Неизвестный С.

Александр Котлер, 2020

«Неизвестный С.» – независимое продолжение сказочной повести «Дракоша Коша» – история драконьей семьи, по стечению обстоятельств проживающей в обычном сказочном городе. Драконам предстоят удивительные приключения, невероятные знакомства, непростые испытания, а также выяснить, кто такой Неизвестный С. и как победить Кощея Бессмертного. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Часть первая

Глава 1

Грум

Дракон Грум и его зелёный гость

Жителям Милквея несказанно повезло. Не успели они погрустить о том, что драконы покидают город, как пришли добрые вести: во-первых, Грум не погиб в схватке с колдуном, а во-вторых, он вернулся в город и решил больше никуда не улетать. Поскольку дракон вернулся весь израненный, горожане дружно взялись за заботу о нём и по очереди навещали — приносили парного молока, баловали солёными мышиными хвостиками, бинтовали раны. Кто-то даже предложил отдать дракону на съедение телёнка, но дракон отказался: это было против его привычек и вопреки правилам его семьи. К тому же он и так довольно быстро шёл на поправку — пшённой и геркулесовой каши хватало вполне. Силы к Груму постепенно возвращались — левая лапа зажила, крылья вновь налились силой, от ссадин и ран не осталось и следа. Вот только иногда в холодные вечера всё же чувствовался лёгкий холодок в груди, будто там всё ещё оставался камень, но Баба-яга обещала, что скоро и это пройдёт.

Немного окрепнув, Грум приступил к своим прежним обязанностям и зажигал фонари вечерами, а поутру аккуратно задувал огонь. Работа не сложная, но необходимая, иначе по ночам в городе шагу не ступишь в кромешной тьме.

Возможно, в скором времени он заскучал бы, но тут неугомонные горожане решили, что необходимо срочно сделать косметический ремонт всего города, перекрасить дома от трубы до фундамента. При этом каждый старался выбрать себе наиболее яркие, радужные оттенки. Так что дракону нашлась работёнка: по утрам он взлетал над крышами домов, в одной лапе держа очередного новоявленного маляра, мечтающего об оранжевом доме с яркими красными полосами по бокам, а в другой — вёдра с краской. Так улицы и дома города заиграли новыми яркими цветами, а Милквей однозначно стал самым красивым городом Цветущих Земель. Теперь зеваки и путешественники тянулись в город денно и нощно.

Однажды утром стража городка заметила приближавшегося к городу необычного путешественника. На незнакомца обратили внимание не сразу, а лишь когда тот появился уже у самых ворот. Стража встрепенулась, охрана насторожилась, приосанилась — лица серьёзные, грудь колесом… Ещё бы — путник-то явно старался остаться незамеченным: его старомодный камзол постоянно менял цвет, то переливаясь бархатно-зелёным, сливаясь с травой под ногами, то игриво поблёскивая ярко-жёлтым, отражая лучи солнца. Диковинный посох извивался, точно змея. Но больше всего караульных насторожил глиняный горшочек, болтавшийся на боку, — из-за него-то путника и приняли за лепрекона.

Недобрые балагуры-лепреконы и раньше появлялись в этих краях, сея смуту своими глупыми, злыми остротами, позвякивая неиссякаемыми золотыми монетами из того самого горшочка, что на боку. Когда же странник приблизился к воротам вплотную, стало ясно: бояться нечего — перед ними стоял настоящий лесной зелёный человечек, а горшочек при ближайшем рассмотрении оказался простым холщовым мешочком. На такое диво дивное выбежали поглядеть почти все горожане — шутка ли, за сотни лет впервые увидеть почти сказочное, по многим поверьям, исчезнувшее навсегда существо.

Лесной человечек был коренастым, невысоким, с изумрудной кожей, каких, согласно легендам, в лесу когда-то обитала тьма тьмущая. Немудрено, что разглядеть его народ в лесу было невозможно. На вопросы любопытных горожан отвечал учтиво, при этом слегка шепелявил.

— Гриндобальд Оштроухий, — назвался путник. Уши у него действительно были длинные и острые, точь-в-точь как у ослика. — Я проделал долгий путь, ибо намерен пожнакомитьша с вашим драконом.

О том, что зелёные человечки — народ скрытный и недружелюбный, говорилось во всех сказаниях, а тут на тебе, явился сам в город, да ещё и с драконом познакомиться хочет. Чудеса, да и только!

Городские зеваки весёлой гурьбой, словно дети малые, провожали Гриндобальда аж до дома дракона. Человечек остановился у двери, откашлялся и постучал. Грум распахнул дверь, но в толпе не сразу заметил посетителя-малорослика.

— Здраштвуй, дракон, я к тебе в гошти!

— Ну заходи, раз пришёл, — удивлённый Грум проводил взглядом незнакомца, юрко проскользнувшего в дом без особого приглашения. Зеваки же так и остались за дверью.

— Меня зовут Гриндобальд Оштроухий. Я пришёл жнакомитьша. Шкажи-ка, дракон, ты любишь чай?

Грум от удивления так и сел на пол:

— Люблю.

— Отлично! Сейчас ты отведаешь шамый лучший в мире чай.

Он снял висевшую через плечо суму, положил на пол и, выудив из неё обычный глиняный горшочек, снял с него крышку. Дом наполнился ароматом одуванчикового варенья! Дальше из котомки как по волшебству появились душистый малиновый чай, странные пряники с запахом липы, рыжий сахар и пыльца сладкого цветка Лакрицы Сладкоцветущей.

Такого в этом доме ещё не бывало!

— А самовар тоже есть? — в шутку спросил дракон, улыбаясь во весь свой зубастый рот.

— Нет, шамовар нам сейчас не нужен… — серьёзно ответил остроухий гость, и дракон от души рассмеялся.

Зелёный человечек проворно разжёг в печи огонь, отыскал чайник и заварил чай. Кисло-сладкий, наполненный тонкими ароматами, волшебный запах наполнил весь дом.

— Угощайся пряниками, они наштоящие, липовые. Тебя как зовут? — гость уже чувствовал себя как дома.

Чудеса продолжались. Гриня выудил из своей бездонной котомки лестницу, горшок с растением, усыпанным ярко-оранжевыми спелыми ягодами, и ещё кучу всякой всячины, которую тут же разбросал по всему дому. Затем, прислонив лестницу к окну, забрался на самый солнечный подоконник и гордо водрузил там горшок с цветком.

— Это Шила, мой друг, майшкий шиповник, она вшегда шо мной.

Грум удивлённо покачал головой и, наверное, покрутил бы пальцем у виска, если бы это было принято у драконов.

Диковинный посох зелёного наглеца уже стоял в углу у двери, а сам гость удобно восседал на пуховой подушке, которую таким же незамысловатым способом извлёк наружу из своей удивительной сумки.

— Грум, — дракон отхлебнул глоток чая и убедился, что ничего вкуснее и ароматнее он в своей жизни не пил, — а тебя как зовут? Прости, я не запомнил. И откуда такая необыкновенная вещица? — он указал на сумку.

— В нашледштво дошталашь, от деда моего, — длинноухий приподнялся с подушки и продекламировал: — Я Гриндобальд Оштроухий, почётный ношитель звания «Лучший чаедел вечнозелёного леша и магиштр тайных наук о приготовлении варенья из одуванчиков». Кштати, попробуй и его тоже, — он пододвинул горшочек с вареньем поближе к Груму. — Не переживай, ешли закончитша, я ещё шварю. А друзья зовут меня прошто — Гриня.

— А как работает твоя сумочка?

— Не знаю, иногда и не работает вовше. Но я штараюсь не выташкивать оттуда то, чего шам не клал. Попрошту запушкаю руку, извлекая именно то, что мне надо. Главное — не шмотреть вовнутрь… — Гриня многозначительно покачал головой. — Так шамовар доштавать?

— А он там есть?

— Конечно! — Гриня широко улыбнулся и вытянул из сумки самовар…

Так они и познакомились — шумный и неугомонный лесной человечек Гриня и выздоравливающий дракон Грум.

Кстати, шепелявил наш новый знакомец, только когда важничал, а так как в скором времени Гриня прижился в Милквее, то и необходимость важничать исчезла напрочь, а вместе с ней и «магиштр, вовше, пошли туда, иди шуда» и прочая шепелявость.

История Гриндобальда Остроухого

Гриндобальд Остроухий, четвёртый сын Гарибальда Третьего, внук Ракитана Первого Наиушастого, родился в обычной семье зелёных человечков из племени Остроухих. Сами зелёные человечки, остеры, причисляли себя к прочим лесным народам, таким как эльфы, например. Остеры делились на несколько племён: короткоухих, прозрачнокрылых, бабочкоподобных и, наконец, остроухих, к которым и принадлежал наш герой. Назвать Гриндобальда обычным малышом не повернулся бы язык: с самого детства он был не похож на остальных. Всегдашние домоседы, остеры были замкнуты, неразговорчивы и недружелюбны. Они, конечно же, контактировали и находили общий язык со всеми обитателями леса, даже с медведями-шатунами, но только по необходимости и из вежливости. Исключением были злобные вепри, которые завели себе привычку опустошать запасы варенья и крушить лачуги остеров, но с годами набеги осуществлялись всё реже и реже, да и лесные человечки становились всё незаметней и зеленей.

Грине же не сиделось на месте. Он был не на шутку болтлив, хоть и немного шепелявил с детства, когда важничал.

— Моего поля ягода, — нараспев бормотал себе под нос довольный Ракитан Наиушастый, выслушивая истории об очередных шалостях внука.

Гриня рос не только сорванцом, но и очень смышлёным ребёнком, с недюжинными поварскими талантами, так необходимыми, если ты из зелёных человечков, которым на роду написано готовить одуванчиковое варенье и заваривать самый вкусный на свете малиновый чай.

Многовековая история зелёных человечков была мало изучена, так как главное, что их занимало, было соблюдение законов: прячься и будь незаметен, не попадайся на горячем, никому не доверяй и вари варенье — в нём сила. Они были столь древними лесными жителями, что, говорят, сам Хозяин Леса раскрыл им тайну кожи хамелеона. С тех самых пор камзолы остеров имели привычку менять цвет, подстраиваясь под окружающую среду, что делало их хозяев ещё более неприметными.

Самой важной в селении лесных обитателей считалась варка — место, где на огне в кастрюльках разных размеров готовилось варенье из одуванчиков. Остеры по своей природе не воины и не кочевники, поэтому в своде самых главных законов племени, если опустить всё, что касается варенья и чая, выделялись всего лишь два железных правила: «При любой опасности беги и прячься», «Неважно, куда ты идёшь: направо, налево, вперёд или назад, — не забывай о том, что засыпать и просыпаться нужно в своей кроватке».

Посему раз в какое-то время весь лесной народ срывался с насиженного места и выдвигался в поисках нового, и, в какую бы сторону они ни шли, к вечеру племя видело сладкие сны в новом доме, но в своих кроватках.

Этой заповеди подчинялись почти все, разве что кроме дедушки Ракитана Первого Наиушастого, ибо он по своей сути был путешественником-одиночкой. Редкий дар! Порой Ракитан не появлялся в племени целую неделю, а то и больше. Грине это казалось вечностью.

Как-то после очередного длительного исчезновения Ракитан вернулся. Его лицо выглядело уставшим более обычного, в лохматых зелёных кудрях появилась седина, в руках у него был диковинный посох, а на плече — холщовая сумка наперевес. Гриня, всегда с нетерпением ожидавший возвращения деда, не дав страннику передохнуть после долгой дороги, бросился ему на шею и так, на дедушкиных руках, проделал весь путь в лачугу Ракитана. Дома дед посадил внука на пенёк, служивший табуретом, поставил посох у двери и, не раздеваясь, грохнулся на кровать.

— Наконец-то я дома… Никогда не думал, что так сильно буду мечтать оказаться вновь в своей кровати!

— А я тебя очень ждал, деда! Рассказывай: где был, что видел, откуда у тебя эти палка и сумка?

Путешественник промолчал. Тень печали скользнула по его лицу. Ракитан, с видимым усилием отогнав грустные мысли, резко сел на край кровати.

— Это не просто клюка для ходьбы, а подарок для истинного путешественника. Если оставить его у двери и долго валяться на диване, не выходя за порог, посох обязательно пустит корни, и тогда — пиши пропало…

— Дедуля, а разве это дерево? — Гриня с порога внимательно рассматривал палицу, боясь до неё дотронуться.

— Знамо, что из дерева, только не простого, а бродячего. Но и это не главный его секрет. Гляди сюда, — дед громко произнёс, — «змея!».

В ту же секунду у Ракитана в руках зашевелилась огромная ядовитая гадюка, которая грозно смотрела на мальчишку, обнажив клыки и хищно шипя. Гриня замер от неожиданности и ужаса.

— Не бойся, малыш, она не ужалит… По крайней мере, если я этого не захочу.

Гриндобальд перевёл дыхание, в руках у деда вновь был неподвижный посох.

— А во что ещё он может превращаться?

— Я видел однажды, как он обратился в меч-кладенец. Но только ни к чему это мне — я же не воин, я — путешественник… Ведь и змеёй можно отпугнуть кого угодно…

Ракитан вернул чудо-вещицу на место.

— Кстати, если посох всё же пустит корни, то освободить его сможет только тот, кто по-настоящему стремится в путь-дорогу. Посох почувствует это и пойдёт вместе со своим хозяином куда угодно.

— Везёт же тебе, деда, на находки, — с завистью протянул Гриня.

Дед потрепал внука по волосам и улыбнулся, но улыбка, с которой он вернулся из этого путешествия, была полна грусти и усталости. Дальше Гриня затараторил о новостях племени, о том, как вновь победил на соревновании чаеделов и как его варенье опять было признано лучшим. Ракитан слушал и поглаживал заплечную сумку, с которой ни на мгновение не расставался. На вопросы о котомке старался отмолчаться или перевести разговор в другое русло и только к вечеру, будто что-то вспомнив, обронил не совсем понятное:

— Стоит только одним глазком заглянуть в котомку, как великий бездонный Внутрь глянет тебе в очи и утащит внутрь к себе… и всё, спета твоя песенка.

Больше Гриня ничего из деда не вытянул, а через некоторое время Ракитан вновь отправился в странствие, и мальчишке только и оставалось, что в очередной раз ждать его возвращения…

Однажды Наиушастый исчез аж на целый месяц, а когда вернулся, сгрёб внука в охапку и тут же побежал к варке.

— Я такое нашёл, Гринечка! Ты не поверишь, я такое нашёл!..

Гриня болтал ножками на весу и уже облизывался в предвкушении каких-нибудь нездешних лакомств, которыми дед всегда баловал его, возвращаясь домой. Они остановились около самой маленькой кастрюльки. Ракитан развёл огонь и торжественно обратился к внуку:

— Смотри! — он достал из сумы красный одуванчик. Гриня ахнул.

— Я сварю варенье из красных одуванчиков, и оно станет самым ярким из всех, что мы когда-либо варили!

Воодушевлённый остер принялся аккуратно раскладывать красные одуванчики в кастрюльке, затем добавил к ним обычных, белых. Волнение деда передалось Грине, и тот как заворожённый наблюдал за отточенными движениями деда. Вокруг уже собралось с десяток любопытных остеров, прибежавших на громкий голос Ракитана.

— Думаю, тут совсем не помешает немного пыльцы цветка Лакрицы Сладкоцветущей.

Дед обернулся вокруг себя, огляделся по сторонам, но пыльцы нигде не было.

— Вот же ж напасть! — дед махнул рукой и побежал к хижине. — Жди, малец, я мигом вернусь!

Гриня затаив дыхание смотрел в кастрюлю, внутри которой свершалось великое таинство — рождалось варенье. Его будет совсем мало, всего одна ложечка, но волшебный аромат уже распространился по всей округе.

— Вепрь! Вепрь! — вдруг донеслось до его ушей. — Бере-ги-и-ись! Сюда бежит вепрь!

Зелёные человечки бросились врассыпную. И Гриня вместе со всеми кинулся в укрытие, но уже через несколько шагов резко остановился: «А как же дедушкино варенье? Никто и никогда в жизни не пробовал ничего подобного, его нельзя оставлять какому-то дикому кабану!» Гриня собрал всю свою волю в кулак и заставил себя вернуться.

— Стой, Гриня! Ты что?! Там же вепрь! — кричали ему со всех сторон, но маленький остер, истинный внук своего знаменитого деда, был непреклонен и уже через мгновение нос к носу столкнулся с огромным клыкастым боровом.

— Прочь с моего пути! — прохрипело чудовище. Гриня почувствовал его зловонное дыхание. — Ты преградил мне дорогу к одуванчиковому варенью.

— Нет, — дрожащим голосом, еле слышно проговорил Гриня. — Это не твоё варенье.

— Что-о-о?! — глаза вепря налились кровью. Гриня почувствовал, как холодный клык коснулся его груди. Он изо всех сил зажмурился, стиснул зубы, но так и не сдвинулся с места.

— Эй, доходяга! — зычный голос Ракитана Первого Наи-ушастого разнёсся по всей поляне. — Не приставай к маленьким!

Зверь, оторопев, развернулся на голос. А остер-путешественник неторопливо вытащил из котомки колчан с луком и стрелами, натянул тетиву, прицелился и выстрелил в дикого кабана. Стрела со свистом пролетела мимо, даже на задев грозного зверя. Вепрь ухмыльнулся и ударил копытом о землю.

— Ты ещё кто такой?!

— Я тот, с кем тебе не справиться! — прокричал дед.

Просвистела вторая стрела, вонзившись кабану в бок. Взбешённый раненый зверюга, забыв про Гриню, бросился на Ракитана. Третья стрела угодила ему в ногу, но зелёный человечек слегка не рассчитал, и нападавший со всего маху рухнул прямо на него. Тетива печально зазвенела, а лук треснул и раскололся надвое в руках остера. Дед застонал от боли. Вепрь тяжело поднялся, злобно посмотрел на отважного зелёного человечка, шумно задышал, выставил вперёд свои острые клыки и вновь бросился в атаку.

Изувеченный Ракитан с трудом поднялся с земли, распахнул котомку и прокричал зверю:

— Смотри!

Вепрь, сам того не желая, глянул в тёмную глубину котомки… и в ту же секунду исчез, будто сумка проглотила его… А дедушка Грини без чувств рухнул на землю…

Раненого перенесли в лачугу, и подоспевший старый лекарь выгнал всех на улицу.

— Ему нужен воздух и покой, — он погладил Гриню по голове и добавил: — Иди отдохни, у тебя был тяжёлый день.

По пути домой юный остер вспомнил про небывалое варенье и помчался к варке. В темноте он не сразу нашёл то, что искал, а когда обнаружил, у него потекли слёзы. Драгоценное варенье вытекло из опрокинутой кастрюльки, всё, до последней капли… Гриня горько и безутешно заплакал. Слёзы текли по его щекам, пока он незаметно для себя не уснул прямо на земле. Так в один день юный остер нарушил оба железных правила…

Наутро на том самом месте, где пролилось варенье, выросли красные одуванчики. Проснувшись, Гриндобальд бросился к лачуге дедушки.

Он с разбега влетел в дом и остановился как вкопанный: в доме было пусто. Из полуобморочного оцепенения его вывел голос вошедшего лекаря.

— Ракитан исчез.

— Что значит «исчез»? — Гриня, не веря своим ушам, осмотрелся вокруг. Дедушки и след простыл. У порога стоял посох, на нём висела холщовая сумка, а больше — ничего, никаких следов.

— Многоуважаемый Ракитан Наиушастейший оставил тебе письмо, — доктор указал на лежащий на подушке листок, свёрнутый в трубочку. — Смотри, тут имя получателя: «Моему внуку, Гриндобальду Остроухому».

Знахарь сочувственно потрепал юного остера по плечу и тактично оставил наедине с его скорбью.

Убитый горем Гриня уселся на край кровати, как это часто проделывал его дед, и начал читать адресованное ему послание.

Дорогой мой Гринечка!

В этом письме хочу сказать тебе, что ты самый смелый остер из всех известных мае. То, что ты сделал вчера, станет началом легенды о жизни и невероятных приключениях великого путешественника Гриндобальда Остроухого, четвёртого сына Гарибальди Третьего, внука Ракитина Первого Наиушастого. К сожалению, я столько тебе не успел рассказать, многим не поделился, да и не мог — нельзя мне было, но верю, что ты сам во всём разберёшься.

Приписка номер один (важная, на каждый день!):

Наши мудрецы ошибаются — хороших вокруг нас намного больше, чем тех существ, от которых стоит убегать и прятаться. Найди себе друзей, впитывай знания как губка: учись всему и никогда не останавливайся. Я когда-то мечтал подружиться с драконами, но мне это так и не удалось. Надеюсь, у тебя получится. Главное — не забывай: смелость и безрассудство всегда идут рука об руку, их разделяет только мудрость. Будь мудр!

Приписка номер два (очень важная — судьбоносная!):

Посох и сумку я оставляю тебе, ты достоин этого дара. Но это не простой подарок, а большая ответственность и сила.

Приписка номер три (самая важная — предупредительная!):

Никогда не смотри вглубь котомки! Ты можешь, когда тебе вздумается, положить в неё или вытащить наружу всё, что пожелаешь, но старайся не вынимать того, чего сам не клал. Кто знает, какой шлейф потянется за нездешними вещами из чёрного нутра сумы? Так что никогда, что бы ни случилось, не заглядывай вовнутрь! Береги котомку как зеницу ока, в ней огромная необузданная сила, с которой лучше не тягаться.

Приписка последняя (самая-самая важная!):

Я буду любить тебя и помнить о тебе всегда и везде!

Твой дед Ракитан.

Зелёный человечек перечитал письмо несколько раз, аккуратно свернул его и спрятал за пазуху. Потом, утерев слёзы, подошёл к стоявшему у порога посоху. Сейчас клюка казалась обычной деревяшкой, и, если бы Гриня своими глазами не видел, на что та способна, никогда не поверил бы, что эта палка, похожая на ровный корень дерева, покрытый то ли мхом, то ли какой-то шерстью, на самом деле происходит из мира магии и колдовства. Гриндобальд осторожно коснулся палицы пальцем — ничего не произошло… И тогда он набрался смелости, закрыл глаза, представил все те далёкие чудесные земли, о которых рассказывал ему дед, и сжал посох в руке. В тот же миг тот ожил. Грине даже показалось, что он почувствовал ответное рукопожатие. От посоха повеяло теплом, уверенностью, далёкой дорогой, звёздным небом и встречным ветром. Гриня перекинул котомку через плечо и покинул лачугу, возможно, навсегда.

С этого момента началась совсем другая жизнь зелёного человечка Гриндобальда Остроухого — знаменитого путешественника-одиночки.

Пройдёт много времени, и летописцы напишут первые строчки о невероятном длинноухом остере, который верхом на медведе-шатуне пересёк вечнозелёный лес; чуть не стал закуской циклопа на острове Буяне; несмотря на свой маленький рост, спас от неминуемой гибели великана; и наконец подружился с самым настоящим драконом…

Дракон Грум и незнакомый голос

С момента появления Грини в городе прошло всего ничего, а зелёный человечек уже успел стать всеобщим любимцем. Ещё бы! Его почти волшебный малиновый чай и диковинное варенье пользовались огромным успехом: паре горожан даже пришлось оказать медицинскую помощь — они были настолько увлечены поглощением варенья из одуванчиков, что не заметили, как случайно проглотили ложки. Особым удовольствием было наблюдать, как зелёный человечек гарцует по вечернему городу верхом на драконе с факелом в руках, зажигая фонари. Когда же Грум улетал по делам — навестить Настю с Дракошей Кошей или поиграть с Василисой в замке Эдварда и Бабы-яги Агнессы, Гриня самостоятельно выполнял возложенные на дракона обязанности, и это стоит отдельного рассказа.

Остроухий не торопясь семенил от фонаря к фонарю, останавливался, вынимал из котомки лестницу, расставлял её, залезал, разжигал огонь, слезал, укладывал лестницу назад в сумку и шёл к следующему фонарю. Несложно догадаться, что эту работу он заканчивал как раз к рассвету, и ему приходилось тут же отправляться назад — гасить фонари… В такие дни у него оставалась всего пара-тройка часов, чтобы отдохнуть, так что он с нетерпением ждал возвращения своего огнедышащего друга.

Как-то вечерком, когда обход города был окончен, а на дворе стояла великолепная погода, дракон и зелёный человечек развалились у озера, упоённо глядя в смеркающееся небо, на котором уже стали появляться первые звёзды-торопыжки.

— Гринь, расскажи мне какую-нибудь историю вашего племени.

— Сказка подойдёт? — переспросил зелёный человечек.

— Сказка — так сказка, — Дракон вытянулся во весь свой огромный рост и прикрыл глаза.

— Значит, так, — начал остер своё повествование голосом бывалого рассказчика, — сказка о Белке, Лиловом орехе и липовых друзьях, которым нельзя доверять, а также про то, что не следует пускать в свой дом малознакомых существ.

— Ну прям о-о-очень интересно, — с иронией заметил Грум, вспоминая, как Гриня впервые появился на пороге его дома.

Рассказчик громко прокашлялся, не придавая значения сарказму в голосе дракона, и поведал притчу, которая прекрасно известна любому зелёному человечку, от мала до велика.

…Жила-была Белка. Обычная такая — шубка беличья, слегка поношенная, комфортабельное дупло с видом на рощу, внутри всё удобненько: мебель какая-никакая — не новая, но вполне приличная, чуланчик не пустой, а с запасами, умывальник из дубовой коры с капельками росы, даже розовый шкаф с шубой на выход, а ещё кресло-качалка — правда, ветхое, подобранное на улице. В общем, всё как у всех… Вот только на двери её беличьего жилища висела вывеска: «Беркут». В глубине души ей всегда хотелось быть птицей высокого полёта…

Было у Белки хобби: больше всего на свете она любила художничать. Бывает, проснётся ночью, хвать кисть да краски и давай до утра ватманы размалёвывать. Даже во сне рисовала, жаль только, когда просыпалась, не получалось у неё перенести дивные узоры из сна в реальность, уж больно быстро они таяли под лучами утреннего солнца.

И была у Белки одна тайна. Случалось, причём абсолютно непредсказуемо, что в её беличьих хоромах под старым креслом вдруг появлялся орех. Из ниоткуда. Раз — и орех! Сколько она ни пыталась выследить, откуда он брался, всё без толку. Куда там, чудо — оно и есть чудо: бамс — и новый орех тут как тут. Привыкла Белка к этому диву дивному, но никому о нём не рассказывала. Бережно протирала внезапно появившийся орех от пыли и уносила в кладовку.

Однажды посетила её гениальная мысль: а что, если разрисовывать орехи? Так сказать, узорничать. Вот так и появилось у неё новое увлечение, и совсем скоро она уже души в нём не чаяла.

Как-то раз во время вечерней прогулки (была у неё такая слабость — в часы заката попрыгать с ветки на ветку, шубку выгулять) увидела наша Белка двух других, неизвестных ей, видимо, нездешних. Незнакомки раскрашивали ореховую скорлупу. Восторгу нашей Белки не было предела! Серая и Пятнистая (так и будем их величать) уверенными крупными мазками наносили краску, и получалось у них очень неплохо, а если честно, то даже намного лучше, чем у неё самой. Не скрывая восторга, Белка пригласила новых знакомых в гости. Им, бездомным белкам-кочевницам, ой как нелегко жилось в наших краях, да и орехов своих у них не было — что найдут, то и раскрашивают.

Поделилась Белка с ними своей тайной, и стали жить они вместе. Серая с Пятнистой очень быстро освоились и даже переставили кое-какую мебель, но нашу Белку это не смущало: она сама настолько ценила собственную свободу, что ограничивать в чём-то новых приятельниц было бы нечестно.

Время шло. Разукрашенных орехов становилось всё больше и больше. Беличий восторг начал понемногу таять — совместной работы не получалось: сядет каждый в своём углу и давай малевать от рассвета до заката. А со временем заметила хозяйка, что разрисованные орехи Серой и Пятнистой хотя и были красивы, но слишком однообразны и даже скучны — не было в них ни малейшей искорки фантазии…

А тут ещё всякие странности начали происходить: вещи в жилище стали вдруг пропадать, а вернее, меняться. Её старое удобное кресло-качалка было обнаружено на мусорке в двух полянах от дома, вместо него же появился жутко неудобный табурет на трёх ножках-шпильках с ядовито-жёлтым шурупом в центре.

Вскоре такая же участь постигла и ветхий, но ещё вполне пригодный розовый шкаф со всем скарбом и почти не ношенной шубкой на выход. Белка молча сносила неудобства. Что поделать, свобода — она для всех!

В один прекрасный день в доме появился новый орех. Он был абсолютно не похож на предыдущие. Его скорлупа отливала лёгким нездешним светом, а после того, как стёрли пыль, оказалось, что орех почти лиловый! Все восторженно рассматривали находку. Но с новым орехом появилась и новая задачка: белки никак не могли решить, кто же возьмётся за этот чудо-плод. Наша Белка на правах хозяйки, о которых все уже и позабыли давно, конечно же, настаивала на своей кандидатуре, но осмелевшие Серая с Пятнистой ей не уступали. В конце концов под вечер постановили, что раскрашивать будут вместе, ибо кто знает, когда ещё в жизни выпадет подобный невероятный шанс. Все облегчённо вздохнули, радуясь собственной мудрости.

Окрылённая, Белка решила прогуляться. В предвкушении новой работы она воодушевлённо скакала с ветки на ветку и не могла нарадоваться предстоящему счастью. Вернулась на закате. Но… как ни пыталась она отпереть входную дверь, всё впустую — ключик, что всегда болтался у неё на шее и с которым она никогда в жизни не расставалась, больше не подходил к замку. К тому же на двери вместо прежней таблички «Беркут», переливаясь в лучах уходящего солнца, висела свежая глянцевая вывеска: «Здесь живут великие мастера кисти и краски — Пятнистая и Серая».

Так наша горемычная Белка домой и не попала… Погоревала-поплакала, но вскоре нашла себе новое жилище.

Правду сказать, что как только наша героиня перестала появляться в своём бывшем жилище, чудесным образом возникавшие орехи тоже исчезли. Чего только Серая с Пятнистой не делали, но чуда больше не происходило. Говорят, старый великан вырвал дерево с корнем да бросил в костёр холодным зимним вечером, так что новые хозяева еле успели ноги унести.

Наша же белка прижилась в новом доме, и там вскоре тоже стал появляться орех, правда, больше она об этом уже никому не рассказывала.

Гриня громко отхлебнул чай и подытожил:

— У нас говорят: счастье тишину любит…

Грум грустно улыбнулся:

— Я понял, о чём сказка, только мы, драконы, считаем, что хорошего в этом мире всё-таки куда больше, чем плохого, добрых людей — намного больше, чем злых, и что…

Он так и не закончил фразу, ему показалось, будто едкое марево затуманило глаза, по затылку пробежал холодок, в груди защемило, а в ушах громко и отчётливо зазвучал чей-то незнакомый голос:

— Дракон! Ты слышишь меня, Дракон?

Грум замер словно каменная статуя…

Он пришёл в себя, когда почувствовал, что кто-то тормошит его, хлещет по щекам и щёлкает по носу.

— Что с тобой?! Ты как будто отправился за тридевять земель, а тушку свою крылатую тут забыл! Заснул на полуслове! Я уже битый час зову тебя, а ты всё молчишь… не откликаешься, — встревоженный Гриня пристально рассматривал дракона.

— Ничего… — задумчиво проговорил Грум и помотал головой, будто стряхивая с себя остатки сна или отгоняя прочь назойливых мух. В груди с левой стороны, там, где полагалось быть сердцу, он чувствовал леденящий холод. Давненько уже старая рана не напоминала о себе…

«Надо бы навестить Эдварда с Агнессой, а то что-то неладное творится со мной. Голоса в голове ещё ни к чему хорошему не приводили», — подумалось ему. Вслух же Грум проговорил:

— Всё хорошо, дружище, продолжай. Я и вправду на мгновение задремал… — и виновато улыбнулся.

— Нет, ты не задремал… Ты… Ай, да ну тебя… — Гриня нарочито небрежно махнул рукой и сменил тему. — Так вот, наша мудрость гласит… Правило номер один: недоваренное варенье — это кисель, а кисель — это гадость; передержанное варенье — это джем, а джем — это гадость! Будьте точны и бдительны: в варенье есть суть и смысл… Если не получается варенье, варите борщ…

— Бред какой-то… — фыркнул Грум.

— Про борщ действительно бред — это я проверял, слушаешь ли ты меня или нет. А вот с вареньем всё и впрямь очень серьёзно, ибо недоваренное варенье из одуванчиков разлетится при первом же дуновении ветра, но стоит его хоть чуть-чуть передержать на огне, как оно перестаёт быть вареньем, превращаясь в густой клей.

Грум продолжал кивать головой, изображая глубокое понимание обрушившейся на него философии зелёных человечков, но мыслями уже был очень далеко — по дороге к замку Макового Короля.

Раам, Василиса и фиолетовое яблоко

Выпустить на волю огнедышащего дракона — затея нелёгкая и очень опасная, особенно если речь идёт о Рааме — немом драконе колдуна Зарифа.

Пока чёрный дракон находился в плену у Эдварда, сам чародей становился всё сильнее и сильнее. Древние мудрецы не ошиблись: эти дивные существа пропитывают силой и энергией всё живое в округе, будь то человек, маг, волшебник или обыкновенная лесная фея. Достаточно того, чтобы драконы жили по соседству, и мощь наполнит тебя до краёв. Соблазн оставить дракона рядом с собой был велик, но Маковый король дал слово Дракоше Коше не держать Раама в неволе, а выпустить на свободу, и пусть тот сам вершит свою судьбу.

Эдвард так и не смог вернуть безмолвному чёрному дракону дар речи, а околдовывать или тем более изменить дракона невозможно: даже такой сильный чародей, как он, был бессилен. Чего только не делалось, какие только заговоры и заклятия не произносились, всё без толку…

— Вода точит камень, время меняет его форму и цвет. Так будет и с сердцем дракона — даже если оно не поддаётся чарам, оставаясь чёрным, как ночь… Только время… — бормотал себе под нос Эдвард. — Держать дракона на привязи в надежде, что он изменится, в ту пору как наброшенное на шею лассо повиновения делает его покорным и безвольным, — абсолютно бессмысленно…

Скрепя сердце Эдвард наконец решился выпустить дракона на свободу. Вот только дело это непростое: дракона нельзя взять и отпустить: в гневе он может накинуться на тебя, а там уж пиши пропало — сражения не избежать, и победит сильнейший. В своих силах Эдвард не сомневался, он уже мог дать отпор дракону, но вот за Бабу-ягу и Василису переживал: их нужно уберечь от опасности. Но раз уж решил, не откладывай в долгий ящик! На следующий день чародей незаметно, совсем чуточку, отпустил петлю лассо повиновения, стягивавшую шею чёрного дракона… и как ни в чём не бывало отправился по своим делам.

Порой, когда ни чародея, ни Бабы-яги не было рядом, Василиса слонялась по замку либо под присмотром чёрного кота Агнессы спускалась во двор. К этому времени безымянный питомец Бабы-яги уже получил имя, всё потому, что даже коту негоже ходить без прозвища! Агнесса с Василисой долго не спорила (как вообще можно спорить с маленькой хитрой девчушкой?), и огромный, некогда грозный, а ныне разжиревший на домашних харчах чёрный как смоль одноглазый кот стал Барсиком.

Василиса гуляла во дворе замка и хрумкала яблоки. Яблок было много, целый рюкзачок — зелёных, оранжевых, по-девчачьи нежно-розовых и её любимых пурпурнофиолетовых. За прогулку девочка могла сгрызть аж пятнадцать штук, а после, довольная, возвращалась в замок и уведомляла Бабу-ягу, что уже поужинала или позавтракала, смотря какое время суток было на дворе.

Как-то раз во время такой прогулки Барсик с вороной устроили догонялки, вернее, хитрая птица дразнила кота сосиской, а он нехотя делал вид, что вот-вот встанет и отберёт у крылатой негодницы свою вкусняшку. В конце концов лентяй соизволил подняться и бросился на ворону, но та так ловко отскочила, что Барсик кубарем покатился по земле, сметая всё на своём пути.

— Мя-я-яу! — проорал кот, пролетая мимо девочки.

Девчушка попыталась поймать его, но только потеряла равновесие и шлёпнулась на пол — яблоки посыпались из рюкзака и покатились по земле.

Одно из них, самое красивое, которое Василиса заприметила, ещё с утра укладывая рюкзак, укатилось так далеко, что бывшая нефея сперва потеряла его из виду, а затем увидела прямо под носом у чёрного дракона. Гулять и находиться в той части двора, где жил пленный дракон, само собой, было для Василисы под строжайшим запретом. Она огляделась по сторонам и, не увидев никого, кто мог бы её остановить, осторожно последовала за убежавшим яблоком. Раам лежал, растянувшись во всю длину, опустив голову на лапы. Глаза его были приоткрыты, он пристально следил за каждым движением незваной гостьи. Так близко к Рааму Василиса ещё ни разу не подходила. Она подняла яблоко, спрятала его назад в рюкзачок и только сейчас заметила, какая печальная морда у пленённого дракона. Ей стало его жалко: в его глазах сквозили такие одиночество и грусть, что, забыв о страхе и сотне предупреждений Эдварда и Агнессы, она выудила зелёное яблоко из сумки и протянула его узнику чародея.

— Хочешь? — Василиса знала, что злой колдун Зариф лишил брата Дракоши Коши дара речи, поэтому просто положила фрукт рядом с ним. Раам, оскалившись, зарычал, обнажив свои острые зубы.

— Ну и ладно, — девчушка забрала яблоко, — я тоже меньше всего люблю зелёные. На вот это, я его для себя берегла, — она протянула ему то, самое красивое, фиолетовое, что привело её сюда. Дракон сделал вид, что ничего не заметил.

Девочка поправила волосы, ещё раз глянула на дракона, бесцеремонно уселась на пол, достала оранжевое яблоко и заговорила. Она по-детски лепетала об огромных бабочках, что недавно пронеслись настоящей радужной тучей над замком, о фикусах, тех самых бывших вурдалаках, что до сих пор при команде «смирно!» расцветают розами и тянутся к солнцу, о жирном коте, что разленился и больше не охотится в лесу и даже не помогает Бабе-яге варить зелье… В общем, они мило побеседовали — ну не с котом же разговаривать, в самом деле!

С тех пор так и повелось: стоило Эдварду и Бабе-яге куда-нибудь удалиться по делам, как Василиса тут же отправлялась к грустному дракону — так она называла его — оставляла ему фиолетовое яблоко, которых теперь брала в два раза больше, и рассказывала разные сказки и истории, что слышала от Бабы-яги, Эдварда или изредка навещавшего их Дракоши Коши.

Однажды, увлечённая рассказом, она надкусила яблоко, которое оказалось таким сладким, что ей захотелось немедленно им поделиться, и, недолго думая, сунула его прямо в рот дракону.

— Ой, — только и успела сказать Василиса, почувствовав, что ненароком прикоснулась к зубам дракона. Она осторожно высвободила руку из пасти Раама. — Ты ведь совсем не злой, просто грустный и одинокий, — она погладила дракона и убежала назад в замок.

Время шло, и вот как-то за обедом Эдвард торжественно объявил домочадцам:

— Сегодня-завтра он освободится.

— И что будет? — поинтересовалась Агнесса, бросая Барсику сосиску в форме мыши.

Едва коснувшись пола, колбаска побежала прочь. Разленившийся кот даже с места не сдвинулся. Зато ворона тут же проснулась, слетела со шкафа, не дав сосиске выпрыгнуть в окно, крепко схватила её клювом и поднесла прямо к кошачьей наглой морде. Баба-яга недовольно вскинула руки:

— Он так никогда не похудеет!

Кот благодарно мяукнул заботливой вороне и, не вставая, принялся лопать колбасу.

— Надеюсь, ничего. Мы все подождём здесь… Если он улетит — хорошо, если нет — придётся принять бой… И тогда вам ни в коем случае не стоит покидать замок, пока я вас не позову… Если вестей от меня нет, бегите в библиотеку, там есть лаз. Помнишь тропинку из камина? — Баба-яга кивнула. — Так вот, через камин можно выйти за горами и там переждать. Но будем надеяться, что битвы не будет.

Вечером того же дня Раам почувствовал одновременно силу, боль и голод. Лассо всё ещё жгло шею, но уже не стягивало горло. Он понял, что это его шанс. Аккуратно, превозмогая боль и жгучий мороз лассо повиновения, чёрный дракон не спеша освободил голову из петли и наконец-то вздохнул полной грудью. Из его горла вырвался грозный рык.

— Началось! Все по местам! — скомандовал Эдвард и взял в руку ледяной меч, о существовании которого знали только древние охотники за драконами. Чародей стыдился, что хранит у себя эту реликвию — Дракоша Коша ему этого не простил бы, но сейчас другого варианта не было.

Дракон вытянул лапы, выгнул спину, затем встал, резко расправил крылья, точно сбросил свинцовое одеяло, давившее на него всё это время, и тяжёлой поступью двинулся в сторону замка. Дым валил из его ноздрей. Каждый шаг отдавался эхом по всей поляне. Раам обошёл замок и заревел так громко, что стены, казалось, задрожали. Василиса в страхе зажмурила глаза. Дракон, продолжая рычать, выпустил в небо столб дыма, взмахнул крыльями и улетел прочь.

— Фух, обошлось, — Эдвард вздохнул с облегчением и довольным взором оглядел домочадцев.

Баба-яга, даже глазом не моргнув, что-то вязала, развалившись в кресле-качалке.

Василиса же забилась в угол и тихонько сидела там, пошмыгивая носом.

— Малышка, ты что, испугалась, что ли? Иди к нам!

Девочка подошла к Эдварду. В её больших зелёных глазах стояли слёзы.

— Ты это чего? — Эдвард был не на шутку удивлён. — Да что с тобой, крошка?

— Раам улетел, мне его жалко…

— Эх, до чего же вы странные и непонятные существа, девочки…

Василиса бросилась на шею Эдварду и, крепко обняв чародея, горько расплакалась. В руке она крепко сжимала фиолетовое яблоко…

Грум, Василиса и зов чужака

Грум любил навещать чародея и Бабу-ягу, а уж Василису дракон просто обожал, да и она тоже души не чаяла в своём любимом огромном огнедышащем драконе. По дороге к замку чародея его, конечно же, всегда обуревали смешанные чувства: с одной стороны, он летел к друзьям, по которым очень скучал и которые всегда ему рады; с другой стороны, воспоминания о том, что когда-то он так и не стал драконом чародея, по-прежнему не давали ему покоя.

Над замком Грум обязательно делал почётный круг, нарочно громко хлопая крыльями.

— Грум прилетел! Грум прилетел! — услышал он радостный возглас Василисы, а значит, ему самое время приземляться.

Девочка уже выбежала на улицу и ждала его, ладошкой прикрывая глаза от яркого солнца.

— Как же ты вытянулась, Василисушка! Небось, Баба-яга кормит тебя одними жирными лягушками и сочными травами!

— Фу-у-у, — Василиса замахала руками на дракона, — никаких жаб я не ем, просто тебя давно здесь не было!

Василиса и в самом деле была необычным ребёнком, с возрастом и ростом у неё была какая-то неразбериха. Всего пару месяцев спустя после того, как малышку приютили Агнесса и Эдвард, ей на вид уже было около трёх лет, а может, и семи — кто знает… Иногда же возраст скакал от трёх до семи в течение одного дня, так что девчонка с утра умные книжки читала, а к вечеру на ручки просилась, и — соску ей подавай…

Видимо, сказывались её необычное происхождение и выпавшие в прошлом на долю нефеи приключения, о которых она ни сном ни духом не ведала.

— Прости, милая, были дела. Да и Гриню оставлять одного было не очень удобно.

— Ой, как же я хочу познакомиться с твоим Гриней! — малышка мечтательно закатила глаза. — Настоящий зелёный человечек! Как жаль, что он не умеет летать и боится неба!..

— Ещё успеешь познакомиться. Надеюсь, Эдвард как-нибудь отпустит тебя погостить к нам на пару деньков.

— Обязательно отпущу, — улыбнулся чародей, — только позже.

Василиса забралась на дракона и крепко его обняла — разумеется, насколько возможно обнять дракона. Грум поклонился волшебнику.

— Приветствую тебя, дорогой друг, — Маковый король провёл по крылу дракона, — отдыхай. А вот и Баба-яга.

Вдали показалась несущаяся галопом в клубах пыли избушка на курьих ножках.

— Избу выгуливает, говорит, что у нас эпидемия: все обленились: и кот, и избушка, и ступа… Приходится муштровать…

Баба-яга выскочила из избушки, не дожидаясь, пока та остановится, и побежала навстречу дракону, широко расставив руки для объятий.

— Здравствуй, касатик! Здравствуй, Грумочка! — только Баба-яга могла себе позволить так коверкать его прекрасное грозное имя! Ягуся готова была расцеловать дракона, но, на его счастье, до щёк его ей было не дотянуться без дополнительных подручных средств.

Грум осторожно заглянул в драконье ложе, где когда-то с помощью лассо повиновения был прикован чёрный дракон.

— Раам не возвращался?

— Нет, с тех пор, как я отпустил его, о нём ничего не слышно… Жаль, мне так и не удалось понять его… Зариф лишил его дара речи, и, что бы я ни делал, как бы ни старался, чёрный дракон оставался нем. Я обещал твоему отцу не держать его в плену попусту, и чёрный дракон упорхнул при первой же возможности, устремившись навстречу своей собственной судьбе.

— Он же мог навредить вам! — испуганно посмотрел Грум на Эдварда.

— Да, наверное, но это был своего рода тест для нас всех, и мы выдержали его с честью. Освободившись, он поднялся в небо и улетел на юг, не причинив нам зла. Теперь он сам по себе…

— Пойдёмте-ка обедать! — Баба-яга раскинула скатерть-самобранку, которую обычно берегла к приходу дорогих гостей, и море яств заполнили стол: ешь — не хочу…

Вскоре сытый дракон развалился на шелковистой травке, зажмурив глаза от удовольствия. Сейчас он больше всего походил на Барсика.

— Бу! — Василиса с разбега плюхнулась ему на пузо.

— Ой, пощадите! — заохал Грум притворно: актёры-то из драконов никудышные! — Ну ты и тяжеленная, как… Кудыкина гора! Всё-таки Агнесса наверняка подкармливает тебя жабами!

— А я ещё и сильная! — девочка бросилась колотить кулачками дракона в бок. Грум засмеялся, как от щекотки.

— О да, ещё какая! — подтвердил дракон.

Малышка быстро устала и улеглась рядом.

— Расскажи мне о нашествии полосатых ленивцев.

— Как! Тебе ещё не надоело? — Грум рассказывал эту историю в каждый свой прилёт, правда, с каждым разом она становилась всё длиннее, занимательнее и сказочнее.

— Не-а, — Василиса прижалась к дракону, и тот начал свой рассказ.

* * *

В один прекрасный день, когда Грум отправился навестить Дракошу Кошу и Настю, на город Милквей случилось настоящее нашествие ленивцев. Первый появился у городских ворот пополудни. Дочурка командира городской охраны на ручках занесла это премилейшее полосатое существо в город. Охрана окружила на вид безобидного и не в меру пушистого зверька, пытаясь хорошенько рассмотреть. Ленивец зевнул. И все вокруг тоже громко зазевали. Затем ленивец потянулся, и на всех тотчас же напали самые сладкие потягушки. Им бы сразу спохватиться, но не тут-то было — ленивец закрыл глаза и заснул. Глядя на него, задремала и охрана, и уже через минуту-другую все вокруг спали крепким, непробудным сном.

А потом за первым в город пробрались второй… и третий… и четвёртый… Так продолжалось до тех пор, пока в каждом доме не поселилось по ленивцу. И вскоре город погрузился в глубокий сон… Редкая особенность, оказывается, была у этих необычных существ: засыпая сами, они немедленно убаюкивали всех вокруг.

Ленивцы спали двадцать три часа из двадцати четырёх. А в тот единственный в сутках час, когда они бодрствовали, незваные гости набивали свои желудки, полностью уничтожая запасы приютивших их горожан. Впрочем, даже несмотря на свою ужасающую прожорливость, сами по себе ленивцы были ещё не самой большой бедой, куда страшнее было то, что за ними последовали лихие люди. Что может быть проще — подождать, пока весь город уснёт, проникнуть за стены города, а дальше — грабь не хочу…

Хорошо хоть, что после последней битвы в Цветущих Землях вурдалаки полностью перевелись, а не то всё могло бы обернуться ещё хуже.

Грум вернулся через пару деньков и, к своему удивлению, обнаружил, что город превратился в спящее королевство. Сколько ни ходил он по улицам, отовсюду доносились то негромкое сладкое сопение, то зычное похрапывание, а то и вовсе богатырский храп…

Первым делом он направился к себе домой. Вытащил на улицу Гриню, который дрых в окружении двух ленивцев, и хорошенько потряс. Безрезультатно! Дракон перевернул его вверх тормашками и вновь встряхнул, теперь уже бесцеремонно держа за ногу.

Гриня продолжал спать — младенец младенцем, только губками причмокивает…

— Что ж, делать нечего, — сказал сам себе Грум и опустил спящего беспробудным сном Гриню в чан с холодной водой.

— А-А-А! — заорал зелёный человечек.

— Доброе утро!

— Ты что творишь?! А ну-ка сейчас же верни меня на место! — грозно пробурчал Гриня.

Дракон аккуратно поставил зелёного человечка на пол.

— Я не знаю, сколько вы тут дрыхнете, но фонари не разжигались как минимум дня два.

— Ой, мамочки, моё варенье!

Гриня бросился проверять, но худшие опасения оправдались: ленивцы слопали всё подчистую, даже листья чая сгрызли.

— Вот обжоры лохматые! — разозлился Гриня, а Грум не мог сдержать улыбки. — Это ж надо такому случиться! — зелёный человечек за хвост вытащил на улицу обоих ленивцев, те зевнули и потянулись.

— Не вздумай зевать, — дракон предостерегающе покачал указательным пальцем.

Гриня с трудом, но сдержался, прогнав подступавший зевок. К вечеру они обошли большую часть города, вытаскивая ленивцев на улицу и поливая жителей ледяной водой. Урон был нанесён колоссальный — запасы съестного были почти полностью на исходе.

— И как в них столько еды вмещается? Ума не приложим! — горожане разглядывали пустые кастрюли, полки и амбары…

Когда на город опустилась ночь, в Милквее не осталось ни одного ленивца.

* * *

— И куда же они подевались?! — полюбопытствовала Василиса, будто слышит эту историю в первый раз.

— Я перевёз их поближе к чёрным скалам и пригрозил, чтобы к нам больше ни ногой!

— Как пригрозил?

— А вот так! — и Грум зарычал так громко, что девочка закрыла ушки ручками.

— Что тут у вас происходит?! — высунулась в окно на шум Баба-яга.

— Сказки рассказываем, — громко рассмеялась Василиса и умоляюще посмотрела на дракона: — Грумочка, а давай полетаем!

— Эх, терпеть не могу эти ваши ласкательные имена. Я Гр-р-рум! Не Грумочка, не Грумчик, не Грумонька, а ГРУМ!

Василиса забралась к нему на спину, ухватилась за шею и скомандовала:

— В небо!

Сперва они влетели в огромное облако — точь-в-точь кит с открытым ртом! Затем пронеслись через стадо белых, как молоко, небесных барашков. И наконец пролетели сквозь облако, смахивавшее на парящего дракона.

«Ты мой дракон! С этого момента ты подчиняешься только мне! — вновь зазвучал голос в голове Грума. — Я призываю тебя к себе! Лети на мой голос! Лети на зов!..»

— Гру-у-ум… — Грум будто очнулся из забытья: Василиса кубарем летела вниз, ещё мгновение — и она разбилась бы, если бы не неведомо откуда взявшийся огромный чёрный гриф, который подхватил её и аккуратно поставил на землю. Только коснувшись поверхности, гриф вновь обернулся Эдвардом.

— Грум, что происходит?! Что ты творишь? О чём ты только думаешь? Ты чуть не погубил нашу девочку! — прокричал чародей. Василиса, крепко прижавшись к нему, кулачками размазывала слёзы по щекам.

— Простите меня… Прошу, простите! — без остановки повторял дракон, кружась над их головами. Потом он резко поднялся вверх и унёсся прочь.

— Грум! — Василиса разрыдалась пуще прежнего.

— Вернись, Грумочка! Пожа-а-алуйста!

Но дракона уже и след простыл…

…Грум глубоко вздохнул, закрыл глаза и, не в силах больше сопротивляться, обречённо полетел на зов.

Глава 2

Грэм — дракон-строитель

Больше всего Грэм любил засыпать и просыпаться во времена северного сияния. Обычный сон дракона — почти всегда чёрно-белый, если, конечно, не вещий. А вот в этих краях, засыпая под сотни радуг, которые в грациозном танце вплелись в одно небо, он просыпался и не мог различить, продолжает ли смотреть необычный сон или же это уже явь.

С тех пор как сын Дракоши Коши осуществил свою мечту и поселился на самом Северном полюсе, он очень изменился — возмужал. Вот что значит быть на своём месте: и в росте прибавил, и крепче стал. Но всё же самое забавное и неожиданное ждало впереди, его кожа, обычного драконьего серого цвета, с каждым днём становилась светлей и бледней, так что через некоторое время Грэм, взглянув на своё отражение в зеркальных льдах, к своему удивлению, обнаружил, что стал настоящим Белым драконом. Он был настолько бел, что иной раз северные медведи принимали его за огромный снежный валун и чесали о него спину, даже не подозревая, что рядом дракон.

Постепенно Белый дракон стал привыкать к северным звёздам, висевшим так низко, что, если взлететь, их можно было коснуться крылом; к ледяному воздуху, от которого весело щекотало в носу, но стоило засидеться на одном месте, как коварный мороз пробирался почти до самых косточек; к бесконечной ночи и редкому солнцу, поглядеть на которое выползали все обитатели этих краёв.

Недобрые косатки мирно устраивались поудобней рядом с моржами и пингвинами, пушистый северный змей не замечал присутствия полёвок — все выбирались погреться в лучах солнца и насладиться мимолётным теплом.

Как-то раз, после таких вот почти весенних мгновений, Грэм загрустил. Ему захотелось увидеть свой дом в Милквее, прогуляться по тёплым улочкам, вдохнуть аромат только что испечённых булочек, побеседовать с отцом, валяясь на бархатной траве у озера.

Всё это представилось так подробно, что дракон выдохнул тонкую струйку льда и начертил на поверхности контуры дома, в котором родился и где жило семейство драконов.

«А вот здесь будут стены», — пробормотал Грэм, извергая лёд и вырисовывая точную копию стены. Он так увлёкся своей работой, что в скором времени перед ним поднимался ледяной дом, в точности похожий на родной дом в Милквее. Дракон даже немного приукрасил его, добавив узоры по бокам и побольше окон с расписными наличниками. Вспомнив о хижинах-иглу, которые он как-то рассматривал, путешествуя по бескрайним ледяным просторам, вместо двери он выкопал вход пониже, чтобы тёплый воздух не уходил.

— Ха! — дракон никак не мог налюбоваться своей постройкой, расхаживая вокруг и рассматривая её со всех сторон. Внутри же чего-то всё-таки не хватало.

— Ковёр! Здесь нужна шкура! — наконец-то сообразил Грэм. Когда-то, много лет назад, он читал книгу о пигмеях, зачем-то устилающих пол и стены собственного жилища шкурами и коврами. Кто такие пигмеи и зачем они это делают, он запамятовал — бывает же, что самое важное улетучивается из головы, не задерживаясь, а вот разные глупости остаются на долгие-долгие годы.

Дракон потряс головой и тут же вспомнил, что совсем недавно косматый снежный змей сбрасывал свою старую шерстяную кожу, меняя её на новую — яркую и утеплённую. «Вот сейчас мех и пригодится в самый раз!»

Взмахнув крыльями, дракон отправился на поиски старой пушистой кожи мохнатого снежного змея.

Вернулся только к вечеру, ни с чем. То ли бакланы растащили по гнёздам, то ли ещё кто, но, как он ни искал, ничего и нигде не нашёл. Подходя же к своей новой постройке, он ещё издали заметил, что с его ледяным домом что-то не так. Когда приблизился, то выяснилось, что в доме уже поселились жильцы: целая стая заносчивых пингвинов облюбовала его иглу, беспардонно расположившись в нём, как у себя дома. Не выгонять же их!

Вообще-то пингвины — странные птицы: птицы — не птицы! Нет чтобы как павлины были: перья цветные, крылья, пушистый хвост, летать умеют — пусть с горем пополам, но как-то всё-таки летают. А у этих крылья-шпильки, сами толстые, хвоста толком нет. Ходят себе важные, пузо вперёд, никого не замечают, все из себя себе на уме.

И Грэм решил, что на следующее утро он построит новое сооружение, ещё лучше прежнего. Но и назавтра, как только дом был готов, откуда ни возьмись вновь пингвины — тут как тут!

Сперва Грэм, конечно, разозлился, но затем старая пингвиниха вышла наружу и не спеша подошла к дракону.

— Спасибо тебе, Дракон-Строитель! Это спасёт наших новорождённых птенцов от холода, когда они вылупятся. Мы благодарны тебе, и нашей благодарности нет предела, конца и края. Мы сложим о тебе легенды и песни, которые будем петь вечность.

— Что-то я не припомню, чтобы пингвины пели… — заметил Грэм.

— Как умеем, так и поём, — резко возразила пингвиниха. Её тон, до сих пор возвышенный, сменился раздражённым, она отвернулась и, переваливаясь с ноги на ногу, пошагала прочь.

— У-у-у, какая обидчивая!.. Эх, видимо, не видать мне ни песен, ни легенд, — Грэм вздохнул, немного потоптался на месте, рассматривая подходящую площадку для нового иглу, чтобы впоследствии продолжить свою работу, от которой получал огромное удовольствие.

С тех самых пор у пингвинов и прочих обитателей Северных земель закрепилось за Грэмом новое прозвище: Белый Дракон-Строитель, а в снежных землях появился город из льда, точная копия городка Милквей, только обитали в нём не люди, драконы и разные привычные для Цветущих Земель существа, а пингвины, моржи, белые буревестники с бакланами, мохнатый снежный змей и прочие малоизученные жители холодных берегов.

Хищные рыбы Фуки

Насколько бы Грэм ни привык к обычным, ежедневным и ежеминутным чудесам, всё же были и такие диковинки, с которыми, живя в самых холодных землях, Белый Дракон свыкнуться никак не мог. Они поражали и удивляли его вновь и вновь. Одним из таких было рождение на небосводе бледно-лиловой звезды Аэстель — настоящего чуда природы, самого грустного и недолговечного ночного светила Северного полюса. Она появлялась всего на пару минут и затем исчезала на несколько месяцев. Но в те самые мгновения, когда её сиреневый свет озарял небосвод, даже киты выползали на берег, чтобы любоваться этим чудом и петь тихие песни на древних шелестящих языках.

У слушателей от восторга сердце замирало, душа почти покидала тело, становясь частью грустной звезды и негромкими словами песни.

В один из таких дивных моментов дракон неожиданно услышал ещё одну мелодию, совсем не похожую на песнь китов. Она родничком лилась словно откуда-то издалека, но в то же время казалось, что раздаётся совсем рядом. Грэм огляделся по сторонам, но так и не понял, кто же её поёт. Любопытный Белый дракон осторожно, чтобы не спугнуть, двинулся туда, откуда, по его мнению, доносился напев, — к холодным водам ледяного океана. И шаг за шагом слова песни стали набирать силу: они, словно ручейки, устремляющиеся в море, призывно журчали всё громче и громче. Наконец он остановился, впитывая в себя каждое слово:

На ухо ветер шепчет: ш-ш-ш, ш-ш-ш…

Под снегом дремлет морж.

В озябшем небе месяц спит,

И ты, как он, уснёш-ш-шь…

Под кожу прячется мороз: з-з-з, з-з-з…

Морской колючий ёж,

Над белым морем звёзды спят,

И ты вот-вот уснёш-ш-шь…

Зевок длиною в битый час: с-с-с, с-с-с…

Секунды не спешат.

Ты не покинешь больше нас!

Спи!.. Нет пути наз-з-зад…

— Эй, дракон, проснись! — кто-то выбивал чечётку у него на лице.

— Ты что творишь? — Грэм скинул на пол назойливого пингвина.

— Что я творю? Спасаю тебя, глупый громила! Ты попался на крючок хищным рыбам Фукам! Ещё немного, и ты совсем окоченел бы.

И точно, Белый дракон почувствовал, что замёрз не на шутку, даже пальцы его лап покрылись узорным инеем.

— Сколько же я проспал? И кто такие Фуки?

— Хищные рыбы-коллекционеры, гадкие, мерзкие охотники. Раз в пять, а то и в десять лет они коварно выползают на сушу под покровом звезды Аэстель и поют свою песню, которую нельзя слушать! Только незнайки-разини типа тебя внимают ей развесив уши, засыпают и, сами того не замечая, замерзают. А после рыбы вновь выходят на берег и тащат новую ледяную игрушку в подземные пещеры Ситры — в свою коллекцию в музее замороженных фигур. И ты только что чуть было не стал новым экспонатом под номером тысяча-сто-двести-триста, — пингвин явно не умел считать, но напустил на себя ещё более важный вид, продолжая расхаживать взад-вперёд.

— Вообще-то сами по себе они абсолютно безопасны, но стоит им сбиться в стаю — берегись! И эта песня… брр… от неё веет холодом…

Грэм поймал себя на мысли, что запомнил каждое слово коварной колыбельной рыб Фук.

— Видишь, вон там? Это Мади, будущий новый экспонат в коллекции рыб.

Дракон посмотрел на Мади. Что-то в нём поразило Грэма.

— Может, его ещё можно спасти?! Выглядит он весьма странно. Мне кажется или он действительно улыбается? — дракон, отряхнувшись от снега, направился к неподвижному незнакомцу.

— Стой, поздно уже, замёрз наш старик… и да, он улыбается… Для него это большая удача: услышать пение рыб Фук. Он из тех старых глупцов, что верят, будто когда-нибудь здесь появится волшебник, принеся с собой тёплые времена. Лёд растает, и все экспонаты коллекции выберутся на поверхность как ни в чём не бывало… Ох уж эти моржи-фантазёры… истории о горячем воздухе и обжигающем солнце… Кто вообще верит в эти сказки про тепло?! Ясное ж дело, что ни весны, ни лета не существует.

Грэм промолчал. Сейчас было явно неподходящее время переубеждать пингвина-неуча и рассказывать ему о том, что всего в нескольких днях лёту существует не только зима, но и осень с весной и летом, а в жару можно прыгать в реку, где вода теплее парного молока.

— А рыбы когда придут? — поинтересовался дракон.

— Дня через два-три. А тебе зачем?

— Хочу на них поглядеть, любопытно же — раз в пять или десять лет…

— И ни капли неинтересно, — пингвин внимательно рассматривал собственные лапы-ласты, будто видел их впервые.

— Спасибо… э… — Грэм понял, что так и не спросил имени своего заносчивого спасителя.

— Не стоит благодарности, — нелетающая птица ещё пару мгновений потопталась на месте и вразвалку пошагала прочь.

План возник сам собой: спрятаться здесь, в снегах, и наблюдать, когда вновь появятся на поверхности рыбы-коллекционеры. А затем пробраться в их музей и поглядеть, что там да как. Наверняка это самое неизвестное и неизученное место на свете! Грэм окопался в снегу и замер в ожидании…

Фуки не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро они появились на берегу, издавая неприятные гортанные звуки и корчась от боли в моменты превращения их плавников в ноги и руки. Только последняя, самая большая, рыбина так и осталась в воде. Во рту она держала сеть, которую подхватили вышедшие на сушу рыбы и неуклюже, с непривычки хромая на обе ноги, побежали к обледеневшему моржу Мади. Как только они обмотали сетью свою добычу, рыбы бросились назад, изо всех сил таща за собой новый трофей для коллекции.

Грэм ждал, пока они полностью погрузятся в воду, и только тогда вышел из своего укрытия, последовав за ними. Дракон тихонечко окунулся в ледяную воду, стараясь не плескаться шумно и не упускать из виду рыб Фук, неторопливо тянувших свою добычу на дно океана, всё глубже и глубже.

Вот когда пригодились уроки плавания от милквейских уток, которые убеждали дракона: «Плавать — это как летать, только по воде, а не по небу. Греби себе ластами — вот так и вот так!» — демонстрировали они юному дракону свои навыки.

Тогда у него очень даже неплохо получалось, но плавать в ледяной воде — совсем другая песня. Несколько раз ему приходилось выныривать на поверхность, чтобы сделать глубокий вдох, и тут же погружаться обратно, дабы не упустить из виду хищных рыб. Грэм уже начал уставать, как вдруг Фуки стали опускаться на самое дно, ловко прошмыгнув под огромную подводную скалу. Дракон прибавил ходу — в такой момент отставать было никак нельзя! Он так увлёкся, что совсем не подумал о том, что ему уже давно пора вдохнуть немного воздуха. Под скалой сильное ледяное течение подхватило его и понесло за собой, завертев будто крохотную щепку. Затем он почувствовал сильный удар о камни и потерял сознание…

Грэм и одинокий архивариус

«Рыба из меня никудышная, — пробормотал Грэм, понемногу приходя в чувство. — Да уж, поступок глупее надо было ещё придумать…»

Дракон очухался, перевёл дыхание, полежал, пошевелил крыльями, хвостом — всё было в целости и сохранности.

Водный поток выбросил его в гигантскую пещеру. Он осмотрелся — ни конца ни края не видать.

Когда же глаза привыкли к полумраку и силы окончательно вернулись, Грэм наконец-то обнаружил то, что искал. Его удивлению и восторгу не было предела: в пещере повсюду стояли ледяные фигуры древних существ разных эпох.

Кто бы мог подумать?! Среди моржей, мамонтов и даже динозавров величественно возвышались статуи первых древних драконов, которые были о двух головах, рогатые, как лоси, ростом в два раза больше него самого! Видимо, потому и не летали вовсе, а ползали на пузе, хотя за спиной предков всё же виднелось некое подобие крыльев.

Пройдя ещё сотню-другую метров, дракон наткнулся на сородичей Лохнесского чудовища, тех самых, что ушли и не вернулись. Теперь Грэм знал, что рассказать Несси при следующей встрече, если таковая, конечно, состоится.

Белый дракон-строитель не верил своей удаче. Его взгляду открылось невероятное зрелище: пристанище древних, бесследно исчезнувших существ, истории о которых обрывались в книгах и преданиях.

Тысячи вопросов рождались в его голове: сколько же лет существует эта пещера? Кто такие рыбы Фуки и зачем им эта коллекция? Как вообще они до этого додумались?

Жаль, получить ответы было не от кого…

«Цок-цок-цок-цок-цок…» — из глубины пещеры до него донёсся вначале еле слышный, но постепенно приближавшийся и усиливавшийся звук.

Дракон застыл на месте, как будто внезапно обледенел.

«Глупые рыбы! — прошипел в темноте недовольный голос. — Опять натаскали моржей! Что мне делать с этими моржами? Их и так тут целая стая!»

Голос и постукивание становились всё отчетливей, и наконец Грэм разглядел приближавшееся существо.

Огромный краб на тонких цокающих ножках семенил, направляясь прямо к нему. Он остановился около дракона и окинул его взглядом, всеми тремя глазами, два из которых были на продолговатых стебельках-нитках и крутились во все стороны, третий же находился в центре головы и смотрел только вперёд. Ко всем прочим отличиям от обычных крабов этот умудрялся ходить вперёд-назад, а не бочком, вправо-влево.

«О… дракон… А я думал, они давно вымерли…»

Краб обошёл Грэма со всех сторон, внимательно рассматривая. Дракон почти не дышал, чтобы не спугнуть неожиданного обитателя здешних мест.

«Давненько здесь не бывало драконов, — пробормотал краб, привычно разговаривая сам с собой. — Интересный экземплярчик, правда, мелковат… Видать, измельчали с годами… птички…»

— Кхы-кхы! — вдруг громко откашлялся Грэм. — Я не мелкий, я обычный.

— А-А-А! — в ужасе заорал краб и со всех своих восьми ног понёсся вглубь пещеры.

— Стой! Я не причиню тебе вреда, — бросил Грэм вслед убегавшему незнакомцу, — я пришёл поговорить.

Цоканье затихло. Краб остановился. В повисшей тишине дракон услышал шелест крыльев.

— Эти безмозглые рыбы вечно волокут сюда что попало… Но чтобы притащить разговаривающее существо — это уже чересчур, — услышал за спиной Грэм. Повернувшись, он увидел складывающего крылья, ворчащего краба: — Похоже, пора мне уходить с этой работы. Это уже не музей, а зоопарк какой-то!

— Послушай, любезный… э… э… я действительно тебе ничего не сделаю. Я хочу поговорить, хочу узнать…

Последняя фраза незваного гостя произвела на краба нужный эффект. Он перестал раздражённо бубнить себе под нос и пристально посмотрел на дракона.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Всё! У меня от количества вопросов голова идёт кругом… Я даже не знаю, с какого начать…

— Поздоровайся, назовись, спроси, как меня зовут… Так это вроде принято у вас, на поверхности? Если, конечно, времена не изменились окончательно…

Грэм поклонился крабу, представился и поинтересовался именем собеседника.

— Я краб-архивариус Цельсиус, из семейства крабов-отшельников-тысячелетников, главный хранитель коллекции и смотритель музея ледяных фигур. Ты сказал «поговорить»? Если честно, то мне не с кем было поговорить уже, наверное, лет этак… — хранитель замер, явно подсчитывая года своего одиночества, — семьсот… — выпалил краб. — Пойдём, я покажу тебе мою коллекцию.

— Так это всё твоё? Это ты здесь хозяин? — Грэм был не на шутку удивлён.

— Нет, что ты, я всего лишь архивариус: слежу за порядком, веду записи, протираю экспонаты… Ну и, конечно, кое-что собираю помаленьку… Но не я это начал… И предшественник мой не знает, кто всё это затеял, и предшественник моего предшественника… Мы просто продолжаем делать то, что делали до нас… Коллекция растёт, пополняется — в этом и есть Цель нашего существования… А для кого и для чего — разве это имеет значение? Лично мне этого знать не полагается, — добавил архивариус.

Они медленно двинулись вдоль аллеи ледяных фигур. Краем глаза Грэм заметил исполинскую птицу Рух, широко расставившую крылья и хищно разинувшую клюв.

— Цельсиус, а ты представляешь, на поверхности ведь считают, что эти рыбы Фуки и есть коллекционеры-охотники за новыми экземплярами.

— Кто, рыбы Фуки? Куда им! — краб всплеснул клешнями. — Кто, кроме этих неумных существ, мог притащить сюда целого живого дракона?!

— Меня не притащили, я сам приплыл, — парировал дракон.

— Нет, они всего лишь обновляют нашу коллекцию, и это происходит уже много веков, — продолжил смотритель музея. — Я читал, что когда-то они заключили союз с самым первым архивариусом и он дал им возможность выходить на сушу и бродить по земле, взамен же они обязались приносить с каждой своей прогулки новые экспонаты. Так и получилось, вот только после эти пустоголовые рыбы напрочь забыли, зачем им даны руки и ноги, выходили только за добычей и тут же возвращались назад, в море.

— Так, значит, первый архивариус был великий маг?

— Возможно, но в летописях о нём мало что сохранилось. Известно только то, что он был не в силах подниматься на поверхность. А был он магом или не был — неизвестно. Именно он научил рыб сонной песне, а её, между прочим, слышит даже глухой северный змей. К тому же наградил их уникальной возможностью выходить на сушу, чувствовать, как плавники превращаются в руки и ноги. Нервущиеся сети, которыми они до сих пор таскают сюда свою добычу, тоже дал он…

— А это кто? — поинтересовался Грэм, рассматривая существо, одновременно обладающее руками, крыльями, щупальцами, чешуёй, колючими иглами и жабрами с плавниками.

— Какой у тебя острый взгляд! Это… — Цельсиус задумался, но уже через пару мгновений протараторил: — Понятия не имею. Чудик какой-то! Но это один из самых первых экспонатов нашей коллекции. А на вопрос, откуда он взялся, отвечу просто: в документации сказано — упал со звезды…

— А кто это? — Грэм остановился у следующей фигуры — обледеневшего могучего воина. Он был огромного роста, русые волосы опоясаны кожаной лентой, на могучих плечах — медвежья шкура. Одним словом, богатырь, самый настоящий. — Илья Муромец, что ли?

— Не подписано, — не задумываясь, ответил архивариус. — Хотя… — он уткнулся в потолок и замер на некоторое время. — Воин света, — словно считав ответ с потолка, произнёс он.

— Какого такого света?!

— Я не в курсе… Этого света, наверное… а может быть, того… а может, и вовсе лунного…

Дракон уже двинулся дальше, как вдруг заметил на груди богатыря необычный амулет в форме солнца. Внутри первого солнца было ещё одно, в середине ещё… и ещё… Как заворожённый Грэм оцепенел, разглядывая причудливую вещицу.

— Чего застыл-то? Тут вот сноска у экспоната, написано чёрным по белому: долго на оберег не смотреть — глаза обожжёшь. Идём, ещё кой-чего покажу.

Насилу оторвав взгляд от пленительного талисмана, Грэм последовал за крабом.

Следующая зверюга, которая попалась на глаза Грэму, была ещё необычней предыдущих: из огромной головы торчало множество рук и ног, ни глаз, ни рта не было, только длинный лохматый нос.

— Какое странное существо: ни ноздрей, ни ушей, ни лица. Очень необычная у него голова.

— Это не голова, — Цельсиус прокашлялся, — то, что ты видишь, — это хвост.

— То есть это-о-о…

Краб моргнул всеми тремя глазами:

— Да, это попа. Головы здесь, как я понимаю, в наличии не имеется.

Они бродили между ледяными статуями, и Грэм не переставал удивляться. Зато Цельсиус, быстро привыкший к новому знакомому, ни на минуту не умолкал.

–…А в свободное время я пишу воспоминания, — делился краб со своим собеседником, — много воспоминаний. А ещё стихи.

— Стихи? — переспросил Грэм.

— Да! И очень хорошие! Хочешь, я прочту тебе что-нибудь из новенького?

Белый дракон кивнул, ведь отказать свежеиспечённому приятелю было бы крайне невежливо.

Цельсиус замер, поднял в воздух левую клешню и застрекотал.

Так Грэм прослушал две поэмы: первую — о том, что время идёт медленно, а вторую — про то, что, если ходить по музею, время идёт немного быстрее.

Дракон никогда не был большим знатоком и любителем поэзии, из раннего творчества краба он тоже ничего не слышал, но поэзия на древнем крабьем языке, где в основном слышны поцыкивание, посвистывание и гортанные звуки «хах», произвела на него глубочайшее впечатление.

К тому же хранитель музея читал стихи очень вдохновенно, с выражением.

Неожиданно краб умолк. Потом наконец решился и шёпотом, явно смущаясь, обратился к дракону:

— Тебе понравилось?

— Э-э-э… это самое необычное и непохожее ни на что из всего, что я когда-либо слышал, — честно признался Грэм.

— Как приятно! Как приятно! — архивариус радостно заклацал клешнями. — В наши края так редко заходят ценители настоящей поэзии!

«В ваши края вообще никто не заходит», — заметил про себя дракон, но вслух ничего не сказал, тем более что Цельсиус принялся читать очередное стихотворение о том, как долго течёт время, когда ты краб-архивариус, работающий в хранилище музея, расположенного в ледяной пещере.

Пытка творчеством продолжалась битый час, и всё это время Грэм внимательно слушал, не перебивая поэта.

А краб был в ударе! Он воодушевлённо жестикулировал, переминался с ноги на ногу, запрокидывал голову и драматически закатывал средний глаз, пока не выбился из сил.

— Пора и честь знать, — он опустил клешню и поклонился дракону. — Спасибо тебе, слушатель, ты прекрасен!

Дракон в ответ отвесил вежливый поклон.

Цельсиус на пару секунд задумался.

— А хочешь, я тебе покажу одну диковинную вещицу, подобной которой более нет на всём белом свете?

— Конечно, — Грэм был рад немного отдохнуть от поэзии.

Краб расправил крылья и в мгновение ока исчез. Грэм облегчённо вздохнул: встреча с высоким искусством — дело непростое.

Архивариус появился так же неожиданно, как и исчез. В клешнях он держал обычную тарелочку с голубой каёмочкой.

— Смотри, дракон, — с важным видом краб положил на тарелку серебряное яблоко.

Как только яблоко коснулось посудины, дно её покрылось дымкой. Она заклубилась, зашевелилась и растворилась. Вместе с истаявшим маревом исчезло и дно тарелки, а взамен Грэм увидел птиц в синем небе и далёкий-далёкий вечнозелёный лес.

— Ух ты! — таких чудес дракон здесь увидеть не ожидал.

— Да, — краб затаив дыхание смотрел всеми глазами на открывшийся пейзаж.

— А как это работает? — спросил дракон. Не получив ответа, он посмотрел на архивариуса. Тот же стоял в полном оцепенении, как ледяная фигура из собственного музея. — Цельсиус! — Грэм окликнул краба и даже легонечко его толкнул.

— Что?! — краб помотал головой, будто сбрасывая снег с макушки. — Иногда мне кажется, что эта штука ворует у меня время… или я теряю сознание и больше не могу его найти…

— Так как это работает? — переспросил дракон.

— Загадай что-нибудь и прикоснись к яблоку. Оно покажет тебе именно то, что ты пожелаешь увидеть, не сомневайся.

Конец ознакомительного фрагмента.