Гнездо времени. Карибская повесть

Александр Дорофеев

Кто знает, что это за штука — время? Откуда оно течет и куда вливается? Время притягивает, и время отторгает — это точно! Книга содержит нецензурную брань.

Мексиканский для начинающих

Петя проявил большие способности к языкознанию. Правда, почему-то решил, что испанский — одно дело, а мексиканский — совершенно другое. Мол, отличаются приблизительно так, как древнеегипетский от арабского.

Впрочем, знавал я человека, который был уверен, что луна и полумесяц не имеют друг к другу никакого отношения.

Перво-наперво Петя переделал свое имя на местный лад. Но с некоторым отечественным оттенком.

— Зови-ка, брат, меня попросту — Педро, — сказал он, нажимая на последний слог, — Так оно звучней!

Ну, Педро, так Педро — действительно, довольно сильно звучит! Еще крепчей, пожалуй, будет Педрюша…

— В наших языках, — говорил Педро, — русском да мексиканском, много общего. Прямо на лету ловлю. К примеру, слово «чекар» — проверять. Явно пошло от нашего «чека»! Или, послушай, — «ме перди»! То есть — я потерялся. Смотри, как звучание передает смысл!

— Точно, — согласился я. — Вспомни млечный путь на небе. Молоко — «лече».

Педро всерьез занялся составлением подручного словарика. Первое слово, которое он вписал туда, то ли из озорства, то ли по кулинарному влечению, было блинчики — «охуелос». Дальше пошло, как по маслу.

Масло — мантекия.

Соль — саль.

Солнце — соль.

Привет — оля.

— Поверь, — вздохнул тут Педро, — Я давно говорил, что жена моя Оля «с приветом». Вот через неделю приедет, — сам увидишь.

«Море — мар, — продолжал он. — Глаз — охо. Спасибо — грасиас. А даром — гратис!»

Это гратис особенно полюбилось Педро, а ещё «мучача» — девушка.

— Мучача, мучача, не дашь ли мне гратис? — бубнил он под нос, записывая питейные принадлежности. —

Рюмка — копа. Глоток — траго. Еще — мас. Очень хорошо — муй бьен.

Некоторые соответствия приводили Педрюшу в восторг.

— Мало — поко. Плохо — мало. Как точно замечено! Когда мало, всегда плохо! А много не бывает!

Под конец он глубочайшим образом поразился ёмкостью мексиканского языка, узнав, что «жена» и «наручники» обозначаются одним словом «эспоса».

— Ну, брат, во язык-то! Не в бровь, а в охо. Я свою теперь только так и буду звать — эспоса. Поди, догадайся, чего в голове держу…