Большие П.

Александр Ермак, 2011

Все замечательно в деревеньке Большие П.: и на зуб есть еще пока что положить, и народ, несмотря ни на что, продолжает плодиться, и наука успешно разваливается, и модернизацию переложили, и образованность хуже некуда, и врачи режут по живому, и бизнес даже есть, и армию удалось деградировать, и полицейские формирования слились в экстазе с бандитскими, и культур мультурит по фене, и хватательная с давательной властью не прозябают. Вот только нет покоя на душе народонаселения и обращается оно к высшим инстанциям с просьбой переименовать деревеньку в Великие П.

О хлебе насущном

Уж с чем с чем, а с предпосылками к сытому существованию у нас полный порядок. Куда ни кинь, а кругом чернозем. За порогом по колено влипнешь — чернозем. Червя для рыбалки заготавливаешь — чернозем. Могилку или для отхожего места рыть возьмешься — опять чернозем. А жирный какой, копать его не перекопать! Хошь гречиху расти, хошь пшеницу взращивай, а то и кукурузину засаживай или сою повсеместно разсеменяй.

Да уж, такая у нас землища плодородная, что хочешь вырастет, если посадишь. Ну, а пока не посадили, так лебеда да крапива от горизонта до горизонта взор ублажает да гордость пиздюковскую питает. Глядишь, глядишь на черноземище нераспаханное, пустишь слезу да и прозреваешь вдруг. Доходит до тебя. Докарабкивается. Достукивается. Чего там греча с кукурузиной! Да здесь же папайю с фейхуею запросто выращивать можно. К агрономше не ходи, мужиков наших поспрошай. Они-то у нас эту тему не первый день оппонируют. Каждый день с утра — дождь ли, снег ли — собираются за околицей и пальцы веером в землю тычут, нюхают да облизываются. Одни предъявляют:

— Гляди, вырастет манга!

Другие аргументами своими немалыми машут:

— Не вырастет! Она ж, гада, песок любит!

Но те, кто «за», не сдаются:

— Так, если ж глины впополам с песком в наш чернозем внести, то тогда никуда не денется, примется, вырастет, вымахает!

И глядишь, уже колеблются те, кто в наш чернозем не верит:

— Ну, если на это поле глины с песком по железной дороге завести составов двести, то тогда манга, пожалуй, и взойдет. Но только если двести, никак не меньше. А иначе землица только для бананов и сгодится.

Ну, с этим-то, понятно, все соглашаются:

— Нет, бананы нам не нужны. От них пучит. И огненная вода на них опять же получается не та, как на манге. Эх, помнишь, как кум твоего внучатого племянника хрен знает откуда привозил и хвастал, что манга там растет повсеместно и на всеобщее удовольствие…

— Да, было дело, — подтверждают и те, и эти. — Довелось откушать амброзии. Славное воспоминание. Не зря жизнь прожили, мужики…

Так что чернозема перегнойного у нас завались. Как навоза в оные годы. Да, бывалоча добра этого такие россыпи, залежи и на улице тебе, и за околицей, а то и прям на пороге. Ой, сколько ж его скотина разнообразная производила! Ой, старательны были по этой части и коровы, и овцы, и козы местечковые! И все им мало было. Мычали, блеяли, так и рвались, паршивцы рогатые, на душистые сенокосы да на заливные луга наши знатные. Всю красоту загадить хотели. Но, слава богу, какофония эта скотская закончилась. Прекратился мычеж да блееж. Как есть, вся животина пиздюковская копыта отбросила. Кто говорит, что мор иноземный, завистниками занесенный, по селу прошел. Кто предположение высказал, что не может корова-коза-овца недоенная более недели стоять, потому и дохнет в непонятии. Ну, а кто-то заметил, что вовсе и в недодое дело. Мол, все даже и не по зеленой погоде происходило. Дескать, скотина еще зимой сдохла, потому как заскучала сильно без пережевывания сена-соломы, которых пиздюки в сезон заготавливать не стали по причине глубоких раздумий на актуальные сельскохозяйственные темы.

Ну, теперя уж точной причины скотского поведения никто и не помнит. В памяти людской осталось только, что холодец в тот год вся деревня повсеместно варила да от души наяривала. И еще все знают, что опосля, прослышав про скучный уход скотины, приезжали к нам ветеринары и гуманитары из соседних селений. Изучали они овины, коровники под микроскопами и заодно пиздюков просвечивали, обнюхивали, до крови кололи, ждали, что из-под кожи у них, может, какая гадина заразная на свет божий объявится, по которой и диагнозу облегчение выйдет. Однако ничего из пиздюков гуманитары не выделили и причину такого скотства на молекулярном уровне так и не определили. Решили только, что, наверное, если и есть та гада в пиздюках, то слишком глубоко кроется, но так не резать же их из-за гипотезы по живому до полного расчленения и испускания.

Так что помаячили-покудахтали в тот год по селу гуманитары, не разобрались в скотской причине, да так и уехали ни с чем, только помощь ихнею напоследок и упросили принять. Вот ведь, неугомонные, который год уже шлют, шлют, шлют. Консервы, муку, порошок яичный, как будто мы тут уж совсем безяйцовые. И еще одеждой ношенной последней, видать, из своих шкафов делятся, мол, попросите, и трусы с себя снимем — все вам готовы отдать. Добрые люди! Но только нам чужих ношенных трусов с дырками не нужно. Однако ж напрямки сказать об этом не можем, потому как люди мы вежливые и вынуждены никому не отказывать, принимать все, что шлют, хотя, если понадобится, и сами прожить во всеуслышанье можем. Даже и без порток. Хотя и мерзнем мы подчас все время, но не копытимся же. Как кормились с огорода спокон века, так и кормимся — продолжаем летом грызть да на зиму банки закатывать. Так что живем, вот, да клубни жуем. Каждый год у нас урожайный. И этот не исключение. Соседка моя говорит, что руку уже запускала и что вполне они уже как у мужика еенного. Значит, не помрем с клубнями-то. И то верно. До сих пор ведь никто с голоду не тронулся, поля черноземные уродовать-распахивать не рванул. Чего ж понапрасну красоту нашу, гордость пиздюковскую крапивушку-лебедушку изводить. Ведь все равно не сегодня, так завтра, а не завтра, так точно послезавтра, но какая-нибудь напасть обязательно приключится, налетит, никуда не денется или саранча, или тля или еще какая бля.

Конец ознакомительного фрагмента.