Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

Александр Николаевич Федоров, 2023

Не каждая империя может пережить войну, но никакая не переживёт слишком долгого мира. Великие события, меняющие историю, зачастую состоят из небольших событий, меняющих жизнь отдельного человека. Кидуанская империя существует тысячи лет и кажется вечной, однако дни её уже сочтены. И даже если ничто не предвещает катастрофы – она всё равно произойдёт. И вовлечёт в смертоносную лавину всех, кому выпало жить в эту эпоху. Три разных судьбы сольются в одной точке истории – три личные драмы на фоне глобальной трагедии, после которой мир уже никогда не будет прежним.

Глава 4. Динди

Это были самые долгие десять дней в его жизни… Как и велел отец, Линд за всё это время ни разу не переступил порог своей комнаты. Дважды в день приходил слуга, чтобы принести поесть и вынести судно, но он не откликался, когда юноша обращался к нему. Значит, отец велел полностью изолировать сына. Поняв это, Линд перестал и стараться завести разговор.

Единственное развлечение, которое ему было доступно — разглядывать в окно пейзажи Серого моря и двор. Иногда он мог видеть отца, уезжающего куда-то или, напротив, возвращающегося. То и дело туда-сюда мельтешила дворня, иной раз важно прохаживался сеньор Хэддас. Но ни Брума, ни даже Динди не было. Видно, они тоже были наказаны…

Зато было много времени, чтобы обо всём подумать. Возможно, именно этого и добивался от него отец. И Линд, надо признаться, чем больше думал о произошедшем, тем яснее понимал, насколько всё было глупо задумано и реализовано. А это означало лишь одно — сам он действительно был ещё слишком молод и глуп. То, что сказал ему отец в тот день, крепко засело в мозгу, и теперь юноша медленно переваривал это, словно корова, жующая жвачку.

Главный вывод, который он сделал — отца нужно слушаться. Барон Ворлад гораздо умнее и опытнее. Линду неожиданно пришло в голову, что его отец тоже когда-то был шестнадцатилетним мальчишкой, и, возможно, тогда у него в голове были похожие мысли. Быть может, тогда он тоже был наивен и глуп, как его сын сейчас. Во всяком случае, это значило, что отец вполне мог понимать, что творится сейчас в его голове.

Линд вдруг ясно понял простую вещь — отец когда-то был на его месте, тогда как сам он на месте отца не бывал никогда. И это значило, что с его стороны просто смешно воображать, будто он знает что-то такое, что неизвестно барону. Та вещь, что Довин сказал про лестницу, ведущую во тьму, вдруг абсолютно наглядно представилась Линду. И он твёрдо решил для себя, что отныне просто заткнётся и станет во всём слушать то, что ему говорят более умные и более опытные люди.

Неизвестно, на сколько должно было хватить этих благостных мыслей, но из своего заточения Линд вышел словно бы другим человеком. Он с наслаждением покинул свою временную тюрьму, и в полной мере вдруг осознал те простые и незаметные радости жизни, когда ты можешь пойти куда вздумается, а встречные люди вновь начинают общаться с тобой. Каково же тогда приходится настоящим узникам, сидящим годами в сырых подвалах?.. И юноша сделал себе ещё одну пометку на память — надо жить так, чтобы не попасть в тюрьму.

Первым же делом он отправился на поиски Брума. И предсказуемо отыскал их с Динди на побережье — на том самом месте, где они любили проводить время. И занимались они своими любимыми делами — Брум блаженно жарился на солнце, раскинувшись на сером песке, а Динди бродила по воде. Даже несмотря на жару, родители запрещали ей купаться. Впрочем, море всё равно оставалось холодным, так что Линд их отлично понимал — сам он не горел желанием окунуться.

— Ну как ты? — воскликнул Брум, услыхав шаги друга, лишь когда тот подошёл почти вплотную. — Здорово тебе досталось?

— Да не то чтобы очень, — небрежно пожал плечами Линд, присаживаясь рядом. — Десять дней в комнате без возможности выйти. Но знаешь, старик, это было вовсе даже и не наказание. Это был урок. И я его, похоже, усвоил. А вы как?

— Пустяки! — отмахнулся Брум. — Меня тоже заперли, да ещё отец всыпал немного за то, что потащил за собой Динди. В общем, ничего страшного. По-моему, в глубине души он был даже рад, что я отправился с тобой.

— Да и мой отец не то чтобы очень уж разозлился. Только на то, что я всё сделал глупо. И это действительно так. Я сильно сглупил, старик. Извини, что втянул вас в это.

— Ты знаешь, сейчас, когда всё прошло, этот день вспоминается даже приятно, — улыбнулся Брум. — Да и Динди понравилось.

Линд взглянул на девушку, как будто бы задумчиво бродящую в море, как обычно бесстыдно задрав юбку, и вспомнил, как она вступилась за него. Это было странно. Но, во всяком случае, вряд ли Динди могла затаить обиду за тот день — кажется, её память была подобна песку в полосе прибоя.

— И всё же брать её с собой было глупо… — пробормотал он, и Брум согласно кивнул.

— И что теперь?

— Буду ждать, пока отец не позволит уехать, — вздохнув, ответил Линд. — Буду готовиться. Я хочу попросить твоего отца возобновить занятия. Страшно подумать, что я, дожив до своих лет, почти ничего не знаю… Наши родители могут многому нас научить, Брум.

— Ещё бы! Надо подготовиться к самостоятельной жизни! Я тоже буду учиться с тобой!

— Тогда не будем терять время! — решительно объявил Линд. — Вставай, старик, пойдём поговорим с твоим отцом. Может быть, он согласится начать занятия сегодня же.

— Ладно, пошли, — украдкой вздохнув, Брум поднялся, и песок посыпался с его одежды. — Эй, Динди, выходи! Пора домой.

***

Так прошёл остаток лета, осень и зима. Линд и Брум действительно провели это время с пользой. Барон Ворлад даже пригласил в поместье из Тавера настоящего преподавателя, поскольку сеньор Хэддас честно признался, что его возможности весьма скромны.

Удивительно, но настолько же, насколько прежде Линд старался отлынивать от учёбы, теперь он стремился к ней. Брум, чьи умственные способности были, мягко говоря, не слишком высоки, довольно быстро отстал от младшего товарища, но тоже продолжал впитывать хотя бы крохи доступных ему знаний.

Наверное, отец Линда в глубине души не мог нарадоваться на отпрыска, а главное — на то, что ему пришла эта нелепая мысль сбежать из дома. За минувшие месяцы парень действительно повзрослел и стал гораздо серьёзней, чем прежде. Похоже, он действительно усвоил свой главный урок, а это значило, что будущее Линда обещало быть безоблачным.

Так или иначе, но уже наступила весна, и юноша надеялся, что вскоре отец разрешит ему уехать. И, разумеется, не просто разрешит, но и поможет, как обещал. Весна на побережье Серого моря наступала очень поздно — в это время в Кидуе уже вовсю зеленели деревья. Впрочем, зима Линду как раз нравилась, так что, пожалуй, в этом смысле он предпочитал Палатий.

Но наконец-то солнце сумело справиться даже с самыми глубокими сугробами, залегавшими в канавах. Северные травы, знавшие о том, какое короткое лето их ждёт, спешили изо всех сил. Вскоре окрестные холмы оделись в изумрудные наряды, которые вот-вот должны будут окраситься пёстрым многоцветьем.

Но погода в это время особенно обманчива, так что не было ничего удивительного, что Брум внезапно заболел. Пару дней он бодрился и разделял с товарищем все его занятия, постоянно шмыгая текущим носом, но в конце концов у него начался сильный жар, так что на какое-то время Линду пришлось остаться без компании.

Точнее, не совсем. Бруматт очень просил, чтобы Линд хоть иногда брал с собой Динди.

— Чего ей из-за меня дома сидеть? — жалостливо прогнусавил он.

Линд был не в восторге, но всё же пообещал приятелю, что не оставит его полоумную сестрицу в одиночестве. По большому счёту, она не могла ему очень уж помешать. Динди обычно жила в каком-то своём мире, и зачастую о её существовании вообще можно было позабыть.

Линд пару раз брал её с собой в прогулки по побережью, но со стороны моря опять дул пронизывающий холодный ветер, так что он решил не искушать судьбу. Валяться с простудой как Брум ему не хотелось. Поэтому он решил позаниматься дома.

Не так давно их учитель привёз из Тавера чудесную книгу, которая называлась очень просто — «Животные Паэтты», и в ней было полно замечательных цветных изображений всевозможного зверья и птиц, выведенных весьма искусным художником. Книга эта стоила целого состояния, и потому отец даже слышать не хотел о том, чтобы купить её, но учитель согласился на некоторое время оставить фолиант в поместье под самые страшные клятвы Линда о том, что ни одна пылинка не упадёт с неё за это время.

И вот теперь, когда ему бывало скучно как теперь, Линд разглядывал эти цветные картинки, не переставая удивляться фантазии Арионна. Кроме известных ему животных здесь было множество удивительных видов, водившихся в Саррассанской империи, пустыне Туум и даже на Келлийских островах. Их тут было столько, что юноша иной раз невольно задумывался — а действительно ли художник видел их все, или же полагался исключительно на свою фантазию?

Вот и в этот раз Линд решил провести время с книгой. Ветер, налетающий с моря, бил в окно с такой силой, что дрожала даже рама, но в комнате горел небольшой камин, согревая воздух, а солнце ярко светило, заливая комнатушку светом. В общем, всё располагало к чтению.

Памятуя о своём обещании, Линд предложил Динди пойти с ним, чтобы посмотреть картинки. По отстранённому лицу девушки не было ясно — поняла ли она, зачем её зовут, но, как обычно, она послушно поплелась следом, тихонько мыча какой-то атональный мотивчик себе под нос.

Динди никогда не бывала на занятиях Линда и Брума с их учителем. Даже отец, когда занимался с мальчишками, не брал младшую дочь, поскольку понимал абсолютную бесперспективность этих занятий для неё. Конечно, Динди видела книги прежде, но обычно — лишь их корешки, стоящие на полке, или же закрытые тома, сложенные на столе. Теперь же, увидев удивительные картинки, таящиеся внутри, она даже взвизгнула от восторга.

Линду пришлось приложить все свои старания, чтобы уберечь драгоценный фолиант от не в меру возбудившейся девушки.

— Всё! — строго объявил он. — Сиди здесь, и не трогай книгу! Я буду сам показывать тебе!

Динди, хоть и была идиоткой, но всегда отличалась покладистостью и послушанием. Вот и сейчас она смирно уселась на его кровати, даже сложив руки на коленях. Сам Линд сел на табурет по другую сторону стола, а книгу положил так, чтобы в любой момент отдёрнуть её, если Динди вновь не совладает с эмоциями.

Он стал показывать наиболее полюбившиеся ему изображения, и даже рассказывать то, что прочёл об этих диковинных животных. Динди была полностью поглощена увиденным — сейчас её лицо казалось почти нормальным, извечная тупость словно растворилась в искреннем интересе.

Увы, но куда чаще Линд глядел не на её лицо… Девушка была в своём обычном сарафане, который был пошит весьма свободно и приличествовал скорее маленькой девочке, чем взрослой девушке. Когда Динди наклонялась, вглядываясь в рисунки, Линд имел возможность созерцать её грудь. Он и прежде не раз заглядывал ей за корсаж сарафана, но обычно это были краткие мгновения, когда она наклонялась за чем-то. Теперь же он мог любоваться всласть.

Надо сказать, что поначалу юноша честно пытался отводить глаза, но вскоре понял, что это бесполезно. Ему было семнадцать, и сейчас его интерес к противоположному полу был силён как никогда. А Динди, если забыть её умственную отсталость, была весьма неплохо сложена, и грудь у неё была не слишком большая, но красивая.

И вот мысли Линда стали всё больше путаться. Он нёс какую-то околёсицу, и сам понимал это. Все его мысли сейчас были заняты лишь одним… Он и сам не заметил, как оказался сидящим рядом с Динди на кровати. Он прильнул к ней, вдыхая запах её немытого тела — такой манящий в эту минуту… Мягкая податливость женского тела, которую он ощущал, сводила с ума. Никогда ещё Линд не был так близок с девушкой, и теперь он в полной мере осознал, насколько это приятно.

Прошло всего несколько минут — и вот уже он шарил руками по её телу, с особенным наслаждением сминая упругую горячую грудь. Динди не делала никаких попыток прекратить это. Она смотрела на Линда с явным интересом, словно он предложил ей какую-то очень занимательную игру. И по выражению её лица было видно, что ей эта игра очень нравится.

Линд, похоже, полностью утратил контроль над собой, и спасти его мог бы сейчас лишь чей-то внезапный визит. Но никто не пришёл — Брум в этот момент лежал больной в постели, слуги не беспокоили молодого барина без нужды, а отец и вовсе никогда не навещал сына, даже если бывал дома. А потому распалившуюся парочку влекло ко всё новым то ли вершинам, то ли глубинам — в зависимости от того, с чьей точки зрения взглянуть на происходящее…

Когда Линд более-менее пришёл в себя, всё уже было кончено. Они лежали с Динди, полностью обнажённые, и она уютно прильнула к нему, всё так же улыбаясь, разве что на сей раз в её улыбке было ещё и что-то томное.

— Что же мы натворили… — едва лишь осмыслив случившееся, прошептал Линд.

Надо сказать, это «мы» было довольно несправедливым, и любой другой здесь вряд ли отыскал бы вину Динди. И это как раз пугало больше всего, ведь выходило так, что он просто воспользовался умственной отсталостью девушки… И наползающий страх моментально убил всю романтику.

— Давай одевайся поскорее, — едва ли не сталкивая Динди с кровати, проворчал Линд и сам принялся натягивать одежду. Сейчас ему было так страшно, что он даже не глядел на её ладное юное тело.

Что же делать дальше? Как быть? А что, если Динди проболтается?.. А что, если… Линд похолодел, а одеревеневшие пальцы никак не могли справиться со шнурком на рубашке. А что, если Динди забеременеет?..

— Никому ничего не говори! — буркнул юноша.

Динди как ни в чём не бывало продолжала одеваться, так что было даже не ясно — услыхала ли она.

— Слышишь? Никому не говори! — грубо ухватив её за руку, настойчиво повторил Линд.

Динди взглянула на него и, криво ухмыльнувшись, дёрнула плечиком. Этот жест в равной степени мог означать как согласие, так и что-то другое, но Линд по опыту знал, что большего от неё не добиться. Оставалось лишь надеяться на её природную неразговорчивость. Впрочем, Брум умел понимать сестру, даже когда та молчала. Он быстро заподозрит неладное…

— Иди к себе, Динди, — голос был сиплым — горло пересохло ещё раньше, а теперь его совсем перехватило от страха. — И никому ничего не говори. Веди себя как обычно, особенно в присутствии Брума. Ничего особенного не случилось, ты поняла?

— Да, — совершенно неожиданно девушка ответила хриплым сдавленным голосом.

Она поглядела прямо в глаза Линду, и взгляд её был каким-то… почти нормальным. Похоже, она действительно понимала, что сейчас произошло. Впрочем, она же была не совершенной идиоткой, в конце концов!.. Вновь улыбнувшись, девушка вышла.

***

Два дня Линд не находил себе места. Он избегал отца (что, впрочем, было совсем несложно), избегал сеньора Хэддаса, и уж подавно он избегал Динди и Брума. Он ни разу не навестил друга, и вообще почти не выходил из комнаты, ссылаясь на недомогание.

И всё это время он думал, как ему поступить дальше. Первое и главное, что он осознавал — это не должно больше повториться. Динди — не пара ему, и он не может обречь себя на подобную спутницу жизни, что бы там ни фантазировал себе Брум. А значит — дальше было два пути развития событий.

Первый и самый страшный — Динди понесёт ребёнка. Что делать в этом случае — Линд решительно не представлял. Ему придётся вновь бежать из поместья, и на этот раз так, чтобы никто — ни отец, ни Брум не могли его отыскать. Потому что растить этого ребёнка вместе с Динди — невыносимо. Может быть, он родится совершенно нормальным, но… Нет, это невозможно себе даже представить!..

Второй путь — продолжать жить, как ни в чём не бывало, надеясь, что Динди сохранит их маленький секрет. Впрочем, Линд прекрасно осознавал, что положиться в этом на полоумную девушку в полной мере будет нельзя. Кто знает, что она выкинет! Не говоря уж о том, что между нею и Брумом существует какая-то фантастическая связь, так что он вполне может понять что-то и без её слов.

Впрочем, был ещё и третий путь — самому признаться в произошедшем. При всей очевидной неприемлемости данного варианта у него были и некоторые неочевидные преимущества. Главное — он избавился бы от этого ужасного ожидания разоблачения, которое за эти два дня вымучило его больше всего. Вздрагивать всякий раз, когда под дверью раздавались шаги, представлять в сотый раз, как Динди ляпнет что-нибудь в неподходящий момент — это было просто невыносимо.

А ещё — он ведь решил стать взрослым, стать мужчиной. Он почти год пытался убедить всех, включая и себя самого, что теперь он полностью готов сам отвечать за свои поступки. И сейчас он видел шанс доказать это. Ну что сделает отец? Вполне возможно, как и в случае с побегом, обратит это в очередной урок жизни. Может, посмеётся. В конце концов, дело молодое! Чего ещё ждать от семнадцатилетнего парня?

А сеньор Хэддас и Брум… Линд не боялся ни того, ни другого, но взамен этого ощущал, быть может, куда более неприятное чувство — стыд. Отцу он посмотрел бы в глаза, пусть и опасаясь возмездия с его стороны. А вот им взглянуть в глаза сейчас он не смог бы.

И на исходе второго мучительного дня Линд наконец принял решение. Он должен сознаться. И не кому-нибудь, а Бруму. Разумеется, после он скажет и остальным, но первым должен быть Брум.

Приятель всё ещё лежал в лихорадке. Его лицо было покрыто потом, но зубы выстукивали дробь.

— Привет, старик, — Линд пытался не выдать своё крайнее волнение, но получалось плохо. — Ну как ты?

— Привет, Линд! Зря ты пришёл, — несмотря на эти слова, лицо Брума осветилось радостью при виде друга. — Ещё подхватишь заразу…

— Ничего. Я вот тут сяду, в ногах. Ничего страшного. Смотрю, тебе не очень сладко?..

— Знобит, — стараясь не слишком стучать зубами, отвечал Брум. — Не отпускает проклятая лихорадка. То в жар, то в холод…

— Ладно, я тогда ненадолго, — у Линда был огромный соблазн сказать, что он зайдёт попозже, но при этом он понимал, что не выдержит ещё несколько дней мучений неизвестностью. — У меня к тебе есть разговор, старик.

— Что случилось? — встревожился Брум. Линд никогда не начинал бесед с подобных слов, да и выражение его лица, должно быть, даже в полумраке комнаты выглядело мрачным. — Что-то с Динди? Где она?

Удивительно, какова была сила его братской любви — первое, о чём он подумал, была его сестра. Линд в очередной раз похолодел внутри — как же Брум отнесётся к произошедшему?.. Язык присох к нёбу — юноша словно остановился на краю бездонной пропасти. Самое страшное было сказать первые слова — как ступить в пустоту. Сейчас, покуда эти слова ещё не сказаны — можно отступить, можно убежать от этого рокового обрыва. Но уже первые фразы неизбежно потянут за собой остальные, и это будет невозможно остановить…

— Я попал в переделку, старик… — с трудом выдавливая из себя слово за словом, начал Линд.