Золото старых богов

Александр Мазин, 2017

Великий князь Владимир, Красное Солнышко, Святой Креститель Руси, пришедший к власти по языческому праву, а потом самовластно сбросивший языческих идолов в Днепр. Государь, женившийся на византийской царевне и получивший право на царский (кесарский) титул. Вернее, завоевавший это право не только доблестью верной дружины, но и собственным мечом. Что известно о нем, величайшем из государей нашей истории, жившем тысячу лет назад? Известно многое. И не только из отечественных летописей. Владимира знали хронисты Европы и Азии, Византии и арабского мира. Так что информации, правдивой информации, достаточно, чтобы ясно представить образ государя-воина, государя-строителя, решительно обратившего к Истине не только русов, но и сотни других племен, обитавших на подвластной ему земле. Отец Владимира, великий полководец Святослав на равных воевал с византийским императором. У Владимира византийский император оказался в долгу. И великий князь сумел заставить повелителя крупнейшей из тогдашний империй, вернуть этот долг сполна. Добился того, в чем было отказано даже императору Священной Римской империи.

Глава 2

Княжьи заботы

Моров

Юница спала, свернувшись калачиком. Утомилась. А вот Илье не спалось. Соловья он изловил, тем не менее нападения не прекратились. Кулиба сообщил о ещё одном пропавшем караване. Сотник Гордей, командир присланных батей дружинников, поведал о другом случае: о спугнутых лесовиках, которые сунулись к каравану фальшивому, но вовремя распознали переодетых воев. Прибавить сюда тот обоз, остатки которого спас Илья, и выходило, что Соловей попался, а разбоев стало только больше.

Сначала Илья очень расстроился. Особенно из-за собственной оплошки. Но сейчас, после совещания, ужина и сладкой девки, успокоился и решил, что дела обстоят лучше, чем показалось сначала.

Во-первых, у него нынче больше двухсот воинов, значительная часть которых опытная гридь. Подобной дружиной, даже вполовину меньшей, далеко не всякий князь похвастаться может. Во-вторых, командуют моровским войском люди умелые и достойные.

В-третьих, до сей поры за разбойниками не замечалось, чтоб они нападали на фальшивые караваны. А тут купились. И почти попались. Батя, правда, по этому поводу сказал бы своё обычное: почти попал — это значит промазал, но всё же…

Да и часть пленных они отбили, чего ранее тоже не случалось.

И не такие уж они храбрецы, если сразу сбежали, не попытавшись дать настоящий отпор. Сбежали, правда, умело, но всем понятно, что драться с гридью на равных тати более не рискуют. Их ведь, по словам отбитых пленников, было примерно столько же, сколько у моровских, — девятеро. Это всего. А побежали разбойники от троих. Даже и не подумали драться, хотя часть в схоронках сидела.

И все они дали дёру. В драку полез только тот, с топором, но и он, похоже, со страху. Так что повезло Илье, что говорить. Будь в том отряде кто-то равный Соловью или Зибору — случился бы бой, и бой жестокий. Илье оставалось только радоваться, что разбойники удрали. Не то в семь луков они могли прижать и Рознега, и Возгаря, не говоря уже об Илье, который по собственной глупости оказался бы на виду и в окружении бьющих из темноты опытных стрелков.

Какой из этого вывод?

Рисковать соловьята не хотят. Коли так, то можно пока принять предложенное Гордеем: сбивать малые караваны вместе и придавать каждому по пять-шесть дружинников. Людей хватит, ещё и на дозоры останется. Для начала план сгодится. Но только для начала. Охранять караваны — это уже означает уступить разбойникам. Ни Святослав, ни Владимир не смогли бы примучить вятичей, если б ограничились охраной идущих по Оке кораблей, всё остальное отдав лесовикам. Надо брать под себя всю землю. Знать не только о каждом селище, о каждой затерявшейся в лесах охотничьей избушке.

Когда Илья с батей последний раз разговаривали, батя нарисовал картинку-карту Моровского княжества. Показал на узкую прибрежную полоску и сказал:

— Это уже наше. — А потом обвёл стилом огромное в сравнении с синей ленточкой Десны зелёное пятно и сказал: — А это должно быть нашим. Потому что, Илюха, это и есть наше главное богатство. Не заселённые и застроенные берега, а вот эти бескрайние земли. И ежели заселим их все, Илюха, то станем мы, Русь, побольше Византии. Однако обо всей Руси пускай великий князь печётся, а нам с тобой о княжестве Моровском надо порадеть. Сам подумай, какое место славное. Киев — близко. Чернигов — ещё ближе. А главное, всё, что добудем, куда хочешь повезём. Хочешь — к ромеям, хочешь — к полякам, чехам, германцам. Вот она, дорога! — Батя ткнул стилом в синюю ленточку. — И вот другая дорога. — Батя показал на совсем тонкую чёрную линию тракта. — А ещё если бы вот здесь мост построить и оба берега связать… Но сначала — это! — Батя опять ткнул стилом в зелень лесов.

Илье батина мысль была понятна. Но как её воплотить, Илья пока не знал. Батя, наверное, знал, но помалкивал. Надо думать, ждал, как сын разрешит эту задачку. И Илья её разрешит, куда он денется.

Не зная, как унять мысли (поспать-то всё же надо), Илья пихнул девку. Спит, тёлочка. Хотя…

Можно и не будить.

Илья перевернул её на спину. Спит. Розовый ротик приоткрыт, белые сиськи с такими же розовыми сосками расплылись, мягкий живот ходит ровно вверх-вниз. Бёдра тоже мягкие и белые сверху, но на ладонь выше колен уже покрыты загаром. Чем ниже, тем гуще. Это от стирки. Так-то ноги заголять — стыд, но во время постирушек можно. Вот и приманивают парней голыми лягами.

Илья усмехнулся, перекатился на руки, замер над девкой. Наваливаться не стал — этак и раздавить недолго, — впихнул колени между мягких бёдер, двинул ногами в стороны, освобождая причинное местечко, и толчком вогнал уд в ещё не обсохшую жаркую вагину. Правильно ромеи её назвали: вагина. Точно, как ножны для меча. Хорошие ножны — они тоже мягкие, войлоком изнутри проложены или шерстью, чтоб влагу впитать… Ну, столько влаги никакие ножны не впитают!

Юница заохала, застонала: «Го-о-дун…», попыталась обхватить Илью ногами, но он не позволил. Наоборот, приподнялся, перебросил колени так, что оказались снаружи, и сдавил, стиснул ими и девкины ноги, и норку её, и собственный уд.

Во-от так хорошо! Вот так сла-адко! О-о-о!

— У-у-у! — завыла девка. Потом: — Ах, ах, ах! — будто задыхалась. А может, и впрямь задыхалась, потому что Илья уже не стоял над ней, а наваливался, пахтал мощными короткими ударами, упираясь уже только локтями и впиваясь ртом в нежное пульсирующее горлышко до самого распоследнего мига, когда Юница завопила истошно, хлынула соком… Тут уж и Илья вскинулся на выпрямленных руках, взревел ярым туром и завершил: влил в девкину утробу богатырское семя.

Опорожнился и рухнул, опрокидываясь на спину и подхватывая девку, придерживая за упругую задницу, чтоб осталась с ним, а он — в ней.

Она и осталась. Распласталась на нём, жаркая, подрагивающая мелко, будто оленица, которой вскрыли ножом горло. Влага, её и его, вытекала щедро, пачкая постель…

— Мой господин… Княжич…

— Здесь! — Илья спихнул девку и сел. — Зайди, не мнись! — гаркнул он.

Дозорный отрок осторожно откинул завесу, глянул на раскрасневшегося княжича, потом на девку, испятнанную следами мужских пальцев и губ, раскинувшуюся бесстыдно, бессильную даже прикрыться. Глянул, сглотнул и проговорил почему-то шёпотом:

— К тебе гость, княжич. Из лесу.

— Ты кто?

Лесного гостя сопровождали два гридня из Гордеевой сотни. И сам сотник Гордей. Все трое — начеку, как будто привели не какого-то там смерда-лесовика, а лучшего из воинов.

Илья встречал, понятно, не голышом в спальне: накинул порты и рубаху, опоясался мечом и сел за стол в светлице, которую облюбовал для умных занятий. Сейчас, понятно, в светлице было не так, как днём, однако пара масляных ламп византийской работы позволяла не просто видеть, но свободно читать самые мелкие буковки.

— Ты кто?

Лесовик подумал немного…

И поклонился в пояс. Сам. Без «помощи» гридней.

— Ладовлас.

— Я спросил, кто ты, а не как тебя зовут, — заметил Илья очень спокойно, хотя внутри всё дрожало, как у гончей, которая поймала след.

— Я скажу, — ответил лесовик. — Но только тебе.

Чем-то он Илье нравился. Тем, как держался, наверное. Признавая старшинство Ильи, но без подобострастия. И без страха. Хотя наверняка понимал, что, шевельни Илья пальцем, и его мигом уволокут в подвал, где он вскоре будет отвечать без запинки на любые вопросы. Ну, если не считать запинками жалобные вопли. Да, крепкий муж. И не физической силой, хотя и тут не обижен, а духом. Ох, непростой это лесовик. Хотя последнее и так понятно. Явился среди ночи, потребовал княжича… И даже как-то убедил гридь, чтоб его пустили. Могли ведь и прибить…

— Почему я должен верить тебе больше, чем моей гриди? — нахмурил брови Илья.

— Сновид сказал. Только тебе, — буркнул лесовик.

— Сновид мёртв.

— Он — да. Воля его — нет.

Да. Есть в лесовике сила. И храбрость. И верность.

— Гордей, забери своих и выйдите.

— Княжич!

— Ты ведь его сразу ко мне привёл, верно? — усмехнулся Илья. — Почему?

— Псы его не тронули, — сказал Гордей.

Вот это интересно. Псов, которых ночью выпускали охранять Моров, ещё Ярош натаскивал, и обращаться с ними умели немногие. Днём они в яме сидели, взаперти. Потому, кстати, и выжили при штурме.

— Иди, Гордей. Думаешь, я со смердом не управлюсь?

Гордею приказ явно не по душе пришёлся, но подчинился. Вышел и дружинникам махнул: мол, со мной. Впрочем, далеко не ушли. Остались на галерее.

— Я подойду? — спросил Ладовлас.

Илья кивнул. Опасности он не чувствовал. Вряд ли этот человек замыслил недоброе. А если и замыслил… Оружия у него нет, это наверняка проверили. Справиться с оружным Ильёй голыми руками… Это надо силёнку иметь как у покойного Сварожича, великана, которого Илья убил этим летом и который перед тем играючи уложил малый десяток дружинников судеревского князя. До великана со Святогорки Ладовлас не дотягивал ни умением, ни статью.

— Так кто ты?

— Вместо Яроша я, — совсем тихо произнёс лесовик. — А ночью пришёл, чтоб не увидал никто. Думал: тишком к тебе проберусь, да вот… — Он мотнул головой в сторону дверей, — заметили.

— Само собой, заметили. — Илья усмехнулся. — Слово для собак в лесу ещё кто знает?

— Сновид знал. И я. Больше никто.

— Допустим. Поесть, выпить хочешь?

— Некогда, господин. Скажу, что надо, и сразу уйду.

«Нет, друже, ты уйдёшь, когда я разрешу», — подумал Илья. Но вслух не сказал. Чтоб не спугнуть.

— Говори! — разрешил он.

— Соловей, — сказал Ладовлас. — Сновид велел выдать его тебе.

— Опоздал. — Илья нахмурился. — Я его уже в Киев отвёз. В клетке.

Неужели не знает?

Знает, как оказалось.

— Соловья ты взял, за что хвала тебе! — Ладовлас поклонился в пояс, коснувшись рукой пола. — Сновид себя убил, чтоб в руки татю не даться. Ты Соловья взял. Жаль не наказал…

— Без меня накажут, — усмехнулся Илья. — Великий князь его ярлу Сигурду отдал, а тот — палачу своему, Хравну. Думаю, Соловушка наш теперь кровью плачет, что я его вместе с дружками не зарезал. Хотя и дружкам его тоже умирать нескучно было. Да ты слыхал, пожалуй.

— Слыхал, — кивнул Ладовлас. — Только зря ты так. Людь тебя теперь как зверя лютого страшится.

— Зато вдругорядь разбойникам помогать поостерегутся.

— А куда им деться? — пожал плечами Ладовлас. — Лихие люди тоже шкуру содрать могут. Но ведь на то они и лихие, а ты — господин. Ты нас оберегать должен.

— Что я должен, а что нет — сам разберусь, — буркнул Илья. — Всё сказал, что хотел?

— Да ничего я ещё не сказал, — проворчал лесовик. — Ты ж слова вставить не даёшь… господин.

— Говори.

— Я и говорю: Соловья нет, но родня его осталась.

— И велика ль? — поинтересовался Илья.

— Шестеро сыновей у него, а дочерей — девять, — ответил Ладовлас. — Но один парень и две последние девки малы ещё. Они от третьей жены. А остальные с оружием управляться горазды, что парни, что девки, и злодеи все поголовно! — произнёс он с ожесточением. — Кровь лить, люд мучить — им в радость. Отец их сызмала убивать учил. И жену свою, которая третья, тоже учил. Он её украл где-то малой совсем. Говорили: знатного она рода. Сначала наложницей сделал, а как сына родила — женой пред богами. Думаю, она теперь стаей и верховодит: соловичами и теми, кто к ним прибился. Кличут её Смертной Хворью, и не зря.

«А я эту Хворь, считай, в руках держал, — с досадой подумал Илья. — Вот же…»

— Изрядный выводок, — процедил он. — И как их найти, Ладовлас?

— Найти можно. Я подскажу как, — пообещал лесовик. — Сам не отыщешь.

— Ты знаешь, где они?

— Знаю, кто знает, — ответил Ладовлас. — Те, кто сам в их ватаге. Но эти даже и захотят — не выдадут. Соловичи за такое отмстят страшно. И обидчику, и родне. Так что о том, что я к тебе приходил, — никому, господин! И воям своим скажи. Меня убьют — пусть. Но они весь мой род вырежут. Такая у них повадка.

— Сурово!

— Сказал же: им кровь лить, как нам мёд пить.

— Не бойся. Кровь лить и мы умеем, — мрачно посулил Илья. — Ты покажи только, где они прячутся!

— Там не только родня Соловьёва, — предупредил Ладовлас. — Другие тоже. Точно не знаю, но десятка два, не меньше. А ещё Хворь эта… Говорят, ведьма она, — добавил он с опаской. — Будущее видит, Соловья от смерти заговорила!

Илья хмыкнул:

— Надо думать, заговор некрепок вышел, раз от меня не уберёг.

— Это ещё как глянуть, — пробормотал Ладовлас. — Все, кто с ним был, — мертвы, а Соловей жив пока что.

— Ещё бы! — усмехнулся Илья. — Так ему и позволят — за Кромку сбежать. Так что о гнезде Соловичей? Кто меня туда проведёт?

— Сами и проведут, — сказал Ладовлас. — Я того места не знаю, зато знаю селище, куда они частенько заглядывают…