Свадьбы и карты

Александр Петрович Пальчун

Два ловких, не лишенных юмора авантюриста спасаются от преследований. Они ведут кочевую, полную приключений и опасностей, жизнь. За ними охотятся влюбленные женщины, правоохранители и местная мафия. Выручает их только невиданная изворотливость.

Персик в третьем ряду

— После нашего знакомства в астраханском кафе с Филюком, — продолжил свой рассказ Иван Густолес, — я взял его под свое крыло. Проверил его способности к картам. Учеником он оказался способным, память имел необыкновенную, руками манипулировал не хуже фокусника, а главное — легко придумывал беспроигрышные махинации.

Мы с ним в те годы очень успешно гастролировали по стране. И до того у нас все получалось слаженно, что возникли затруднения — слава наша начала отпугивать партнеров. Все меньше находились желающие садиться с нами за стол. Тогда мы решили поменять дислокацию. Идеальным местом признали Крым, куда вместе с профессиональными игроками слетаются северяне с отмороженными головами и толстенными кошельками.

Поехали мы под чужими именами и с фальшивыми документами. Остановились в частном отеле. Заведение небольшое, двухэтажное, но довольно уютное. Снаружи здание обложено белым ракушечником, внутри нафаршировано итальянской сантехникой, финским паркетом и турецкими коврами. Владел гостиницей сорокалетний грек Наум Алексеевич Такиходов — лысый, с черной запутанной бородищей и ястребиным взглядом. Он сразу определил нас как людей состоятельных и выделил первоклассный номер. Именно на такое впечатление мы и рассчитывали, — как же иначе привлечь внимание местной шантрапы, привыкшей обирать отдыхающих.

Для подтверждения платежеспособности мы с Филюком на публике всякий раз появлялись с небольшим чемоданчиком-дипломатом, чернота которого бросалась в глаза на фоне пестрых футболок и пляжных тапочек. Филюк не расставался с дипломатом даже у моря. Если ему в голову ударяла блажь искупаться, то за чемоданом присматривал я. Но не подумайте, что в дипломате и в самом деле хранилось что-либо ценное. Мы до отказа набили его фальшивыми долларами, которые наштамповали на цветном принтере.

И все у нас поначалу складывалось хорошо. Мы пощипывали местных шулеров, но случилась то, чего я опасался более всего. Все пошло кувырком из-за женщин, вернее, из-за одной из них.

Дело в том, что всем хлопотливым гостиничным хозяйством заведовала двадцатилетняя дочка Такиходова — Ангелина. Имя это ей подходило как никому другому. Стройная, гибкая тростиночка с яркими губками и огромными распахнутыми глазами. Так что не удивительно, что неустойчивый в этом отношении Филюк воспылал к ней горячими чувствами более чем к карточной игре. А это пагубно сказывалось на нашем бизнесе.

Что мне оставалось?

Я отправился в ближайший бар и решил оживить интерес к нашим особам, изобразив изрядно загулявшего золотодобытчика.

К тому времени я уже много лет не злоупотреблял — во всяком случае, знал свою меру. Но в далеком прошлом имел некоторый опыт, так что подвыпившего человека изобразил достоверно. Не уверен, что с подобным амплуа справился бы во МХАТе, но в любом областном театре в грязь бы лицом не ударил.

— Гарсон, шампанского! — орал я на весь зал. — Да не то пойло, что ты притаранил вчера!

В питейном заведении меня быстро оценили по достоинству. Вскоре за моим столом сидели два собутыльника, жизнь которых, несомненно, завершится на каторге. Они гоготали над каждой моей глупой шуткой и наполняли мой бокал, стоило мне отвернуться. Они с интересом внимали моим «откровениям» о громадных деньгах, доставшихся моему товарищу от дядюшки, который благополучно загнулся в Бельгии. Но мой дружок, — объяснял я, — всю жизнь стрелявший червонцы до получки, до того контужен богатством, что боится его потерять. Он даже на ночь кладет чемодан с деньгами под подушку.

— Представьте идиота! — возмущался я. — У него денег — куры не клюют, а он не покупает ничего лишнего, чтобы не выдать себя. Но я его раскручу! Ох, и раскручу — устрою в отеле серьезный бордельерчик! Девочек я уже присмотрел.

— Это правильно, — согласился один из моих собутыльников, имевший особо злодейскую внешность. — Да только ничего не получится — не в том месте вы пришвартовались.

Вскоре меня просветили, что хозяин гостиницы Наум Такиходов — известный в городе человек. Известен он в положительном смысле, так как состоит в местном братстве последователей Христа, а его родной брат — Родион, в этой секте главный пресвитер.

— Так что Такиходов не позволит вам разгуляться в своем доме, — заверили мои новые знакомые.

Полученные сведенья я намотал на ус. В подтверждение наших неограниченных возможностей угостил новых знакомых коньяком и на их глазах отвалил таксисту тысчонку, хотя до отеля было всего метров двести.

Узнав о праведности Такиходова, Филюк заметно приуныл, но интереса к девушке не утратил, даже напротив. Только теперь он догадался, почему она ходит в темном платье и белом чепчике, словно монашка. К слову, этот скромный наряд был ей очень к лицу, и не только мы любовались ее стройной фигуркой. Все мужчины отеля провожали ее плотоядными взглядами. А Филюк еще и вздыхал при этом. После одной из совместных с Ангелиной прогулок он совсем потерял голову.

Как-то вечером, когда все хлопоты по дому были завершены, Ангелина отправилась к морю, а Филюк увязался за ней. Они долго бродили по берегу, болтали о всяких пустяках, а когда стемнело, надумали искупаться.

— Ванюша, представляешь, — рассказывал мне Филюк, — она сбросила платье, а под ним… ничего! Клянусь, в чем мать родила! А она хоть бы хны. Преспокойненько побежала к воде, окунулась, поплескалась и вышла на берег. Лунный свет поблескивал на волнах, серебрился на ее плечах и всем остальном. У меня было такое впечатление, что мы оказались в раю. А она, словно угадав мои мысли, говорит: «В наших телах нет ничего постыдного. Это не грех — показаться в том виде, в котором нас создал Всевышний».

Я представил картину, нарисованную Филюком, и понял, что теряю товарища окончательно.

— Провалиться мне на этом месте! — воскликнул я. — Хитрая монашка соблазняет тебя! Я давно заметил — она строит тебе глазки.

Лучше бы я этого не говорил! Если раньше Филюк только вздыхал, то после моих слов окончательно съехал с катушек. О чем бы ни заходила речь, обязательно сворачивал в сторону Ангелины.

И вот начинает он отливать мне такую пулю: мол, хватит нам скитаться по белу свету, где нас только не носило! В Архангельск прошлым летом наведывались, в Саратов два раза летали, в Красноярске трижды гастролировали… Пора бы уж где-то заякориться. И начал он уверять, что приятнее местечка, чем Крым, не отыскать. А если Ангелина и в самом деле неравнодушна к нему, да еще имеет состоятельного папашку, то лучшего и желать грех.

— Как ни крути, — завершил свои соображения Филюк, — этот отель со временем станет моим, ведь Ангелина — единственная дочь!

— По-моему, — возмутился я, — тебя черт попутал! Ты мечтаешь получить отель, даже не пошевелив мозгами, избегаешь честного пути — выиграть его в карты! Где твоя совесть?

Но Филюк окончательно сорвался с поводка и вскоре признался Ангелине в любви. После этого, как пишут в книгах, пал на колени перед папенькой Ангелины и попросил руки девушки.

Для Такиходова такой поворот оказался неожиданным. Он, конечно, в своем отеле насмотрелся всяких прохиндеев, желающих соблазнить его дочку, но чтобы вот так… сразу.

— Папа, я не возражаю, — потупив взор, сказала Ангелина, когда отец повернулся в ее сторону. — Вениамин меня любит.

— А ты его?

— И… и я его тоже.

Разрази меня гром, если она в тот момент не трепетала и не краснела от волнения!

И что в результате получалось?

Недавний охотник за дармовыми сардельками отхватывает себе в жены обворожительную и целомудренную девицу, а я — его наставник — лишаюсь опытного напарника.

Но обхитрить оборотистого грека оказалось не так-то просто.

— Я, как всякий отец, — заявил Такиходов, — желаю своей дочери только добра. Ангелиночка — моя единственная радость, ее матушка скончалась четыре года назад. Теперь я дочери и за отца, и за мать. Поэтому не могу отдать ее человеку, которого совсем не знаю.

— Да я все расскажу, только спросите, — залопотал Филюк.

— Вот это правильно, — согласился Такиходов. — Вам, молодой человек, надо исповедаться. Исповедаться перед нашим первосвященником. Что вы там расскажете о себе, меня не интересует. Главное, что в исповедальне с вами будет присутствовать Всевышний. Если раньше и было что-то греховодное, то оно вам проститься, и вы очиститесь от скверны. Только после этого я позволю вам стать нареченным моей Ангелиночке.

— Я согласен! — воскликнул Филюк и так искренне блеснул бесстыжими глазами, что я в очередной раз восхитился им. Я представил, как он дрожащим голоском и, сбиваясь от волнения, будет вешать лапшу святому отцу, то бишь пресвитеру и родному брату Такиходова.

— Но это не все, — владелец гостиницы выдвинул еще одно условие. — Слияние душ происходит на небесах, в чье таинство проникнуть нам не суждено. А вот свои земные заботы мы не имеем права перекладывать на Всевышнего. Мы сами обязаны думать о хлебе насущном, а в семейном вопросе, где жена прилепится к мужу, тем более. А поскольку семейная пара — это навеки, то и все их имущество должно быть совместным.

— А как же иначе! — поспешно согласился Филюк, готовый взвалить на свои плечи доходный гостиничный бизнес.

— И закрепите вы союз брачным контрактом. Так и вам, и моей Ангелиночке, будет спокойней, — продолжил Такиходов.

— Как скажете, так и сделаем, — ответил Филюк.

— И чтобы обязательно обвенчались! Но не в тех греховных вертепах с колоколами и картинками на стенах, а в нашей единственно верной и правильной церкви братьев последователей Христа.

У Филюка едва не вырвалось «Да где угодно, папашка, хоть на дискотеке!», но он смиренно ответил:

— Для Ангелиночки братство Христово — родная семья. И я готов приобщиться.

К кому именно он готов приобщиться, к Ангелине или церковному братству, Филюк не уточнил.

По возвращении в номер я набросился на товарища:

— Голодранец, ты понимаешь, что с тобой будет, когда откроется твое наглое вранье насчет твоих миллионов?!

— Ничего страшного. Повздорим денек-два. Но если уж повенчались, то заднего хода не будет. Бедность свою объясню тем, что банк, где хранились деньги, лопнул. Так господу было угодно — на все его воля. А с их гостиницей я с голоду не пропаду.

В ответ мне осталось только развести руками и предупредить, что теперь не стоит болтаться по городу с дипломатом — можно получить по голове и вместо венчания угодить на собственное отпевание.

На этот раз Филюк прислушался к моему совету.

Вскоре, как и планировалось, мой товарищ исповедовался в молитвенном доме их пресвитеру — родному брату Такиходова. Филюк, ничуть не краснея рассказал о мелких прегрешениях молодости и о недавнем свалившемся на него наследстве от бельгийского дядюшки.

Уж не знаю, все ли услышанное настоятель передал своему братцу, или Такиходов лично присутствовал за перегородкой исповедальни? Но сомнений не оставалось — братья поверили болтовне Филюка. Как он потом мне рассказал, пресвитер во время исповеди все время вздыхал, вероятно, сожалел, что я не тому достался в зятья. Ведь у него было три дочери, и все на выданье.

За первой предсвадебной процедурой последовала вторая. Моего друга поволокли к нотариусу, где составили брачный контракт, по которому все имущество будущих супругов объединялось.

Но и это еще не все. Мы с Филюком немного недооценили Такиходова. Он заблаговременно побеспокоился и о своем будущем — предложил Филюку еще до свадьбы приобрести его мини-отель (ведь для миллионера это сущий пустяк). Как объяснил Такиходов, так ему, старику, будет спокойней. Он на эти деньги поселится отдельно и не станет докучать молодым. Цену владелец отеля заломил такую, да еще наличными, что мы только ахнули.

— Но у меня под рукой нет таких денег, — вполне искренне заявил Филюк.

— Ничего страшного. Оформим купчую, деньги отдашь потом.

— Ну… если так, — Филюк согласился на купчую, мечтая о каре господней на голову алчного тестя.

— Вот попомни, — предупредил я друга, — они тебя грохнут, как только откроется твой обман!

— Глупости. Убивать меня бесполезно. Вот ты бы стал бессмысленно убивать должника?

— Я и со смыслом никого не собираюсь убивать.

— Вот и они не станут. Погорюют и успокоятся.

Все говорило о том, что вскоре я потеряю напарника. Если и не убьют, то запрягут в такое семейное ярмо, что о картах он окончательно позабудет. Впрочем, он и сейчас о них почти не вспоминал. Еще до свадьбы Филюк охотно погрузился в гостиничный бизнес. Вместе с Ангелиной они меняли белье в номерах, выдворяли буйных постояльцев и подыскивали более спокойных.

И вот, за пару дней до венчания, я, убитый горем, поздним вечером возвращался из бара. Возвращался один. Филюк — отрезанный ломоть. Все свободное время он теперь проводил с Ангелиной.

Я уже был у крыльца отеля, когда заметил странное шевеление в глубине персикового сада. Я замер и внимательно присмотрелся. В этот момент луна выглянула из облаков, и я увидел человека. Кто-то старательно работал под одним из деревьев. В руках его была лопата. В лунном свете мелькнула лысина, и я увидел, что это Такиходов.

Я не стал спрашивать, чем он занимается в ночном саду? Скорее всего, темное время выбрано не зря, и его работенка не предназначалась для посторонних глаз.

Озадаченный, я вошел в дом, а затем — в номер. Тут меня подстерегала еще одна неожиданность. Филюк оказался на месте и вовсе не спал.

Увидев меня, он выпрыгнул с кресла.

— Где тебя, черт подери, носит! У нас проблемы!

— Что случилось?

— Украли дипломат!

— Ну и бог с ним — там одна макулатура.

— Но украл, скорее всего, кто-то из своих. Ключи от номера только у Ангелины и Такиходова.

— У меня тоже есть комплект.

— Оставь свои дурацкие шутки! Такиходов может узнать, что в дипломате фальшивки, и свадьбе не бывать.

— Вот и отлично.

— А если это не он?

— Он! Я только что видел, как твой будущий разлюбезный тесть зарывает наш дипломат в саду.

— Не может быть! Зачем ему грабить меня, если через день получит зятя в полную свою собственность?

— Еще неясно, какой свиньей ты окажется. Лучше действовать наверняка — ограбил и живи спокойно.

— А я? Какое мне спокойствие?! Он в любой момент откроет дипломат и увидит подделку.

— Не волнуйся. Он уже открывал, но в темноте настоящие от фальшивок не отличить. Разберется позже.

— Я пропал! Я пропал! — Филюк бегал по номеру, словно по раскаленному железу. — Надо забрать дипломат.

Стоит ли говорить, что в ту ночь мы с моим другом не сомкнули глаз. Сначала выждали пару часов, а затем ударно потрудились в персиковом саду. Как я и предполагал, под деревцем в третьем ряду, мы обнаружили наш чемоданчик, завернутый в полиэтиленовый пакет.

Когда мы проснулись в полдень следующего дня, то сообразили — в доме что-то случилось. Такиходов и Ангелина ходили хмурые, словно после скандала.

Как потом выяснилось, так оно и было. В то утро Ангелина поднялась на рассвете чтобы привести сад в порядок. Собирая опавшие листья, она прошлась граблями под деревьями. Но беда в том, что ее папаша не запомнил, под каким именно деревом спрятал дипломат. Теперь вся земля была разрыхлена, и место захоронения определить было невозможно.

Весь последующий день Такиходов посвятил тщательному уходу за персиковым садом. Он окапывал каждое из деревцев, но дипломата с деньгами, разумеется, так и не нашел.

Мы никого не стали извещать о пропаже дипломата. Из этого Такиходов, вероятно, заключил, что мы или не заметили исчезновения нескольких миллионов, или заметили, но для нас это сущие пустяки. Стало быть, будущий зятек действительно сказочно богат!

Мы и в самом деле не очень страдали по поводу пропажи, чего не скажешь о хозяине гостиницы. Исчезновение нашего чемодана, зарытого в саду, он расценил как личную трагедию. Его подозрения пали на Ангелину. Это она утром работала в саду, конечно же, обратила внимание на недавно взрыхленную землю. У нее могли возникнуть вопросы. А когда задаешь правильные вопросы, можно получить очень хорошие ответы. Чемодан с деньгами — лучший из них.

С этого злополучного дня в семье Такиходова наметился раскол, но не настолько сильный, чтобы отменить предстоящую свадьбу.

И вот наступил знаменательный день соединения двух любящих сердец.

Венчание в церкви последователей Христовых немного отличается от православного обряда. У них заведено, что жених и невеста прибывают к церкви отдельно друг от друга. Впрочем, когда-то и наши предки поступали таким же образом. Иначе откуда бы появились истории, когда невеста и ее родственники ожидают жениха у церкви, а его, подлеца, и след простыл?

Но Филюк не убежал — он не настолько глуп, чтобы бегать от своего счастья.

Как и положено, мы в тот день арендовали длиннющий лимузин, предназначенный для торжественных мероприятий. Чтобы не возникало сомнений, что это свадебная ладья, а не погребальный катафалк, машину выбрали белую. На ее крыше были установлены два золоченных кольца — размером с баскетбольные.

К молитвенному дому мы подъехали первыми. Не прошло и минуты, как появилась машина невесты. Скорее всего, она стояла за углом и дожидалась известия о нашем прибытии.

Невеста была в ослепительно белом наряде. Подвенечное платье волочилось по земле длиннющим шлейфом. Лицо Ангелины закрывала пышная фата, из-под которой поблескивали взволнованные девичьи глазки.

Я сопровождал товарища к алтарю, словно в последний путь. В сущности, так оно и было. Вскоре наши пути-дорожки разойдутся, и я, покинутый и одинокий, спотыкаясь и глотая слезы, побреду по предначертанному мне пути.

— Клянетесь ли вечно любить друг друга?! — взревел братец Такиходова своим медным голосом, благодаря которому, вероятно, и получил первосвященную должность.

— Клянусь, — торопливо ответил Филюк.

— Клянусь, — дребезжащим от волнения голоском заверила невеста.

— Отныне и навеки данной мне Господом властью объявляю вас мужем и женой, — протрубил священник. — С этой минуты два ваших имени занесены в священные скрижали. И да будете вы неразлучны в земной и небесной жизни! Пусть кара Господня падет на того, кто расторгнет заверенный Богом союз. А теперь, молодые, скрепите ваш брак поцелуем.

Невеста маленькой ручкой подняла фату для поцелуя, и…

Не будь меня рядом, и не поддержи я Филюка, он бы рухнул на землю.

Перед ним стояла вовсе не Ангелина, а незнакомая девица с блестящими, благодарными и немного извиняющимися глазками.

Филюк от удивления раскрыл рот, в который тут же страстно впилась его нареченная. Таким образом заякоренный с двух сторон — губами невесты и моей железной рукой — Филюк сохранил равновесие. Закричать он не мог — мешали губы неизвестной девицы.

Когда молодоженов разъяли, Филюк, скорее всего, находился в полуобморочном состоянии. Вероятно, он полагал, что все это ему только снится. Он безропотно позволил вывести себя из церкви, усадить в машину, хотя и белую, но теперь уж точно напоминающую катафалк. Всю дорогу он молчал, безуспешно отбиваясь от липнущей к нему невесты.

Когда мы вернулись в отель, то Ангелины там не оказалось. Она исчезла, не предупредив папашу. Разгневанный Такиходов бегал по дому, разыскивая беглянку. Он матерился, не соблюдая приличий в столь торжественный день.

— Кто ты? — спросил Филюк нареченную, когда они остались вдвоем.

— Я? Я — Ангелина.

— Черт подери! Какая ты Ангелина?!

— Ангелина Такиходова. И напрасно папенька бегает по дому и разыскивает свою потаскушку. Она убежала!

— Кто убежал? Какая потаскушка?

— Та, которую он выдавал за меня. Она работала у нас прислугой, а когда умерла мама, совсем окрутила папу и командовала всем нашим домом.

— Так она ему не дочь?!

— Я бы повесилась, будь у меня такая сестричка. Она заставила папу переписать на свое имя отель, а теперь ограбила его и убежала.

— Как ограбила?

— Я сама видела, как она выходили из дома с черным чемоданчиком. А когда, гадюка, заметила меня, еще и ручкой помахала.

Филюк кинулся к шкафу, где в выдвижном ящике хранился наш, уже однажды украденный дипломат. Ящик бы пуст.

— Моя дорогая Ангелиночка, — сказал Филюк своей, только что обретенной супруге таким медовым голоском, что девушка затрепетала от первой и многообещающей ласки. — Она обокрала меня и моего друга Ивана Густолеса. Мне надо сообщить ему эту неприятную новость. Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

Вы не представляете, какими коварными иной раз оказываются молодые мужья! Филюк не вернулся.

Мы схватили свои нехитрые пожитки и покинули отель, даже не затребовав наши фальшивые паспорта.