Каверзные вопросы, или Пока склероз молодой

Александр Левенбук, 2011

Эта книга – микстура из доброты, юмора и уважения к людям, которыми и мы, и наша страна могут гордиться. Принимать эту микстуру нужно небольшими дозами, по чайной ложке, чтобы продлить удовольствие. О Пугачевой, Кобзоне, Галиче, Таниче, Никулине, Крамарове, Хайте, «Радионяне», театре «Шалом» и других… Содержит нецензурную брань.

Вопросы анкеты

Отец

Мои родители, Семен Абрамович Левенбук и Раиса Лазаревна Островская, из Украины.

Отец с детства обладал феноменальной памятью, в уме перемножал пятизначные числа. Его способности мне не передались, поэтому считаю я плохо.

В 11 или 12 лет после очередного погрома отец остался без родителей и без дома, но вскоре выступил в соревновании с арифмометром, выиграл и заработал на большой каменный дом. Позже окончил два института и работал преподавателем экономической географии, физики, астрономии, методистом и даже был заместителем заведующего методкабинетом школ взрослых РСФСР.

Во время Великой Отечественной войны его способности запоминать целые страницы текста и изображений послужили Комитету обороны: он составлял карты железных дорог СССР и Европы для военных целей.

Подробности этой работы он рассказал только после войны. Перед ним раскладывали десяток или больше карт с некоторыми погрешностями, он запоминал и усредненные результаты наносил на контурную карту. Других методов тогда, скорее всего, не было.

Отец прекрасно знал старую Москву, ее улицы, переулки, дома, иногда даже их номера, цвет и число этажей. Это помогало ему неплохо зарабатывать, составляя расписания занятий для крупных институтов. Ведь, например, Первый московский мединститут вел занятия со студентами на 23 улицах Москвы. Сегодня эти расстояния, время переездов, занятость педагогов и лекторов, продолжительность занятий и прочие условия можно заложить в компьютер, а тогда компьютером работал мой папа. Я сам это видел.

И еще память помогала отцу бороться с советскими законами. Он говорил: “Советская власть сочинила столько законов, что на каждый закон есть два его опровергающих”. К нему ходили соседи, знакомые, он им составлял иски, давал советы, и часто эти люди выигрывали. Хоть локальная, но победа над всесильной Сонькой (Советской властью) была ему лучшим гонораром.

Мать

Была известным в Москве врачом-гинекологом. Я до сих пор встречаю женщин, которые вспоминают ее с благодарностью. Мама свято верила в силу медицины и считала, что все болезни — по вине самих людей. Я панически боялся заболеть. Не болезни самой боялся, а маминого скандала по этому поводу. Может быть, поэтому болел редко.

С учебой было нечто похожее. Родители считали, что еврейский мальчик должен учиться только на отлично. За четверку меня презирали, а за тройку могли убить. Благодаря такой семейной традиции, школу я окончил с медалью, а институт — с красным дипломом.

По маминому примеру моя сестра и я тоже стали докторами. Сестра — в действительности, а я — в душе.

Один случай из своей медицинской практики я хочу рассказать. Когда я учился в Первом медицинском институте, практические занятия по терапии у нас проходили в больнице № 23, теперь рядом с Театром на Таганке. У меня была палата с больными после инфаркта.

Однажды заканчивается профессорский обход, я, как и полагается, последним выхожу из палаты, вдруг один больной спрашивает:

— Доктор, а когда можно будет спать с женой?

Я, к сожалению, не знаю ответа, но говорю с видом знатока:

— Вы знаете, организм человека так мудро устроен, что если вы почувствуете, что нужно — значит, можно.

И ушел довольный собой.

Дома я рассказал маме, какой я умный и находчивый. Мама закричала:

— Врач — убийца! Больному еще нужно три месяца реабилитироваться!

На следующее утро я побежал в больницу. Вхожу в палату: постель моего больного застелена. Он выписался. В регистратуре беру его домашний телефон, звоню: он уехал в деревню вместе с женой. Телефона там нет, адреса никто не знает. Я мучился два месяца. Однажды прихожу домой, мама говорит:

— Звонил твой инфарктник, сказал: “Ваш сын — настоящий врач. Как он сказал, так все и было”.

Сестра

Моя любимая сестра Инесса Семеновна Левенбук, доктор медицинских наук, один из ведущих специалистов в мире в области контроля вакцин и сывороток.

В период антисемитской кампании 70-х у Ины, ее мужа Бориса и сына Игоря возникли проблемы с работой, и вся семья уехала в США, где вскоре Ина создала лабораторию, аналогичную той, которой заведовала в Государственном контрольном институте в Москве и стала консультантом Всемирной Организации Здравоохранения. Сейчас в свои 85 она часто привлекается к работе в качестве консультанта по безопасности живых вирусных вакцин. А сын Игорь стал крупным ученым и координатором Всемирного ракового конгресса.

После отъезда сестры (да еще и Лившица) меня 8 лет не выпускали за рубеж. И вдруг появилась возможность поездки в Чехословакию. Выездная комиссия Росконцерта беседовала со мной 40 минут. Наконец, прямо спросили:

— Вы осуждаете отъезд сестры?

Если бы я ответил “да”, комиссия была бы довольна. А для сестры ничего бы не изменилось. Но язык не повернулся. Я сказал:

— Моя сестра — человек без недостатков…

— Так уж?

— Да. И если она уехала, значит, у нее были основания. Можете проверить.

До сих пор не знаю, почему мне разрешили выезд. Есть подозрение, что это была рука Кобзона, потому что в следующей инстанции, Райкоме партии, куда он звонил, меня встретили как любимую “Радионяню”.

С детства и по сей день сестра называет меня “братиком” и заботится обо мне по-матерински. Вообще, помогать другим — это у нее семейное. Театру “Шалом” она тоже помогает. На одном из кресел 5 ряда нашего зрительного зала — табличка: “Инесса Левенбук доктор”.

Еще одну маленькую историю, связанную с отъездом сестры, я просто обязан рассказать.

Провожали мы ее в “Шереметьево”. Пришла одна женщина, коллега-доктор, которой Ина помогла сделать диссертацию. Подарила ей на память скромное, очень скромное, колечко. Таможня его не пропустила. Отдали мне. Вскоре подошел молодой таможенник:

— Колечко у вас?.. Дайте мне, я схожу к начальству, может, разрешат.

Взял, ушел. Через 5 минут вернулся:

— К сожалению…

Не разрешили. НО ОН ПЫТАЛСЯ! Помните эту гениальную фразу из гениального фильма “Пролетая над гнездом кукушки”? НО ОН ПЫТАЛСЯ!..

Хорошие люди были, есть и будут.

Жена

Визма Витолс, главный балетмейстер театра “Шалом”, в этом качестве поставила все танцевальные и пластические фрагменты репертуара (более 150 номеров). А как режиссер-постановщик — спектакли “Пол-Нью-Йорка мне теперь родня”, “Блуждающие звезды”, “Испанская баллада”, “Кот Леопольд”, “Ну, волк, погоди!”, “Что ты в ней нашел?” (“Шоша”), “Праведники и грешники”, “Мадам Роза” и другие. Получается, что большая часть репертуара поставлена Визмой Витолс.

Вот тут и возникает каверзный вопрос, который Визма иногда задает сама себе: “Как это простая балерина стала ставить танцы и целые спектакли?”

Вообще-то такое бывает. Всеволод Мейерхольд был артистом балета — стал великим режиссером, артист балета Касьян Голейзовский стал гениальным балетмейстером, оказавшим влияние на балет во всем мире. Эти примеры — не для сравнения, а чтобы показать, что никакого чуда в нашем случае нет.

Визма Витолс окончила Рижское хореографическое училище, в котором училась с Михаилом Барышниковым. Затем продолжала совершенствоваться, работая под руководством Народных артистов СССР В. Чабукиани, А. Шелест, Ю. Вилимаа, Заслуженных артистов России И. Тихомирновой, В. Преображенского. 11 лет она работала в Эстонском Государственном академическом театре “Ванемуйне”, где достигла положения примы-балерины. В этом театре шли балеты, оперы, оперетты и драматические спектакли. И Визма участвовала не только в балетах, но и во многих спектаклях других жанров. Этот опыт ей потом очень пригодился.

С расцветом видео она смогла познакомиться с работами гениальных балетмейстеров, таких как Фосс или Робинсон. И увидела, что хороший балетмейстер обязан быть и хорошим режиссером. Кстати, сегодня режиссеров на Западе учат и балету тоже.

Говорю не как муж, а как зритель: все работы Визмы имеют успех и десятилетиями не сходят со сцены. Как тут не признать ее одаренность и профессионализм.

Про одну из последних ее постановок — “Мадам роза” — “Комсомольская правда” написала: “Спектакль гениальный”.

Визма Витолс Заслуженный деятель искусств России.

Сын

Айвар Левенбук. Директор театра “Шалом”.

Окончил Московскую международную высшую школу бизнеса “МИРБИС” (институт) по специальности “Финансы и кредит”. Изучал маркетинг и менеджмент.

Увидев, что папа и мама мучаются с директорами, и папа, при его мягком характере, расстался уже с семью директорами театра, сказал:

— Давайте я пойду к вам директором.

— Сынок, — сказали родители, — нам тебя жалко, это жуткая работа!

— Я справлюсь.

И справляется. Поступил на продюсерский факультет ГИТИСа, а начал работу в театре с должности Заведующего постановочной частью. Он “рукастый”, может все что угодно собрать-разобрать, закрутить-открутить, знает всю оргтехнику и многое другое.

Нам, родителям, хвалить его неловко. Пока его хвалит Департамент культуры, а сотрудники театра побаиваются. С нами он часто спорит, поэтому, тем более, мы лучше помолчим.

А о директоре театра, как всегда, пусть говорят результаты его работы, актеры и зрители.

Александр Лившиц

Если без формальностей, мы с ним родственники. Братья.

В репетициях, концертах, гастролях мы проводили времени вместе больше, чем со своими семьями.

А познакомились мы на первом курсе института. У нас были конкурсы самодеятельности, в которых участвовали почти все студенты, и Лившиц, и я выступали самостоятельно, и оба оказались в жюри. После очередного конкурса шли пешком по вечерней Москве. Он раскритиковал меня, я — его. И решили, что это хорошая основа для совместной работы. И проработали как Лившиц-Левенбук четверть века.

Мы очень разные и в репетициях всегда спорили. Без пирамидона не репетировали. Даже придумали фразу: “В споре рождается головная боль”. Потом не могли вспомнить, кто что предложил в процессе подготовки номера и “курицу славы” никогда не делили.

А в жизненных вопросах у нас все совпадало. Мы дружили. И семьями тоже. А семья у Лившицев была образцовая. Все красивые, стройные, умные и веселые. Мама Рива, папа Саша, две дочери: Маша и Наташа.

За принципиальность, прямоту и привычку рубить с плеча правду-матку артисты дали Лившицу кличку “Комиссар”.

Он был младше меня на две недели, но относился ко мне заботливо, как будто был старше меня на несколько лет. Мне иногда кажется, что я был менее внимателен к нему. Если это действительно так, то мне очень жаль.

На Камчатке в антракте ко мне подошел какой-то полковник и сказал по поводу нашего номера о плохом освещении московских улиц (номер назывался “Жмурки — любимая игра Мосэнерго”):

— Вам не нравится освещение в нашей столице? Мы тут стоим на страже границ нашей Родины, а вам, видите ли, не нравится… Я замполит командующего округа…

Лившиц возник у меня из-за плеча и сказал спокойно и наполненно:

— А ну, пошел отсюда быстро.

Полковник, как мышка, тихо повернулся и ушел.

Оказалось, Лившиц увидел, что полковник выпивши. Он, вообще “поддатых” чувствовал за версту.

У очередного директора Москонцерта была манера любое заявление класть в сторонку со словами: “Пусть полежит”.

Мы пришли к нему с просьбой разрешить нам взять в свой коллектив дополнительного музыканта-гитариста.

— Пусть полежит.

Лившиц наклонился к директорскому уху:

— Да подпиши ты,…твою мать!..

Директор подписал.

Когда мы вышли из кабинета, Саша сказал:

— Они твоего языка не понимают. С ними надо — на их родном языке.

Мы работали успешно, хорошо зарабатывали, у нас были квартиры, машины, а главное — “Радионяня”, — мы по тем временам были “в полном порядке”.

А уехать Саша решил из-за дочерей. У старшей возник конфликт в институте, ее поддержала младшая, и они обе попросили отца уехать. Он согласился. Я его понял.

Позже Хайт написал: “В каждом дуэте должен быть хоть один умный. И Лившиц уехал в Америку”.

Перед отъездом мы вместе определили кандидатуру моего нового партнера. Им в “Радионяне” и на эстраде стал Лев Шимелов, с которым мы дружно и успешно проработали четыре года. В театре “Шалом” мы с Шимеловым тоже сотрудничаем. Он режиссер и актер в спектакле “Моя кошерная леди”, который с большим успехом идет у нас в стране и за рубежом.

Когда Саша первый раз собрался приехать из Нью-Йорка в Москву, мы решили сделать ему сюрприз. Организовали концерт в театре “Шалом” и выпустили афишу “КОНЦЕРТ ДЛЯ ЛИВШИЦА”.

Пришли коллеги-артисты, простые зрители. Зал был переполнен. Дополнительные стулья собирали по всем комнатам.

Лившиц сидел в самом центре зала, а на сцене выступали артисты театра, Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична (Вадим Тонков и Гарри Гриневич) со специальной приветственной интермедией и изумительный ансамбль русской песни “Бабье лето” (первый состав команды Надежды Бабкиной).

По атмосфере, по успеху это был потрясающий вечер. Лившиц, конечно, плакал. Мы тоже. А куда деваться?..

Время было — начало перестройки, и все мы делали первые шаги к пониманию того, что, если человек живет в другом месте, это не значит, что мы чужие. Все мы люди. И когда мы вместе, мы умнее и добрее.

И еще одна история. И опять связана с таможней.

В этой истории две части.

Часть первая.

Перед отъездом в Америку Саша продал 3-комнатную кооперативную квартиру, машину и практически все вещи. Образовалась значительная сумма денег, а провозить, как вы помните, разрешалось по 90 долларов на человека. Тогда он купил норковые шкурки, но оказалось, что шкурки провозить нельзя.

И Лившиц со свойственной ему прямотой и открытостью пошел за советом к начальнице Московской грузовой таможни. Она посоветовала ему сшить из шкурок палантин, так как изделия из меха везти разрешается.

Таможенник в “Шереметьево” вспорол палантин, увидел норковые лапки — и палантин конфисковали.

Часть вторая.

Прошло шесть лет.

На гастролях театра “Шалом” в Лондоне с нами была Светлана Климова, бывшая артистка “Березки”. Такие опытные в заграничных делах коллективы — ансамбль Александрова, Моисеева, “Березка” — знали что и где покупать. Она нам сказала:

— Ребята, есть фирма, которая продает японские телевизоры и видеомагнитофоны. Если мы все купим, так с их базовой цены будет еще большая скидка, и доставят сами в Москву.

Ни у кого из нас тогда не было ни хорошего телевизора, ни, тем более, магнитофона. И все купили.

В Москве мы приехали получать свой драгоценный груз в Бутовскую таможню. Приехали утром и увидели очередь, которая, как нам объяснили, минимум до вечера. Ну, что делать!.. Сидим, ждем. Вдруг по радио объявление: “Александр Левенбук, подойдите к главному инспектору таможни”.

Я вошел в таможенный офис, мне навстречу поднялся сотрудник:

— Вы курите?

— Курю.

— Выйдем, покурим.

И вот что он мне сказал:

— Вы с Лившицем общаетесь?

— Конечно.

— Будете общаться, передайте ему, что это я тогда конфисковал у него норковый палантин. Но я не мог иначе… Это моя работа. Понимаете? Скажите, что я извиняюсь, и пусть он меня поймет. Что я могу для вас сделать?

— Вот тут очередь…

— Ясно. Получайте свои вещи, грузите в ваш автобус. Мы вам дадим машину сопровождения до театра.

Вот видите: оказывается, некоторых людей даже советская власть до конца испортить не смогла. Значит, Б-г есть.