Хроники ларгов: некромант

Александр Викторович Крылов, 2012

Книга вторая. Задолго до того как на Этриус прилетели ларги, а генерал Ларгиндии Александр Рид уничтожил гильдию воров, банду грабителей и разбил орду орков, на Этриусе родился Кузолла, сын бога Сатира, который долгие годы устанавливал свои жестокие порядки на крошечной планете. Однако и его Александр смог победить, что поначалу казалось невозможным! Но разве бог смерти Анубис позволит так легко ларгам отделаться от Кузоллы, если он нужен был ему для того, чтобы ввергнуть мир Этриуса в хаос?

Глава 3. Просьба

Ночью, когда уже все спали, Сатир вернулся к могучему дубу у реки. Это было излюбленное место его сына, и здесь он очень отчетливо ощущал эмоции и внутренний мир Куззолы. Ему не терпелось, наконец-таки заслужить доверие и любовь своего сына. Сатир гадал, как найти нужные слова, как подобрать ключик к сердцу того, кто уже не нуждался в советах и помощи. Куззола уже вырос и ни с кем не считался. Он избегал отца и грубил матери. Хулиганил и всячески старался навредить жителям города. Вождь Каэджадар позволял ему подобные вольности только из страха разгневать Сатира. Сына бога не привлекали к работе и не призывали к порядку. Ровесники Куззолы уже состояли в эльбийской армии и создавали семьи, но только не он. Все жители Зеленого города переживали за Габриэль и ее здоровье. Сатир был вне себя от беспомощности.

Появление Анубиса несколько развеяло его тоску, и он встретил гостя приветливо. Боги продолжительно делились своими переживаниями и радостями, коих у обоих хватало. Разговор приобрел настороженный характер, когда Анубис перешел к кульминационному моменту своего визита к Сатиру.

— Во всяком случае, у тебя есть семья, мой дорогой друг, — заявил он неожиданно, — Как бы хотелось мне тоже любить кого-нибудь, но весь контингент моего окружения не соответствует желаемому. Убийцы, преступники и душевнобольные.

— А как же люди, которые честно прожили свою жизнь? — не согласился Сатир, — Разве таких нет? Насколько мне известно, в загробном мире нет возрастов, и все кто попадают к вам, обретают то состояние, которое им ближе по духу.

— Да, это так, но прожившие счастливую жизнь, не желают жить другую. Они ценят ее и так же продолжают любить тех, кого любили при жизни. А те, кто были несчастны, уходят в свои страдания и страшатся новой боли. Поверь мне, там, где боль и уныние, нет жизни.

— Так выбери себе любимую из живых смертных, — усмехнулся бог плодородия, — А, возможно, это будет и богиня. Времени сделать выбор у нас с тобой предостаточно.

— Все верно, мне приглянулась одна смертная и я влюблен, — перебил его Анубис.

— Так в чем же дело? — смутился Сатир и пристально посмотрел на бога смерти, — Кто она? Неужели она отвергла тебя?

— Сложно признаться, мой дорогой друг, — замешкался Анубис и блеск горящих огнем глаз стал тусклым, — но мне не суждено быть с ней.

— Ты говоришь, как смертный! Кто она? — вспылил Сатир. Ему не терпелось узнать кто же так сильно запал в сердце бога смерти, что он не решается ему признаться.

— Луна, — прошептал Анубис и опустил глаза, — Эта кроха так приглянулась мне, что я постоянно думаю о ней. Маленькая непоседа! Как бы мне хотелось нянчить ее, учить всему, оберегать.

Сатир не сдержался и захохотал так громко, что зашелестели деревья и встревожились птицы. Грай и чириканье разразились в листве.

— Что я могу поделать, мой дорогой друг, — пояснил Анубис, хотя эта насмешка рассердила его, — Сердцу не прикажешь, ведь так? Мы боги, но тоже хотим быть любимы. Я не нуждаюсь в поцелуях и нежных словах, но хочу заботиться и помогать. Какая женщина полюбит мой облик? Захочет ли она быть со мной, зная, что я сужу, наказываю и пытаю ее соплеменников?

— Прости, я не подумал об этом, — с пониманием произнес Сатир, — Ты хочешь воспитать ее по-своему, в мире привычном для тебя, вырастить себе преемницу и помощницу. Конечно, она будет любить больше родителей, даже если ты будешь ее баловать и опекать. Она будет бояться тебя, ощущая на коже мороз при появлении судьи подземного мира, если только она не вырастет там, в подземельях.

— Это очень больно. Я вынужден страдать, зная, что никогда не смогу быть любим и дарить это чувство, — Глаза Анубиса совсем потухли и были черны, как ночь, — Что мне делать? Ты же не отдашь мне малышку?

— Нет, это не возможно. Нельзя вырывать ее из рук любящих родителей, как бы сильно нам не хотелось этого. Мы можем только смотреть, как она взрослеет, и радоваться ее счастью. Как жаль, что мой сын стал злым, возненавидел меня, и Габриэль тоже потеряла всякую надежду на то, что он когда-нибудь образумится. Надеюсь, Луна никогда не познает подобного горя.

— Как знать, мой дорогой друг, — сомнительно изрек Анубис, — Быть может, ей будет лучше со мной. Ведь не ровен час орки ворвутся в город эльбов и поубивают всех жителей. В моем мире тихо и спокойно, ей бы понравилось.

— Не говори так, — Сатира разволновали слова бога смерти, — Я не допущу, чтобы на Этриусе вспыхнула война.

— Не сердись, но орки опасны и все меньше боятся твоего гнева. Тебе следовало бы их наказать, — лукаво посмотрел на бога плодородия Анубис, — Я так же переживаю за твои отношения с сыном, но с орками будет еще труднее найти понимание. Если не хочешь сам проучить варваров, я могу помочь тебе.

— Орки не варвары, я верю, что они сами поймут, что эльбы им не враги. Нет нужды давить на них, — ответил ему Сатир, — Мой сын Куззола теперь не желает даже видеть меня, но я так же не теряю надежду, что когда-нибудь он изменится. Трудно воспитать ребенка, когда он ненавидит тебя. Еще труднее найти понимание с сыном, когда он уже взрослый. Я ценю твою помощь и стремление помочь мне. Что касается Луны, то девочке лучше остаться с Лиэлем и Джунной. Ни она, ни родители не заслужили страданий. Семью разрывать нельзя.

— Ты прав, мой дорогой друг, как всегда прав, — вздохнул Анубис, — Думаю, мне стоит побыть одному и подумать. Не сердись на меня, Сатир. У тебя и без меня хватает забот, а я еще беспокою тебя своими переживаниями. Забудь этот разговор. Желаю тебе поскорее подружиться с сыном. До скорой встречи.

— Спасибо. Увидимся.

Анубис исчез, а Сатир все стоял на том же месте и размышлял о жизни, пока не рассвело.