Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное)

Александр Тимофеевич Филичкин, 2023

Накануне войны Григорий окончил школу армейской разведки, куда отбирали лучших из лучших. Солдат принял боевое крещение 22 июня 1941 года под ударами самолётов врага. Когда пал Севастополь, парень оказался в плену у фашистов и прошел все круги ада. Он чудом выжил в концлагере и секретной спецшколе, где русских пленных использовали как спарринг-партнеров для натаскивания немецких овчарок.После освобождения из фашистского плена, смертник должен «искупить кровью свою большую вину перед Родиной». Его направляют штрафную роту, переброшенную на Дальний Восток. В августе 45-го ему предстоит громить Квантунскую армию, бить «самураев», штурмовать неприступные японские укрепрайоны и снова смотреть в лицо смерти даже после Победы!Роман основан на реальных событиях.

Глава 4. Возвращение к своим

К рассвету, Григорий ушёл от места первого боя, не так далеко, как ему бы хотелось. Он удалился от поля сражения всего километров на десять-двенадцать, не больше. Неожиданно выяснилось, что ходить ночью в степи без дорог, весьма неудобно. Тем более, если на небе нет ни луны, ни каких-либо звёзд,

Уж на что парень хорошо видел во тьме, но и то, очень часто спотыкался о какие-то камни и регулярно проваливался в непонятные для него углубления. То ли, там были норы сусликов и байбаков, то ли, просто встречались промоины.

Спасибо на том, что он всегда замечал обрывы оврагов и балок и со всего маху ни разу не сверзился вниз. Спуск и подъём из ложбин, оказались занятием весьма утомительным, и не подходящим для изнеженных хлюпиков. Особенно, если не видно ни зги.

Наконец, совсем рассвело. Григорий повертел головой, увидел слева контуры Крымских вершин и с облегчением понял, что не сбился с пути. Парень давно уж согрелся от долгой ходьбы и больше не трясся от холода. Теперь его стали мучить голод и жажда.

А часов пять назад, когда он сидел в мутном ерике, то был твёрдо уверен, ему очень долго не захочет пить. Судя по отсутствию каких-либо деревенек и сёл, воды здесь поблизости не было. Даже маленьких озёр или стариц парень ни разу не встретил.

Солнце неспешно поднялось над степью и стало видно на многие километры вокруг. Григорий заметил, что по правую руку, вдруг появилось довольно большое облачко пыли.

Двигалось оно достаточно быстро и почти в ту же сторону, куда направлялся солдат. Вернее сказать, через пять или шесть километров, они должны пересечься, где-то в степи.

«Что-то идёт по дороге, — размышлял на ходу молодой человек. — Скорее всего, это наша машина. Вряд ли фашисты катались бы тут в одиночку. — парень пошёл чуть быстрее и сказал сам себе: — Перехватить мне её не удастся, но так я выйду на тракт. Глядишь, там меня кто-нибудь подберёт, или же скажет, где тут расположена ближайшая военная часть».

Просёлок резко свернул в его сторону, и скоро боец убедился, что это полуторка защитного цвета. У парня полегчало на сердце, и он ещё больше ускорил шаги: «Вдруг водитель заметит меня и затормозит?» — размечтался Григорий. Тут, над головою послышался приглушенный шум мощного двигателя.

Парень задрал голову к небу и разглядел в вышине самолёт очень странного вида. Летательный аппарат имел одно большое крыло, сужающееся к обоим концам. На нём находились два мотора с пропеллером, а между ними устроилась довольно вместительная кабина пилота.

Она весьма походила на пулю винтовки, только её острый конец смотрел в обратную сторону по ходу движения. Судя по остеклению, внутри помещался не только пилот и радист, но и стрелок, сидящий спиной к носу машины.

Вместо привычного всем фюзеляжа аэроплан имел два тонких корпуса, выходящих из мотогондол мощных двигателей. Хвостовые балки оканчивались скругленными авиационными килями. Их прочно скрепляла широкая горизонтальная плоскость, похожая на удлинённое оперенье хвоста.

Григорий уже много слышал о весьма необычном разведывательном самолете фашистов, но сам его в небе не видел. Солдатское сарафанное радио называло его не иначе, как «рамой». Едва завидев его, все говорили:

— Раз «фокер» сюда прилетел, ждите братцы беды. Или бомбардировщики явятся, или фрицы шарахнут из дальнобойных орудий большого калибра.

В это раннее утро, лётчик подумал о том, что не стоит расходовать большие ресурсы для уничтоженья полуторки. Тем более, что она не военная часть, не остаётся на месте, а может уехать неизвестно куда. Пойди в неё, попади дальнобойным снарядом.

Фашист решил, сам разобраться с одиночным автомобилем. Он развернул аппарат и начал резко снижаться. Затем, пристроился в хвост «жестянки с колёсами» и начал удивительно быстро её догонять. Аэроплан опустился до пятидесяти метров, выровнялся и перешёл в горизонтальный полёт.

Застывший на месте, Григорий увидел, как маленький грузовичок прибавил газу и на повышенной скорости запылил по просёлку. Сидевшие в кузове, красноармейцы вскинули «мосинки» и стали дружно стрелять в разведчика фрицев.

Пилот поравнялся с удирающим транспортом, нажал на гашетку и сбросил небольшую авиационную бомбу весом в пятьдесят килограммов. От фюзеляжа тотчас отделилась тёмная точка и понеслась к намеченной цели.

«Фокер» стрелой проскочил над машиной и устремился в синее небо. Он был уверен в результате воздушной атаки.

Один из бойцов, что ехали в кузове, вдруг поднялся на ноги и встал лицом к направленью движения. Он опёрся руками на борт и прыгнул на землю. Человек очень ловко приземлился на обе ноги, согнулся в поясе, сгруппировался и покатился, как колобок.

Автомобиль промчался ещё десять метров, и тут в него сверху ударил немецкий снаряд. Раздался оглушительный взрыв. В утренний воздух взметнулось огромное облако дыма. В нем замелькали обломки деревянных бортов и кувыркающиеся фигуры людей.

Кабину и моторный отсек разнесло в мелкие клочья, а по дороге запрыгал пылающий бензиновый двигатель. Чуть впереди, катились два колёса, соединённые передним мостом.

Стоявший неподвижно, Григорий непроизвольно присел от невыносимого грохота и с ужасом глянул на то, во что превратилась машина с бойцами. Потом он увидел, что самолёт улетел, тронулся с места и побежал к месту трагедии. Нужно было помочь раненым людям.

Запыхавшийся парень добрался до дымящейся круглой воронки и остановился, как вкопанный. Там он увидел того человека, который покинул машину за секунду до взрыва.

Спиною к Григорию стоял молодой человек лет двадцати с небольшим. Он оказался одет в замасленный комбинезон и матерчатый шлем советских танкистов. Вся его форма была густо покрыта белесой пылью степи.

«Оно и понятно, — не к месту подумал Григорий, — он же по земле прокатился, словно циркач на арене».

Солдат осмотрелся и понял, что зря так спешил. Помогать было некому. Все красноармейцы оказались мертвы, а если честно сказать, то он вообще, не увидел людей. Вокруг находились только отдельные части окровавленных тел. Всюду лежали руки, ноги и головы с торсами.

Всё это перемешалось с щепками досок и обгоревшими кусками металла, покорёженных взрывом. Танкист опустился на корточки и деловито порылся в куче разного мусора. Он сдвинул обломок деревянного борта, вытащил чей-то мешок и стал, совершенно спокойно, развязывать узел, что стягивал горловину у «сидора».

Григорий едва подавил рвотный рефлекс, вызванный видом разорванных пассажиров машины. Он с трудом проглотил горький комок, появившийся в горле, глянул по сторонам и нашёл взглядом винтовку, лежащую невдалеке.

Солдат подошёл к трёхлинейке, поднял и быстро её осмотрел. Он передёрнул затвор, увидел, как в ствол вошёл блестящий патрон, и убедился, что оружие в полном порядке. Потом, повернулся к занятому делом танкисту и сурово спросил:

— Мародерствуешь тут помаленьку?

Ловкий прыгун поднялся на ноги и протянул бойцу фляжку с водой.

— Попей. — спокойно сказал он Григорию. — Небось, во рту пересохло, пока драпал от фрицев. Видел я, как ты безоружный шёл прямиком по степи. «Мосинку» свою, потерял. Теперь за чужую схватился? — заметив, что парень не среагировал на злые слова, он вдруг добавил жёстким начальственным голосом: — Почему вы рядовой не отдаете честь старшему по званию?

Только тогда солдат понял, что, судя по форме, перед ним механик-водитель, а то и командир советского танка. Ворот его гимнастёрки был, фривольно расстёгнут и петлицы парень не видел. Значит, в лучшем случае, это сержант, а в худшем и весь лейтенант. А он на него чужую винтовку направил.

Да за подобное действие, запросто под трибунал загремишь. Правда, сейчас можно очень легко и на немецкого диверсанта нарваться. Хотя диверсантов он уже видел в той роте, где недавно служил. Это всегда офицеры пехоты или связисты, и к тому же, они никогда не бывали такими чумазыми.

— Предъявите свои документы, — строго потребовал хмурый Григорий.

Танкист не стал возражать. Он сунул руку в нагрудный карман комбинезона, вынул оттуда небольшую брошюрку светло-серого цвета и подал бойцу.

Не убирая палец с крючка спускового устройства винтовки, солдат осторожно взял её левой рукой. Он отступил на два шага назад и пролистал «Красноармейскую книжку», покрытую пятнами машинного масла.

Всё вроде бы, было в порядке. И, к счастью, это оказался сержант, а не боевой офицер. Григорий вернул бумаги владельцу, опустил трёхлинейку и закинул её на плечо. Он вытянулся во фрунт и хотел козырнуть, но вовремя вспомнил, что ещё в ходе боя, он потерял, где-то пилотку. Поэтому доложил просто так:

— Рядовой Григорий Степанов. Охранная рота аэродрома номер 15/2704. Выхожу их окружения. Пробираюсь к своим.

— Вольно. — бросил сержант. — А я, как ты уже прочитал, механик-водитель танка, Леонид Иванович Скоков. Можно звать просто Леня, — и без всякого перехода новый знакомый спросил: — Жажда, наверное, мучает? — не дожидаясь ответа, он протянул парню фляжку.

Григорий принял баклажку из алюминия, открутил колпачок, что висел на короткой цепочке, и сделал приличный глоток. Парень тотчас опомнился и прекратил бездумно хлебать тёплую жидкость. Ещё неизвестно, сколько придётся тащиться по жаркой степи. В такой ситуации, воду нужно беречь.

Танкист отвернулся, присел и снова стал рыться в чужом вещмешке.

— Насчёт мародёрства, так ты это зря, — бросил он парню через плечо. — Им уже ничего больше не нужно, — сержант кивнул на разбросанные возле воронки куски человеческих тел. А нам с тобой, придётся их всех хоронить, а потом ещё топать до ближайшей воинской части. А сколько идти до неё, никому неизвестно.

Пожав плечами, Григорий был вынужден согласиться со словами танкиста. Стараясь не прикасаться к останкам погибших, он тоже включился в работу. Ему удалось обнаружить ещё одну трёхлинейку, почти не пострадавшую от мощного взрыва.

Судя по внешнему виду, механизм у винтовки оказался в полном порядке. У неё лишь откололась небольшая часть от приклада, но всё равно, из такого оружия можно было стрелять.

Правда, ещё неизвестно, как теперь у неё с точностью боя, но пока не попробуешь, этого, увы, не узнаешь. К сожаленью бойца, владелец оружия послал все патроны в фашистов, а запасные обоймы парень найти не сумел. Так что, с пристрелкой придётся пока подождать.

Тем временем, ушлый танкист нашёл пять ржаных сухарей, кисет полный махорки и кусочек пилёного сахара, завёрнутый в старый клочок от крымской газеты.

Красноармейцы уселись на задний борт, отлетевший от погибшей машины. Они разделили по-братски скудный паёк и, растягивая приятный процесс, съели всю пищу до крошки.

Под конец, они сделали по глотку тёплой воды и посидели пару минут. Сержант свернул самокрутку. Он достал из кармана коробку со спичками, запалил «сигаретку» и задымил, как паровоз. Некурящий Григорий, как всегда, очень вежливо, отказался от вонючей отравы.

Леня досмолил небольшую цигарку до губ, и с большим сожаленьем, затоптал миниатюрный чинарик. Сержант шумно вздохнул, хлопнул себя по коленям и встал с заднего борта машины. Следом поднялся Григорий, и они занялись скорбным делом.

Собрав волю в кулак, красноармейцы, перетаскали в воронку разорванные на много кусков останки людей. На многих частях, отделённых от тел, ещё сохранились обрывки бинтов, залитых чёрной запекшейся кровью.

Бойцы взяли обломки досок и, действуя ими, словно лопатами, закидали неглубокую яму. На восточном краю братской могилы они врыли задний борт от разбитой машины.

Танкист достал из кармана, найденный в «сидоре», огрызок карандаша. Он плюнул себе на ладонь, раскрытую ковшиком и, окуная «химический» грифель в слюну, написал на щите несколько слов: «Здесь покоятся шестнадцать солдат РККА».

Ниже Лёня поставил сегодняшнее число и нарисовал немного кривую пятилучевую звезду. Бойцы склонили непокрытые головы и с минуту стояли в полном молчании.

Потом, они дружно закинули за спину, собранные танкистом тощие сидоры и найденные солдатом винтовки. Сержант достал из кармана чью-то пилотку и подал её молодому напарнику.

Тот немного помялся, но решил, что всё это правильно. Негоже бойцу Красной Армии ходить, как безродному беженцу. Григорий вздохнул, взял чужой головной убор и надел его на макушку. Они одновременно оглянулись на маленький холмик, повернулись и зашагали на юг, к Севастополю.

Едва они отошли от места упокоения советских солдат, как Леонид вдруг сказал:

— Идти, по всей видимости, нам ещё далеко. Ты младший по званию, так что, давай, руби эту дорогу.

Солдат посмотрел на молодого попутчика и удивлённо поднял тёмные брови. Мол, ты это о чём? Тот перехватил его недоумевающий взгляд и пояснил свою странную фразу:

— Есть такая древняя притча. Один человек собрался в дорогу и взял в попутчики старшего сына. Как только они оказались на тракте, отец говорит: «Начинай рубить эту дорогу», — молодой человек удивился, как ты вот сейчас, и спрашивает: «Что ты имеешь в виду?»

Мужчина повернул скакуна, вернулся домой и объяснил любимой жене: «Мой старший весьма любознателен, но не очень умён и послушен. Будет значительно лучше, если я с собою возьму среднего сына».

Выехали они из деревни, старик повторяет свой необычный приказ. Средний сын спрыгивает на землю с коня, выхватывает шашку из ножен и начинает бить ей по просёлку.

Старик развернулся, снова приехал назад и объявил удивлённой жене: «Мой средний наследник чрезвычайно послушен, но не любознателен и не очень умен. Возьму-ка, я лучше младшего сына».

Вновь они оказались на той же дороге, и отец в третий раз отдает ту же команду. Юноша поудобней устроился в кавалерийском седле и начал рассказывать разные смешные истории. За его шутливыми байками дорога прошла почти незаметно. Ну, а теперь, ты давай, расскажи что-нибудь интересное. — закончил танкист.

— Да нет в моей жизни ничего необычного. — хмуро ответил Григорий. — Родился я в Куйбышевской области. Окончил в Самаре среднюю школу и энергетический техникум. Работал по распределению на возведении комбината в Асбесте, в маленьком городе на Среднем Урале.

Потом, призвали меня в Красную армию и послали аэродром охранять. Когда подошли к нам фашисты, все самолеты перевели к Севастополю, а нас перебросили в пехотную часть, что находилась поблизости.

Нашу роту вчера уничтожили фрицы. Я остался в окопах один, но мне удалось, ускользнуть от противников. Вот, пожалуй, и все, — парень умолк и спросил: — А почему ты спрыгнул на землю, а другие остались в полуторке?

— Я много раз бывал под бомбёжкой и откуда-то знаю по звуку, где рухнет бомба, рядом со мной или чуть вдалеке. Когда я вдруг понял, что снаряд попадёт в грузовик, то выскочил на полном ходу. Хорошо, что здесь всюду грунтовка и автомобиль ехал не быстро, а то сломал бы ноги себе.

Кстати сказать, я тогда крикнул всем людям: — Прыгайте быстро из кузова! — да только, все остальные были тяжело изувечены. Лишь трое из них могли сами сидеть и держать винтовку в руках. Да и те не сумели перелезть через борт. Или очень боялись, разбиться во время падения.

— Как же ты умудрился, попасть в эту машину? Ты же вроде не ранен? — продолжал выпытывать парень.

— Два дня назад, наш танковый батальон столкнулся во встречном бою с превосходящими силами фрицев и нас хорошо потрепали. Большое спасибо, что подоспела наша пехота и отогнала фашистов. Мы потеряли половину состава и отступили на другие позиции. Машины, что ещё шевелились, были так сильно помяты, что уже не могли, воевать.

Командование поняло это, и нас отозвали на переформирование. Мы прицепили покалеченные в сражении «коробки», к тем, что могли ещё ехать, и потащились в тыл фронта.

Вот тут, и отказал старый двигатель нашего танка. Взять нас на буксир было, к сожалению, некому. Тот, кто мог самостоятельно двигаться, уже кого-то тащил за собой. Поэтому техники оставили нам ремонтный комплект и пошли себе дальше.

Кстати сказать, «Т-40», это вторая машина, на которой я поработал. Сначала, сразу после училища, я попал на «БТ-5». Тот танк был более тяжёлым изделием. Вес под двенадцать тонн, против пяти с половиной у следующего.

Экипаж три человека. Да и пушка там сорокапятка, плюс пулемёт. В общем, зверь, а не боевой аппарат. Он фашистский «Т-2» и даже «Т-3» мог очень просто уделать при встрече. И представьте себе, я на нём механик-водитель. Да только недолго я там прослужил.

Остановились мы как-то на короткий привал. Я отошёл в сторону метров на десять, сел на пригорок и стал сочинять письмо моим старым родителям. Тут примчалась полуторка и привезла с собой кухню, пахнущую вкусной едой.

Ребята набрали жратвы, уселись на моторный отсек нашей машины и мне дружно кричат: «Ленька, пошли, пообедаем, после допишешь».

Я им отвечаю, мол, сейчас я закончу и подойду. Нацарапал ещё пару строчек и внезапно подумал: «Действительно, пора мне двигаться к ним, а то без меня всё быстро съедят», — сложил я листок в треугольник и сунул в карман комбинезона.

Вдруг слышу, сильный пронзительный свист. Я повалился на землю, а ещё через миг крупнокалиберный фашистский снаряд врезался прямо в нашу бэтэшку. Оглушительный взрыв мгновенно снёс башню и отбросил её метров на пять.

Затем сдетонировал боекомплект, и ударной волной разнесло бронекорпус на мелкие части. На месте остались лишь днище, дымящийся двигатель да разорванные в хлам гусеницы. И оказался я без машины, и без своего экипажа.

Поглядел я наверх, а там висит проклятая «рама» и корректирует огонь немецких орудий. В общем, покорежили фрицы треть всего батальона, да и людей покрошили немало.

В одном из «Т-40» командира убило осколком, а механиком там оказался зелёный пацан. Только-только пришёл из училища. Других кандидатов у нас не нашлось, и посадили меня в этот танк. Благо, что и пушку, стоящую в данной «коробке», я знал хорошо. Вот так и вышло, что всего в один миг я неожиданно вырос до небольшого начальника.

Машина, правда, была не ахти. Лёгкий разведывательный танк. Авиационная двадцатимиллиметровая пушка по имени «ШВАК» да ещё пулемёт. Экипаж всего два человека. Лобовая броня очень тонкая, всего полтора сантиметра, а по бокам даже тоньше. У него ещё башня подвинута на левую сторону. Где-нибудь видел, наверное?

Шагавший рядом, Григорий кивнул.

— Однако и эта служба продолжалась недолго. Вплоть до момента, когда у нас двигатель сдох. Мы с юным механиком провозились там пару часов, и кое-как завели нашу машину. Тут подлетает на новеньком «газике» пехотный майор, с бешеными от гнева глазами, и отдает жёсткий приказ:

— Выдвинуться на перекрёсток дорог и прикрывать планомерный отход моих пехотинцев, — он даёт нам десяток солдат и гонит в сторону немцев. Ну, делать-то нечего, повернули мы и потащились назад.

Добрались до указанной точки, и сразу попали под артиллерийский обстрел. Как дали по нам фрицы из пушки, так солдатики спрыгнули с корпуса и разбежались в разные стороны. Хорошо, что снаряд в нас не попал, а разорвался чуть в стороне.

Я вижу, справа стоит плотная рощица каких-то деревьев. Кричу молодому механику: «Двигай туда!» Он поворачивает боевую машину, и мы на полном ходу, въезжаем в густые кусты. Проломились сквозь заросли, выкатились на небольшую полянку и встали.

Короче говоря, торчим мы в этой чаще, а что делать дальше, неясно. Рации нет, ни с кем из начальства, связаться нельзя. Поддержка пехоты отсутствует. Откуда по нам лупят немцы, нам неизвестно. Куда отступать — непонятно.

Где-то поблизости работает батарея фашистов. Так что, лучше держаться от неё нам подальше, а то дёрнешься с места, да вдруг не туда. Попадёшь под прямой выстрел орудия, вот тебе и кранты. Останется от нашей «коробки» обгоревшая куча железа, да пара прожаренных скелетов внутри.

Глянул я в триплексы по сторонам, ни хрена не видать. Только кусты да деревья кругом, и ничего больше нет. Открыл я верхний люк и высунулся немного из башни.

Обзор стал, конечно, получше, да только перед глазами всё та же жухлая зелень и всё. Пришлось выбираться из танка. Отдал я команду водителю: «Не глуши двигатель, сейчас я вернусь», — опустился на землю и пополз к ближайшей опушке.

Только я вылез из плотных кустов, как слышу, в небе взвыла знакомая до боли сирена. Поднимаю я голову: мама родная, — прямо на голову мне падает «лапотник» немцев. Сбросил фашист пятидесяти килограммовую бомбу, вышел из крутого пике и исчез в вышине.

Следом раздался оглушительный взрыв, и тучи осколков полетели во всех направлениях. Несколько толстых деревьев вырвало с корнем. Все ветки в округе срезало напрочь.

Вместо густой лиственной рощи, всюду виднелись, только ободранные до древесины стволы. А в середине стоит мой бедный «Т-40» и горит жарким огнём. Вернее сказать то, что от него сохранилось. Вот так я опять остался один. Да ещё был прилично контужен.

Тогда я почему-то подумал: «Видно, не суждено мне погибнуть в каком-нибудь танке. Если меня и убьют, то на открытом пространстве», — Леонид очень зябко передёрнул плечами и тут же продолжил:

— Выбрался я из той жуткой рощи и, сильно качаясь, двинул прямо на юг. Через какое-то время, наткнулся на наших бойцов. Они на меня посмотрели и отвели в медсанбат.

Я доложил их начальнику, что со мной было и как. Он приказал, посадить меня вместе с ранеными в санитарную автомашину и по дороге закинуть в какой-нибудь штаб. Мол, пусть со мной там разбираются. Да только ты сам наблюдал, чем всё дело закончилось. Напала на нас проклятая «рама», и всё братцы, приехали.

Кстати сказать, я и не знал, что у неё тоже имеются бомбы. Думал, только и есть у разведчика, два пулемёта на крыльях и два на корме, чтоб отбиваться от чужих истребителей. Оказывается, она и сама может, с кем хочешь, расправиться. Хоть с автомашиной, хоть с танком, хоть с кораблём.

Хорошо, что в дороге я уже оклемался и чувствовал себя совсем хорошо. Поэтому, очень удачно прыгнул на землю.

Сержант закончил рассказ, и какое-то время, они, молча, двигались по плохо наезженному глухому просёлку. Вокруг, до самого горизонта, тянулась пустая, совершенно безводная степь.

За долгое жаркое лето, высокая густая трава, что проросла здесь весной, высохла вся на корню. Сухой ломкий ковыль и стебли прочих растений торчали из сильно потрескавшейся твёрдой земли.

«Хорошо, что пришла ранняя осень и сейчас не так уж и жарко», — подумал Григорий. Он ощутил, как его вновь стала мучить сильная жажда. Не останавливаясь, он снял фляжку с пояса, отвинтил колпачок и сделал пару скромных глотков.

Отхлебнув тёплую воду, боец протянул полупустую баклажку молодому попутчику. Танкист пригубил драгоценную жидкость и вернул солдату армейский сосуд. Потом он тряхнул головой и сказал:

— Что это мы с тобой всё о грустном? Поведай мне, рядовой, что-то веселое.

— Да о чём я могу тебе сообщить? — опять удивился Григорий. — Истории из школы и детства сейчас вспоминать неуместно, они подойдут лишь для малолетних ребят. Ну, а на стройке и в армии чего-то смешного со мной никогда не случалось.

В мирное время, мы все пахали по двенадцать часов, словно зеки на лесоповале в Сибири, вот тебе и вся моя повесть. Ну, а во время войны и подавно. Никакой тебе радости, кругом только смерть, смерть и смерть от проклятых фашистов.

— Ну, так слушай, что я тебе расскажу, — оживился вдруг Леонид. — Со мной всё же, стряслась пара удивительных случаев. В самом начале войны, прибыли мы из учебки в танковую гвардейскую часть.

Причём, отправили нас без всякого сопровождения старших чинов. Посадили всех в автомашину, сказали водителю, куда нас везти, и вперёд. Когда добрались до места, время, уже близилось к вечеру. Шофер выгрузил нас и тут же уехал.

Застыли мы, семь пацанов восемнадцати лет, и совершенно не знаем, к кому обратиться. Кругом бронемашины стоят, экипажи возле них суетятся, а на нас, ни один человек, не обращает никакого внимания. Тут подошёл к нам какой-то чумазый сержант и строго так спрашивает: «Из тыла прибыли, что ли?»

Я, как старший всей группы ему сообщаю:

— Окончили такое-то танковое училище и направлены в такую-то часть.

— Это к нам, — говорит нам служивый. — А пожрать у вас что-то найдётся?

— Да вот, — говорю, — старшина вручил нам в дорогу по три вяленых воблы.

— Давайте сюда.

Мы растерялись, скинули свои вещмешки и достали небольшие припасы. Боец всё это забрал и, не сказав ни единого слова, двинулся дальше. Смотрим, а он шагает по машинному парку и раздает наши рыбины направо, налево. А мы продолжаем стоять, словно никому здесь ненужная мебель.

Минут через пять, к нам подошёл пожилой старшина и спросил:

— Откуда, сынки?

Я опять, честь по чести докладываю, кто мы такие и зачем сюда прибыли.

— Идите, ребята, в ту сторону. — говорит нам старик и тыкает пальцем в небольшую зелёную рощицу: — Сейчас там находится кухня. Она недавно приехала и привезла нам еду. Скажите повару, что старшина вас послал.

Поешьте, как следует, а потом вы ложитесь, где-нибудь спать. Сейчас все устали после долгого марша. Никто вами заниматься не будет. Завтра с утра, распределим вас по свободным вакансиям.

Мы взяли под козырек и двинулись в указанном нам направлении. Там нас, без разговоров, накормили перловой кашей с говядиной. Мы наелись от пуза и вернулись назад.

Идём и размышляем между собой: у них в котле такая сытная жрачка лежит, а сержант какую-то пересохшую воблу у нас отобрал. Интересно, зачем? Лишь через месяц я понял, что значит, изо дня в день, лопать одну и ту же еду. Пусть это будет и самая вкусная пища на свете. Всё равно, тебе скоро захочется чего-нибудь нового, пусть и очень простого.

Так вот, вернулись мы на прежнее место. Смотрим, бойцы собираются на боковую. Благо, что лето стоит. Тепло, сухо, благодать, одним словом. Танкисты кто, где размещается. Бросят на землю брезента кусок. Шлемофон сунут под голову, и глядишь, уже спят.

А мы всё стоим и не знаем, как быть. У нас-то в училище было всё очень строго. Целыми днями зубрили устав и матчасть, а утром после побудки и вечером перед отбоем всегда построение.

Сначала идёт перекличка. Ну, а потом, все хором поём гимн СССР. То бишь, «Интернационал». А здесь не пойми себе что, бойцы вытворяют. Какая-то казацкая вольница. Совершенно никакой дисциплины. А нам все говорили: боевая ударная часть, всё время на лучшем счету, постоянно громит проклятых фашистов.

Смотрю, снова идёт знакомый нам старшина. Я к нему подбегаю и, как комсорг своей группы, спрашиваю у старика:

— А когда будем петь «Интернационал»?

Он посмотрел на нас очень внимательно, потом взглянул на ручные часы и сказал:

— Да уж, пожалуй, пора. Пойте ребята, а мы следом за вами.

Я построил своё отделение, махнул им рукой, и мы громко запели. Тянем мы эту непростую мелодию, стараемся изо всех своих сил. А все худые, как щепки. Ткни ножом, кровь не пойдёт. Шеи тонкие, как у полудохлых курят.

К тому же, из всей нашей группы, ни у кого не оказалось хорошего слуха. Да и голоса у нас тогда были совершенно мальчишеские, нетвёрдые, ломкие. То и дело кто-то из нас, и да даст петуха. То один, то другой, а то и на пару.

Гляжу, а вокруг стоят суровые матёрые люди, уже видно, крепко битые жизнью, и все с большим интересом смотрят на нас. От этого мы стали ещё больше смущаться, сильно фальшивить и издавать уж совсем неприятные крики.

Однако никто не смеялся. Сам знаешь, что за это бывает. Запичужат в Сибирь лет на десять и вся недолга. Ну, а по военному времени, так и запросто шлёпнут, как «врага трудового народа», который глумился над нашей святыней. Короче сказать, так мы и орали наш гимн до конца, без сопровождения музыки.

Танкисты всё выслушали, вежливо нам покивали и разошлись по своим прежним местам. Тут к нам опять подошёл старшина и тихо так говорит:

— Здесь, вам ребята, не тыловое училище, а линия фронта. Фашисты могут оказаться поблизости. Поэтому, если возможно, то постарайтесь вести себя чуть потише. Не стоит указывать своё расположение врагу, даже самыми патриотическими и прекрасными песнями. Так что, в следующий раз исполняйте гимн про себя.

— Мы сразу всё поняли, и вслух «Интернационал» уже больше не пели, а если честно сказать, то и про себя никогда не пытались этого делать. Не до этого было. — закончил танкист.

Григорий удивлённо посмотрел на попутчика. Не зная, что и сказать по данному поводу, он промолчал. Солдат очень часто общался на стройке с политзаключенными.

Ему было отлично известно, что в лагерях находилось много людей, которых загнали туда, казалось бы, за совершенно нелепые мелочи. Кто-то кому-то рассказал анекдот про советскую власть, кто-то использовал не по назначенью газету с портретом вождя или спел озорную частушку, где мелькали фамилии крупных руководителей партии.

Танкист с усмешкой взглянул на насупившегося внезапно Григория и с лукавой усмешкой ему подмигнул. Парень расшифровал это мимику так: не трясись, мол, дружище, нас здесь всего только двое. Причём оба отстали от своих военных частей и выходим из окружения фрицев. Так что, никто не будет болтать о таком разговоре. Самому выйдет дороже.

Чтоб разрядить возникшее вдруг напряжение, Леонид начал рассказывать другую историю:

— Перед самым началом наступления немцев прибыл к нам в роту новый молодой комиссар. Сразу видно, что не боевой офицер, а обычная «крыса из глубокого тыла». Очень похоже, что где-то проштрафился, вот его и отправили на перевоспитанье в военную часть.

Толстый был как бочонок, а вредный, просто кошмар. К тому же такой ужасный службист, что просто мама твоя не горюй! Целыми днями он шастал по машинному парку и всем во всё тыкал. То пилотка криво сидит. То верхняя пуговица на гимнастёрке расстёгнута. То честь ему отдали, как-то небрежно.

В общем, замучил всех до смерти. А ничего с ним сделать нельзя. Комбат в его дело не вмешивался. Да и требовал политработник лишь то, что положено по уставу РККА. Против него не попрёшь.

Меж тем, немцы к нам подошли почти что вплотную, и мы оказались на второй линии фронта. Встали в небольшом зелёном лесочке и начали там обустраиваться. Первым делом, вырыли яму под отхожее место.

Как всегда, сделали её аршином длиной и шириной и глубиной в два раза больше. Положили по обоим краям две толстые широкие доски. Поставили вокруг ширму из брезента на кольях, и всё, сортир совершенно готов. Пожалуйте граждане в гости.

Тут наступило небольшое затишье, и двое суток мы жили там, как на курорте. На третий день появилась проклятая «рама». Она покрутилась над нами и улетела домой. Ну, мы-то калачи уже тёртые. Знаем, что за этим последует.

Тут или штурмовики к нам нагрянут, или дальнобойные пушки начнут нас утюжить. Мы все подобрались и стали прятаться кто, где сумел. Кто в танк свой полез. Кто под днище машины забрался. Вся охрана с обслугой по окопам сховалась.

И в это самое время, у нашего необстрелянного в боях, комиссара прихватило живот. Он и помчался в сортир. Только, видать, он там угнездился, словно на жердочке, как начался сумасшедший обстрел. Крупнокалиберные снаряды полетели со свистом и стали рваться вокруг с оглушительным грохотом.

Осколки летят во все стороны и над ухом визжат, что твои циркулярные пилы. Ну, ты сам парень знаешь, как это бывает. Страшно, аж жуть, и только после каждого залпа, мороз по коже дерёт.

Скоро ли, коротко, обстрел, наконец-то, закончился. Мы вылезли из наших укрытий, потушили огонь в паре танков, что загорелись от прямых попаданий, и перевязали товарищей, которые получили ранения.

К счастью, никто в этот раз не погиб. Когда разобрались с потерями, тут кто-то вспомнил про политрука. Мол, мы-то все спрятались кто, где сумел, а он в это время, спустивши штаны, сидел за брезентовой стеночкой.

Никому даже в голову тогда не пришло, предупредить комиссара о скором налёте фашистов. Хотя, может быть, кто-нибудь и подумал об этом, но всё равно ничего не сказал.

Мол, пусть он сам разбирается, раз очень умный. Ну, вредный он или не вредный, а всё равно живой человек. Так что, пошли мы смотреть, что с ним случилось? Вдруг, там погиб наш офицер, а мы тут, как дети, радуемся по данному поводу.

Подошли мы поближе. Смотрим, все деревянные стойки сортира перебило осколками, и ширма из простого брезента упала на землю. Ткань изорвана в мелкие клочья, а под ней, вроде бы, как и нет никого. Мы взяли дерюгу за край, убрали в сторонку и сразу даже не поняли, что оказалось внизу. Только чуть позже до нас всех дошло, что мы увидели там.

Мёртвого тела, как все ожидали, мы не нашли. Доски, как раньше, лежали вдоль выгребной узкой ямы, а между ними торчала лишь одна голова в офицерской фуражке.

Скорее всего, комиссар впервые попал под очень сильный обстрел. А тут ещё, немецкий снаряд упал недалеко от сортира, и осколки, местами, порвали плотную ткань.

Офицер, конечно, занервничал и, не найдя лучшего выхода, решил сигануть в яму с отходами. Он поднялся на ноги, натянул брюки и раздвинул деревянные подмости. Ведь их ни к чему не прибили, а просто положили на грунт.

Комиссар прижал локти к бокам и солдатиком прыгнул в дыру. На свою беду он оказался слишком упитанным и вошёл в небольшое отверстие удивительно плотно, словно пробка в бутылку.

Его руки притиснуло к стенкам, и капитан не смог извлечь их наружу. Совершенно естественно, что дурно пахнущее содержимое ямы было вытеснено тучным телом мужчины и поднялось ему до самого горла.

Хорошо, что мы вырыли неглубокую яму. К тому же, мы мало ещё простояли в том месте, и выгреб тот оказался почти что пустым. А не то захлебнулся бы наш «боевой» комиссар, словно в вонючем болоте.

Увидев всё это, мы заткнули все рты, схватились за животы и, невольно согнувшись, разбежались в разные стороны. Когда все отсмеялись, пришёл наш командир батальона и узнал, что случилось. Он побледнел, как свежевыпавший снег и приказал немедленно вытащить комиссара из ямы.

Никто из танкистов не проявил горячего рвения и не помчался на помощь службисту. Во-первых, это был вредный, плохой офицер, а во-вторых, никто не хотел возиться в дерьме.

В конце концов, начальник ткнул пальцем в трёх бойцов из охраны. Те взяли лопаты и, ругаясь по-чёрному, пошли спасать работника по политической и воспитательной части.

Хорошо, что рядом с лесочком протекала небольшая речушка. Как только солдаты откопали беднягу, он сразу помчался к воде и там отмывался, а так же, стирался до самого вечера.

Правда, после этого дня, он к нам уже не вязался ни с какими вопросами. Даже если они и касались каких-либо требований боевого устава. — Леонид со смехом закончил длинную байку и серьёзно добавил: — ну, а потом началось мощное наступление фрицев и стало уже не до смеха.

Ближе к полудню, Леонид и Григорий взошли на небольшой покатый пригорок и огляделись вокруг. Впереди, в километре от них, привольно раскинулась какая-то большая станица.

Возле неё палаточным лагерем расположились тысячи вооружённых людей. Судя по суете, царившей в селе, в нём находилась крупная военная часть. Скорее всего, полк советской пехоты.

Через сто с чем-то метров, бойцы натолкнулись на пулемётную точку, покрытую пыльной маскировочной сеткой. Защитного цвета «Максим» был наспех обложен небольшими мешками, набитыми рыхлой землей.

Стоящие на важном посту, стрелки остановили друзей по несчастью и приказали, сдать трёхлинейки и предъявить документы. Парни разоружились и доложили сержанту с малиновыми петлицами, кто они и откуда.

Тот выслушал усталых пришельцев, дал им солдата в сопровождение и отправил в посёлок. Там их разделили и увели Леонида неизвестно куда. Григория допросил молодой офицер.

Особист, быстро проверил «Красноармейскую книжку» бойца и, не найдя причин для его задержания, отправил в пехотную роту, которая находилась поблизости. Туда парень тоже отправился под надзором солдата с винтовкой.

Пожилой старшина равнодушно принял ещё одного новобранца. Он посмотрел на его обтрёпанное обмундирование и отвёл к интенданту. Дверь в маленький склад оказалась закрытой. Служивый поставил Григория рядом с пакгаузом и приказал:

— Придёт завскладом, скажи, что тебя прислал Сидорчук. Пусть он тебе даст какую-нибудь одежонку. У него ещё есть, что-то в запасе. Переоденешься и вернёшься ко мне. Скоро приготовят обед. Так что, ты не опаздывай, не то будешь голодным до вечера.

Григорий кивнул, подождал, пока старшина отойдёт, и привалился к облезлой саманной стене. Стоять он уже больше не мог. Парень сел возле крыльца прямо на землю и вытянул перед собой сильно гудящие ноги.

Утомлённые солнцем, глаза закрывались от невероятной усталости. Почти сутки назад он участвовал в кровавом бою с проклятыми немцами. Потом много часов проторчал в холодной воде мутного ерика. Без передышки, всю ночь он шагал по бескрайней степи. Затем, встретил танкиста и снова топал и топал по пыльным просёлкам центрального Крыма.

Кто-то со вздохом опустился рядом с Григорием. Парень с трудом разлепил слипающиеся от утомления веки и увидел перед собой Леонида. Он был удивительно хмурым, как зимний вечер. Недавний напарник не стал дожидаться вопроса и коротко всё объяснил:

— После того, как нас разделили, я добрался я до самого командира полка. Тот вызвал по телефону связистов, дал им команду проверить, где здесь ближайшая часть, в которой имеются танки, и послать меня к ним. Бойцы дозвонились до ближайшего города и передали мне трубку.

Какой-то молодой капитан меня внимательно выслушал, а потом сообщил: «К сожалению, в крымских частях РККА все бронемашины закончились. Пополнения парка автомобилей и танков в ближайшее время уже не предвидится. Поэтому вам придётся, пока оставаться в пехоте», — после чего дал отбой.

Я вернулся и доложил офицеру, что дежурит при штабе. Тот записал мои данные и направил сюда. А напоследок, он мне заявил: «Если возникнет нужда в вашей военной специальности, вас вызовут к нам в канцелярию».

Тут, на крыльцо с одышкой поднялся пожилой старшина. Он достал из кармана связку ключей и открыл хлипкую деревянную дверь. Парни с трудом поднялись на ноги и вошли в тёмное помещение тесного склада.

Одежда Григория выглядела просто ужасно. Хебешная ткань стояла, чуть ли не колом. Она долго мокла в воде мутного ерика, а после того, как просохла на солнце, украсилась плотными разводами соли. Сверху, всё покрывала серая пыль крымских дорог. Сапоги, надетые мокрыми на ноги, почти развалились от долгой ходьбы. С головного убора бесследно пропала красная звёздочка.

Танкист был одет чуточку лучше, но оказался таким же чумазым, как молодой пехотинец. На замасленном комбинезоне проступили крупные пятна от пота и грязи. Кроме солдатской пилотки, он держал в левой руке матерчатый шлем, с нашитыми округлыми валиками.

Интендант посмотрел на двух оборванцев и ни о чём у них не спросил. Мужчина ушёл вглубь каптёрки и, чёрез какое-то время, вынес оттуда два полных комплекта формы Черноморского флота:

— Берите то, что осталось, — ответил он на удивлённые взгляды бойцов. — Скоро и это закончится.

Красноармейцы переоделись в новое, непривычное для того и другого, обмундирование, и Леонид невесело так пошутил:

— Вот уж не думал, что когда-нибудь стану матросом.

Друзья очень вовремя вышли из склада, направились в свою пехотную роту и подоспели к обеду. Они получили по миске каши без мяса, куску ржаного чёрного хлеба и кружке бледного несладкого чая.

Оба были чрезвычайно голодными и, всего лишь за пару минут, съели всё до последней крупинки. Потом, сполоснули посуду возле колодца и там увидели своего старшину.

Григорий чрезвычайно легко находил общий язык со всеми людьми. Он представился пожилому мужчине, рассказал в двух словах о своих приключениях и спросил — где им, если возможно, удастся хоть немного вздремнуть.

Старшина посмотрел на донельзя измученные лица парней. Он вошёл в положение красноармейцев и, чтобы не подрывать дисциплину у рядового состава, отправил их в ту палатку, где сам ночевал. Там они повалились на деревянные нары и беспробудно проспали до самого ужина.