

Он дурашливо улыбнулся, а она спросила:

— Что здесь происходит?

— Все в порядке, — заявил Ахмед и протянул девушке шоколадку.

Катя смутилась и, взяв угощение, сказала:

— Спасибо, но время посещения больных закончилось.

— А мы уже уходим, — ответил Артур и повернулся к Сапогу, который уже сидел на кровати с опущенной головой.

— Ты, Саша, выздоравливай! Больничный режим не нарушай и смотри мне без фокусов. Разбираться будем дома. А вы, милая девушка, лечите его хорошо, а то он нам живой нужен.

Катя хотела что-то возразить, но вмешался Ахмед.

Он приставил палец к своим губам и посоветовал:

— Меньше знаешь — лучше спишь. Ты, меня понимаешь?

— Ахмед, не пугай девушку, — вступился за медсестру Артур.

Он прошел к двери и стал прощаться:

— Всем пока — провожать не надо.

— А ты, Саша, не скучай — увидимся! — Вставил Ахмед.

Вскоре вся компания вышла из палаты.

Из коридора, где стояли больные, донеслись слова Артура:

— Проходите, проходите, господа — свободно.

Один за другим, как по команде, в палату стали заходить больные, украдкой посматривая на Сапога. Они о чем-то тихо переговаривались между собой, занимая свои места на кроватях. Я заглянул в открытое окно и увидел, как во дворе больницы вся команда во главе с Артуром рассаживалась по машинам.

За моей спиной, дыша мне в затылок, Сапог обреченно произнес:

— Теперь мне конец!..

Когда в палате все успокоилось, а больные приняли лекарства, Катя подошла к Сапогу и сообщила просьбу Игоря.

— Какой еще Игорь! — Спросил тот, пряча разбитое лицо.

— Гарик?! Да, да! — Сапог поднял голову, а Катя воскликнула:

— У вас кровь!

— Ничего страшного, само заживет. — Ответил Сапог.

— Здесь рассечение. Надо обработать рану.

Сапог немного поломался, но вскоре они отправились в процедурный кабинет, где Катя обработала ему рану и наложила повязку. Я не стал дожидаться конца операции и отправился к Игорю в палату. По пути я напугал санитарку, зацепив пустое ведро, а на лестничной площадке, удивил курильщиков, перевернув им банку с окурками.

В палате Игорь был один.

Он лежал на кровати под капельницей и тихо стонал. Его могучие тело было прикрыто простыней, а голова свисала с подушки.

— Это кто? — Тихо спросил он, когда я влетел в палату.

Замок предательски щелкнул и он, оторвав голову от подушки.

— Катя это ты?

Когда ему ответила тишина он продолжил:

— Ну вот и галлюцинации начались. Что дальше ожидать?

Он тяжело вздохнул, а в коридоре послышались шаги и уже через минуту в палату вошла Катя с Сапогом.

— Вот привела тебе товарища, как ты и просил. — С порога отчиталась она и проверила содержимое инъекции во флаконе.

— Спасибо, Катенька, — поблагодарил Игорь и попросил:

— Ты нас оставь ненадолго — нам поговорить надо.

— Да, пожалуйста. — Ответила она и обиженная вышла в коридор.

Сапог подсел к Игорю и сказал:

— Здравствуй, Игорь, это я — Сапог.

— Привет! — Ответил ему Игорь и спросил:

— У тебя имя есть, как тебя зовут?

— Саня я, Саша!

— Александр значит? Красиво! Что у тебя с лицом, Саша?

— Артур приходил. — Ответил Сапог, поправляя повязку.

— Легко отделался. Могло быть и хуже…

— Да-а, — вздохнул Сапог и безнадежно махнул рукой.

Он поблагодарил Игоря за спасение, а тот ему ответил:

— Да, ты не спеши благодарить. Еще неизвестно, что лучше? Здесь у Артура на крючке или у Бога на небесах…

Сапог вздрогнул и его затрусило, как при лихорадке.

— Что же делать, Игорек? Как мне быть?

Ему было страшно представить, что ожидало его в дальнейшем. Трусость мешала ему принять правильное решение и он, вскочив с места, заходил по палате. Теперь я понимал, что страх и трусость — это не одно и тоже. И если страхом можно было управлять, то с трусостью справиться было невозможно. Трусость — это уже был порок.

Его остановил Игорь и сказал:

— Ты не бегай, как ошпаренный, а послушай, что я тебе скажу.

Сапог взял себя в руки и подошел к Игорю.

— Я чего тебя позвал. Есть у меня для тебя предложение. Ты присядь и прикури мне сигарету, а то разговор у нас с тобой серьезный.

Сапог стал хлопать себя по карманам, а Игорь сказал:

— Там в тумбочки сигареты и зажигалка.

Прихватив пачку с куревом, Сапог не оставил без внимания и доллары, лежавшие рядом. Он визуально прикинул сумму и, цокнув языком, вернулся к своему спасителю.

— Тут такое дело, Саня, — начал Игорь, — надо должок отдать одному человеку, а я, как видишь, не на шутку расхворался. У тебя я вижу дела обстоят не лучше. Так что давай поможем друг другу…

Игорь сделал глубокую затяжку и закашлялся.

— Тебе курить сейчас не надо. — Посоветовал ему Сапог.

— Да, ладно тебе! Ты лучше послушай, что скажу. Короче. Поможешь мне — я помогу тебе с Артуром…

Сапог погрузился в разговор, а Игорь продолжил:

— Линять тебе надо, Саша, и чем быстрей, тем лучше.

— Куда? У меня семья, квартира?..

— Я все продумал, — сказал Игорь, давясь дымом. — Сделаешь мое дело, мой братишка вывезет тебя на Украину. Он даст тебе жилье и поможет с работой. Начнешь новую жизнь, глядишь все и наладится.

Это твой шанс. А здесь Артур тебе жизни не даст. Решай сам!

— Я согласен! — Поспешил ответить Сапог. — Что делать надо?

— Вот это другой разговор! — Одобрил Игорь и отдал Сапогу недокуренную сигарету.

— Завтра после обхода ты уйдешь из больницы.

— У меня выписка в пятницу, — поправил его Сапог.

— Ты уйдешь завтра, так как в пятницу тебя встретит Артур со своими друзьями! Ты меня понимаешь?

— Понятно, понятно, только ты не психуй Игорек.

— Завтра ты уходишь из больницы через черный ход, Катя тебе проводит. Сядешь в такси, которое тебя будет ожидать у входа и поедешь к маяку, где ты и отдашь сверток Цибе.

— Кому? — Воскликнул Сапог, и у него затряслись руки.

Дрожащим голосом он продолжил:

— Он меня ненавидит, он меня сразу убьет…

— Не убьет, — успокаивал его Игорь. — Я с ним договорился, а посылочка, которую ты ему передашь его задобрит, и если он и вспомнит о тебе, что маловероятно, то это будет очень, очень нескоро…

— Слушай дальше и не трясись ты так — смотреть противно. — Сказал Игорь и сплюнул в сторону. — Потом ты заберешь семью и на железнодорожный вокзал. Билеты Толик сделает. А в Славянске тебя встретят и все устроят. Это мои проверенные друзья и я за них отвечаю. Устраивает такой вариант? — Спросил Игорь и добавил:

— Да смотри сам не открывай посылку, ты все понял?

— Обижаешь Гарик! Все сделаем в лучшем виде, — ответил Сапог, заметно повеселев. — А в посылке деньги?

— Это не твое дело. Бери сверток, он там в тумбочке и уходи.

— Этот? — Спросил Сапог и показал небольшой сверток.

Игорь кивнул головой, а Сапог, прикинув вес, произнес:

— Тяжеленький, никак золотишко?

— Какой же ты догадливый, Саша, — вздохнул Игорь, — устал я чего-то. Иди и позови мне медсестру — капельница закончилась…

Он положил голову на подушку и стал умащивать свое тело.

— Ты еще здесь? — Спросил он Сапога, замечая, как тот еще крутился у тумбочки. — Тебе, что деньги нужны?

— А кому они не нужны? — Отозвался Сапог.

— Там баксы на тумбочке, возьми себе половину.

— Вот спасибо Игорек! — Засуетился Сапог.

— Здесь три штуки, я возьму полторы?

— Бери и позови мне Катю. — Попросил Игорь.

— Все! Я пошел. Я все сделаю, как ты сказал.

Дверь хлопнула, а Игорь произнес:

— Вот, хапуга, весь в гамне, а за шляпой тянется…

Я остался с Игорем и, заглянув ему в лицо, заметил, что глаза его были влажными. Этот большой и мужественный человек плакал.

— Господи, как же мне больно! Как больно, мамочка родная!

Когда в палату зашла Катя, он замолчал.

— А накурили-то! Хоть бы фрамугу открыли.

— Да, я сейчас встану и открою. — Пошутил Игорь.

— Ничего придет время встанешь, — успокаивала Катя. — Ты мне скажи, чего ты сегодня такой колючий? Меня выгнал, мать обидел?

— Не мать она мне. — Заявил Игорь и отвернулся к стене.

— Это как? Ты чего такое говоришь?

Катя присела на край кровати и спросила:

— Разве так можно о матери?

Игорь молчал, а мы ждали объяснения.

Собравшись с силами, он сказал:

— Ты думаешь я всегда был таким?

— Каким? Ты, о чем, Игорь?

— Да, вот таким — уркой неотесанным! У меня же, Катя, семья была. Жена красавица, сын! Вот ему скоро десять лет будет.

— Но причем тут мать? — Осторожно спросила Катя.

— Мать? — Переспросил он и замолчал.

Мы опять ожидали ответа, а Игорь вдруг попросил:

— Катя, сделай мне укол, а то что-то худо мне. И не обижайся на меня, пожалуйста. Ты же мой самый большой друг!

Катя улыбнулась ему и, потрогав его руку, сказала:

— Конечно, я твой друг, а укол мы сейчас организуем.

Она вышла из палаты, а я никак не мог разглядеть душу Игоря. Я как-то по земному относился к этому парню и, наверное, поэтому третий глаз отказывался видеть его по-другому. Что-то в нем было знакомое мне, что-то близкое и родное.

В своих размышлениях я не замечал, что Игорь что-то шептал, глотая слезы. Он кусал себе губы и скрипел зубами.

— Это конец! Что-то совсем плохо. — Прошептал он, а я стал прислушиваться к его монологу.

— Господи, прости и помилуй! — Просил он Бога.

Вдруг он закрыл глаза и притих.

Я заметил, как сизый и холодный туман опускался на его плечи и это меня насторожило. Я заглянул в его бледное лицо и заметил, как крупная слеза застыла на его щеке. Я испугался и в отчаянии сильно ударил по тумбочке. Мое действие оказалось эффективным и от этого доллары слетели с тумбочки на пол, а ложка в стакане громко подпрыгнула, поменяв положение. Игорь вздрогнул и открыл глаза.

Пелена отступила, и он произнес:

— Это что такое?

— Катя! — Позвал он девушку, отрывая голову от подушки.

Она не заставила себя долго ждать и уже через минуту была у кровати больного.

Увидев ее, Игорь ожил, и пошутил:

— Ну, тебя только за смертью посылать…

— Да, Машка в процедурной пристала, — оправдывалась Катя, — кто приходил, да, что за мужик в костюме?

— Молодая — скучно ей! — Заключила она, а Игорь ухмыльнулся:

— А ты старая?

— Ну, не девочка уже! Давай-ка, уколемся!..

После укола, Катя, заметив деньги на полу, спросила:

— А чего у тебя деньги разбросаны?

Она подняла деньги, а Игорь опять пошутил:

— Это я в магазин за пивом собрался.

— Очень смешно. — Сказала Катя и спросила:

— Ну, тебе не легче?

— Нормально! — Ответил он и застонал.

— Давай, я позову доктора. — Предложила она, а он заявил:

— Не уходи, я без тебя умру. Давай я расскажу тебе свою историю.

Катя согласилась и придвинула стул поближе к Игорю.

Он вздохнул и начал свой рассказ:

— Началось все это тридцать три года назад.

— Тебе тридцать три?

Игорь перевел дух и продолжил:

— Конечно же, она моя мать — биологическая мать. Но есть причины, которые ставят под сомнение причастность определенных женщин к этому святому званию. Теперь суди сама…

— В начале все в нашей семье было хорошо. Мать моя была красивой и доброй женщиной и, наверное, любила меня. Одним словом все было, как у людей. Но вот однажды, когда я еще был совсем пацаном, я вбежал на кухню и увидел, как пьяный отец избивал мать. Я, как собачонка вцепился зубами в его ногу. Он был поражен моим поступком и прекратил свои действия. Драка была остановлена, а я был жестоко наказан матерью. Мне было обидно, и я не мог понять причину ее поступка. Скоро ссоры участились. И я, как старший брат, уводил сестру во двор, подальше от пьяных родителей. Возвращались мы домой поздно, когда они спали или, успокоившись, выпивали мировую.

Но как-то, после очередной потасовки, мать вызвала милицию и отца забрали. Его осудили и дали два года. Я помню, как отец просил мать забрать заявление, но она была неумолима. Для меня это оставалось загадкой, так как считал, что она его любила. Как ни странно, но в ссорах слова любви я слышал чаще, чем матерную брань.

Отсутствие отца заметно отразилось на нашей жизни. Мы стали плохо одеваться и кушать, а в нашем доме стали появляться незнакомые мужчины. Как-то я даже застал мать с одним из таких в постели. Это было так противно, что я неделю с ней не разговаривал. А мать все пила и пьяные оргии стали повторяться чаще. Много раз я порывался уйти из дома, но маленькая сестренка не позволяла мне это сделать. Я терпел и, наблюдая всю эту грязь, накапливал обиду на весь мир. Потом внезапно заболела сестра и умерла. Мне показалось, что моя жизнь остановилась. Я потерял всякий интерес и стал затворником. Во всем я винил мать. Я ненавидел ее всей своей детской душой. А она продолжала пить и, как мне казалось, больше обычного.

Через год вышел отец из тюрьмы. К моему удивлению это был совсем другой человек. Ни застолья, ни каких там разборок он не учинил, а когда пришел с кладбища то заявил матери, что смерть дочери он ей никогда не простит и, что жить с ней больше не будет. Он ушел и, попрощавшись со мной по-мужски, пожал мне руку. Мать долго страдала и плакала. Она даже бросила пить, но это было ненадолго и вскоре все повторилось. Она опять ходила с опухшим лицом и синяками под глазами. Мне было стыдно за нее, и я редко появлялся дома, находя убежище у друзей и товарищей. Было время, когда я хотел уйти к отцу, но я не хотел выглядеть предателем перед матерью. Бросить ее я не мог, как и не мог что-либо изменить в наших отношениях. Я терпел унижения и продолжал наблюдать ее падение.

Отец к тому времени хорошо поднялся и у него уже был свой дом, машина и личное предприятие. Он звал меня к себе, а я, закончив школу, уехал в Донецк, где без экзаменов поступил в физкультурный техникум. В свои семнадцать я уже был перворазрядником по боксу и подавал большие надежды. Спорт вернул меня к жизни, и уже скоро я выступал за сборную Украины. У меня появились друзья и любимая девушка. К матери я приезжал редко, а наша переписка была формальностью — открытка к Новому году или поздравления с днем рождения.

Женился я рано и в девятнадцать я был уже счастливым отцом.

Жили мы дружно хотя и снимали частную квартиру в центре города. Жена тогда заканчивала институт, а я взял академический отпуск чтобы немного подзаработать на жизнь. Было трудно, но мы справлялись. Но вдруг пришла беда и перевернула нашу жизнь.

Как-то перед Новым годом мать пригласила нас к себе на юбилей — сорок пять ей исполнилось. Она говорила, что у нее все хорошо, что она больше не пьет и, что живет с хорошим человеком. Всем поехать не позволял семейный бюджет, и я поехал один. А ехать не хотелось, я будто предчувствовал что-то неладное. Успокаивало только одно, что одной поездкой сделаю сразу три важных дела; мать поздравлю, отца проведаю и у сестренки на могиле посижу. Вот я и поехал.

Предчувствие меня не обмануло, поездка для меня стала раковой.

Зайдя в квартиру, я сразу понял, что праздником здесь и не пахло. Меня встретила изрядно выпившая мать, а за столом сидел ее кавалер в майке и трусах. На его плечах рисовались зоновские татуировки.

— Это что твой защитник приехал? — Вместо приветствия крикнул он из-за стола и громко усмехнулся.

— Да, это моя гордость и опора. Он между прочим боксер — разрядник. — Хвалилась мать, усаживая меня за стол.

— Да положил я на вас обоих. — Вызывающе заявил он.

Я пропустил обиду мимо ушей и ушел на кухню, чтобы выложить привезенные гостинцы. Мне было противно смотреть на этого самодовольного человека, возомнившего себя хозяином в чужом доме. Мне захотелось покинуть это общество, и я уже придумывал причину, чтобы побыстрее уйти. Из комнаты доносились пьяные споры сожителей и когда перебранка переросла в потасовку, я вмешался. Раскидав драчунов по углам, я пригрозил сожителю кулаком.

Мать, обливаясь слезами, кричала у меня за спиной:

— Дай, сынок, это козлу! Дай ему по роже!

— Я козел? — Заорал урка. — Ну, суки, сейчас я буду вас убивать!

Он убежал на кухню и вскоре вернулся с топором в руке.

Вооружившись, он осмелел и, бросаясь слюной, кричал:

— Сейчас я буду вас мочить!

Он играл топором, перекидывая его из руки в руку. А я выбирал момент для удара. Я попал ему в челюсть, от чего он потерял сознание и упал, сильно ударившись головой об угол стола. Я отнес топор на кухню и вызвал скорую помощь. В больнице сожитель матери умер, не приходя в сознание. Игорь замолчал и попросил воды.

После длительной паузы Катя спросила:

— А, что было дальше?

— Мужик умер. А мне восемь лет строгого режима…

Он тяжело вздохнул и попросил:

— Катенька, открой форточку, что-то воздуха не хватает.

— Она открыта, тебе плохо, Игорь?

— Да, нет. Я, наверное, просто устал.

— Все! На сегодня хватит, — заявила Катя, — таблетки и спать!

— Нет, Катя. — Запротестовал Игорь. — Я все-таки закончу свой рассказ, а то мало ли чего… В моем положении каждая минута дорога…

— Ты, что такое говоришь? — Плаксиво проговорила Катя.

Она погрозила Игорю пальцем и продолжила:

— Ты не пугай меня так!

— Больше не буду. — Поспешил ответить он и сделал большой выдох, как будто освобождаясь от чего-то тяжелого.

Я заметил, как нелегко было ему скрывать свою боль. Дыхание его было затруднено и казалось, что легкое покрывало на его обожжённой спине мешало ему не только дышать, но и придавала дополнительные страдания. Темная аура висела над его телом. Она, будто тяжелая туча давила на него, не давая ему дышать полной грудью. Это был плохой знак, и я понимал, что ничего хорошего это не сулило. Я опять упрекнул себя в беспомощности и в отчаянии стал носиться по палате, выплескивая накопившуюся энергию. Зацепив ручку на двери, я заметил, как она открылась, щелкнув язычком замка. В палату ворвался свежий воздух и резкий сквозняк сдул с Игоря тяжелую ауру.

— Как хорошо! — Произнес он и вздохнул полной грудью.

— Что это было? — Удивилась Катя.

— Все хорошо, Катя, — сказал Игорь и продолжил:

— Вот так я попал на зону с подачи матери.

— А мать-то здесь при чем? — Спросила Катя.

— Моя мамочка на суде дала показания против меня. С ее слов я затеял драку и бросился на ее любовника с топором.

— Зачем она это сделала? — Удивилась Катя.

— Этого я не знаю, спроси у нее сама. Вот такой поворот получился в моей жизни. Жена меня бросила, когда узнала о сроке. Восемь лет многовато для молодой и красивой женщины. А я ее и не осуждаю, ей-то за что такое счастье?.. На зоне, конечно, пришлось побороться за место под солнышком. Всякое бывало. Вот здесь-то и приметил меня Циба. Он тогда досиживал свой очередной срок и чем-то я ему приглянулся. Он пообещал мне УДО и сдержал свое слово. Через пять лет отсидки я вышел на свободу.

— Постой, Игорек! — Спросила вдруг Катя. — Циба — это не Славик?

— А ты его откуда знаешь? — Удивился Игорь.

— Да, помог он моему брату и всех нас спас от бандитов.

— Интересно — расскажи. — Попросил Игорь.

Катя, припоминая свой случай, начала рассказ:

— Мы тогда оба еще учились, когда Максим — мой брат, решил помочь маме и пошел подрабатывать в цветочный магазин. Деньги были небольшими, но они помогали нам справляться с житейскими проблемами. И все было вроде хорошо, но позже Максим часто стал приходить домой побитым. Как выяснилось потом, на него повесили крупную недостачу и хозяин требовал от него сто тысяч рублей. Максим продал свой мотоцикл, но от этого лучше не стало. Его опять сильно избили и мать обратилась в милицию. Толку из этого не получилось, а нам стали угрожать расправой и требовали квартиру в счет погашения долга. Мама очень боялась за нас и поэтому, послушав совета своей подруги, обратилась к бандитам. Она смело все рассказала Цибе, и он быстро все уладил. Он не взял с нас ни копейки, Игорь!?

— А где твой брат сейчас?

— В Москве аспирантуру заканчивает. Он у нас большая умница — вундеркинд! — С гордостью заявила Катя.

— Повезло парню! — Ухмыльнулся Игорь и продолжил:

— Вообще это на Цибу похоже. Водились за ним такое, особенно когда это касалось его врагов. Только у меня все вышло по-другому…

Игорь перевел дух и продолжил свой рассказ:

— На свободе Циба помог мне подняться. Он дал мне жилье и деньги, и предложил работать с ним, в качестве этакого добренького Робин Гуда. Конечно, я понимал, что занимаюсь противозаконной деятельностью, но мне казалось, что мы делаем правое дело. Мы наказывали богатеев, помогали бедным и устанавливали справедливость. Но все это нам только казалось, мы сами придумывали себе уважительные причины, чтобы оправдать свои действия перед законом. Я был с ними за одно, и я стал привыкать к такой жизни.

— Я бандит, Катя! — Заявил Игорь, а девушка усомнилась.

— Не верю! Ты не похож на бандита.

— О-о, Катенька! Ты не знаешь нашего брата. Бандиты разные бывают. Ну, да ладно, хватит лирики, давай продолжим.

Игорь опять вздохнул и заявил:

— Вот так я работал у Цибы. Но однажды мы сильно с ним поссорились. Случилось это как-то летом, когда я собирался съездить на море отдохнуть. У меня уже было чемоданное настроение, когда он отправил меня разобраться с одним должником. Давая наставления, он лукаво мне улыбнулся и попросил меня быть максимально жестким со злостным неплательщиком. В его ехидной улыбочке я почувствовал подвох, и я не ошибся. В лице должника я увидел своего отца.

Циба об этом знал и специально послал меня на разборку, чтобы посмотреть на мои действия в данной ситуации. Я не дал учинить расправу над отцом и это очень не понравилось ему. Отца он не тронул, обозначив последний срок, а меня жестоко избили ребята из его свиты. Через неделю Циба приехал ко мне и предложил заключить с ним сделку. Я должен был отдать деньги за отца и тогда он забывает этот инцидент. В противном случае он нас обоих сажает в подвал, со всеми вытекающими из это последствиями…

Вот так я стал заложником отцовского долга. Таких денег у меня не было и это прекрасно знал Циба. Я понял, что он что-то затевает и не ошибся. Он давал мне еще один шанс, чтобы разрешить эту проблему и наладить наши отношения. Мне надо было убить Артура. Этот человек был большим авторитетом в нашем городе.

Игорь кашлянул в кулак и сказал:

— Да ты его сегодня видела. Ну этот, в костюме и при галстуке…

— Так это был бандит? — Удивилась Катя. — Совсем не похож.

— Я же тебе говорил, что бандиты разные бывают.

— Так вот, — продолжил Игорь. — От такого предложения я не сразу пришел в себя. Кто такой Артур? И кто я? Но Циба меня успокоил и сказал, что он все продумал и, что у него есть хороший план. Оказалось, что Артур давно меня просил у Цибы. Чем-то я ему приглянулся, то ли своими подвигами в кавычках, то ли еще чем-то, но они давно вели эти разговоры у меня за спиной. И поэтому проблем с переходом в команду Артура не стояло. Я согласился, выбора у меня не было, и ко всему появилось время и возможность все обдумать. Даже если придется мне убрать Артура, — рассуждал я, — то, кто о нем заплачет? В конце концов, кто такой Артур — бандит. Из любопытства я спросил у Цибы, не боится он, что я его сдам. Он ответил, что нет. И напомнил мне, что у меня кроме отца и матери, есть еще жена и сын. Это было сильным аргументом, и я выслушал его план.

Он не отличался какой-то особой изобретательностью, но был вполне реальным. Я должен был влиться в команду Артура и оставить в его доме бомбу, смонтированную в антикварной шкатулке. И поскольку Артур был не равнодушным к всяким красивым безделушкам, то он обязательно его откроет. Сроки Циба мне не установил, но напомнил, что отец мой будет у него до полного разрешения дела.

Вскоре я уже работал в команде Артура, выполняя разные поручения, чаще всего как телохранитель. Это мне нравилось, потому что не надо было заниматься выбиванием долгов и участвовать во всяких бандитских разборках. Я стал привыкать к Артуру и не спешил выполнять поручение Цибы. Но время проходило, и он все чаще стал напоминать мне о долге, угрожая расправой отца. Но, как это бывает в жизни, до меня дошла информация, что моя бывшая жена вышла замуж и они все уехали в Испанию, а мой дорогой папаша уже давно сбежал от Цибы и находился где-то в бегах.

Эта новость мне развязала руки, и я поменял план. Я решил отомстить Цибе, действуя его же оружием. Я связался с ним по телефону и сказал, что отдаю ему долг отца и возвращаю ему смертоносную шкатулку. Он принял мое предложение, и я уже праздновал победу.

— Ну и что вернул? — Спросила Катя.

— Не успел. Вот сюда попал…

— И что дальше, Игорь? Как теперь быть?

— Поскольку мое желание не пропало, а договор наш остается в силе, то дело надо довести до конца. Сегодня приходил ко мне мой друг, — рассказывал Игорь, а Катя испуганно спросила:

— Тоже бандит?

— Нет. Это нормальный парень — таксист, я его с детства знаю. Он-то и поможет мне доделать это дело до конца. А ты, Катенька, выведи завтра Сапога из больницы через черный вход. Да, напомни ему, чтобы он посылку не вскрывал.

— Ой! — Воскликнула Катя. — Там бомба? Ты предупредил Сашу?

— Ты, о чем говоришь, Катя? Он же меня сразу сдаст и все расскажет Цибе, чтобы спасти свою шкуру. Ничего страшного, — успокаивал Игорь девушку. — Не полезет в посылку, и она спокойно дойдет до своего адресата. Ну, а дальше, шкатулку и открывать не надо. Все сделано по уму — ни один Циба такой хитрый…

Катя задумалась и испуганно запричитала:

— Я боюсь Игорь! А если он ее вскроет?

— Не вскроет — я ему денег дал.

— Игорь, может не надо этого делать.

Девушка заплакала, а Игорь задумался и сказал:

— Может и не надо.

— Я боюсь. — Всхлипывала Катя, а Игорь сказал:

— Не плачь и послушай меня. Ты сейчас сходишь к Сапогу и заберешь у него посылку, а завтра я ее отдам Толику, и он ее уничтожит.

— А как же долг? Как же ты, Игорь? — Спросила Катя.

— А что я? Что с меня взять? Шкуры и той нет!..

Катя заплакала, а где-то в коридоре раздался громкий хлопок и погас свет. В палате зазвенели стекла, а дверь громко захлопнулась.

Вскоре послышались испуганные голоса людей и едкий запах гари наполнял помещение больницы.

— Это что? — Произнесла Катя. — Это твоя проклятая бомба!

Девушка выбежала из палаты, а Игорь произнес:

— Все-таки залез… Эх ты! Сапог, Сапог!

Я оставил палату и бросился по задымленному коридору, разыскивая эпицентр взрыва. Очень скоро я увидел группу людей, скопившихся у мужского туалета. Проскочив сквозь толпу, я оказался в самом центре трагедии. На полу лежало безжизненное тело Сапога, а рядом были разбросаны его органы и фрагменты обожжённых конечностей. Оторванная рука сжимала доллары, а испуганные глаза смотрели в потолок. Душа покинула его тело, но нигде рядом и не в другом месте больницы, я ее не нашел. Не было ее и дома, и в мастерской, и даже в гараже. Я понял, что встречи с Сапогом у меня не будет, и я поднялся в небо, чтобы предаться размышлению об увиденном…

Позже я узнал, что Игорь умер той же ночью, а медсестра Катя после сильного стресса попала в психиатрическую больницу.

Ни Игоря, ни Сапога я так и не встретил в своем мире.

Глава 13.

Я продолжал жить в новой для меня жизни и часто поднимая свой взгляд вверх, надеялся отыскать хоть какой-нибудь знак, приближающий меня к развязке. Иногда мне казалось, что я мог подняться выше обычного, что еще немного и я увижу то, чего так ждал все это время. Но пространству не было конца, и я опускал руки. Эта неизведанная бесконечность и была моей новой жизнью. Все у меня было впереди; и надежды, и разочарования, и ожидание своей участи.

* * *

Как-то без всякого на то основания я посетил свой дом.

Была уже поздняя ночь и я, не желая тревожить дорогих мне людей, проник в дом через его фасад. Последнее время я заметно реже посещал родственников. Я подозревал, что они часто чувствовали мое присутствие и это сильно пугало их в определенных случаях.

Совсем недавно я гулял с Никитой на детской площадке, наблюдая, как он, ловко гоняя на велосипеде, объезжал препятствия. Забывшись я окликнул его, чтобы предупредить об опасности, а он, оглянувшись на мое предупреждение, упал, не вписавшись в поворот.

Он зашиб коленку, а я виновато покинул двор.

С тех пор я старался реже посещать и близких людей. А если такое и случалось, то это я теперь делал с большой аккуратностью и в безопасной обстановке. Вот и сейчас, заметив свет на кухне своего дома, я бесшумно проник внутрь. Собака, почуяв меня, завыла, а я тихонько проведал детей и появился на кухни.

В помещении находились двое. Моя жена в джинсах и красной футболке и теща в домашнем халате и в моих тапочках.

— Хозяйка, — ухмыльнулся я, — быстро освоилась в чужом доме.

По всему было видно, что жена только пришла домой и поэтому еще ходила нарядная, наполняя кухню ароматом косметики. Она уже отошла от траура и выглядела привлекательной вдовой.

— Хорошо выглядишь! — Сделал я ей комплемент, а она посмотрела в мою сторону и кокетливо прошлась, раскачивая бедрами.

Остановившись у стола она, сказала:

— Спасибо, только я так не считаю.

— Ты чего себе цену набиваешь? — Упрекнула ее теща. — Такой шанс упускать нельзя!

Жена махнула рукой и ответила:

— Ой, мама, подожди ты с этим!.. Дай мне немного очухаться, и без этого дел хватает. Ты лучше расскажи, была ты у своего юриста?

Я невольно стал участником какого-то важного разговора и я, примостившись в углу, стал прислушиваться к беседе двух женщин.

— Конечно, была, — продолжала теща, помешивая ложечкой чай. — Уже через полгода можно вступать в наследство. А документы надо собирать уже сейчас и откладывать это не надо!

— А дети? Они ведь тоже наследники? — Возразила жена.

Теща вздохнула и недовольно произнесла:

— Вечно ты все усложняешь. Решим мы и этот вопрос. Напишешь мне доверенность, и я все сделаю без тебя.

Она отхлебнула из кружки чай и продолжила:

— Покупателя на машину отец уже нашел, и дом продавай, зачем тебе эта махина? Купишь себе квартиру, оденешься, за границу съездишь и отдохнешь по-человечески. Хватит, намыкалась с этим…

Мне было обидно выслушивать слова этой недалекой женщины и наблюдать, как моя бывшая жена, так легко пошла у нее на поводу.

Во дворе завыла собака и женщины стали возмущаться.

— Как же он надоел, — высказала теща.

— Каждую ночь воет. Наверное, по Виктору тоскует.

— А ты продай его, — предложила теща. — Пес породистый…

— Старый он, мама. Кому он нужен?

— Усыпи!..

— Чего? — Испугалась жена.

— Ты чего предлагаешь? Что я детям скажу? А Виктор?

— Виктора не вернешь — о себе подумай!

Во дворе снова завыла собака, а с окна спрыгнула кошка.

— Вы что сбесились? — Выругалась теща и допила свой чай.

Она подошла к плите и, подняв чайник, тут же его опустила.

— Я же совсем забыла, — воскликнула она — Варвара умерла!

— Да, ты что? — Произнесла жена, присаживаясь на стул.

— Говорят, легла и не проснулась. — Пояснила теща.

Дальше я уже не слышал разговора женщин, потому что тоже был потрясен этим известием. Матушка предвидела мою смерть, вспоминал я. «Много черного в тебе…», — говорила она, и это было еще одним доказательством значения этого цвета в душе человека.

— Она все знала. — Рассуждал я, расхаживая по кухни. — Не зря ее называли прозорливой. — Соглашался я, подмечая в ней это качество.

Я припоминал недавние события и мое перемещение по кухни заметно ускорилось. Я передвигался из угла в угол, цепляя занавески на окне и толкая предметы. Когда от ветра с буфета слетела моя фотография, а во дворе завыла собака, женщины притихли.

— Это что было? — Тихо спросила теща.

— У нас такое бывает. — Ответила жена и посмотрела в мою сторону, пытаясь что-то разглядеть перед собой.

— Продавай дом, — посоветовала теща. — Не даст он тебе покоя.

— Ты думаешь дело в доме? — Спросила Татьяна.

Теща молчала, озираясь по сторонам, а я, ухмыльнувшись ее поведению, стал собираться на выход. Я погладил жену по волосам, звонко ударил ложкой о края кружки и громко прошел в прихожую. Здесь я сбросил пальто тещи на пол и удалился.

Уже в полете я услышал ее возглас:

— Дурдом!..

А во дворе снова завыла собака.

Поднявшись за облака, я облегченно вздохнул и посмотрел вверх.

Звезды серебристым бисером были разбросаны по темному небу. Яркий диск луны манил своим загадочным светом, а внизу под плотным покровом облаков лежал большой город.

Глава 14.

Уже была глубокая ночь, когда на окраине города я отыскал маленький домик матушки Варвары. В окнах тускло горел свет, а в комнате в скромном гробу лежало ее тело.

Я не сразу узнал Варвару. Маленькая и хрупкая она лежала в гробу с покрытой головой. На лбу у нее был бумажный венок с молитвой, а в руках она держала свечу, которая освещала небольшую икону Богородицы. Лицо ее было бледным и не выдавало никаких признаков жизни. У ее изголовья стояла старушка в черном платке и читала толстую книгу с пожелтевшими листами. Голос ее был чуть слышен и казалось, что она что-то шептала на ухо покойной. Рядом у гроба находились еще две женщины. Они сидели с поникшими головами и мирно посапывали. Мое появление осталось незамеченным и только огоньки восковых свечей задергались, почувствовав мое присутствие.

Я взглянул на покойницу; ее ровный и небольшой нос заострился, глаза провалились под веками, а белизна кожи придавали лицу смертельный оттенок. Но при всем этом ее спокойное и даже умиленное лицо, говорило об обратном. Было похоже, что матушка Варвара просто спала глубоким и спокойным сном. Ее облик мне показался раздвоенным, какая-то полупрозрачная пелена обволакивало ее тело. Я не придал своему наблюдению должного значения, списывая это на плохое освещение, которое давали несколько свечей дрожащими фитильками. Мне очень хотелось встретить Варвару в своем мире, но поблизости ее не оказалось, как не было ее и в других комнатах дома.

Рядом за стенкой я нашел маленькую комнату с множеством икон. Это была ее сокровищница. О ней много слышали, но мало кто видел. Даже ее сын Федька — дебошир и пьяница, боялся входить в эту комнату. Рассказывали, как однажды он, будучи в сильном опьянении пытался проникнуть в сокровищницу. На его пути встала Варвара, но пьяный детина оттолкнул мать и приблизился к двери. Она была заперта на ключ, но Федька, входя в раж, стукнул ее ногой. Та открылась, а он тут же упал без чувств. Провалявшись в больнице целый месяц, он стал сильно прихрамывать на эту ногу и с тех пор Федор стал сторониться жилища матери. Иногда выходя из своего флигеля, что был по соседству, он грозился спалить мать вместе с ее домом. Варвара не обижалась на сына, а только молила Бога о его спасении…

И вот я здесь в этой маленькой комнате с иконами.

В помещении стоял полумрак. Источником освещения служила лампада, висевшая у иконостаса. На небольшой деревянной полке перед образами лежала толстая развернутая книга. Икон было много и остановиться на какой-то одной, у меня не получалось.

Оглядевшись, мой взгляд упал на большую икону Спасителя.

Она находилась в центре иконостаса и освещалась огоньком латунной лампады. Иисус смотрел на меня своими добрыми и живыми глазами. В них, наряду с добротой присутствовала и большая печаль. Я присмотрелся и заметил, как глаза Бога наполнялись слезами. Уже скоро одна из них скатилась по Его щеке. Следом по влажной дорожке, оставленной первой, сбежала вторая, потом третья и вскоре слезы Бога превратились в живительный ручеек.

На земле, в той жизни я слышал о таком чуде. О том, как мироточили иконы, принося своей влагой исцеление и очищение людям.

Я не поверил своим глазам и потянулся к Богу.

Коснувшись образа, моя рука не только не прошла через икону, а еще и почувствовала влагу. Когда я увидел у себя на ладони живительные капли, то сильно удивился. Ведь ничего подобного, за все время моего пребывания в этом мире, со мной не происходило. Ни дождь, ни огонь, ни лист, ни камень не могли мне служить препятствием. Я свободно проходил через стены и сухой выходил из воды.

А сейчас на своей ладони я ощущал чудотворную влагу. Более того, касаясь иконы, я чувствовал одежду Бога. Его влажная плащаница скользила по моим пальцам.

Я омыл свои глаза чудотворной жидкостью и заметил, как нимб за головой Иисуса засветился маленьким солнцем. Его лучи осветили сокровищницу и глаза святых посмотрели на меня.

От благодати, сходившей на меня, я прикрыл глаза.

Вдруг невидимая карусель закружила меня, и я оказался высоко в небе где никогда не был. Меня окружало одно большое и яркое пространство. Приобретая новое зрение, я стал замечать, что за большим диском солнца, стоял необыкновенный город с высокими башнями и аркадами. Голубая река омывала золотой берег, а на зеленом лугу паслись экзотические животные. Цвели сады и аромат весны и лета доносился до меня с волшебными звуками Вселенной. В этой небесной музыке я слышал плеск прибрежных волн, весенние раскаты грома, веселый звон ручья и пение птиц. Здесь было все, что когда-то уже было со мной и то, что еще только предстояло мне узнать…

Вдруг громко ударили цимбалы, и солнце взорвалось яркой вспышкой. Свет ослепил меня, и радужные круги поплыли передо мной цветным калейдоскопом. Вскоре они исчезли, а небольшие искорки, разлетевшиеся по сторонам, продолжали свое свечение.

Я открыл глаза и заметил, что нахожусь в маленькой молитвенной комнате перед старинной иконой Иисуса Христа. Все свечи, которые находились в сокровищнице горели огоньками, освещая лики святых. Они вдруг посмотрели на меня, и я опустился на колени. Перекрестившись я взглянул в глаза Спасителя и заметил, что чудотворный ручеек на Его щеке высох, а взгляд стал живым и светлым.

Сильная вспышка осветила комнату и, когда прогремел гром все свечи в сокровищнице погасли. Помещение приобрело первоначальный вид, и одинокая лампада освещала лик Бога.

На полке у иконы лежала раскрытая книга и я приблизился к ней.

На пожелтевших листах были написаны строки на староцерковном языке, но я почему-то без труда стал читать:

«…истинно говорю вам: не придет род сей, как все это будет. Небо и земля прейдут, но слова мои прейдут. О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец. Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время».

Читая текст из Святого Писания, я вдруг услышал себя со стороны. Мой голос будто через ревербератор произносил фразы из текста, а эхо услужливо повторяло: «… Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время…»

* * *

В комнате, где лежало тело Варвары было тихо. Старушка, читающая молитвы, уснула, уронив голову на плечи. Остальные тоже сопели у гроба, не замечая, что свеча в руках Варвары догорела. Вдруг пальцы на ее руке дернулись от прикосновения с горячим воском, а огонек свечи, оторвавшись от фитилька, пыхнув на прощание, потух.

Я замер и осмотрел тело Варвары.

Ничто не выдавало признаков жизни, ни один мускул не дернулся у нее на лице, когда я коснулся ее тела. Рука моя легко прошла сквозь нее, не находя ни малейшей преграды.

— Показалось. — Подумал я, а Варвара спросила:

— Ты кто?

Я оглянулся, но рядом ее не было и только три пожилых женщины у гроба подавали заметные признаки жизни.

— Ты кто? — Повторила вопрос Варвара, а я тихо ответил:

— Я Виктор.

— Я был как-то у вас, но Вы меня не приняли. — Напомнил я ей с легким упреком и добавил: — Это было давно, когда я был другим…

Варвара лежала в гробу, а чуть заметный туман укрывал ее тело. Он не был прозрачным и бесцветным, переливаясь перламутром, в нем проявлялись легкие цветные оттенки. Что-то красное пульсировало у нее под руками, задавая тон всей ее небогатой гамме.

Это было ее душа, и она не покинула ее тела.

Варвара видела меня и разговаривала сейчас со мной так, как это делала моя мать, потеряв сознание у моего гроба.

— Зачем ты здесь? — Спросила Варвара. — Я тебе не помощница.

— Ты же умер, — продолжал ее голос.

— Я не умер, — возразил я, — смерти нет, и ты об этом знаешь!

— Прости, но я рассуждаю по-земному, — извинилась Варвара, — для многих смерть остается большой загадкой. Кто-то верит в нее, кто-то нет. Для кого-то это конец, а для кого-то начало…

— Все ты говоришь правильно, — согласился я.

— Но скажи, зачем тебе это надо? Ты же живая!..

Варвара тяжело вздохнула и огоньки на свечах задергались. Старушка у ее изголовья, что-то шепнула ей на ухо и опять засопела.

— Да, я все еще живу. — Призналась Варвара, а я возмутился:

— Но, как же так? Завтра твои похороны…

— Уже сегодня. — Поправила меня старушка и продолжила:

— Слышал, наверное, о моей болячке? Вот я и не могу проснуться.

— А, как же врачи?

— А, что врачи? Пришла участковая, пульс пощупала и выписала заключение. Видно надоела я им со своим чудо сном. Если честно, Виктор, то я уже и сама поверила в свою погибель, только смотрю теперь — нет, живая еще. — Рассказывала Варвара, а я опять возмутился:

— Тебя же похоронят! Живой закопают! Это же убийство!..

— На все Божья воля. Ни я первая, ни я последняя. Это участь многих стариков — быть погребенными заживо. — Обреченно заявила она.

— Но это же ужасно. — Не соглашался я.

— Безбожникам страшно, а за верующего Бог заступится…

Наступило молчание. За окном редкие капли дождя барабанили по подоконнику, а где-то далеко прогремел гром. Ветер разорвал облака и в комнату заглянули первые лучи солнца.

Я смотрел на Варвару и удивлялся ее спокойствию.

Мне было страшно представить, каково было живому человеку проснуться в могиле?.. А она спокойно спала в гробу, не выдавая признаков жизни. Легкий туман покрывал ее тело и только красное пятно под ладонями Варвары, пульсировало и выдавала присутствие жизни.

— Матушка! — Окликнул я Варвару.

— А тебе не кажется, что это похоже на самоубийство?

— Нет не кажется — Бог тому свидетель.

— Но надо что-то делать! — Не успокаивался я. — Надо проснуться.

— Не могу, это сильнее меня. — Вздохнула Варвара.

Моя беспомощность выводила меня из себя и я, не находя решения быстро перемещался по комнате. Этим я невольно задул все свечи, потом разбудил старушек и наконец я вернул Варвару к жизни.

Нет, она не встала из гроба и не попросила о помощи подруг, она просто тихонько ойкнула и вспомнила о главном…

— Что же теперь будет? — Обеспокоенно произнесла она, когда женщина в черном поменяла свечу в ее руках.

— Что делать, Виктор?

— О чем ты, матушка? — Спросил я, замечая ее тревогу.

— Сын у меня Федька — пьяница. Он же без меня погибнет, он же все пропьет, а там иконы… Господи! Боже мой! — Воскликнула Варвара и мне показалось, что ее услышали женщины, сидевшие рядом.

Они переглянулись и разом перекрестились.

— Господи, миленький мой, что же я наделала, — убивалась Варвара. — Что же теперь будет? Ведь пропьет, осквернит святыни.

Я заметил, как ее пальцы дернулись, а свеча выпала из ее рук.

Женщины перекрестившись, поправили обряд и зашептали:

— Да, ты никак проснулась, Варвара?

— Вставай, родная, утро на дворе.

— Нет. Представилась наша Варвара — умерла голубушка. — Заключила третья и продолжила читать молитву у изголовья покойной:

«Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою Варвару, сего всели во дворы Твоя, яко же есть, писано презирая яко Благ, прегрешение его вольная и не вольная, и вся яже в ведении и не видении, человеколюбие. Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоей Варвары, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

— Отпевают тебя, матушка. Живого-то человека? Не хорошо это. — Упрекнул я Варвару, а произнесла:

— Иконы спасать надо! Помоги, Виктор!

— Подожди убиваться, матушка. Ты завещание сделала?

— Какое завещание? У меня и завещать-то нечего. Дом — развалюха, а иконы я отцу Николаю обещала.

Она продолжала причитать, а я пытался ее успокоить:

— Ну сегодня он их не пропьет — значит время у нас еще есть, а иконы у тебя, матушка, очень хорошие — чудотворные. Им место не в доме на стене, а в храме. Нехорошо такое чудо от людей скрывать.

— Помоги, Виктор, спаси иконы! — Просила Варвара.

Не простившись я покинул ее дом.

* * *

Было уже светло. Дождь закончился, небо посветлело, а город зашумел, как большой муравейник. Уже работали заводы и гудели автомобили, когда я услышал колокольный звон. Церковь приглашала прихожан на утреннюю службу и я, недолго думая, решил, что было бы хорошо для начала отыскать отца Николая. Он, наверное, уже знает о смерти Варвары. Предположил я и направился к храму.

Во дворе церковного дворика я услышал новости о Варваре.

Кто-то не верил в случившееся, кто-то соболезновал, роняя слезы, а кто винил во всей ее сына Федьку. Здесь же я узнал, что службу сегодня проведет дьякон Феофан, так как отец Николай уехал на похороны Варвары. Я с облегчением вдохнул, посчитав, что присутствие батюшки в доме Варвары, облегчит мое решение с иконами.

Когда прихожане стали наполнять церковь, внутри у меня что-то больно кольнуло, и я вспомнил, что ни разу в новой жизни не посещал храм. Это было для меня любопытно и удивительно.

— Почему? — Задавался я вопросом.

Мне даже и в голову не приходило это сделать. Ведь здесь, в этой церкви я последний раз молился и исповедовался. Здесь я почувствовал прикосновение Бога и отсюда ушел в мир иной…

— Так почему же я ни разу не вспомнил о храме? Почему не разу не остановился, пролетая мимо? — Мучил я себя вопросом.

Зайдя в церковь, я надеялся здесь получить ответ. В стенах храма я почувствовал себя странно и необычно. Я плохо управлял своими действиями, чувствовал предметы, а мысли потеряли былой объем. Здесь я приобрел вес, и будто находясь в вакууме я, оттолкнувшись от стены, хаотично передвигался в пространстве. Вдруг какая-то невидимая сила подхватила меня и закружила по кругу, и я стал медленно подниматься к верху. Обороты вращения увеличивались, и я быстро поднялся к самому купола храма. Вскоре невидимый вихрь выбросил меня высоко в небо, и я оказался по ту сторону солнца. Его серебристый диск был у меня за спиной, а передо мной стоял удивительный город, который я совсем недавно видел с другой стороны.

Теперь я свободно мог разглядеть, что кроме башен и колон, в нем было множество необычных строений и домов. Скверы с голубыми озерами, реки с зелеными берегами и море разноцветных цветов, украшали широкие улицы этого города. До меня доносился необыкновенный аромат небесного мегаполиса. Я вдыхал этот запах и мной овладело чувство, которому не было объяснения.

Несколько раз я пытался приблизится к этому городу, много раз я пытался оторваться от места, но мои действия были напрасны, и я только любовался этим замечательным зрелищем.

Вдруг передо мной появился старец в серебристых одеждах.

Он, как облако спустился с небес, и я сразу его узнал.

Это был тот самый Святой с иконы, что когда-то мне показывал бомж у входа в городской сад, это был тот старец, который благословил меня на новую жизнь. Это был Даниил.

Он строго посмотрел на меня и сказал:

— Зачем ты здесь, ведь я тебя не звал.

Я пожал плечами, а он продолжил:

— Ты на правильном пути, Виктор, и тебя заметили. Только ты не спеши, опережай события. Помни, всему свое время…

— А теперь ступай обратно и твори добро! — Старец махнул полой своего плаща, как крылом и испарился, а я стал медленно опускаться на землю, роняя серебристые искорки большого солнца.

Вскоре я оказался в храме у большой иконы Спасителя. Бог смотрел на меня добрыми глазами и давал мне надежду на спасение.

Выйдя из церкви, я еще долго пребывал под впечатлением увиденного. Я ощущал на себе небесную благодать, необыкновенный аромат и истинный цвет солнца. В голове крутились слова Даниила: «Ты на правильном пути и тебя заметили…».

Я посмотрел в небо и заметил, что солнце стояло в зените.

Вспомнив о матушке Варваре, я метнулся к ней.

* * *

Во дворе Варвариного дома было людно.

Гроб с матушкой грузили в катафалк, а люди что-то обсуждали и с опаской посматривая по сторонам. Прослушав рассказ очевидцев, я понял, что причиной тому была пьяная выходка сын Варвары. Федька, прощаясь с матерью, признавался ей в любви и в порыве эмоций чуть не опрокинул гроб. Его оттащили от Варвары, а он в отместку стал бить стекла в доме своей матери. Мужики успокоили дебошира и, связав его веревкой, оставили в сарае до своего возвращения с кладбища.

Когда процессия с телом Варвары двинулась на кладбище, я решил взглянуть на ее сына. Нашел я его на полу ветхого строения. Он катался по земле и грыз веревку, издавая нечеловеческие крики.

Федор походил на раненого зверя. Лицо его было мокрое от слез, а на губах выступала кровяная пена. Черный цвет его души бурлил, вырываясь далеко за ее пределы. В темной массе проскакивали и фиолетовые, и бордовые, и даже алые языки пламени. Душа его кипела от злости, а зубы яростно разгрызали веревку на его руках. Сильное желание освободило ему руки, и он радостно заревел. С пеной на губах он метался по сараю что-то разыскивая. Под кучей строительного хлама он нашел канистру с бензином, и я понял его намерения.

Выскочив во двор, он направился к дому Варвары. Мне удалось его сбить с ног, но это только больше его разозлило и он, прыгая, как дикарь, поливал бензином все что попадалось ему на глаза. Было похоже, что рассудок оставил его и он, перемазанный бензином требовал спички. С канистрой в руках он ворвался в дом и там, до смерти напугав женщину, нашел что искал. Старушка спаслась бегством, а Федька уже чиркал спичками, пытаясь поджечь бензин. Три раза я задувал пламя, отводя беду, но и одной искры хватило чтобы огонь обхватил весь дом. Тут же загорелся и сам Федор. Он выскочил из дома и живым факелом носился по двору. Издавая истошные крики, он то подпрыгивал к верху, то катался по земле, но вскоре упал и затих.

Когда бездыханное тело Федора еще дымилось, я заметил, как его душа выскочила из тела. Темной тучей она проскочила по двору и провалилась под землю, издавая звериный рев.

Деревянный домик Варвары был объят пламенем и его огромные языки не давали надежды на спасение жилища. Когда обвалилась кровля, я вдруг вспомнил о сокровищнице.

— Что же я стою? Там же иконы!

Я бросился в горящий дом, но икон на месте не обнаружил.

Стены молитвенной комнаты были пустыми, а лампада, раскачиваясь на цепочке, освещала пустой иконостас. Я удивился увиденному и отправился на кладбище, чтобы сообщить Варваре о пожаре.

На небольшом старом кладбище, что находилось недалеко от дома Варвары, я быстро нашел траурную процессию. Отец Николай с кадилом стоял у изголовья покойной и читал молитву. Варвара лежала в гробу и не выдавала никаких признаков жизни.

Выбрав удобный момент, я прошептал ей на ухо:

— У тебя дома пожар — дом горит.

Она меня не услышала, а я подумал, что она умерла.

Когда я не нашел ее рядом, то безнадежно проговорил:

— Федька тоже сгорел!..

Вдруг Варвара открыла глаза и произнесла:

— Федя, сынок!

Люди шарахнулись от нее и отступили к автобусам.

Священник перекрестился, а старушка, что читала молитвы в доме Варвары, спокойно сказала:

— Проснулась матушка, проснулась голубушка.

— Пошли домой, родная. Слава, Тебе Господи!

Варвара приподнялась в гробу и жалобно запричитала:

— Помогите! У меня дом горит! Сын Федька! Иконы!..

Понемногу люди стали приходить в себя, а когда заметили дым на окраине города, кинулись ей на помощь.

Уже в автобусе я успокаивал Варвару, рассказывая ей о чудотворном явлении. Я утешал ее тем, что иконы не сгорели, а таинственно исчезли. Я говорил ей о выходке Федьки, но она меня уже не слышала и всю дорогу молила Бога о прощении.

Когда автобусы подъехали к дому, то все заметили, что пожар был потушен. Еще дымились обгоревшие стены, а Варвара уже стояла внутри сгоревшей сокровищницы. Икон не было, а на закопчённых стенах остались светлые отпечатки, где они висели. Эти чистые места не были тронуты сажей и даже штукатурка на них не потрескалась от огня. Для многих исчезновение икон оставалось загадкой.

А отец Николай разъяснил:

— Господь не дал огню уничтожить святыни.

— Бог забрал иконы к себе. Благодари Бога, Варвара.

Пожарные машины покидали двор, а следователи прокуратуры все еще опрашивали свидетелей и очевидцев происшествия.

Когда два санитара поднесли носилки с телом Федора, Варвара заплакала и, упав на колени, простилась с сыном.

Общения с Варварой у меня больше не получилось. То ли она меня больше не видела, то ли не хотела видеть, но диалог с ней наладить мне не удалось. После пожара ее приютила одна из ее подруг, и они вместе проводила остатки своего времени в молитвах.

Потеряв надежду на общение, я оставил Варвару в покое и предался размышлениям о моем предназначении в этом мире.

Глава 15.

Мое пребывание в новом для меня мире продолжалось, и я замечал, что оно проходило не бесследно. Менялся я, менялось мое мировоззрение, менялось все, что меня окружало. Теперь я экономно расходовал свою энергию и разумно подходил к своим желаниям и возможностям. Я больше задумывался и слушал мир, в котором находился сейчас. Землю я посещал редко, настолько редко насколько мне было позволено сверху. Интерес к людям у меня пропадал. Уж слишком много в них было темного и безнадежного. Помочь или исправить что-то в них было трудно, а подчас невозможно. Нужен был контакт и общение, но получить этого мне, пока не удавалось. Мне не верили, и я часто вспоминал слова Алексея: «Они Богу не поверили, а ты хочешь, чтобы поверили тебе…». Это меня угнетало, и я подолгу проводил время в бездействии, сидя у порога небесной лестницы.

За последнее время я много встречал таких, как я и много выслушал от них историй и покаяний. Рассказы были разными; веселыми и драматичными, скучными и поучительными, но они все были в прошлом, которого уже нельзя было вернуть.

Выслушивая истории рассказчиков, мне попадались и такие, которые мне были знакомы. И я, не дослушав повествование до конца, на удивление самому себе, легко завершал его финальную часть. Мне это было любопытно и я, увлеченный таким открытием, пытался найти себе единомышленников. Но сделать это мне не удавалось. Кто-то посмеивался над моими догадками, кто-то ухмылялся, а кто-то молчал, уходя от ответа. Я не обижался потому что, видел, как многие, понимая свою безысходность, томились в ожидании развязки. Одни опускали руки, а другие метались в пространстве, не находя себе места. Но попадались мне и такие, которые своими историями давали мне повод для новых размышлений и даже открытий.

Помнится, как прогуливаясь по ночному городу, мне повстречался человек, вернее, не совсем человек. Это была его душа, тело которого находилось в глубокой коме. Он еще не был таким, как я, но вполне мог слышать и даже видеть меня.

Меня это заинтересовало, и я приблизился к нему.

Он не сильно удивился моему появлению и предложил место рядом. Мы долго молчали, сидя у какого-то разрушенного дома и даже мысленно не могли начать диалог.

Когда из окна соседнего дома вдруг зазвонил будильник, незнакомец вздрогнул и спросил:

— Который час?

Я удивился вопросу и пожал плечами.

— Меня Виктором зовут. — Представился я, а незнакомец, не поднимая головы ухмыльнулся, и ответил:

— Меня тоже!..

После небольшой паузы он спросил:

— А скажи мне, Виктор, у животных душа есть?

Я удивился вопросу, но все же ответил:

— По-моему душа есть у всех.

— И у крыс? — Спросил он, а я вздрогнул и переспросил:

— У кого?

— У крыс! — Повторил он свой вопрос и посмотрел на меня.

Я увидел далеко не молодое лицо мужчины с глубокими морщинами и холодным колючим взглядом.

— Ну, так есть у них душа или нет? — Допытывался тезка.

Я немного помялся и ответил:

— Душа-то есть у всех, только я слышал, что у животных она умирает вместе с телом.

Мой собеседник безнадежно махнул рукой и сказал:

— Значит мне нет места среди вас…

Я хотел было ему возразить, но он продолжил:

— Крыса я последняя! Воровал у людей, которые мне доверяли и верили. Предавал дружбу и любовь, ради своего благополучия.

— Нет мне прощения. — Казнил себя незнакомец.

— И не смотри на меня так, Виктор. Меня много раз прощали и на многое закрывали глаза, но как это бывает, я все-таки нарвался на справедливость и со мной обошлись, как с последней крысой… Вот я теперь и подыхаю в реанимации. Только вот беда, что-то никак не помру, что меня еще держит в этом мире?..

Утешить его мне было нечем, а он спросил:

— А вот скажи мне, Виктор, почему все-таки — крыса?

Я пожал плечами, не понимая вопроса, а он продолжил:

— Вот меня, например, спасла крыса. И заметь, ни друг, ни брат, не иной человек, а вот этот серый и грызун, которого все презирают…

Я слушал своего собеседника, стараясь не перебивать его вопросами, которые появлялись после каждого его заключения. А он рассказывал мне, как когда-то давно остался один без всяких средств для существования и, как он утверждал, это было ему по заслугам. Как потом, преданный женой и друзьями он стал бомжом, как нищенская жизнь довела его до мысли о самоубийстве.

* * *

— Я купил крепкую веревку, — рассказывал Виктор, — купил бутылку водки, хлеба и пошел искать место для суицида. На память пришел разрушенный дом на окраине города, где я, будучи еще мальчишкой, играл в защитников Брестской крепости. Этот дом помнил и бомбежки, и страшную войну, и немецких фашистов. Он был полуразрушен, кровля сгорела, перекрытия упали, а его крепкие стены устояли и сохранили большой подвал. Там я играл в детстве, туда я и пришел чтобы закончить свою жизнь.

Здесь Виктор сделал небольшую паузу и, ухмыльнувшись воспоминаниям, продолжил свой рассказ:

— Выпил я стакан водки, закусил хлебом и стал готовиться… Нашел подходящий крюк, ящик и потянулся за веревкой. Гляжу, а на ней лежит крыса — большая и черная. Она не испугалась меня, а я отскочил в сторону. С минуту мы смотрели друг на друга и я, немного осмелев, присел к своему импровизированному столику. Я выпил для храбрости и обратился к своей неожиданной гостьи:

— Водки не предлагаю, а хлебом угощу.

— Краюху она съела, но веревку так и не отдала. Тогда я налил себе еще стакан и рассказал ей всю свою невеселую историю. Как мы расстались я не помню — уснул. Только точно помню, что дослушивала она мой рассказ уже у меня на коленях.

Я ухмыльнулся, а он продолжил:

— Утром я похмелился и вспомнил для чего нахожусь здесь в подвале разрушенного дома. Посмотрел я на крюк, подвинул ящик, а веревке-то и нет. Осмотрелся, а на месте, где была веревка, на алюминиевой тарелочке, лежит большой золотой перстень. Метаморфоза! Я, конечно, немного удивился, но догадался, что это моя «Мышильда» шутки шутит… Так окрестил я свою случайную подругу.

— Мышильда? Эта та, что в «Щелкунчике»? — Спросил я.

— Балет-то смотрел? — Спросил Виктор, а я покачал головой.

— Много потерял. А я смотрел. В большом театре смотрел…

Тезка задумался и мечтательно произнес:

— Были же времена!..

Он еще долго мне рассказывал о своей дружбе с крысой.

О том, как она его сделала богатым, таская ему золото из-под развалин, о том, как он баловал ее изысканными яствами, о том, как он хотел ее забрать себе в квартиру и, как упорно она сопротивлялась переселению. Все это, конечно, было любопытно и интересно для меня, но я ждал финала, стараясь предугадать конец этой истории.

А между тем мой собеседник продолжал:

— Как-то после очередного посещения казино, где я оставил все свои деньги, я вспомнил о Мышильде. Последнее время я ее редко навещал. То одно дело меня закрутит, то другое, да и она уже не так щедро одаривала меня своими дорогими подарками. Но иногда, когда на меня находила блажь, я приезжал, как правило, с бутылкой водки и булкой черного хлеба. По пьяни я ее благодарил и даже признавался в любви, но к финалу своего визита, когда заканчивалось спиртное, я начинал ругаться и упрекать ее в скупости. Мне казалось, что она стала мало радовать меня своими золотыми сюрпризами. Я привык к легкой наживе и приезжал затем, чтобы забрать очередной подарок, приготовленный мне Мышильдой. Забирая гостинец, я зачастую забывал благодарить бескорыстную подругу, и уезжал не попрощавшись.

Вот и в этот раз я приехал к ней, чтобы получить золото, которым рассчитывал расплатиться с казино. Но Мышильда меня не встретила, а алюминиевое блюдце было пустым. Я разозлился и стал ругать ее неприличными словами. Но она не появлялась и тогда я стал отчаянно бить стену, где находилась ее нора. Труба в моей руке согнулась, а из норы вылезла Мышильда. На шее у нее было накинута массивная золотая цепочка. Я приятно удивился, когда заметил, что на ней еще оказался и большой золотой крест. Я взял подарок в руку и бросил трубу. Та громко ударила по стене, а с потолка вдруг свалился большой кусок бетонного перекрытия. Мышильда запищала, как ребенок и я заметил, как камень убил ее, раздавив ей череп. Она издохла, а я ушел даже, не освободив ее из-под обломков.

Довольный подарком я выбирался из подвала. Засмотревшись на золотой крест с распятием, я зацепился за проволоку и упал, сильно ударившись головой о металлическую трубу. В голове зазвенело, а со стены на меня вдруг упал кирпич и стало темно. Потом быстрое падение, лампы операционной, снова упала труба и запищала Мышильда.

Виктор посмотрел на меня, а я спросил:

— А, что было дальше?

— А ничего!.. Это конец, Витя. — Заключил он, а я возразил:

— Нет, это еще не конец!

— Ты же еще живой и это значит, что у тебя есть шанс.

— Какой? — Спросил он и махнул рукой.

— Исправить что-то к лучшему.

— Ты же все осознал и каешься. Я же вижу это…

Мы с минуту помолчали, и я спросил, указывая на развалины:

— Это тот самый дом?

— Да! — Ответил он и продолжил:

— И этот дом, и эта проволока, и этот кирпич…

— А знаешь, Виктор, лети-ка ты лучше в больницу и помоги выкарабкаться своему телу. — Посоветовал я ему, а он спросил:

— Зачем?

— За тем, что ты человек, Витя, а не крыса! Подумай о будущем…

Он взглянул на меня и вдруг не попрощавшись исчез.

* * *

Я усмехнулся своим воспоминаниям и вернулся к своей теме, которая не давала мне покоя. Я не мог поверить в свою ненужность и поэтому искал свое предназначение в этом мире.

— Если я не могу помочь себе, — размышлял я, — значит я должен помочь другим. Тем, кому еще под силу что-то изменить.

Так я думал и все сходилось к одному. Я должен был донести людям всю правду о жизни после смерти, о жизни после жизни. Донести ее ненавязчиво, как интересную мысль, о которой стоило задуматься. Это должно выглядеть никакой-то грандиозной сенсацией или открытием, которая удивит и напугает людей, ни каким-то новым законом, это должна быть тема для размышления.

— Эх! Если бы я был писатель! — Мечтал я. — Я бы смог написать большую книгу. И если бы хоть один человек мне поверил — я бы был счастлив. Но я не писатель и не журналист. — Сожалел я.

Но я не унывал и не опускал руки. Я продолжал собирать интересные факты и случаи из жизни людей и своих наблюдений. Я не верил в свою ненужность в этом мире, я не верил и в то, о чем говорил Алексей. Я не хотел быть простым наблюдателем, я хотел помочь тем, кому это еще было возможно. Я был очевидцем реальных событий, которые на земле считали выдумками. Я видел и знал то, что простому человеку было не доступно и поэтому я должен был найти способ донести людям свой рассказ. Донести так, чтобы человек помнил не только о смерти, а и о настоящем, которое готовит его будущие.

Глава 16.

Сегодня утром после традиционного облета города, я остановился во дворе родительского дома. Обычно я пролетал это место и приземлялся на крыше высотного здания, откуда передо мной расстилалась красивая панорама приморского города. Но сегодня меня что-то остановило в знакомом дворе и я, расположившись на детской площадке, с грустью посмотрел на «раскопки» коммунальщиков.

— Ну, как всегда, — произнес я, — идут холода, а мы трубы меняем.

У подъезда остановилось такси и хриплый голос Высоцкого пропел мне в открытое окошко:

«Стал метро рыть отец Витькин с Генкой.

Мы спросили: «Зачем?» — Он в ответ:

Мол, коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выводят на свет!»…

Я ухмыльнулся и, глядя на ржавые трубы у разрытого котлована почему-то вспомнил случай из далекого детства.

Это случилось еще тогда, когда мы с родителями проживали в новом районе, на окраине города. Мне было тогда лет девять, а может и того меньше. Помниться за нашим домом укладывали большие трубы, то ли это был газопровод, то ли они были под воду, но диаметр у них был большим, и мы с мальчишками без особого труда пролезали через них, собирая всю ржавчину, хранившуюся у них внутри. Трубы были метров по восемь — десять в длину, но, когда секции начали сваривать между собой, длина трубы заметно увеличивалась. Теперь далеко не каждый мальчишка мог справиться с тоннелем длинною в пятьдесят — шестьдесят метров. Я тоже не решался преодолеть это расстояние, ссылаясь на запреты родителей. Но себя не обманешь и мне становилось стыдно за свою трусость.

Я долго ходил над трубой и, меряя ее шагами, обещал себе, что обязательно пролезу через нее. Каждый раз я оттягивал свою попытку, в надежде, что не сегодня — завтра, ее сбросят в траншею и моим обязательствам будет оправдание. Но время проходило, а труба по-прежнему оставалась лежать на насыпи у траншеи.

И вот однажды, возвращаясь из школы, я заметил, как к траншее подогнали трубоукладчики, а рабочие готовили трубу к спуску. В душе что-то неприятно заныло, и облегченно вздохнуть не получилось. Наоборот — мной овладела непонятная тревога.

— Завтра ее закопают, — произнес я и невесело улыбнулся, — я не выполнил свое обещание. Я струсил. — Упрекнул я себя.

И хотя ребята давно уже потеряли интерес к трубе и забыли о моем обещании, мне было грустно и стыдно. Подавленный и совсем невеселый я ушел домой. Всю ночь я думал о своем поступке. Я понимал, что обманул сам себя, ожидая такой развязки.

— Я струсил. Я трус! — Ругался я.

Пол ночи я казнил себя за свою слабость, а к полуночи я уже был готов пролезть через трубу. Я не мог дождаться утра, я боялся, что трубоукладчики опередят меня и сбросят ее в траншею.

В шесть утра я уже был на ногах.

Я сообщил родителям, что решил заняться спортом и отныне по утрам буду бегать по районному скверу. Они приятно удивились, а я вышел из дома. Обнаружив трубу на месте, я облегченно вздохнул и не раздумывая полез в нее. Я прополз метров десять, не ощущая усталости. Мне казалось, что ползти было совсем нетрудно и я, продвигался вперед, мысленно отсчитывая метры.

— Думаю, что две секции я прополз? — Размышлял я. — А вся труба будет где-то метров шестьдесят. Значит мне осталось еще метров пятьдесят. — Подумал я и остановился, чтобы немного передохнуть.

Вдруг по трубе что-то громко стукнуло и глухой грохот, будто выстрел из пушки, пролетел у меня над головой.

— Это рабочие. — Догадался я и прислушался.

За стенками трубы было тихо, а я подумал, что надо спешить.

— Сейчас ее опустят в траншею, и я не успею вылезти.

Я пополз дальше и заметил, как больно заболели локти на моих руках. Дышать стало трудно, а в трубе почему-то стало тесно. Мне показалось, что с продвижением труба становилась только уже и уже. Движения мои затруднялись, а пульс сильно стучал в висках.

Через пять метров я остановился и обреченно произнес:

— Все, я застрял…

Я не мог поднять головы и не мог пошевелить руками. Тело мое, будто взбухло, превратившись в живую пробку. Меня окружала полная темнота, а зловещая тишина резала слух. Безуспешно дернувшись вперед, мной овладела паника и я закричал. Я не слышал сам себя и не видел своего тела, я весь дрожал, а холодный пот заливал мне глаза. Сделав еще несколько хаотичных движений, я услышал, как сильно заколотилось сердце в моей груди. Оно стучало так громко, что его звук вылетал наружу и, ударяясь о стенки трубы, долгим эхом пролетал по тоннелю. Я положил голову на холодное дно трубы и закрыл глаза. Вдруг в голове закрутились радужные круги, и в цветном калейдоскопе я разглядел родных мне людей. Это была мама в своем красивом красном платье и отец, который строго погрозил мне пальцем. Я открыл глаза, и темный занавес закрыл от меня родителей.

Я испугался и поспешил прикрыть веки.

Где-то в небе просвистел жаворонок, а мамин голос меня позвал:

— Сыночек!..

Я протянул к ней руки, а сильные руки отца, минуя расстояние, подхватили мои ладони и потянули меня к концу тоннеля.

— Сыночек! — Звала меня мама.

— Держись, сын!.. — Говорил мне отец.

Так я и полз по трубе с закрытыми глазами, боясь потерять из вида родных мне людей. Когда я выбрался на свободу, то еще долго валяясь на земле, боялся открыть глаза. Но солнечные лучи помогли мне преодолеть страх, и я увидел небо. С голубой высоты звонкий голос жаворонка оповестил о моей победе…

— Удивительно интересно, — произнес я, — но спустя столько время, я так и не оставил привычки закрывать глаза в полной темноте. Закрывая два глаза, я будто бы открывал другой — третий.

Глава 17.

После посещения могилы Булгакова я почему-то медленно набирал высоту. Большую часть расстояния до своего родного города, я пролетел над землей, цепляя линии передач и пролетая стены высотных зданий. То ли это было от посещения Новодевичьего кладбища, где лежали останки великих людей, то ли от размышления о будущем, то ли от того, что вспомнил о людях, которые в своих произведениях напоминали человечеству о вечном. Конечно же, Михаил Булгаков в своем романе «Мастер и Маргарита» затронул большую тему о потустороннем мире. Конечно, он знал больше чем, написал, но почему он этого не сделал? Потому, что не знал? Или же не хотел? Почему Гоголь — его кумир, не написал, что скрывает от нас смерть? Он тоже не хотел? Или все-таки не знал? Они могли только догадываться об этом. Они, только коснулись края этого мира. Они понимали, что он есть и, что это непременно будет. Но они прекрасно знали и другое, что представлять и догадываться, это слишком мало для того, чтобы писать об этом в своих произведениях. И даже их большое познание в литературе и философии не могло им помочь передать того, что видел и знал тот, кто побывал в этом мире. Это мог сделать, только очевидец!

— Эх! Как жаль, что я не писатель! — Опять пожалел я.

На небе уже появились первые звезды, и я подумал:

— Я могу подняться так высоко, что даже земля станет маленькой планетой, но дотянуться до заветной звезды мне было невозможно…

* * *

Как-то ночью, когда я гонялся за маленьким облачком, поднявшегося с земли, я столкнулся с бывшим своим другом и сослуживцем. Столкнулся в буквальном смысле этого слова. Увлеченный погоней, я не заметил, как навстречу мне опускался такой же небожитель.

Мы остановились, и незнакомец недовольно произнес:

— Тебе, что места мало?

— А ты что не видишь куда, летишь? — Огрызнулся я.

Какой же была наша радость, когда мы узнали друг друга?!

— Витек, это ты?

— Валерка! — Воскликнул я.

— Вот так встреча?!

— Не ожидал тебя здесь встретить, — удивлялся он.

Когда-то на земле мы были хорошими друзьями.

Мы служили в одном батальоне и многое повидали за это время. После службы он приехал ко мне в гости и остался в городе. Я знал, что дома у него не было, что он сирота из детского дома. В приюте ему дали имя, и он стал Валерой Белкиным. Белкой его называли сослуживцы и друзья, Белкой называл его и я. Так он и остался жить в нашем городе. Работал на механическом заводе и учился в техникуме. Потом, как-то дороги наши разошлись, и дружба стала заметно проходить где-то рядом. То ли время нас поменяло, то ли еще что, но со временем все перешло в редкие встречи и телефонные звонки. Вскоре от дружбы остались одни «приветы», а в дальнейшем и вовсе обходились без них. Первым женился я на Татьяне, а он следом на Светке, но что-то у них не получилось, и он уехал на войну в Афганистан. Вернулся он с орденом, но почему-то всегда оставался в тени.

Рассмотрев друг друга мы начали разговор с вопросов.

— Ты как попал сюда? — Спросил меня Валера. — Что со мной случилось, ты наверняка знаешь?..

— Да, не скажи, Белка! Знаю, что воевал в Афганистане, слышал, что и в Чечне побывал, а о смерти твоей разное говорили…

— А ты и про Афганистан знаешь?

— Муха рассказывал, как вы душманов мочили.

— Муха! — Воскликнул Валерка. — Да, этот точно мочил, только не духов, а штаны… Этого он тебе не рассказывал? — Ухмыльнулся Валерий. — А, как он «Звезду» получил, тоже рассказывал?

— Да, но ты же ее тоже получил?

— Орденоносец хренов! — Ругался Валерка и было непонятно на кого он обрушивал свой гнев. То ли на себя, то ли на сослуживца.

— Да, ты не злись, Белка! Он мне много хорошего рассказывал о тебе. — Говорил я, пытаясь смягчить его гнев.

А Валерий продолжал:

— Хотя тебя понять можно, вы же с ним вроде как дружили или, как там у вас у «Новых русских» — компаньонами были?!

— Было такое дело, — признался я. — Начинали вместе, а потом он ушел к афганцам. Там льготы большие. «Ветеран» — так называлось то общество, наверное, слышал о таком?

— Не только слышал, я и членом его был. Насмотрелся я на этих ветеранов, — ответил он и махнул рукой.

— Я слышал, что ты и в Чечне побывал?

— Что, тоже Муха рассказывал?

— Нет. Русик! — Ответил я, а он воскликнул:

— Да, ты чего! Вот это мужик, вот это парняга! Где он сейчас?

— В Нальчике. Директор детского дома. Он же еще до армии педагогическое училище закончил. Что забыл?

— Ты, когда его видел? — Спросил Валерка, а я ответил:

— Да, приезжал он ко мне, как-то за год до моей смерти.

— А ты, Витя, давно здесь?

— Сентябрь нулевого года.

— Убили?

— Убили!

— А я чуть раньше. Умер как собака. — Произнес он и задумался.

Было заметно, как неприятны были ему эти воспоминания.

Я, конечно, помнил о его жалком существовании. Он бомжовал и попрошайничал на улицах города. А умер он где-то в подвале, недостроенного дома. Я даже как-то видел его в переходе, он просил милостыню, но я не подошел к нему, я был тогда о себе большого мнения. Теперь мне, конечно, было стыдно признаться ему в этом и я промолчал, ожидая очередного вопроса.

Он не заставил себя долго ждать и спросил:

— А ты-то чего не поделил со своими? Бизнес?

— Да, я и сам не знаю, но думаю, что бизнес здесь не причем.

— Вот послушай меня, Моряк! Объясни мне, что такое бизнес?

— Бизнес? — Переспросил я. — Ну это собственно — экономическая деятельность, система зарабатывания денег. Бизнес — это работа!

— Ага! Значит вы все работяги — пахари вы!

Он ухмыльнулся и продолжил:

— Что же вы бизнесмены хреновы — работяги, убиваете друг друга? Вы что работу не поделили? Или у нас в России работы больше не осталось? А может все-таки деньги, Витя?.. А я тебе так скажу, — заявил Валерий. — Не рабочие вы, не работяги, а жулики и бандиты! Вы же за деньгами ничего не видите. Для вас человек пыль.

Он махнул рукой и закончил:

— Работяги они…

Помолчав, Валерий продолжил:

— Витек, я не могу понять, как ты, нормальный мужик с бандитами связался? Или это тоже бизнес?

— Ну, во-первых, я не бизнесмен. — Оправдывался я. — А, во-вторых, с бандитами я не работал. Может за это и убили.

Наступила пауза, и своим молчанием мы увеличивали время для размышления. Валерий что-то рассматривал на небе, а я смотрел вниз, где лежал большой город, светящийся разноцветными огнями.

— Смотри, Ангелы! — Вдруг произнес Валерий.

Над нами пролетели две серебристые птицы и я подумал:

— Это они забрали Алексея, это они заберут и меня…

Я вздохнул, а Валерий, прочитав мои мысли, сказал:

— Не горюй, Витек! За нами тоже прилетят.

— Скорей бы. — Ответил я, а он закончил:

— Всему свое время!

* * *

Мы сидели на крыше высотного здания и вспоминали былые дни.

Наша беседа заполняла пробелы в нашей земной жизни. Но вдруг яркая вспышка осветила город и прогремел взрыв. Через мгновение мы были на месте происшествия. Горел большой торговый центр. У его входа свисала вывеска с надписью — «Торговый дом Гришина».

Из разбитых окон вырывались клубы дыма и языки пламени обжигали припаркованные машины и рекламные щиты. Огонь разгорался и уже скоро вся площадь у супермаркета была объята огнем.

И хотя в магазине не было покупателей, жертв оказалось много. Ими стали прохожие и случайные люди, рассматривающие витрины магазина. Среди них были и дети. Я заметил, как два маленьких облачка, вырвавшись из пожарища, устремились к небу.

В огне кричали люди, звенели стекла и рушились перекрытия зданий. Когда провалилась кровля я заметил, как несколько человеческих душ, выскочив из огня, промелькнули перед нами. Я видел, как черные тени ходили по пепелищу в поиске своих жертв. Пожарные оттеснили народ на безопасное расстояние, продолжая бороться с огнем. Вскоре пошел дождь и сильный ливень затушил пожар.

— Опять бизнес не поделили, — заявил Валерий.

Он махнул рукой, а я усомнился:

— А может это теракт?

— Какой теракт, Витя? Вон стоят твои бизнесмены.

Он указал на группу мужчин, стоящих поодаль от пожара. Всем своим видом они показывали свое превосходство над остальными.

В костюмах и охраной, они стояли у своих дорогих автомобилей и о чем-то оживленно беседовали. Одного из них я узнал. Это был «Грыня» — хозяин этого магазина. Он был не последним человекам в городе и его уважали и ненавидели одновременно. В свое время он хорошо поднялся и открыл два ресторана и несколько точек с игровыми автоматами. Я, конечно, был далек от его дел, но знал, что он дружил с Артуром и часто пользовался его услугами. Дела Грыня вел нечистоплотно и частенько игнорировал советы местных авторитетов, что и привело его к конфликту с конкурентами. Многим он перешел дорогу и вполне возможно, что это была чья-то месть.

Я понимал, что в городе теперь станет неспокойно и подумал:

— Это разборки. Грыня этого так не оставит — это война!

Прочитав мои мысли, Валерий воскликнул:

— Война? Да, что ты знаешь о войне?

Он махнул рукой и стал молча подниматься в небо.

— О войне я знаю немного, — крикнул я ему вдогонку.

— Но и здесь мало не покажется, — закончил я.

Глава 18.

Я искал Валерия в пространстве, а нашел на крыше соседнего дома. Заметив меня, он выдвинулся ко мне и протянул руку.

— Ты куда подевался, заблудился что ли?

Я пожал плечами, а он продолжил:

— Ты прости меня за резкость — осадок еще с прошлой жизни…

— Да, ладно тебе, Валерка! Ты лучше расскажи, чего ты так на бизнесменов взъелся? Что плохого они тебе сделали?

— Какие они бизнесмены? — Опять взорвался он. — Бандиты они!

— Все, Валера! Меняем тему. Успокойся! Лучше расскажи о себе, я ведь о тебе толком ничего и не знаю, все понаслышке. Знаю, что вы уезжали куда-то, потом вернулись. То жили, то развелись. Думаю, что нам есть о чем поговорить, — сказал я и посмотрел на товарища.

Помолчав, он ответил:

— Рассказать можно, только история моя длинная получается.

— А куда нам спешить?

— С чего начать-то?

— С начала и начинай. — Подсказал я ему.

Он согласился и начал свой рассказ.

— Светку мою помнишь, бывшую жену?

— Обижаешь, Валера. А кто на свадьбе у тебя гулял?

— Ах, да! Помню, как вы с Русиком вытанцовывали…

Он улыбнулся и тут же невесело продолжил:

— Так вот, Светка моя была классной девчонкой. Красивая, умная, все старалась из меня человека сделать. В универ меня пыталась определить, ко всем своим знакомым водила, чтобы я мог понять, как надо жить. Но я был какой-то не такой. «Простачок» — называла она меня. В институт я не поступил, а ее знакомым не понравился. В общем все пошло не по плану. Тут-то и начались наши ссоры и скандалы.

Валера рассказывал, а я припоминал его бывшую жену. Она мне не понравилась. Властная, строгая и всегда правильная женщина. Даже красота у нее была какой-то необыкновенной и правильной — ничего лишнего. Свадьба, конечно, у них была шикарной; лимузин, ресторан, тамада и все остальное, что надо в таких случаях. Но уже на банкете мы с Русланом заметили, что выглядели очень блекло на фоне роскошных дам и богатых кавалеров. На нас посматривали с высока и мы, отсидев торжественную часть, ушли с праздника незамеченными.

Предавшись воспоминаниям, я много пропустил из рассказа Валерия и, когда он спросил меня о жене, я ответил ему невпопад:

— Все хорошо! Расскажи лучше, как ты в Афган попал?

— Да, ты меня не слушаешь, — упрекнул он.

Я извинился, а он продолжил:

— В общем жизнь у нас со Светланой пошла наперекосяк. Мы жили, как соседи и дело шло к разводу. Но тут я познакомился с одним отставником, и он предложил мне службу по контракту. Я подумал, что разлука все расставит по местам и поехал в Афганистан.

На войне был снайпером, стрелять я умел — сам знаешь. Так что на моем счету не одна человеческая жизнь.

Валерий задумался, а я спросил:

— А как ты «Звезду» — орден «Красной Звезды» получил?

— Если честно, я и не знаю, — ответил Валерий. — Был бой как бой. Таких на войне много, только в этот раз нас осталось двое из всего взвода. Колонна наша была разбита и если бы не вертушки, то лететь нам с Арсеном в «Черном тюльпане». Слыхал о таком транспорте?

— Как-то у тебя, Валера, все просто получается, — упрекнул я товарища, — как-то все легко и гладко — «был бой, колонну разбили»…

— Да, нет, Витек, нелегко! Очень нелегко. Знаешь, как тяжело товарищей терять и пацанов хоронить? Ладно я контрактник, а почему эти мальчишки, вчерашние школьники — они-то за что?..

Валерий опустил голову и долго молчал.

Я понял, что допустил оплошность и решил исправиться:

— Я не в том смысле. Очень уж бегло ты рассказываешь об этом.

— А чего говорить? — Ухмыльнулся Валерий. — Надо помнить и понимать. Я бы этим пацанам всем давал ордена. Давал бы только за то, что они побывали в этом аду. Только дело не в наградах.

После небольшой паузы я спросил:

— Валера, а плен?

— Плен? А был ли он? Пробыл я у духов часов восемь — десять.

Валерий как-то криво ухмыльнулся и продолжил:

— Только этот случай перевернул всю мою дальнейшую жизнь и не потому, что хромой стал, а потому, что Бога узнал.

— Это как же? — Удивился я.

— А я тебе сейчас все и расскажу. Были мы как-то на зачистке в одном ауле. Приметил я на одном убитом душмане золотой перстень. Красивый такой, с камнями — дорогая штуковина. А я уже домой собирался, контракт мой заканчивался. Ну думаю, чего добру пропадать, надо бы снять с пальца. Да, как? Взводный рядом крутиться, но я и пошел за ним ночью. Благо мы тогда недалеко стояли. Предупредил Арсена — товарища моего и как стемнело пошел в аул. Нашел я убитого духа сразу, да только не успел я и нагнуться к нему, как получил прикладом по голове. Очнулся в кругу душманов. Посмеялись они надо мной и стали допрашивать. Привели переводчика, то ли узбека, то ли таджика, но парень не глупый, наверное, из наших. Он-то и посоветовал мне быть поразговорчивее, мол тебе же лучше будет…

Старания духов не давали результатов и не потому, что я молчал, как партизан, а потому, что они сами не знали, чего хотели. Тогда они начали меня избивать. Это им доставляло удовольствие и они били меня чем попало. С начало было больно, а потом, когда я потерял сознание, мне было все равно. После второго допроса ко мне подошел бородатый душман и дулом автомата сорвал мой нательный крестик.

— Ты, что в Бога веришь? — По-русски спросил он.

— Да, верую, — ответил я и поднял крестик с земли.

— Как вы позволили надругаться над своим Богом? — Спросил он и забрал у меня крест.

Я потянулся за его рукой, но тут же получил удар по затылку. На меня посыпались удары со всех сторон, и я опять потерял сознание.

Позже, когда избиение повторилось, я сказал переводчику:

— Передай своим, если они меня сейчас не убьют, то я убегу.

Это рассмешило духов и они привели меня к своему командиру.

Бородатый подошел ко мне и предложил:

— Беги!

Я удивленно посмотрел на него, а он повторил:

— Беги, беги!..

Я побежал, а афганцы громко смеялись мне вслед. Я сильно хромал, спотыкался, хватался руками за воздух, падал и снова вставал. Автоматная очередь уложила меня на землю, и мои ноги загорелись огнем. В полусознательном состоянии я пополз дальше. Душманы посмеялись над моей выходкой, а переводчик по-русски ухмыльнулся:

— Ну ты даешь русский — вылитый Маресьев…

Когда ко мне подошел бородатый душман, я обнял землю и ожидал контрольного выстрела. Но афганец не стал стрелять, он нагнулся ко мне и раскачивая крестиком сказал:

— Молись своему Богу, христианин. Может он тебе и поможет.

Он бросил крест мне на спину, и они ушли.

Из последних сил я перевернулся на спину и вздохнул полной грудью. Большое звездное небо расстилалось передо мной. Оно было таким же, как и в России и мое сердце заныло в груди. Ноги горели огнем, а душа выскакивала из тела. Силы оставляли меня, и я стал проваливаться в забытье. Потом на меня упала звезда и я открыл глаза.

Рядом со мной стоял человек во всем белом. Его серебристые одежды переливались при свете звездного неба. Седовласый старец с длинной бородой был в ореоле неземного света. От него исходил запах цветущего сада, запах моей Родины. Я заметил, что боль моя отступила, а сердце замедлило свой ход на столько, что в голове мелькнули мысли о смерти.

Старец приблизился ко мне и сказал:

— Я твой Ангел хранитель.

— Я, что умер? — Спросил я незнакомца, а он ответил:

— Ты не умер и находишься на земле афганской.

Я спросил незнакомца:

— Ты мой Ангел? Но я не верю в Бога.

— Неправда. В Бога верят все! — Заявил незнакомец. — Просто люди забывают о Нем, хотя каждый день упоминают Его имя. Кто-то Его боится, кто-то скрывает в сердце, а кто-то выставляет свою веру напоказ. Бога не надо бояться. Его надо любить. Любить так, как Он любит вас. Придет время и каждый предстанет перед Ним. Каждый поймет, но не каждый войдет… Зачем ты здесь? Почему ты убиваешь этих людей, защищающих свою Родину? — Спросил меня старец. — Ты ищешь смерти? Но смерть — это невыход. Смерть — это вход в новую и вечную жизнь. Но без Бога туда дороги нет. Ты грешен, но ты еще молод и в тебе горит искра Божья. Поэтому я здесь и поэтому помогу тебе. А теперь послушай меня, — строго сказал он. — Уезжай домой, разберись со своими проблемами и найди себя. Будет нелегко, но все принимай как должное. Помни всегда об этом и люби Бога, и Он спасет тебя!

— Вот возьми. — Старец протянул мне мой крестик, что сорвал с меня бородатый афганец и продолжил. — Носи и помни, пока он с тобой — с тобой Бог! А теперь иди с Господом, тебя уже ищут твои друзья. Уезжай домой и никогда больше не возвращайся сюда.

— Я же ранен? Как я смогу? — Проговорил я, а старец махнул полой плаща и оросил меня живительной влагой.

Маленькие серебристые пылинки упали на мое израненное тело.

Голова у меня закружилась, ноги загудели, а раны на них стали затягиваться, выбрасывая свинец.

В полусознательном состоянии я услышал слова старца:

— Люби Бога и не забывай мой наказ!

Когда я проснулся, то на небе уже ярко светило солнце.

Его лучи слепили мне глаза, и я поднес руку к лицу, чтобы укрыться от света. Когда я разжал кулак, то на грудь мне упал мой алюминиевый крестик, который мне вернул загадочный старец.

— Это сон или видение? — Подумал я.

Я приподнялся с земли и посмотрел на свои ноги.

Через дыры окровавленной одежды я увидел несколько свежих шрамов. Рядом я нашел три сплющенных пули.

Надев крест на шею, я поднялся на ноги и, прихрамывая, двинулся в путь. Меня слегка качало, кружилась голова, но я улыбался солнцу и радовался жизни. Очень скоро меня подобрали наши. Они уже искали меня, потому что Арсен — мой товарищ и друг, поднял тревогу. Жалко, что после войны мы с ним так и не встретились ни разу.

Валерий задумался, а я спросил:

— А, что было дальше?

— Дальше был лазарет, спецотдел и психушка…

— Как психушка? — Удивился я.

— А так! Никто не поверил моему рассказу о старце. Врачи диагностировали у меня нарушение психики и отпустили со справкой на волю. А что, Витя, на войне так бывает, разве ты не знал?

Валерий вздохнул и закончил:

— А вот дома был настоящий дурдом… Моя бывшая проявила ко мне массу внимания и заботы. Она водила меня и в военкомат, и в госпиталь, и в общество афганцев, и даже на прием к мэру. В общем она добилась чего хотела. Дали мне квартиру, дали и пенсию. И все было бы ничего, если бы не одно «но»! Изменяла Светка мне с одним коммерсантом. Да ты, наверное, и сам знаешь продолжение этой истории.

— Немного слышал, — ответил я, припоминая, как кто-то из моих друзей рассказывал, что Валерку жена сдала в психушку, квартиру забрала, а сама вышла замуж за одного из «новых русских».

— Вот видишь, ты и сам все знаешь, — прочитав мои мысли, сказал Валерий и, помолчав, продолжил, — вот так я попал на улицу. Ни жилья, ни работы, ни денег. Пытался устроиться по специальности, не берут — кому нужен псих? Начал обживать улицу; вокзалы, переходы и подвалы. Было трудно да, что поделаешь? Жить-то надо.

— Обожди, Валерка! А пенсия? У тебя же группа?..

— Была пока малолетки не избили меня в подворотне. Да, ладно бы побили, ладно деньги забрали, но документы зачем?..

Валерий тяжело вздохнул и сказал:

— Жить не хотелось, но я жил и еще надеялся на хорошее. Я часто ходил в церковь и здесь я чувствовал себя в безопасности. Люди не обижали меня и жалели. Кто денег даст, кто продуктов, а кто добрым словом успокоит. Они считали меня сумасшедшим, так как видели, что я разговаривал сам с собой. А я не с собой — я с Богом говорил…

Потихоньку я стал привыкать к своей участи, часто вспоминая слова старца — «И принимай все как должное!». Я терпел и принимал жизнь такой, какой она была. Я радовался солнцу и снегу, дождю и улыбкам людей, я радовался тому, что все еще мог мечтать. Но бывало и такое, когда я задумывался и спрашивал у себя: «А было ли все это? Был ли седовласый старец? Был ли Ангел? И был ли Афган?».

Валерий замолчал, и мне показалось, что он закончил рассказ.

Сокращая паузу, я спросил:

— А как же Чечня? Это же тоже война?..

— Чечня? — Переспросил он. — Чечня, Витек, это совсем другая история и тоже невеселая. Так уж получилось, что радоваться мне в прошлой жизни особо было нечему. Ну да, ладно!

Валерий как-то невесело улыбнулся, припоминая былые события и, тяжело вздохнув, спросил:

— А, ты не устал, Витек, история-то получилась длинная?..

— О чем ты говоришь, Белка? Мне это в радость.

— Ну, тогда слушай…

Валерий перевел дух и продолжил свой рассказ:

— Как-то один мой приятель из таких же как я, сказал мне, что есть хорошая работа в Ставропольском крае. Что можно было немного приподняться, заработать денег и начать новую жизнь.

— А чего мне терять, — подумал я тогда, — там хоть тепло и со жратвой полегче. Так я и попал на Северный Кавказ.

Поначалу все было хорошо. Платили исправно, кормили неплохо, жилье и все такое… Хозяин у нас был чеченец — хороший мужик — работяга. Работал наравне с нами. Но потом к нему зачастили родственники, друзья и всякие сомнительные покупатели, которые очень недружелюбно посматривали на нас. В наших отношениях появился холодок, а потом и вовсе дружба наша сошла на нет. Но мы не сильно придавали этому значения, так как уже собирались уезжать домой.

Но события так быстро развивались, что мы даже не заметили, как из батраков превратились в крепостных. Больше с нами не чикались и на наше заявление об уходе хозяин только посмеялся и сказал, что уже продал нас другому. Наш протест обвернулся нам тяжелыми последствиями. Нас жестоко избили и увезли выше в горы. Мы даже не знали, что теперь находились на территории восставшей Ичкерии и, что совсем рядом пылала война. Мы варили бензин и нам за это платили деньги. Подозревая что-то неладное, мы стали собираться домой. Но, как же мы ошибались, когда мечтали о скорой поездке.

Наш новый хозяин Магомед грубо нам объяснил, что все вопросы здесь решает он и, что ему лучше не перечить. В этом мы очень скоро убедились, когда самостоятельно задумали уйти от хозяина. Нас избили и бросили в подвал. Теперь мы работали за кусок лепешки. Но это было не самым большим горем. Беда пришла, когда в ауле появились люди с оружием. Мы стали работать от зари до зари без перерыва. Мы почти не ели и не отдыхали. Зато били нас с регулярной периодичностью. Били за все. За работу, за перекур, за разговоры и за молчание. Это становилось невыносимым, и мы решили поговорить с хозяином. На это решился Димка, один из последних, кто к нам примкнул после переезда в горы. Это был молодой парень из Рязани, в прошлом десантник и молчун. Он был неразговорчивым, и мы не лезли к нему в душу, порешив, если захочет — сам все расскажет.

Дима был не из робкого десятка и без страха высказывал свои недовольства хозяину, за что частенько получал очередную порцию побоев. Но это его не сломило, и он пошел к Магомеду на переговоры. Выбрав удобный момент, когда тот был в хорошем расположении духа, Дмитрий подошел к нему и начал разговор.

Мы наблюдали со стороны, а Дмитрий спросил:

— Почему эти люди в форме так ненавидят русских?

Магомет отвечал абстрактно. Он говорил, что и сам толком не знает, что идет война и, наверное, отсюда и эта ненависть. Он даже сетовал на вояк, мол за бензин не платят, а овец режут без разрешения.

Наблюдая со стороны, как мирно проходили переговоры, у нас появлялась надежда. Но мы опять обманулись и все пошло не так…

К двум взрослым подошел подросток — кавказец и стал отчитывать Магомеда. Тот, что-то говорил в свое оправдание, указывая пальцем в нашу сторону. Мальчишка по-взрослому выругался и, плюнув в сторону Дмитрия, стукнул его ногой. Дмитрий поймал мальчишку за грудки и, оторвав его от земли, погрозил пальцем. Молодому джигиту это не понравилось, и он бросился на обидчика с кулаками. Ему на помощь поспешили еще двое подростков. Завязалась драка. Дмитрий сбрасывал с себя озверевших пацанов, а те поднимались и снова бросались в бой. Выстрел взрослого чеченца остановил свару.

Что-то крикнув подросткам, он обратился к Дмитрию:

— Давай драться! Давай, как мужчина с мужчиной!

Он стал снимать с себя доспехи и вскоре оголил волосатый торс.

— Ну давай, русский! — Становясь в стойку, кричал чеченец.

Образовался живой круг из зрителей, ожидающих поединок.

Дмитрий не успел еще сообразить, что к чему, как чеченец ловко сделал подсечку и сбил его с ног. Зрители радостно закричали, предвкушая красивый исход поединка. Чеченский боец ходил над поверженным противником и приглашал продолжить поединок. Но встать на ноги сопернику он не дал. Сильно ударив Дмитрия по лицу, он закончил свою комбинацию ударам под сердце. Дима корчился от боли, а толпа шумела, и уже праздновала победу. Окрыленный победой чеченец, решил красиво завершить поединок и приблизился к Дмитрию.

Он схватил его за волосы, произнес:

— Ну все, русский! Сейчас я буду тебя убивать!

Он опустил свою вторую руку к голове противника, чтобы применить смертоносный прием. Но вдруг поверженный Дмитрий изловчился и ударил чеченца кулаком в кадык. Тот отпустил противника, и ухватившись за горло присел на землю. Чеченец задыхался, а разгневанная толпа бросилась на Дмитрия. Его бы убили если бы не вмешался бородатый чеченец с военной выправкой. Он скомандовал на русском языке, и все отступили. Мы подошли к Дмитрию, а он заявил:

— Этих троих я забираю.

Магомед пытался ему что-то возразить, но бородатый начальник грубо оттолкнул земляка и ушел прочь.

Ночью нас увезли высоко в горы, в маленький и убогий аул.

Здесь мы уже не работали, здесь мы были просто узниками глубокой и вонючей ямы. Время от времени нас избивали, но больше всех доставалось Дмитрию. Чеченец по имени Махмуд, не мог простить ему своего поражения и поэтому Дмитрия пытал с особой жестокостью.

Как-то под вечер, когда солнце уже опустилось за гору, нас вытащили из темницы и стали допрашивать. Эта процедура была нам знакома, и мы по привычке отвечали на уже знакомые вопросы. Не добившись от нас ничего нового, нас избили и приговорили к смерти. Натерпевшись за это время мучений, мы были рады приговору.

— Слава Богу! — Произнес я.

— Наконец-то! — Сказал Дмитрий.

Мучителей это сильно разозлило, и они решили привести приговор в исполнение немедля. Нам связали руки и поставили на колени. Через минуту к нам подошел Махмуд и вытащил из ножен свой клинок. Он посмотрел на своего командира и тот одобрительно кивнул. Чеченец схватил Дмитрия за волосы и полоснул лезвием ему по горлу. Кровь брызнула фонтаном на сухую землю, а Махмуд, напрягая силы, пытался отрезать ему голову. Вскоре обезглавленное тело упало на землю, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Палач ликовал, поднимая голову Дмитрия над собой, а мы ожидали своей очереди.

Но к нашему удивлению, нас не тронули. Казнь почему-то отложили и мы опять оказались в своей вонючей тюрьме. Моего товарища по несчастью звали Иваном. Это был уже немолодой и неунывающий одессит, который тоже, как и я, решил немного подзаработать денег.

Как-то после налета федералов, когда вертушки хорошо взрыхлили лагерь боевиков, наступила тишина. К нашей тюрьме никто не подходил, никто не ругался и не кидал в нас камни. «О нас забыли», — думали мы, а нас просто оставили умирать…

* * *

По ночам нам снился один и тот же сон. К яме подходил обезглавленный Дмитрий и пытался нам что-то объяснить. Мы переглядывались с Иваном и в недоумении пощипывали друг друга. Он приходил к нам каждую ночь, а мы никак и не могли понять его жестов.

Но вот однажды, когда обезглавленное тело Дмитрия стояло у края нашей тюрьмы, мы услышали его трубный голос. Откуда-то издалека нам сообщили, что пора покидать яму и что лучшего случая для побега не будет. Дмитрий невидимой рукой развел нас по углам и тут же с треском, цепляясь за неровные стены ямы, упала тяжелая деревянная решетка. Она служила не только неприступной дверью нашей тюрьмы, но была и нашим единственным окошком на волю.

— Оба-на! — Тихо произнес Иван. — А если бы не отошли?..

— Не уже ли ты не понял, Ваня. Он дал нам отойти.

— Понял — не дурак, был бы дурак — не понял.

Иван заметно повеселел и спросил:

— Как он это сделал, решетка-то тяжелая?

— А упала-то как?.. — Удивлялся я.

— Посмотри, Ваня. Это же лестница на волю.

Деревянное сооружение одним краем лежало на дне ямы, а его другой край оставался наверху за пределами нашей тюрьмы.

Осмотрев лестницу, Иван произнес:

— Ну, и Димон головы нет, а соображает!..

— Ты, Ваня, шутишь нехорошо, — упрекнул я товарища.

— Ну, извини — трудное детство, деревянные пистолеты…

— Все! Хорош болтать, надо выбираться.

Мы посмотрели вверх и увидели звездное небо. Без решетки оно было таким большим, что мы удивились его величию…

Первым полез я. Три метра подъема мне показались вечностью. Сильно болели раны, не хватало воздуха и кружилась голова. Выбравшись на волю, я распластался на земле и долго не мог отдышаться.

Вскоре появился Иван и произнес:

— Ура-а, свобода!

— Свобода? — Усомнился я. — До свободы, Ваня, еще очень далеко.

Он меня не слушал и продолжал:

— Ты посмотри какое небо!

— Небо как небо.

— Ты, Валера, скучный человек. Посмотри, какое оно большое! — Восхищался Иван. — Послушай, оно же еще и звенит!

— Это у тебя в голове звенит, от голода. — Равнодушно ответил я.

Где-то далеко взлетела сигнальная ракета и застрочил пулемет.

Потом все стихло и на аул опустилась тишина.

— Ну, что пошли, Ваня, — предложил я, а он спросил:

— Куда?

— Вниз по тропинке и пойдем.

Мы шли между разрушенных строений аула и спотыкались о камни и рытвины, оставленные после бомбардировки. Всюду попадались разбросанные вещи, останки убитых животных и тела боевиков.

— Хорошо вертушки поработали, ты не находишь, Валера?

— А чего они своих не похоронили? — Продолжал разговор Иван.

— Видать это не свои — наемники. Да и некогда им было…

Мы продолжили свой путь, а тишина выдавала новые звуки. Где-то прокричала ночная птица, а в одном из домов, замяукала кошка.

Вдруг у разваленного дома нас окликнул голос.

Мы переглянулись, а кто-то чуть слышно позвал:

— Пацаны!

— Это кто? — Испуганно прошептал Иван.

— Пошли, посмотрим, — предложил я.

Мы вошли в дом и осмотрелись.

Рядом никого не было, а на разбитой кровати лежал черный кот.

Мы вернулись на тропинку, и Ваня произнес:

— Смотри на заборе!..

Я подошел ближе и увидел голову Дмитрия, надетую на острый столбик штакетника. Глаза на ней были выколоты, а на щеках застыли ручейки крови.

— Вот, гады! — Выругался я, снимая голову с забора.

— Его надо похоронить.

— А, где тело искать? — Спросил Иван.

— Где ты его сейчас найдешь? Похороним, что есть.

Иван снял с себя рубашку и, завернув голову, пошел по тропинке.

— Ты куда ее понес? — Спросил я, а он ответил:

— За аулом закопаем — не оставлять же ее здесь?..

Я согласился, и мы медленно пошли по дороге.

Небо на востоке уже посветлело, а мы все искали место для захоронения товарища. За деревней было много всяких канав и углублений и мы, обходя буераки, подбирали место для могилы. Вдруг Иван споткнулся и упал. Голова Дмитрия выскочила у него из рук и скатилась на дно небольшой траншеи. Поднявшись на ноги, он поспешил за ней, и я вскоре услышал его излюбленную фразу:

— Оба-на!..

Он остановился на пороге неглубокой ямы и позвал меня.

Я удивился увиденному и произнес:

— Однако, Дима, ты даешь!..

На дне траншеи лежало обезглавленное тело Дмитрия, а на груди между его рук расположилась голова. Со стороны можно было подумать, что, поймав голову, он крепко прижимали ее к себе.

— Ну вот и прекрасно! — Сказал Иван. — Теперь все на месте…

— Он даже могилу себе присмотрел, — произнес я, а Иван добавил:

— Сейчас немного подровняем и все будет в порядке.

Он стал рыть землю, а я подумал:

— Опять чудеса и опять со мной. Не поверят же!..

С первыми лучами солнца мы похоронили Дмитрия. На холмик мы поставили крест из сухих веток, а из камешков, выложили его имя.

Здесь у его могилы мы поклялись отомстить за него.

Потом Валерий рассказал, как они добрались до федералов. Как в этом им помогли местные жители, простые чеченцы, как он добирался до дома и, как вернулся в родной город.

Он заканчивал свой рассказ, а я подумал:

— Повидал парень на своем веку…

* * *

Когда взошло солнце, Валерий спросил меня:

— Ну, что устал? Я ведь предупреждал, что рассказ будет долгим.

Я возразил ему и сделал ему комплимент:

— Очень интересно, и рассказываешь ты здорово, как писатель.

— Какой из меня писатель? — Ухмыльнулся он, а я спросил:

— А, что дальше было?

— А, что дальше? — Ответил Валерий. — Вернулся домой, а там старая песня; на работу не устроиться, паспорт получить проблема и куда не плюнь одни заморочки. Вернулся к старому — вокзалы, переходы и подвалы. Но и тогда, Витя, я все еще мечтал. Мечтал о лучшей жизни, о встречи с друзьями и, что когда-нибудь напишу роман о любви.

— А любви? — Удивился я.

— Да, о любви! На ней все держится, Витя.

Я согласился, но все же спросил:

— А почему не о своей жизни?

— А, что в ней хорошего? Давай, Витя, я закончу свою историю.

Я не стал ему возражать, а он продолжил:

— Но должен признаться тебе, Витек, что наряду с этими красивыми мечтами, была и еще одна. Я мечтал отомстить за Дмитрия и за всех нас этим убийцам. Как это сделать я не знал, но оставался верен своей клятве. К тому времени умер мой дружок Ваня. Последнее время он сильно болел, а тут еще кто-то побил его в подворотне, в общем не стало Ивана. Перед смертью он напомнил мне о клятве и сказал, что не сильно обидеться, если я передумаю. Но я был верен себе и решил, что заработаю деньги и поеду в Чечню. Как и когда это получиться я даже не представлял. Но я не терял надежды и мне повезло.

Мои друзья по несчастью нашли работу за городом.

Одному из «новых русских» мы благоустраивали дачу. Работа для меня была знакомой, и я быстро вписался в коллектив шабашников. Мы корчевали старые деревья, выносили мусор, копали землю и помогали строителям. Платили нам мало, но регулярно. Кормёжка была хорошей, да, и не перерабатывались мы, если честно. Было время и отдохнуть, и в город сходить, и до девчонок сбегать.

Наш хозяин Миша — бизнесмен, а проще бандит, не обижал нас.

Бывало, когда выпьет и водочки нальет, и деньжат подкинет, а мы за это слушали его байки о зоне и братве. К нему частенько наведывались гости с Кавказа и эти люди нам очень не нравились. Мы расходились по усадьбе кто куда, так как вели они себя очень бесцеремонно. Кавказцы частенько приставали к нам, чтобы лишний раз оскорбить или ударить одного из нас. Михаил на это смотрел сквозь пальцы и только улыбался своим гостям. Поведение этих людей напоминало мне Чечню и когда я узнал, что Шамиль — главарь этой группировки чеченец, во мне вспыхнула ненависть с былой силой. Сразу вспомнились былые обиды и унижения и страшная гибель Дмитрия. При появлении этих гостей я старался уходить подальше в сад, так как скрывать свою неприязнь к этим людям мне было очень трудно.

Но раздражали они не только нас батраков, раздражали они и огромного пса — среднеазиатскую овчарку по кличке «Карай». С появлением кавказцев, всегда спокойный и дружелюбный пес, вдруг начинал нервничать и лаять на гостей. Жена Михаила — Галина, гордая и красивая казачка, тоже была не в восторге от визитеров, она смело делала им замечания, когда те позволяли себе излишние вольности в поведении. Как правило, она уезжала из дома, когда появлялись эти непрошенные гости, обижая тем самым Шамиля своей негостеприимностью. Из-за этого у них с мужем частенько получались ссоры, но Галя была верна себе и смело отстаивала свою точку зрения.

Но вот как-то получилось так, что Миши не было дома и приехал Шамиль со своей свитой. Галя, заметив гостей выругалась и, не сказав нам ни слова, ушла в дом. Мы были в замешательстве, за воротами томились гости, а команды впустить от хозяйки не последовало.

Открыть ворота мы не решались, а кавказцы громко барабанили по забору. Возня у ворот продолжалось и после угрожающих выкриков гостей, Алексич — худощавый белорус, пошел открывать калитку. Едва он это сделал, как тут же получил оплеуху от первого вошедшего гостя. Двор наполнился кавказцами во главе с Шамилем. Они были недовольны таким приемом и поскольку во дворе кроме нас никого не было, свой гнев они обрушили на нас.

— Ты чего здесь хозяйничаешь? — Крикнула Галина с крыльца, заметив, как один из свиты Шамиля воспитывал белоруса.

— Так нет никого, — ответил ей Шамиль, улыбаясь своими золотыми зубами, — вот и приходиться воспитывать твоих недоумков. Совсем псы нюх потеряли — своих не признают…

— Свои все дома, — дерзко ответила ему хозяйка дома.

Шамилю ответ не понравился, но он, проглотив обиду спросил:

— А где Миха?

— Нет его. Уехал!

— А говоришь все дома. Нехорошо обманывать старших. — Упрекнул он Галину и, не убирая улыбки с лица, продолжил:

— А куда поехал твой муженёк?

— Сказал, что в порт.

— В порт? — Переспросил он и задумался. — В порт это хорошо!

Шамиль подозвал к себе одного из свиты и что-то ему сказал на своем языке. Кавказцы вскоре ушли, а во дворе остались двое, Шамиль и его телохранитель Махмуд.

— И, что это значит? — Спросила Галина, а Шамиль ответил:

— Это значит, что Миху будем ждать вместе — готовь стол!

— Да пошел ты, — выругалась хозяйка и шагнула к двери.

Шамиль поймал ее за руку и сказал:

— Нехорошо гостей встречаешь, женщина.

— А я тебя в гости не приглашала.

Галя освободила руку и ушла в дом.

— А ты пригласи, не пожалеешь! — Крикнул он ей вслед.

Все это время во дворе лаяла собака и это сильно раздражало гостей. Шамиль выругался и что-то сказал своему телохранителю.

Тот в свою очередь обратился к белорусу:

— Успокой собаку, а вы все — работать!

Мы переглянулись, а бригадир Коля ответил:

— А мы и так на работе…

Тут же он получил удар в челюсть и потерял сознание.

Пес рванулся на цепи и громко облаивал гостей.

— Успокой собаку, застрелю! — Крикнул гость и достал пистолет.

Алексич повис на шее у пса, прикрывая ее пасть своими ладонями. Остальные, побросав инструменты, приводили Николая в чувства, посматривая на грозного телохранителя.

Я стоял тут же, сжимая черенок лопаты в своей руке.

— А ты чего пялишься? — Рыкнул на меня телохранитель. — Тебя, что не касается? Я сказал работать!

Кавказец входил в раж. Но я не дрогнул и продолжал смотреть на него, сжимая лопату. Как же я тогда жалел, что в руке у меня не оказалось ни «Колоша», ни «Макара». Ситуация быстро накалялась и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не голос Шамиля.

Увидев Галю, он произнес:

— А вот и хозяйка! Ты куда, красивая?

Галина молча прошла в гараж и села в машину. Но автомобиль, покрутив стартером, не завелся и Шамиль пошутил:

— Это судьба! Оставайся, посидим, поговорим…

— Не о чем мне с тобой разговаривать. — Огрызнулась Галя и открыла капот автомобиля.

— А она мне нравится, — сказал Шамиль и направился к гаражу.

— Я помогу женщине, а ты, Махмуд, присмотри за этими.

Кавказец кивнул головой, а у меня закипела кровь.

— И здесь Махмуд!..

Я сделал шаг вперед, а телохранитель произнес:

— Стой где стоишь!

Он наставил на меня пистолет и предупредил:

— Даже не думай!

Я остановился, а в гараже продолжалась борьба. Галина просила о помощи, а Шамиль ругался и угрожал непокорной женщине.

— Мужики! Мужики, помогите! — Доносилось из гаража, а из рук Алексича вдруг выскочила овчарка.

Телохранитель выстрелил из пистолета и промахнувшись в собаку, попал в бедного белоруса. Собака была уже в гараже, когда я заметил, как Алексич упал замертво, с расстегнутым ошейником. С размаху я ударил Махмуда лопатой. Удар получился настолько сильным, что меня развернуло на триста шестьдесят градусов. Протерев лицо от крови, я увидел, как обезглавленное тело кавказца, дергалось на земле. Его рука продолжала беспорядочно палить из пистолета, а голова, откатившись от туловища, показала нам свои золотые зубы.

Выстрелы прекратились, а из гаража вышел Карай. Он вразвалочку подошел к Алексичу и лизнул его мертвое лицо. Покрутившись на месте, он лег у ног белоруса и тяжело вздохнул. Скрипнула дверь гаража, и мы увидели свою хозяйку. Одежда на ней была разорвана, волосы взлохмачены, а ее красивое лицо было в крови.

Сделав два шага по двору, Галина остановилась и сказала:

— Однако впечатляет!..

Все смотрели на нее, а она хладнокровно продолжила:

— Трупы надо закопать в саду. В гараже еще один…

Мы стояли, как вкопанные, не решаясь двинуться с места, а хозяйка, повысив голос, строго приказала:

— Давайте пошевеливайтесь! Скоро остальные приедут!

От этих слов все разбежались кто куда и только я оставался стоять на месте, прижимая к себе лопату.

— Эх, вы! Мужики, мужики? — Произнесла Галина и, махнув рукой, направилась к дому.

На полпути она остановилась и, посмотрев на меня, спросила:

— Ну, а, ты, чего не побежал?

Я пожал плечами и, не отпуская лопаты, промолчал.

Галина подошла ко мне и предложила:

— Тогда пошли со мной — поможешь.

Я последовал за ней, поражаясь ее самообладанию.

У порога она остановилась и, глядя на меня, улыбнулась.

— Лопату-то оставь, Макемота!

Я и вправду походил на какого-то дикаря. Полуголый, в рваной одежде и с окровавленной лопатой в руке…

Я слушал Валерия и припоминал этот случай.

Тогда он много шума наделал в городе.

Перебивая рассказчика, я спросил:

— Валера, а это случилось не в Синявской?

— Не помню я уже. — Ответил он, а я поспешил продолжил:

— Помню я этот случай. И Миху твоего я знал, и Галину. Она теперь в Ростове — бизнес леди. А эту бойню Артур тогда взял на себя, чтобы поднять свой авторитет. Правда, он тоже приложил усилия, чтобы поставить кавказцев на место, но толчком для этого послужило ваше восстание. Значит это ты там разгром устроил? Ну, ты даешь, Валерка! Извини, что перебил, просто случай больно интересный.

Валерий ухмыльнулся моему определению и повторил:

— Интересный говоришь? Ну, да. Обхохочешься…

Он еще раз ухмыльнулся и продолжил свой рассказ:

— А, дальше, я поехал к другу в Астрахань. Деньги у меня были — Галина дала, да и покойничков я обшмонал — не пропадать же добру?

— А не побрезговал? — Спросил я.

— Нет. Не до этого было, да и деньги были нужны.

— Постой! — Опять перебил я его.

— А, как же Чечня?

— А не было никакой Чечни. Не доехал я до нее.

— А говорили, что ты и на второй чеченской успел побывать.

— Говорят, Витя, что кур доят, а они яйца несут! — Пошутил он.

— Ну, а все-таки?..

— Ну, а если все-таки, — передразнил он меня, — тогда слушай.

Он поменял позу и как-то поменялся в лице.

Улыбнувшись земной улыбкой, он продолжил свой рассказ.

— У Сереги я побыл совсем немного. Не такой я представлял нашу встречу. Ну, да ладно! Подумал я, подумал и взял билет до Моздока, хотя если честно ехать в Чечню не хотелось. В вагоне подсел ко мне батюшка, молодой, а уже в сане священника. Ехал он на Кавказ храм восстанавливать. Разговорились мы с ним и я узнал, что священник этот в прошлом офицер спецназа, и тоже побывал на войне. Ну, я ему и рассказал всю свою жизнь, как на духу. В общем исповедовался.

Выслушал он меня и сказал:

— Человек ты непростой, можно сказать — счастливый.

Помниться я еще ухмыльнулся тогда, а он пояснил:

— Не каждому являются Ангелы, как тебе.

— А теперь скажи мне, Валерий, куда ты едешь? — Спрашивал он. — На войну? Опять убивать? Ты скажешь клятва и все такое? Так ты же отомстил за друга, и казнил бандита. Так, что тебе еще надо? Вот, что я тебе скажу. Хватит смертей. Возвращайся домой и живи с миром. Грехи я тебе, конечно, отпущу, но судить тебя будет Бог…

Много он мне рассказал и о Боге, и о жизни, и о нас смертных. Послушал я его, подумал и вышел на следующей станции, не доехав до места назначения. Обратно я добирался долго, потому что все свои сбережения отдал отцу Серафиму на восстановление храма.

Вот такая история, Витя. А, как все закончилось — ты, наверное, и сам знаешь. После своего путешествия я сильно заболел. Сильно болело в груди и под лопаткой. Мужики меня перетащили на место где по теплее, там я и закончил свою жизнь. Умер я во сне. Я даже не понял, что и как! Странно было — ничего не болит и есть не хочется.

Валерий улыбнулся и спросил:

— Не притомил я тебя своими байками?

— Ты что, Валерка? — Ответил я. — У тебя не жизнь, а повесть. Ты и вправду счастливый. А вот я никогда не встречал своего Ангела.

Я посмотрел вверх и замолчал.

— Не горюй, Виктор. Прилетит твой Ангел. Обязательно прилетит! — Успокаивал меня Валерий, а я произнес:

— Скорей бы!..

Вместо эпилога

Совсем другим я представлял подъем по небесной лестнице.

Двигаться по ней было нелегко, и я ощущал каждый шаг при подъеме. После тысячи я сбился и перестал считать ступени. Рядом со мной было много таких, как я и мы шли молча, размышляя о своем. Поднимаясь по лестнице, наши ряды редели. Кто-то, натыкаясь на невидимую преграду, останавливался и ожидал своей участи. Остальные продолжали идти дальше, минуя небольшие площадки по пути следования. Рядом с нами пролетали небольшие облака похожие на воздушные шары и каждый из нас знал, что чистые детские души идут вне очереди. Лестнице не было конца, но мы без устали поднимались все выше и выше, становясь с каждым шагом ближе к Богу. Я заметил, что лестница по мере продвижения сужалась, а площадки на пролетах становились шире и больше. На одной из них я увидел красный куст.

Он поманил меня своей листвой, и я приблизился к нему.

Ожидая развязки, я замер, а чей-то голос сказал:

— Вот и пришли, Виктор! Еще немного. Все!..

Часть вторая

По ту сторону жизни

«Если бы люди видели, кто нас

окружает, они бы сошли с ума».

Св. Иоанн Кронштадтский.

Пролог

Я стоял на площадке небесной лестницы и не знал, как поступить дальше. Где-то далеко звучала музыка, и ее трубные звуки напоминали мне игру органа. Потом вдруг площадка оторвалась от основания и поплыла по небу. Лестница исчезла и превратилась в длинное облако, а я оказался один на небольшом островке посередине Вселенной. Мне стало немного жутко, когда я заметил, что звезд на небе не было, не видно было и земли. Меня окружала холодная темнота и только красный куст светился, издавая неземной аромат.

Невольно я приблизился к нему, а он, раскачивая ветвями, приветствовал меня своей необычной листвой. При касании друг о друга, они не только издавали звуки, но и освещали растение. Куст был в ореоле света. Его листья горели красным светом, а искры от них разлетались по сторонам, образовывая серебристую ауру.

Куст стал на много больше, чем казался вначале. Высокий и раскидистый, он раскачивал ветвями и манил меня к себе. Я коснулся его листвы и почувствовал тепло. Оно исходило от куда-то из глубины. Там за ветвями что-то светилось, издавая звуки музыки. Раздвинув ветки, я шагнул вперед. Листва зазвенела колокольчиками и забросала меня серебристым туманом. Рядом, в метре от меня, ярким пламенем горел удивительный шар. Он не обжигал листву и грел маленьким солнцем. Я сделав шаг навстречу, вошел в светящееся пространство…

* * *

Я шел по широкому и светлому проходу, похожему на туннель. Он был украшен арками, колоннами и большими круглыми окнами. Под ногами стелился легкий туман, а стены и потолок блестели маленькими кристаллами, будто инеем. Было свежо и даже прохладно.

Я заметил, что за окнами было темно и подумал:

— Ночь…

— Какая ночь? — Ухмыльнулся я, минуя очередную арку.

Рассматривая необычное помещение, я не спеша продвигался вперед. Все здесь было красиво и удивительно. Стены были украшены замысловатыми узорами, в которых я находил силуэты людей, животных и птиц. Высокие и сильные колонны походили на стволы деревьев, но они были белыми, как и все кругом. Впереди перед очередной аркой я заметил большое зеркало, которое держалось на прозрачной опоре. Подойдя к нему, я увидел свое отражение и удивился, так как за все мое пребывание в этом мире, со мной ничего подобного не случалось. И там на земле, я тоже не смог заметить его ни в одном предмете, что было способно отобразить мой образ. Его просто не было…

Здесь, в этом полупрозрачном зеркале я увидел, что был таким же, как и на земле в прошлой жизни. Ну может быть немного бледней и немного моложе. Удивляла странная одежда, в которую я был облечен. Длинная светлая рубашка, похожая на рясу, свисала до самых пят. Обуви на ногах не было, я был босым. Я удивился увиденному, так как совсем недавно, поднимаясь по лестнице, видел на себе туфли.

— Значит так надо. — Подумал я и продолжил свой путь.

Скоро я заметил, что за окнами посветлело и туман под ногами стал таять. Туннель расширился, а пространство между арок превратилось в большие залы. Окна заметно увеличились и поменяли форму. Вытянувшись эллипсом, они теперь больше напоминали аркаду. Потолок же стал значительно выше и прозрачней.

Минуя очередную арку, я попал в большой зал, наполненный солнечным светом. С каждым моим шагом он преображался. Вместо холодных колонн появились стволы экзотических деревьев, а большие белые арки заросли виноградом и расцвели красными цветами. Все кругом благоухало, все наполнилось цветом и ароматом. Под ногами у меня зеленела трава, и она была влажной после росы.

Перейдя ручей по небольшому мостику, я увидел дверь.

Она была в ореоле яркого света. И поскольку стены отсутствовали, казалось, что она висела в воздухе. Золотая, она была отделана драгоценными камнями и светилось в разноцветье. Я направился к ней, но скоро заметил, что не приблизился к ней ни на метр. Она будто удалялась от меня с каждым сделанным шагом. Повторив попытку, я ухмыльнулся и присел на лавочку, чтобы осмотреться.

Великолепный сад окружал меня красивыми деревьями и цветами. Аллеи делили его на зеленые части, на которых из-под земли били фонтаны, образовывая голубые озера и ручьи. Необыкновенное пение птиц заставило меня взглянуть вверх и там, за кронами деревьев, я увидел большое и голубое небо.

Я встал с лавки, чтобы продолжить свой путь, но сзади меня кто-то окликнул, и я оглянулся. Это была большая синяя птица похожая на сизаря. Она сидела на ветке дерева, издавая непонятные звуки. Перелетев на соседний клен, она позвала меня за собой. Вскоре она привела меня к большому и раскидистому кусту с красными листьями.

— Тот же куст! — Мелькнуло у меня в голове.

Птица скрылась в его листве, а я обошел его кругом.

За ним, на могучем дубе я увидел зеркало. Оно поблескивало на солнце, и я подошел к нему. В нем отразилась разноцветная масса, напоминающая форму человека. Это была моя душа.

Она бурлила в прозрачной оболочке и, перемешивая цвета между собой, выдавала самые необычные оттенки. Вздыхая, я покачивал головой, находя в ней холодные и тяжелые цвета.

Я заметил, что она не сильно отличалась от душ людей, проживающих на земле и я, находя в ней черный осадок, произнес:

— Вот уж во истину говорят: «Не судите, да не судимы будите».

Я громко вздохнул, а за спиной спросили:

— Что не нравиться?

Я оглянулся и увидел старца, которого встречал на земле.

Он предложил мне присесть на лавочку и произнес:

— Вижу, что не нравиться…

Мы долго сидели молча.

Я не решался спросить, а старец изредка посматривал на меня.

Наконец он сказал:

— Вот мы и встретились с тобой и у тебя тот же вопрос…

Он читал мои мысли, и я этому не удивился.

— Девятый раз ты спрашиваешь одно и тоже, и девятый раз я тебе отвечаю — дальше будет жизнь!

— Девятый раз? — Переспросил я и приподнялся с лавки.

— Ты прожил девять земных жизней, — ответил старец и приподнявшись с лавочки, продолжил, — а к Богу приблизился не на много.

Я опустил голову, а он положил мне на плечо свою руку и сказал:

— Ты на правильном пути, Виктор, потому что идешь к Богу, и это самое главное в любой жизни, какой бы она не была по счету.

Он по-отцовски похлопал меня по плечу и продолжил:

— Пойдем, я хочу показать тебе жизнь…

Мы пошли по аллее, и я спросил:

— Ты мой Ангел хранитель?

Старец остановился и повернувшись ко мне, ответил:

— Твой Ангел свою миссию выполнил и сейчас у престола Господнего. А я слуга Божий — Даниил, прадед твоих прадедов.

— Так, ты мой?..

— Да! — Ответил Даниил. — Мы с тобой одного семени. Люди на земле составляют свои родословные древа, размещая на его ветвях своих родственников, но часто забывают, что у дерева есть корни…

Выслушав старца, я спросил:

— Отец Даниил, и все же, что ожидает меня дальше?

— Я Даниил — слуга Божий, а отец у нас, Виктор, один — Бог! И только Он знает, что будет дальше. А пока идем, я хочу показать тебе мир. — Ответил Даниил, приглашая меня следовать за ним.

Мы шли по аллее, которая вела к загадочной двери.

Расстояние быстро сокращалось, и я поспешил спросить:

— Это Царские Врата?

Даниил остановился и улыбнулся своими седыми усами.

— Нет! — Ответил старец. — Царские Врата — вход, а это выход.

— Куда выход? — Поспешил я спросить.

— Пойдем, ты все увидишь, — сказал он, увлекая меня за собой.

Мы подходили к золотым вратам, и я услышал, как застучало мое сердце, которого не было. Застучало сильно и тревожно, и я вдруг почувствовал себя человеком, маленьким и беспомощным.

Конец ознакомительного фрагмента.