Старая добрая война

Александр Тамоников, 2015

Дмитрий Шрамко и Роман Середин вместе учились в военном училище, вместе воевали на Северном Кавказе. Тогда их связывала настоящая крепкая дружба. После тяжелого ранения Середин уволился из армии, но на гражданке пробыл недолго: знойным тревожным летом он в качестве ополченца поехал на Донбасс. Однажды, наблюдая в бинокль за командным пунктом противника, Роман неожиданно увидел Дмитрия Шрамко в натовском камуфляже, с шевроном ВСУ. Не веря своим глазам, Роман связался с Дмитрием по рации, и бывшие друзья договорились тайно встретиться на нейтральной полосе, чтобы поговорить по душам. К несчастью, их разговор подслушал заместитель Шрамко, лейтенант украинской армии…

Глава вторая

Середин вернулся в учебный корпус в перерыв лекции. В курилке его тут же обступили товарищи. Всех интересовало, почему Романа вызывал сам начальник училища, но особенно тех, кто подтверждал ротному, что Середин получил травму от удара о тумбочку. Понятное дело, рассказать правду Середин не мог, отделался рассказом о том, что генерала заинтересовал доклад из санчасти. Обо всех обращениях курсантов или солдат батальона обеспечения с подобными травмами начальник медицинской части должен был докладывать лично начальнику училища. Это было хорошо известно, поэтому объяснение всех вполне удовлетворило. Перекур подошел к концу, рота вернулась в лекционный зал. Но сюрпризы в этот день не закончились. После занятий рота, как всегда повзводно, построилась перед корпусами для следования в расположение. Команда еще не была отдана, как к третьему взводу десятой роты подошел помощник дежурного по КПП:

— Кто из вас будет Середин?

— Ну, я, — ответил Рома, — а в чем дело?

— Там к тебе девушка приехала, очень просила подойти. Она даже такси не отпустила. Видать, что-то важное сказать хочет.

Середин взглянул на заместителя командира взвода старшего сержанта Леонида Бабаяна:

— Леня! Я метнусь туда-обратно? Подойду к столовой.

— А если ротный будет проводить построение на обед?

— Доложи, что отпустил меня на КПП. Это же в твоей власти, в отсутствие командиров. Но капитан наверняка уже дома щи хлебает.

— Ладно, иди. Но в столовой быть точно по распорядку.

— Конечно.

Роман передал сумку товарищу по отделению и поспешил на КПП. В этом городе приехать к нему могла только Алина. А может, посланная ею подруга, которая должна сообщить, что между ним и дочерью Ухватова все закончено? Нет! Только не это!

Курсант вышел на КПП, сильно волнуясь. Дежурный прапорщик стоял в проходе, за решетчатой дверью — Алина. От сердца немного отлегло. Роман двинулся вперед, но прапорщик перегородил дорогу. Середин знал этого прапорщика, еще два года назад он служил рядовым в батальоне обеспечения учебного процесса. Такой тихий заморыш.

— А где «разрешите», товарищ курсант?

Роман вспомнил его фамилию, данного типа недавно упоминали на построении БОУПа, казарма которого располагалась напротив торца десятой роты. Ваняткин. Запоминающаяся фамилия.

— В сторону уйди, Ваняткин!

— Какое неуважение к старшему по званию!

— Послушай, старший по званию, мне сейчас не до тебя. И я имею полное право выйти в зону свиданий с гостями, а также в комнату для гостей.

— Только в исключительных случаях с разрешения дежурного КПП, а свободно — пожалуйста, с 20.00.

— Ты, придурок, в рожу захотел? — сквозь зубы процедил Середин. — Так я быстро это организую, и ни один курсант этого, как ни странно, не увидит. Ну что?

Ваняткин смелостью не отличался.

— Ладно, ступай, пользуйся моей добротой.

— Ты бы заткнулся, добряк, а то точно сегодня кто-нибудь тебе настучит по пустой башке, — выходя, бросил через плечо Роман и подошел к девушке: — Привет!

— Привет, ой, а что это у тебя на щеке?

— Ерунда! Пойдем в комнату для посетителей, там сейчас никого нет, поговорим спокойно.

— Пойдем, но у меня мало времени. Отец с утра очень злой, сорвался на меня, мол, учиться надо, а не таскаться по улице. Это я-то таскаюсь? Все бы так таскались.

Середин усадил Алину на стул, сам присел напротив.

— Понять не могу, что с ним произошло? — продолжала она. — Такое ощущение, словно у него крупные неприятности на работе.

— У него неприятности другого рода, Алина. Скажи, почему ты не отвечаешь на мои звонки?

— Глупая история, Рома. Я случайно сломала телефон. Села в кресло, а он там лежал. Ну, и пополам. Вот, — достала она телефон, — новый купила. Сейчас я на связи, номер тот же. Ты звонил мне?

— Да.

— Ну, извини, Ром, по городскому до тебя не дозвониться, а в школе никто не дал свой телефон, только посмеялись, мол, дочь богатенького Буратино, так моего отца называют одноклассники, и без телефона, когда даже у уборщицы «труба» есть. Я не стала упрашивать, а вечером попросила его у матери. Но и она не дала, сказала, отдохни от этих штучек. У меня еще и ноутбук забрали.

— Да, — проговорил Середин, — твой отец хорошо готовился.

— Ты о чем, Рома?

Он рассказал ночную историю.

— Господи, так это у тебя от удара? — воскликнула Алина, показывая на ссадину.

— Ерунда, дружки твоего «женишка» получили гораздо более серьезные повреждения.

— Почему ты называешь Эдика моим женихом? Он мне не жених. У меня есть только ты. Почему ты вымещаешь злость на мне? В чем я виновата? В том, что мой отец не хочет, чтобы мы были вместе?

— Извини, Алина, просто с утра у меня были проблемы. Но все вроде обошлось.

— Я приеду домой и устрою скандал. В конце концов, я взрослый человек и имею право сама решать, с кем быть.

— В том-то и дело, что пока ты ничего сама решить не можешь, — вздохнул Роман. — Вот когда окончишь школу, когда тебе исполнится восемнадцать лет, тогда другое дело. Кстати, а почему ты не в школе?

— Прогуляла, чтобы встретиться с тобой и объяснить свое молчание.

— Могла бы просто позвонить.

— Я еще очень хотела увидеть тебя.

— Мы сможем в субботу встретиться. У меня увольнение, если, конечно, не лишат за вчерашние ночные гонки.

— Я не смогу в субботу, Ром.

— Почему? — удивился Середин.

— Отец сказал, что всей семьей поедем за город. Ремонт городского дома начали, теперь по выходным туда будем ездить.

— И туда же, конечно, твой отец пригласил Эдика!

— Может быть! Но что я могу сделать? Одно обещаю, я с ним даже словом не обмолвлюсь. Все будет хорошо, Рома. Во мне ты не сомневайся, позовешь, пойду хоть на край света, и никакого наследства мне не надо. И уж тем более разрешения у родителей спрашивать не буду. Все, Рома, мне пора.

— Подожди, всего один вопрос, — задержал девушку за руку Середин.

— Ну если один… — улыбнулась Алина.

— Скажи, где Эдуард проводит вечера?

— А тебе зачем это? — сразу нахмурилась она.

— Мы с ним не закончили разговор, он сбежал как трусливый заяц.

— Ром, оставь его, а?

— Алина, если сейчас не расставить все точки над i, то дальше будет только хуже. Тебя вообще могут отправить на учебу в Англию.

— Не могут. Для этого нужно мое согласие, а его отец не получит ни за что.

— И все же, Алина, где проводит вечера Эдуард?

— Ты меня обижаешь, Рома, откуда мне знать? Я с ним по вечерам не встречаюсь, и ты это прекрасно знаешь.

— Может, слышала случайно?

— Не знаю, может быть, в ночном клубе «Ринг»?

— Клуб «Ринг», это тот, что в Московском районе?

— Да, рядом со стадионом. Но это не точно, Рома, просто однажды Эдик приглашал меня туда, описывая, как там весело, уютно, безопасно. Я, естественно, отказалась, но он настолько подробно описывал прелести этого заведения, что вполне можно предположить — он там бывает часто.

— А на субботу твой отец не пригласил его в Ромашкино?

— Нет, это точно. Мы поедем вчетвером.

— Кто четвертый?

— Водитель, Рома. Отец сам редко садится за руль.

— Понятно. Пойдем, я провожу тебя.

У такси Середин поцеловал Алину.

— До свидания, Рома. Звони, — сказала она.

— Обязательно. До свидания.

Девушка уехала, а Середин прошел на КПП.

— Не боишься, курсант, связываться с малолеткой? За нее, вернее, за растление малолетних большой срок предусмотрен, — ухмыльнулся дежурный.

— А для тебя, Ваняткин, предусмотрен левый хук в правую челюсть.

— Ладно, ладно, ступай, борзый! А девочка ничего, хорошая девочка.

— Ты закроешь пасть?!

— Сказал, ступай, а то меры приму. Я все же на дежурстве.

— Скажи еще, на боевом. Да что с тобой базарить? Себя не уважать.

Середин посмотрел на часы и бегом помчался к столовой, благо новая находилась рядом. Он успел вскочить в строй, как только старшина отдал команду:

— Рота! Стой! Напра-во! В столовую — шагом марш!

Рота толпой вваливалась в просторную столовую, еще пахнущую свежей краской.

Самоподготовку отменили. В училище должен был прибыть командующий военным округом, поэтому всех курсантов бросили на уборку территории. До ужина вылизали всю территорию. Впрочем, особых усилий не требовалось, она всегда находилась в должном порядке. Просто что-то подкрасили, где-то подбелили, подмели от опилок спортивные площадки.

Вернулся из караула первый взвод. Разоружившись и сдав в ружкомнату оружие, Шрамко тут же нашел Середина, который был назначен на полив клумб.

— Здоров, Рома!

— Привет, давно не виделись, — улыбнулся Середин, бросив шланг и включив воду. — Как служба прошла?

— Нормально. Без происшествий. А вот ты, как сказали парни, все же залетел с «самоходом».

— Не совсем так.

— Давай рассказывай, время есть. Да и обещал ты.

— Присядем.

Друзья устроились на скамейке, и Середин подробно рассказал Шрамко о стычке в роще у коттеджа Ухватова, о благополучном возвращении в казарму, о подозрениях ротного и, наконец, о визите к начальнику училища и беседе с ним.

— Это что получается, Рома, генерал лично отмазал тебя? — удивился Шрамко.

— Получается так, но это строго между нами.

— А я-то думал, чего это полковник Бородин, заявившись в караулку перед инструктажем нового караула, решил поговорить со мной.

— О чем спрашивал?

— Да общие вопросы задавал. Но обмолвился, пост, мол, идеальное место для самовольщиков, если курсанты договорятся между собой, и спросил, не так ли, курсант Шрамко? Ну, я, конечно, ответил — только идиот пойдет через пост, один уже сходил. Он как-то странно посмотрел на меня и дрюкнул взводного, как пацана прогнал по Уставу караульной службы. Но Чуб службу знает. Ответил, как прочитал. Полковник ушел. Он, наверное, от генерала получил за то, что пропустил тебя. Ну, теперь, Рома, жди, обозлится Бородин. На тактике и отыграется.

— Плевать! — бросил Середин.

— Рома, по-моему, ты что-то недоговариваешь.

— Да нет, хотя в обед Алина приезжала.

— Зачем, можешь сказать, или это тайна?

— Нет, не тайна.

— Та-ак! Понятно, — выслушав друга, протянул Шрамко.

— Что тебе понятно?

— То, что в субботу вместо приятного отдыха будем ловить козла Эдика.

— Ну все ты просекаешь с полуслова, — улыбнулся Роман.

— Чего тут просекать? Тебе не дает покоя мысль, что этот Эдик будет частенько наведываться в загородный дом Ухватова, и ты решил снять проблему. Я не прав?

— В общем, прав.

— А отпустят теперь нас в увольнение?

— Вот это, конечно, вопрос. Но если генерал приказал мне молчать о самоволке, то и ротного с комбатом предупредит, так что оснований лишать увольнения у ротного не будет.

— Ага! А как же проход через пост во время моей смены?

— Об этом я даже генералу не сказал.

— А то никто не выдаст, как ты свалил из училища. Так вот, одно дело — замолчать этот случай, и совсем другое — оставить его безнаказанным. А докопаться, сам знаешь, и до фонаря можно. Не так «честь» отдал, не натерты до блеска берцы, хреново кровать заправил, да мало ли до чего можно докопаться и тут же лишить увольнения.

— Ну, если лишат, то в самоволку не пойдем.

— Само собой. Теперь за тобой особый контроль ротный организует. Не успеешь через забор сигануть, как патруль приберет.

— Я думаю, все гораздо хуже — только подумаешь о самоволке, а ротный уже знать о планах будет. Так что никаких «самоходов». Рано ли поздно нас отпустят в город. Получится, найдем Эдика, а нет, так и черт с ним, но предпочтительнее найти, и не позже ближайшей субботы.

— Как говорится, Рома, будем жить, будем посмотреть. Хорошо, что сейчас отделался легким испугом. А дальше видно будет. Но идея насчет Эдика правильная. Надо пообщаться с этим козлом.

Напрасно беспокоился насчет увольнения Середин. О ночном происшествии скоро все забыли. Взводный ни слова не сказал, ротный делал вид, что ничего не произошло, комбат на беседу не вызывал. Чувствовалось влияние начальника училища, сказал, забыть всем, все и забыли. Поэтому с увольнением в субботу проблем не возникло. Сразу после обеда старшина распорядился, чтобы увольняемые получили парадную форму и построились для осмотра. Увольнительные записки выдал командир роты. Группа увольняемых, в числе которых были инструкторы Середин и Шрамко, прошла проверку дежурного по училищу и получила разрешение на выход в город до 22.30. В субботу отбой объявлялся в 23 часа, подъем в воскресенье, соответственно, в 7.00, в отличие от остальных дней, когда подъем объявлялся в 6.00, отбой в 22.00.

— Ты не в курсе, Вова Ковров среди увольняемых был? — выйдя за КПП, спросил Шрамко.

— Не видел, а что?

— Да, ничего, на хату его родителей мы и без него зайдем, но с ним удобнее.

— Не видел.

Владимир Ковров учился во втором взводе. Сам из Переславля, он еще при сдаче экзаменов в группе абитуриентов познакомился с Шрамко и Серединым. Ребята сдружились, поступили в училище, попали в одну роту. Так как Ковров был местным, то предложил друзьям хранить у себя дома гражданскую одежду, в которой гораздо удобней и безопасней ходить в увольнение. Родители ничего не имели против этого и радушно встречали курсантов, первым делом кормили их, предоставляли комнату для отдыха. Но до отдыха ли было молодым парням, получившим возможность окунуться в штатскую жизнь. Более того, после того как курсанты получили удостоверение на право управления транспортным средством, отец Владимира, Алексей Сергеевич, предложил ребятам свою подержанную, но еще вполне работоспособную красную «девятку», которой уже не мог пользоваться из-за ухудшения зрения. Конечно, больше «девятку» водил сын Ковровых Владимир, но, если было надо, машину брали и Середин, и Шрамко.

Курсанты проехали до остановки «Круг», недалеко от которого жили Ковровы. Алексей Сергеевич и его жена Валентина Григорьевна оказались дома. А вот Владимир позвонил и сказал, что в увольнение не придет. Валентина Григорьевна усадила ребят за стол, накормила домашним борщом, пельменями. Наевшись, они переоделись в «гражданку», Шрамко — в узкие модные брюки, бежевую рубашку и строгие туфли, Середин надел джинсы, майку и бессменные, практичные, фирменные кроссовки. Алексей Сергеевич поделился с ними дорогой туалетной водой и спросил:

— Что намерены делать, молодые люди?

— В город зоопарк приехал, — ответил Шрамко, — туда хотели сходить, потом в Центральный парк культуры и отдыха, вечером надо в Московский район наведаться, ну, а после, если хватит времени, на училищную дискотеку.

— Понятно. Вам потребуется машина.

— Да не помешала бы, — проговорил Середин.

— Берите. Вчера моторист приходил, двигатель посмотрел, подкрутил что-то, реле поменял, машина как часы стала работать.

— Она и раньше неплохо работала, — заметил Роман.

Алексей Сергеевич достал ключи, документы, чистый бланк доверенности:

— Держите. На кого выписать доверенность, сами решите.

— Решим.

— Да, вот еще ключи от гаража. Он на верхний замок закрыт. Сторожа кооператива вас знают, выпустят. А если кто новый дежурит, пусть позвонит мне!

— Спасибо, Алексей Сергеевич.

— Не за что, развлекайтесь.

Курсанты вышли из дома, прошли в гаражный кооператив, выгнали на открытую площадку перед строящимся домом красную «девятку».

Шрамко, сидевший за рулем, повернулся к Середину:

— И куда поедем? Где будем искать Эдика?

— Сейчас его искать без толку. Он если и объявится, то у ночного клуба, и не раньше 9 часов. Так что давай пока проедемся по городу, вдруг встретим его?

— Номер «Хонды» помнишь?

— Конечно. У нее еще отметка должна быть на заднем крыле.

— Как бы Эдик не загнал свою тачку в автосервис. У папаши наверняка знакомые, а ему ездить на битой машине вроде не по рангу.

— Ну, если и поставил, то позавчера, работы там на день от силы, вчера должен был выгнать из сервиса. Такие, как Эдя, без машины долго обойтись не могут, они за пивом на машине ездят.

— Это точно, значит, по городу?

— Да, но сначала я позвоню Алине.

— Кстати, а почему ты слова не сказал о встрече с ней?

— Потому что сегодня вся семья Ухватовых должна уехать в загородный дом.

— А! Ну, звони.

Середин набрал номер.

Девушка ответила тут же, но шепотом:

— Да, Рома, здравствуй!

— Привет, Алина! Ты чего шепотом?

— Мама в соседней комнате. Сейчас выйду на балкон, подожди!

Спустя полминуты она уже заговорила в полный голос:

— Мы сейчас собираемся. Такое ощущение, что уезжаем из дома навсегда, столько вещей берем! Особенно продуктов. И зачем? В Ромашкино приличный магазин.

— Отцу виднее.

— Знаешь, Рома, у меня какое-то тревожное чувство.

— Что может случиться, Алина? Ты только одна на водоем не ходи, да из усадьбы тоже, и все будет хорошо.

— Я так и сделаю, но все равно, плохо мне что-то на душе.

— Ты, наверное, перенервничала из-за происшествия в роще.

— Может быть. А может, просто боюсь твоей встречи с Эдиком. Ты не хочешь отказаться от этой идеи?

— Обещаю тебе, Алина, я всего лишь поговорю с ним. И даже могу сказать, о чем. Вернее, о ком. О тебе. Чтобы он отстал от тебя и знал, что мы любим друг друга и никто не помешает нам быть вместе. Я хочу, чтобы его не было рядом с тобой. Вот и все.

— Но это же произойдет, как я поняла, поздним вечером, у клуба или внутри, где у Эдуарда наверняка много знакомых. И охрану он тоже знает. Я не за него, я за тебя переживаю.

Середин сделал паузу, ему в голову пришла неплохая мысль:

— Я мог бы не ездить к клубу, если бы знал, где живет этот Эдик или где он бывает днем.

— Адрес я могу сказать, а вот где обитает днем? По-моему, он говорил, что отец заставляет его каждый день играть в теннис и он с четырех до пяти постоянно в спорткомплексе «Юбилейный».

— Ты у меня умница! Когда вы выезжаете?

— Да уже мама зовет. Мне пора. Береги себя, любимый. Все, прощай!

«Прощай» вырвалось как-то произвольно, и Середин не обратил на это никакого внимания. Его «до свидания» Алина уже не слышала, отключив телефон.

— Ты чего лыбишься? — спросил Шрамко, выходивший во время разговора покурить и только что вернувшийся. — Алина никуда не едет и планы кардинально меняются?

— Нет, Диман, Алина впервые сказала, что любит меня.

— А то ты этого не знал. Да на ваших лицах написано, что вы обречены быть вместе.

— Это такое счастье! Тебе не понять.

— Это почему же мне не понять?

— Ты не переживал такого сильного чувства. Чувства, ради которого и жизни не жалко.

— Хорош гнать, Ром! Не люблю я этих «высоких» слов.

— А еще я узнал, что Эдуарда Рудина папенька ежедневно заставляет ходить на теннис в спорткомплекс «Юбилейный», с четырех и до пяти, причем следит за этим строго.

— Ну, теннис сейчас модно. Если не машешь ракеткой, то ты не элита.

— Ты слышал, что я сказал?

— Ну? Эдик занимается теннисом… Погоди, как я сразу не въехал! Сейчас 16.30, и наш клиент в спорткомплексе?

— Вот именно.

— Так чего мы стоим? Рвем к «Юбилейному».

— Успеем?

— Я по Окружной рвану, в новом микрорайоне будем через двадцать минут, а «Юбилейный» как раз на окраине, ближе к Окружной стоит. Место там отличное. Парковка сбоку от здания, а вокруг молодые березы, метров под пять, и кустарник декоративный. Когда приезжают знаменитые артисты или проходит хоккейный матч, там не протолкнуться, а в обычные дни, когда ни артистов, ни спортсменов нет, там пусто.

Шрамко хорошо водил машину, еще до училища научился, и город знал неплохо. В субботу транспортный поток был не такой насыщенный, как в будничные дни, к спорткомплексу друзья подъехали через двадцать семь минут. На стоянке было всего три машины, и среди них черная «Хонда».

— Она? — кивнул на нее Дмитрий.

— Она!

— Точно?

— Издеваешься? — сердито взглянул на Шрамко Роман.

— Нет, вдруг не она?

— Я запомнил номер, и если приглядеться, то видно вмятину.

— А почему Эдик не отогнал тачку в автосервис?

— Это ты у него спроси.

— Верно. Потому как встречу этого козла я. Увидев тебя, он бросит и тачку, и сумку, рванет в микрорайон или назад в комплекс так, что и моргнуть не успеешь. А меня он не знает. Я для него обычное быдло, да еще на подержанной «девятке». Подойду, попрошу закурить, заговорю, а тут и ты подвалишь. Затащим его в кусты, там и поговоришь. Спокойно, без свидетелей, а я на «шухере» постою. Как тебе мой план?

— А если он тебя на хрен пошлет?

— Конечно, пошлет.

— И ты сдержишься?

— Не обещаю, но постараюсь не повредить челюсть, чтобы мог говорить.

— Ты… Стоп, Дима! Эдик!..

Из-за угла спорткомплекса вышел молодой человек в дорогом фирменном спортивном костюме, белоснежных высоких кроссовках, такой же бейсболке и со спортивной сумкой на плече, из которой торчал чехол рукоятки ракетки.

— Франт, ничего не скажешь! Хозяин жизни, если не сейчас, то в скором будущем.

— Это и есть Эдик.

— Пацан вроде ничего, а дерьмо. Ну что, работаем по моему плану?

— Давай. Но если что, бей не сильно, а лучше вообще не бей.

— Тебе оставить? Нам и на двоих этого ублюдка хватит. Пригнись.

Середин пригнулся, чтобы его не было видно, Шрамко проехал на «девятке» вдоль строя из трех машин, остановился прямо напротив «Хонды», дверь которой уже открывал Эдуард Рудин, и окликнул его, выходя из машины, перегородившей «Хонде» выезд:

— Эй, чувак! Закурить не найдется?

— Ты это мне? — брезгливо взглянул на него Эдик.

— По-моему, кроме нас, тут никого нет.

— Я не курю. И убери свою развалюху, я выезжать буду.

— А ты чего грубишь?

— Свалил, чудик! — Гонора Эдику хватило, а вот способности открыто противостоять противнику нет. Он открыл багажник, бросил туда сумку. И недовольно посмотрел на подошедшего Шрамко: — Ну, чего еще?

— Чего, спрашиваю, грубишь, или ферзь какой?

— Послушай, нагрубил — извини, я действительно не курю, и сигарет у меня нет. Не хватает денег — дам. Сколько? — вздохнув, уже миролюбиво проговорил Эдик.

— А сколько стоит твоя челюсть?

— Что?!

–…Тебе в лицо, сволочь!

Шрамко без замаха врезал Эдуарду в челюсть. Впрочем, врезал — сильно сказано, ударил вполсилы, но и этого хватило, чтобы тот упал на асфальт. При этом у него из кармана куртки выпали два пакетика с белым порошком.

— Оп-па! А это что за хрень, Эдя?

— Откуда… откуда ты меня знаешь? — Эдуард хотел отползти от этого агрессивно настроенного парня, но Шрамко наступил ему на ногу:

— Место, Тузик! Что за хрень, спрашиваю? — и поднял пакетик.

— Это не мое! Вы из полиции?

— Ага! Из полиции Лос-Анджелеса, отдел по борьбе с придурками.

— Что вам надо?

— Ничего. Впрочем, кое-что надо, но это уже тебе объяснит другой, знакомый тебе человек.

Эдуард попытался выхватить телефон, но Шрамко ловко перехватил его:

— Дорогой! Штук сорок, наверное, стоит.

— Больше. Хочешь, забери, и расходимся.

— Я не грабитель, — усмехнулся Дмитрий и повернулся к «девятке»: — Рома, клиент созрел! Даже, по-моему, перезрел.

Середин вышел из машины.

Увидев его, Эдуард побледнел. Он понял, что на этот раз его провели как лоха, и весь гонор тут же слетел с него.

— Середин?

— Я, Эдя, я!

Шрамко показал другу пакетики:

— Смотри, Рома, что-то мне подсказывает, в пакетике наркота. А ну-ка. — Он разорвал пакет, попробовал порошок на вкус. — Так и есть, «кокс».

— Ты откуда знаешь? — удивился Середин.

— А у нас дома один адвокат этой херней промышлял. Я в отпуске был, когда его взяли, ну, и попал в понятые. Полицейский объяснил, как отличить кокаин или героин от, скажем, сахара или другого безвредного порошка. Надо было убедиться, что в пакетах, а там по сто штук таких пакетиков было. Так что, Рома, Эдик наш кроме того, что дерьмо ишачье, еще и наркоман. Или, что гораздо хуже, распространитель наркотиков, в том же ночном клубе «Ринг». Чего теперь с ним базарить? Давай вызовем полицию, а до них представителей СМИ, чтобы потом дело не замяли.

— Ну, зачем, Дима, ломать жизнь человеку? Он хоть и полное дерьмо, но все же человек.

— Дело твое. Он твой клиент. А я бы его сдал.

— Сними-ка нашего Эдю с пакетиками на «мобилу», да в разных ракурсах. И подожди, пока я с ним поговорю.

— Без вопросов. Но я бы его сдал. Такого не жалко.

Шрамко отошел за «девятку», и Рудин поднялся, потирая челюсть.

— Как ты думаешь, Эдя, что произойдет, если твой пахан узнает о том, что его сын связан с наркотой? — облокотившись на «Хонду», спросил Роман. — А если об этом узнают в университете? Но и это не главное, как, по-твоему, захочет ли господин Ухватов иметь в будущем зятька-наркомана?

— Я не употребляю наркотики.

— Ну, тогда мы сейчас отвезем тебя в училище.

— В училище? Почему в училище?

— На тот случай, чтобы тебя по-тихому не отмазал отец. Потом он, конечно, разберется с тобой и, думаю, довольно жестко, но опять-таки в кругу семьи, так, чтобы не узнали посторонние. В училище же генерал не даст скрыть твою причастность либо к наркомании, либо к наркоторговле. У него тоже связи, так что тобой плотно займется наркоконтроль. И папаша не поможет. Да, повезем-ка мы тебя в училище, туда же отца пригласят, медиков, сотрудников Управления по незаконному обороту наркоты, полицию.

— Погоди, курсант, — поднял руки Рудин. — Признаю, я сделал глупость, что решил наказать тебя. Но ведь любой конфликт можно замять. Тебе наверняка нужны деньги? Я сейчас позвоню одному человеку, и он привезет, скажем, сто тысяч долларов.

— Ты свои вонючие «бабки» знаешь куда засунь? Не старайся, не договоримся, хотя… есть вариант.

— Какой? — встряхнулся поникший было Эдуард.

— Ты хотел, чтобы я отстал от Алины.

— Это мой и ее отец хотят этого…

— А я хочу, чтобы вы все отстали от девушки.

— Я к ней близко не подойду, но на родителей повлиять не могу.

— Тебе и не надо влиять. Главное, скажи, что не желаешь видеть девушку, у тебя, мол, есть другая.

— Меня все равно заставят.

— Что? Как бычка облизанного на веревке поведут к Алине?

— Нет, но отец будет настаивать.

— А ты упрись. Если же не можешь, тогда остается одно — предать огласке твою причастность к употреблению или распространению наркоты. Неизвестно еще, что хуже. Вот тогда тебя к Алине и близко не подпустят, и отец три шкуры сдерет, если, конечно, не загремишь на зону. Это тоже можно устроить.

— Ладно, согласен!

— С чем согласен?

— Я не буду встречаться с Алиной. Как бы ни настаивал отец, меня около нее не будет.

— Верное решение, тем более что я по-любому не дал бы тебе испортить ее жизнь. Сейчас ты в диктофон телефона подтвердишь, что имел при себе героин…

— Кокаин, — машинально уточнил Эдуард.

— Еще лучше, кокаин. Расскажешь, что твои родители и родители Алины в сговоре и хотят поженить вас вопреки желанию девушки, для чего применяют не только родительское влияние, но угрозы и прямое давление на несовершеннолетнюю девочку и на тебя. Ты же не желаешь участвовать в этой авантюре и обещаешь не подходить к Алине. Понятно, что эту запись к делу не пришьешь, но, появившись в Интернете, она вызовет большой резонанс. Представляешь, как обрадуется твой отец, господин Ухватов с женой, твои однокурсники, когда увидят это видео и услышат твое признание. Это будет похуже протокола и следствия.

— Может, обойдемся без этого?

— Нет, Эдя, не обойдемся. Либо так, либо в училище.

— Хорошо, — согласился Рудин. — Но где гарантия, что я выполню свое обещание, а вы нет?

— Послушай, чмырь ты болотный, это у вас обещание пустой звук, мы же слово держим.

— Ладно, все равно у меня нет выхода.

— Конечно нет. Вернее, выход есть, и не один, но все они ведут в одну сторону, сторону больших проблем для тебя.

— Давай закончим с этим!

Середин включил диктофон и кивнул:

— Говори, Эдя, по порядку. Начни с того, что ты сегодня, в субботу, 12 апреля, имел при себе два пакетика кокаина, чтобы… и далее по теме.

Рудин сказал все, что требовалось, и, закончив монолог, спросил:

— Все? Я могу уехать?

— Можешь. Одно предупреждение. Господин Ухватов сегодня должен вывезти, наверное, уже вывез семью в загородный дом в Ромашкино. Так вот тебя там не должно быть, равно как и вообще рядом с Алиной. Это понятно?

— Понятно!

— А теперь проваливай, недоносок!

Роман повернулся к Шрамко:

— Шрам! Мы обо всем договорились, освободи проезд.

— И ты не разрешишь мне на прощание «приласкать» эту гниду?

— Достаточно того, что ты уже сделал.

— Да? Ладно, как скажешь, — вздохнул Шрамко и сдал «девятку» назад.

Рудин хотел поднять пакетик, но Середин потребовал:

— Не трогать!

— Сам захотел толкануть? Или попробовать? — усмехнулся Эдуард.

— Мой друг, пожалуй, прав, сказать ему, чтобы занялся тобой?

— Да идите вы вместе с другом!

Эдик сел в «Хонду» и, рванув с места, быстро скрылся за поворотом.

— А что с наркотой делать будем? — подошел к Роману Шрамко.

— Как что? То, что с ней и следует делать. — Середин высыпал порошок на асфальт. Подхваченный легким ветром, он разлетелся по всей стоянке. Целлофан Рома выбросил в кусты. — Вот и все!

— Это ж сколько денег ты пустил на воздух, Рома?

— Не знаю и знать не хочу. Но Эдя точно кому-то будет должен довольно крупную сумму.

— Папаша даст.

— Это их дело.

— Уверен, что снял проблему?

— Он не дурак, этот Эдя. Понял, что, в случае чего, мы можем доставить ему очень много неприятностей. Так что, думаю, к Алине он больше не сунется. А это то, что надо.

— И все же следовало до кучи его отделать. А то как-то скучно вышло. Я ему и врезать от души не смог, хотя очень хотел.

— Все, Дим, закрыли тему с Эдуардом.

— И куда сейчас?

— Заедем, поужинаем в каком-нибудь кафе недорогом, вернем машину Алексею Сергеевичу, переоденемся, и в училище.

— А чего там делать?

— Сходишь на дискотеку, а я в казарме полежу.

— Ну, тогда в кафе заходить нет смысла. Валентина Григорьевна обязательно за стол усадит и накормит получше любого кафе. И отказываться бесполезно.

— Тоже верно, тогда к Ковровым.

Друзья сели в машину, выехали на ближайшую улицу микрорайона, и Шрамко повел «девятку» через город. Середин достал сотовый телефон, набрал номер Алины. Если не сможет ответить, то хоть SMS сбросит.

Но телефон девушки молчал. В принципе, это понятно, семья могла еще ехать до своего загородного дома, хотя до села Ромашкино от города было не больше тридцати километров. Оно располагалось на высоком живописном берегу Оки, окруженное девственными лесами, прудами и озерами. Хорошее место, дорогая земля. Но Ухватов мог себе позволить подобную роскошь.

Ребята поставили «девятку» в гараж, прошли в дом Ковровых. Валентина Григорьевна, как и предполагал Дмитрий, тут же отправила их мыть руки, сама же накрыла на стол. Во время ужина Алексей Сергеевич включил телевизор, который ютился на крохотной кухне в подвешенном состоянии, и начал щелкать пультом.

— Что ты там ищешь, Леша? — спросила Валентина Григорьевна.

— Наше, местное телевидение.

— Сдалось оно тебе! Какие у нас могут быть новости? У нас, если что происходит, власти предпочитают замалчивать. Вон недавно на проспекте дорожное полотно обрушилось, и в яму машина угодила, об этом знали все, кроме местных журналистов.

— Это потому, что обошлось без жертв. И проспект за ночь заделали.

— Или ты хочешь узнать, сколько Министерство культуры затратило денег на ремонт и покраску забора в селе, где родился знаменитый писатель? Так я тебе и без телевизора скажу, Ольга, что в администрации работает, говорила, десять миллионов рублей.

— Сколько? — на мгновение оторвался от пульта Ковров.

— Десять миллионов рублей.

— Это за тот забор, что дом писателя окружает?

— Причем только с трех сторон, сзади забора нет, так как там спуск к реке.

— Ни хрена! Да за десять миллионов все заборы в области покрасить и отремонтировать можно.

— Краска, наверное, особенная, откуда-нибудь из Австралии завезенная.

— Прикарманили бабки, — проговорил со злостью Ковров, всю жизнь горбатившийся на тяжелом производстве и сейчас получавший копеечную пенсию, — а аппетиты у наших чиновников, как у акул. Сволочи! И кого же вы, ребятки, защищать собираетесь?

— Ну, уж точно не чиновников, Алексей Сергеевич, а таких, как вы и Валентина Григорьевна.

— Эх, помню, в каком почете раньше офицеры были. Сам хотел в военное училище поступать. Куда там! У нас в каждом не менее десяти человек на место было. А вот и наш канал. Кажется, что-то случилось, мост показывают, пролом, ух ты, внизу перевернутая машина, сделаем погромче.

Кухню заполнил голос диктора:

«…таким образом, водитель, скорее всего, зацепив обочину, не справился с управлением машины, и она, пробив отбойник моста, рухнула на бетонные волнорезы. Повторяю, сегодня в 17 часов 40 минут на двадцать втором километре восточного шоссе произошла автомобильная катастрофа. С моста на волнорезы реки Оки рухнул «Мерседес», государственный номер… принадлежавший известному в городе предпринимателю и меценату Ухватову Максиму Юрьевичу. Сам Ухватов, его дочь Алина Максимовна и водитель Ивашов Иван Георгиевич погибли на месте. Супруга Ухватова умерла по пути в больницу. Сейчас мы передадим слово представителю ГИБДД…»

— Этого не может быть, — проговорил побледневший Середин и вдруг закричал не своим голосом: — Нет!!

— Что это с ним? — ахнула Валентина Григорьевна.

Шрамко сорвался с места, присел рядом с другом, сжал его в своих руках:

— Не надо, Рома. Успокойся.

— Отвали!

— И не надейся. Успокойся, сказал, мужик ты или нет?!

— Но ты же слышал, Алина погибла!

— Слышал, друг, я все слышал. Но разве ты можешь что-то изменить?

— Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит с Романом? — выключив телевизор, спросил Ковров.

— Объясню, — кивнул Дмитрий. — В автокатастрофе погибла девушка, которую Рома любит, вернее, уже любил, и она его любила, они пожениться собирались.

— Это дочь Ухватова, что ли?

— Да.

— Черт, надо же так! Ром! Ты успокойся, а? Слезами, как говорится, горю не поможешь.

— А их, Алексей Сергеевич, слез-то и нет, как, впрочем, уже ничего нет. И никогда не будет.

— Ну, парень, какие твои годы…

— Не говорите так, — перебил его Рома и тут же спросил: — У вас водка есть?

Алексей Сергеевич посмотрел на Шрамко, но тот только молча пожал плечами.

— А хуже не будет, Ром? Как бы вразнос не пошел.

— Хуже, Алексей Сергеевич, мне уже не будет. Вразнос не пойду, обещаю, мне боль бы немного ослабить. Не могу, стальными клещами рвет сердце. Очень вас прошу!

— Ну, ладно.

Ковров достал из холодильника початую бутылку водки. Хотел налить стакан, но Роман взял бутылку в руки, выпил граммов триста, что в ней оставались, и даже не поморщился.

— А закурить есть?

— Ты ж не куришь.

— Уже курю.

— На, мне не жалко.

Роман прикурил сигарету, закашлялся, потушил ее в пепельнице.

— Не могу.

— Как теперь в училище идти, Рома? Как отметить увольнительную у дежурного?

— Как-нибудь. Пойдем, не могу я здесь.

— Вы уж извините нас, — сказал Шрамко, поднимаясь. — Спасибо вам за все, мы пойдем.

Курсанты переоделись и, попрощавшись с родителями однокурсника, вышли на улицу. До училища шли пешком. Шрамко внимательно следил за Серединым. Тот ушел в себя и молчал. Молчал и Дмитрий.

У входа в штаб их встретил стажер, курсант из одиннадцатой роты:

— Рома?! Ты не охренел, в таком виде являться в штаб?!

— Не трогай его, Витя, — сказал Шрамко.

— Так ведь дежурный сразу вычислит, что он пьян. Давайте ваши увольнительные и проваливайте в расположение. Я отмечу их и потом через кого-нибудь передам в роту.

Но отметить по-тихому не получилось. Из штаба вышел помощник дежурного, недавно прибывший из другого училища старший лейтенант:

— Что я вижу? И кто это у нас такой борзый пить в увольнении и еще в штаб иметь наглость припереться?

— Отвали, старлей! — процедил Середин.

— Что? — взорвался тот. — Ты вообще страх потерял, курсант, или мозги оставил в пивной или где ты водку жрал?

— Сказал, отвали, — уже с угрозой проговорил Роман.

Шрамко попытался объясниться с помощником, но того как ветром сдуло. Вместо него появился дежурный, подполковник Гукалов:

— В чем дело? Ага! Понятно. Всем в комнату дежурного!

Середин первым зашел в штаб. Старшего лейтенанта не было, но появился начальник училища. Уж что он делал в субботу на рабочем месте, неизвестно.

— Середин?

— Так точно, товарищ генерал.

— Очень приятно. К тебе по-человечески, а ты?

— Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор, — вышел вперед Шрамко. — Сегодня вечером на восточной трассе произошла автокатастрофа.

— Слышал. И что?

— В ней погибла девушка Середина, Алина.

— Вот как? — Начальник училища задумался, потом неожиданно приказал: — Середина до утра понедельника на гауптвахту! Приказ ясен, Юрий Петрович? — взглянул он на подполковника Гукалова.

— Так точно, товарищ генерал-майор.

— Но за что? — воскликнул Роман. — За то, что у меня…

— Отставить, курсант! Я отправляю тебя на гауптвахту за нарушение дисциплины, и… чтобы ты не наделал глупостей. В твоем состоянии можно пойти на все. По поводу же девушки прими мои соболезнования. Все, дежурный, вызывайте караульных и начальника караула. В понедельник Середина заберет командир роты, и ко мне после развода. Впрочем, с капитаном Черненко я поговорю сам.

Начальник училища ушел, а прибывшие караульные во главе с начальником караула увели Середина. Шрамко проводил друга до караульного помещения:

— Держись, Рома!

Середин не ответил.