Лента Мёбиуса

Александр Кучаев, 2021

Закончится ли когда-нибудь эта тягомотина, связанная с опасностью быть пойманным? Вспомнилось слово, данное матери: не сесть заново. Но одно дело – обещать и совсем другое… Не зарекайся ни от тюрьмы, ни от сумы!

Глава восьмая

Штрафной изолятор

Только почтительное отношение зэков — это нечто из психологических тонкостей, как бы эфирное. В реальности публичное пение сыграло со мной скверную штуку, и я не раз — хоть это и бесполезно — подосадовал на себя, что вылез тогда на сцену.

Примерно месяца через два с половиной после концерта начальник «Полярного медведя» Всеволод Данилович Ведерников — ВДВ, как его называли заглазно, — устроил сабантуй в честь своего юбилея. Не в административном здании лагеря, а в ресторане «Северный туман» — одном из немногих такого рода заведений трёхтысячного посёлка городского типа Забудалово, в котором среди прочего вольного люда проживали все местные фсиновские сотрудники.

На предстоящее пиршество кроме родни и главных лагерных помощников юбиляра пригласили мэра Забудалова и других первых лиц, преимущественно связанных с масштабными противозаконными вырубками леса; короче, всю элиту, а правильнее сказать — весь местный паханат.

И кому-то из организаторов намечаемого торжества пришла идея привлечь к этому делу меня — чтобы я развлекал их своим шансоном. С широкой рекламой «выдающегося вокального искусства» необычного заключённого и даже определённого моего равенства с великим итальянским оперным певцом Энрико Карузо. Предварительно даже не заручившись моим согласием, а только исходя из понятия, что обитатель лагерных бараков существо бесправное и с ним можно поступать, как заблагорассудится.

Для Забудалова, находившегося далеко в стороне от человеческой цивилизации, мой сольный концерт должен был стать довольно неординарным событием.

Я же отказался петь перед ними, вежливо пояснив в оперативно-режимном отделе, куда меня привели, что моё участие в намечаемой пирушке обитатели бараков воспримут как добровольное сотрудничество с администрацией лагеря.

Таких добровольцев относили к презираемой касте «козлов». Именно из них назначали поварами, библиотекарями, кладовщиками, завхозами и так далее. Переход в козлиную масть был для меня противен и невозможен.

К тому же уму непостижимо петь для людей, пренебрегавших человеческими жизнями и регулярно издевавшихся над заключёнными и пытавших их, что в «Полярном медведе» совершалось в самых изощрённых вариациях.

К примеру, заключённому за ничтожную провинность сковывали руки за спиной и начинали бить ногами или резиновой дубинкой, а он беспомощный, ограниченный в движениях, не в состоянии был ни заслониться, допустим, предплечьем, чтобы защитить голову, ни повернуться как-нибудь бочком для смягчения ударов по корпусу.

Или человека подвешивали на крюк и избивали опять же дубинками или металлическими прутьями, чтобы он признался в тех или иных проступках, которых не совершал. Или растягивали на столе и наносили удары палкой по пяткам и голеням, после чего невозможно было нормально ходить неделями и месяцами, ибо каждый шаг отзывался мучительными болями.

А то применяли так называемую «ласточку», при подготовке к которой заключённому связывали или сковывали руки и ноги воедино за спиной и в таком положении подвешивали на какой-нибудь балке или том же крюке. Боли в спине, запястьях и во всём теле при этом возникали страшные, даже сильные, мужественные люди, бывало, не выдерживали и теряли сознание.

Именно в позе «ласточки» погиб Ванёк Коношонков, наш с Сипаем сосед по нарам, когда одуревший от собственного «величия» вертухай, наслаждаясь муками страдальца, просто смеха ради запрыгнул на него, висевшего так, и сломал ему позвоночник.

Человек умер, и никто убийце даже пупочек не пощекотал за содеянное, и всё вышло по принципу: и хрен чай с ним, умершим зэком, одним больше, одним меньше.

Конец ознакомительного фрагмента.