Воин империи

Александр Пересвет, 2017

В книге описываются события, происходившие в Донбассе в 2014-м – в начале 2015 года. В центре повествования – судьба одного из воинов Луганской Народной Республики, командира разведывательного подразделения Алексея Кравченко, который оказывается в прицеле одновременно и луганских правоохранителей, и украинских спецслужб. Одновременно герой романа, уже знакомый читателю по книге «Мститель Донбасса», продолжает участвовать в боевых действиях против нацистов из карательного батальона «Айдар», которым мстит за убийство своего отца.

Глава 3

Народу в ресторане было не очень много, но и не мало. Ещё не вечер, но зато — пока что праздник. Так что Алексей нашёл столик без труда. А вот Злому и Еланцу, что ввалились в помещение через минуту после него, пришлось покрутиться. Нет, столики были, но надо же было бойцам расположиться поближе к командиру.

Еланца Злой прихватил потому, что до Балкана не дозвонился — так пояснил Юрка во время короткой пересечки возле комендатуры. То ли на выходе Балкан, то ли ещё что. Мёртвый телефон и всё. Но Еланчик тоже хорош для таких дел, потому как по нему вовсе не скажешь, что боевик.

Оба в гражданке выглядели прикольно. Непривычно. Ну, с Юркой Семёновым ладно, в Москве пересекались, понятное дело. Хоть и не дружили близко, но вместе работали. А вот тут, в Луганске, Буран видел его без формы впервые. Даже с Настей он на Новый год обжимался в военном.

Да, Настя… Вот чёрт, ещё и Юрка в ситуации с нею приплюсовался! Отбил, получается, командир девушку у боевого соратника… Как всё запуталось-то! И вроде он, Алексей, не прикладывал к этому ни малейших усилий, чтобы всё запутать. Просто по течению поплыл…

Да, а вот что касается Витьки Максимова, уральского казака с некоего Сарафанова, что лежит в Челябинской области возле озера Большой Еланчик (откуда и позывной), то его Алексей вообще в гражданке никогда не видел. А лучше не видел бы и сейчас. Витька, с его простецким, немного неправильным лицом и носом картошкой одет был явно с чужого плеча. А потому представлял собою нечто среднее между клоуном Олегом Поповым и солдатом Швейком на рисунках в книжке. Только в гражданском.

Он вообще производил ложное впечатление, этот основательный сельский казачок, небольшого роста и ухватками плюшевого мишки. Первая мысль у всех без исключения, кто его видел впервые, возникала о его недотёпистости. Нет, не увалень, но такой… будто Винни-Пух из мультика.

И только те, кто видел его в бою, в деле, получали представление, что у Винни-Пуха этого реакция настоящего медведя — быстрая и сильная. Увалень куда-то вмиг исчезает в реальной схватке, а вместо него появляется неизвестно откуда взявшийся сгусток силы, энергии и скорости. Винни-Пух со стальными когтями. И зубастой пастью под плюшевой мордой…

В общем, при взгляде на него в деле сразу начинаешь понимать, каковы были те легендарные пластуны, которых набирали из таких же, как Витька, уральских казаков. Пластуном его и хотели было назвать, но как раз в отряде у Бэтмена уже был один Пластун — довольно известный и успешный воин почему-то с отчаянно свёрнутым на сторону носом.

Они, собственно, и познакомились с Еланцем (так видоизменился его позывной от уменьшительно-ласкательного Еланчик уже в разведке, когда увидели парня в деле) из-за его тяги уже здесь, на Луганске, приклеиться к казакам…

* * *

Дело было совсем недавно, в декабре, двенадцатого, кажется, числа. В Красном Луче вручали боевое знамя 4-й бригаде Народной милиции ЛНР, в которую влилась в конечном итоге ГБР «Бэтмен». Сам же Сан Саныч стал в ней начальником штаба и пригласил Бурана поприсутствовать на торжественном событии. Алексей с подразделением своим оказался тогда не на передовой, свободен, да и отказывать Бэтмену, естественно, не хотел.

Поехали с Юркой Злым: тому тоже хотелось повидать-обнять недавних сослуживцев. Позвали Митридата — не без задней мысли, конечно, воспользоваться его гэбэшной машиной с халявным бензином.

Погода была, что называется, нелётная: мелкая водяная дрянь в воздухе вместо дождя, туман. И типовой такой декабрьский мокрый холод. Тем не менее прошло всё на уровне: выступления премьера, командира корпуса, представителей общественности. С десяток бойцов наградили медалями, одного — орденом. Состоялось вручение знамени, затем торжественный марш.

С точки зрения настоящей армии выглядел он, конечно, не ахти — разномастая униформа на бойцах, строевой шаг нетвёрдый, кое-где и в ногу не попадали. Но при этом смотреть на них было приятно — чувствовалось, как веяло от этого нескладного парада настоящим боевым духом. И Алексей, который на службе сам был не большим сторонником шагистики, хотя и понимал необходимость и вящую пользу строевой подготовки, был более чем далёк от критического отношения к этим бойцам. Вычитанную в одной книжке фразу: «Воюют они лучше, чем маршируют», которой будто бы в раздражении на своих солдат оправдывался царь Александр Первый перед союзниками на параде в только что взятом на штык Париже, он понимал в противоположном ключе. То есть: неважно, как они маршируют, — лишь бы воевали отлично.

Когда всё кончилось и зрители направились осматривать образцы боевой техники, что были выставлены через квартал тоже в видах военно-патриотических, Буран со Злым обнялись с Сан Санычем, с ребятами, потрепались о том о сём.

А когда возвращались к машине, к Алексею подошёл и обратился незнакомый ополченец небольшого роста, курносый, в казацкой папахе с синим верхом:

— Товарищ капитан, я тут эта… Видел, вы с нашими командирами, ну, общались. Как друзья. Вот. А не могли бы вы, ну, поговорить с ними. Чтобы меня перевели к казакам. А то папаха-то есть у меня, а носить не разрешают. Меня ж записали в химики. А до этого командовал «Ноной». А какой с меня химик, я же казак уральский, с-под Челябинска…

— Хм, — с иронией посмотрел на кургузого дядьку Кравченко. — Что-то ты не похож на сурового челябинского мужика…

К Сан Санычу, конечно, подойти с этим нетрудно. Но надо хоть понять, что это за мужичок.

Боец улыбнулся этак смущённо. Но сказал довольно жёстко:

— Так я и не мужик. Мы, казаки, мужиками никогда и не были.

Ух ты! Алексею понравилась этакая упрямая решительность в ситуации, когда просящему выгоднее было бы пропустить подколку.

— Всяко разное я могу делать по-нашему, по-уральски, — рассудительно закончил фразу казачок. — Атаман, ну, наш, на районе, сказал, что из меня пластун хороший получился.

На фоне его маленького роста и простецкой физиономии, излучавшей, казалось, только добро, это звучало забавно. Но интересно. Ишь ты, пластун! Спецназовец казачий!

— А чё ты про казаков заикался? Что папаху, мол, снимать не хочешь?

— Про каку папаху? А! Щаз же формируют вооруж… это, армию. Видишь, как нас всех одели. Мы уже не разно… это, не разнопёрстые.

— Так с папахой-то что за история?

— Ну, эта… Тут был щас парад. Смотрю — казаки идут. Ёлки-палки, думаю, надо же к своим попасть! Вот. И… Вот и подошли мы к комбригу. Так он лично разрешил папаху носить. Можно и в своём подразделении носить. А к казакам не отпустил, нет. А мне-то к своим-от лучше же. Я ж казачьему-то умению обучен. А шо за химик из меня?..

Так и разговорились. Пообещал Лёшка перемолвиться с тем же Бэтменом. Но уже в процессе разговора с муж… э-э, с казаком постепенно сдвигал своё мнение к тому, что тот вполне подошёл бы и ему самому.

Как следовало из рассказа, подвигли уральского не мужика, но казачка на донецкую войну два обстоятельства — трагедия в Одессе и ревность по отношению к своему родному войску:

— Душа-то болит, всё по телевизору-то видать! Во-от. А тут в Одессе-то людей-то пожгли, помните? Ну, я… Я обротился к своёму атаману, говорю: «Как это так? Донские казаки есть, кубанские казаки есть, они там, а мы-от, оренбургские, тута, на диване». А он говорит: «Ну, вот, Витька, понимашь, у нас приказа-то нету! От президента».

— А ты, что ли, реестровый? — тут же спросил казак Митридат.

— Да. Ну вот. Я и грю: «Ну как же тогда нам быть?» А он грит: «Ну, как будет приказ, так-то и двинем».

А потом дальше-то что? Не даёт приказа президент! А в Москве есть такой общественный деятель, помните? Орлов. Тоже казак. Он в Москве и везде. Я говорю: «Костя, надо так и так как-то, чтобы мы тоже принимали участие, казаки-то». А он говорит: «Ну ладно, Витька, решим вопрос».

А есть же общественные организации всяки. И вот через общественные организации, это, с Магнитогорска, им повезли гуманитарный груз. Шестого июня. Ну, в Ростов. Ну, казаки. Ну и я с ними. Костя-то им сказал.

Вот. Приехали. А потом мы — в лагерь. Ну, для подготовки, учебный. А из лагеря уж сюда. Воевать.

— Это ты добровольно остался? Как бы из конвоя сбежал, что ли? Или было предусмотрено, что вы остаётесь?

— Да-а, да-да. Хотя я-то об этом поначалу не знал. Хоть и просился. Я по ходу движения только узнал, что разрешение дали. Всё же оно как-то… не разглашатся.

«Не разглашатся»! Алексей обожал это уральское глотание гласных на конце слов!

— Ну, не сбежал я, значит, а хоть и не президент, а начальство моё, казацкое, разрешило. Уйти, значит, в ополчение-то.

Потом приехали. Там нас собрали — и в лагерь, на тренировку. Ну, там, стрелять и всё такое прочее. Попал я на БТР, вот, пулемётчиком.

Во-от, и потом в Дмитревку, под Снежном, может быть, знаете, — Дмитревка?

Ну, кто же не знает Дмитревку под Снежным?! Хотя Мишка-то, наверное, знал, вон, кивает вдумчиво…

— Вот. Ну, там начинал воевать или как-от сказать. Начали воевать. Ну а это, вот так началась жизнь-то какая интересная…

— И как первый бой?

— Да какой там бой! Как начали нас бомбить, эти, нацики! И «градами», и миномётами, и ещё там чем! Мы как тока мыши — в разные стороны! Жить-то всем охота!

Ну вот… Вот так они начали нас тренировать к военной жизни. А потом был бой, это, за Кожевну. Кожевну знаете? Там очень тяжёлая была обстановка. Вот…

Ну, вот месяц мы отвоевали там, в Дмитревке, и я поехал домой. Нас вызвали опять домой. В Челябинской области село наше.

— А семья-то у тебя большая?

— Семья-то у меня большая. Ну, это… У меня… сколько ребятишек? Ну, в паспорте-то трое записано. А ещё у Аньки двое и у Наташки один. Но это всё мои дети, да жёны мои… ну, были. Я от них не отказывался и не отказываюсь. Ну, жисть такая…

Нет, это было нельзя слушать без улыбки! Даже Злой всё как-то от фразы к фразе шире в улыбке расплывался. Хоть и пытался её прятать.

А казачок между тем продолжал вести речь на полном серьёзе, разве что забавно растягивая и одновременно глотая гласные:

— Так я что хотел те рассказать-от? Когда в Дмитревке-то воевали, там сбивали самолёты, эти, «сушки». И вот сбил самолёт… Ну, я, из ПЗРК. «Игла», есть такая штуковина.

Оп-па, а вот это уже серьёзно! Не каждый владеет подобным оружием! Алексей переглянулся со Злым. Дядька-то непростой! А главное — перспективный!

— И вот висит этот парашютист, а мы, значит, вычислям, где его ловить, — между тем продолжал «дядька». — Вот… Поймали, да.

И вот домой приехал — и снится мне сон, что он ко мне на озеро приземлятся, этот парашютист. Ну, возле дома мово. Что такое, х-хе! А в обед эсэмэска приходит от комбата: «Витька, срочно выезжай!».

Н-ну-у…Комбат всё же, дядька серьёзный. Я хоп сразу: пойду, думаю, займу денег. Пошёл, занял денег на дорогу и опять в Ростов.

— А как семья на твои военные дела смотрела? Что так вот — взял и поехал, от деток, от женщин своих, — подавляя улыбку, спросил Алексей. — Земляки как?

— Земляки? Ну, если вот честно… Честно если, то когда я туда поехал в июне, то со мною никто не поехал. Они говорят: «Ты что, Витька, дурак, чё ли, тут сено надо косить, а ты на коку-то войну собрался». Вот… Жёны как кинулись на меня!

— Что за жёны? Твои?

— Ну чё за жёны. Вот, допустим, я к вам прихожу, зову: «Ну чё, Иван, пойдём повоевать?» Так ваша жена же накинется на меня: «Ты куда мово мужика тянешь, тут своих хлопот хватат, шоб на коку-то Укроину ехать…»

В общем, один я поехал. Вот… Правда, взял я одного с собой, Серёжку. Он пьяный на берегу лежал, я ему: «Серёжк, поедешь? На войну-то?» А он: «Да я! Ух! Поехали!»

В Ростове-то он протрезвел, правда. Но до войны зашёл всё же, так, немножко. Вот только во второй раз уж не поехал. Второй раз я уже один поехал. Из нашего села. Вот.

Да. А там нас комбат собрал и мы уже в августе, первого или второго, у нас, это, батальон собрался, и мы сюда в Ровеньки попали. Вот. Сопровождали этот, гуманитарный. Груз. Не, не белые эти, как их, КАМАЗы. От кого-то ещё. От ростовских, что ли…

Так там и остались. А потом уж дали нам пушки, «Нонки». Я стал командир расчёта «Ноны-К», есть такая пушка. Танки дали нам. Хорошо снарядили.

Так я лейтенантом стал, да. А был рядовым.

Ого! Но, между прочим, сейчас на плечах казачка были погончики с тремя латунными птичками — сержант. Или урядник, если по-казачьи.

— Ну-ка, ну-ка… Это как так у тебя получилось — из рядовых в офицеры, из офицеров — в урядники? — поинтересовался Мишка.

— Ну, это, здесь нет таких названий. Здесь я это, сержант. Ну, это, здесь военные звания.

— Так здесь получил или в войске своём?

— Ну, здесь присвоили, да, но тут не казачьи звания, а армейские. Дело-то было как? Когда формировали этот… Это, батальон. И там начали, это, штаты сбивать. Меня — командиром взвода. Я ж с опытом. А командир взвода — значит старший лейтенант.

— А почему не просто лейтенант? Как командир взвода-то?

— Чё написали, то я вам рассказываю. Написали бы генералом, я бы сказал, что генерал. Я хоть и казак, но самозванцем быть неохота.

Ну а люди-то тоже немножко завистливые, и всё такое прочее. Ну и немножко меня съели, разжаловали, через пять званий. И стал я сержант.

Да шут с ним, не в этом дело. Я сказал: «Ну и хрен с вами, сержант так сержант».

И мы сначала начали. Хрящеватое, помнишь, бомбили? Это в конце августа было. А последний бой у нас был — Луганский аэропорт. Это было третьего сентября.

— А там разве бой тогда был? Раньше было, а тогда, помню, вроде их просто покрошили… — заметил Алексей.

— Кого? Там били мы их етими, пушкими, по им.

— И эрэсами там всё накрыли… — подтвердил Злой.

— Ну, так и я про то! Вот наша батарея, наша батарея, лично по аэропорту выпустила, как нам командир сказал, тридцать тонн снарядов, в тот день.

Ну а потом всё. Вся моя боевая деятельность закончилась, потом я домой съездил, опять потом сюда приехал, это уже в октябре. Вот. В сентябре уехал, в октябре приехал, а тут уже никаких боевых действий нет. Идёт формирование армии, вот.

— То есть был ты на бэтээре, на «Ноне», а сейчас кто?

— «Нонкой» я, это, управлял, когда мы били Луганский аэропорт. Щас я уже в третий раз зашёл. В третий раз зашёл… И щас я в РХБЗ. Ну, в общем, пока нас формируют, тренируют.

— А как так получается — то артиллерист, то пулемётчик, то вот «химик»?

— Понимаете, я же всё в добровольном порядке. Куда меня пошлют, туда я и иду. Вот как у нас было в лагере? Ты кем на грожданке был? Трокторист. На танк! Ты кем был? Водитель. На БТР. Кем был? Никем не был. Иди в пехоту. Вот и всё распределение было раньше.

И второй раз было так же. Но во второй раз меня тут уже знали. Что я не сильно плохой человек. Меня хоп — командиром расчёта поставили.

Ну чё ещё рассказать? Вроде больше нечего рассказать. Вот на Новый год хочу домой съездить, к детишкам.

А третий раз, опять же чё хочу рассказать. Когда я сюда приехал, это, в первый раз, там это, жена говорит, чё надо сделать, когда вернёшься. А мне комбат дал телефон поговорить. «Ладно, — говорит, — доуспокой ты свою жену. Вам ещё деньги будут плотить». Я: «Каки деньги?». — «Какие-какие… Жалованье положенное. Мы ж теперь армия!» Да ничё себе! Х-хе!

Ну, я этой сферы, конечно, не знаю… Это другие люди, там, из Чечни или афганцы… Они всю эту кухню-то знают. Это я ничего не знаю! Вот и удивился: так тут ещё и деньги плотят? О-о, да шо ты! Х-ха! Мы там уже… Ну а теперь контракт подписал. Щас вот нам, щас же армия, да?

Алексей переглянулся с Юркой. Похоже, у них были одинаковые мысли. Хороший, трудящий дядька, исполнительный и умелый. Вот бы его как-то к себе перекинуть, в роту. Да и понравился, что уж там. Непосредственностью этой своей, что ли… Или простым, ровным отношением к войне, в глубине которого ровно ясно тлеет уголёк справедливости, сочувствия, желания биться со злом. Воплощённом в данном случае в зверином украинском нацизме, сжигающем людей заживо…

«Вот он, воин империи, — подумал тогда Алексей. — Без рисовки, без глянца. Просто душой, просто за справедливость, просто против неволи под маской интересов якобы нации…»

— Деньги плотят. И то хорошо. Я уже отослал домой-то, так Оксанка за свет заплотила и пацану ботинки купила, — рассказывал между тем казак, словно бы подтверждая, что высокое и бытовое вполне уживаются в нынешней борьбе за империю — о которой, правда, мужичок этот уральский наверняка и не думал. — Во-от… Значит, отослал деньги Оксанке. Так она, жена, там уже — окошки пластиковые встовлять, рада, вот… Ну, это нормально же.

Как дальше будет, я не знаю. Щас же кождый раз новый контракт. Но опять же гляди ещё. Если бы, там, был контракт, как в российской армии… Я, там, с одним разговаривал, он говорит: «Я вот, допустим, если отслужу, уже знаю, где мне дадут квартиру. Или, допустим, меня убьют — я знаю, что мою семью не бросят. Льготы будут. А здесь что?».

— Но деньги ведь платят?

— Ну, знаешь, чё тебе скажу — пускай там пятнадцать, двадцать тыщ, но если сравнивать с человеческой жизнью, это копейки. Человеческую жизнь во скоко, там, оценишь? Она неоцениваемая! В общем, деньги против жизни — ничо вообще! Ради них, что ли? Да тьфу!

Но российское государство, оно же заинтересовано. Оно заинтересовано, чтобы не было фашистов. И тоже я, когда сюда ехал, то с той целью, чтобы здесь людей не жгли. Это была первая цель. А то, что тут финансовая, там, — это уже на втором плане. А то что ж получатся: наши деды с ними, с фашистами, воевали-воевали, а прошло семьдесят лет — опять с ними воевать! Опять началась эта заваруха с этой гнилой Европы! И если сейчас глубоко уткнуться в историю, наши деды смеялись над Гитлером — дескать, какой-то там алкоголик. А он показал вон всем, до Москвы дошёл. Если мы сейчас вот опять будем, как говорится, на это рукой махать, то они и до России доберутся, эти фашисты! Так что тут надо наводить порядок, чтобы не было здесь фашизма. Или я не прав?..

* * *

Да, вот это наш человек, решил тогда Кравченко. Прав ты, дядька, на все сто прав! Не за деньги мы тут — они просто подспорье, чтобы было на что жить! Мы тут вот за этим — чтобы не пришли фашисты в наш дом и не стали нас жечь заживо только потому, что мы не разделяем их гнилых убеждений! Не нужна нам Украина, даже Донбасс нам не нужен. Россия и без них большая. Но нацизм, фашизм, этот вонючий западный либерализм, порождающий вечно и нацизм, и фашизм, — они тянут лапы свои к людям поверх всякой географии!

Вот сегодня загадили мозги многим украинцам, которые нашли себе убежище от всех проблем в лозунге «Украина понад усе!». И пошли они убивать других людей, которые отказались жить под этим лозунгом. Не на Украине отказались жить те люди, нет! Под фашистскими порядками, даже под лозунгами не захотели существовать.

А завтра где эта гадость всплывёт?

И вот они, такие вот казачки, от сохи да от детей своих пришли сюда защитить этих людей, защитить их от фашизма. Который, как и всегда, вновь показывает, что он — прежде всего, смерть. Смерть несогласным, тотальная промывка мозгов оставляемым в живых. И закабаление в результате целого народа в угоду и пользу олигархам. Чтобы те под лозунгами нацизма для народа могли счастливо грабить этот народ, а тот пел бы ещё и осанну своему фашистскому поработителю…

В общем, Кравченко сделал всё возможное, чтобы забрать к себе казачка Еланца. Вымолил содействия у Сан Саныча, пил коньяк с командованием, поднимался до самого штаба корпуса — выцарапал. И ни разу не пожалел о том.

* * *

И вот теперь Еланец сидел вместе со Злым за столиком через проход и усиленно делал вид, что он совершенно гражданский мужик. По мнению Алексея, никто в том и не сомневался. Вот Юрка Семёнов — тот да, тот даже в гражданке внушал впечатление. Женщинам прежде всего. Но сейчас он несколько сжался, расплылся на стуле, изображая если и ополченца, то напившегося в увольнении уже с утра. Ну, то есть гуляющего, следовательно, со вчерашнего дня, как минимум.

Ещё через столик от них расположилась компания из двух пар — на вкус Кравченко, несколько хлыщеватого вида. То ли в конфискате комендатуры были специфические предметы одежды из новых коллекций, то ли среди бойцов присутствовали бывшие мажоры. Впрочем, Алексей мог и ошибаться: для юношеского мажорства он был староват уже и за модами не следил. Но по службе своей в «Антее» он подобных ребят занёс бы именно в эту категорию.

Гэбэшников определить было невозможно. Или они опаздывали.

За минуту до назначенного срока Кравченко набрал номер Ирки. Он был уверен, что Лысый оставил её телефон себе. Для связи, естественно, ибо вряд ли его могла заинтересовать достаточно простенькая модель.

— Пришёл? — хмуро осведомились на том конце связи. — Где стоишь?

— Не стою, а сижу, — неприязненно буркнул Алексей. — В ресторане, в комплексе твоём.

Пауза. Сюрпри-из! Осмысливает.

— Парни где?

— Где девушка?

— На подвале, где ей ещё быть. В тепле, как и обещал. А где парни?

— В машине, где им ещё быть, — передразнил собеседника Алексей. Наглость сейчас — точно второе счастье. — Как только вижу рядом с собой девушку, даю команду, и они у тебя перед входом в офис.

Пауза. Лысый что-то прикидывал. Ясно, что: ему нужен был сам Алексей, а не бандиты. Те — так. В придаток.

Сейчас скажет основное.

— Не пойдёт, — веско сказал Лысый. — Девушку мои парни сейчас приведут. Но только не в главный зал, а в виповский. Через коридор. Ты проходишь туда, тогда отпускаю девчонку в наружный зал. Пусть идёт, куда хочет. А с тобой мне побазарить надо. Заодно и ребят моих дождёмся, убедимся, что ты их честно отдал.

Алексей подумал. Пожалуй, это даже хорошо. С одной поправкой, впрочем.

— Годится, — сказал он. — Но не совсем. Девушку — сразу в общий зал. И твои провожают её до дверей наружу. Потом парень мой, водитель, забирает её, отвозит за территорию, там выпускает твоих и уезжает. Только они будут в наручниках. Ключи — у меня. Я остаюсь с твоими парнями. Потом мы с тобой разговариваем.

Тем же дрыном, да по другому месту. Ирку он должен от себя подальше отправить, чтобы гарантировать ей безопасность при любом развитии событий с ним. Так что никаких вип-залов!

— Ну, ты накрутил! — вскипел Лысый. — Что мне мешает доставить девку к тебе частями?

Нервничает, тварь! Не деловой разговор.

— Во-первых, помешает то, что я тебе уже говорил, — сдержанно, но с явственно показываемой силой ответил Алексей. — Я очень обидчивый. И обиду свою держать на сердце не привык. Такой вот я несдержанный парень. Во-вторых, я тебе тут устрою такой тарарам, если не увижу девушку живой и здоровой, что через пять минут тут будет вся милиция и комендатура. Как думаешь, что они сделают, когда увидят у тебя на руках покоцаную заложницу, фактическую жену действующего офицера армии? Терроризм в условиях военных действий чем пахнет, догадываешься? «В-третьих» надо — или достаточно?

Пауза. Задумался Лысый. Алексей знал, что играет точно. Бандиту «тарарам», разумеется, не нужен, если ему нужен сам Кравченко. Речь идёт, в общем, о рокировке — вместо сторонней женщины у него в руках окажется сама желанная жертва. А то, что «жертва» колюча сверх всякого его представления, — про то Лысый ещё не ведает.

— Ладно, хрен с тобой, — проговорил бандитский лидер. — Только так сделаем. Ни моё, ни твоё. Женщину твою отдаю тебе в зале. Водила или кто там у тебя её забирает и увозит. Одну, без моих ребят. Выпустят твоих за территорию, обещаю. Отзвонятся тебе. Ты в это время сидишь в зале. И без фокусов. На этот случай моих будет трое и все с пушками. Учти.

— Учёл, — ответил Алексей. — Согласен. Всё, время пошло!

Две вещи не увидел бандюган. То, что Алексей может быть не один. Это раз. И то, что происходить передача будет в общем зале. То есть на глазах у потенциальных свидетелей. А значит, Лысый сам будет заинтересован в тишине и спокойствии во время акта передачи заложницы. Это два.

Насчёт первого пункта — тут Кравченко, впрочем, поторопился. Сам это понял, когда из двери, уводящей в коридор к вип-залу, появились два довольно развитых «шкафчика», цепко оглядели зал, буквально до каждого лица (Алексей сделал своё кирпичом), затем прошествовали к двери выхода и встали там по её бокам на манер лейб-гвардейской стражи. Тем самым выход они закрыли. А главное — обеспечили резервом тех, кто будет действовать в центре игры. Кстати, интересно, что на Алексее они взгляд не задержали — не узнали? Ну да, сообразил он, его же в лицо из бандитов знают только те двое, что сидят сейчас в «бобике» под охраной комендачей! Ха, у Лысого одной карты в колоде нет! Вернее, в нужный момент ему надо будет ещё отыскать её! Вот смеху было бы, если б под видом Бурана в дело ввязался обманчиво недотёпистый Еланец, нос картошкой!

Хотя нет, не поверят бандосы…

Да, параллельно сообразил он, не может быть, чтобы в ресторане не было системы видеонаблюдения. Всё же личный, можно сказать, пункт общественного питания криминальной группировки. Может, даже и столики оборудованы системой звукозаписи…

Ему принесли пиво с орешками. Играть так играть — теперь его не вычислят даже по странности пустого стола у ресторанного посетителя. Пить Алексей, конечно, не будет, но это — обеспечение простого, но действенного приёма, которому его обучили в «Антее»: когда обступают с двух сторон, то левому оппоненту в лицо выплёскивается жидкость, а правому на противоходе достаётся массивной кружкой в висок. Как раз всё на реакциях человеческих построено: левый неизбежно, инстинктивно будет закрывать глаза и отшатываться, а правый — отвлекаться на коллегу. Секунду-две свободы действий это даёт. А их обычно хватает…

Ещё двое бандюганов вышли из первой двери и тоже прошлись по залу, внимательно вглядываясь в посетителей. Алексей в принципе понимал причину их появления: Лысый сейчас позвонит, и они вычислят его контрагента. И когда телефон действительно завибрировал, Буран из мелкого хулиганства не стал отвечать сразу, но поднёс кружку ко рту, с удовольствием наблюдая, как безрезультатно сканируют зал «тетрисы».

Хотя, в общем, переигрывать тоже ни к чему: пока Лысый не определит оппонента, Ирку он отдавать не будет. И Алексей поставил кружку на стол, поднёс трубку к уху и спросил:

— Проблемы?

Нет, проблем у Лысого не было. Кроме одной, но такой, о которой он ещё не подозревал: сам того не замечая, он стал подчиняться инициативе Алексея. Хотя полагал, что вся она — всецело в его руках.

— Здесь твоя девка. Где мои ребята?

— Сначала покажи её. Твои-то в машине сидят, на виду и целые. А девушку я сперва должен увидеть.

Лысый выматерился.

— Не дальше дверей, понял? — закончил он. — И сам покажись, а то мои люди тебя не знают.

Ага, подтвердил тем самым, что наблюдение ведётся. И что «люди его» — ребятки не острые, раз требуется им ещё и подтверждение, что разговаривающий в данный момент по телефону мужик — тот, кто им нужен.

Ладно, не козырная это была карта. Так, семёрочка. Для морального удовлетворения. И понимания, кто ведёт игру на самом деле.

Алексей, не чинясь, поднял руку с кружкой вверх. Тоже жест с нагрузкой: даёт оппоненту ощущение, что противник легкомыслен, уверен в себе и, как ни парадоксально, — лоялен. То есть разуму понятно, что он — противник, но вот эмоциональное впечатление этому противоречит. А это — лишний блочок из-под фундамента психологического состояния Лысого. Мелочь, но пренебрегать в данной ситуации нельзя ничем.

Ага, срисовал Кравченко краем глаза, нашли бандюганы цель. Двинулись к нему, шифруясь. Вот только столиков свободных рядом нет. И что будете делать?

Не нашли ничего лучшего, как свершить маленькое забавное чудо, — подойти к лошаристому Еланчику с пьяненьким его приятелем и спросить: «У вас свободно, мужики?» Да нет вопросов, конечно! Теперь при любом обострении ситуации этих двоих можно смело списывать со счетов! Ну, так и деваться им было некуда — не силой же кого-то выбрасывать из-за столика, провоцируя незапланированный скандал!

Вообще-то были б поумнее, — у него, у Алексея, местечко попросили бы. А так — ну прямо расписались, за кем они тут следят!

Но он не успел насладиться торжеством над этими недотёпами. Раскрылась дверь, на которую всё время краем глаза косил Кравченко, и в проёме показалась фигурка Иришки. Настолько жалкенькая на первый взгляд, что у Алексея чуть слёзы не выступили на глазах. В больничном халатике, худенькая, болезненная до измождённости… Господи, да всего-то три часа прошло, как её взяли бандиты! Ну, твари, если выяснится, что вы с ней что-то делали, лично вырежу каждого, кто к ней прикоснулся! А Лысый, если и хотел показать тем свою силу, добился лишь одного: если до сих пор Буран относился к нему брезгливо, с опаской, но без личной ненависти, то сейчас в нём вскипела именно она. Личная. Ненависть.

Алексей бросился к подруге, обнял её. Дрожит. Он так глянул на ближнего бандита из тех троих, которые привели Ирку, что тот даже отшатнулся.

— Ирка, милая, родная! — он сейчас действительно испытывал чувство бешеного родства с нею. — Ты в порядке? Эти суки с тобой ничего не сделали?

— Э, ты полегче, фраер… — брякнул было один из сопровождавших девушку бандитов.

Алексей обернул к нему яростное лицо:

— Засохни, тварь, а то убью на месте!

В нём действительно заклокотало так, что вот-вот могло снести голову.

Бандюган ощутил, видно, ту бездну гнева, которая вот-вот готова была разверзнуться перед ним. Поплыл немного лицом, молча отступил на шаг назад.

Третий, порывавшийся было что-то сказать, тоже скис и промолчал.

А что, эту волну сладкого бешенства, что поднимала сейчас Бурана, они не могли не чувствовать, эти бандюганы. По роду деятельности им наверняка и самим приходилось оказываться в крайних ситуациях. Когда вскипала в жилах и нервах такая вот боевая ярость, и удесятеряла силы, и обостряла сознание. И если ты сам не находишься в том же состоянии, — как, например, сейчас, когда просто подводил бессильную девку к фраератому лоху, — то при всём своём боевом опыте отшатнёшься от этой яростной, ищущей жертву злобной силы.

Потом-то, конечно, придёшь в себя. Тем быстрее, чем больше у тебя опыта таких вот противостояний. Но если бы Алексей сейчас на них прыгнул, то все трое легли на месте. И они это почувствовали…

Но тут Ирина прошелестела:

— Нет, Лёша… Словами только грозились. Просто очень страшно было… Без тебя…

Он захотел взять её на руки, прижать к себе, приголубить. Но нельзя: как раз руки сейчас должны быть свободны.

Видимо, заметив этот порыв, один из бандитов предостерёг:

— Босс сказал, тут стоять, пока ты наших не приведёшь.

Контролируя себя, Алексей ответил спокойно — только голос был глухим, словно он одновременно поднимал тяжесть:

— Сам — нет. Позвоню — приведут…

Достал трубку (бандиты напряглись), набрал номер, бросил три слова:

— Можно… Двери — двое…

— Принял, — прошелестело в ответ.

По этой команде к главному входу в офисную часть здания должны были проследовать двое комендачей, ведя закованных в наручники пленных. Которых, естественно, отпускать никто не собирался. По плану, однако, охрана должна была открыть вторую дверь входного тамбура, после чего она блокировалась на несколько секунд, пока из неприметного микроавтобуса до входа не долетит боевая группа. После этого должна была следовать зачистка офисного крыла.

К главному же входу в ресторан выдвигались из универсама внизу четверо бойцов ГБ, которые должны были, выключив двоих качков на охране, взять под контроль двери и до поры из зала никого не выпускать. Томич не исключал, что Лысый мог хитрить и сидеть в ресторане, чтобы управлять процессом, видя всё своими глазами. И позволить ему уйти под шумок было никак нельзя.

По этой же команде Бурана к основной группе фигурантов направлялись трое гэбэшников для фальшивого задержания капитана Кравченко. Для них условия складывались даже лучше, нежели ожидалось: Ирка была уже под защитой Алексея. И основная цель — проникнуть в сердце «куреня» криминального атамана Чупрыны — значительно облегчалась, лишаясь не главной, побочной, но такой необходимой задачи, как освобождение заложницы.

И всё завертелось очень быстро.

Гэбэшники, вынырнув словно ниоткуда, тускло поинтересовались, профессионально быстро тыкая удостоверениями в глаза так, что прочитать ничего не успеваешь:

— Капитан Кравченко? МГБ. Предлагаем проследовать с нами.

— Э-э… — только и успел произнести капитан Кравченко, делая — отчего-то! — шаг назад. Словно под защиту бандитов.

Те были в растерянности и роль защиты сыграли замечательно. Но вот с точки зрения оперативников они немедленно стали нарушителями закона. Тем более что один из них рефлекторно попытался ухватить Ирку за руку, возвращая себе контроль над заложницей.

— В чём дело, граждане? — удивился один из гэбэшников, перехватывая, в свою очередь, руку бандита. — Вы почему мешаете органам?

Алексей сделал большие глаза Ирке, подмигнул ей и подтолкнул в общий зал. Оттуда, как он отметил, уже направилась в их сторону одна из пар прикидывавшихся весёлой компанией комендачей. Ещё одна девушка оставалась на месте, а четвёртый боец направился как бы в туалет, смещаясь к тем ребятишкам Лысого, что держали выход.

— Мы… это… — трудно проговорил старший из бандитов. — У нас разговор.

— Знакомые, что ль? — хищно спросил второй оперативник.

— Ну… не…

— Вот и хорошо, — покладисто сказал гэбэшник. — Понятыми будете при досмотре задержанного.

Какие понятые, когда ему предложили «пройти»? Но в сложившихся условиях бандитам было не до того, чтобы искать нестыковки. Да и времени на то им не дали, потому что последовало безапелляционное предложение:

— Пройдёмте вон в помещение за двери, чтобы не мешать тут гражданам отдыхать.

Краем глаза Алексей отметил, что за столиком Злого и Еланца возникло шевеление. Это двое резервных бандитов попытались переместиться к центру событий, где возникла, с их ракурса, какая-то непонятка.

Попытка оказалась, мягко говоря, смазанной.

— Ты что сказал, падла? — донёсся страдающий вопль Злого, после чего его оппонент впечатался носом в дерево стола.

В эту же самую секунду его приятель, уже поднявшийся со стула, отчего-то шумно упал.

В зале взвизгнули.

Вот отчего это так происходит всегда — когда что-то случается в общественном месте, находится баба, которая начинает визжать?

Что было дальше, Алексей уже не фиксировал, занятый происходящим вокруг него. Да, собственно, его уже оттеснили за дверь. Причём каким-то совершенно спонтанным движением всей их маленькой группы, хотя никто вроде как никого никуда конкретно не выдавливал. Он ещё успел лишь снова подмигнуть Ирке, отметить, как к ней приникла девушка из комендатуры, принимая словно с рук на руки, — и успокоился за эту тему. Дальше действовать будем мы, опять всплыла в мозгу строчка из Виктора Цоя.

Не совсем. Точнее говоря, совсем не. Дальше действовать стал не он. Ну, почти.

— Проходим, проходим, граждане, — едва ощутив в бандитах точку сборки, совсем по-милицейски приговаривали гэбэшники. И ещё что-то такое вещали, едва ли не завораживающее. Потому собраться качки смоли лишь тогда, как у главного из них заверещал мобильник.

Все остановились, будто эмгэбэшники тоже ждали этого звонка.

— Да… Тут, это… Да. Это, Лысый, тут МГБ нарисовалось. Да нет, этого пришли… Кравченко. Да. Арестовывают. Да, передаю…

Он неловко протянул трубку главному из оперативников:

— Тут, это, хозяин хочет перетереть…

Тот взял трубку с некоторой показной брезгливостью — мол, путаются тут всякие под ногами.

— Слушаю… Да, задерживаем… По подозрению… Ну, это не ваше дело… Переговорить? Подходите. Но в нашем присутствии.

Левой рукой опер протянул трубку обратно, процедил медленно:

— Идёт ваш босс, — и резким, но с выкрутом ударом поддел бандита под дых. Или, вернее, как выхватил глазом Алексей, обозначил такой удар. Основной был понизу — где ребро рифлёной подошвы зимнего ботинка врезалось в голень качка. Ибо качок, как и следовало ожидать, мышцы живота напрячь на рефлексе успел. А вот голень убрать от удара, которому учат в основном в спецназе («Не бейте по яйцам — всё равно не попадёте, — внушал, бывало, инструктор по рукопашке. — Бейте в голень — боль та же, но попадание стопроцентно!»), — этого бандит уже не смог. И закономерно оказался выключен из дальнейших событий.

А те, как всегда в таких случаях, не замедлили.

— На месте стоять! — заорал один из гэбэшников, отпрыгивая назад и выхватывая пистолет. — Работает МГБ! Кто дёрнется, стреляю без предупреждения!

Ну, о тех двоих можно не волноваться, подумал Алексей, подскакивая к двери, через которую их сюда вжали гэбэшники. Приоткрыл — так и есть: его бойцы уже споро пеленают каждый своего противника. Все его разведчики были снабжены пластиковыми ремешками, которыми компьютерщики фиксируют провода, — Алексей специально просил друзей в Москве, чтобы приобрели и передали сюда с оказией. Сильно удобнее, чем наручники. Компактнее, по крайней мере.

— Давайте их сюда, — скомандовал он.

Одновременно выхватил глазом ещё две важные картины. На дальнем, основном, выходе бандитов уже не было, а один из «парных» комендачей контролировал выход. Значит, бойцы ГБ бандюков уже повязали и утащили.

И Ирка. Она, вместе с приобнимающей её сотрудницей комендатуры дотопала уже до бойца в дверях. На помощь им спешила девушка из второй пары, а её спутник активно проявлял солидарность со Злым и Еланцем, держа зал и прикрывая их тыл. Правая рука явно была готова нырнуть за пазуху в любое мгновение, чтобы вынырнуть уже с пистолетом. Пока в этом, похоже, нужды не было. Лишь за ближними столиками народ напрягся, наблюдая за событиями. Но сидел смирно, участия в чужой полемике принимать не собираясь. И это правильно.

Через пару секунд Юрка с Витькой споро поволокли своих оппонентов в коридор, где находился Алексей с гэбэшниками и, уже всё поняв, смирно лежали трое бандитов из первоначальной «группы захвата».

Оперативники между тем уже быстро распределяли роли:

Конец ознакомительного фрагмента.