После нас

Александр Солин

Ты можешь со мной не соглашаться, можешь искать свое будущее, но я свое разглядел, и это очень хорошее будущее. Я знаю: что бы дальше ни произошло, кто бы ни правил Россией, какие бы козни ей ни строили, она будет жить столько же, сколько и всё человечество. Будет либо жить, либо погибнет вместе со всеми. Не знаю, как тебе, а по мне это отличная новость.

Б. Виан

© Александр Солин, 2024

ISBN 978-5-0062-5905-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Человек средних лет — очкастый, коренастый, с невыразительным лицом и расчетливой небрежностью в одежде сообщил собравшимся:

— Вот вам для примера отрывок из Набокова.

После чего гримасничая и морща лоб, прочитал:

«Обсаженная среднего роста липами с каплями дождя, расположенными на их частых черных сучках по схеме будущих листьев (завтра в каждой капле будет по зеленому зрачку), снабженная смоляной гладью саженей в пять шириной и пестроватыми, ручной работы (лестной для ног) тротуарами, она (улица) шла с едва заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный роман. Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; всё могло быть этой мелочью: цвет дома, например, сразу отзывающийся во рту неприятным овсяным вкусом, а то и халвой; деталь архитектуры, всякий раз экспансивно бросающаяся в глаза; раздражительное притворство кариатиды, приживалки, — а не подпоры, — которую и меньшее бремя обратило бы тут же в штукатурный прах; или, на стволе дерева, под ржавой кнопкой, бесцельно и навсегда уцелевший уголок отслужившего, но не до конца содранного рукописного объявленьица — о расплыве синеватой собаки; или вещь в окне, или запах, отказавшийся в последнюю секунду сообщить воспоминание, о котором был готов, казалось, завопить, да так на углу и оставшийся — самой за себя заскочившею тайной»

Прочитав, человечек картинно перевел дух и изрек:

— Вот яркий пример того, как сегодня не надо писать!

Дело происходило на литературном мастер-классе, куда двадцатичетырехлетнего Федора Разумова заманил за некусачую сумму некий литературный ресурс — один из тех, которые нынче так умело пощипывают струны авторского тщеславия. Перед началом присутствующим раздали листки с текстом и попросили ознакомиться. Федор с крепнущим недоумением пробежал текст и хотел было загрустить, как грустят в предчувствии обманутых ожиданий, но решил дождаться ясности. Прочитал же он, господи прости, следующее:

«Сижу я как-то в парке и жмурюсь от весеннего солнца. Вдруг чувствую — прогнулась скамеечка. Не иначе кто-то подсел. Приоткрыл один глаз, скосил в сторону, вижу — парень. Повернулся ко мне и на меня пялится. Ладно, парень, так парень. Сижу дальше. Только вдруг слышу:

— Дядя, а ты козел.

Я глаз открыл, чтобы поглядеть, кто козел, а парень на меня смотрит, рожу растянул, зубы щербатые выставил, глазки поросячьи щурит и лыбится. У меня зачесался правый кулак.

— Ты чего, урод? В шайбу захотел? — говорю.

— Да, захотел! — отвечает он, но сидит спокойно. А у самого под правым глазом уже синяк красуется.

Смотрю на него — парень не парень, мужик не мужик. Неопрятный, небритый, нечесаный, но довольный. Ждет моих дальнейших действий.

— Ты кто, урод? — спрашиваю я его.

— Никодим Ведьмаков, — отвечает.

— Ну, и чего тебе надо, козлина нечесаная?

— Побазарить за жизнь.

— А с чего ты решил, пидор дешевый, что я с тобой базарить буду?

— А мы уже базарим, дядя.

Тут я задумался. Чувствую — что-то здесь не так. Это какой же козел будет нынче так откровенно на кулак нарываться? Может, в кармане чего прячет сомнительное? Я на всякий случай отодвинулся немного, но про себя знаю, что я ему по-любому башку откручу, чего бы он там не прятал.

— Ладно, — говорю, — продолжай.

— А чего продолжать-то? Вижу, ты, дядя, неграмотный, читать, писать не умеешь, и в личной жизни у тебя полный облом, — щурит он свинячьи глазки.

Я прикинул — врет. И читать, и писать умею, и с личной жизнью все в порядке. Тут уж я смутился, интересно мне стало.

— Горбатого, — говорю, — лепишь! Базарь по делу!

— А еще, — говорит он мне, — ты мудак и педрила.

Тут уж я не выдержал и до него дотянулся. Упал он со скамейки. Лежит. Через некоторое время очухался и снова на скамейку забрался.

— Ну что, — говорю, — сучонок, добавить?

— Пока не надо, дядя, спасибо, — отвечает и за скулу держится.

Сидим. Щуримся. Потом он говорит:

— Ты, дядя, не журись, все нормально. Это хобби у меня такое — людей доводить до белого каления. Получаю от этого неизъяснимое удовольствие. Вроде оргазма. Ты не серчай, ты лучше со мной поговори.

— Да о чем с тобой, урод, говорить можно?

— А ты сделай вид, что обиделся, обматери меня, да слова покрепче выбери!

Я думаю: «Ну, попал к психу на прием!», а самому все интереснее становится. Это что же, думаю, за экземпляр неизвестной породы с ярко выраженным извращением? Это до чего же он может дойти и почему жив до сих пор?

— Ты скажи спасибо, — говорю, — что тебе такой добрый человек, как я попался. Другой бы на моем месте давно убил.

— Да, — говорит, — сам вижу — не повезло с тобой. Для моего дела злые нужны. Ну ты, хоть, попытайся! Что ж, я зря сюда явился?

Мне даже не по себе стало. Вижу — мучается человек. Дай, думаю, попробую.

— Ну… козел, — говорю.

— Так…

— Ну, пидор дешевый.

— Это ты уже говорил

— Ну, этот, как его… член, зажаренный в говне…

— О! Хорошо! Еще!

— Е… ый по голове!

— Отлично! Пошло дело!

— Ублюдок отмороженный!

— Не давай слабину, дядя!

— Гнида вонючая!

Он сморщился и говорит:

— Э-э, дядя, с тобой каши не сваришь! Слабак ты по этому делу!

— Ну, не знаю! Может, тебе по е… лу еще раз заехать? — отвечаю я ему.

— Нет, пока хватит! — говорит.

А сам откинулся на скамейку, глаза закрыл и лицо распустил. Я смотрю на него и не знаю, что думать.

— Нормально, — наконец говорит он и открывает глаза. — Есть небольшой приход…

— Ты же больной! — говорю я ему.

— Не скажи, дядя! В каждом деле свой кайф! Вот ты, например, чем увлекаешься?

— Да пошел ты, чтоб я тебе еще докладывал про свои увлечения!

— Вот видишь! Я свои от тебя не скрываю, а ты скрываешь! Выходит, твои еще хуже моих! Вот все вы так — только строите из себя нормальных, а на деле — не дай бог!

— Ну, ты и правда урод! — не выдержал я.

Он удовлетворенно улыбнулся.

— Вот видишь — ты уже разозлился! Ладно, не обижайся, я по-дружески!

— Ты где, урод, друга увидел?

— Ну, ладно, урод так урод, только не сердись! Давай поговорим нормально!

— Что, уже не с кем поговорить? Всех отшил?

— Да я, дядя, с кем хочешь и о чем хочешь говорить могу! Только с кем говорить-то? Кругом же одни козлы!

— Как же ты тогда живешь, мил человек? — поглядел я на него, однако жалеть не стал.

— Так и живу. Раньше, конечно, тяжелее было. Работать приходилось вживую. Не скрою — через это пары зубов лишился, и приобрел переломы отдельных членов. Ну, потом Интернет появился, форумы разные, а это, дядя, скажу тебе, совсем другое дело! Ты думаешь, человека в говно окунуть просто? Не-ет! Тут, дядя, особый талант нужен! Вот я кого хочешь обмакнуть могу! Нет, конечно, не просто так! Я же от этого торчу! Ты вот только представь — они в говне, а я во всем белом! Нет, дядя, тебе это не понять!

— Ты точно больной! — не выдержал я, — и своей смертью не помрешь!

— Это да. Меня даже маманя родная иначе как мудаком не называет и грозится все время убить.

— А чего же ты на природу вылез, если Интернет есть?

— Да так. Иногда по старой памяти тянет вживую поработать.

— Слушай, ты ведь еще хуже, чем пидор! А бабы-то у тебя есть?

— Дядя, да при таких способностях мне никакого секса не нужно! Эх, не понимаешь ты меня, дядя! Давай лучше расстанемся! — потухли его поросячьи глаза и обвисло лицо.

— Ну что ж, — встал я со скамьи, — будь здоров, береги себя. Времена сегодня сам знаешь какие. Нарвешься не на того — весь кайф обломают.

— Иди уже, — потухшим голосом обронил экстра-экстремал и отвернулся.

И я заторопился прочь с таким чувством, будто неосторожно наступил на собачье дерьмо»

В поисках объяснения, Федор обратил глаза на соседа и, обнаружив на его лице родственное недоумение, протянул руку:

— Разумов. Федор.

— Тимофей. Сомов, — с энергичным достоинством подхватил руку сосед.

— Как думаете, что это? — спросил его Федор.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Смс-литература какая-то…

— А наш лектор — он кто?

— Сочинитель из нынешних. Что, первый раз?

— Первый… — признался Федор.

— А я, видимо, последний… — усмехнулся сосед.

Потом появился господин сочинитель, и оказалось, что текст на листках — его рук дело и что если соискатели литературных коврижек хотят, чтобы их читали, писать надо именно так. Федор не выдержал и поинтересовался, что будет, если он станет писать по-своему.

— Не думаю, что это хорошая идея, — усмехнулся мэтр и обвел глазами присутствующих: — Еще вопросы есть?

Вопросов не было, и происходило это 12 сентября 2023 года.