Непокорный арестант: от «Кащенко» до «Бутырки». Часть 2

Александр Шестун

Перед вами – вторая часть нашумевшей книги. Главная линия – это самая длительная в истории современной России голодовка, которую выдержал в тюрьме Александр Шестун, доведшая его сначала до клинической смерти, а потом до принудительного помещения в психиатрическую больницу №1 г. Москвы – знаменитую «Кащенко». Данный труд – документальное свидетельство о том, что в России реанимирована советская практика борьбы с новыми диссидентами. Книга также содержит обширные воспоминания автора.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

23 ГОДА С ЮЛЕЙ

23 марта, в третий раз за последние две недели, меня посетил начальник УФСИН России по г. Москве генерал Мороз. Честно говоря, я удивлён таким вниманием к своей скромной персоне. Совещания отдаются целиком только моим проблемам и длятся в среднем по четыре часа с присутствием 20—30 начальников разного калибра. В 19:30 я уже сидел за длинным столом в приёмной Поздеева. В камеру зашёл в 23:55. Мне, конечно, не жалко субботний вечер, я-то всё равно в тюрьме, но у каждого ведь есть жёны и мужья, чтобы жертвовать своим временем на какого-то Шестуна.

Сергей Анатольевич Мороз заставил всех вести протокол, чтобы можно было поставить исполнителя и сроки исправления озвученных нарушений. На встрече традиционно присутствовали все замы начальника СИЗО (Поздеев был в отпуске), начальник МСЧ-77 Тимчук Галина Викторовна, начальник больницы Савченко Елена Викторовна, оперативники, режимники, цензоры. Разбирали досконально всё, вплоть до самых мелочей. Например, почему запрещено со мной общаться правозащитнице, главному аналитику УФСИН России по г. Москве Анне Каретниковой? Хотя она давно по секрету сказала, что приказ не подходить ко мне идёт выше, чем от Мороза. Напомнил свою просьбу о замене камеры на 727-ю, она лучшая в изоляторе, просторная, с импортным кафелем, огромным окном и широкой душевой кабиной. Потребовал отдать изъятые рукописные тексты, заблокированные цензорами и следователями ФСИН-письма, вернуть украденные вещи, 30 000 рублей, отдать посылки со склада, которые не могу получить месяцами, книги, лекарства. Пожаловался, что восемь месяцев следователь не вёл активной деятельности: в частности, сколько бы я ни требовал очных ставок, всё время получал отказ. Когда же пошёл 45-й день голодания, он назначил по семь ставок подряд, а это даже для здорового человека тяжело.

Тимчук сказала, что после выхода из голодовки меня надо будет держать в больнице на курсе реабилитации не менее двух месяцев, что, наверное, неплохо, ведь летом здесь очень удобно загорать и, как бы они меня здесь ни прессовали, это всё же больница, режим сам по себе помягче. Единственное — не они же решают. Им прикажут, и выпнут меня в первый же день. Посмотрим.

Галина Викторовна подробно рассказала о технологии снятия с голодовки украинки Надежды Савченко: капельницы три дня, потом кисель пустой, потом кисель с фруктовой добавкой, потом рисовый отвар без риса и т. д. Меня вполне устроила эта технология, осталось только одно маленькое «но»: выполнение требований. Хотя бы гарантийного письма генерала Мороза о моём лечении в Бакулева. Генерал обещал, что если я буду вести себя без нарушений, то он оставит меня в «Матросской Тишине», в малом спеце, в 4-м корпусе, где сидят, в основном, интеллигенты по экономическим статьям.

Юля написала жалобу на имя Путина, и она, видимо, неплохо сработала, хотя, возможно, просто моя голодовка их пугает, тем более что такой резонанс идёт в СМИ, даже зарубежных.

В этот вечер забрали Борю Фомина, нашего соседа, вроде как на этап на зону. Он нервничал, потому что боялся, что его вернут из-за очной ставки, которую запланировал следователь. Сейчас во ФСИН хорошая практика: с целью экономии на перевозке заключённых селят на зону рядом с их местом проживания. Родным арестанта это тоже очень удобно, но всё равно столыпинские вагоны остались, и человек может застрять в пересыльных тюрьмах на несколько месяцев, причём родные не знают, где он находится. Пересыльные тюрьмы — это отдельный рассказ. Есть такие ужасные, что даже ушам своим верить не хочется, когда тебе рассказывают очевидцы про грязь, пытки, издевательства, отсутствие белья, бани, питания. Волосы на голове дыбом встают, когда слушаешь, как иногда встревает заключённый. Впрочем, большинство добирается без особых приключений. При этом все признают, что этап на зону — худшая часть тюремного квеста. Лучше я отдельно приведу несколько рассказов очевидцев.

Через пару дней я увидел Борю Фомина в адвокатских кабинетах. Значит, он или в больнице (у него диабет 1-го типа, инсулинозависимый), или в каком-нибудь другом корпусе «Матросской Тишины». Поговорить не удалось, но я ещё несколько раз встречал его в следственных кабинетах.

25 марта у меня отменили очередной суд по ВКС из-за болезни адвоката Соболева. Тут же пришёл следователь по особо важным делам Военного следственного управления СК России по г. Москве Антон Ластовский. Я писал заявление о вымогательстве у меня денег сотрудниками 6-й службы УСБ ФСБ через почту СИЗО 99/1, для подстраховки просил адвокатов отправить электронное письмо такого же содержания в Главную военную прокуратуру и ГВСУ СК РФ. «Кремлёвский централ» под полным контролем сотрудников ФСБ, это её структурная единица по сути. А ворон ворону глаз не выклюет. Когда Антон начал меня опрашивать, я обратил внимание, что у него зафиксировано именно электронное обращение. (Не зря я подстраховался от хитрости Подреза.) Я подтвердил все данные мною ранее письменные показания.

Антон Сергеевич Ластовский — темноволосый молодой человек, примерно 35 лет на вид, по поведению очень сдержанный. Очевидно, что особой прыти он не проявил, но заявление есть, и следователь обязан его отработать. Через месяц пришлось вызвать Ластовского в военный суд и там требовать отчёт о проделанной работе в присутствии военного прокурора.

Девятое УСБ ФСБ уже давно начало серьёзно работать по моим заявлениям, даже есть первые результаты.

24 марта прошла четвёртая встреча с генералом ФСИН Морозом за три недели моего пребывания в больнице и вторая — с Татьяной Потяевой, уполномоченным по правам человека в г. Москве. Я пожаловался на заморозку ФСИН-писем и на Красногорский суд, хотя и Мороз, и Потяева имеют полномочия только по Москве. Обещали вроде поговорить с Катей Семёновой, ответственной за Подмосковье, но, конечно, эта воробьёвская девушка пальцем не шевельнёт без приказа своего босса.

На встрече сказали, что Федотов сделал запросы на Чайку, Бастрыкина, в Красногорский суд, Кориненко. Ответы, правда, меня совсем не впечатлили. Всё законно и обоснованно, зато подписи первых лиц, а не начальников отделов. Я сказал, что голодать не брошу, пока не будет каких-то очевидных результатов по моим требованиям, на что Тимчук Галина Викторовна ответила:

— Александр Вячеславович, вы можете не заметить ту границу, за которой пути назад уже не будет.

* * *

26 марта впервые я попал на заседание Красногорского суда. Было очень много телекамер, журналистов, и, пока заседание не началось, по ВКС я сказал про месть Чайки за сыновей, «игорное дело», Абросимова, про месть Воробьёва и его бизнес, про 20-ю статью Конвенции ООН, которую Россия не ратифицировала. Что это — чистый заказ. Я — единственный чиновник, который показывал свой доход и расход на строительство дома в декларациях.

Судья Потапова сразу начала жестить, отклонять все ходатайства и мой отвод ей, разумеется. За 10 секунд отказали в ходатайствах Банку ВТБ, Игоря Шестуна лишили слова. Когда адвокат Огородников чем-то возмутился — сразу удалили из зала. Я и двух слов не успел сказать, как и меня отключили от ВКС. Адвокат Соболев был на больничном.

После Красногорского суда ко мне пришли адвокаты Гривцов и Малюкин и сообщили, что Гудков на «Эхо Москвы» хорошо сказал о том, как Шестун боролся со свалкой, а попал за решётку.

* * *

27 марта исполнилось 40 лет Юле. Жаль, что в такой день я не мог быть рядом с ней и сказать, как много она для меня значит, как я её люблю, поблагодарить за прекрасных детей. Много лет я не мог запомнить дату её рождения, пока она не начала ставить заветную цифру, как код, на мой чемодан в поездках. Запомнил-таки…

Юлю я встретил случайно. Мы познакомились в 1994 году. Ни о каком романе тогда речи не было. Постепенно, и как-то незаметно для меня, наш лёгкий флирт перерос в серьёзные продолжительные отношения. Меня это несколько пугало — разница в возрасте не давала покоя, всё-таки я старше на целых 15 лет! Однажды даже пытался прекратить наши встречи. Подвела излишняя склонность к романтизму — я решил обставить расставание как можно красивее и пригласил её в круиз…

Теплоход «Маршал Рыбалко» был куплен Советским Союзом у ГДР и к сентябрю 1996-го, когда мы взошли на палубу, успел избороздить воды нескольких рек и морей. Четыре палубы, ресторан на каждом этаже. Маршрут: Чёрное море — Днепр. Разумеется, с заходом в портовые города.

Если говорить о водной части путешествия, больше всего понравилось на Днепре. На море что — кругом вода. Мы проплывали мимо населённых пунктов, могли наблюдать за рыбаками. И вообще чувствовали себя эдакими господами на прогулке. Особенно красиво было по вечерам. На теплоходе включали иллюминацию, за кормой мелькали огоньки городов, влажный ветерок слегка касался щёк…

Странно, но я ощущал причастность ко всему, что происходило на корабле, и испытывал почти родственную приязнь ко всем на борту, включая команду. Видимо, движение на одной посудине в одном направлении будило в душе чувства, похожие на те, что испытывают моряки в длительном плавании.

Единственное, что отравляло первые дни путешествия, — качка. Выяснилось, что переношу я её крайне плохо. Почти сутки лежал пластом и проклинал все водные приключения вместе взятые.

Каждое утро начиналось с приветствия капитана. Он желал нам доброго дня, сообщал температуру воды и воздуха. Рассказывал о достопримечательностях, мимо которых мы проплывали. Информировал о предстоящих мероприятиях. Знакомил с названиями блюд в ресторанном меню. Голос его звучал вне зависимости от нашего желания. Просто в назначенный час включалось радио, и негромкий баритон проникновенно произносил:

— Доброе утро!

…Одесса, Севастополь, Евпатория, Днепропетровск, Киев. Не скажу, что мы изучили все достопримечательности этих городов, но глобальное представление о них получили.

Запомнилась публика на теплоходе, особенно театр двойников. Где бы ещё нам удалось запросто пообщаться с Майклом Джексоном или Иосифом Кобзоном? Между прочим, двойник Кобзона в обычной жизни оказался доктором медицинских наук. А двойник Джексона жил одно время на даче звезды американской сцены. Замечательно мы тогда отдохнули… Я сам не выдержал щемящих ноток прощания. Мы с Юлей остались вместе и провели душа в душу следующие 23 года.

Массу впечатлений оставила наша поездка в Швейцарию в 1998 году. Необыкновенная страна. Необыкновенный народ. Традиции там — почти закон. Кругом цветы, улыбки. Идеальные чистота и порядок. Озёра — как профильтрованные. Рыба непуганая косяками ходит. Трава на склонах — шёлк. Словом, рекламная картинка наяву. Из Цюриха в Лугано мы переправлялись через горы. Мне приходилось раньше бывать в горах, Юле — нет. Её глаза были всё время широко распахнуты, как у удивлённого ребёнка, настолько восхищала окружавшая нас красота.

В общем, мы немало попутешествовали. Разница в возрасте, пугавшая меня как пропасть под ногами, оказалась не такой уж и страшной. Какие тогда были наши годы… Юля успела окончить юридический институт, родить мне четверых детей — Машу, Ваню, Гришу и Матвея. Мы всё сделали правильно.

* * *

Меня наконец перевели из 726-й в 727-ю камеру, как я просил у генерала Мороза. Новый «дом» намного просторнее, раза в полтора, в 727-й более широкое окно, стол пошире и длиннее, но самое главное — очень светло. Писать и читать здесь — одно удовольствие, особенно писать на таком столе при ярком свете.

Андрея Сергеева, как назло, увезли на суд, и я перебирался без его помощи. Правда, режимники, курирующие исключительно меня, хотя и должны заниматься всей больницей, — Михаил Каренович и Андрей Владимирович, полностью помогли, сами переносили мои вещи, ещё и хозотряд привлекли.

Саша Черкасов помыл все стены и полы раствором с хлоркой. Саша из Орехово-Зуева открутил решётки на окнах, чтобы помыть стёкла, и сделал всё на высшем уровне. Виталик поменял сантехнику и заклеил герметиком швы. Просверлили все необходимые дырки, закрепили и отремонтировали холодильник, сделали радио с регулировкой громкости, а не как у всех, без регулятора. Даже с масштабной помощью я так устал, что просто не мог физически пойти на прогулку.

Маша в этот день передала посылку с вещами. Когда я её открыл, то запах туалетной воды Dior Homme наполнил камеру. Так приятно, что Юля догадалась побрызгать вещи. Пахнет волей и домом. В тюрьме нельзя держать спиртосодержащие парфюмерные изделия. Запах они запретить не могут, к счастью.

Когда Маша приносила передачу в СИЗО, пообщалась с родителями политических арестантов, создавших оппозиционный «Чёрный блок», прямо критикующий действующую власть. Так вот, дочь написала, что родители и их дети, конечно, относятся ко мне с большим уважением, всё читают. Участник «Чёрного блока» Владимир Ратников увидел, как я воспитываю судей на ВКС, и тоже теперь толкает речи на заседаниях. К слову, все родственники в тюрьмах с особым уважением и любовью относятся друг к другу, как люди, попавшие в общую беду.

В этот день арестовали экс-министра «Открытого правительства» Михаила Абызова по статье 210 УК РФ «Преступное сообщество». С Михаилом я однажды коротко пообщался на «Пионерских чтениях» у Андрея Колесникова. Опять задерживают бывших руководителей, не самых влиятельных и не самых богатых, мягко говоря. Повторно, после Улюкаева, из окружения председателя правительства РФ Медведева. Кому-то из крутых перешёл дорогу где-то. А может, просто, чтобы лишний раз показать ему его место. Уже давным-давно подобные аресты не имеют эффекта и популярности у населения. Все всё давным-давно понимают. Скорее, это сигнал элите.