Шатун

Александр Михайлович Дружинин, 2019

Герой очутился в странном неприветливом городе. Он не помнит ни своего имени, ни прошлого. Что ему предстоит узнать и через что пройти, чтобы выбраться из этого жутковатого места?

— Приехали!

Он открыл глаза. Запотевшие стёкла салона. Бритый затылок водителя. Нога затекла. Как я здесь очутился?

— Выходи.

— Это… — он шарил по карманам (Господи! Что на мне надето?) — у меня денег по ходу нет.

— Поездка бесплатная. Компания её тебе дарит, — усмехнулся бритый затылок.

Бесплатная… Как бы ни так. Что-то темнит водила. Вон даже лица не показывает. Никому нельзя верить.

— Точно бесплатная?

— Точно. Выходи уже.

Он вышел. Хлопнула дверь. Жёлтый автомобиль с чёрными шашечками на боку, рванул с места, и резко развернувшись, издав пронзительный поросячий визг, скрылся в чёрной пасте тоннеля.

Тихо и совершенно безлюдно. Ни машины, ни человечка. Он осмотрел себя. Нелепая широченная куртка синего цвета. Под стать ей штаны. Одёжка на слона сшита? Как же она называется? Ага, вспомнил — роба.

«Где я?»

Как он оказался в такси? Откуда приехал? Почему он здесь? Что теперь делать? Ответов на эти вопросы не было.

Пустое шоссе окутывал плотный, как крепостная стена, туман. Будто ничего не осталось на свете, кроме сизого марева и нескольких метров мокрой полоски асфальта.

Что это там впереди? Указатель?

Так и есть.

Город ЧИСТЫЙ. 1 км.

Он облегчённо вздохнул. Даже если по этой дороге так и не проедет ни одна попутка, минут через 20 он окажется в городе, попросит у кого-нибудь телефон, позвонит отцу или матери. Вперёд!

Туман расступился внезапно. Серая стена испарилась, словно её и не было. Он оказался в начале длинной прямой улицы, застроенной одно — и двухэтажными домиками, выкрашенными немаркими красками, с покрытыми черепицей, двускатными крышами, и большими глазами-окнами.

Асфальт под ногами сменила брусчатка, а воздух наполнился звуками. Грохот железных колёс тележек, шорох скребков и щёток, гвалт приглушенных голосов. Пахло хозяйственным мылом.

Периодически, будто из мощного рупора, трубным баритоном разносился один и тот же призыв: «Чистите! Очищая наш город, вы очищаете свою душу!»

И они чистили. Угрюмого вида подростки в одинаковых синих робах, разбросанные кучками по всей длине улицы, тёрли, скребли, намывали каменные бруски мостовой.

Что за дурдом здесь творится?

— Слышь, друг, — он схватил за рукав парнишку, толкающего перед собою тележку с вёдрами. — Позвонить надо. Дай телефон, пожалуйста.

Парнишка отпрянул, будто увидел чёрта.

— Ч…чего?

— Родителям позвонить надо. Я потом тебе деньги на счёт закину. Пятьсот рублей. Отвечаю.

— Как твоё имя? — парнишка продолжал отступать, пятясь к стене.

— Меня… Я… — это было ужасно, это было необъяснимо, но он не помнил своего имени.

— Где ты живёшь? Из какого ты цеха?

— Я… я не знаю. Не помню.

— Шатун! — заорал парнишка, как резаный. — Городовые! Шатун!!!

Тут же по бокам того, кого только что назвали шатуном выросло несколько крепких ребят. На них тоже были робы, только не синие, как на всех остальных — чёрные.

Один из них, самый плечистый, сощурившись, поглядел ему прямо в глаза, — знаешь, кто я?

Он помотал головой.

— Не узнал предводителя городовых? — удивился другой «чернорубашечник», белобрысый, с тоненьким шрамом над бровью.

— Точно шатун, — маленькие глазки предводителя сверкнули хищным огнём. — Хватайте его!

«Шатун», пытаясь увернуться от леса рук, потянувшихся к нему, резко нагнулся, рванул в сторону, метнулся в образовавшийся просвет…

Путь преградил предводитель. Не размышляя ни мгновения «шатун», прямым ударом залепил здоровяку прямо в мясистый, усеянный угрями нос. Главный городовой ойкнул, но на ногах устоял.

— Ну, мразь, этого я тебе никогда не забуду, — в руках предводителя появился чёрный, искрящий на конце жезл.

«Шокер?» — подумал «шатун».

Пустота.

Очнулся он, лёжа в тележке, посереди большой площади, в центре которой стоял странный памятник зеленолицему гиганту, держащему в лапах нечто напоминающее плётку и серп. Памятник возвышался на массивном постаменте из чёрного мрамора, который был установлен на квадратной плите с четырьмя острыми шипами по углам. На постаменте светилась золотом надпись: «Порядок и справедливость».

Тело ныло. Голова гудела, как трансформатор.

— Смотри-ка, очухался, — предводитель схватил «шатуна» за шиворот, выдёргивая из тележки. — В Умный Дом сейчас зайдёшь. Советую быть попочтительнее, падаль.

Площадь венчало массивное здание с колоннами, которое на фоне своих одно — и двухэтажных собратьев выглядело настоящим колоссом.

Когда «шатун» оказался внутри, в огромном, словно половина футбольного поля холле, а городовые выстроились в шеренгу за его спиной, загремел гром. Этим громом был голос. Казалось он рокотал отовсюду — с потолка, с пола, с украшенных вычурными гравюрами стен, будто бы говорил сам здешний воздух.

— И впрямь, шатун, — грохотал голос. — Все беды от шатунов! И зачем только вас придумали, на нашу шею? — Голос вздохнул, отчего показалось, что по холлу пронёсся смерч. — Ладно, — голос как будто смягчился, — мы миримся с неизбежным злом. Нарекаем тебя Юмом Приблудным, шатун! Определяем в жестянщики. Проживать будешь на 4-й улице в доме №15, вместе с Шалом Безропотным. Но сначала, городовые! Доставьте парня в столовую на вокзале. Ему, как и всем новоприбывшем, положен обед в честь праздника. С прибытием в Чистый город! С днём рождения тебя, Юм!

На бесконечно длинный перрон, скрипя сотнями тормозных колодок, прибыл громадный состав. Из дверей, забрызганных грязью вагонов, испуганно озираясь, выбирались молодые люди в одинаковых синих робах. Встречающие — ребята такого же возраста, только одетые в чёрное, суетясь, деловито покрикивая, строили новоприбывших в неровные, готовые развалиться, колонны-очереди. Колонны медленно вползали во входы здоровенного серого здания, на фронтоне которого значилась надпись «Вокзал».

Внутри здания, параллельными линиями, располагались ряды столов и скамей, за которые, срывая глотки, городовые рассаживали всё прибывающих бесчисленных новичков. Между столами, как юркие мухи, сновали подростки в белых поварских колпаках, и расставляли с подносов миски с едой. «Без команды не жрать!», — рявкали городовые. Рассевшиеся новички жадно пялились на миски с пюре и котлетой, пуская слюну.

Вожак городовых самолично усадил Юма за край одного из столов. Сам встал за его спиной. Когда последний из новоприбывших занял отведённое ему место, снова загрохотал голос, идущий, как казалось, от каждой точки пространства, так же как в Умном Доме.

«С прибытием вас, новые жители Чистого города! С днём рождения вас! Приступайте же к праздничной трапезе!»

Юм, желудок которого давно сводило от голода, набросился на нехитрую снедь. Пюре, приготовленное явно не из картофеля, было недурственным, а большая котлета, источавшая аппетитнейший дух хорошо прожаренного мяса, и вовсе великолепна.

Всякий раз, когда Юм принимался уплетать её за обе щёки, главный городовой наклонялся к нему, и заглядывая в глаза, спрашивал: «Что, Приблудный, вкусно тебе? А? Вкусно?»

Юм кивал головой.

«Нажирайся. Долго такого ещё не попробуешь», — довольно отвечал полицай.

По окончании обеда, новоприбывших, выстроенных в фаланги, повели в Умный Дом для распределения и наречения; Юма же, доставили по новому адресу проживания, в дом Шала Безропотного.

Шал, юноша хлипкого телосложения, протянул Юму руку.

— Привет, шатун!

— Вообще-то меня как бы Юмом назвали, — новый сосед в ответ руки не подал.

— Шатун, слово не обидное, — Шал опустил ладонь.

— А какое?

— Скорее, страшное.

Юм огляделся по сторонам. Простое убранство. Стол. Два стула. Часы-ходики. Двухъярусная кровать у стены. Чудна̀я люстра с подставками для свечей, с которой до самого пола свисали цепи. Два окна. В простенке между ними глубокая ниша.

— Почему страшное? — спросил Юм.

— Загадочные вы, существа. Да ты садись, — Шал указал на стул. — Всех нормальных людей на поезде сюда привозят, а вы неизвестно откуда появляетесь.

— Слушай, — Юм присел, — да что это за место вообще?

— Нормальное место, — Шал вытащил из кармана огарок свечи. — Жить можно. Если порядок не нарушаешь.

— Какой на фиг порядок?

— Расскажу, — Шал вставил огарок в залитый воском подсвечник, — слушай. Каждый тут своим делом занят. Есть цеха — мусорщики, огородники, городовые… Мы с тобою жестянщики. Все работают с восьми до шести. Каждый седьмой день — выходной. В этот день мы моем и чистим город. До пяти часов вечера. После — личное время.

— Да. Весёлая жизнь!

— Я не жалуюсь.

Смеркалось. Шал чиркнул спичкой, зажёг огарок.

— У вас что, света нет? — спросил Юм.

— Электричества мало. Оно только для палок городовых.

— Знаю. Меня такой штукой вырубили ваши сволочи.

— Драться нельзя. Ругаться нельзя. За это положены наказания, — флегматичным тоном провещал Шал.

— Какие наказания?

— Разные. А городовые — не сволочи. Они за порядком следят.

— А что ещё у вас нельзя? — Юм презрительно щурился.

— Опаздывать. Режим нарушать. Лениться. Болтать лишнее. Если часто нарушать правила, случится самое страшное — из дому на ночь выгонят.

— Вот как? — шатун рассмеялся. — А что у вас можно-то?

— Работать. Соблюдать порядок.

Юм скривился. — Слушай, а если просто сбежать из вашего сраного города?

Шал побелел. Руки его задрожали. — Тихо! Закройся! Об этом даже думать нельзя, не то чтобы вслух говорить. А если…

— Что, если?

Пол качнуло, как при землетрясении. Подсвечник на столе подпрыгнул. И Юм снова услышал голос. Не такой громовой, как в Умном Доме, не такой раскатистый, как на Вокзале. Этот голос был тише и мягче, но точно также звучал словно бы отовсюду.

«Объясни ему, Шал!»

— Да. Да. Сейчас, — залепетал Шал, — прости его. Он же не знает.

— С кем это ты разговариваешь? — спросил сбитый с толку шатун.

— С домом!

— Чего?

— Все дома здесь живые. Они имеют глаза и уши. Они говорят с нами. Они наши учителя и хозяева. Все они связаны между собой. Что знает один, тут же узнаю̀т и другие. Ты сказал про побег — теперь про это знает весь город.

Конец ознакомительного фрагмента.