Плозия

Александр Геннадьевич Рындин, 2016

Сон сливается с реальностью, когда исчезают воспоминания. Все возможно, и ни в чем нельзя быть уверенным. Ты просыпаешься в незнакомом месте, теперь это твоя жизнь. Выхода нет, идти некуда, единственный движущий импульс – докопаться до истины. Но что она из себя представляет и удастся ли её найти?

Глава 2.

В одну из моих вдохновенных творческих бессонных ночей у меня случается срыв. Наверное, тогда я впервые ясным взглядом перечитываю свои записи и понимаю, что ничего не понимаю, и даже хуже — ничего не знаю и не помню. Одновременно я осознаю, что прошло полтора месяца с момента разговора с главврачом. И еще один шок поражает меня: чувство времени будто вернулось.

Воспоминание «…три года… на раннем этапе вашего лечения…». Откровение: записи — белиберда, абсолютная бессмыслица. Крик, срыв, стул, летящий в стену, стол, врезающийся в двойной стеклопакет окна, отлетающий от него и разлетающийся на куски. Кровать, о, кровать перевернутая, кровать сломанная, кровать развороченная. Выбитая дверь, санитары, укол, отключка.

Утро, солнце, темный силуэт, я открываю глаза. Передо мной стоит она. Она говорит:

— Проснись.

Я просыпаюсь привязанным к своей койке. Нет, койка не моя, я, очевидно, в каком-то подобии карцера. Дверь со скрипом открывается. Входит главврач.

— Как мы себя сегодня чувствуем? — спрашивает он, глядя при этом прямо на меня.

— А сами как думаете? — отвечаю я и буквально чувствую всю скованность своего положения в прямом и переносном смыслах.

— Я тут прочел ваши записи. Как оказалось, все куда хуже, чем мы предполагали, но вы, может быть, и сами догадываетесь. — доктор произносит это выжидающим тоном.

— О чем это вы? — сдавленно говорю я.

— У вас кризис самоопределения. Проще говоря, вы не знаете, кто вы, как и когда сюда попали. Обрывки истины есть, но вы очень запутались — ваши фантазии настолько слились с вашим восприятием действительности, что почти невозможно определить, где они начинаются и где заканчиваются. А еще у вас, похоже, совсем плохо с чувством времени.

— Да уж, тяжко. — отвечаю я.

— И правда… — говорит доктор.

— Что же теперь? — интересуюсь я.

— Теперь, когда у нас есть полная картина, можно попробовать подступиться к корню вашего душевного недуга.

— Как все расплывчато, — отмечаю я, — скажите, а что насчет той обещанной встречи?

— Встречи? — как будто не сразу сообразив, о чем речь, главврач какое-то время молчит, прикидывая что-то в памяти. — Ах да, встреча… Почему бы нам не вернуться к этому чуть позже, когда вы немного придете в себя?

Кровь закипает в жилах и пульсирует в венах, кулаки сжимаются, накатывает волна ярости, однако я ничего не говорю, а лишь продолжаю смотреть на доктора. Тот замечает, видимо, некоторую враждебность в моем взгляде, потому что говорит:

— Думаю, вам следует побыть одному и успокоиться. Я дам лекарство…

— Постойте. — говорю я. — Меня кое-что мучает уже давно, я не могу нормально спать, вижу одни кошмары, я словно заперт… снаружи, если вы понимаете… Вы как-нибудь к этому причастны?

— Что вы хотите сказать?

— Я имею в виду, это вы сделали?

— Нарушили ваш сон? Это смешно, сон крайне важен, неужели вы решили, будто мы подвергаем своих пациентов таким мукам?

— Но ведь до этого…

— Что до этого? Хотите сказать, вы что-то помните? — осведомляется доктор, и мне хочется его задушить.

— Нет, но мне говорили, что я был…, как бы это сказать, кататоником… — неуверенно произношу я, сердце бьется, все тело сковано ремнями, белые стены мозолят глаза, в углу на потолке сидит муха, как будто выжидая чего-то.

— Кто вам это сказал? Другой пациент?

Я молчу, и главврач вскоре продолжает:

— Не стоит слепо верить всему, что говорят, тем более, когда не помнишь, что с тобой было. Однако, справедливости ради, ваше состояние можно было спутать с кататонией, но я бы, скорее, назвал это глубокой клинической депрессией.

— Ну… и вот я здесь, разговариваю с вами, мне уже лучше или что? — спрашиваю я.

— А как вы сами чувствуете?

— Что именно вы хотите услышать? — недоумеваю я.

— Вы чувствуете себя лучше?

— Я не знаю, что значит «лучше».

Главврач молчит, пока буря мыслей прокручивается у меня в голове. Я понимаю, что по-настоящему не знаю ничего ни о себе, ни о той действительности, в которой пребываю в данный момент. Желтый дом сейчас мне самое место, ведь я совершенно не представляю, как выглядит мир на сегодняшний день. В какой я стране, кто мои близкие, есть ли они у меня вообще.

— О чем вы задумались? — спрашивает доктор.

— Встречи не будет?

— Боюсь, что нет, — говорит доктор.

— А кто я на самом деле?

— Это вам предстоит узнать самому.

Все мои мышцы напрягаются, вены вздулись, ноздри словно распухли, глаза на выкате — ярость переполняет все мое естество. Главврач ясно видит это, и мне кажется, что он улыбается. Входят санитары, делают мне укол, я отключаюсь. Никаких снов.