Путь в Царьград

Александр Михайловский, 2014

В 2012 году к берегам Сирии, охваченной пламенем войны c терроризмом, вышла российская эскадра под командованием контр-адмирала Ларионова. Но из Средиземного моря 2012 года она неожиданно попала туда же, но только 1877-го года, где уже месяц идет Русско-турецкая война за освобождение Болгарии. Русские войска стоят на Дунае, готовясь к генеральному наступлению. Еще ничего не предрешено, но, как известно выходцам из XXI века, эта война была проиграна еще до ее начала, ибо, благодаря Рейхштатским соглашениям, заранее подписанным канцлером Горчаковым, пролитая на этой войне кровь русских солдат принесет пользу кому угодно, только не Российской империи. А еще на политическом горизонте мрачной тенью маячит Берлинский конгресс. Конечно, русские моряки, не раздумывая, приходят на помощь своим предкам. Эскадра с боем прорывается в Проливы и захватывает Стамбул – древний Царьград. Но как строить взаимоотношения с Российской империей? Что делать с обломками поверженной Оттоманской порты и плененным султаном Абдул-Гамидом? Какой политики придерживаться по отношению к так называемому «мировому сообществу», весьма встревоженному появлением могущественных пришельцев? И в первую очередь это касается Британской империи, уже считающей себя владычицей мира. Как сломать мировой и, в первую очередь, европейский консенсус, нацеленный на ограничение и сдерживание развития российского могущества? Герои этой книги сделали свой выбор, и все последующие события мировой истории пошли совсем по другому пути…

Пролог

Дан приказ ему на запад…

17 декабря 2012 года, порт Усть-Луга, Ленинградская область

Журналист и специальный корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев

Водная поверхность Лужской губы, едва прихваченная тонким хрустящим ледком, курилась морозным паром. Начало зимы в этом году в Питере выдалось морозным, с обильными снегопадами.

Лайнер «Колхида» под флагом вспомогательных судов Российских ВМС стоял у причала, одетый в белое кружево инея. Над водой пронзительно голосили чайки.

Я прогуливался по пирсу, вздрагивая от холодного ветра дующего с залива. Даже теплая зимняя куртка на меху не помогала, и я зябко ежился, наблюдая за деловой суетой докеров, опускавших в трюмы транспортного судна «Колхида» контейнеры защитного цвета без обычной грузовой маркировки. Рядом у причалов стояли учебные суда Балтфлота: «Смольный», «Перекоп», а также белоснежный плавучий госпиталь Черноморского флота «Енисей», прошедший в Питере текущий ремонт. Царила обычная в таких случаях суета, а громкие крики докеров смешивались с ненормативной лексикой.

А все началось каких-то две недели назад. Меня неожиданно вызвал шеф питерского отделения Агентства и сделал предложение, от которого я не смог отказаться. А именно — отправиться в очередную командировку в очередную горячую точку на борту одного из кораблей объединенной эскадры Северного, Балтийского и Черноморского флотов.

Корабли следовали в Сирию, где фактически шла гражданская война с применением тяжелого оружия. Эскадра должна была «показать флаг» соседям Сирии, мечтавшим под шумок урвать от раздираемой внутренней смутой страны лакомые кусочки ее территории. А у нас в Сирии были свои интересы, плюс база в Тартусе — единственное (не считая Севастополя), заграничное место базирования российских кораблей. Командировка обещала быть интересной и, скажем прямо, опасной. Ведь янки и их прихлебатели хотели под вывеской «гуманитарной интервенции» повторить иракский и ливийский варианты. С учетом резкого ухудшения отношений между США и Россией (один акт Магницкого чего стоит!) возможны были самые крутые варианты развития событий, вплоть до прямого боестолкновения между нашими и американскими кораблями. А что за этим могло последовать, даже думать не хотелось.

Оформив в темпе «держи вора» все необходимые документы, я собрал свой походный рюкзак, захватил неразлучный нетбук, а также фотоаппарат, и в понедельник 17 декабря отправился к месту посадки на автобус, который должен был доставить меня и других представителей СМИ в Усть-Лугу. Именно там нам и предстояло погрузиться на учебное судно ВМФ с революционным названием «Смольный».

Рандеву было назначено у станции метро «Автово», рядом с танком КВ-85, установленным на постаменте в качестве памятника. В Блокаду здесь начиналась прифронтовая полоса.

Для меня это место было памятным и святым. В нескольких километрах отсюда, у Старо-Паново, в 1943 году получил осколок в живот мой дед по отцу, Тамбовцев Петр Иванович. На следующий день он умер в полевом медсанбате. Похоронили его на Красненьком кладбище, которое находилось в метрах двухстах от танка-памятника. Позже рядом с ним похоронили и мою бабку, а еще позже — моих родителей. Все они были блокадниками.

Я приехал на метро за час до назначенной встречи. Сходил на кладбище, смахнул снег с памятника, положил на могилы родных цветы. Потом зашел в стоящий рядом с кладбищем храм Иконы Казанской Божьей Матери, помолился, заказал Сорокоуст по душам усопших и поставил свечку к иконе Николая Чудотворца — покровителя всех странствующих и плавающих по морям. В числе оных с сегодняшнего дня я мог считать и свою скромную персону.

На выходе из церкви я почувствовал, как у меня защемило сердце. Почему-то подумалось, что сюда мне уже больше не вернуться… Предчувствие — великая вещь, в этом я сумел убедиться в своих командировках. И оно не раз спасало меня от смерти…

У окрашенного в веселый салатный цвет танка-памятника толпилось десятка два человек. Среди них я узнал и своих коллег — журналистов из ГТРК «Звезда». Кое с кем мне уже довелось побывать в местах, где стреляют, взрывают и убивают.

Помимо «акул пера», у постамента компактной группой стояли десятка полтора неуловимо похожих друг на друга людей среднего возраста. Хотя они отнюдь не были братьями-близнецами. Среди них была симпатичная неяркая блондинка неопределенных лет и высокий брюнет с ярко выраженной восточной внешностью, сразу бросившийся в глаза. «То ли турок, то ли араб», — подумалось мне.

И тем не менее общего между этими людьми было гораздо больше, чем различий. Кого же они напоминали? Скорее всего, коллег, но не нынешних — собратьев по журналистскому цеху, азартно обсуждающих предстоящую командировку, — а тех, с кем довелось работать четверть века назад.

В те годы я, тогда еще тридцатилетний старлей, служил в одной тихой конторе, трехбуквенная аббревиатура которой была известна всему миру. К началу «катастройки» я дослужился до капитана, впереди уже маячили майорские погоны, но… Грянул роковой девяносто первый год, и Великой Страны не стало. А тому образованию, что возникло на ее месте (какое-то невнятное «эСэНГе на палочке») уже были не нужны такие, как я.

Кто-то из моих бывших коллег подался в начальники коммерческих «служб безопасности», кто-то — в бандиты, кто-то — в бизнес… А я пошел в журналистику, потому что там, где мне когда-то доводилось работать под другой фамилией, я иногда использовал для прикрытия журналистское удостоверение. Ну а теперь бейджик с надписью «ПРЕССА» окончательно заменил мне «корочки» сотрудника ПГУ.

Впрочем, некоторые из моей конторы подались и в президенты… С нынешним я знаком не был (у нас были разные направления), но в детстве мы вполне могли с ним встречаться. Ведь школы — моя и его — находились рядом, да и жили мы на соседних улицах. А в числе моих одноклассников были и те, кто неплохо знали Вовку с Баскова переулка.

Журналистская карьера у меня, в общем-то, заладилась. С помощью старых связей мне удавалось попадать в такие места, куда обычным представителя прессы попасть было затруднительно. В основном это были «горячие точки». Благодаря оперативным и объективным материалам с мест событий мое имя быстро стало широко известно в узких кругах.

Даже в самые мерзкие годы «разгула демократии» я не опускался до откровенных «чернухи» и «заказухи», что соответствующим образом оценили «где надо», и командировки, куда меня направляли, становились все интереснее и интереснее.

Но, несмотря на вполне успешную карьеру, меня не покидала тоска по молодым годам и работе в «конторе»…

Да, кстати, вон с тем подтянутым мужчиной средних лет, с сединой на висках, я уже был знаком. Лет двадцать назад, перед самым августом девяносто первого года, в наш отдел пришел молодой лейтенант. Как же его звали? Кажется, Николай Ильин? Точно — Ильин…

Но молчок — машинально погладив свою седую бороду, я скользнул по бывшему коллеге взглядом. Если нам и впрямь по пути — значит, Николай и по сей день работает в «конторе». Ибо в турпоездку в Сирию сегодня никто уже не ездит. Времени поздороваться и покалякать о делах наших скорбных у нас потом будет предостаточно. Особенно когда вокруг не будет посторонних глаз. Тем более что Николай, встретившись со мной взглядом, чуть заметно кивнул, как бы признавая былое знакомство.

В это время от группы московских телевизионщиков меня окликнули:

— Тамбовцев! Александр Васильевич!

Обернувшись, я увидел знакомого мне по командировке на «войну трех восьмерок» телеоператора «Звезды» Андрея Романова. Ну конечно: съемочная группа ВГТРК за аналогичную командировку уже была награждена медалями «За отвагу» — пришло время и парням из «Звезды» зарабатывать награды…

Поздороваться и поговорить с Андреем я так и не успел, потому что именно в это время к танку-памятнику подкатил вместительный «Неотон».

Молчаливые «люди в штатском» компактно расселись на задних сиденьях автобуса, съемочная же группа «Звезды», забросив в багажник свои кофры и ящики с аппаратурой, шумной компанией разместилась спереди.

Романов подсел ко мне, поставив сумку со своей навороченной камерой на пол в проходе.

— Александр Васильевич, здравствуйте! Какими судьбами?

— Теми же что и ты, Андрей, — ответил я поудобнее устраиваясь на мягком сидении у окна. — Командирован редакцией ИТАР-ТАСС в известную тебе страну для освещения известных тебе событий. И, наверно, хватит пока об этом — еще успеем наговориться в дороге.

Автобус плавно тронулся с места и покатил по проспекту Стачек в сторону Петергофа. Миновав Красное село, «Неотон» прибавил скорости. Я задумчиво смотрел в окно, прощаясь с родным городом. Ведь человек предполагает, а Бог располагает. И едем мы не в колхоз «Червоное дышло» брать интервью у знатной доярки Марьи Ивановны о рекордных надоях, а в далекую страну, где давно уже полыхает война, подогреваемая силами международного терроризма и странами НАТО, и где счет убитым идет на десятки тысяч. Вполне вероятно, что эта гражданская война в самое ближайшее время перерастет в Большую Ближневосточную, если не сразу в Третью Мировую. Андрей Романов понял мое настроение, и больше не пытался заговорить.

За окном автобуса плыли присыпанные снегом леса. Разговаривать почему-то совершенно не хотелось, даже с хорошим знакомым. Я все смотрел и смотрел в окно, пытаясь надолго сохранить в памяти картины зимней России.

В Кингисеппе автобус сошел с трассы и повернул в сторону Усть-Луги, где под погрузкой стояло учебное судно «Смольный» Балтийского Флота Российской Федерации, на котором мы и должны были отправиться в путешествие.

У причала, кроме нашего автобуса, стояло еще несколько машин и длинный, как песня акына, междугородний автобус МАН. Из него выгружались какие-то люди, в которых опытный глаз мог без напряга распознать медиков, причем именно военных медиков. Но для меня все эти наблюдения были излишни, так как среди людей с чемоданами у трапа я снова увидел знакомое лицо. Игорь Петрович Сергачев — военный хирург, а в далекие шестидесятые мой школьный товарищ. Последний раз мы виделись с ним в мае этого года, на встрече одноклассников, собравшихся на сорокалетие нашего выпуска.

Именно тогда я прочувствовал то, что ощущают немногие еще живые ветераны Великой Отечественной, собираясь в День Победы — сиротство и горечь потерь. Из тридцати выпускников на встречу в сквер возле школы пришло меньше половины. Одних уж нет, а те далече… Кто-то бесследно затерялся на необъятных просторах СССР, кто-то уехал «на историческую родину», кто-то умер…

Тем временем Игорь, как будто почувствовав, что на него смотрят, обернулся.

— Компаньеро Алехандро, салюд! — это было его шуточное приветствие еще со школьных времен.

— Геноссе Игорь, и ты туда же?

Мы крепко обнялись, и начали расспрашивать друг друга, задавая привычные в таких случаях вопросы: как жизнь, здоровье, как дела. Тем более что посадка, похоже, задерживалась.

— Да вот, знаешь, надо попрактиковаться, пока глаз остер и рука тверда… — Игорь характерным жестом размял пальцы в тонких перчатках, — а то ведь еще пара лет — и годы возьмут свое…

— Ерунда, Игорек — вон, покойный хирург Федор Углов делал операции на сердце в девяностолетнем возрасте. А насчет здоровья — так ты еще простудишься на наших похоронах, вон какой здоровый! — Я хлопнул одноклассника по плечу. — Скажи, ты это, какими судьбами оказался здесь?

— Скажу тебе по старой дружбе, только ничего не пиши об этом. — Сергачев оглянулся по сторонам. — Формально мы — мобильный госпиталь МЧС, и едем в Сирию на плавучем госпитале «Енисей» оказывать помощь пострадавшим. Но на самом деле здесь собраны опытные военные медики из госпиталей дивизионного и армейского уровня, причем преимущественно с Кавказа. Большинству моих коллег огнестрельные и осколочные ранения, контузии и термические ожоги куда более знакомы, чем простуды мигрени и запоры. Вот, как-то так.

— М-да, дружище, спасибо за инсайд, но о чем-то подобном мне уже мысль приходила в голову, — я понизил голос. — Моя чуйка шепчет, что едва мы успеем добраться до места назначения, как начнется или очередное «принуждение к миру», или вообще «интернациональная помощь».

— Ладно, Шурик, увидимся еще, а мне пора…

Медики, получив команду, гуськом направились к причалу, где стоял «Енисей».

А на другом причале, у которого стояли два учебных судна Балтфлота — «Смольный» и «Перекоп», — по трапу на борт длинной вереницей поднимались… нет, не курсанты военно-морских училищ, а офицеры и солдаты-контрактники, навьюченные вещмешками и баулами. «Да, становится все чудесатее и чудесатее… — подумал я. — Похоже, в командировке мне будет совсем не скучно».

У трапа «Смольного» пограничники тщательно проверили мои документы, заглянув в какие-то свои шпаргалки. Примерно такая же процедура ожидала меня и на самом судне. Вахтенный сверился с длинным свитком, поставил галочку напротив моей фамилии и дал мне ксерокопию со схемой расположения помещений корабля, где птичкой была отмечена моя каюта. Двухместная каюта была оборудована в спартанском стиле: две койки, столик, рундук и тумбочка. Вскоре пришел и мой сосед. Им оказался телевизионщик Андрей Романов.

Бросив свой сидор на койку, я поднялся на верхнюю палубу. Там уже вовсю шли приготовления к выходу в море. Палубная команда отдала швартовые, буксиры отвели «Смольный» от причала, палуба под моими ногами завибрировала. Дав прощальный гудок, корабль, раздвигая форштевнем ледяное «сало», плавно и величаво двинулся из Лужской губы в Финский залив. На границе российских территориальных вод, на траверзе Усть-Нарвы, к «Колхиде», «Енисею», «Смольному» и «Перекопу» присоединились сторожевой корабль Балтфлота «Ярослав Мудрый» и танкер «Дубна».

Коля Ильин нашел меня почти сразу же после отхода «Смольного». Да и какой он теперь Коля? Подполковник Службы Внешней Разведки Российской Федерации Ильин Николай Викторович. Ага, меня уже переплюнул, салага! Но теперь назвать его так язык не повернется. В самом деле — он вполне солидный мужчина и, с его слов, имеет взрослого сына, который служит офицером в морской пехоте, и дочь-красавицу на выданье.

Мы спрятались с ним от посторонних глаз на корме, под навесом надстройки, где можно было хоть немного защититься от пронзительного холодного ветра, но не от вездесущей морозной сырости. Насколько я знаю своих бывших коллег, на эту встречу Николаю было необходимо получить разрешение от командира группы. Тем более что о моем присутствии на «Смольном» для ребят из «конторы» было, скорее всего, известно заранее. В одном заведении на меня давно уже собрано досье, пожалуй, потолще, чем бюджетное послание министра финансов Госдуме. Но раз он все-таки пришел, значит, карты легли как надо.

Мы стояли, он покуривал трубку (я уже лет двадцать, как бросил эту пагубную привычку) и разговаривали вроде бы ни о чем. А в голове крутилась только одна мысль. Сам факт нахождения моих бывших коллег на борту этого корабля, «Смольный» и «Перекоп», превращенные в военные транспорты и набитые офицерами и солдатами — все говорило о том, что игры в войну с «условным противником» закончились, и вот-вот пойдет такая пьянка, что последнему огурцу явно не поздоровится. А пока мы рассматривали наш эскорт.

— Серьезный парниша, — Николай кивнул в сторону хищного силуэта сторожевика, — без него нам в Балтике было бы не совсем уютно. Эстов с прочими гордыми шпротоедами наши «партнеры» так накачали, что они просто на ушах стоят.

— Ну, эсты — это известные американские прилипалы, — я плотнее запахнул куртку. — Но, в любом случае, знаешь, с этой командировкой я вдруг почувствовал себя как когда-то в добрые старые времена моей работы в «конторе». Уж больно все быстро произошло — в стиле типа «пятнадцать минут на сборы».

Николай пожал плечами.

— Да и я еще вчера утром был не в курсе, ни сном ни духом, хотя ты сам знаешь нашу «богадельню»: «достать луну с неба к завтрему» или «закат солнца вручную»…

— Ну так ведь и доставали же, и закатывали… — я вздохнул, — вот были времена.

— И небо было голубее, и солнце ярче, и девушки красивее, и мы моложе… — Николай мотнул головой. — Ну да хватит пессимизма. Васильевич, расскажи-ка лучше немного о себе? Ведь, считай, двадцать лет не виделись.

Я грустно усмехнулся.

— И как будто вы меня перед встречей по своим базам не пробили? Я ведь, Коля, может, и постарел, но отнюдь не поглупел. Знаешь ведь, что тружусь все двадцать лет корреспондентом в питерском отделении ИТАР-ТАСС. И в этом качестве повидал и Крым и Рим, и попову грушу, и даже его дочку… Сначала, при «Борьке-козле», совсем мерзко было, так что и жить не хотелось. Потом полегчало чуток. В декабре 1994 года чуть не ухлопали меня в Грозном во время «первой чеченской», потом в Югославии был в 1999 году, вместе с парнями Евкурова на Слатину шел. В 2000 году — «вторая чеченская», потом Ирак, потом Цхинвал, в известном тебе августе. До сих пор душа болит, как тогда мы облажались. Городок — до Тбилиси рукой подать, грызуны бегут быстрее своего визга, гарнизоны брошены, оружие горами на складах, все канавы забиты брошенной натовским армейским барахлом… Да что тебе рассказывать — ты и сам все видел. — Я подмигнул своему собеседнику. — У меня ведь тоже есть свои источники информации… Да… И тут команда — «СТОП!» Айфоныч, видать, просто струсил. А Цхинвал? Этого выкидыша Мишико надо было не галстуком кормить, а на том самом галстуке повесить за «фаберже». Тем более что наш бывший коллега это пообещал — а он, сам знаешь, умеет держать обещания. Эх, ладно… кто видел — не забудет, а кто не видел — не поймет. Потом, после восьмого года командировочки были так, по мелочи: испытания техники да учения… И вот теперь снова — Сирия.

— Сирия, Васильевич это серьезно… — Коля оглянулся по сторонам. — Так сказать, не для печати, но где-то с месяц назад наши вдруг зашевелились по этому вопросу… А уж после визита Путина в Турцию все забегали как наскипидаренные…

— Это когда Лавров руку то ли сломал, то ли растянул? — улыбнулся я. — Помню-помню, как же… Та еще была история! Не прониклись, значит, турки словесным внушениям, воспоминания об Оттоманской славе в голову ударили?

— Как то так, Васильевич, но это секрет из грифа «Сов. Секретно, перед прочтением сжечь». — Коля опять обернулся. — Но, в общем, ты прав.

— Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит, имеющий язык, да скажет… — Я тяжело вздохнул. — На дипломатическом фронте в последнее время по этому вопросу наше стойкое «нет» стало переходить в простонародное «на…», «в…» и «к…». И наш совместный поход к теплым берегам только подтверждает этот вывод. Уже, считай, почти семьдесят лет не было такого, чтоб журналистов награждали боевыми орденами и медалями… Ты слышал, что вся группа ВГТРК, что работала в Сирии до нас, представлена к медали «За отвагу»?

Коля задумался и сказал:

— Не только представлена, но и награждена… Я слышал только про эту журналистку, как ее, Анастасию Попову, но ты прав, Васильевич, это война.

— Поверь мне, в представлении оказалась вся группа, даже те, кто в кадр никогда не попадал. — Я зябко передернул плечами, когда очередной порыв студеного ветра с Балтики пронесся по палубе. — Было бы это не наше дело — и при первой опасности их просто вывели бы оттуда и не стали бы рисковать. А насчет войны ты прав, и для каждого это будет своя война. Для меня и ребят из «Звезды» — информационная, для вас, разведки — интеллектуальная и военно-политическая. А возможно, кому-то из коллег придется повоевать в самом изначальном смысле этого слова. Вон в тех контейнерах на палубе «Колхиды», к примеру, явно не подарки от Санта-Клауса везут. И в трюме тоже… По осадке видно, что корабль загружен до упора…

— Да, Васильевич, не потерял ты хватки, не потерял… — покачал головой Николай. — Правильно говорят, что мастерство не пропьешь. Не ушел бы тогда от нас, сейчас бы тебе цены не было.

— Если бы сам не ушел — меня бы все равно «ушли». Да и какая тут хватка, Коля? — отмахнулся я, — все просто, как комбинация из трех пальцев. В воздухе пахнет грозой и собаки воют, а у меня, у старого, остатки волос на голове дыбом встают. Эта Сирия сейчас как Испания в тридцатых. После нее вся эта банда снова прямиком к нам в гости заявится. Чем больше мы там этих уродов намолотим, тем легче будет потом. Ты же знаешь, что в Сирию вся нечисть из Чечни, Таджикистана и прочих веселых мест сбежалась. Да и турецкую борзость обломать надо: Эрдоган и Гюль — они ведь не просто так на Сирию зубы точат. У нас вот Союз хотят возродить, ну или Российскую империю — не суть важно. А у турок мечта об Оттоманской Порте спать не дает, у арабов-саудитов — о халифате времен Карла Великого. И для всех эта война как свет в окошке. И для нас она тоже многое значит. Победим на внешнем рубеже — и будет нам счастье, новоявленные Хоттабычи все полягут в сирийскую землю, и ни до Кавказа с Поволжьем, ни до Средней Азии не доберутся. Впрочем, мы еще поговорим с тобой на эту тему… — Я подошел к борту и, облокотившись на поручни, стал смотреть на бегущую внизу воду. — Знаешь, Коля, если будет надо — вернусь в «контору»! Только ведь мы, журналисты, тоже нужны Родине, и у нас своя война…

— А вот тут ты прав, Васильич, — Николай облокотился на поручни рядом со мной, — не будет таких, как ты — все заполонят либеральные шавки из «средств массовой дезинформации». Чистая отрава. Ты делай свое дело, мы будем делать свое. Я тут в ближайшее время тебя с одним человечком познакомлю, вам интересно будет, это я тебе гарантирую. Смежник он. Мы негодяев находим, а он их в лучший мир отправляет. Но только, чур, без имен и подробностей…

— Группа «А»? — заинтересовался я.

— Нет, он из другого ведомства, — Коля замялся, — ну ты понимаешь… Группа «А» на гастроли не ездит.

— «Летучий мыш»? — спросил я, Коля кивнул, и я по старой привычке присвистнул. — Серьезно!

— Ну ладно, Васильевич, свидимся! — Подполковник Ильин пожал мне руку. — А сейчас мне пора, извини — дела!

Он ушел, а я остался рассматривать волны, рассекаемые форштевнем нашего корабля, и размышлять о превратностях судьбы, которые совершенно неожиданно сводят и разводят людей.

18 декабря 2012 года, Балтийское море, 80 миль северо-западнее Балтийска

Журналист и специальный корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев

Утреннее солнце разогнало туман, и по левому борту в его радужном ореоле показались идущие с юго-востока два больших десантных корабля 775-го проекта: «Калининград» и «Александр Шабалин», и морской буксир, кажется СБ-921, который на фоне «больших парней» выглядел несколько забавно.

После объединения наш отряд смотрелся солидно, тем более что на «Смольном» поговаривали о том, что до Скагеррака нас скрытно сопровождают одна или две подлодки «Варшавянки».

Вспомнился вчерашний курьезный случай. Вечером, когда мы аккуратно огибали северную оконечность острова Хиумаа, к нам подвалило занюханное суденышко под эстонским военно-морским флагом. Это был катерок со смешным названием «Suurop», наши мореманы-шутники сразу же окрестили его «Сиропом».

Я заглянул в свои шпаргалки в ноутбуке и узнал, что сие плавсредство — почти мой ровесник, во всяком случае, в 1957 году оно уже числилось в составе ВМС Финляндии. В 1999 году катер этот финны подлатали и сбагрили «мааленькоой, но гоордоой» стране. Вооружен «Сироп» был спаренной советской малокалиберной пушкой ЗУ-23-2 и двумя реактивными бомбометами полувековой давности. Забавно было смотреть на этот недомерок: длина катера — 34 метра, водоизмещение — 110 тонн, это две железнодорожные цистерны, экипаж — 16 человек. Однако «дредноут эстонского розлива» крутился вокруг нашего каравана, провоцируя столкновение с одним из российских судов. Стоящий на палубе шкипер этой посудины с помощью рупора на ломаном русском языке поинтересовался нашим курсом, грузом и пунктом назначения. Вахтенный «Смольного» вместо ответа показал любознательному эстонцу интернациональную фигуру, составленную из ребра ладони правой руки, и предплечья левой.

В конце концов капитану нашего каравана надоело любоваться на эстонские экзерциции, и он приказал прибавить ходу. Несмотря на обозначенные в справочнике 15 узлов, «Сироп» явно до них не дотягивал. Вот он в очередной раз, практически впритирку, прошел у борта идущей впереди нас «Колхиды», собрав в свой адрес солидную порцию матюгов. А корабельный кок вылил на голову командира «Сиропчика» ведро помоев из камбуза. Мы обошли болтающийся на волнах, как некая субстанция в проруби, флагманский корабль «непобедимого эстонского флота», и он вскоре растаял за горизонтом.

А на рассвете случилось еще одно происшествие… С юга, со стороны Калининграда, прилетел вертолет Ми-8. Зависнув над кормовой частью «Смольного», он сбросил веревочный трап, и на палубу спустились человек шесть людей, внешность которых говорила сама за себя. Это были «спецы» — скорее всего, «из племени ГРУ», — и их «тотемом» была летучая мышь, парящая над земным шаром. Встречали их Коля Ильин и его начальница, полковник Антонова Нина Викторовна. Похоже, что прибыла обещанная Колей опергруппа и один из новых пассажиров — тот самый полковник «Славян», о котором я уже был немало наслышан. Да и сам когда-то с ним пересекался при весьма драматических обстоятельствах.

Примерно то же время, внешний рейд Североморска, главный командный пункт ТАКР «Адмирал Кузнецов»

— Товарищи офицеры, — контр-адмирал Ларионов обвел взглядом собравшихся, — получен приказ — выйти в море на усиление группы кораблей, возглавляемых БПК «Североморск». По расчетам штаба флота, мы должны встретиться с ними на траверзе Тронхейма. Дальнейший курс — в Средиземное море, куда вышли уже отряды кораблей с Балтики и Черного моря. Задачу по прибытии на место поставит лично Президент. Вместе с «Адмиралом Кузнецовым» для проведения операции штабом ВМФ направлен эсминец «Адмирал Ушаков». Командиру БЧ-7 приготовиться для приема отдельной специальной вертолетной эскадрильи гвардии майора Смирнова, позывной — «Борей». Эскадрилья укомплектована ударными вертолетами: четырьмя Ка-52, четырьмя Ми-28 и восемью транспортно-боевыми вертолетами Ка-29. Сразу после посадки всю технику убрать в ангар. Вместе с эскадрильей прибудет отдельная разведрота специального назначения под командованием гвардии майора Гордеева. Получено указание контакты команды с личным составом спецроты свести к минимуму. Ответственный — начальник особого отдела капитан 2-го ранга Иванцов.

— Антон Иванович, — обратился адмирал к командиру «Адмирала Кузнецова» капитану 1-го ранка Андрееву, — выделите им изолированное помещение, а также обеспечьте максимальный уровень секретности. Эскадрилья прибудет тремя группами. Первая — восемь Ка-29 с десантом, вторая — четыре Ка-52, и последней прилетит группа из четырех Ми-28Н и двух транспортных Ми-8, которые доставят технический состав эскадрильи и ЗИПы к ударным вертолетам. Группы прибудут с интервалом в сорок пять минут. После разгрузки Ми-8 вылетят обратно в пункт постоянной дислокации Североморск-1. Все всем понятно?

— Товарищ контр-адмирал, это война? — с тревогой спросил командир «Адмирала Кузнецова».

— Пока нет, Антон Иванович, и надеюсь, все обойдется без применения оружия, — ответил контр-адмирал. — В том смысле, что не ожидаются боевые действия против наших «заклятых друзей». Их уже спугнули наши коллеги черноморцы, и американская эскадра покинула восточное Средиземноморье. Теперь их никакими пряниками не заманить на расстояние стрельбы ракетного комплекса «Вулкан» с крейсера «Москва». А узнав про нас, они отойдут еще дальше. Таким образом, возможно «принуждение к миру» турецких «отморозков», но это если господа Гюль и Эрдоган не проникнутся трепетом от самого факта наличия нашей группировки рядом с их побережьем. Товарищи офицеры, приказ понятен? — Офицеры молча кивнули. — Если так, то исполняйте! Еще раз обращаю внимание на соблюдение строжайших мер секретности. О нашем походе, точнее, о том, куда мы направляемся, и что у нас будет на борту, никто, кроме вас, знать не должен. К болтунам будут приняты строжайшие меры — вплоть до… Ну вы понимаете… Антон Иванович, обеспечьте передачу приказа о суточной готовности к выходу в дальний поход на «Ушаков». Если нет вопросов, то все свободны! А вот вас, капитан 3-го ранга Максюта, я попрошу остаться, — в стиле «папы Мюллера» остановил адмирал уже собравшегося покинуть помещение начальника авиатехнической службы. — Александр Иванович, — доверительно обратился Ларионов к Максюте, — у нас будет проходить испытание техника, которая предназначена для оснащения авиакрыльев первых двух кораблей-доков типа «Мистраль». Пока они строятся во Франции, и наше командование решило определиться, нужны ли нам эти французские «поросята», и чем их кормить. После недавних событий на самом верху опять возникли, скажем так, сомнения. Так что на вас ложится ответственность подтвердить или опровергнуть эти сомнения в обстановке похода, максимально приближенной к боевой. К сожалению, наша промышленность в очередной раз подвела, так что Ка-52 будут не корабельной версии. А палубных Ми-28Н пока не существует даже в проекте. Поэтому, легкой жизни я вам не обещаю. Меньше всего хлопот будет, как мне кажется, с серийными Ка-29 из 830-го полка. Сразу после прибытия уберите их в ангар. Обслуживать серийную технику в походе будут их и ваши авиаспециалисты. Надеюсь, что Ка-29 не так сильно отличаются от привычной вашим орлам модели Ка-27? Вот и хорошо! Теперь по ударным вертолетам. Вместе с ними прибудут технические специалисты из 340-го центра, старший — майор Голованов. Будьте добры, окажите им всю необходимую помощь. До самого конца похода вам придется работать вместе. Понятно?

— Так точно, товарищ контр-адмирал!

— Все, товарищ капитан 3-го ранга, можете идти, я вас больше не задерживаю.

Оставшись один, контр-адмирал Ларионов погрузился в размышления. Чем же все-таки может кончиться для него вся эта история: карьерным взлетом или кровавой заварушкой, по сравнению с которой «война трех восьмерок» покажется детской возней в песочнице? Размышляй или не размышляй, но все равно для него, как для военного, существует только одна истина, которую в свое время изрек римский император-философ Марк Аврелий — «Делай, что должен, и будь что будет».

Во тьме полярной ночи вокруг кораблей, назначенных в поход, закипела работа. Пополнялись до максимума запасы судового и авиационного топлива, до штатных величин загружались запасы авиационных боеприпасов на «Кузнецове», благо, что и истребители-бомбардировщики Су-33, и ударные вертолеты Ка-52 и Ми-28Н могли использовать одни и те же типы боеприпасов. А где-то после условного полудня на палубе «Адмирала Кузнецова» зажглись посадочные огни. Со стороны аэродрома Североморск-1, пробиваясь через морозную дымку огнями посадочных фар, приближалась первая группа из восьми десантных вертолетов Ка-29.

К совершившим посадку «вертушкам» подскочили техники. Надо было срочно убрать их в ангары — уже была на подходе вторая волна из четырех ударных машин Ка-52. С прилетевших вертолетов на палубу шустро стали выпрыгивать люди с высокими рейдовыми рюкзаками за спиной, увешанные самыми экзотическими видами стрелкового оружия. При этом внешне обычную пехоту они напоминали не больше чем волк — болонку. Рядом с ними тут же нарисовался капитан 2-го ранга Иванцов. Прибывшие бойцы как-то незаметно растаяли в лабиринте коридоров «Адмирала Кузнецова», словно их и не было вообще. Конечно, они не просидят взаперти весь поход, но в дальнейшем им разрешат появляться на палубе и среди команды только одетыми в обычную для «Адмирала Кузнецова» форму. Со стороны ни один нескромный взгляд не должен увидеть, что на авианесущем крейсере свили временное пристанище воины «из племени летучих мышей».

Не успели техники убрать в ангар последний Ка-29, как на посадку зашел первый Ка-52. С этими машинами возни было побольше, ибо из-за невозможности сложить лопасти их соосных винтов «вертушки» вписывались в габариты самолетоподъемника с допусками плюс-минус пять сантиметров. Но голь на выдумки хитра: рулетка, мел, банка с краской — и вот на самолетоподъемнике уже нанесена разметка, указывающая, какое положение на палубе должно занимать шасси «Аллигатора», чтобы операция спуска или подъема прошла штатно. Помучавшись немного с первой машиной, остальные три опустили в ангары «Адмирала Кузнецова» почти в штатном режиме.

А над кораблем уже повисли «ночные охотники»… Следом за ними на палубу опустились два Ми-8, из которых местные техники и прилетевшие на «мишках» специалисты стали выгружать на палубу разнообразные ящики и коробки с запчастями.

Через полчаса, мигнув на прощание проблесковыми огнями, Ми-8 поднялись в воздух и удалились в сторону родной авиабазы. А техники «Адмирала Кузнецова» принялись проделывать над Ми-28Н странную «косметическую процедуру». С ротора винта через одну снимали лопасти. Оставшуюся единственную фиксировали к кормовой балке. «Подстриженный» вертолет откатывали к самолетоподъемнику. Сноровка и слаженность, с которой все это было проделано, подсказали капитану 3-го ранга Максюте, что люди майора Голованова не первый раз подобным образом доводят до нужной кондиции свои машины, и что подготовка к операции началась далеко не вчера.

При ближайшем знакомстве с Ми-28Н Максюту удивило то, насколько прост в обслуживании и неприхотлив этот компактный и красивый вертолет, насколько в нем меньше, по сравнению с Ка-27, точек смазки и узлов, подлежащих пред — и послеполетному облуживанию. Максюта просто влюбился в эту машину. Это как после «Запорожца» сразу пересесть на «Вольво».

За хлопотами незаметно приблизился час «Ч». Прозвучали команды «с якоря сниматься» и «малый вперед». Тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов» и эсминец «Адмирал Ушаков», набрав ход, отправились в поход.

19 декабря 2012 года. Балтийское море, на подходе к Копенгагену, учебное судно «Смольный»

Журналист и специальный корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев

На следующий день после рандеву с десантными кораблями и прибытия группы спецназовцев в каюту ко мне заглянул Коля Ильин. После пары ничего не значащих фраз мне было предложено встретиться с одной дамой. Вскоре выяснилось, что «дамой» подполковник Ильин называет своего командира, то есть командиршу — полковника СВР Нину Викторовну Антонову. Нина Викторовна ждала меня под тем самым навесом на корме, где мы разговаривали с Колей в первый день. Стояла типично европейская зимняя погода, то есть около нуля, и порывистый ветер бросал горстями мокрый снег пополам с дождем. Мерзость, однако. Сама Нина Викторовна, в отличие от погоды, выглядела вполне привлекательно. Несмотря на ее пятьдесят два года, ни морщин, ни лишних складок, да и фигура вполне спортивная и подтянутая. На первый взгляд ей можно было дать не более сорока лет.

— Не встречались ли мы раньше? — поинтересовалась Антонова после взаимных приветствий. — Где-то я вас уже видала…

Да, полковник Антонова замечательно «косит под дурочку» — не помнит она, как же… Такое не забывается…

Я вспомнил август 2008 года, кажется, десятое число. Окраина Цхинвала, и на этой окраине мы, журналисты ИТАР-ТАСС, и съемочная группа ВГТРК. Словом все, как в стихах Константина Симонова про нас, военных журналистов:

…На пикапе драном

И с одним наганом

Первыми въезжали в города…

Только, в отличие от Симонова, у нас даже и нагана не было — не положено. Наши только-только вошли в город — и тут «галстукоеды» контратаковали: батальоном на неполную роту, к тому же «сборную солянку», с бору по сосенке. Там я ее и увидел: в черной спецназовской футболке и бронике, каштановые волосы с проседью собраны в пучок на затылке… Еще при ней были «спецы» — то ли четверо, то ли пятеро. Обращались они к ней исключительно «товарищ подполковник»… Она же палила из «калашникова», рычала, отплевываясь от пыли, и материлась как извозчик… Наши ребята держались, но мы понимали, что, пользуясь численным преимуществом, противник в конце концов задавит нас. Все, к счастью, обошлось. В тыл грузинскому воинству ударила рота чеченского батальона «Восток». Джигиты в российском камуфляже, но с черными вайнахскими шапочками, резво высыпали из потрепанных БМП-1, разрисованных надписями «Ямадаевцы», «Чечня» и «Мага». Раздался воинственный клич: «Аллах Акбар» — и… Дальше было как у Михаила Юрьевича Лермонтова: «Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины!» Храбрые «витязи в драном натовском камуфляже» резво бросились бежать — да так, что их трудно было догнать даже на БТРе. Некоторые прикинулись ветошью, при этом продемонстрировав рекорд скорости опорожнения кишечника и мочевого пузыря. Да, такое не забывается, так что придется напомнить, причем предельно тактично…

— Товарищ Антонова, Нина Викторовна, мы с вами действительно виделись, правда, мельком, в Цхинвале в августе 2008 года. Вы тогда были в звании подполковника. Помните: десятого августа, после боя корреспондент ИТАР-ТАСС берет интервью у ротного из батальона «Восток»? Колоритный, матерый такой волчара, с рыжей бородой до пояса. А вы почти не изменились, скажу честно, военная форма вам весьма к лицу.

Полковник Антонова опустила глаза — ага вспомнила (или делает вид, что вспомнила).

— Да, я тогда была при штабе группировки. А вы — в пресс-группе российских СМИ.

Я подумал про себя: «Вот скромница — ну да, при штабе, в самом пекле, она была…» Но озвучивать мысли не стал и изобразил на лице понимающую улыбку.

— Точно, так и было. Правда, поговорить мне с вами толком тогда не получилось. Я с передовыми частями отправился в сторону Гори и Тбилиси. Но героическая грузинская армия драпала так быстро, что мы их так и не сумели догнать. Ну а вы?

Она задумчиво посмотрела в сторону моря, будто что-то вспоминая.

— А моя дорога лежала в другую сторону — сначала в Зугдиди, а потом в Поти.

Тут я вспомнил одно загадочное происшествие — кажется, случилось оно двенадцатого августа.

— Американские «хаммеры» с секретной аппаратурой связи — это ваша работа? — спросил я.

— Знаете, Александр Васильевич, в тех краях пришлось увидеть много интересного… — полковник Антонова ловко ушла от ответа.

— Наверное, вы решили встретиться со мной не для приятных воспоминаний о былых славных делах и походах? — осторожно поинтересовался я. — Товарищ полковник, я вас внимательно слушаю.

— Нет, Александр Васильевич, кто старое помянет, тому…

«Вот, она еще и острить пытается…» — подумал я.

— Я бы хотела побеседовать с вами о цели нашей операции, — сказала она. — А также о ее объективном освещении в прессе. Поскольку вы НАШ человек, то я считаю целесообразным посвятить вас в некоторые ее детали, с целью более эффективного информационного сопровождения операции.

Я пожал плечами:

— Речь идет о Сирии? К сожалению, я так и не смог побывать в этой стране. Был в Ливане, Турции, а вот в Сирии пока как-то не довелось.

— Ну, это не так уж и важно, — отмахнулась Антонова. — Вы журналист. Ваша профессия в чем-то сродни нашей. Как и разведчик, вы ищите информацию, анализируете ее. А потом из увиденного и услышанного пытаетесь создать нечто единое, цельное. Помимо всего прочего, журналисты иногда умудряются сунуть свой нос туда, куда не удастся это сделать разведчику. Но я не о Сирии хочу поговорить с вами, а о Турции. Ведь во время ваших визитов вы проводили все свободное время не на пляжах Антальи, а посещали совсем другие уголки этой страны.

«Да, „контора“ работать не разучилась… — подумал я. — Впрочем, если бы они этого не знали, я бы весьма расстроился непрофессионализму своих бывших коллег…». И уже вслух сказал:

— Итак, с чего начнем? — спросил я.

— Не секрет, — сказала Антонова, — что Турция — это ключевой игрок на сирийской «шахматной доске». Без нее Башар Асад давно бы помножил на ноль всех мятежников. Но чего добивается Турция? Отделения от Сирии еще одного куска территории? Ведь территориальные дрязги между Сирией и Турцией начались не сегодня, и даже не вчера.

— Да, — согласился я, — Сирия никогда не забудет то, что в конце тридцатых Франция передала Турции часть сирийской территории — Александреттский санджак (Искендерун). Сирия, естественно, с такой перекройкой ее территории не согласилась. Эта тема продолжала и продолжает быть камнем преткновения в отношениях между Турцией и Сирией. Искандерун, как удобный порт на Средиземном море и место слияния трех рек, имеет для Сирии стратегическое значение.

— Вижу, что владеете информацией, — улыбнулась Нина Викторовна. — Но до сего времени эти территориальные споры как-то обходились без применения силы. Что же, по-вашему, стало причиной обострения нынешней обстановки?

— Я полагаю, что нынешнее правительство Турции проводит политику «ползучей османизации», — начал я высказывать свои соображения. — Дело в том, что где-то в конце девяностых Турция, после череды военных переворотов, окончательно похоронила идеи «отца турецкой революции» Кемаля Ататюрка. Он мечтал о Турции свободной, независимой, светской, порвавшей с идеологией Османской империи. Но 1990 год оказался роковым для турецкой экономики. Стало очевидно, что потеряны десятилетия. Синонимом экономической реформы тех лет стала дикая приватизация и либерализация, безработица, остановка работы многих предприятий, уменьшение государственных дотаций в образование. И все в согласии с вводными, которые давал Турции МВФ. Это-то привело к ухудшению ситуации в социальной сфере и массовому недовольству среди населения. Власть оказалась неспособна бороться с обнищанием, и тем самым образовались условия для возникновения исламистских партий. И они были созданы. В качестве идеологической платформы исламисты взяли идею «неоосманизма» или «неооттоманизма». Тогдашний министр иностранных дел Турции, Ахмет Давутоглу на съезде своей «Партии мира и развития» заявил… — я заглянул в свою записную книжку, — «Мы — неооттоманисты. Мы вынуждены заниматься соседями, и другими странами, включая и Африку». «Неоосманисты» предлагают «великий проект» — Турция хочет преодолеть status quo и превратиться в мощную региональную державу, которая будет претендовать на особую роль в отношениях со странами «османского наследия». Неоосманисты считают, что турки несут историческую ответственность за это пространство и обязаны играть в нем особую роль. Например, обеспечить создание некого подобия Османского экономического пространства по образцу общего рынка. В это пространство, по мнению «неоосманистов», попадут страны, входившие в состав Османской империи. «Неоосманисты» уже заговорили о формировании общетурецкого дома «от Адриатики до Тихого океана». Неслабый размах у господ турок…

— Все правильно! — сказала внимательно слушавшая меня полковник Антонова, — но вы не отметили еще один немаловажный момент: Турецкие «неоосманы» — можно, я так буду называть для краткости — уже начали делить народы на «первостепенные» и «второстепенные». Вам ничего это не напоминает?

— Напоминает, — кивнула она.

— И очень даже интересные параллели получаются… — продолжил я. — Я записал еще одно интересное высказывание турецкого аналитика — похоже, вашего, Нина Викторовна, коллеги. Он заявил буквально следующее: «Неоосманизм исходит из того факта, что Турция — региональная суперсила. Ее стратегическое положение и культура распространены в географических пределах Османской и Византийской империи. Согласно этому, Турция, как ключевая держава, обязана играть весьма активную дипломатическую и политическую роль в большом регионе, центром которого она является». Согласно доктрины, указаны следующие регионы («второразрядные народы»), которые должны войти в зону турецкого влияния. Это — Балканские страны: Албания, Болгария, Босния и Герцеговина, Сербия без Воеводины, Македония и Молдавия; затем Кавказ: Азербайджан, Абхазия и Грузия, Украина, особенно Крым; Ближний Восток и некоторые центральноазиатские державы. Таким образом, турки не ограничатся только Сирией. Под их прицелом и наши Северокавказские республики, и даже, возможно, Поволжье.

Полковник Антонова окинула меня пристальным взглядом.

— Наши аналитики дают примерно тот же расклад, только чуть подробнее. Теперь вы понимаете, Александр Васильевич, зачем мы отправились в это путешествие?

— Понимаю, Нина Викторовна, — я решил проявить толику профессиональной наглости. — Я даже понимаю, при чем тут ваши «смежники» и некий полковник «Славян». Думаю, что в скором времени в турецкой прессе будет опубликовано много некрологов о погибших в различных авто — и прочих катастрофах людях, планирующих и руководящих операциями турецких спецслужб против Сирии. Я, в общем, все прекрасно понимаю, согласен с таким решением и буду готовить свои репортажи с учетом предоставленной вами информации.

— Тогда, Александр Васильевич, на этом я закончу нашу сегодняшнюю беседу, — кивнула она, — и, если вас не затруднит, по старой дружбе, поговорите с коллегами с телеканала «Звезда». Они ведь тоже должны правильно понимать происходящее и работать в интересах России.

19 декабря 2012 года, Балтийское море, борт учебное судно «Смольный», на траверзе Копенгагена

Журналист и специальный корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев

О беседе со мной полковник Антонова, похоже, рассказала своим коллегам из ГРУ. Я сделал вывод об этом потому, что через пару часов после нашего плодотворного с ней общения ко мне подошел все тот же Коля Ильин и официально пригласил меня на встречу с полковником ГРУ Вячеславом Николаевичем Бережном, известным в узких кругах под псевдонимом «Славян». Собственно, о самом полковнике Бережном знал еще более узкий круг лиц, в который допустили и мою скромную персону. Что-то милейший Колюня немного темнит. Похоже, что задумана какая-то операция, в которой информационная составляющая предназначена лично мне. Ох, не зря в эту командировку отправили именно меня, ох, не зря…

Встреча произошла в уже привычном месте. Похоже, ребята из спецслужб оборудовали здесь своего рода «подиум», снабдив его соответствующей аппаратурой. Я полагаю, что все беседы со мной записываются, а потом тщательно изучаются, и при этом анализируются все нюансы разговора. Мне ли не знать, как много интересного можно уловить при спокойном и неторопливом повторном прослушивании состоявшейся беседы? Ну и хрен с ними, пусть пишут, мне не привыкать, да и скрывать от них нечего.

Полковник Бережной внешне был неприметным мужчиной лет сорока пяти лет (позже я узнал, что ему исполнилось сорок восемь). Среднего роста, худощавый, с лицом, покорябанным мелкими шрамами; держался он уверенно и ровно. По точным и спокойным жестам и властному выражению лица сразу чувствовалось, что этот человек привык, и самое главное, умеет командовать. Даже дорогой шерстяной костюм смотрелся на нем как офицерский китель. Так и хотелось увидеть на нем погоны с тремя большими звездами.

— День добрый, Александр Васильевич, — приветствовал он меня, вежливо наклонив голову с аккуратным пробором.

— Добрый день, Вячеслав Николаевич. — Я пожал его руку. — Чем обязан вашим вниманием к моей скромной персоне?

— Моя прелестная коллега, Нина Викторовна, рассказала, что вы весьма лестно отзывались обо мне, — без улыбки произнес «Славян». — А разве мы уже с вами встречались?

— Встречались, Вячеслав Николаевич, восемнадцать лет назад, — сказал я. — Вспомните новогодний штурм Грозного 31 декабря 1994 года. Я вошел в город на броне 131-й Майкопской мотострелковой бригады. До центра мы добрались практически без стрельбы. Слава Богу, увлекшись съемками города и входящей в него техники, я не успел вместе с основными силами бригады оказаться в районе железнодорожного вокзала, где 131-ю бригаду и 81-й гвардейский полк окружили чеченцы. В суматохе уличных боев я забился в какой-то закуток и, прижав к груди сумку с фотоаппаратом и диктофоном, наблюдал, как всего в десяти метрах от меня чадит подожженная «чехами» БМП, тлеет ватный бушлат на убитом солдатике, а по улице бродят увешанные оружием чеченцы, добивая раненых. Я недолго сидел в своем укрытии. Какой-то «бача» с двустволкой нашел меня и поднял истошный крик. Прибежавшие на его вопли автоматчики выволокли меня на свет Божий. Спасла меня принадлежность к пишущей братии — тогда чеченцы предпочитали с ходу не резать глотки журналистам, дабы не портить свой имидж «борцов за свободу и независимость». Меня повели в штаб Масхадова, который командовал обороной Президентского дворца. Там бы мне и был бы кирдык. Ведь позднее я узнал, что в списках, составленных нашими иудами и переданных чеченцам, я числился как бывший сотрудник ПГУ. Живым из штаба Масхадова я вряд ли бы вышел. Спасли меня ребята из ГРУ, которыми командовал один лихой майор, очень похожий на вас, Вячеслав Николаевич. Они тихо и деловито завалили моих сопровождающих и вывели меня окольными путями к Консервному заводу, где закрепилась группировка 8-го корпуса генерала Льва Рохлина.

— Ах, вот оно что… — Полковник улыбнулся, удивительным образом помолодев на двадцать лет. — Да, помню те дни. И вас, Александр Васильевич, тоже вспоминаю. Никогда не забуду, как мы сидели на мусульманском кладбище, куда «чехи» свозили своих убитых. Их было столько, что живые не успевали хоронить мертвых, и трупы просто сваливали в кучу. Ночью на кладбище сбегались бродячие собаки и рвали саваны трупов, чтобы отведать человечины… Я потом долго еще вздрагивал, услышав звук раздергиваемого белья, которое моя жена в морозный день приносила с улицы…

— Ох, Вячеслав Николаевич, досталось нам тогда по полной… Я потом ходил на «зачистки» с бойцами из питерского СОБРа. Много чего довелось повидать… Но давайте вернемся к нашим баранам. Кстати, сейчас мы проходим мимо одного примечательного места…

— Это вы о Копенгагене? — Он приподнял бровь. — Красивый город. Дворец там симпатичный, Амалиенборг называется, памятник Русалочке… А что вас там так заинтересовало?

— Здесь родилась «политика канонерок», — ответил я. — Не в Агадире в 1911 году, а здесь, в Копенгагене, в 1801 году. Тогда британский премьер-министр Аддингтон обратился к Дании с наглой нотой, в которой потребовал немедленно открыть датские порты для англичан. Наследный принц датский Фредерик в ответ заявил англам, что сумеет отразить силу силой. Узнав об этом, одноглазый и однорукий адмирал Нельсон с радостью отплыл из Плимута громить датский флот. Формально эскадру возглавлял старый адмирал Паркер, смертельно боявшийся темных ночей и льдов Балтийского моря. Когда два из дюжины кораблей Нельсона сели на мель, а остальные оказались под градом картечи из орудий форта, прикрывавшего Копенгаген, и датских плавучих батарей, Паркер приказал поднять сигнал о прекращении сражения. «Прекратить бой! — заорал Нельсон, — будь я проклят, если подчинюсь приказу!», — и, приставив подзорную трубу к пустой глазнице, сказал своему помощнику: «Уверяю вас, я не вижу никакого сигнала». Датчане мужественно защищались, но их плавбатареи вышли из строя. Пламя с них угрожало перекинуться и на корабли англичан. Тогда Нельсон нашел выход, составив под гром пушек обращение к датчанам: «Если пальба из города будет продолжаться, адмирал окажется вынужденным предать огню захваченные им суда, и даже не будет иметь возможности спасти жизнь храбрецов, которые так доблестно их защищали…» По сути дела, этот урод превратил пленных в живой щит. Чем не Басаев? И принц Фредерик велел прекратить огонь. Было убито более двух тысяч датских моряков, сильно пострадал и сам Копенгаген. За бандитский налет на столицу Дании Нельсон получил титул виконта; орденами же его не наградили, ибо война фактически не была объявлена.

— Да, интересная и поучительная история, — сказал полковник Бережной, — но какое она имеет отношение к нашим сегодняшним реалиям?

— А вы вспомните Ирак, Ливию, Сербию… — ответил я. — Разница лишь в том, что вместо пушечных ядер парусных кораблей нынешние «нельсоны» используют «Томагавки» и кассетные бомбы со своих авианосцев. Наше же соединение будет для Сирии своего рода прикрытием от использования «политики канонерок». У вас же, Вячеслав Николаевич, будет своя задача, а у меня своя. Вы, наверное, хотели со мной поговорить о том месте, где эти задачи пересекаются? Мы с вами оба служим Родине, несмотря на то, что сейчас одеты в штатское. И оба понимаем, что такое боевая задача и армейская дисциплина. Вячеслав Николаевич, ни в вашем ведомстве, ни в моем дураков не держат…

— В каком «вашем»? — коротко хохотнул он. — В том, в котором вы работали раньше, или в том, в котором сейчас?

— В обоих, — улыбнулся я, — помните замечательный роман, а затем и фильм по нему — «ТАСС уполномочен…»

— Точно! — улыбка слетела с его лица. — Ну-с, продолжайте…

— Мир пришел к такому состоянию, что Боливар не вынесет двоих. Или в нем будут рулить американцы со своими либерально-монетарно-политкорректными глупостями, или… В ближайшие годы грядет грандиозная разборка, и наш поход — одна из мер, чтобы отодвинуть ее подальше от наших границ. В настоящее время примерно тем же самым занимается Иран, и янки пребывают в растерянности. Таких людей, как вы и ваши коллеги, не вывозят за пределы России просто так, чтобы людей посмотреть и себя показать. Короче, если вашу операцию не засекретят на веки вечные, то я хотел бы получить ту часть информации, которая будет разрешена к открытому доступу, и сделать о вас и вашей группе хороший материал. Страна должна знать своих героев.

Он ненадолго задумался и ответил;

— Хорошо, я посоветуюсь с коллегами и дам вам ответ чуть позже. А сейчас позвольте откланяться. Дела!

Он сделал шаг назад — и так же незаметно исчез, как и появился. Профессионал!

28 декабря 2012 года, Средиземное море, где-то в треугольнике Родос, Кипр, Александрия, борт учебного судна «Смольный»

Журналист и специальный корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев

Солнце багровым шаром садилось в воды Средиземного моря. Ласковый морской ветерок овевал лица. По сравнению с зимней Россией пятнадцать градусов тепла — это совершенное лето, просто тропики. Забыты были куртки, шапки, рукавицы и прочие шарфы.

Почти все пассажиры «Смольного» высыпали на палубу. И в самом деле — есть на что посмотреть. Навстречу сводной эскадре Балтийского и Северного флотов подходит отряд кораблей Черноморского флота и его флагман — ракетный крейсер «Москва» — головная боль американского 6-го флота. Как только «Москва» оказывается поблизости, 6-й флот сначала отодвигается подальше, потом сбегает в родной Норфолк: тень условно убиенного «Вандергрифта»^[1] не дает спать спокойно звездно-полосатым адмиралам. Следом за «Москвой» идет сторожевой корабль «Сметливый», переделанный из устаревшего большого противолодочного корабля, затем два больших десантных корабля, за ними — спасательный буксир и танкер.

Заходящее солнце подсвечивает корабли алым цветом — да так, что они кажутся выплавленными из звонкой меди. В конце концов, именно эти воды когда-то бороздили корабли древних ахейцев, критян, финикийцев. Именно здесь при Матушке Екатерине Алексей Орлов Чесменский и адмирал Григорий Спиридов ломали хребет грозного оттоманского флота, превращая корабли турок в жирную копоть, плавающую по воде. Прошло больше двухсот лет — и снова русские корабли готовы напомнить и Европе и Азии, кто же все-таки главный медведь в этой берлоге.

Вот так же четыре дня назад в Атлантике, в пятидесяти милях к западу от Гибралтара, встретились Балтийский и Североморский отряды. Правда, тогда было утро, да и погода была посвежее, а в основном — все то же ощущение гордости за страну, с каким-то предощущением того, что мир необратимо поменялся. Может быть конец света, обещанный жрецами майя, произошел, но никто ничего пока так и не заметил? Странно…

На «Смольном» все уже знали, что американский флот, не желая соседствовать с черноморским отрядом, уже очистил от своего присутствия Средиземное море. Впервые за много лет янки отреагировали паническим бегством даже не на демонстрацию силы, а просто на намек на такую демонстрацию. Что же будет дальше? Сирия пока держится — нет, не Башар Асад, а именно Сирия. Ведь понятно, что с падением его режима кончится и страна. Ее разорвут на части банды исламистов, возглавляемые буйными полевыми командирами. Потом придут турки и наведут порядок — мертвый, как на кладбище… А нам это надо? Да ни за что! Турок надо укоротить, пока не стало хуже. Потому что следующую битву они устроят нам за Северный Кавказ. Как будто там уже не настрелялись досыта… А потом им захочется Крыма, Кубани… Не, не надо нам этого! Чтобы не воплотились в жизнь страшные фантазии Станислава Сергеева, лучше прямо сейчас объяснить кое-кому правила игры. Дешевле будет.

Мальту мы, Слава Богу, обошли вне пределов ее видимости, пройдя в ста-ста пятидесяти километрах севернее ливийского побережья. По счастью, мы ни разу не напоролись на плавсредства с африканскими эмигрантами, стремящимися, как мотыльки на огонек, в сторону европейского «рая».

А сегодня, за два часа до встречи с черноморцами, все пассажиры «Колхиды», «Смольного», «Перекопа» и «Енисея» имели честь наблюдать, как на палубу «Адмирала Кузнецова» (он идет впереди нас в параллельной колонне) совершили посадку четыре новеньких истребителя Миг-29К.

— Свершилось! — сказала Нина Викторовна, гордая, будто это она лично привела сюда эти истребители через воздушное пространство над Каспием, над Ираном, над Северным Ираком, Сирией и Средиземным морем.

Потом она затащила меня в каюту, которая служила СВРовцам штабом. Как ни удивительно, там уже была в сборе вся команда Бережного. ГРУшники приволокли с собой бутылку коньяка и разбулькали ее на дюжину крохотных серебряных стаканчиков. Выпили за летунов и дипломатов — ведь было понятно, что проложен воздушный мост в обход Азербайджана и Турции. Теперь Россия сможет гонять в Сирию транспортные самолеты без риска того, что они будут принуждены к посадке турецкими истребителями. Ибо, когда транспортники прикрывают свои истребители, турки не рискнут их перехватывать, особенно в чужом воздушном пространстве.

Именно тогда я обратил внимание на то, что обе команды плюс я — ровно двенадцать человек, фактически вакантно только место Иуды. Так и не высказав никому своего наблюдения, я дождался, пока вся компания «вздрогнет», и потом поднимется на верхнюю палубу ждать подхода черноморцев. Там я сделал еще одно интересное наблюдение: на корабле, набитом преимущественно военными людьми в форме, сильно ослабла конспирация. Ну а что еще можете подумать человек со стороны, когда люди в штатском называют друг друга «товарищ полковник», «товарищ капитан» и «товарищ майор»?

Отряд кораблей черноморского флота мы встретили выстрелами из салютных пушечек и криками «Ура!». «Москва», а следом и другие корабли КЧФ аккуратно совершили циркуляцию, после чего занял свое место в походном ордере левее нас, балтийцев. Теперь «Колхида», «Смольный», «Перекоп» и «Енисей» были буквально зажаты «большими парнями» в коробочку. Соединение взяло курс на Тартус.

А потом произошло ЭТО… Солнце зашло, и вокруг нашей эскадры стал сгущаться странный желтоватый туман. Лучи прожекторов вязли в нем, как в густом киселе. Незадолго до полуночи соединение начало сбавлять ход. По какой-то причине ослепли радары и оглохли сонары, соединение будто зависло в пустоте между черной водой и черным небом. В ушах у моряков и пассажиров, повторяя удары сердца, начал стучать метроном, будто отсчитывая последние минуты жизни. И в ушах у всех зазвучал ГОЛОС…

Примечания

1

Примечание авторов: В мае 2003 года, во время учений Российских ВМФ в Индийском океане в акваторию мишенного поля, предназначенную для размещения уголковых отражателей, изображающих мишени для противокорабельных ракет «Вулкан», самовольно влез американский эсминец УРО «Вандергрифт», с целью помешать стрельбам. Но российский адмирал решил, что стрельбы состоятся при любой погоде, и шмальнул «Вулканом» по мишени, несмотря на непосредственную близость «американца». Уголковый отражатель был успешно поражен, а американские моряки, набравшись специфических впечатлений, больше никогда не пытались повторить ничего подобного, предпочитая наблюдать за учениями российских кораблей с почтительного расстояния.