Болотные короли

Александр Данковский

Апокалипсис-лайт: окраину города накрыло неизвестно чем, в результате местные растения и животные растут с невероятной скоростью и вырастают в монстров. Аномалию быстро локализовали и теперь занимаются ее изучением. Кто занимается? Ученые – ради удовлетворения любопытства. Военные и безопасники – а вдруг из взбесившейся природы удастся получить новое оружие? Наконец, криминалитет. Герой, молодой журналист, оказывается в точке пересечения интересов этой публики – и ему приходится спасать свою жизнь и мстить за чужую смерть, взяв в руки оружие. А потом выясняется, что апокалипсис не столь уж и «лайт»…

Часть первая

Пикник с биологией и не без морали

Пролог

По моей спине кто-то прополз. Не насекомое, а тварь побольше, с лягушку размером. И такая же холодная. Может, это и есть лягушка. И хорошо, что она меня не испугалась. Значит, приняла за деталь пейзажа. Следовательно, другие, гораздо менее безобидные создания тоже могут меня не заметить.

Впрочем, заметить меня и вправду трудно. Над водой виднеется лишь измазанное грязью часть лица да кисть руки, сжимающая эту чертову железяку, скорее всего, уже бесполезную. Остальное покоится в мерзкой болотной жиже, вонючей и холодной. Нет, вонючей — это мягко сказано. Густая как суп жидкость источала самые разнообразные миазмы: сероводород, тина, тухлая рыба, гнилая трава, ржавчина, мазут… Природа и человек объединили свои немалые навыки по созданию тошнотворных ароматов. Но природа оказалась сильнее, поэтому воде копошилось великое множество разных тварей, которые забирались под одежду и пытались меня то ли грызть, то ли просто царапать жесткими лапками, ногочелюстями, хитиновыми панцирями, а может, и просто зубами. К счастью, после второго часа неподвижного лежания в стылой — видать, ключи где-то бьют — водице кожа почти полностью утратила чувствительность.

Я уже добрался было до берега бывшего озера, а теперь просто гигантской лужи, и едва не встал на ноги, когда услышал за высокой стеной ржаво-рыжего тростника весьма характерный звук. Сквозь подлесок с рычанием ломился автомобиль. Конечно, это могла быть и машина спасательной партии, но в это я почему-то не верил. Поэтому и рухнул мордой на топкий бережок, пытаясь вжаться в него, спрятать все, что можно, под мутно-коричневой водной поверхностью. Колючая трава под щекой сразу всколыхнулась, просела гнилым ковром, и пришлось до отказа вывернуть шею, чтобы дышать. Эх, лучше было бы падать лицом вверх, да чего уж теперь… Теперь надо лежать, ждать темноты и надеяться, что никто не угадает в парочке бугорков у берега человеческую голову и руку, судорожно охватившую ребристую рукоять с двумя архаичными деревянными щечками.

А ведь как хорошо начиналось…

Глава первая

Крещение неофита

— Ребята, а вы давно здесь? — поинтересовался я.

— Здесь — это где? — переспросил Вадим, не отрывая глаз от дороги. — Если в Киеве, то всю жизнь. А если в ЗПБА — то год с лишним. Я, по крайней мере. Как универ закончил, так сразу сюда.

— Да ты не дрейфь, Леша, — подал голос с заднего сидения Виктор. — Мы ж недалеко едем. Можно сказать, чуть дальше окраины. Риска почти никакого. Хотя вагон острых ощущений тебе, как новичку, я гарантирую.

Я и в самом деле нервничал. Уж не знаю, как Витя это углядел сквозь спинку сиденья. Может, угадал? Или проще — разглядел перекошенную бледную рожу в зеркале заднего вида. Все-таки это была моя первая поездка в «дикую» часть ЗПБА. Зоны повышенной биологической активности. Или просто Зоны. Впрочем, последнего слова мои спутники, как и большинство их коллег, не любили. Уж больно много значений у него — и все больше неприятные. И зона, что за колючей проволокой, где если ходишь, то все равно сидишь. И тридцатикилометровая зона отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС. И та самая, с большой буквы, описанная фантастами Стругацкими в семидесятых годах прошлого века. И ведь все эти значения легко проецировались на ЗПБА — была тут и «колючка» с охраной и режимными заморочками, и отчуждение, и непонятки всякие вполне фантастического толка. В итоге люди, которым по долгу службы приходилось здесь жить и работать (жить — вахтовым методом, работать — как получится), предпочитали пользоваться не слишком удобопроизносимой аббревиатурой. О чем меня и проинструктировали в первый же день пребывания. Мол, если не хочешь со старожилами ссориться, переходи на их сленг. Я честно пытался, одергивал себя даже мысленно. Ибо журналистская братия таки пользовалась словом «Зона» — да еще и с прописной буквы — в многочисленных опусах о здешних чудесах. Со своей точки зрения они правы — ведь нужно же подобрать синоним к корявому сокращению. Да и читателя это почти легендарное словечко зацепит больше, чем непонятные четыре литеры. А «биологичники» — как себя называли те, кто в ЗПБА работал, причем хоть биологом, хоть шофером, — считали, что название «Зона» притягивает несчастья. Равно как и слово «сталкер», придуманное теми же давно покойными, но кое-кем почитаемыми писателями.

Я, кстати, по долгу службы перед поездкой прочел этот самый «Пикник на обочине», хотя фантастику не люблю. Ну, что сказать — несколько архаичная, но сильная вещь. Впечатлила. Поэтому я и дернулся в первый раз, когда Витя с Вадиком вчера подошли после работы и предложили на пару дней «махнуть на пикник».

— А то что ты все в наших ангарах толчешься? Вторичная информация — это не то. Если хочешь действительно что-то стоящее накропать, нужны свежие впечатления, — так Вадим объяснил желание вытащить меня за пределы тщательно огороженной территории. Тоже мне, большой специалист по «кропанию».

— «Кто сдает продукт вторичный, тот питается отлично», — процитировал Виктор одного из своих любимых древних авторов. То есть, условно-древних, из середины ХХ века, но давно и прочно позабытых подавляющим большинством нынешнего не слишком читающего населения. Другое время, другие песни, как давно и справедливо сказано.

Думаю, на почве ретро-литературы Витя меня и выделил, приблизил и охотно делился сведениями о быте, нравах и фольклоре тружеников ЗПБА, а также легендами и слухами.

Поясню. Виктор Валериевич Колосов — доктор биологических наук, копающийся в необъяснимых явлениях местной флоры и фауны как представитель одного из профильных НИИ. Последние украинская держава стала срочно возрождать после того, как на ее территории обнаружилась пресловутая ЗПБА. Везет этой стране на всякую чертовщину! То голод, то Чернобыль, то наводнение… Но чертовщина биологическая, как оказалось, способна приносить не только неприятности, но и вполне живые деньги. Например, за счет продажи многочисленным американским, французским и прочим шведским ботаникам, герпетологам, ихтиологам и иным «ологам» лицензий на исследовательские работы в интересующей их части незалежной украинской территории. Но надо ж было следить, чтобы немцы не уволокли за рубеж чего не положено! Да и выглядеть в глазах иноземцев полными дикарями не хотелось. Все же мы — европейская страна… Вот срочно и принялись искать украинские чиновники толковых биологов, еще не захиревших на нищенских бюджетных окладах, не переквалифицировавшихся в торговцев и менеджеров и не подавшихся в дальнее забугорье.

Виктор оказался как раз из таких. Он закончил биофак еще в первой половине восьмидесятых, когда учили неплохо. И тогда же успел обчитаться всех этих войновичей, аксеновых, кабаковых…

Мой папаша был в те годы уже зрелым мужчиной и тоже читал всю эту полузапрещенную (а то и вовсе «подстатейную») литературу. И меня, совсем пацана еще, пытался приохотить. Кое-что я, как ни странно, запомнил — больше с его слов, чем со страниц прочитанного. И вот поди ж ты, пригодилось.

— «… тот сексуется отлично», — по памяти ответил я Виктору, совершенно не представляя, кто автор сих виршей. Помню только, что это должно было означать сатиру на существовавший тогда советский строй.

Виктор довольно распушил бороду и заявил:

— Секс если и будет, то в извращенной форме. Зоофилия, дендрофилия и даже микофилия, если совсем не повезет.

«Половые отношения с грибами», перевел я про себя. И содрогнулся. Шуточки у нынешних докторов наук…

— Да ладно вам, Виктор Валерич, человека пугать-то, — вступил Вадик. — Рядовая поездка в ЗПБА, от нашей базы километров всего десять-пятнадцать. Ну, двадцать. Там даже дорога вполне приличная сохранилась. Мы время от времени такие вылазки делаем, — повернулся он ко мне. — И для разведки, и для развлечения. Совмещаем, так сказать, приятное с полезным. Вот как раньше люди на рыбалку или на охоту ездили. Правда, спиртного с собой не берем — голова дороже.

Вадик, он же Вадим Дорожный, числился у Колосова аспирантом или младшим научным, я не запомнил. Но отношения между ними были, скорее, приятельскими, и коллеги называли их «В+В». Парочка, надо признать, подобралась колоритная. Витя — мужик за пятьдесят, низенький, морщинистый, жилистый, похожий на обезьяну. И с дремучей бородой, не рыжей, а какой-то желто-коричневой, торчащей вперед немыслимым веником, который не брал ни гребешок, ни даже специальный гель для укладки волос (коллеги женского пола как-то пробовали, говорят). Для того, чтобы казаться киношным гномом, ему не хватало коренастости. Весил он вряд ли больше шестидесяти кэгэ при росте примерно метр шестьдесят пять. А вот на роль какого-нибудь старичка-лесовичка его бы взяли.

Вадик — полная противоположность. Худой и длинный, под два метра, слегка сутулый, как обычно бывает при таком телосложении и пренебрежении к физкультуре, румяный и горбоносый, с огромными оленьими глазами «смерть прекрасной половине». Виктор мог изощренно ругаться, не выходя за пределы цензурной и даже просто приличной лексики. При мне он, например, обозвал какой-то прибор лопатой на быстрых нейтронах. Вадим интеллигентно матерился, создавая на базе табуированных корней замысловатые неологизмы. Конструктор все того же прибора удостоился у него (в отредактированном переводе) титула «орточленоцефал».

Виктор был склонен к совершенно мальчишеским поступкам — например, мог разослать от лица директора НИИ по отделам «мыло» с приказом завтра всем выйти на субботник по уборке территории, причем каждому иметь при себе грабли и метлу, подписав рукоятки «во избежание дальнейшей путаницы и утери инвентаря». И ведь покупались, приходили… Во всяком случае, так он сам рассказывал. Вадим считал такие поступки недостойными настоящего ученого и вообще строил из себя эдакого носителя серьезности и порядка. Что при его постстуденческом возрасте порой смотрелось несколько комично. При этом оба беззаветно любили если не всю биологию, то ее местные специфические проявления — ту самую повышенную активность.

Да, наверное, надо сказать пару слов о себе. Пожалуйста. Алексей Николаевич Пойлес, обозреватель ежемесячника «Світ науки», прошу, по возможности, любить и жаловать. Наш милейший главред не так давно решил, что читатель постарше стосковался по старым формам журналистского творчества вроде очерков и путевых заметок, а читатель помоложе такого вообще никогда не видел, а посему будет приятно поражен. Не знаю, насколько справедлива сия маркетинговая концепция, но ее итогом явилась моя двухнедельная командировка в ЗПБА с возможностью продления срока «в случае творческой необходимости» и с сохранением оклада жалования плюс командировочные. Я еще пытался выбить себе надбавки за риск (вроде тех, что, по слухам, платят корреспондентам в зоне боевых действий или стихийных бедствий), но не обломилось. «Тебе и так все завидуют», объяснили в бухгалтерии. Ну и ладно, честно говоря, не за длинным рублем, вернее, гривной я сюда ехал. Мне и вправду было интересно посмотреть на загадочную Зону, куда нашего брата, вообще говоря, не слишком охотно пускают. В лучшем случае, дают посмотреть издали, с территории Базы. Приехав, я понял, что не прогадал. Даже от «вторичной информации» голова шла кругом. Материала тут можно было набрать и на очерк, и на цикл репортажей. А если постараться, то и на хорошую книгу. Кому она будет нужна в наше электронное время — другой вопрос. Но, как ни странно, я убедился, что телевизионщики показывали ЗПБА удивительно однобоко и поверхностно. Гнались за картинками поярче (и в итоге у всех они получались примерно одинаковыми — дикие джунгли средней полосы, ничего особенного). И оставляли за кадром массу интересного. В общем, понятно, у них, как, впрочем, и везде, конвейерная система: пришел — увидел — отснял — в эфир. И даже фильмы, которые о ЗПБА пытались снимать, выходили, на мой взгляд, броско-скучными. Заявок в начале много, а в итоге — пустышка.

И вот мне предложили не просто пошататься по ангарам, не просто подоставать вопросами уставших ученых, техников и лаборантов, даже не побродить по закрытым для простых смертных залам местного музея — а съездить «в поле».

Честно говоря, я испугался. Причем не только за себя.

— Ребята, а я вам там обузой не стану?

Совершенно непрофессиональный вопрос. По-хорошему, журналиста, его произнесшего, должно немедленно уволить по статье «профнепригодность». Одна радость — увольнять меня сейчас некому. И другая — профпригодность определять некому. Нет в стране нормальной школы журналистики.

— Ну, как тебе сказать. До некоторой степени, конечно, да, — «обнадежил» Вадик.

— Да ладно, — по традиции возразил ему Виктор. — Мы ж не в серьезную экспедицию идем, а так, размяться. Почти как в пеший поход летом по обычному лесу. Ну да, новичок будет идти медленнее. Может, даже ноги промочит или простудится. Но и только. Ни тебе тигров, ни ядовитых змей. Ты ж не фифа, которая в такой поход пойдет в туфлях на шпильках, в мини-юбке и с маникюром. Справишься. Конечно, с оборудованием можно было бы и половчее управляться. Дык на то мы рядом будем. Подстрахуем, если что…

Оборудование — это один из многочисленных эвфемизмов, распространенных среди «биологичников». Этим научно-техническим термином они, конечно, называли любое «железо», но чаще всего — оружие. Самое разное — от дробовиков до огнеметов. Всякий, попадавший в ЗПБА на срок более недели, получал право на его ношение внутри периметра, проходил специальный инструктаж и регулярные тренировки. Меня два дня по утрам школил немногословный дядя с явно «не-просто-военным» прошлым. Звали его Владимиром Ивановичем. Не уверен, что в его свидетельстве о рождении было написано то же самое. Учил он быстренько выхватывать из кобуры здоровенный револьвер и навскидку лупить из него дробовыми зарядами по движущимся (к счастью, не слишком быстро) мишеням. В руку отдавало здорово.

— Сойдет, — был вердикт по окончании двух дней мытарств.

Зато зачет по стрельбе из длинноствола ему же я сдал на «хорошо». И ходил гордый, как петух, целый день. А потом встретил Владимира Ивановича в коридоре — и огреб по самое «не могу» за то, что шатался по участку категории D без кобуры на поясе.

Поясню. База — довольно большая и основательно огороженная территория, на которой располагались исследовательские, жилые и хозяйственные здания — была поделена на участки разной степени опасности. Литерой F обозначались почти абсолютно защищенные подземные бункера, куда сквозь всякие решетки и фильтры просочиться не мог, наверное, и микроб. А категорию D следовало понимать как «вообще-то безопасно, но мало ли что может случиться…» То есть в коридор здания, расположенного неподалеку от дикого леса, теоретически могла забежать какая-нибудь дикая тварь, в которую и надлежало палить из табельного оружия. Вот стояло б это здание ближе к центру Базы на полтысячи метров — попадало бы в категорию Е и по нему можно было бы ходить безоружным.

Я, как человек глубоко штатский, да к тому же попавший в ЗПБА временно, решил было наплевать на эти режимные требования — журналисты вообще народ легкомысленный и с трудом постигающий дисциплину. Оказалось, плевать не стоило. Крайне недовольный моей безответственностью тренер по стрельбе (думаю, он же — сотрудник охраны) пригрозил в следующий раз выгнать меня к чертовой матери с территории Базы. Мне такая перспектива не улыбалась, поэтому я решил последовать примеру «аборигенов» и всюду таскал на бедре тяжеленную дуру, время от времени цепляясь ею за мебель и набивая синяки на мягких местах. Попробуйте, между прочим, сесть в обычное компьютерное кресло, когда у вас на боку что-то вроде ковбойского кольта из фильмов про Дикий Запад. Биологичники же без видимых трудностей носили самое разное оружие — однажды ранним утром я, например, наблюдал дворника с метлой в руках и двустволкой за плечами. Научные сотрудники обычно предпочитали «фузеи» полегче, все больше пистолетного толка. К моему удивлению, самой популярной моделью был маузер C96 — тот самый, которым едва ли не поголовно были вооружены красные командиры в кожанках и басмачи в халатах и чалмах из советских фильмов о Гражданской войне, воспоследовавшей за Октябрьским переворотом. Здоровенная такая дура немецкого происхождения, с длинным стволом и подствольным магазином, формой отдаленно напоминающая немецкие же пистолет-пулеметы из кино про Вторую Мировую. Как охотно пояснил мне все тот же Виктор, при выезде «на природу», то есть за территорию Базы, требовалось достаточно мощная и в то же время компактная пушка, ибо в густом подлеске с полноценным «ружжом» можно было и не развернуться. Но давать «штатским очкарикам» современное скорострельное оружие — какие-нибудь «калашниковы», «гоблины» или, на худой конец, «стечкины» — вояки категорически не захотели. А этот монструозный пистолет оказался компромиссом, устроившим всех. С деревянной кобурой-прикладом он способен был при необходимости выполнять функции легкого карабина. По документам, это чудо конструкторской мысли столетней давности должно было шмалять метров на двести-триста. Реально, конечно, было меньше, но в лесу и стометровой дистанции хватало. Опять же, официально маузер считался оружием морально устаревшим, поэтому и получить «добро» на снабжение им научных сотрудников было проще. А ежели где за пределами зоны всплывет такой в криминальных кругах — сразу будет понятно, откуда утечка, даже если номера сбиты. Это не безликий ТТ. А откуда вообще столь диковинное оружие взяли? Тут тоже своя история, вполне способная украсить мой будущий очерк. Вроде бы, еще после Второй Мировой под Киев по репарации была вывезена линия по производству этой модели и довольно большое количество деталей и заготовок. А, может быть, и готовых изделий. Вот и нашли им теперь почти мирное применение.

По тем же причинам соотношения длины и огневой мощи были популярны всяческие обрезы и укороченные ружья с пистолетными рукоятками. Охотничьи, как правило, способные палить картечью. А еще — разнообразные мачете и им подобные тесаки. Ведь главным противником, поджидавшим биологичника в лесу, были вовсе не братья по разуму, а самые разные животные. Далеко не всегда — млекопитающие. Поди-ка застрели из пистолета змеюку толщиной в руку. А рубануть ее от души острой железкой можно (если успеешь, конечно) — чтобы потом притащить в лабораторию тушку отдельно, а украшенную желтыми пятнами башку размером с ботинок — отдельно. И попытаться в сто надцатый раз вырвать у бренных останков тайну неведомой силы, способной превратить безобидного ужика в эдакое страшилище.

Для повышения убойности местные ребята почти не таясь использовали пули дум-дум и им подобные негуманные боеприпасы как кустарного, так и вполне промышленного производства. Согласно тщательно опровергаемым слухам, вояки (и не только украинские) втихаря подкидывали сюда за долю малую всякого рода смертоносные штуки для полевых испытаний. И им, и ученым польза, Красный крест возражать не будет, так как мишенью становятся не солдаты воюющих государств, а бессловесные и порой весьма злобные твари. Ну а «зеленых» сюда не подпустят и на выстрел. Из того самого негуманного оружия.

Думаю, что любой студент-очкарик, попавший в ЗПБА, через пару месяцев по навыкам обращения с оружием даст с полсотни очков вперед среднестатистическому воину из нашей армии, так и не ставшей, вопреки обещаниям многочисленных политиков, профессиональной. Почему даст? Потому что очкарику этому приходится стрелять чаще — не в поле, так на полигоне. Причем от того, насколько хорошо он на мушку цель ловит и на крючок жмет, может зависеть его собственное здоровье — это как минимум. А солдатику-призывнику опасаться приходится не столько вооруженного супостата, сколько товарищей по казарме да идиотов в погонах, против которых штатное оружие применять низзя.

Все эти соображения я держал в голове, когда раздумывал, принимать ли предложение о поездке на пикник. То, что для Виктора с Вадимом — обычная прогулка, для меня может означать совсем нешуточное приключение. Запасную голову (или даже ногу) мне в редакции не выдадут, в случае чего. А лишиться основной шанс есть.

Но предложение все же принял. И вот мы едем по действительно неплохо сохранившейся бетонке между двумя буйно-зелеными стенами леса. Фургончик потряхивает на ухабах, и тогда по верхнему багажнику грюкает уложенный сверху груз — снаряжение для пикника. Мотор гудит ровно, успокаивающе. В этот звук время от времени врывается диссонирующий противный писк, когда Вадик включает дворники и те елозят по стеклу видавшими виды резинками. А включает он их все чаще — потому что все чаще в лобовое стекло с отвратительным чавканьем врезаются плоды, которыми плюются окрестные деревья. Они без злого умысла — просто так семена распространяют. Шипастая коробочка, очень похожая на плод конского каштана (может, в далеком — с точки зрения местной эволюции — прошлом папы-мамы этих деревьев и были знаменитыми киевскими каштанами) срывается с ветки со скоростью камня, выпущенного из рогатки. Даже летит со свистом. А когда долетает до ближайшего твердого препятствия — взрывается, как шарик для пейнтбола, разбрасывая брызги липкого сока, перемешанного с мелкими семенами. Вот этот сок Вадик и старается счистить с лобового стекла с помощью дворников, вовсе для того не предназначенных, а потому только размазывающих противно-зеленую, как сопли, слизь.

К счастью, лобовуха у нас усиленная, а боковые окна экипажа защищены частой проволочной сеткой, поэтому выбить стекло подобный снаряд не сможет. Но сами стекла не бронированные, ведь автомобиль не «спец», а просто дооборудованный. В окно же, хотя и с небольшой вероятностью, может заскочить что-то покрупнее и поопаснее «бешеного каштана». Поэтому внешне спокойный и даже расслабленный Витя баюкает на коленях помповик с пистолетной рукоятью. А на торпеде в специальном кронштейне покачивается особый баллончик. Насколько я знаю, в нем что-то среднее между клеем и строительной пеной. Если в кабину таки влезет какая-нибудь недружелюбная зверушка, мы рискуем перестрелять друг друга, используя огнестрельное оружие. А из сопла баллона при необходимости можно выпустить мощную струю стремительно густеющей на воздухе жидкости, которая и ослепит агрессора, и основательно свяжет его. Приведет, так сказать, к виду, удобному для дальнейшего умерщвления. Или транспортировки в лабораторию — если гадина попадется редкая, а то и вовсе науке неизвестная. Все-таки здешние ребята — изобретатели не хуже великого Михаила Калашникова. Мозги научные, любопытные, глаза незашоренные, руки умелые, ведь половину приборов приходится собирать самостоятельно из всякой рухляди и купленных на базаре деталей. Интересно, шведы с финнами, которые сюда приезжают за биологическими чудесами, воруют заодно технические идеи? Ведь для всяких спецслужб, борющихся с террористами, все это несмертельное оружие — просто находка.

Глава вторая

Морская свининка

Первые минут пять после того, как мы забрались в фургончик, — видать, для поддержания во мне боевого духа — Виктор травил разные местные байки, за правдивость которых я не поручусь.

«А лет шесть назад, меня еще здесь не было, была настоящая мирмикоарахномахия. То есть, — перевожу для неучей, незнакомых с языком Эсхила и Софокла — борьба муравьев с пауками. Лето выдалось жаркое, сухое и длинное — уже в конце апреля плюс двадцать два. Поэтому муравьи сменили поколений двадцать. И породили-таки бродячую форму — как в тропиках. Только бестии вымахали здоровенные, с палец. Ползет фаланга этой пакости по лесу — и все на своем пути жрет. Так пауки чего выдумали? Скооперировались и на пути колонны сооружали баррикаду из паутины. Нити такие прочные и липкие, что вся эта муравьиная колонна — а она могла и на полсотни метров тянуться — вязла, как в киселе. А пауки в засаде сидят. Как колонна увязнет — так они выскакивают и обедают. Ну, а если колонна прорвется — то обедают уже муравьи. Говорят, один химик секрет этого клея паучьего раскрыл, и теперь такие сетки будут использовать для ловли преступников. Даже вместе с автомобилями».

Вот-вот, я только подумал было про борьбу с терроризмом….

Впрочем, на последних словах Вадик начал оглушительно и басовито хохотать.

Запросто может оказаться, что про машины с преступниками — вранье ради красного словца, а вот про пауков — правда. Тут еще и не такое бывает. Только поди отдели истину от вымысла. Никто из этой парочки теперь нипочем не признается. А начать расспрашивать других старожилов — дураком себя выставлять. Я пару раз купился. Поверил в легенду о том, что домашние тараканы в ЗПБА переродились в монстров размером с табурет. Задал соответствующий вопрос кому-то из биологичников. И слушал потом издевательскую лекцию об особенностях дыхания насекомых и вообще членистоногих, из которой вынес только, что профессор Толкин наврал и гигантской паучихи по имени Шелоб существовать не могло, а самые большие насекомые в истории были похожи на стрекоз и имели размах крыльев около семидесяти сантиметров. Ну, так высота стандартного табурета — 45 см, вполне мог тараканчик и вымахать…

После второго поворота, когда дорога пошла похуже и на нее то и дело стали выползать ползучие и хватучие плети, оба биолога притихли и собрались. И до меня дошло-таки, что и для них это совсем не расслабляющая прогулка.

— Куда дальше двинем? — спросил Вадик, притормозив и переложив невзначай ладонь с баранки на рукоять двуствольной ракетницы, пристроенной рядом с водительским сиденьем. Тоже, кстати, неплохая вещь для выяснения отношений с недружелюбной фауной. Убить вряд ли убьешь, а пугануть как следует можно. Особенно если знать, чем заряжать, а эти ребята знали…

Витя зашуршал картой, сличая ее показания с картинкой на мониторе ноутбука. Заглянуть туда я со своего переднего сидения не мог. Но, скорее всего, там была либо фотография со спутника, либо интерфейс GPS-навигатора. Странно, зачем тогда бумажная карта?

Виктор перегнул ее пополам, так что я разглядел верхнюю часть, пусть и перевернутую. И с удивлением понял, что это схема Киева до возникновения ЗПБА. Что ж, тогда все понятно. Зона, к счастью для столицы, образовалась на месте достаточно обширного лесного массива между границей собственно Киева и его города-спутника Броваров, накрыв несколько бывших деревень, ставших на заре независимости дачными поселками, и лишь краешком зацепив городские территории. Так как пресловутая повышенная биологическая активность проявилась не мгновенно, населению удалось эвакуироваться (к сожалению, почти без помощи государства) и даже вывезти часть имущества. Правда, не всем было, куда и на чем вывозить. Я видел фото — и киносъемки того периода: длинные вереницы груженых домашним скарбом разномастных легковушек, приседающих на задние колеса, мопедов и даже велосипедов, обвешанных тюками и баулами. Местами эти потоки пытались хоть как-то направлять и регулировать немногочисленные злые даишники, но потом, кажется, бросили это дело. Может, испугались подцепить какую заразу, а может, просто поняли бесполезность и неблагодарность такого занятия. Ведь самые ушлые и безбашенные граждане старались мотнуться в пустеющие микрорайоны по нескольку раз, чтобы вывезти своего барахла побольше, а то и чужое прихватить… Впрочем, потом почти все имущество переселенцев конфисковали для обеззараживания, а их самих — уже силами не только милиции, но и военных, причем натовских (местные мало на что годились, а Европа успела испугаться) — пытались выявлять и сгонять в карантинные лагеря. К счастью, оказалось, что никакой опасности люди из ЗПБА не представляют, да и обеззараживать особо нечего: самые тщательные бактериологические пробы никакой особой микрофлоры на имуществе не обнаружили. Но вернуть бедным беженцам удалось мало чего. И страховые компании косили под форсмажор. Все как водится в нашем благословенном отечестве.

К счастью, вопрос с жильем для большинства потерпевших удалось решить довольно быстро. Одна из столичных фирм «крутнулась» и под шумок продала городской власти на корню целый микрорайон. Ибо последствия приснопамятного экономического кризиса еще давали себя знать, и спроса на квартиры все не было. Микрорайон оказался недостроенным, площади жилья завышенными — как же без этого? И за махинации с метрами и ценами потом под суд пошли замминистра строительства, вице-мэр и кто-то из руководства той фирмы, возглавляемой почему-то родственником мэра. Но это уже отдельная и не слишком веселая песня. К тому же давно обсосанная в прессе.

А на оставленной территории постепенно, под натиском разбушевавшейся флоры и фауны, разрушались дороги, эстакады, пяти-, девяти — и шестнадцатиэтажки, канализационные коллекторы, здания цехов давно заброшенных и совсем недавно работавших заводов, трамвайные пути, линии электропередач, наземное метро и прочие элементы городской и пригородной инфраструктуры.

Как ни странно, даже пятиэтажные «хрущобы» не всегда рассыпались грудами бетонного мусора. Порой они сохраняли форму правильных параллелепипедов, хотя окна и двери вываливались (грибок напрочь сжирал деревянные переплеты), а стены целиком скрывались под плотным ковром вьющихся растений. На этажных перекрытиях за пару-тройку лет образовался слой перегноя, на котором буйно росли где трава, где грибы со шляпками размером с суповую тарелку, если не с велосипедное колесо. Фотографии и заспиртованные образцы я своими глазами видел в музее. На одном фото ясно был виден совершенно сюрреалистический пейзаж чьей-то бывшей гостиной. Напротив проросшего поганками дивана на остатках тумбы из стекла и стали все еще стоял древний телевизор с электронно-лучевой трубкой, прямо из полупроводниковых недр которого, проломив пластиковую крышку, росло небольшое деревце, удивительно напоминавшее миниатюрную пальму.

Правда, обнаружить такую пятиэтажную клумбу можно было, либо подойдя вплотную, либо, напротив, пролетев над ЗПБА на вертолете. Ибо деревья тут вымахивали таких размеров и росли так плотно, что секвойи с баобабами должны были помереть от зависти. Обзор они загораживали напрочь, поэтому картографировать все эти площади было ой как непросто. Вот и пользовались старыми картами, при случае корректируя их от руки.

— Давай еще семьсот метров вперед по дороге, а потом влево метров двести. Нас ждет школьный стадион.

Вадик резко крутанул баранку, ныряя в тоннель между стволами (каждый с колонну в хорошем соборе), а потом так же резко ударил по тормозам.

Нам открылось совершенно феерическое зрелище. Часть стадиона уже захватили вездесущие деревья, больше всего напоминавшие сосны, только вышиной едва не телебашню на Сырце^[1]. А примерно две третьих покрывал сплошной ковер цветов непередаваемо нежного оттенка. Что-то эдакое с переходом от розового к светло-лиловому. Цветы напоминали львиный зев. А, может, и не напоминали, может, это он и был. Под легким ветром испод бархатистых лепестков чуть приобнажался, и по поляне пробегали мелкие волны цвета сливочного мороженого.

— Красиво, — пробормотал я, совершенно сраженный этим зрелищем.

— А ты, Леха, думал, у нас тут одни ужасы, которые так и норовят тебе откусить… палец? — голос Виктора тоже звучал приглушенно, словно он боялся спугнуть очарование. — Да ради того, чтоб такое увидеть, не жалко и десять раз в рейд сходить. Давай, Вадюша, обратно. Не будем эдакую красоту колесами давить.

Машина мягко сдала назад. Причем я заметил, как слегка примятые бампером растения на краю полянки выпрямились, словно стальные пружинки. И даже, кажется, скрежетнули по пластику обшивки. Здешняя красота умела за себя постоять.

— И часто вам подобные зрелища выпадают?

— Случается, — неопределенно ответил Колосов.

— Но редко, — тут же подхватил-возразил Дорожный. — На моей памяти так в первый раз. Так что, Леша, считай, повезло тебе.

— Ну, в таких масштабах действительно нечасто, — Колосов вынужден был согласиться. — Но отдельные экземпляры встречаются совершенно потрясающие. Такие эпифиты попадаются… Любой коллекционер орхидей за них бы душу продал. Представляешь — цветок размером с футбольный мяч!

— Но, небось, выносить их за пределы Зо… ЗПБА и продавать никто не пытался. Запрещено, биологическая опасность и все такое, — закинул я удочку. Сюжет «чудовище, вырвавшееся из Зоны» неоднократно обкатывала и желтая пресса, и даже создатели трешевых фильмов, выкладываемых в Интернете. Причем чудовища бывали всякие — и животные, и растения, и даже что-то среднее, вроде сказочных шагающих деревьев. Но непременно отталкивающей внешности, жутко опасные и невероятно агрессивные.

— А смысл? Особенность тамошняя в том, что за пределами ЗПБА ее эндемики не выживают. Чахнут буквально в течение нескольких часов. Иначе чего это бы все эти ботаники и прочие грибники с Запада сюда бежали, а не просили выслать им посылку с биологическими образцами наложенным платежом? И контроль по периметру, если приглядеться, не слишком строгий. Так, чтоб праздные любопытствующие сюда не лезли, задницу хищным грибам не подставляли. Ну, и чтоб всяк желающий исследовать флору-фауну честно отстегивал в казну, откуда мы зарплату получаем, а не лез самостоятельно в дебри. А наши подопечные за колючку ни ногой, ни корешком, — Вадик говорил об этом с такой гордостью, словно сам был творцом ЗПБА.

Я об этом обстоятельстве не слыхал. Хотя, если бы дал себе труд подумать, наверняка сообразил бы, что никакими спиралями Бруно и прочими поделками из колючей проволоки, никакими патрульными бэтээрами и конными пикетами невозможно удержать в пределах Зоны ни семена, ни корни, ни даже птичек-бабочек. Разве что крупное зверье, и то не факт. Кстати, надо бы наведаться, посмотреть то место, где ЗПБА переходит в местность с обыкновенной биологией. Наверняка есть там некая полоса отчуждения. Интересно, переход там резкий или имеет место смешения двух систем?

— Ты, Вадя, давай за дорогой следи, — Виктор опять заговорил строго и даже чуть язвительно, словно стесняясь недавно проявленной сентиментальности. — Между прочим, и из тех цветиков-семицветиков могла какая-нибудь пакость явиться.

— Надо было образец взять, — невпопад ответил Вадим.

— Ну, фото я сделать успел. Скажем ребятам из второй лаборатории, пусть специально съездят. Им любопытно будет. Очередная аномалия. Швед этот, Юхансон, небось заинтересуется. Ты ему намекни. А нам, если его на этот поход раскрутим, — премия.

— Каждая вылазка в лес тарифицируется для иностранцев отдельно, — предваряя мой вопрос, пояснил Вадик, следуя, впрочем, рекомендации следить за дорогой в зеркало заднего вида, пока мы пятились сквозь тоннель в лесу. — А тому подразделению, которое нашего дорогого зарубежного гостя на такой вот поход сагитировать сумеет, процент идет. Небольшой, но приятный. Такая вот коммерция на науке.

— Свинство это, — вдруг заявил Колосов, не замечая, что противоречит сам себе. — Ученые всего мира, если они настоящие ученые, должны помогать друг другу, а не пытаться денег слупить за каждый погляд в микроскоп.

Я ничего постыдного в такой практике не видел. Как по мне, говорила в Викторе советская закалка, остатки коммунизма. А ведь будешь так помогать бескорыстно шведскому коллеге, из любви к чистой науке, — глядишь, он Нобелевку огребет, а ты с носом останешься. Тем более, платит он все равно не из своего кармана, а за счет соплеменных налогоплательщиков, которым и так денег девать некуда. Пусть лучше идут на украинскую науку, на зарплату Вадиму с Виктором, чем на пособие по безработице какому-нибудь курду, чей дедушка когда-то перебрался в Стокгольм. По-моему, так. Наука — наукой, коммерция — коммерцией, и они прекрасно уживаются, если ко всему подходить разумно и без фанатизма.

Фургончик, наконец, перестал пятиться и встал на щербатой бетонке, где, наконец, можно было развернуться, пусть и царапая борта о разросшиеся кусты.

— Куда теперь?

Наш штурман, он же научный руководитель, снова зашелестел картой, защелкал клавишами.

— Давай налево, потом вперед метров пятьсот, там перекресток с клумбой круглой. На нем — направо и через двести метров налево. Там автостоянка была. Открытая, забетонированная. Хозяин ее собирался крытой сделать, даже столбы начал по периметру вкапывать, да, вишь, не успел. А нам для доброго дела сгодиться. Ночевать уже пора, а мы все по лесам раскатываем.

Ломая усиленным бампером сухие стебли (под днищем будто рвались мелкие петарды) машина выкатилась на бывшую стоянку, а теперь просто поляну.

— Маски! — скомандовал Виктор сзади. Вадим мгновенно натянул «свиное рыльце» респиратора, а я замешкался, запутался в ремнях и резинках — и тут же почувствовал, как чужие пальцы расправляют их на затылке. Наконец, маска, подогнанная еще перед выездом, заняла положенное ей место, и я засипел сквозь жутко высокотехнологические фильтры, которые призваны были защитить мой организм от всякой внешней бякости. Пропущенный через все эти мембраны и абсорбенты воздух оставлял на языке сильный и достаточно мерзкий привкус — словно в рот насыпали медных опилок пополам со стиральным порошком.

Вадим проверил, насколько плотно задраены окна, и нажал кнопку на приборной панели. Кнопка была крупная, из темно-коричневой пластмассы — небось, еще из семидесятых годов прошлого века. И на каком радиорынке ее нашли? Раздалось мощное шипение, и машина снаружи окуталась серно-желтым дымом, который вырывался откуда-то из-под брюха толстыми и лохматыми, словно корабельные канаты, струями.

Через десять минут дым рассеялся. Вадим посмотрел на экранчик какого-то прибора, торчащий вместо штатной магнитолы, сам себе кивнул и с видимым удовольствием стащил с головы маску. Я последовал его примеру — в ноздри тут же шибануло чем-то аптечно-едким.

— Ничего, — подбодрил меня Витя, видать, рассмотревший в зеркало заднего вида мою гримасу. — Минут пять-десять, и вонь рассеется. Зато меньше пакости кусачей будет вокруг. Я оглянулся на него. Борода после контакта с маской топорщилась особенно хаотически. Странно, вроде ж растительность на лице должна мешать респиратору, как же Виктор с ним управляется?

— Фигня все это, — недовольно заметил Вадик, открывая дверцу. Вонь внутри машины тут же усилилась. — Дышим этой пакостью, страдаем, а здешняя фауна давно на нее внимания не обращает. Разве что комарье.

— Ну, тоже немало, — примирительно сказал Виктор. — Комарье тоже пикник способно испортить.

— Да оно все равно через пару часиков налетит.

— А мы к тому времени уже управимся и с лагерем, и с костром.

Ребята вылезли наружу и стали сноровисто снимать с верхнего багажника какие-то тюки. Вдвоем они управлялись лихо, а я чувствовал себя третьим лишним.

— Чего стоишь? Помогай разматывать да крепить, — обернулся ко мне Витя на правах старшего.

Я не сразу уяснил задачу, а когда уяснил, немало удивился. Тюки оказались свернутым в рулон… забором. Двух-с-половиной-метровые планки крепились к параллельным то ли шнурам, то ли тросам в пластиковой оплетке. Развернув такой рулон и прикрепив его к вертикальным опорам, можно было быстро получить высокую и прочную изгородь, перелезть через которую — во всяком случае, человеку — было сложнее, чем через обычный жесткий забор. Опорами послужили бетонные столбы, которыми хозяин несостоявшейся автостоянки окружил ее территорию.

Я внимательно присмотрелся к планкам. Нет, не дерево, больно ровненько волокна идут. Скорее, похоже на щепаный бамбук — из такого китайцы делают палочки для еды.

— Из чего заборчик?

— Сосна, — ответил Вадик, не прекращая прикручивать жесткой проволокой секцию забора к бетонному столбику.

— Сосна? — недоверчиво переспросил я.

— Ну да. Тут раньше все больше сосняк был. Почвы-то песчаные. Это сейчас растет что ни попадя, да и слой перегноя накопился изрядный, на зависть любому лиственному лесу. Но старая флора не сдается, только мутирует малость. Она ж к почве нетребовательна, растет быстро даже в обычных условиях. Ну, а тут и вовсе как сорняк в огороде после дождя. Вот мы ее и утилизируем с пользой для общества.

— Да будет врать-то, — я обиделся. — Что я, досок сосновых не видал, что ли? У них совсем другой рисунок древесины. Сучки там всякие, разводы. Карманы смоляные…

— Так то ж у обычной сосны, у многолетней, — снисходительно пояснил Дорожный. — А это однолеток, здешний, говоря по-ученому, эндемик. За одно лето дерево вымахивает до седьмого этажа и толщиной становится в мое бедро, если не в два. И никаких тебе годовых слоев. Прочность так себе, зато стволы ровненькие. Регулярно приходится периметр вокруг Базы прореживать. Чтоб добро не пропадало, мы купили пилорамку ленточную и еще кое-чего дереворазделочное.

— Мы — это кто?

— Ну, биологичники. Институт. Кто ж еще?

— Ну, мало ли. Ты да шеф твой.

— Увы, нет во нас коммерческой жилки. Во всяком случае, до этого додумались еще раньше. Есть тут у нас замдиректора. Ильичем кличут. Толковый мужик. Умный, как тот Ильич, который Ульянов-Ленин. А этот Круличев…

Я, кстати, видел этого Круличева. Даже интервью брал — предварительно, в порядке сбора материала. И ни в жисть не заподозрил бы в нем тяги к таким приземленным вещам, как пилорама. Умный дядька, мне понравился, эдакий настоящий профессор. Не чудак из кинокомедии, который постоянно теряет очки и галоши и ни о чем, кроме своей науки, говорить не умеет, а подлинный ученый, пардон за высокий штиль. Эрудированный, подтянутый, всегда в костюме, в отличие от многих своих раздолбаев-подчиненных. Вычитал я как-то слово необычное — «энглизированный». Это вроде как находящийся под влиянием Британии. Причем еще той Британии, которая владычица морей. Королева Виктория и все такое… Так вот, к Круличеву словцо это очень подходило. Джентльмен, в общем. И речь у него несколько старомодная, вежливая — но без вычурности. «Будьте любезны… Вынужден вас огорчить… Не сочтите за труд… Простите мне мое любопытство…». При этом дело свое он, насколько я могу судить, туго знает. И не только биологию, но и смежные вещи — с 3D-моделированием дружит (мне показывал кое-что, правда, я мало что понял) и вообще с компьютером на «ты». В химии сечет, в физике, насколько могу судить. Поэтому и держит в узде всю эту анархическую братию от науки, авторитетом у нее пользуется. Но вот что он еще и организатор дереворазделочного производства, я б не догадался. Впрочем, тут, в ЗПБА, немало интересных и разносторонних личностей. Вот хотя бы спутники мои…

А Вадик между тем продолжил, возя пальцем по гладкому, словно пластмассовому, боку деревяшки.

— Между прочим, на этот рисунок сосны-однолетки давно уже мода пошла в киевских ресторанах — стойки отделывают, столешницы… Неужто не видел?

— Постой, не понял, вы дерево за пределы Зоны вывозите? А как же карантин? — я и не заметил, что брякнул запретное, вернее, нежелательное слово.

— Вадим Витальевич… — укоризненно-сурово проговорил подошедший к концу разговора Виктор. — Ты все-таки не забывай, с кем и о чем треплешься.

— Ой, тоже мне, секрет, — Вадик пренебрежительно махнул длинной рукой. — Помаленьку многое отсюда вывозят — и на сувениры, и с более меркантильными целями. А то же дерево — во вполне промышленных масштабах. С благословения, между прочим, нашего горячо любимого мэра. Часть денег идет, — тут он осекся и попытался вывернуться, — в городскую казну. На благо, так сказать, и во исполнение.

— А как же карантин? — тупо повторил я.

— А что карантин? Ты ж уже ученый. Ну, то есть обученный. Уже знаешь, что местные семена за пределами периметра не выживают, равно как и здешние насекомые, клещи, многоножки и прочие мелкие твари, которые могли бы проникнуть во внешний мир вместе с растительным сырьем. Да и пропариваем мы его. Всем польза, в том числе, между прочим, и охранникам нашим, которые, да будет тебе известно, сидят не на проценте от иностранных ученых, а на голых бюджетных ставках, пусть даже с повышающим коэффициентом в три копейки с хвостиком. А так им приварок идет. Они, кстати, и на пилораме подрабатывают. Только это… не пиши об этом, а? На всякий случай. Наверняка найдется идиот, который затеет проверку. Получится, я ребятам подлянку кинул, в натуре, а это не по понятиям, — в конце он сбился на почти уголовный жаргон, по-моему, просто рисовки ради.

Я неопределенно пожал плечами. Не хочу давать никаких обещаний заранее. А вдруг к слову придется, когда статью писать стану? Пусть и ехал я в ЗПБА вовсе не с целью разоблачать экономические прегрешения ее работников. В конце концов, серым бизнесом в наше время никого не удивишь. А тут ребята и впрямь ничего такого не делают. Подумаешь, лес втихаря пилят. Все равно ж ничейный. Не спилить — сгниет. У нас вон госбюджет пилят все, кто может — и ничего.

По-любому, сейчас уж точно не до того. Выбрался в дикую часть ЗПБА — так надо набираться впечатлений, по сторонам смотреть, а не о чужих бабках думать. Ну, я и смотрел. И видел, как Вадик сперва замкнул периметр ограждения, а потом вытащил из недр машины какую-то совсем уж легкомысленного вида винтовочку и выскользнул с нею в щель в заборе — туда, где «полотнища» из проволоки и планок стыковались внахлест.

— Куда это он?

— А за приварком к ужину, — Виктор не отрывался от процесса разведения костерка, без которого, ясное дело, не обходится ни один приличный выезд на природу. Дров вокруг валялось в изобилии, но все как на подбор либо сырые, либо уже трухлявые. Здешние биологически активные древоточцы сгрызали древесину «на раз». А что не брали древоточцы, то харчили грибы. Эти, как их, ксилофаги (надо же, запомнил-таки ученое слово). Поэтому сброшенные или сломанные ветрами сучья просто не успевали высыхать. А будучи уложенными классическим «шалашиком», гореть не хотели даже понукаемые бензином. Витя злился и отчаянно дул куда-то внутрь дровяной кучи. Дым ел ему глаза, заставлял плеваться и щуриться, но дальше, вопреки известной поговорке, дело не шло.

— За каким приварком?

— За грибами, например. Их тут пропасть, надо только знать, какие съедобные более одного раза.

Ха, кажется, мсье Виктор шутить изволит.

— А ты чего расселся? — вдруг спросил он.

— Так командуй, — я действительно не знал, что делать.

— ВЛКСМ.

— Не понял.

— Возьми Лопату, Копай Себе Могилу, — и Витя довольно заржал. По-моему, несколько искусственно.

Ну да, в какие-нибудь восьмидесятые это, наверное, была ужасно крутая и рискованная шуточка — так расшифровать аббревиатуру, означавшую что-то вроде «Всеобщее Ленинское Коммунистическое Содружество Молодежи». Комсомол, то есть. Я в него уже, ясное дело, не попал, хотя и слышал от родителей и старших товарищей. Но сейчас острОта выглядела замшело. М-да-с, любой юмор стареет быстро, а политический — в особенности.

— Да какую могилу-то. Тут же асвальт везде.

— Асфальт, — педантично поправил меня доктор наук (можно подумать, филологических, а не биологических). — А ты все-таки попробуй.

Я все-таки попробовал. Асфальтовое покрытие давно уже под напором прущей снизу жизни полопалось на отдельные горбатые ломти размером не больше сиденья от стула. Но укладывали его в свое время на совесть. То есть, на подушку из щебенки. Щебенка, правда, была третьесортная, все больше строительный мусор, потерявший за несколько лет нахождения во сырой земле былую твердость. Но даже своротив в сторону серый блин, вырыть в этом месиве сколько-нибудь заметную яму я все равно не смог. Лопата с противным скрежетом натыкалась на камни, обломки кирпича, бетона и даже, кажется, на осколки унитаза. Археологу раздолье, а простому журналисту — мука.

Витя с нескрываемой иронией покосился на мои мучения, хмыкнул, притащил из машины лом и какую-то киркомотыгу (клювастый такой шанцевый инструмент), поплевал на руки и с видом опытного землекопа ткнул железом в каменистое месиво… Звякнуло громко, эффект…. Ну, был кое-какой. Пожалуй, за полчаса он бы такими темпами яму размером в ведро и выкопал бы.

— Ну что, убедился? — не без злорадства спросил я.

— Ладно, хрен с ним, обойдемся, — неопределенно ответил Колосов.

Поясняю для непосвященных (меня самого посвятили только перед выездом, дав почитать отпечатанную на сквернейшей бумаге, серой и шершавой, почти как наждак, брошюрку «Основы выживания в Зоне Повышенной Биологической Активности. Для служебного пользования»). Тем, кому приходилось почему-либо ночевать в ЗПБА, настоятельно рекомендовалось соорудить земляное убежище. То есть, выкопать что-то вроде окопа, накрыть его двумя слоями сетки — москитной и маскировочной на кевларовой нити — и дрыхнуть под этой крышей. Ежели сеток в хозяйстве не было, предписывалось обходиться ветками и бревнами, а в случае дождя — полимерной пленкой.

Вадик, когда я потребовал объяснений, заявил, что эта инструкция, в отличие от большинства подобных ей, имеет право на существование, ибо составлена на основании опыта «живых, вопреки всему, людей». Комары и прочая местная кровососущая дрянь по непонятному капризу взбесившейся природы почти не опускаются ниже уровня почвы, поэтому от них можно при случае укрыться, даже забившись в складку местности. Что может быть весьма актуально, они тут, говорят, дюже злые. Мутанты, тудыть их в качель.

Отбиваться от какой-нибудь хищной пакости, сидя в яме, может быть удобнее, чем из эфемерного укрытия палатки. Особенно при наличии огнестрельного оружия и дистанции между хищником и жертвой. К счастью, особо крупных хищников в ЗПБА нет. «Львов в этих краях повыбили еще во времена Киевской Руси, медведей — чуть позже. Волки, правда, попадаются, да собаки, одичавшие до невероятия. Но им на нашего брата нападать стремно. Повезло, что накрыло тогда эту окраину, а не район Политеха. Представляешь, какой головняк мы бы получили в этом случае? Бегали б по городу страусы с тиграми», — Вадик иронически подмигнул.

Для тех, кто не знает: в районе киевского Политехнического института располагается городской зоопарк. Да и цирк там недалеко. А расхожая студенческая шутка утверждает, что зоопарка целых три. Под двумя остальными понимается сам Политех да еще медицинский институт.

«Ну и, на крайний случай, могила», — подвел тогда итог теме земляного укрытия Вадим. Явно, чтобы попугать меня.

Так что нынешняя фраза Виктора про «копай себе могилу» явно служила продолжением давешнего инструктажа. Но, так как копать не получалось, пан Колосов решил, что ночевать будем в фургончике. Тесновато, ибо он весь был набит инструментами и аппаратурой, но как-нибудь разместимся.

Совсем близко за оградой что-то щелкнуло, и я непроизвольно дернулся. Даже потянулся к кобуре. Но видя, что мой спутник и усом не ведет, и бородой тоже, успокоился. Оказалось, это вернулся Вадим. В заборную щель он протисквался с трудом: руки были заняты. В правой — та самая легкомысленная винтовочка (по-моему, воздушка, и именно ее хлопок я и слышал только что), в левой — тушка какого-то зверька вроде кролика среднего размера.

Оказалось — действительно кролик. Причем не какой-нибудь, а декоративный. Точнее, его пра-пра-прадедушка был декоративным кроликом в живом уголке или зоологическом кружке местной школы, или, может, дома детского творчества, как после обретения нэзалэжности перекрестили дома пионеров. Это зверье, равно как некоторые хомячки и морские свинки, сумело выжить и расплодиться в ЗПБА. В отличие от волнистых попугайчиков и прочей птичьей мелочи, которые наверняка тоже жили в зоокружках, но не выдержали столкновения с суровой реальностью и зимними холодами. Хорошо, что пионэры не держали каких-нибудь анаконд и крокодилов в виду скудости финансирования. А то имели б мы тут «Роковые яйца» в полный рост. Привет, так сказать, от давно почившего земляка, свидетельство его не только писательского, но и пророческого дара.

Из пухлого черного рюкзачка Вадик вытряхнул на чахлую травку, пробившуюся сквозь многочисленные трещины в асфальте, еще с полдесятка тушек, на удивление пестрых. Один из кроликов-покойников был нежно-кремового цвета, а какой-то грызун размером с хорошего зайца, но совсем без хвоста и с ушами, волнистыми и круглыми, как капустные листья, щеголял трехцветной раскраской — бело-рыже-черной.

— Это что за зверь? — спросил я, шевельнув тушку носком ботинка.

— Cavia porcellus, — ответил Вадик. Спокойным таким, нейтральным тоном, будто на вопрос «который час?».

— Переведи, биолог. Не все ж такие образованные.

— Это верно. Не все. Не учат вашего брата-журналиста латыни. Впрочем, вас ничему толковому не учат. А это морская свинка. ЗПБА иногда пробивает на гигантизм, и грызуны вырастают крупнее, чем природой положено. Крысы, например, с собаку…

— И мы что, эту крысу жрать будем?

— Ну, во-первых, не крысу, а, повторяю для особо дубоцефалистых, морскую свинку. Разные животные. Крыса, она же rattus norvegicus, всеядна и жрет, как вы, сэр, изволили выразиться, чего попало. В том числе падаль. А морская свинка — зверь исключительно травоядный. Во-вторых, древние инки их специально на мясо выращивали, как мы — кроликов. Так что не дрейфь. Еще и добавки попросишь, да не будет.

— А вообще можно есть то, что здесь растет? — вдруг забеспокоился я. — Чужие ДНК и все такое…

— Ты хоть не позорься, знаток, — скривился Колосов, до того спокойно слушавший наш диалог. Он терпеть не мог невежества. А я, увы, в школе не был отличником по биологии. Равно как и по другим наукам. — Можно подумать, когда ты курицу ешь, там тебе родные ДНК. В организме белок все равно расщепляется до аминокислот.

— Ну, кое в чем наш необразованный, но любознательный друг прав, — вступился за меня Дорожный, которого, видимо, удачная охота настроила на дружелюбный лад. — Чужой белок может дать аллергию, да и ядовитые растения попадаются… В общем, че попало вкушать тут я бы не рекомендовал. Но мы, как люди отважные и преданные науке, давно ставим на себе смелые эксперименты. Так что не дрейфь, плохим не накормим.

Короче, импровизированный шашлык из свинок и кроликов оказался на высоте. Костерок таки удалось разжечь, пустив в дело несколько лишних планок забора. А потом он уже ел и сырые ветки, которые мы, махнув рукой на знаменитое «береги природу — твою мать» наломали с окрестных кустов. Шампуры, как оказалось, ребята благополучно забыли, понадеявшись друг на друга, но дело спас обнаруженный на стоянке трехметровый кусок алюминиевого провода. Его пришлось расплести на отдельные жилы, на которые и нанизывались кусочки нежного филе. Кстати, в свое время именно так делали одноразовые шампуры ушлые дети гор, подвизающиеся на ниве городского общепита. Дешево и сердито.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Район Киева, где в 1973 году был запущена телестанция с башней высотой 385 м (второе место в Европе, между прочим, а среди решетчатых сооружений — первое в мире).