Гатчинский бес

Александр Григорьевич Домовец, 2019

Уютная мирная Гатчина, где расположен «русский Версаль» – резиденция императора Александра Третьего, потрясена чередой сумасшествий и загадочных убийств. Ужасные происшествия таят в себе неясную угрозу для императора. Но какую? И кто творит гатчинскую жуть? Это по поручению обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева должен выяснить отставной гусарский поручик Сергей Белозеров. Но по мере расследования ему начинает казаться, что нелюдских рук это дело…

Глава четвертая

Ефрейтор Мордвинов прослужил уже пятнадцать лет и заслуженно считался образцовым солдатом. Ротный командир всегда ставил его в пример всем прочим: надежен, крепок, исполнителен, с оружием на «ты». Сводногвардейская рота, в которой нес службу Мордвинов, охраняла Гатчинский дворец вместе с кирасирами, кавалеристами и полицейскими, и государь, делая смотр войскам, не раз поощрительно хлопал по плечу ефрейтора, который статью и ростом не уступал ему самому.

Месяц назад Мордвинов сошел с ума.

Однажды ночью он вдруг вскочил с кровати и в одном белье принялся бегать по казарме. При этом он вопил что-то невнятное и крушил все, что попадалось под руку. Дежурному, хотевшему его урезонить, одним ударом свернул скулу. Озверело отбивался от сослуживцев, которые сообразили, что дело плохо, и начали вязать буйного. А когда наконец одолели, все рвался из рук, истошно крича со слезами одно-единственное слово: «Государь, государь!..» Потом сомлел. В госпиталь увезли в бессознательном состоянии, по сей день там и пребывает.

В полку с горьким недоумением пытались понять, отчего Мордвинов рехнулся. Ясно, что для этого требовались весьма серьезные причины, но что именно произошло? Может, горе какое внезапное? Да нет, не было никакого горя. Ефрейтор отличался спокойным нравом и рассудительностью и вообще всегда пребывал в ровном настроении. Может, письмо из родных мест пришло с дурными вестями? Но не получал он за последнее время никаких писем. Может, кто-то притеснял по службе и довел до психического расстройства? Ну, это вообще курам на смех. Кто же старослужащего, да еще образцово-показательного, будет притеснять? И уж вовсе непонятно, почему Мордвинов в безумии все звал государя… В общем, домашнее расследование зашло в тупик.

— А с докторами разговаривали? — спросил Сергей, с интересом слушавший Болотина. — Они как-то помешательство Мордвинова объясняют?

— Руками разводят, — неприязненно сказал Болотин, отрезая кусок свиной котлеты. — Мол, выраженных причин нет, а вообще-то человеческая психика по сей день темный лес, и случиться с человеком может всякое… Коновалы. Этак-то и я могу объяснить…

— Ясно, — задумчиво сказал Сергей, хотя ясности не было ни на грош. — Ну а с Семенцовым что?

— С Семенцовым, пожалуй, что и похлеще… Тут уж я сам свидетелем оказался. Случилось через неделю после Мордвинова, как раз было мое дежурство по дворцу. Вдруг прибегает разводящий и зовет в караульное помещение: мол, рядовому Семенцову плохо… Спускаюсь вниз, вижу: сидит парень на скамье, винтовку отставил, голову руками обхватил. Что с тобой, братец, спрашиваю. Тот поднял голову, взглянул, и стало мне не по себе. Глаза пустые, мутью затянутые. Молчит и дышит так тяжело, словно версту в полной выкладке пробежал… Кладу ему руку на плечо. Сейчас доктора позовем, говорю. А он вдруг вскакивает и кидается на меня. Рычит, как дикарь, изо рта пена. Чуть не задушил, мерзавец, втроем оттаскивали… Опять же в госпиталь.

Тут уж генерал совсем забеспокоился и велел провести расследование. Шутка ли: второй случай за считанные дни… Может, в роду какие-то болезни были? Непохоже. Взводный клянется, что парень всегда был здоров как бык. Про него говорили, добродушный, мол, и покладистый, а тут взял, да и озверел. Опять-таки, буквально за три или четыре дня до припадка Семенцов со своим взводом проходил медицинский осмотр в местном госпитале. Мордвинов, кстати, тоже. У нас с этим строго, дворец охраняют отборные части, так что раз в полгода на комиссию шагом марш. Заметьте, никаких отклонений у обоих доктора не выявили. И вдруг — на тебе… В общем, плохо. Два случая за короткое время — это уже почти эпидемия. А как, не дай бог, случится третий? Четвертый, пятый?

— Ну уж эпидемия… — пробормотал Сергей. — Что краски-то сгущать, Иван Николаевич?

Болотин отставил тарелку и с тоской посмотрел на Белозерова.

— Вам легко говорить, — негромко произнес он. — А вы поставьте себя на место Черевина. Мордвинов с Семенцовым не просто солдаты. Они приставлены охранять августейшую особу. Они с оружием либо при персоне самодержца, либо поблизости. Страшно подумать, что будет, если рядом с императором окажется вооруженный безумец. Тут, батенька, и народовольцев не надо… Поверите ли, службу теперь несем, как на иголках.

Махнув рукой, он залпом выпил рюмку коньяку. Белозеров машинально последовал его примеру.

Простившись с Болотиным и покинув трактир, Сергей неторопливо побрел домой. Желудок переваривал сытный обед, а сознание — тревожный рассказ подполковника. Только теперь бывший гусар по-настоящему осознал меру испуга, охватившего Победоносцева с дядей.

Умопомешательство лиц, защищающих самодержца, — происшествие столь же экстраординарное, сколь и опасное. Тут обсуждать нечего, все и так ясно. Неясно другое: он-то, Сергей, что может сделать? Чем помочь?

Идея послать в Гатчину толкового человека со стороны принадлежала Победоносцеву. Найти подходящую персону он поручил своей правой руке Ладейникову. Тут очень кстати Кирилл Иванович получил письмо от Варвары с описанием братниных перипетий, и таким-то образом судьба Сергея определилась, — по крайней мере, на ближайшее время.

Откровенно говоря, дядя сформулировал задачу Белозерову не очень-то отчетливо. Весьма приблизительно представлял ее и Победоносцев. Тот просто отказывался верить, что двойное сумасшествие в охранном полку, — дело случая. По его мысли, в Гатчине появилось нечто такое, что вызывает у людей безумие, причем среди людей, призванных с оружием в руках беречь императора. Некое обстоятельство… «Вот пусть наш человек хоть всю Гатчину перевернет, а злое обстоятельство сыщет, — втолковывал обер-прокурор дяде. — Сатанинских лап или человеческих рук это обстоятельство, мне все равно. Лишь бы сыскать. Иначе не будет России покоя ни днем ни ночью…»

Тут самое время спросить: а почему, собственно, Константин Петрович, так близко к сердцу принял проблему, которая, очевидно, была либо медицинской, либо криминальной? Вроде бы Синод занимается совсем другими темами… Но такое рассуждение было бы справедливо лишь на непосвященный взгляд.

Как государственный деятель, обер-прокурор ужасался при одной мысли о новом цареубийстве и его последствиях для России. Как приближенный к Александру человек и даже в некотором роде его воспитатель, Константин Петрович питал к императору отеческую привязанность и не жалел сил, чтобы обеспечить безопасность венценосного воспитанника. Степень же влияния Победоносцева на помазанника Божьего была столь велика, что с высочайшего согласия обер-прокурор смело вторгался в сферы, формально с деятельностью Синода никак не связанные. И потому обережение императорской фамилии от всяческих угроз и покушений как первостепенная государственная задача мало-помалу стало прерогативой Константина Петровича. Точнее, он добровольно взвалил на себя этот крест и нес его, вникая в мельчайшие детали гатчинского бытия.

«Это я понимаю, — сказал Сергей дяде. — Но вот почему не привлечь к дознанию полицию, жандармов? Люди опытные, разберутся что к чему…» — «Разберутся, как же, — ядовито сказал дядя. — Много они помогли, когда императора взорвали, царствие небесное? Опять же, Баранов этот…» — «А что Баранов?» Выяснилось, что петербургский обер-полицмейстер Баранов, так рьяно боровшийся с остатками «Народной воли», борьбу эту вел исключительно на бумаге да на словах, в чем и был уличен. Понятно, что позорная отставка полицмейстера доверия к полиции не прибавила. А если учесть, что Константин Петрович не раз публично выражал скепсис в отношении деятельности Министерства внутренних дел и корпуса жандармов, и главы сих почтенных ведомств не могли ему этого простить… Словом, рассчитывать на сотрудничество не приходилось вообще и на помощь в гатчинской поездке Сергея в частности.

Впрочем, там было на кого опереться и без полиции. Победоносцев поддерживал тесные отношения с дворцовым комендантом генералом Черевиным и его помощником подполковником Болотиным. Именно Черевин поднял тревогу после необъяснимого случая с Мордвиновым. После происшествия с Семенцовым тревога усилилась почти до уровня паники. Секретной депешей обер-прокурор обязал генерала оказывать Белозерову любое содействие, которое потребуется для выполнения миссии. Оставалось понять, как эту миссию выполнить.

Дядины инструкции носили сверхобщий характер. «Будь самим собой, — внушал он Сергею. — Ты отставной поручик, увлекающийся рисованием и приехавший в красивый город на этюды. Тут ничего придумывать не надо. Вот и рисуй! Ходи по Гатчине с мольбертом, побольше общайся с людьми, разговаривай о жизни, о местных событиях… Авось какие-то интересные сведения проскользнут и что-то пригодится для разбирательства, для понимания ситуации… В общем, в свободном полете». Сергей тут же заметил, что, судя по его военному опыту, стрелять в белый свет, как в копеечку, — дело неблагодарное, почти наверняка промажешь. И в поисках на «авось» на успех рассчитывать трудно.

Дядя вздохнул: «Ты поучи меня, поучи… А то я без тебя не знаю, что искать придется иголку в стоге сена. Только прав Константин Петрович: из ничего ничего и не бывает. Что-то там есть, в Гатчине, что-то непонятное…» — «Бациллы безумия, что ли, появились?» — «Чушь. Тогда бы в городе началась эпидемия. Да и нет в природе таких бацилл, уточняли». — «Тогда что?» — «Вот ты и выяснишь, — почти ласково сказал дядя. — И еще… Если на двух этих случаях дело закончится, ну и ладно. Перекрестились да забыли. Но если в ближайшее время появятся новые случаи… Словом, смотри в оба, держи уши открытыми, крути головой во все стороны. Ты разведчик. И думай, думай. Скорее всего, причина настолько необычная, что простому воображению недоступна. А у тебя ум живой, творческий, художник как-никак…»

— Сударь, купите газету! Свежий номер, сейчас только из типографии!

Задумавшись, Белозеров не заметил, как к нему подбежал мальчишка с холщовой сумкой через плечо, битком набитой газетами. То был сегодняшний выпуск «Гатчинской мысли». Сергей вспомнил энергичного кругленького редактора и, усмехнувшись, дал мальчонке монету. Присел на ближайшую скамейку под развесистым вязом, зашуршал бумажными, остро пахнущими типографской краской листами. Так…

Судя по содержанию, «Гатчинская мысль» была рупором местных либеральных кругов. Полицмейстера Сытина, к примеру, бичевали за недостаточный пригляд за подчиненными. Городовой Огурцов, доставляя в участок подвыпившего подмастерья Лаптева, посмел назвать того «пьяной мордой», чем оскорбил самосознание рабочего человека. Не менее смелым было письмо в редакцию присяжного поверенного Веревкина. «Не пора ли пересмотреть график вывоза бытовых отходов и чаще опорожнять городские мусорные урны?» — рубил тот сплеча, обращаясь к градоначальнику Топоркову. Журналист Попов надрывно писал про облупившийся фасад местного госпиталя, каковое облупление неблагоприятно сказывается на самочувствии больных и говорит о небрежении гатчинской власти к внешнему виду городских помещений… В общем, над газетой витал слабый, но ощутимый дух вольтерьянства.

Была и литературная рубрика. Внутренне хихикая, Сергей одолел прочувственное стихотворение, подписанное инициалами «М. Д.»:

Поникшая роза, усталая роза…

Земной твой закончился путь.

Увяла в постылых объятьях мороза,

Прощально легла мне на грудь.

В саду, побелевшем от снежной глазури,

Надолго умолк соловей.

Увядшая роза, сквозь вьюги и бури

Мне память о лете навей…

Служа в Киеве, он в альбомы барышень писал стихи поинтереснее. Да еще сопровождал быстрыми рисунками…

В рубрике «Светская жизнь» внимание привлекла заметка «Именитый гость». «Как известно, в ближайшие дни Гатчину посетит с выступлениями прославленный ясновидец месье Дюваль из Парижа, — писал автор. — Кроме демонстрации своего таланта в городском клубе месье Дюваль обещался посетить литературно-музыкальный кружок, собирающийся по вторникам и пятницам у г-жи Печенкиной. Участников кружка, равно как и посетителей клуба, ждут захватывающие сеансы ясновидения».

Ну, тут все ясно. В беспощадной борьбе с мигаловцами Девяткин вовсю использует «Гатчинскую мысль», пропагандируя свое общество. А что, хозяин — барин… К заметке было подверстано крупное рекламное объявление с портретом месье Дюваля. С газетного листа знаменитый француз пронзительно смотрел на Сергея большими глазами навыкате. Было в его взгляде что-то тревожное, потустороннее.

Белозеров со вздохом свернул номер, сунул в карман пиджака и побрел домой. Мелькнула странная мысль: пожалуй, месье Дюваль с его метафизическим талантом в гатчинских происшествиях разобрался бы. Вот бы с кем посоветоваться…