Бестиата

Александр Толстов

Грядут главные празднества Йаманарры, и на аренах вовсю идут приготовления к ритуальным битвам с чудовищами. Брэнан – один из тех, кому предстоит биться насмерть во славу божественного покровителя островной державы – готовится к предстоящим боям и неизбежному, а юная династа Кора Мерценария окончательно запутывается в накрывшей столицу Змеиного архипелага сети интриг. Впереди у бестиария и его молодой хозяйки самая тяжёлая битва в их жизни – битва за свою свободу, и проиграть в ней для обоих равносильно смерти.

Глава 2

Озаренная утренним солнцем, главная площадь Эдевка утопала в бело-розовых гирляндах цветов. Шумные толпы, разряженные в белоснежные одежды, теснились на ступенях алтаря, где на жертвеннике возлежала громадная туша первого заколотого быка. Алые реки крови из распоротого горла омывали мраморную тумбу, украшенную барельефами Дня Гнева.

Верховный жрец Эдевка в ярко-синем одеянии, широких золотых браслетах и в венце из лазурита с ликом Аммугана поднял над головой жертвенную фиалу. Пропев начальные строчки молитвенного гимна, выплеснул на тушу густое багровое вино. Толпа встретила возлияние громкими криками. Стоявший на ступень ниже жрец принял фиалу и следом подал Верховному чашу поменьше. Зачерпнув горсть чего-то вязкого, жрец смазал обагренную тушу, взял из рук помощника факел и опустил на бок животного. Пламя взвилось мгновенно, исторгнув у толпы новые крики. Все напряженно следили за дымом, поднимавшимся над жертвой. Струи взвились вверх и, покружив в воздухе, потянулись на закат, в сторону океана.

— Аммуган принял жертву и благодарит нас! — выкрикнул Верховный жрец, и площадь взорвалась ликующим ревом. Руки вздымались вверх, точно желали схватить благословенный дым. С крыш портиков, окаймлявших площадь, на празднующих хлынули потоки молочно-белых лепестков, укрывая все вокруг благоухающим снегом. Брэнан на миг затаил дыхание, чувствуя странное единение со всеми, кто находился на площади. В шаге от него застыла Мерценария, с головой укутанная в белое полупрозрачное покрывало. От соседних одежд ее отличал рисунок из мелких кроваво-красных камней по кайме. Она обернулась, словно почувствовала его взгляд, и послала ему нервную улыбку. Брэнан отвел глаза и всей грудью вдохнул тяжелый запах горелого мяса и шерсти, смешанный со сладким духом смолистых благовоний. Жрецы на алтарных ступенях затянули незнакомое ему песнопение, которое тут же подхватила вся площадь.

Брэнан стряхнул лепестки с заклепок кожаного панциря и широкого пояса, державшего короткую набедренную повязку. Руки до локтей скрывали кожаные наручи, на ногах плетеные сандалии на толстой подошве. Он выглядел как телохранитель, только ножен у бедра не хватало.

На площади пришлось задержаться чуть ли не до полудня, и все это время династа поглядывала на архиспатия, будто боялась, что тот сбежит. И, в общем-то, не напрасно — такие мысли его посещали. Однако теперь, если верить Джахи, они связаны крепче всяких цепей. Брэнан окинул взглядом шумящую толпу: скрыться в таком столпотворении не составило бы труда. Не будь ядовитого тавра, он не преминул бы воспользоваться такой роскошной возможностью. И все же, невзирая на досаду, желания подразнить спесивую сучку не убавилось.

Когда толпа разделила их с Мерридолакосами, он нагнал династу и зашагал вровень. Сейчас на подобную дерзость никто бы не обратил внимания — в толпе все равны.

— В таком месиве легко потеряться, — архиспатий склонился едва ли не к самому ее уху.

Девчонка вздрогнула и споткнулась. Брэнану пришлось подхватить ее под локоть.

— Хочешь попытаться? — серые глаза так и впились в него.

Брэнан пожал плечами и оглядел запруженную площадь поверх голов.

— А что мне помешает?

— Это будет глупой и бесплодной попыткой.

Бестиарий ухмыльнулся:

— Так и приглашаешь попробовать.

— Я не могу тебе препятствовать, конечно, — она говорила с искренним безразличием. Брэнан остановился, позволяя толпе увлечь йаманаррку вперед, и отступил к наполненным тенью портикам. Но едва расстояние между ними увеличилось, как в левой руке заворочалась, скручивая жилы, ноющая боль. Время шло, и тело понемногу застывало, словно в параличе. Он посмотрел на предплечье и стиснул зубы — узор воспалялся, превращая тонкие синие линии в багровые рубцы.

Когда Брэнан, наконец, нагнал девчонку, едва различив среди сотен других укутанных в белое силуэтов, ему хотелось свернуть ей шею. Джахи оказался прав, а вот династа не стала посвящать его в то, что татуировка скрепила их дополнительными узами. Йаманаррка обернулась, безуспешно пытаясь скрыть усмешку:

— Мой архиспатий передумал?

— Ты солгала мне, маленькая дрянь, — прошипел он, не в силах удержать слова, в гневе слетевшие с языка. Но династа лишь улыбнулась.

— Скрыть правду — не значит, солгать. Связь прервется после финальной битвы, будь уверен. До тех пор, не все ли равно, связан ты или нет? В чаше не почувствуешь — там свои законы — адепты позаботятся. Но ты ведь не собирался бежать на самом деле?

Брэнан не ответил, опасаясь вновь наговорить лишнего и выставить себя куда большим дураком. Время для побега безвозвратно потеряно. А раз так, что такое для скованного — еще один моток цепи?

Жертвоприношения и возлияния длились до самого заката. Процессии, с восходом поднявшиеся на акрополь через врата Чистоты, переходили от храма к храму, чтобы почтить каждого из Драконовых слуг. Бледно-бирюзовый лик Аруны, Драконицы теплых течений, высеченный на главном метопе ее святилища сменили серебристые плавники Таргато, хранительницы всех рыбаков. Должно быть его мать, сегодня затемно начавшая службу, так же льет сладкие вина на жертвенник, испрашивая урожайного года для родного Сетрема. Желто-красные кольца Вароса — судьи во дворце Аммугана — плыли по стенам его храма в густом дыму воскурений, а темно-синий лик грозной матери морской пучины Кебас, вздыбившей острый гребень под самыми сводами наоса, внушал почтительный страх. Серо-голубая чешуя Эрея, Дракона спокойных вод и попутного ветра, к закату уступила место слепяще-белым палатам Феррида, Дракона соли и очищения. В громадном бассейне перед внутренним жертвенником сверкало зеркало горько-соленой океанской воды. Каждый входивший в храм зачерпывал щедрые пригоршни, омывая ими лицо и рот, очищаясь от греховных помыслов и нечистых слов.

Всю жизнь Брэнан привык склонять колени только перед Таргато и чтить Великого Аммугана. Прочие его слуги оставались ему чуждыми, в храмах Эдевка он впервые встретил их так близко. И не мог не почтить. Только бы они не оказались глухи к его неумелым молитвам. И если правду говорят о справедливости Феррида, беспристрастности Вароса и милосердии Аруны, пускай Драконы внемлют его словам.

Солнечные лучи из золотых превратились в медные, когда процессия остановилась на верхушке акрополя, у врат главного храма. Меж колонн из резного кварца, меняющего цвет от кобальтового у основания до белого под самым архитравом, высились жрецы в ритуальных одеяниях. Двое из них выделялись особенно — роскошью одежд и совершенной бесстрастностью лиц. На плечах первого — тощего и лысого — возлежала багровая порфира с вышитыми языками пламени; венец с оком сдавливал загорелую кожу. Весь облик этого человека навевал мысли о большой старой змее.

Второй был почти на голову выше «змея», а его вытянутое лицо покрывала густая сеть татуировок, за которой не получалось разобрать черты лица. Облачение составляли густо-синие одежды с вышитыми блестящей нитью завитками волн. По присмиревшей перед храмовыми ступенями толпе порхал шепоток из двух имен — «Аспис» и «Эвмахий».

— Гляди-ка, нас почтили вниманием главные затворники Йаманарры, — шепнул кто-то рядом. — Эдевк нынче никак благословен.

Брэнану ничего не говорили ни эти слова, ни передающиеся из уст в уста имена, но он дал бы голову на отсечение — невзирая на иронию, здешним польстило внимание со стороны важных персон.

Молящиеся потоптались перед храмом, слушая длинный монолог верховного жреца о том, что двери храма Аммугана откроются лишь после того, как Йаманарра получит знак благоволения.

На жертвенник, вынесенный служками к площадке перед ступенями, торжественно водрузили большой, пропитанный влагой сверток. Толпа заметно разволновалась, все вытягивали шеи и донимали друг друга расспросами. Жрец откинул край холстины и кивнул, протягивая руку за ритуальным ножом. Брэнан смог разглядеть лишь темный бок, голый длинный хвост и край гребня.

«Черный вестник», — зашептались вокруг, а он вглядывался в мертвое тело, пытаясь понять, что это за тварь. Жрец вспорол глянцевито блестевшее брюхо — кровь брызнула на снег одежд рубиновой россыпью. Запустив руку внутрь, он вытащил наружу красно-черный, истекающий кровью комок, сложил его в поднесенную чашу и отдал нож.

— Мы передаем это нашим благословенным сестрам чистоты! — провозгласил жрец и, не колеблясь, отер руки о белоснежные одежды. — И да будет победа за отцом нашим Аммуганом!

— Быть тому! — отозвалась толпа, едва не оглушив бестиария.

Жрец сошел с алтарного возвышения и удалился в храм вместе со всеми, кто стоял на ступенях. Врата за ними затворились. Йаманаррка обернулась, отерев лоб краем накидки.

— Церемонии закончились, хвала Драконам. Впереди матий. Идем.

Выглядела девчонка измотанной. Тенью следовавшая за ней Никс тоже осунулась. Мать-Таргато, эти пышные торжества и его самого вымотают задолго до того, как начнется бестиата.

В хозяйский дом они вернулись к закату. Отсюда, начиная с первой стражи, его дорога в матий тянулась в гордом одиночестве.

Эдевк пустовал. Открытая решетчатая повозка катилась по улицам к берегу ока, откуда на пароме архиспатия доставят прямиком под стены водяной арены. В палестру незадолго до отъезда прибыл помощник распорядителей игр в сопровождении служителей матия, осмотрел доспехи, оружие, бестиариев и что-то надиктовал писцу.

— Архиспатий — отдельно. Номер камеры — семь, — смерив Брэнана безразличным взглядом, он щелкнул пальцами своей «свите» и скрылся с глаз.

Облака на закате догорали огненно-рыжим и малиновым, на восходе высыпали первые звезды, и небо затягивалось густой синевой. Сумерки сделали мир серо-голубым и зыбким. Скрипели колеса телеги, пахло промасленной кожей и железом кольчужных вставок. По ступеням чьего-то порога тенью проскочила бродячая кошка и шмыгнула в переулок. Город остался безлюдным, изрыгнув почти всех своих жителей на островок посреди Драконова ока. Там они потели в богатых одеяниях, глазели на гостей с материков, ждали начала вечернего таинства и долгожданного кровавого — на сладкое.

К берегу под раскидистыми ветвями цветущей черной вишни прибыли уже затемно — звезды густо укрывали почерневший небосвод. Короткие сумерки быстро проглотила прожорливая ночь, в едва начавшуюся тетру воды еще не привыкшая быстро отступать перед растущим днем. Повозка выкатилась на каменную пристань с причалившим к ней паромом. Вдали над черной маслянистой гладью ока высилась громада матия. Три ряда стройных арок сияли огнями светильников, горевших у подножий статуй и отбрасывавших желтые блики на воду. Шум внутри и движение под нижними арками-входами делали его похожим на живого исполина, беспокойно ворочающегося посреди неподвижных вод соленого озера. Брэнан сглотнул, гоня прочь страх и робость, но колени подогнулись, когда он выходил из повозки. Служители, соскочив с козлов, простерли руки к пристани, молчаливо приглашая переправляться.

Бестиарий распрямил плечи, чувствуя обнаженной кожей каждый ремешок доспеха, и пошагал к пологому спуску. Стоило ступить под сень ветвей, как налетел прохладный ветер, и водопад черных в звездном свете лепестков захлестнул его терпковатым ароматом. Они, невесомые словно перышки, кружились в воздухе, гладя лицо и руки. Один из служителей что-то вполголоса сказал второму, и они закивали друг дружке.

Паром отчалил. Чем ближе становился каменный зверь, тем явственнее различалось громадье построек на узеньком клочке замощенной суши вокруг матия — торговые палатки, приземистые складские помещения, длинные бараки. Они выглядели еще более убого и неприглядно по сравнению с облицованными мраморной плиткой стенами гиганта — ее поверхность мягко светилась в отблесках огней и наверняка радовала бы глаз, не украшай она собой скотобойню.

Паром мягко уткнулся в бревенчатый настил. Отсюда Брэнан в сопровождении служителей добрался до одной из громадных боковых арок. Широкий свод закрыл собой ночное небо. Они свернули налево в просторную боковую галерею и спустились вниз. От доносившегося из чаши гула все внутри сотрясалось, и за малым не дрожали стены. Служители передали его из рук в руки товарищам по ремеслу, а те сетью освещенных коридоров провели бойца до камеры. Один из сопровождавших втолкнул бестиария внутрь, буркнув напоследок:

— До начала церемонии есть время. Отдохни. Скоро принесут еду.

Брэнан едва не рассмеялся. Ужин перед закланием? Любопытно, он тут один такой трус, кому и крошка в горло не полезет? Это он-то, обучавшийся мечу в Таннае? Это он-то?…

К горлу подкатил ком величиной с матий, и бестиарий опустился прямо на пол, пытаясь вздохнуть. Из груди вырвался полузадушенный всхлип — страх не хотел отпускать. Миллионы талантов камня давили сверху, грозя задушить, покалечить, стереть. Руки дрожали, глаза заволокло. Реальность, наконец, выдрала его из кокона оцепенения, в котором Брэнан пребывал с тех пор, как попал на Йаманарру. Вот здесь, сейчас, совсем скоро, быть может, оборвется его жизнь. Он в корчах рухнет к ногам восторженной умащенной толпы, и всему придет конец. Все закончится. Как хотелось, чтобы все скорее закончилось!

Решетка скрипнула, глиняная плошка заскребла о пол, и по камере разлился запах вареного мяса и луковой полбы. Брэнан с отвращением мотнул головой, сглотнув горькую слюну.

Дитя океана, мечник из Танная… Видел бы его теперь мастер Прант. Уж он бы порадовался. Перед внутренним взором встало искаженное гневом лицо, и Брэнан внутренне рассмеялся. Торжествуй, учитель! Твой самый ненавистный ученик, едва помня себя от страха, шагает в глотку бестии. Мог ли ты вообразить более сладостную месть?

Брэнан подтянул колени к груди и опустил на них горячий лоб — смазанная кожа доспехов пахла маслом и поскрипывала. Нет, обычный поединок Брэнана не пугал. Но битва со зверем величиной с сетремский храм Таргато… Вспомнив, скольких трудов стоило уложить молодняк из запруды Келетиса, он вообразить не мог, что кто-либо способен продержаться здесь хотя бы один бой. Гул над головой усилился, и желудок скрутила немилосердная судорога. Так быстро?

Дверь его камеры открылась, впуская стражников-сопровождающих. За их спинами маячил один из устроителей со слугами. Брэнан поднялся и пошагал к выходу, по пути задев ногой миску с нетронутой едой. У решетки ему без лишних слов протянули щит и длинный меч с массивным оголовьем — по широкому листу изогнутого лезвия струились дымчатые полосы, преломляя змеистый рисунок на границе с долом. Отделанная бронзой гарда в свете факелов отливала красным. Круглое навершие представляло собою закованного в бронзовую чешую яшмового дракона, скрутившегося в тугую спираль. Щит тяжелый, прямоугольный с углублением для оружия вверху, обтянули красной кожей и украсили бронзовыми пластинами. И щит, и меч весили немало, но были куда легче тренировочных. Обмотанная мягкой шагренью рукоять не станет ерзать в руке и хорошо вбирает влагу. Брэнан крутнул клинком в воздухе — отменно. Вооружившись, он почувствовал себя куда увереннее.

Служки осмотрели доспех, подтянув ремешки на массивном бронзовом наплечнике. Вниз от него по правой руке шла наборная пластинчатая маника с узором из крадущихся кошек. Ноги защищали фасции* и пристегнутые поверх литые бронзовые поножи, доходившие до ременных сандалий. Широкий кожаный пояс удерживал набедренную повязку с кольчужными вставками. Грудь оставалась открытой, не считая широких кожаных ремней, тянувшихся от оплечья к правому боку.

В сопровождении стражников Брэнан вышел в широкий сводчатый коридор, и шум матия обрушился на него, едва не придавив к полу. Здесь было куда светлее и просторнее, чем в полутемной камере. Стражники проводили его до самой решетки — сквозь прутья виднелась водяная чаша и часть трибун, с уходившими вверх гигантскими ярусами. Тут его препоручили заботам очередного распорядителя в светлом хитоне, скромно стоявшего у самой стены. По ту сторону решетки высились стражники в блестящих нагрудниках и синих плащах с вышитым драконом. Когда придет время, они распахнут перед бойцом створки ворот, чтобы выпустить в чашу.

Отсюда сквозь широкие ячейки прутьев открывался прекрасный обзор на исполинскую утробу матия. У проходов пылали огни, освещавшие водяную арену и зрительские ряды, но их свет постепенно угасал, скрывая под саваном ночи разноцветную волнующуюся толпу. Ему предстоит драться в темноте? Он бросил взгляд на человека у стены, меланхолично взиравшего куда-то вдаль, но передумал спрашивать.

Огонь погас быстро, не дав как следует разглядеть чашу. Люди на трибунах успокаивались, стихал тысячеголосый гомон. В полной темноте, почти не рассеиваемой призрачным светом далеких звезд, казалось, будто матий пуст.

Брэнан вынул левую руку из ремней щита и опустил его на землю. Стражники вытащили факелы из стенных колец и двинулись к центру по проходам, лучами расходившимся от чаши и делившим ярусы матия на сектора. Они кольцом окружили водяное око, отделенное от трибун песчаной полосой с бордюром, и одним слаженным движением окунули горящие головни в воду. В наступившей тишине было слышно, как зашипела вода, пожирая пламя. Мир погрузился в непроглядный мрак — можно было разглядеть лишь кусок неба с крошевом звезд над чернильно-черным ободом матия. В прохладном воздухе пахло затхлой водой, водорослями, и едва уловимым ароматом тысячи благовоний — только он и был свидетелем того, что в матий полон.

Черная тишина длилась недолго — откуда-то слева потянулась нить женского пения, поначалу едва слышного, но постепенно разгоравшегося, подобно занявшемуся от искры огню. Мягко зашелестела под босыми ступнями вода. К первому голосу присоединился второй, третий, четвертый, и вскоре пел целый хор, ввысь несся исполненный торжественности гимн на незнакомом языке. Одни голоса тянулись вверх, другие растекались понизу, вибрируя там с такою мощью, что по телу прокатывался озноб. Стены матия отражали звуки, усиливая их, делая слышными каждому.

А потом к Брэнану стало возвращаться зрение — над громадным зеркалом водяной арены из ночной черноты выскользнули янтарные змейки. Они наливались горячей желтизной, скручивались в кольца, танцуя, расползались во все стороны. Голоса набирали силу, вибрируя в участившемся, равном ритме. Новые змейки выскальзывали из ниоткуда, переливались, пульсировали, разгорались. Совсем скоро света стало достаточно, чтобы разглядеть: в чаше плясали не змеи — по щиколотки в воде извивались обнаженные девичьи тела, покрытые светящимся узором. Громадный костер неистовствовал посреди водяных брызг, вытягивая в воздух тонкие языки. Матий ответил одним слитным вздохом и начал просыпаться — отовсюду неслись вскрики и экстатические возгласы.

Архиспатий поднял взгляд на трибуны: скамьи и лестницы между секторами тоже наливались светом — он, точно в желоба, вливался в нанесенные на камень и мрамор рисунки, постепенно охватывая матий целиком. Узоры змеились повсюду, набухали горячим светом, пульсировали, горели. Зрители поднимали руки к небу и кричали. Танцовщицы в чаше буйствовали, запрокидывая головы и растопыривая пальцы. Волосы вздымались, хлеща по разрисованным телам мокрыми длинными плетями. Матий дрожал и вопил от восторга — казалось, еще немного, и он сам пустится в пляс. Сердце архиспатия молотом ухало в грудной клетке. Посреди этого огненного рева вдруг взвился, располосовав его ножом, высокий женский голос.

— Победа! — вещала невидимый глашатай. — Победа Отца нашего Аммугана над царем бестий Левиафаном, порождением бездны и проклятым зверем! Свет из нутра убитой лунной рыбы вещает вам — победа!

Толпа взвыла, приветствуя радостную весть.

— Свет матиев согласен свету маяков нашей благословенной родины, готовой принять в свои ласковые объятия любого странника. Стужа отступила, отступили холодные ветры, унеслись прочь стылые волны от наших берегов! Аруна принесла с собой теплые воды, согретые дыханием Великого Дракона. Возрадуйтесь!

Восторженные вопли сотрясли матий.

— Храмы чистоты, обители Феррида и их верные служительницы омоют свои тела в весенних водах и освятят чаши матиев для справедливого боя порождений бездны со слугами Дракона.

Юные жрицы как одна рухнули в чашу, смывая с нагих тел краску. Золотые змейки засветились в темной воде, заскользив прочь от жриц. Зрители рукоплескали купальщицам, а те, омывшись, покинули чашу — их тела в свете матия казались восковыми. Брэнан вдохнул, только теперь сообразив, что на какое-то время позабыл дышать. Гости Звездного острова готовы платить любые деньги, чтобы увидеть подобное, и неудивительно. Сам он до сих пор знал о танцах лишь понаслышке. Но и не предполагал, что наблюдать всю эту красоту ему доведется из-за решетки…

Женский голос уступил место мужскому. Не иначе, дали слово распорядителю торжества — отсюда видеть главную трибуну Брэнан не мог.

— Жители Змеиного архипелага, сыны и дочери Йаманарры, гости! Великий Дракон продолжает хранить наш покой, ниспослав нам знак своего благоволения в извечно золотом свете. Наступило, наконец, то время, когда мы воочию убедимся в его силе благодаря мастерству лучших бестиариев. А наши инициаты, готовясь стать полноправными династами, да будут благословлены победами своих бойцов, отдающих жизни во имя Аммугана!

Крики и новые аплодисменты. Столько же выспренности в этих речах, сколько и лжи — бойцы мрут здесь только потому, что они рабы, а любой из сидящих в расцвеченных огнем ложах, скорее сожрет свою руку, чем осмелится выйти один на один с чадом бездны. Брэнан всадил меч в землю и отер вспотевшую ладонь о голый бок.

— В этом году жителей и гостей славного города Эдевка почтили своим вниманием две многоуважаемые персоны. Верховный адепт Эвмахий…

Трибуны ответили радостными возгласами и рукоплесканиями.

— Во все дни бестиаты зрителей нашего матия по древней традиции будут охранять силы морских Твердынь.

Очень жаль. Возможно, у него оказалось бы куда больше шансов выжить, доберись зверь до тех, кто заполняет трибуны…

— Второй гость спустился к нам с Хребта Аммугана и проделал немалый путь, чтобы среди прочих городов кольца отдать предпочтение Эдевку и порадовать его жителей своим присутствием. Хранитель оракула Йаманарры, Верховный Зрячий Аспис!

Второму почетному гостю досталась своя доля громогласных приветствий. Брэнану же эти громкие титулы ни о чем не говорили — жителям таких отдаленных мест, как Сетрем, не было дела до знаменитостей столицы. Впрочем, и знаменитостям до них — тоже.

— Приветствую славный Эдевк с началом бестиаты и нового года, — пронеслось над примолкшей толпой. Голос стелился мягко, вкрадчиво — перед глазами тут же всплыла костистая фигура в развевающихся одеждах. Брэнан мог бы поклясться, что слово взял тот самый смахивающий на змею человек, которого он видел во время дневных торжеств.

— Я покинул своды храма не по своей воле, хоть и рад находиться среди вас, добрые горожане и гости Змеиного архипелага. Хранители оракула не смеют надолго покидать стены обители, ибо все труды их направлены на радение за судьбы родины. Взгляды их устремлены внутрь, в ее недра — туда, где бьется огненное сердце.

Матий снова будто вымер — зрители внимали словам Асписа, вытягивая шеи и раскрыв рты. Видимо, этот человек здесь и впрямь редкий гость.

— Прежде чем начнется священная бестиата, мой долг — пересказать вам слова оракула, на прошлой деке отверзшей уста для послания всей Йаманарре, всему архипелагу. Внемлите.

Брэнан и сам невольно затаил дыхание.

— Оракул речет: «Грядут шторма. Примите кормчего, что оседлает водяного зверя».

Тишину сменил легкий ропот — толпу прорицание удивило и смутило. Архиспатий мотнул головой и нахмурился. Маур знает, что могут означать подобные речи и как их растолковывать, но угроза в них читалась безо всякого труда.

— Не стоит бередить себе сердца, — вновь замурлыкал голос. — Разве мог я утаить от вас оракул? К тому же, весть не так уж и черна.

— Аспис прав, добрые горожане, — надрывался устроитель. — Вокруг вас знаки, это подтверждающие. Оглянитесь — все сияет светом Аммугановой победы. Жрицы чистоты никогда не ошибаются, не ошибается и требуха выпотрошенной на закате лунной рыбы. Дракон хранит нас!

— Прислушайтесь к разумным речам, прислушайтесь, — воззвал Зрячий, и этими словами ему удалось смирить разволновавшуюся толпу. — В них много правды. Беда возможна, но внемлите второй части оракула: «Примите кормчего, когда он придет. Откройте ему сердца и будете спасены».

— Кто этот кормчий? — выкрикнули со скамей, и вопрос подхватили сотни глоток.

— Узрите его вашими сердцами и душами. И не перечьте делам его, ибо они праведны и угодны Аммугану. Судьба будет вести его, а Судьбе подвластны даже Драконы! Оракул зрит далеко. Не печальтесь раньше срока, веселитесь и приветствуйте новый день, но придет время — подготовьте себя.

— Не с лучшими вестями к нам спустился Аспис, — раздалось с трибун.

Брэнан пробежался взглядом по переполненным рядам — и впрямь нерадостные новости для Звездного острова. Он очень мало знал о йаманаррском оракуле и понятия не имел, правдивы ли предсказания, но народ на трибунах разволновался не на шутку, а значит, его словам верили. Жаль, он, скорее всего, не доживет до падения гнилого плода. А этот кормчий… он не достоин звания героя, если собирается спасать Йаманарру от напасти, какой бы страшной она ни была.

Конец ознакомительного фрагмента.