Сердце Зверя. Дорога Воина

Александр Николаевич Атаманов, 2017

Зачастую человек устаёт от однообразия происходящего и начинает ожидать перемен. Главный герой мечтал о них уже очень давно. Только вот что несут для него эти перемены? Что, если впереди вместо новых радужных красок жизни будет лишь черная пелена из тяжести и испытаний. Кто-то ломается под гнетом событий, подобно ржавому пруту, но некоторым тяжести лишь придают форму и закаляют, превращая внутренний стержень в первоклассный клинок. Так что же будет с нашим героем? Ах да, забыл, он же не человек.

Глава 4.

В этот раз сны были более четкими, да и какие это сны? Видения. Видения чужой жизни пролетали перед внутренним взором как немой театр, но все как то обрывочно, сумбурно. Что-то из детства, юношества, взросления, буквально предсмертные видения, лишь куски чужой памяти. Что-то сразу забылось, стоило мне лишь открыть глаза, но другие остались в моей голове. Глаза открылись легко, предоставляя мне картину проплывающих над головой деревьев. Хотел приподняться, но рука нащупала лишь пустоту.

— Погодите, — раздался чей-то голос и движение прекратилось.

Медленно меня опустили наземь, и я понял, что меня тащили на носилках.

— Орин, сын твой очнулся, — оповестил все тот же голос, принадлежащий другу отца.

Вокруг собралось много народа, расталкивая которых появился отец.

— Как ты, сын?

Я прислушался к себе, ощущения были малость неприятными, но терпеть можно.

— Сойдет, что происходит, отец?

— Не время болтать, если сойдет, то поднимайся, объясню по пути.

Ухватившись за протянутую руку, со скрипом поднялся на ноги. Движение тут же возобновилось. Я шагал рядом с отцом, залежавшиеся мышцы работали со скрипом. Тут вспомнил, что вечером меня продырявили, но под рубашкой раны не было. Лишь маленькая звездочка молодой розовой кожи.

— Чудеса.

— Это не чудеса сынок, ты смог поглотить сердце одного из нас, того, кто всю жизнь усиливал себя, собирая энергию своих жертв, тебя спасло лишь то, что он был уже мертв.

— А что бы случилось?

— Ты же видел его жизнь? — увидев мой кивок, он продолжил, — если бы он не был мертв, ты бы прожил его жизнь, прочувствовал каждую секунду. Это не каждому дано сын, многие не выдерживают, сходят с ума, если бы ты не умирал, я никогда бы не согласился на это, а сейчас ответь, ты чувствуешь в себе что-то новое?

— Да нет вроде, — ничего нового я и вправду не ощущал.

— Не относись к этому легкомысленно, многие, кто переживал хередитас, тоже были в трезвом уме, но чем больше проходило времени, тем больше они менялись. Часто это конечно не страшно, — видя мое не понимание, он привел пример, — любил вот человек выпить, а потом бац, и воротит от одного вида алкоголя. Меняются привычки, желания, мотивы поступков. Человек может многое перенять от своей жертвы, но может и многое получить.

— Как это?

Отец на ходу зарылся в заплечный мешок и достал оттуда небольшую веревочку и протянул ее мне:

— Завяжи якорный узел.

Я, не задумываясь, связал несложный, по сути, узел и протянул обратно отцу.

— Вот видишь Скел, а ведь ты никогда не умел вязать корабельные узлы, да и я не умею, а вот Угил в юношестве своем перенял науку лодочника.

Я медленно выпал в осадок, а ведь и правда, кроме силковых узлов я и не умел никогда ничего. А сейчас стоит только подумать и в голове всплывают десятки видов узлов.

— Ты перенял это, потому что для него это было важным, это было его страстью. А теперь слушай внимательно сын, если заметишь в себе то, что тебе не свойственно, пытайся от этого избавиться. Ты можешь использовать полученные знания, навыки, но никогда никогда не смотри на мир чужими глазами.

— Я постараюсь, — серьезно ответил я, когда отец говорит таким тоном, его слова не должны пройти мимо ушей.

— А пока я расскажу тебе что произошло.

Сделав длинную паузу, он продолжил.

— Ты застал момент, когда к нам подоспели на помощь, а дальше собственно рассказывать нечего. Разбрелись по домам, еды захватили, кубышки потрясли, у кого они были. Собрали, в общем, самое ценное, тебе вот носилки соорудили да и двинули. Хм, — отец нахмурился, — павших еще похоронили.

— Много?

— Девять: Крон, Слай, Кунт, Савелий старший, Килог, Орвин, Тунк, Хенк и Угил.

— Хех, — больно уж много народа слегло, считай седьмая часть.

— Мда, хотя могло и похуже быть, малой кровью, считай, отделались.

— Я один что ли отключился?

— Ага, там никого съесть то не успели толком, Савелий младший только наследство принял, но он уж инициировался годков шесть как, ему легче пришлось.

Мда, вроде и вина не моя, а уши краснеют.

— А долго я валялся?

— Буквально полдень преломился.

— Мда, больше половины суток.

— Это нормально, успокойся.

— Куда идем то?

— Да пока навстречу торговцу, а там совет общий держать будем, ясно одно, нужно в человеческие королевства уходить, а вот куда именно непонятно. На грани войны лишние рты мало кому нужны, да и без скраба мы, одно понятно, тяжкие времена настают.

Дальше шли молча.

Следующие дни небыли ничем не примечательны. Мы шли, делая редкие привалы, иногда от отряда отделялись небольшие партии охотников, сшибавшие по дороге мелкую дичь. Погони не было, и разведчики, идущие в половине дневного перехода позади отряда, не подавали тревожных вестей. Казалось, армия врага растворилась в лесу.

На третий день пути нам встретился мальчишка, сын Угмуна, оставленный торговцем следить за дорогой. Люди обрадовались встрече с детьми, на лицах появились улыбки, сменив собой задумчивое выражение прошедших дней.

В этот день мы устроили большой привал, людям требовался отдых. Но отдохнуть я толком не смог, меня вместе с Олгом и Кулином, отослали в дальний дозор. Велев нам пройти на пол дня пути обратно по дороге, а через день мы должны были вернуться и вместе со всеми двинуться в путь.

Нам выдали мяса на пару дней, и мы двинулись в путь.

— Ну как тебе гнолы дружище? — спросил я у Олга.

— Да нормально, хилые, но против десятка я бы выходить не стал, помниться на стене зажали, справа с полдесятка и слева парочка, так я чуть в штаны не наложил, хорошо хоть наши подоспели, да все равно зацепить успели, козлы, — он показал руку, предплечье которой было покрыто молодой кожицей.

— Хередитас? — кивнул я на руку, намекая, что своим путем, такие раны быстро не заживают.

— Неа, я ж не такой отморозок как ты, — друг завистливо хмыкнул, — гнола пожрал, жесткий зараза.

Друг весело заржал, но был прерван хмурым Кулином.

— Чего ржешь, придурок, пол леса тебя слышит! — зло зашипел он.

Кулин и так был не особо приятным человеком, а потеря единственного брата сделала его еще более угрюмым.

Олг сделал зверское лицо, но перепалку затевать не стал, молча признав правоту оппонента.

— Знаешь Скел, я рад, что тебе удалось пройти ритуал, я боялся, что твой разум угаснет, — говорил он в полголоса, стараясь, чтобы нас не услышал третий в нашей компании.

— Знаю Олг, знаю и ценю это, я помню, как ты возражал, но боюсь, это был единственный выход.

— Да знаю я, да только как вспомню твое тело, залитое кровью, лежащее без движения, тварей этих рвать хочу, — от ненависти, прозвучавшей в словах, у меня неприятно кольнуло в груди, таким я друга еще не видел.

— Мда, на самого иногда накатывает. Животные, и чего им в их драной степи не сидится? Почти десяток наших порешили, а ведь нас и так уж не так и много.

— Это да, дед говорил, что мы вырождаемся, раньше говорит, нас больше было, намного больше.

— Странно все это, отец вот говорил, что у нас сильное семя, что если человеческая женщина родит от нас ребенка, то он будет одним из нас.

— Так-то оно так, да вот только ты бы захотел гнолиху?

— Ты что с дуба рухнул, тьфу, как только в голову такое пришло?

— Вот и для людей так же, мы вроде и одинаковые, да вот только думаем по-разному.

— Ага, то же об этом задумывался.

— Вот-вот, что для нас нормально, то для них неприемлемо.

— Как то ты обобщаешь все, мы и тут-то отличаемся совсем чуток, у нас даже порядки схожи, разница лишь в том, что мы умеем поглощать, и не только животных, их то они тоже за милую душу уплетают, но вот Хередитас для них неприемлем.

— Их можно понять, стал бы ты родичей своих есть, если б ты не был одним из нас?

— Хм, да нет, зачем мне это?

— Вот-вот, мы съедаем человека, и его часть навсегда остается с нами, его навыки, воспоминания, частичка его сути, а для них это выглядит по-другому, будто мы дикари, поедающие своих родичей ради того чтоб набить свой живот.

— Звучит мерзковато, но думаю, они могут нас понять, если им это объяснить.

— Хах, — негромко рассмеялся Кулин, который, оказывается, слушал наш разговор, — думаю, если ты расскажешь людям что съел своего дядю, то они решат что ты сумасшедший или что ты животное, тебя поднимут на вилы, или посадят на кол, но уж никак не поймут.

— С чего ты решил? — спросил Олг.

— Думаете, вы самые умные? Такое было и не раз, и еще ни разу нас не поняли, были времена, когда нас загоняли как зверей, называли отродьями, теми, кто предал человеческий род.

— Хм, да я тоже слышал нечто подобное, — дед и вправду говорил об этом, — но как же мы будем жить рядом с людьми?

— Хех, ты думаешь, мы будем жить вместе с ними? Хорошо если они позволят хоть нескольким из мужчин остаться с женщинами и выстраивать новый дом. Остальных скорей всего сразу же заберут в армию.

— Но так же нельзя! — воскликнул Олг, — женщин и детей нужно охранять.

— От кого? Диких зверей там нет, а разбойников официально не существует, так что, думаю, с вами не согласятся.

— Но так ведь нельзя!

— А куда деваться? Кому мы нужны? Ну, мы то, может кому и нужны, а вот женщины вряд ли, домов нет, скотины кроме десятка лошадей нет, половина лета позади, ничего уже не успеем вырастить. Так что если нас и возьмут, то большинство уйдет в армию, а на их жалование будут кормить женщин. А с защитой не все так просто, на земли некоторых аристократов, разбойников и силком не затащить.

— Откуда ты все это знаешь, а? — подозрительно спросил Олг.

— Я, в отличии от некоторых, с торговцем родич, он то все это и рассказал, — снисходительно ответил Кулин. — все, харош трепаться, так можно и беду навлечь.

Дальше не смотря на чешущиеся языки, шли молча, в словах сверстника была логика. А им еще предстояло провести сутки в дозоре.