Сумка со смертью

Александр Тамоников, 2017

Уволившись со службы, майор спецназа ГРУ Алексей Воронич возвратился в родное село. Шумно отметил встречу с друзьями, а наутро обнаружил в своей заброшенной бане перепуганную девушку Риту. Выяснилось, что беглянка спасается от преследующих ее бандитов. Работая в борделе, Рита стала участницей инцидента, в результате которого в ее руки попала сумка с большой суммой денег и партией наркотиков. Алексей понимает, что наркодельцы не успокоятся, пока не вернут свое. Бывший спецназовец решает защитить девушку. А это значит, что впереди его ждет жестокая схватка с мафией.

Все изложенное в книге является плодом авторского воображения. Всякие совпадения случайны и непреднамеренны.

От автора

© Тамоников А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Глава первая

Женщина смотрела на него как-то странно. Она занималась этим битых два часа — как только села в поезд на безвестной уральской станции. Вроде хотела что-то сказать, но не решалась. Почему она так смотрела? Рог на лбу не вырос, парашют за спиной не волочился. В принципе, неплохо, когда на тебя смотрят женщины, но это был явно не тот случай. Интим исключался — дама наслаждалась жизнью на пенсии, и, судя по чопорному виду, последний секс у нее совпал с далекими перестроечными годами. Узнала знакомого? Но он ее не знал. От такого взгляда хотелось испариться в верхние слои атмосферы. Ситуация начинала раздражать. Алексей забрался на верхнюю полку, лег на живот и, обняв худую подушку, начал смотреть в окно. Свой серый «металлизированный» кейс, с которым никогда не расставался, пристроил к стене, подпер плечом. Вечерело. Вагон мерно постукивал по стыкам рельсов. Пассажирский поезд Хабаровск — Москва неторопливо покорял просторы европейской части Российской Федерации. Был июнь 2016 года, природа расцветала, наливалась красками. За насыпью теснились леса, мелькали электрические столбы. Иногда посадки обрывались, в разрывах мелькали поля, крыши деревень. До города Мирославля, куда он направлялся, оставалось пятнадцать часов.

Алексей покосился вниз. Женщина сидела на нижней полке и продолжала пристально смотреть на него. В ней не было ничего необычного. На вид — среднестатистическая пенсионерка. Не барышня, не крестьянка — самая обычная. Плотная юбка, кофточка, седоватые волосы, стянутые в узел. Рядом лежала сумочка — понятно, не от Гуччи, книга с невнятной обложкой, которую она так и не раскрыла. Пассажирка мазнула по нему взглядом, потом посмотрела в окно, потом опять на него, на кейс, который он постоянно держал под рукой, даже в туалет ходил с ним. Верхнее место напротив пустовало — паренек сошел еще в Тюмени. Алексей перегнулся через край полки, глянул вниз. Под ним сидел мужчина средних лиц с физиономией скорбящего Пьеро и уныло смотрел в окно. Командированый из Омска по фамилии Лопухин. Непьющий, некурящий. Несколько часов назад он предложил разделить по-братски приобретенную в вокзальном буфете курицу гриль, но Алексей вежливо отклонил предложение. Кинув очередной взгляд на женщину, Алексей подумал: «С головой у нее не в порядке. Хотя на вид и не скажешь. Тетка как тетка».

— Вы скоро во мне дыру протрете, — обратился он к ней. — В чем дело? Я похож на вашего любимого усопшего спаниеля?

Она смутилась, отвернулась к окну.

Алексей неожиданно для себя представил ее с распущенными волосами, в длинной ночной сорочке — встретишь такую ночью в переходах старого замка, и нервный тик на всю оставшуюся жизнь обеспечен. Пора курить, решил он и спустился вниз, демонстративно игнорируя попутчицу. Потянул за собой кейс и вышел в коридор. С такими попутчиками хоть из тамбура не вылезай. Купе было крайним, сразу за ним — каморка проводника, титан, расписание в рамочке. Он остановился перед ним, еще раз убедился, что поезд прибывает на станцию Мирославль-2 в десять сорок пять утра. Купе проводницы таинственно помалкивало. У титана какой-то заморыш в «больничном» спортивном костюме наливал кипяток в большую фарфоровую чашку и с любопытством покосился на мужика с кейсом. Алексей вышел в тамбур, облегченно вздохнул. Хоть уединиться ненадолго. С момента последнего путешествия по железной дороге отечественные тамбуры чище не стали. Согласно «новейшему» законодательству, курение в поездах запрещалось и приравнивалось к серьезному правонарушению. Но на двери висела консервная баночка — проводница повесила. Смышленая девочка — все равно ведь будут курить да на пол бросать.

Он смолил, привалившись к стене и прижимая пяткой кейс. Промелькнул полустанок. На соседнем пути работала техника, тужился кран на платформе, тягая стальные балки. Мелькнула кучка людей в оранжевых жилетах — меняли то ли рельсы, то ли шпалы. Алексей замурлыкал, провожая их глазами: «Эх, родимые ухабы, за окном весь мир в пыли, там оранжевые бабы забивают костыли…» Кончилась сигарета, и он извлек из пачки еще одну — здоровье все равно больше не потребуется… Посмотрел на часы: следующая станция через полтора часа, длинный перегон. Пятнадцать минут остановка. Торговлю на платформе запретили, но бабушки все равно ходят, торгуют пивом из-под полы (можно и покрепче), платят мзду, чтобы не гоняли. На предыдущей станции Алексей приобрел у «коммерсантки» пару бутылок местного пива — такое ощущение, что сама варила из отходов жизнедеятельности…

Распахнулась дверь — из соседнего вагона в тамбур вошли двое. Вернее, не вошли, а ввалились. «Почтеннейшая» публика: молодые, здоровые, рожи наглые, без тени интеллекта. Из ресторана идут, сообразил Алексей. Водочки попили — запашок соответствующий. Ребятам было море по колено. Хотели дальше пойти, но чем-то привлекла фигура одинокого мужчины, прижавшего ногой кейс, к тому же не понравился брошенный в их сторону взгляд. Один был небритый, с заросшей густой щетиной, второй отращивал куцую козлиную бородку.

— Ну, и чего скалишься? — проворчал фальцетом обладатель бородки. — Не нравимся, что ли? Диман, прикинь, — обратился он к щетинистому спутнику, — этот кекс в глаза нам скалится и не очкует. Борзой, что ли?

Алексей не скалился, просто немного удивился: здравствуйте, девяностые? Он вздохнул: вот какого, спрашивается, черта? Этой публике, как собакам, лучше не смотреть в глаза, чтобы не бесить.

— Ну-кся, ну-кся… — пробасил небритый, оттирая товарища плечом. — Слышь, фраер, а ты, в натуре, чего такой бурый? — Колючий взгляд смерил курильщика, загадочный кейс под ногой.

— Парни, можете идти, — вздохнул Алексей. — Предлагаю без разборок — вы идете своей дорогой, я курю дальше. Никому не нужны неприятности. — Уж ему сегодня точно — как «Титанику» айсберг.

Мужчины, глумливо ухмыляясь, подошли поближе. Они не возражали разнообразить скучное течение «железнодорожной» жизни. У обоих на запястьях поблескивали татуировки — нормальные лагерные татуировки, ничего художественного. Возможно, с зоны ехали. Или не так давно освободились. Водочки тяпнули — теперь душа чего-то запросила. А тут мужик — борзой и с кейсом.

— Ну ты нарвался, фраер, — констатировал небритый. — А если не пойдем, что сделаешь? Начнешь расстреливать заложников?

И оба загоготали, нависнув над Алексеем. Ни один мускул на его лице не дрогнул. И внутри все стало тихо и спокойно, за исключением досады. Он всегда был спокоен. «Ты своим спокойствием до истерики доведешь», — однажды выдала женщина, с которой он жил не очень долго.

— Закурить дашь? — поинтересовался бородатый.

— У самого есть, — кивнул Алексей на нагрудный карман, откуда выглядывала пачка дешевых сигарет.

— Не, Диман, он нас точно не уважает, — посетовал хулиган. — А там что? — кивнул он на кейс. — Засвети-ка, что ты с собой таскаешь? Может, ты террорист, а?

Алексей представил их реакцию, когда они увидят то, что в кейсе, и невольно засмеялся. Этот смех окончательно довел их! Небритый Диман собрался врезать наглецу под дых. Алексей опередил, предварительно выбросив окурок в пепельницу. Кулак проделал путь, пробил рыхлое пузо. Удар был выверенным, вполсилы, ударь он мощнее — пробил бы насквозь, как пушечное ядро! Небритый не падал — стоял, шатаясь, и жадно глотал овеянный табачным дымом воздух. Истошно взревел его напарник, блеснуло лезвие — он мастерски, практически из рукава, выхватил нож. Не помогло, однако. Алексей ударил локтем — сбоку в челюсть. Глаза хулигана сбились в кучку. Ноги подломились, и он рухнул, сложился как треножник. Первый тоже не мог сопротивляться — руки висели плетьми, вид он имел бледный и несчастный. Алексей подтолкнул его к стене, чтобы оперся.

— Не того вы прессанули, приятель. Предлагал же разойтись миром. И что теперь с вами делать? — посетовал он и, рассмеявшись, добавил: — Хотя знаешь, нет худа без добра. Теперь ты на законных основаниях можешь парковаться под знаком «Места для инвалидов».

Хулиган задергался, как в трансформаторной будке, разве что искры не сыпались. Ожил, кретин! Алексей упустил момент — тот махнул рукой, царапнул ногтями. Щека загорелась. Алексей отпрянул — ах ты гад! Специально ногти не стриг? Он повторил удар — и снова добился желаемого: небритый икнул, отвалился к стене, но вновь устоял. И хорошо, что устоял! Скрипнула дверь в соседнем вагоне, кто-то вошел в узкую «гармошку». Да не один! На отсутствие чутья Алексей не жаловался. Вот и на этот раз — стукнуло по мозгам, почувствовал, что сейчас произойдет. Схватил за шиворот обладателя козлиной бородки, резко поднял его, мобилизуя все мышцы плеч и предплечий, прислонил к стене рядом с небритым. У того разъезжались ноги, приходилось придерживать. Ничего, несколько секунд протянет. «Козел» загородил товарища, который медленно сползал по стенке, а их двоих загородил Алексей. И очень вовремя — распахнулась дверь, в тамбур вошли сотрудники полиции в форме! Патруль, приписанный к поездной бригаде. Алексей их видел вчера, когда гулял по составу. В четвертом вагоне у них «мент-пункт» — смеялись, с девчонками заигрывали. Но сейчас спешили по своим делам. Мельком глянули — трое мужиков, один из них что-то весело говорил (Алексей громко нес какую-то пургу). Могли бы всмотреться (заодно за курение привлечь — хотя не докажешь, уже никто не курил), но не стали. Один покосился, прошел в вагон, следом за ним второй. Когда за ними закрылась дверь, Алексей облегченно вздохнул и отпустил бородатого. Тот, закатывая глаза, сполз на пол, уперся пятками в стену. Его товарищ сделал то же самое. Трясущийся пол вагона не желал их держать. Хулиганы пребывали в беспамятстве, пускали слюни. И что теперь, он в ответе за них?

Скрипнула дверь за спиной, кто-то ахнул. Алексей вздрогнул. Но женские «ахи» он пока отличал от мужских. Возможно, проводница что-то услышала, и, едва стражи правопорядка протопали мимо купе, решила полюбопытствовать. А ведь хорошенькая, как-то не к месту отметил Алексей. Маленькая, с симпатичными кудряшками, торчащими из-под форменной пилотки. Девушка вышла в тамбур, машинально прикрыла дверь и прижала ладошку ко рту, реально испугавшись. Зеленые глаза стали круглыми и блестели от страха.

— Боже правый, что вы натворили… — попятилась она, когда небритый зашевелился и застонал.

— Простите, девушка, — вздохнул Алексей, — они первые начали. Стоял, курил, никого не трогал…

— Не могу поверить, вы накостыляли таким кабанам… — Проводница недоверчиво качала головой и с интересом разглядывала Алексея.

— Это было несложно, — ответил он. — Вы их знаете?

— Знаю… Вернее, не знаю, но видела… вчера, мельком… Они из шестого вагона, в Забайкалье сели, в Москву едут… Моя подруга Галка — она работает в том вагоне — жаловалась на них, мол, прохода не дают, матерятся, пристают к пассажирам, чуть девчонку одну не изнасиловали, приставали к Галке… Водку покупают на станциях, бухают… А полиция не хочет с ними связываться, делают вид, что не замечают их…

— То есть эти товарищи заслуживают наказания? — уточнил Алексей.

— Думаю… да, — помедлив, кивнула девушка. — Я вчера так радовалась, что они не в нашем вагоне…

— Уже в нашем. Может, полицию вызовем, расскажем, как было дело? Они как раз недалеко, можно догнать… — задумчиво почесал затылок Алексей и вдруг почувствовал, что поезд останавливается. Скрипнули колеса, зажатые тормозными колодками. Он глянул в окно. Не станция — не должно быть никакой остановки. Поезд тормозил посреди леса. За насыпью грудились кустарники, далее возвышался плотный осинник. Состав уже еле волочился — машинист реально его останавливал. Алексей вопросительно глянул на проводницу:

— Мы встаем?

— Ну да… Здесь почти всегда встаем… — поежилась девушка. — Это на минутку, пропускаем скорый поезд. Они же вечно спешат…

— Девушка, милая, — выразительно посмотрел Алексей на проводницу, — вы хотите и дальше ехать с этими отмороженными? Чтобы они реально навредили кому-нибудь из пассажиров? Вы же видите, это не люди… Живые они, ничего им не будет, получат достойный урок, начнут соображать, как следует себя вести! Не волнуйтесь, они в отрубе, вас не видели. Стойте на своем — вы не в курсе, в тамбуре никого не было… Пожалуйста, думайте поскорее, — взмолился он. — Сейчас поедем или кто-нибудь войдет…

— Вы серьезно? — догадалась она и глубоко вздохнула, тряхнув кудряшками. Но все-таки решилась — вытащила связку из форменной куртки, отомкнула трехгранным ключом вагонную дверь.

— А теперь уйдите, — приказал он. — Стойте у титана. Если кто-нибудь пойдет — задержите его…

Алексей вытолкал ее из тамбура. Вагон дернулся — поезд встал. Он схватился за поручень, высунулся из вагона. Дул прохладный ветерок, в лесу наперебой чирикали птицы. Послышался шум на соседней колее — гремел встречный экспресс. Он поднял рифленый щиток, стащил со ступеней небритого субъекта, бросил под колеса. Затем стащил второго, проволок по шпалам, отправил пинком с насыпи. Тот что-то ворчал, давя кустарник, катилась галька. Экспресс умчался, наступила тишина. Как же вовремя он появился! Алексей вытянул шею, прислушался. Все нормально, живые ублюдки, ничего им не сделалось — стонали в кустах, приходя в себя. Вагон дернулся, лязгнула сцепка. Стоянка оказалась недолгой.

Он опустил щиток и облегченно вздохнул. Вдруг в тамбур высунулась трясущаяся мордашка проводницы. «А она, по ходу, свой парень», — мысленно отметил Алексей.

— Все в порядке? — спросила она.

— Все отлично, — кивнул он. — Ничего не было. Двое пассажиров отстали от поезда. Догонят… когда-нибудь.

— Господи, что я себе позволяю… — неуверенно вошла в тамбур проводница. Какое-то странное выражение на бледной мордашке — убойная смесь переживания, страха, интереса, нежелания, чтобы все это кончалось… — Что с вами? — ахнула она и коснулась пальцем его щеки. — У вас щека порезана, кровь идет… Пойдемте скорее ко мне, это надо вылечить… Идемте же! — потянула она его за руку. — Что вы приклеились к этому полу?

Алексей шагнул в вагон, и проводница, смеясь, затолкнула его к себе. Заперлась, усадила на полку, крытую пушистым покрывалом, сбросила пилотку, форменную куртку и кинулась к шкафчику за аптечкой. Он сидел, как бедный родственник, зажав ногами кейс. Она смочила ватку перекисью и стала обрабатывать царапины, склонившись над ним и высунув язычок от усердия. Кудряшки щекотали нос, девушка посмеивалась.

— Ладно, хватит, — волнующим голосом проговорила девушка и просто повалилась на него. Алексей тоже решил, что хватит, оба не железные! Он упал навзничь, распластался на полке. А дальше вожделение заволокло сознание… Секс был бурным, «ложе» гнулось и трещало. Вагон ходил ходуном, перестук колес сливался в ускоренную какофонию — состав разогнался на длинном перегоне. Несколько раз их прерывал стук в дверь, но они не реагировали. В коридоре кто-то возмущался, требовал обещанный чай, кому-то подсунули несвежее белье, у кого-то не закрывалось окно, какую-то даму не устраивал выпивающий сосед. Проводница вздрагивала от смеха, прижимала палец к его губам: тихо, дорогой, тихо. Затем забралась ему под мышку и, удовлетворенно засопев, сказала:

— Ну, здорово… Мне так хорошо с тобой… Это было что-то…

В дверь продолжали барабанить. Девушка вздохнула и поднялась:

— Я отлучусь ненадолго, хорошо? Никому не открывай, не вставай… И не уходи, я тебя очень прошу. Сделаю свою работу и вернусь.

— Не спеши, — пробормотал он. — Делай спокойно свою работу…

Кажется, была станция, он точно не помнил. В вагон заходили люди, кто-то выходил, тащил тяжелые сумки, ругались взрослые, плакал ребенок. В окно заглядывала привокзальная иллюминация, бубнил в громкоговоритель монотонный женский голос. Наконец вагон дернулся, начал плавно набирать скорость. «Следующая станция через три часа», — машинально пришло на ум. В прошлые сутки нечего было делать, и Алексей наизусть выучил расписание. Бубнили пассажиры, кто-то возмущался «отвратительным сервисом». Проводница огрызалась: хотите нормального сервиса — летайте самолетами «Аэрофлота» или чем угодно — хоть дирижаблями и коврами-самолетами…

Дверь в купе открылась, потом закрылась, повернулась защелка. Раздался облегченный вздох, и девушка юркнула к нему под бочок, обняла и зашептала:

— Во-первых, меня прижал к теплой стенке пассажир из твоего купе и начал взволнованно повествовать о том, что ты пропал. Ушел покурить и не вернулся. Сумка на месте, а гражданина нет. Либо он злоумышленник, либо пал жертвой преступления. Надо срочно сообщать в полицию, не могла бы я это сделать? Я объяснила человеку, что с тобой все в порядке, ты временно занял место в другом купе и к утру обязательно вернешься. Он был удивлен и, мне кажется, начал что-то подозревать — особенно после того, как я расхохоталась… Во-вторых, имеется информация от правоохранительных органов. Пропали двое пассажиров из шестого вагона, но на них наткнулся путевой рабочий — пострадавшие ничего не помнят, чувствуют себя отвратительно. Напились так, что умудрились выпасть из поезда, отбили себе все бока… Решается вопрос, как ехать дальше и где искать их багаж…

— Да и шут с ними… — прошептал Алексей. — Хотя не думаю, что этот случай заставит их поумнеть… Есть еще и «в-третьих»?

— Конечно… Как вас зовут, молодой человек?

— Да, прости, как-то странно получилось… Алексей… Алексей Петрович Воронич… В смысле, Петрович — отчество, а Воронич — фамилия…

— Юлия Александровна… Кузнецова… — прыснула она. — Ты отдохнул, Алексей Петрович? Способен уделить даме пару своих драгоценных минут?

Второй раунд был такой же бурный, как и первый. Они лежали в прострации, приходили в себя. «Отличная совместимость, — подумал Алексей. — Как жаль, что это… не мое».

— Ты живая? — спросил он.

— Не уверена… Ты утром сходишь?

— Угу…

— Жалко… А в Москву только к обеду прибудем… У меня еще не было таких, как ты… Ты другой… Ты женат?

— Нет…

— Что, серьезно? Ты один? — Она приподнялась, уставилась в его мерцающие глаза.

— Это проблема? — не понял Алексей. — Одного на ковчег не пустят? Не сложилось с брачной жизнью, такое бывает…

— И у меня не сложилось… — вздохнула Юля. — Замуж выскочила в восемнадцать, есть дочь в Красноярске, есть мама там же, есть развод в паспорте… Училась в Институте инженеров железнодорожного транспорта, пришлось уйти в связи с рождением ребенка… Три года работаю в поездной бригаде, поступила на заочный… Я добью этот проклятый институт, чего бы ни стоило… В жизни все просто, скучно, две недели мотаюсь по стране — осточертели эти рельсы. Неделю — дома, не даю ребенку забыть, что у него есть мама, выслушиваю нарекания матери, которая в мое отсутствие «строгает» ребенка под себя… А ты о себе ничего не скажешь?

— Нечего сказать, — буркнул Алексей. — Жизнь такая же серая, без ярких пятен…

— Ты постоянно с чемоданчиком. Боишься оставлять его в купе, носишь с собой даже в тамбур, когда куришь… Это дипломатическая почта? Ты наркокурьер?

— Киллер экстра-класса, — усмехнулся Алексей. — Выполняю важное правительственное задание.

— У правительства есть киллеры? — удивилась Юля.

— А у кого их нет? — Он так зевнул, что зазвенело в ушах. — Военный я, всего лишь военный, не пугайся, — погладил прильнувшую в нему головку. — Вернее, был военный. Теперь в запасе, еду домой, живу в глухой провинции, в Мирославском районе. В кейсе документы, которые жалко потерять, сменная пара белья, чистые носки…

— Ты такой загадочный молодой человек… — жарко зашептала Юля.

Алексей неумолимо погружался в сон, но часть сознания продолжала бодрствовать. Привычка — вторая натура. Не раз спасала жизнь, помогала искать выход из запутанных положений. Недремлющий ангел-хранитель всегда был начеку, отправлял по мере необходимости импульсы в мозг. Но, к сожалению, не помогал своему хозяину в личной жизни и строительстве карьеры… На кейс в ногах никто не покушался. За пределами купе всю ночь что-то происходило. Бубнили пьяные люди, была еще одна длинная остановка. Юля несколько раз выбегала из купе, с кем-то ругалась, выполняла свои обязанности. Возвращалась и снова забиралась к нему под бочок. «Хорошая девушка, — лениво подумал Алексей, погружаясь в пучины Морфея. — Устает на работе сильно…»

Очнулся он в шестом часу утра. Вагон еще спал. Спала проводница, обняв его за плечо. Ночная беготня уморила девушку — она не проснулась, когда он встал с кровати. Алексей посмотрел на нее с каким-то сожалением: обычная история, сначала очаровываем людей, потом разочаровываем, — тихо оделся, забрал кейс и шмыгнул в коридор. Первым делом направился в туалет, который был рядом. Пристроил чемоданчик на крышку унитаза, сполоснул лицо. С неодобрением уставился на опухшую со сна физиономию. Провел пальцами по щеке — длина щетины соответствовала трехдневному воздержанию от бритвенного станка. Потом пристроил на раковину кейс, открыл. Все лежало на месте — в непрозрачных пакетах. Книжка Сбербанка на полтора миллиона рублей, сто тысяч отечественных «деревянных» — на первое время, двадцать тысяч долларов США, десять тысяч евро. Вроде много, но это все, что скопил за десять с лишним лет службы. Банковские карты Алексей не любил — относился к ним с недоверием. Предпочитал «естественный» способ хранения — «налом», под рукой. В крайнем случае счет в банке, который в годы кризиса разорится в последнюю очередь — заодно с контролирующим его государством. Под первым слоем содержимого находился второй. В отделении, застегнутом на молнию, — два ордена Мужества, медаль «За боевые заслуги», несколько ведомственных медалей, наградной пистолет Макарова и самая важная часть «коллекции» — снайперская винтовка «Винторез» в разобранном виде. Он провел рукой по упрятанным в пазы элементам изделия, усмехнулся. Он не киллер на службе государства, но вполне мог им стать, поскольку владел этой штукой в совершенстве. Бесшумная снайперская винтовка для подразделений специального назначения. Увесистый приклад из светлого дерева, три магазина на двадцать патронов девятого калибра. Прицельная дальность — четыреста метров по ростовой мишени. Два прицела в комплекте: дневной оптический и ночной электронный. Пришлось попотеть, вывозя из части «Винторез» с боеприпасами. Дело, в принципе, подсудное, хотя заслуженный майор спецназа имел все шансы выкрутиться — ствол списали и якобы утилизировали. Подсуетился начальник службы ракетно-артиллерийского вооружения отдельного батальона бригады ГРУ, к которому несколько месяцев была прикомандирована группа майора Воронича. Он кое-чем был обязан Алексею. Удивлялся, совершая подлог: на хрена майору на «гражданке» эта штука. Вроде не бандит, не тип с криминальными наклонностями. Продать хочет? Память о службе? Уток стрелять в плавнях? Не ваше дело, товарищ капитан, вы давайте, мухлюйте…

Он выбрался из туалета в обнимку с кейсом, на цыпочках отправился к себе в купе. Дверь, слава богу, не заперли. Сквозь занавески просачивался мутный утренний свет. Слева на нижней полке храпел командированный Лопухин. Справа, укрывшись простыней, спала пожилая женщина, проевшая дыру в черепе своим взглядом. Он закинул чемодан, полез на полку, стараясь не отдавить постную физиономию Лопухина. Обнял подушку и мгновенно уснул.

И началось — все как в жизни! События годичной давности вставали перед глазами, обрастая пугающей реальностью. Впрочем, элементы фантастики присутствовали: закат был необычно багряный, не бывает такого. Горы — высокие и страшные, тучи — как бараньи курдюки. Солнце садилось слева в ущелье — на западе небо было чистое. Над головой же теснились тучи, и эта картина — одновременно багровый закат и клубящаяся мгла над ущельем — создавала фантасмагорию, такое увидишь не каждый день. Вроде бы Россия, своя земля, Северный Кавказ, а ощущение, словно угодил на другую планету…

Группа майора Воронича рассредоточена в засаде на крутом южном склоне, поджидает вражеский караван. Внизу прямой участок от изгиба до изгиба ущелья. Тропа петляет между грудами камней. Кусты, страшноватые уродливые деревья, вцепившиеся корнями в каменистую почву. Голые участки чередуются мешаниной булыжников и горной флоры. У всех коммуникаторы в ушах, бойцов не видно, попрятались, слились с ландшафтом. На востоке, на дальнем склоне, — пост раннего обнаружения противника. Прапорщик Торгуев. Остальные здесь: слева — пулеметчик Белоусов, снайпер Рыбенко. Справа — сам Воронич, лейтенанты Васильев, Зимин. Внизу, недалеко от тропы, еще двое — прапорщик Кудрин и лейтенант Барков. У одного пулемет, у другого гранатомет РПГ-7. По ущелью дует сильный ветер, предвестник чего-то, еще минуту назад его не было. Гнутся деревья, с кустов сшибает листву. Опускаются черные коршуны, вьются кругами — а этим-то чего надо? Алексей знает, что сейчас произойдет — это не просто сон, а сон, основанный на реальных событиях, — но не может повлиять на события. Он — заложник сна, простой статист, видел его уже чертову уйму раз, но всякий раз молит бога, чтобы все пошло по-другому! Ведь в его власти менять ход событий, иначе какой он бог…

«Рыбенко, ногу задвинь, — ворчит он в микрофон. — Чего разлегся, как на лужайке перед Букингемским дворцом?» Ветер не унимается, с крутого северного склона катятся камни, выпадают на тропу, поднимая пыль. Камнепад небольшой, локальный, ограничен квадратными метрами. «Командир, я вижу их! — взволнованно сообщает Торгуев. — Идут с востока, выдвигаются из-за изгиба ущелья. Груз на арбах, мулы, лошади — дехкане, мать их… Их много, командир, больше, чем мы думали, в повозках пулеметы, гранатометы, вижу ПЗРК «Стрела»… Вижу четыре арбы, но это не все…»

«То, что их много, — это мы как-нибудь перекурим, — добродушно бурчит в переговорник прапорщик Кудрин. — Пять минут работы — и станет мало, делов-то…»

«Пошли мы раз на шухерное дело…» — поет, акцентируя блатные нотки, лейтенант Белоусов.

«За бакалейной лавкой выставили стрем…» — поддерживает его лейтенант Зимин.

«Я требую внимания и тишины, товарищи офицеры и прапорщики, — ворчит Воронич, — в противном случае буду наказывать. Эй, на стреме… тьфу!.. Торгуев, твоя задача блокировать отступление противника, если попытаются рвануть назад. Считай их — количество транспортных средств, штыков, вооружения. Пусть проходят мимо, не высовывайся».

Банда идет из Грузии, заправляет походом некий Махмуд, давший присягу на верность «Исламскому государству». Тип упертый, несговорчивый, яростный приверженец всемирного халифата. С Махмудом — отъявленные головорезы. Приказа брать живыми не было, эти ребята опасны даже в тюрьме. Банда должна быть полностью уничтожена…

Торгуев докладывает: в банде не меньше тридцати рыл, шесть повозок, груженных оружием. Боевики идут рядом с арбами, они осмотрительны и насторожены. Махмуд здесь, в районе второй повозки, говорит с кем-то по телефону…

Вот они возникают в поле зрения, выходят на сцену. Лошади, мулы тащат подводы. Боевики идут по обочинам — увешанные оружием, бородатые, страшные. Какая старая добрая классика… Движутся медленно, поскрипывают ржавые колеса. Закат ненормально ярок, бородатые рожи озарены багрянцем. «Огонь!» — командует Алексей. Шквал свинца устремляется на дно ущелья! Дважды ухает гранатомет, взрываются ведущая и замыкающая повозки. Узкую ленту долины окутывают клубы дыма. В дыму мечутся боевики, орут страшными голосами, пытаются отстреливаться. Спецназ не высовывается, методично расходует боезапас. Две телеги пытаются развернуться, но замертво валится лошадь, арба перевертывается, перегораживает проезд. Падают боевики, нашпигованные свинцом. Кто-то залегает, выискивает на склоне спецназовцев. Пули стучат по камням — совсем близко. Бойцам приходится менять позиции, перекатываться. Шквал огня спадает. Но тут вступает в работу пулеметчик Белоусов, сменивший магазин. Снова пыль столбом, вопли, стоны раненых. Несколько человек пытаются вырваться из западни, бегут, пригнувшись, но попадают под шквальный огонь и падают один за другим. Красное облако опускается на ущелье — плотное, насыщенное газовыми разрядами. Алые сполохи пляшут по склону ущелья, раскрашивают кумачом прилипшую к нему растительность и каменные террасы. Оставшиеся боевики укрываются за перевернутыми телегами, за трупами животных. Дергает копытами мускулистый жеребец, умирает мучительно, неохотно, обливает пространство кровавой пеной. Валяются мертвые и раненые боевики. Подрагивает в корчах обгоревшее тело. Из банды уцелели несколько человек, они ожесточенно отстреливаются. Кто-то умудряется выстрелить из гранатомета. От взрыва на склоне закладывает правое ухо. Справа сыплются камни — мелкие, крупные, вырванные с корнем кусты. Катится, болтая конечностями, словно кукла, набитая бисером, лейтенант Васильев. Бронежилет порван в клочья, в животе дыра. Он падает на дно ущелья, разбросав руки, сверху в него вонзается остроконечный булыжник… Алексей с трудом приходит в себя, изображение рябит, звуки рывками — словно пленку видеокассеты старательно пережевывают. В соседнем укрытии скалится лейтенант Зимин — вернее, голова лейтенанта Зимина, с которой срезана затылочная часть. Сам лейтенант лежит в стороне — граната попала практически в него, верхняя половина туловища обуглена, ноги подрагивают, словно им нужно куда-то бежать…

Он орет благим матом, но не слышит своего голоса. Состояние мерзкое: не очень жив, но и не очень мертв. В атаку, добить вурдалаков! Он съезжает с горки, катится дальше, в кусты. За ним несутся выжившие: Белоусов, Рыбенко. Стреляют на бегу, бросают гранаты, от взрывов пронзительная боль вспарывает ушные раковины. Выскакивают из укрытий Кудрин, Барков. Оживает РПК на дальнем склоне — Торгуев подтянулся. Алексей вырывается вперед. Навстречу поднимаются двое бородачей с искаженными рожами, но валятся замертво, набитые пулями. Из дыма вылупляется еще один — здоровенный, косматый, с налитыми кровью глазами. Верный воин Аллаха, мать его за ногу! Патроны, видимо, кончились, он выхватывает из-за пояса устрашающих размеров мачете, с рыком бросается вперед. Черный рот разинут, что-то орет. Лезвие рассекает воздух. «Сейчас и ты останешься без головы», — мелькает мысль. Алексей выпускает в басмача длинную очередь, но стрелять бесполезно — пули отскакивают от Махмуда, как резиновые! Бандит гогочет, уже подлетает. Нет возможности увернуться, ноги словно ватные, руки не слушаются — он не может поднять автомат. Да и толку стрелять? Басмач орет, как глашатай на городской площади: «Аллаааа!!!» И Алексей орет. Боевик уже заносит мачете, чтобы рубить его бестолковую голову!..

Он проснулся в холодном поту от собственного крика. Судорога в теле — чуть не сверзился со своей верхней полки! Засунул кейс под голову, перевел дыхание. Вагон подрагивал, расстояние до столичного региона неуклонно сокращалось. Семь часов утра. Кричал, что ли? Он осторожно глянул вниз. Попутчики неподвижно сидели на полках и молчали. Женщина снова прожигала его взглядом. Косил робким глазом командированный Лопухин.

— Извините, — буркнул Алексей, — со мной бывает.

Он отвернулся к стене, закрыл глаза. Жизнь пошла как-то набекрень, он уже ничего в ней не понимал. Грузился воспоминаниями каждый день. Часто вспоминал родное село Затешу Мирославского района Ярославской области, какие-то узловые точки биографии. Все, что было между ними, превращалось в сито, куда проваливались воспоминания. Он путался в хронологии, с трудом вспоминались лица, фамилии. Срочная служба, контракт (пожил перед ним полгода на «гражданке» — не понравилось). Военный институт в славном уральском городе, какие-то дальние сибирские гарнизоны. Служба на Кавказе, два ранения, с промежутком в полгода (оба легкие, но крови выпили немало и до сих пор аукались). Контузия пять месяцев назад, после которой перевели в Хабаровск, а потом и вовсе уволили в связи с сокращением штатов. Сокращение действительно происходило, на заслуги увольняемых особо не смотрели, от контуженных и перенесших ранения предпочитали избавляться в первую очередь. Давали повышенную пенсию, какие-то грамоты, медали — и отправляли в «почетный» запас. В Хабаровске снял квартиру, решил пожить, осмотреться, может, на вахту куда-нибудь пристроиться, без разницы — нефтяником, моряком. Но не срослось — пик кризиса, работы не было, а если что-то предлагали, то зарплаты смешные. Все чаще вспоминалось родное село Затеша, поднимались из могил родители, смотрели на него с укором. Оба скончались четыре года назад — у отца случился инфаркт, когда возил дрова с лесозаготовок, медики в глухомань прибыли поздно, тело уже остыло. Мама не смогла без отца — жила с ним с восемнадцати лет, он стал неотъемлемой частью ее жизни, и вот лишилась главного стимула к существованию. Пыталась как-то жить, но быстро зачахла, превратилась в привидение, а однажды просто не встала с кровати. Алексей примчался на похороны. Все было достойно — солнечное место на кладбище, щедрые поминки, памятник, ограда. Недельный запой, из которого его вытаскивал сосед Виктор Павлович Маслов, недавно ушедший на пенсию. Заботам Маслова и поручил свои владения, когда засобирался обратно в часть. «Пользуйся, Виктор Павлович, будь как дома, можешь картошку посадить. Не забывай присматривать только»…

Несколько дней назад Алексей твердо решил начать новую жизнь. Увольнение (как и развод) — не конец света, после него тоже живут. Он молод, полон сил, имеет свой дом, способен зарабатывать. А главное, куча личного времени на созидание чего-нибудь доброго и вечного…

Соседи внизу что-то бубнили. Алексей прислушался. Лопухин костерил жену, которую на двадцать пятом году брака потянуло на приключения. Изменяет ему и даже не скрывает. А он всю жизнь в работе, тянет на себе весь воз, покупает продукты, оплачивает счета. А эта тварь живет на всем готовом, спуталась с соседом со второго этажа, бегает к нему. Ну, конечно, он приходит поздно, весь загруженный.

«А чего ты хотел? — лениво подумал Алексей, пытаясь уснуть. — Женщины — тоже люди. Им не только зарплата мужа нужна, но кое-что еще, чем не каждый мужчина может похвастаться».

Бормотание раздражало. Лопухин бубнил, как шарманка. Хоть бы знаки препинания иногда делал! Сон уже не шел. До прибытия в Мирославль оставалось три часа. Ожидание превращалось в пытку. За стенкой возилась проводница, вздыхала. Их разделяла тонкая перегородка, но не хотелось туда идти, не стоило усугублять. Девушка понравилась, в том и проблема. У каждого своя дорожка, пусть топчут ее, а в чужую колею не лезут… В итоге он не выдержал, спустился. Соседи замолчали. Женщина уставилась на него, Лопухин смущенно отвернулся. Алексей отправился чистить зубы. Потом стоял в коридоре, разглядывая перрон очередной станции. Входили и выходили пассажиры. По коридору двигалась тетка в железнодорожной форме — хмурая, сосредоточенная, видимо, бригадирша. За теткой семенила Юля со скорбной мордашкой. Проходя мимо Алексея, погладила его по спине, потом обернулась и посмотрела с печальной улыбкой. Он тоже улыбнулся и побрел в свое купе, гадая, как бы еще убить время.

Попутчица пила чай с сушками. Повернула голову, нахмурилась. Лопухина не было — прохлаждался в очереди в туалет. Алексей сел за столик на место Лопухина. Женщина сглотнула, быстро проглотила разжеванную сушку. Настало время откровений.

— В Москву едете? — вкрадчиво спросил Алексей.

— Да, в Москву. Моя фамилия Малиновская, зовут Анна Петровна.

Алексей напрягся — фамилия показалась знакомой.

— У меня в Москве дочь Екатерина, — вещала женщина каким-то механическим голосом. — Ей тридцать три года, у нее хороший муж, хорошая квартира на Большой Ордынке. Муж неплохо зарабатывает, есть двое детей — девочки четырех и пяти лет. Позвали меня в гости, показать, как они живут… Недавно купили дачу в Подмосковье, съездили отдохнуть в Европу, у Катюши все хорошо…

— Безумно рад за вас и ваших родственников, Анна Петровна, — пробормотал Алексей, покосившись на дверь, — но, может, объясните, при чем тут я? Вы так смотрите на меня, словно я сжег ваш дом. Уверен, мы никогда не встре…

Он не закончил фразу, сработало что-то в памяти, и щеки загорелись. Вот же, черт возьми!.. Женщина, внимательно наблюдавшая за его реакцией, удовлетворенно кивнула.

— Да, я изменилась за двенадцать лет. А вы никогда в меня особо не всматривались, Алексей… Катюша тоже изменилась, но в лучшую сторону… Теперь вы вспоминаете ту историю, я не ошиблась? Катюша влюбилась в вас без памяти, она была такой наивной, доверчивой, а вы так импозантно смотрелись в своей курсантской форме. Задурили голову, из-за вас она институт бросила, про все забыла… Вы обещали на ней жениться, подали заявление, уже назначили день бракосочетания. Бедная девочка всю ночь примеряла свадебное платье, плакала от счастья. А на следующий день вы просто не пришли на регистрацию. Через день прислали письмо с невнятными извинениями. Моя девочка чуть не покончила с собой, полгода у нее тянулась жуткая депрессия… А вы пропали, даже и не вспомнили про нее. А ведь мы отговаривали ее от этой связи, убеждали, что ничего доброго не выйдет. И хорошо, что она не вышла за вас. Я бога молю, что сейчас у нее все хорошо… Но я отлично вас запомнила, у меня остались ваши старые фотографии…

Алексей готов был провалиться сквозь землю. Катюшу Малиновскую он иногда вспоминал. Действительно некрасиво вышло. Но он тоже психанул, была причина. Какой линии защиты будете придерживаться, товарищ майор?

— Хоть совесть не прокутили, способны еще краснеть, — мрачно резюмировала Анна Петровна. — Да, мы жили на Урале, там вы обучались в своем военном вузе. После жизнь разбросала, Катюша собралась с силами, окончила институт, уехала в другой город. Мы с мужем тоже были вынуждены переехать…

«Почему же вам дочь с зятем билет на самолет не купили, заставляют тащиться в поезде через полстраны?» — чуть не ляпнул он, но прикусил язык. Ежу понятно, что не все так гладко и безоблачно.

— Вам ведь не повезло в личной жизни? — злорадно вымолвила женщина. — Можете не спорить, по вашим глазам вижу, что вы не преуспели. Это вас бог наказал, Алексей… Вы и сейчас продолжаете беспутный образ жизни. Неизвестно, где провели всю ночь, хотя я догадываюсь где. У вас оцарапано лицо, вчера этого не было…

— Вы не в курсе обмана вашей дочери? — попытался он смыть с себя хоть часть грязи. — Сказала, что залетела… в смысле, беременная, потому и подали заявление. А перед свадьбой я случайно узнал от ее знакомых, что Катюша наврала, не было никакой беременности. Просто обманула, чтобы привязать меня к себе, — как вам это нравится?

— Ну и что? — возмутилась женщина. — Моя дочь сражалась за свою любовь!

Он чуть не поперхнулся, стал кашлять. Женская логика зверствует независимо от возраста. К чему слова? Кто не грешил по молодости? Ну да, случались в биографии эпизоды, которыми трудно гордиться.

Откатилась дверь, ввалился Лопухин, и Алексей безропотно полез наверх, отвернулся к стене. Пусть смотрит, ему плевать. Мать обязана быть на стороне дочери. Он лежал с закрытыми глазами, вспоминал женщин, коим посчастливилось побывать в его постели. Первая — Варвара Кружилина, жили в одном селе, ходили в школу поселка Монино, что в трех верстах от Затеши. Однажды так устали за день — а дело было в десятом классе, — что прилегли в стожок на поле между Монино и Затешей… Тоже обещал жениться и не сдержал обещания. Последняя — сегодня ночью, хорошенькая, веселая, хотя и немного грустная проводница Юля. А сколько было между ними — стыдно, майор, стыдно…

Он поворочался, опять спустился вниз и уселся рядом с дверью. В купе вторглась Юленька, забрала пустые стаканы. Украдкой глянула на него, изобразив глазами: на выход, товарищ. Он поднялся под исполненным легкого презрения взглядом Анны Петровны, вынул из пачки сигарету — типа покурить. Уже вышел в коридор, как она бросила в спину:

— Чемодан свой забыли!

Алексей вспыхнул, но вернулся, безмолвно забрал кейс. Постучаться в соседнее купе он даже не успел. Отворилась дверь, проводница втащила его внутрь, стала осыпать поцелуями и зашептала:

— Все, мой милый, ты скоро выйдешь, поедешь в свою деревню, мы больше не встретимся… У меня еще есть дела до прибытия в Мирославль, увидеться не сможем… Жалко, но такова жизнь… Знаешь, я оптимистка, всю жизнь меня обламывают, а я верю во все хорошее… Возьми, — сунула она ему какой-то рекламный листочек, — там мой телефон и адрес в Красноярске. Понятно, что не позвонишь, но все равно буду верить и ждать, так легче.

— Я позвоню, Юля, — пообещал он.

— Конечно, позвонишь. — Девушка старательно прятала навернувшиеся слезы. — Ты обязательно позвонишь, Алеша. Может, через год, два. Я буду ждать, не забуду тебя…