Мера воздаяния

Александр Кучаев, 2023

В приключенческом романе «Мера воздаяния» рассказывается об эмигранте, приехавшем в Россию для выполнения последней воли своего погибшего друга. Воля эта оказалась связанной со спрятанными сокровищами. В борьбе за них главный герой и его сподвижники вступили в ожесточённое противостояние с широко разветвлённой бандой преступников.

Глава пятая. В пункте назначения

В Ольмаполе я остановил свой выбор на «Заезжем доме «Таверна Кэт»» — это полное название гостиницы — небольшой, притулившейся в стороне от центра города, посередине тихого квартала, что меня в наибольшей степени и устраивало, ибо хотелось находиться подальше от избыточного шума, суеты и лишних глаз.

Старинное двухэтажное здание «Таверны» мало чем отличалось от других квартальных строений, не считая вывески.

Одноместный номер на втором этаже, который мне предоставили, показался вполне ничего себе. После аскетизма армейской жизни и шести лет пребывания на зоне я был не слишком требовательным к удобствам, а роскошь даже тяготила в некоторой мере: я не знал, куда девать себя в богатой меблировке, и постоянно боялся прикоснуться к какому-нибудь лакированному великолепию.

Почти квадратная светлая комнатка со столом у широкого окна, выходившего на пригостиничный дворик с куртинами зелёной подстриженной травы и в зелень же окрашенными дворовыми постройками, два стула с бархатными сиденьями, холодильник, телевизор, отдельный санузел, удобная кровать — всего этого было достаточно.

От подоконника до земли было метра три; вполне приемлемо для прыжка в случае поспешного бегства, что я сразу и отметил.

Приняв душ — контрастный, после горячей воды у меня всегда следовала освежающая холодная, — я спустился в ресторан и заказал мясную котлету с картофельным гарниром и светло-коричневой печёночной подливой, кусочек ржаного хлеба, пирожок с капустой и стакан компота из сухофруктов. На вопрос официантки о спиртном ответил: «Нет, благодарю, возможно, в следующий раз».

Незаметно оглядел посетителей.

Перед поездкой я немало поработал над собой, дабы избавиться от особенностей внешности и поведения, нажитых в Канаде, и принять облик, присущий обычному провинциальному русаку. Теперь невозмутимого, со спокойными манерами, в неброской одежде — периодически я посматривал в настенное зеркало рядом с выходом и видел своё отражение — даже опытный взгляд никак не выделил бы меня из других мужчин, пребывавших в ресторанном зале.

Еда была вкусной, а официантка весьма обходительной, но чаевых я оставил немного, чтобы излишеством опять-таки не привлекать внимание.

Затем променад по городским улицам, полным людей. Я был одет по погоде, как большинство прохожих мужского пола, что опять же вполне сливало меня с ними.

И я продолжал следить за тем, чтобы не вести себя подобно канадцу. Не улыбался и отводил глаза, если ловил устремлённый взгляд. Шёл твёрдой уверенной походкой, а не как большинство горожан на торонтской Бэй-стрит, например, или Янг-стрит — замедленно и часто с благодушным видом. Не стеснялся проходить почти вплотную мимо встречных пешеходов.

Двумя-тремя днями позже эта моя направленность превратилась в автоматизм, и уже не было особой надобности контролировать свой образ.

И вот ресторан «Магнолия». Перед тем как подняться по крылечным ступенькам — невольный взгляд под ноги, словно из боязни наступить на следы крови, оставшейся после убийства Филиппа Никитича. Именно здесь, у парадных дверей, его расстреляли автоматной очередью из проезжавшего автомобиля. Мне вдруг почудился сильный запах порохового дыма, и я рефлекторно задержал дыхание.

Но прочь переживания; напустив на себя деловой, с долей строгости вид, я решительно двинулся ко входу.

Столик, за которым мы с Натальей Павловной когда-то сиживали, обмывая куплю-продажу её картины «Возрождение», был занят симпатичной молодой парой, и я облюбовал место в дальнем от входной двери углу — спиной к стене. Это привычка у меня такая, выработанная ещё в подростковые годы, — всегда иметь надёжную защиту с тыла.

Всего я приобрёл у Веряниной четыре произведения живописи. Куда они подевались после моего поспешного бегства из России, осталось неизвестным. Возможно, пылятся у кого-нибудь за шкафом или висят на чьей-то стене, и я лишь жалел об их потере.

Подошёл официант. Я заказал стакан сладкого чая, и когда он принёс напиток, попросил сообщить владельцу «Магнолии» господину Болумееву, что его хотел бы видеть старинный друг с лесосеки. Последнее слово я выделил нажимной интонацией.

Спустя пару минут приблизился администратор ресторана и почтительно сказал, что Михаил Владленович готов принять меня.

Мы поднялись на второй этаж, администратор показал на дверь без таблички, после чего я вошёл в знакомое помещение. Всё в нём было как прежде, за исключением того, что на месте Татаринова сидел Жила, Михаил Болумеев.

Он поднялся мне навстречу, и на середине ковровой дорожки, застилавшей пол, мы обменялись рукопожатием и коротко обнялись.

— Прошу, — сказал мой давнишний знакомец, трогая спинку стула, на котором мне доводилось сиживать когда-то.

Новый хозяин кабинета предложил отметить встречу — всё же столько не виделись, но я отказался, сославшись, что в моём положении инкогнито лучше быть трезвым. И добавил, что предпочёл бы чашечку кофе. Он распорядился, и нам принесли эстрино со сливками и примерно по ложке липового мёда на блюдечках — как при Татаринове.

— Филипп Никитич так любил, — с некоторой грустью произнёс Михаил, угадывая мои воспоминания.

После обмена любезностями речь зашла об убийстве нашего старшего друга и товарища, и мой собеседник рассказал о расследовании, которое он и его люди вели в течение длительного времени.

— Заказчик — Лев Максимилианович Окунев, — сказал он в процессе повествования, — бывший полковник полиции. Тебе ли не знать этого господина! Это была месть за ограбление мансарды, в котором и ты участвовал в качестве снайпера. Тогда у него увели несколько миллиардов, а мы знаем, что и за гораздо меньшее головы откручивали.

Михаил достал курительную трубку — копию татариновской, а может, ту самую, — набил её табаком и, закурив, выпустил изо рта кольцо дыма; я терпеливо ждал, когда он закончит сию процедуру.

— Кое с кем из исполнителей заказа мы рассчитались полностью, — продолжил рассказчик, — но сам Окунев и его подручный Рыскунов, стрелявший из автомата — он непосредственный убийца, — оказались недосягаемыми. Мало того, служба полковника при поддержке полиции открыла встречную охоту на наших людей, и мы потеряли нескольких своих. Если откровенно, нам стало не до жиру, быть бы живу; двое наших даже уехали из города, чтобы спастись от преследования.

— А как этот прохиндей Окунев вызнал, кто обчистил его мансарду?

— Может, и не вызнал, а только подозревал. Сопоставил некоторые факты и пришёл к определённым выводам. Хотя не исключаю, что и настучал кто-то. Теперь Шуцман — кличка у него такая с некоторых пор — ведущий бизнесмен города и фактический его хозяин. Сам губернатор здоровается с ним за ручку, ставит в пример для подражания и называет «неустанным борцом против коррупции».

Новый владелец «Магнолии» сделал глубокую затяжку и выпустил очередной клуб белёсого дыма с кольцом в его глубине.

— Что он имел в виду под этим — не ведомо ни мне, ни кому-либо ещё. Шуцман хорошо подмазывает губера, встречается с ним на областных совещаниях и в компании общих приятелей на пикниках или ещё где-либо.

К кабинетному потолку устремился ещё один клуб табачного дыма.

— Недавно виллу ему роскошную совсем задёшево продал — за сущие гроши, простой электрический самовар стоит дороже. Местные депутаты все как один проголосовали, чтобы присвоить Окуневу звание Почётного гражданина Ольмаполя. Он вне какой бы то ни было критики, одни только похвалы со всех сторон. Всех критиканов давно прижала полиция — повторявшимися денежными штрафами и задержаниями на энное количество суток.

— Слышал, ему Почётную грамоту ещё вручили.

— Это давно было, вскоре после твоего бегства за границу. Приезжали генералы, возносили Шуцмана до небес и не переставали ручкаться с ним и обниматься. Сплетни ходили, что он чуть ли не миллиард им отвалил. Тут не только обниматься — взасос целоваться начнёшь от избытка приятных чувств.

Михаил выбил пепел из трубки и хотел ещё закурить, но передумал и сказал:

— Давай всё-таки по чуть-чуть. Что мы на сухую! У меня текила отличная есть. Давай! Столько лет не виделись.

— «Столько» — это три года.

— Пусть только три. Давай!

Я не устоял, и мы выпили по две стопки, закусив дольками апельсина, обмакнутыми в смесь сахара и корицы.

— Как тебе мексиканское пойло? — спросил Михаил после первой.

— Нормальное. Что-то вроде хорошего самогона, настоянного на мускатном орехе.

— А ты отказывался!

— Вот смотри, — сказал я по окончании возлияния. — Машина с убийцами оказалась у «Магнолии» в тот самый момент, когда Филипп Никитич вышел на крыльцо. Значит, они ждали, и их кто-то предупредил, и скорее всего из ресторанной обслуги.

— Да знаем мы, думали об этом. Подозревали двух официантов. Один по фамилии Гречаев, второй — Лямзиков.

— И?

— Наши втроём отправились к Гречаеву домой, хотели без лишних глаз поговорить по душам. Пришли, открыли дверь отмычкой, а он голый лежит в ванне и не дышит, захлебнулся водой.

— Понятно. А со вторым?

— Ничего пока. Не разобрались до конца. Снимать же голову с неповинного человека… сам знаешь. Однако не исключаем, что он был на крючке у Гречаева и как-то подначален ему, есть некоторые соображения. Ограничиваемся тем, что держим в информационном вакууме, так сказать. И потихоньку наблюдаем. В общем, не трогаем. Может, пригодится ещё. Чтобы какое-нибудь фуфло через него Окуневу впарить.

— А если он не при делах?

— Скорее всего, причастен. Почти уверены. Если не разобрались, то только в деталях.

— Долго разбираетесь, времени-то прошло сколько!

Михаил скорчил кислую мину и сказал:

— Знаешь, не в этом дело. Говорю, держим на всякий случай для возможной дезинформации противника. Усёк?

— Уяснил.

— Ещё по охапочке?

— Нет, хватит, у меня дела ещё сегодня.

Во второй половине дня я с телефона администратора гостиницы «Таверна Кэт» позвонил своему другу Петру Вешину.

— Здравствуй, Петя! — сказал я, немного напрягаясь от волнения.

— Кто говорит? — спросил он, не узнав меня по голосу.

— Помнишь суп из иван-чая? — произнёс я в ответ. Этот суп мы варили дня за три до прибытия в Салымовку, деревеньку, в которой отсиживались первое время после побега у его тётушки Дарьи Михайловны.

— Вас понял, — сказал Пётр. Мне показалось, что он там, на той стороне эфира поперхнулся. — Сегодня на нашем месте в то же время, как раньше.

И мы встретились. В вечерних сумерках, на крохотной полянке, окружённой узколистным лохом, рядом с берегом Ольмы, где в былые поры уединялись иногда для секретных разговоров. Встретились я, Пётр и его двоюродный брат Юрий Самойлов, сын Дарьи Михайловны, — наша троица, как мы иногда называли себя.

Соединяла нас не только дружба, но и общие дела, в числе которых были упомянутые выше изъятия миллиардных накоплений у местных чиновных воров.

Никакой выпивки, как большей частью и в прежние наши встречи. Просто пожали друг другу руки, словно расстались не так уж давно, похлопали по плечам.

Уселись на скамейке, неведомо кем врытой опорами в грунт, я — в середине, мои друзья — по краям.

— Рассказывай, зачем прибыл, — сказал Юрий по окончании церемонии приветствий и спаду восторженных эмоций.

Я рассказал. Так, мол, и так, для выполнения последней воли Татаринова. Приехал тихо, под чужим именем, чтобы сделать необходимое, желательно без каких-либо эксцессов, и так же тихохонько убраться восвояси. И вернуться в свою обитель на окраине Торонто, к мирной устоявшейся жизни, основа которой жена и дети.

— И в чём конкретно твоя задача? — спросил Юрий.

— Не знаю пока, — ответил я, усилив слова соответствующей мимикой. — Посмотреть надо, что в той спрятанной бумаге написано.

— Смотри-ка, даже не знает, что за этой «волей» стоит и чем придётся заняться.

— Нет пока, говорю.

— Что бы там ни было, можешь рассчитывать на нас, — сказал Пётр. — Полностью к твоим услугам.

И добавил, что за годы моего отсутствия на мой анонимный банковский счёт набежала довольно значительная сумма и что я могу воспользоваться ею в любой момент.

Это он о деньгах, которые начислялись всем нам троим как бы в качестве зарплаты с миллиардов, изъятых у судьи Митюковой, и бриллиантов прокурора Патрикеева. И предоставленных в распоряжение московского банка «Трапезит», руководимого моим с Петром другом по режимному лагерю Альбертом Брониславовичем Темниковым.

Однажды зимой в тайге, где мы, зэки, работали на лесоповале, я фактически спас банкиру жизнь — уберёг от блатных, вознамерившихся наехать на него, и позже из благодарности он отмывал упомянутые денежные ресурсы и брюлики.

Пётр Вешин так и продолжал управлять местным отделением этого банка, причём весьма успешно: по объёму денежных операций его контора превзошла всех конкурентов на региональном уровне. О финансовой политике и достижениях ольмапольского «Трапезита» писали как городские, так и областные газеты и рассказывало телевидение. И в интернете было немало сообщений и разных клипов.

Через месяц после моей вынужденной эмиграции он женился на своей Алёне, дождавшейся его из заключения, и сейчас в их семье росли два сына-погодка. Уже будучи женатым, Пётр купил трёхкомнатную квартиру в ипотеку с погашением банковского кредита за двенадцать лет. Можно сказать, вполне приемлемое житие, в каком находилась значительная часть населения страны.

Юрий же так и остался как бы холостым.

В дни моего пребывания в Ольмаполе и его окрестностях, когда мы с Петром уже легализовались после бегства из «Полярного медведя», он намеревался соединиться брачными узами с некой Марией Купцовой, но случилась прескверная грязная история.

Незадолго до намеченной свадьбы жених случайно узнал, что во время их знакомства у невесты завязалась интрижка с начальником конторы, в которой она служила, длившаяся около двух месяцев.

Собственно, Мария сама проболталась в минуту игривого настроения, при обмене шуточками и прибауточками с суженым.

На Юрия словно ушат холодной воды вылили. Он мгновенно посуровел, помолчал недолго, а затем сказал:

— Всего хорошего.

— Что? — вопросила невеста в замешательстве.

— Пошла вон!

— Ну что уж ты так! В то время между мной и тобой ещё не было серьёзных отношений, только поэтому я с ним водилась.

— Вон, говорю!

— Ах, вот как! Тогда сам пошёл отсюда!

Коллизия возникла на квартире Марии, и уйти пришлось ему, а не ей.

— Больше не приходи сюда, козлище! — вгорячах крикнула девушка вдогонку. — А по сравнению с Черняевым, — это фамилия её начальника, — как любовник ты никто! Вот он — наездник что надо, одно удовольствие от него получаешь, и ухаживать он умеет лучше некуда. Мы с ним ещё вдосталь побалуемся!

Впоследствии она несколько раз звонила своему несостоявшемуся супругу, вероятно, в надежде восстановить отношения, но тот сразу же отключал телефон. Не только видеть изменщицу — голос её не хотел он слышать.

Марии было уже под тридцать, она хотела замуж, но брать в жёны её никто не спешил, при том что девушка она была довольно аппетитная. Ею пользовались только для получения сексуальных наслаждений, о чём Юрий позже узнал от полицейского чина, имевшего полномочия в сфере контроля за проституцией. Даже упомянутый Черняев платил ей, и она с признательностью брала от него деньги, хотя и делала вид, что стесняется и что, мол, оплата за секс — это лишнее, у них же любовь и всё такое.

Через полгода после разрыва с Купцовой Юрий хотел взять в жёны бывшую одноклассницу по имени Светлана. Когда-то они учились вместе в сельской школе. Но и с ней ничего не получилось. Отчасти потому, что у него, дескать, мягкий характер, а ей нужен настоящий мужчина с жёсткостью и уверенностью в себе.

— Как был ты, Юрка, слюнтяем в детстве, — говорила Светлана, — так им и остался.

В сущности, за мягкотелость она принимала его доброе, внимательное отношение к ней. Мы-то, его друзья, знали, на какие отважные поступки он был способен.

Вторым, более серьёзным доводом была якобы его маленькая зарплата. А он намеренно занижал размеры своих доходов с целью выяснения истинных чувств новой избранницы. Светлана же прямо сказала, что не хочет соединять свою жизнь с нищебродом и что ей нужен супруг не только мужественный, но и с достатком.

— Не потянешь ты нас двоих, — заключила она. — А если ещё детки появятся, тогда конец всему.

В ответ Юрий зло рассмеялся, заявил, что пошутил и что, если по правде, денег у него навалом и несть им числа. Девушка хотела сделать обратный ход, но наш друг снова рассмеялся, повернул её за плечи и выпроводил за порог.

Светлана всё же нашла себе обеспеченного ухажёра с жёсткими манерами. Однако вскоре после знакомства тот зверски избил её на почве ревности и при этом сломал ей ключицу и повредил печень. В итоге она надолго угодила в больницу, а «жёсткий» кавалер — за тюремную решётку.

Прошло ещё полгода, и Юрий наконец бракосочетался с некой Таисией Егошкиной, беженкой из Средней Азии.

Начальное знакомство состоялось по интернету. Внимание Юрия привлекла фотография молодой особы, сидевшей с ногами на скамье в какой-то парковой аллее; особенно хороши были длинные полуобнажённые бёдра, способные вызывать желание.

Таисия показалась ему весёлой хохотушкой, услужливой, терпеливой и покладистой. С ней было до удивления просто, и Юрий постоянно чувствовал себя хозяином положения, а она словно была в его подчинении.

Девушка забеременела, и он посчитал долгом создать с ней семью.

Увы, появление брачного штампа в паспорте почти сразу изменило поведение Таисии; она сделалась грубой, резкой на язык, бесцеремонной по отношению к мужу и нередко на одно слово возражения отвечала десятью наполненными яростью; переговорить её было невозможно. Она уверенно рассуждала обо всех науках и жизненных вопросах, хотя не имела даже аттестата о школьном образовании и не прочитала ни одной книжки — ни художественной, ни какой-либо иной.

Дня уже не проходило без скандала, а от недавней покладистости не осталось и следа.

Особенно она сатанела вечерами; пока не наругается, спать не ложилась. А насобачится вдосталь, выльет на мужа ушаты словесной желчи — быстро засыпала и крепко спала до утра, разбудить невозможно было. Словом, не жена попалась, а настоящий энергетический вампир, хитрый и злобный.

По истечении положенного срока у молодой семейной пары родилась дочь, назвали её Любушкой.

С появлением ребёнка Таисия сделалась ещё лютее и, не ограничиваясь бранью, стала распускать руки, норовя угодить мужу прежде всего по голове. И била с остервенением, как бы входя в состояние наркотического опьянения от своей агрессивности.

Кулаки и оплеухи были вначале; позже, войдя во вкус, она стала вооружаться сковородой, скалкой и иными кухонными предметами, попадавшимися под руку.

Несколько раз Юрий являлся на работу с синяками под левым глазом и на левой же скуле; шишки на затылке или темени были как бы не в счёт. Силу против жены он не применял, а лишь защищался ладонями, пытаясь смягчить удары.

Сослуживцы посмеивались за спиной у него, а старшие по званию офицеры без стеснения спрашивали — что, колотушки дома получаешь?

Дарья Михайловна была в курсе их семейных отношений и возненавидела невестку лютой ненавистью; последняя возрастала по мере получения информации о всё новых скандальных сценах, сопровождаемых избиениями сына.

— На гладкие ляжки позарился, — с осуждением говорила она в лицо ему. — Не верную спутницу жизни искал, а ляжки. И получил их! И толстую задницу в придачу. Эх, горе ты моё горькое, когда же ты поумнеешь! Поучился бы хоть у своих друзей, у Петра Вешина, например; вот у кого не жизнь, а сказка.

Таисия называла её не иначе, как старая пердунья, правда, заглазно, но в присутствии мужа и других людей — мужниных знакомых и своей егошкинской родни. Она так и говорила Юрию, что, мол, опять к этой старой пердунье поехал?

Делала она это забавы ради, получая удовольствие от поносительных слов в адрес свекрови. А доброхоты рассказывали Дарье Михайловне о глумлении невестки, так что та знала всё до мелочей в её высказываниях.

Целый год Юрий терпел экзекуции и разные оскорбления, но в конце концов не выдержал и подал на развод, что немало ошеломило супружницу, ибо она никак не ожидала от него такой бесповоротности.

Впрочем, она быстро смирилась с новым положением, потому как ежемесячные алименты обеспечивали ей вполне безбедное существование; основную сумму денежек, получаемых таким образом, она тратила на собственные нужды. Кроме этого Юрий покупал дочери всевозможные подарки: игрушки, одежду, постельное бельё и лакомства — преимущественно фрукты и ягоды, как местные, так и заморские.

Однажды, когда они были втроём на совместной прогулке, доченька начала топтать красных жучков с чёрными пятнышками, обычно называемых солдатиками.

— Нельзя, Любушка, хорошая моя, нельзя их губить! — воскликнул Юрий. — Больше не делай так никогда.

— Пусть, пусть топчет, — возразила Таисия. — Я тоже всегда их топтала в детстве.

— Потом она животных начнёт обижать, — сказал бывший муж, не придумав ничего лучшего. — И до людей дело дойдёт.

— Я же никого не обижаю, — опять возразила Таисия. — А говорю, топтала в детстве этих тварей.

Спорить с ней было бесполезно. Юрию вспомнились только болезненные ощущения от ударов кухонной утварью, коими она потчевала его.

В другой раз, когда он приехал пообщаться с дочкой, Таисия сказала, что не прочь обзавестись ещё одним ребёнком.

— Самое лучшее, чтобы ты стал его отцом, а не кто-то там! — без обиняков заявила она.

Как Юрий понял, посредством сей манипуляции ей хотелось получать не четверть зарабатываемых им сумм, а треть, и тем самым ещё улучшить свою материальную обеспеченность. И более прочно закрепить за своими детьми, а значит и лично за собой, недвижимость вчерашнего мужа: квартиру, машину, весь скарб и то, что он сумеет обрести в перспективе. И часть того, что принадлежало бывшей свекрови. Не ахти какое имущество, но для обычной провинциалки оно выглядело весьма значительным.

Таисия была на десять лет моложе Юрия, отличалась мощным здоровьем и рассчитывала на долгие годы благоденствования после его кончины.

Несколько раз она говорила ему, чтобы он нашёл себе приработок. В расчёте получать дополнительные отчисления в свою пользу.

Дарья Михайловна знала о деловых намерениях недавней снохи и тихо кипела в негодовании.

От сих «высоких материй» зеленело в глазах, я старался не думать о них и только жалел своего опрометчивого друга, связавшегося с жестокой, бессердечной женщиной. Мне она виделась змеёй, заползшей за пазуху человеку и кусающей и жалящей его нескончаемым ядом.

Никакого продвижения на службе в полиции у Юрия Самойлова не было. Он так и остался с капитанскими погонами на прежней должности начальника подразделения, занимавшегося сигнализацией и прочими электронными штучками, препятствовавшими проникновению воров в производственные и жилые помещения.

Я спросил у него, как Дарья Михайловна поживает теперь? И выслушал ещё одну невесёлую историю.

Спустя малое время после моего бегства за границу, односельчане её, престарелые Иван Кузьмич и баба Настя, почили с разницей в неделю. Кузьмич ушёл из мира сего во сне, а баба Настя возвращалась с огорода, упала возле двора и так испустила дух. В руке она зажимала пучок огородной зелени.

Ладно, Дарья Михайловна заходила проведать обоих; предвидя печальные события, они заранее условились о взаимных посещениях, что регулярно и проделывали.

Хоронить усопших приезжали капитан полиции Самойлов и двое его товарищей по работе. Никто из Абреков, сыновей Кузьмича, так и не появился. Несмотря на то что двум «законным» Юрий отправил телеграммы по местам их жительства, а трём внебрачным, кого удалось отыскать в соцсетях, сообщил по интернету.

Один из сынков, Семён Абрек, последний из народившихся от колхозного бригадира, прямо ответил ему, что на свет они появились только потому, что папаше захотелось получить сексуальное удовольствие, и за эту его давнишнюю похоть никто из них никаких проблем иметь не желает: окочурился предок, и хрен с ним.

Юрий аж обомлел от таких беспардонных слов Абрека-младшего и по некотором размышлении отнёс их к воздействию ликёроводочных угаров, в которые этот бывший односельчанин любил регулярно окунаться ещё с молодых годов.

Оставшись одна в деревне, Дарья Михайловна сильно заскучала и повела разговоры о переезде в Ольмаполь. Сын поддержал её в этих намерениях.

Немного погодя она и в самом деле переехала. Присмотрела небольшой деревянный домишко в пригородном посёлке Тихоновка и купила его, благо имелось на что.

По странному стечению обстоятельств это оказалось то самое жилище о два фасадных оконца, в котором мне довелось укрываться после огневой схватки у моста через речку Агапку. Услышав о том, я сразу подумал о пистолетах, закопанных в подпольной завалине сего строения.

Машину «Нива», скотину и большую часть птицы, которую Дарья Михайловна держала долгими годами и которой в основном кормилась, пришлось распродать. При переезде она взяла с собой лишь три десятка кур с петухом, собаку Шарика и кота Тимофея. Четвероногие друзья пребывали в полном здравии, хоть и заметно постаревшие.

Дом же в Салымовке остался брошенным, как и жилища всех уехавших ранее; покупателей на него не нашлось.

— Как же она обходится теперь? — спросил я, выслушав рассказ. — Пенсия-то у неё, бывшей колхозницы, всего ничего. Это раньше она торговлей жила.

— Огород выручает, — ответил Юрий. — Овощи, фрукты — всё с него. Ещё мать садовую клубнику наловчилась выращивать — на продажу, тоже кое-какой доход. Ну и курочки хорошо несутся. Часть яичек себе на пропитание, а остальное соседи раскупают — цены-то она умеренные держит, опять приварок, пусть и небольшой.

— И ты помогаешь? — снова спросил я.

— А как же. Землю вскопать или по дому чего отремонтировать — всё на мне. Предлагал и денег, но она отказывается, говорит, и того, что у неё есть, хватает. Тогда я по-другому начал: то пальто зимнее куплю ей ко дню рождения, то сапожки или кофточку какую-нибудь. А в прошлом году компьютер преподнёс; она так им увлеклась, особенно интернетом, что телевизор не нужен стал — отдала подружке одной на своей улице.

— Совсем, значит, Салымовка обезлюдела.

— Ага, никого там нет. Да разве мало таких деревенек по району и области — заброшенных и просто исчезнувших!

— Как же дом-то ваш?

— Дому ничего особо не сделалось, стоит, даже стёкла в окнах целёхоньки. Но это до времени, потом на глазах ветшать начнёт. Пока же только краска с дверных косяков и оконных наличников облезать стала да бурьян к стенам со всех сторон попёр. Заглядываю иногда в деревню по старой памяти, вижу.

Под конец встречи с друзьями я сказал, что в Салымовке мне и надо побывать. Не в самом урочище, в каковое она превратилась, а в одном из лесных схронов, где мы прятали дензнаки и бриллианты, отчуждённые у вороватых госчиновников.

— Зачем тебе туда? — спросил Пётр.

— Вот бумаги и закопаны там.

— Интересно, что в них может быть такого особенного?

— Посмотрим — узнаем. Я раньше как-то не задумывался об этом; просто выполнил просьбу Филиппа Никитича — принял документ, убрал подальше, и всё.