Дети шлюхи Мадлены. Вестерн советского периода

Александр Шабашкевич

Командировочные из СССР пытаются продать в США артефакты Родины. Они разработали настоящую спецоперацию в духе КГБ. За парнями из Москвы гонятся спецагенты и вожди индейского племени.Из недр умершего трактора ловкие ребята смогли добыть нефть. В неравном бою перепили двух профессиональных алкоголиков. В отчаянном броске заняли индейский остров.Ситуация, в которую попали «тёртые калачи» из Москвы, чревата мировой войной или революцией в США. Возможно, всё бахнуло бы разом, если бы не любовь.

Гонорары Рублёва

— Скажи профессору, чтобы сдал в общак сувениры, — не унимался Слава. — Надоело безденежье. Пойду торговать. У тебя осталось чего? — отчаянная предприимчивость Славы была неудержимой.

У меня оставались деревянные ложки, матрешки и похожий на школьный альбом сборник репродукций икон Рублева. Особо перспективными выглядели командирские часы. У меня их было штуки три. Остались одни. Такой нехитрый скарб торговца обломками Родины.

Опыт товарно-денежных отношений мы приобрели еще в Нью-Йорке. Случилось это так. Солнечным Манхэттенским утром мы вышли из гостиницы на Лексингтон-авеню и прогулочным шагом направились куда глаза глядят.

Глаза глядели в сторону Тайм-сквер. Я проглатывал Нью-Йорк как первый гамбургер в Макдоналдсе: с чувством присоединения к иной цивилизации. Воздух был пряным и маслянистым. Все это очень хотелось запить кока-колой. Удивляло, что практически не было автомобильной гари, воротник белой рубашки оставался белым уже второй день.

Голова совсем не думала о ногах. Зря. Конечности потребовали уважения к непосильной работе. Опустившись на скамейку у восточной оконечности Манхеттена, я испустил предпоследний вздох. Сил вернуться пешком на Лексингтон не было.

Рядом беззаботными стрекозами порхали вертолеты. Захват воздушного судна я рассматривал как крайний, но возможный случай. У причала неподвижной громадиной стоял авианосец.

— Его буксиром не сдвинешь, — кивнул в мою сторону Виктор.

Мои товарищи были в лучшей форме. Оставив попытки убедить меня шевелить ногами, они растерянно озирались по сторонам. Ситуация была безвыходной: в карманах пусто.

К вертолетной площадке подрулило желтое такси. На последнем вздохе я рванул вперед и плюхнулся на сидение.

— Здравствуйте, — вырвалось у меня привычное русское приветствие. Я не имел понятия, что говорить дальше, как умолить таксиста спасти смертельно уставшую жертву перестройки.

Сквозь мутный плексиглас перегородки я увидел, что водитель повернулся ко мне лицом. Отодвинул окошечко. В форточку просунулась родная наглая еврейская физиономия. Цепкие глаза киевского разлива оценили мой живот.

Этот парень не был похож на ангела спасителя. Он не ответил на мое приветствие, видимо, обиделся на то, что я даже сквозь лобовое стекло разглядел в нем русского. С достоинством отвернулся, взял в руки ребристый микрофончик рации и сказал на чистом русском с житомирским акцентом:

— Фима, это Изя. Тут ко мне советский лох загрузился, повезу его в ФБР.

За лоха было обидно. Однако появилась надежда.

— Мне гораздо ближе, — сказал я. Конечно, я понятия не имел, где здесь ФБР. Я протянул ему визитку отеля. И с шиком бросил фразу:

— Плачу икрой! Причем кошерной!

Изя даже не улыбнулся. Он все понял, он знал наших.

— Фима тебе икра нужна?

— Скоко? — я услышал в динамике прокуренный голос Фимы.

— Шо скоко, у него денег вообще нет, даже дубовых. Шо? Расстрелять на месте? Водка? — Изя вопросительно метнул глаза в мою сторону. Я энергично утвердительно кивнул.

— Встречаемся в отеле, отбой, — Изя повесил микрофончик на место.

Осознав, что спасен, я вспомнил о товарищах. Открыл дверь и призывно свистнул. Ребята десантом ворвались в машину. Профессор с начальствующим видом занял переднее сидение, заслонив грудь портфелем.

Изя напрягся. Рука потянулась к тревожной кнопке.

— Свои, Изя, свои, — я криком подавил его инстинкт спасения.

В гостиничном номере мы метнули на стол остатки московской колбасы, икру и водку. Таксисты пили стаканами. Навыки были явно не потеряны. Все кончилось фаршированной рыбой у Фимы дома, в Нью-Джерси.

— Это вам, мама, — сказал Фима и одел на пухлое запястье своей тещи мои командирские часы.

Рыба стоила того.

Теперь безденежье накрыло нас новой волной здесь, в Дулуте. В этот раз Слава взял всю инициативу на себя.

— Я продумал операцию до деталей, — Слава был в азарте. — Утром профессор поедет в университет читать лекцию. Витя с ним. Дана — за рулем. Главное — отшить Криса.

— Только не стрелять! — мне затея не нравилась, но денег хотелось очень.

— Уберем его без шума, — Слава даже не улыбнулся. Он был готов на все. — Возле порта попросимся на лужайку. Типа воздухом подышать. Чего нам профессору мешать. Они отвалят — мы мухой в лавку. Времени вагон. Еще пивка дернем. Ты главное не корчи заговорщицки рожи. Все должно быть расслаблено. В лавке я договорился, товар примут.

И утро наступило. Вначале все шло по плану. Всей командой загрузились в минивен. Дана за рулем. Крис — рядом с ней. Он выглядел добродушно.

— Хай, Саша, — Крис хлопнул меня при встрече по плечу и заговорщицки подмигнул.

Легкое панибратство Криса я прочитал по-своему: типа, знаю я ваши прохиндейские замыслы. Теперь ты под колпаком, парень.

Машина приближалась к порту.

— Сань, может, на травке поваляемся. Товарищей подождем? — Слава непринужденно приступил к реализации плана. — Профессор, не возражаете, мы Вас покинем? Дана, заберешь нас на обратном пути?

Дана, молча, кивнула. Крис не обернулся, но я почувствовал, как он напрягся. Начиналась его работа.

Мы выгрузились из машины и устроились на лужайке под деревом. Солнечным ранним утром мы были одинокими загорающими. Никакой конспирации.

— Лавочник придет в десять, — сказал Слава и с наслаждением растянулся на траве.

Вход в магазинчик был нам хорошо виден. Часы показывали десять. К заветной двери никто не приближался.

— Наплевать буржую на голодающих совков. Между прочим, издалека пилили, — пробурчал Слава.

Я был готов спасовать. Предчувствие было плохим. Впрочем, что здесь такого: сдать в лавку барахлишко. Вчера встретили местного университетского профессора. Он в порту пирожки продавал в свободное время. И никакого стеснения. У него пирожки, а у меня Рублев в альбоме. Нет разницы: всего лишь вопрос выживания.

Фантазия рисовала джинсы, радиотелефон и магнитофон «Сони».

— Удивительно, — подумал я. — Вот оно наследие прошлого. Прошли столетия, а я за Рублева гонорар получаю.

Слава открыл глаза ровно в ту минуту, когда лавочник подошел к двери магазина.

— Понеслась, — рванулся Слава. Я потянулся за ним. Мешок с товаром лежал гирей на душе. И все же, я был готов ко грехопадению.

Лавочник оказался мелковат ростом. Чистенький такой, гладенький, как пузырь жевательной резинки. Слава вел себя по-свойски. Хлопнул его по плечу. Залепил какую-то шутку про супружеский долг. Вывалил из сумки на прилавок весь наш хлам.

Тихий американец выглядел жертвой рэкета. Хохломские ложки, матрешки, виды мавзолея в открытках явно не подходили по стилю его антикварной лавке.

— Ручная работа, сибирская сосна, — набивал цену Слава, откручивая голову матрешке.

Дерево ушло по пятерке. За альбом икон американец дал двести долларов. Это была хорошая цена. За такие деньги Рублев бы откупился от монголов.

На прилавке горой лежал товар. Лавочник поверх метал купюры. Все мелкие, потому их было много. Слава считал, слюнявя палец.

— Хай, гайс, — от входной двери донесся голос Даны.

Я расправил фигуру, стараясь прикрыть добычу. Лавочник отстраненно улыбнулся. Так улыбался змей искуситель, когда счастливая пара хрустела яблоком.

Я обернулся. В лавку зашли Дана и Крис. Крис остановился в проеме двери, отрезая пути отхода. Он лихо сдул дымок со ствола кольта и крутанул его в кобуру на бедре. Это был хороший выстрел. Прямо в сердце агента КГБ.

Слава спокойно досчитал купюры. Вложил их в карман. Под конвоем Даны и Криса мы вышли на улицу. Молча, шли к машине.

«В участок не повезут, не тот случай», — думал я.

Ощущения были гадкими. То ли папа с сигаретой застукал, то ли жена с любовницей.

— Поедем в офис к Нику, — сказала Дана ровным голосом надзирателя.

Ехать к Нику Смиту, адвокату — человеку, который принимал нас здесь, в Дулуте, мне не хотелось. Хотелось к маме, домой.

— Нам бы пивка попить, — Слава попытался выиграть время перед расправой.

— В офисе есть пиво, — Дана была строга.

— Крис, отойдем в сторонку, надо поговорить, — я решил объясниться с Крисом до встречи с Ником.

Дана и Крис переглянулись. Видимо, для приватной беседы требовалось согласие партнера. Дана кивнула.

— Окей, Саша, — Крис крутанулся на каблуках, как по команде направо. Мы отошли в сторонку.

— Ты стреляешь в безоружного, Крис, — сказал я. — Я страдаю журналистским любопытством, но я не служу в КГБ. Расслабься, Крис. Ты в этот раз не поймаешь шпиона и не спасешь Родину от скандала в прессе. Я не провокатор и ничего не собираюсь публиковать в «Правде». Мэр Дулута засранец, но узнал я об этом случайно. Надо жену его защитить от побоев. Может ему взятку дать? Купить его, чтобы руки в карманах держал?

Крис рассмеялся. Впрочем, мои глаза не отпускал. Тоже мне, детектор лжи.

— Окей, Саша, я разоружился, — сказал Крис и в свойственной ему манере похлопал меня по плечу.

Оставалось разрядить Дану.

— Ты взяток не берешь? — Крис кивнул в сторону лавки нашего позора.

— Брал бы, так ведь не дают, — ответил я.

— Вам нужны деньги? Почему не сказал? — в голосе был легкий укор.

— Честнее заработать, а не просить, — я нашел достойную фразу.

— Окей, Саша, — Крис был умным парнем. Он принял мою логику. Крис понимал щепетильность ситуации, в которую мы попали. А может, и попались не без его участия.

Очень мне запомнилась иудина улыбка лавочника. Похоже, нас он продал быстрее, чем мы ему впарили матрешек. В маленьком городке Дулут очень быстро все узнают, что гости такого уважаемого человека, как Ник Смит, умирают от голода и продают последнее в лавке в порту.

Этого журналюгу, который мэра публично выставил полным кретином, этого большевистского провокатора застукали в лавке как бомжа последнего. Примерно так могло быть написано в местной газете. Такую картину рисовало мое воображение. Скандал, возможно, потянул бы на первую полосу местного таблоида. Это точно интереснее, чем авария на перекрестке.

О продолжении скандала в Москве я даже думать не хотел. Мои «правдинские» коллеги линчевали бы меня в лучших традициях революционного времени.

С точки зрения американцев наш поступок был, по меньшей мере, непонятен. В тот период абсолютного восхищения личностью Горбачева, когда американцы открывали для себя Россию, все приезжие оттуда несли на себе ореол романтизма.

Нам был выдан кредит доверия. А мы с этим кредитом в лавку, как в трактир. Да, забыли они, что бедность хуже свинства. И потому от великого, достойного до панели у нас, как говорится, за углом. Благородства у нас как говна за баней. Такие мысли лезли в голову пока Дана, не спеша везла нас в офис к Нику Смиту.