2084, или Планета крыс

Александр Шушеньков

Недалекое светлое будущее. В 2084 году государство, возникшее на территории Российской Федерации, успешно противостоит многочисленным внешним врагам. Небывалые успехи в развитии внешнеполитических связей, демократии и спорте, подкрепляются огромными экономическими и научными достижениями. Страна в лице главного героя Ильи Гроша первой достигает Марса, а затем – после успешного завершения 84-х летних Олимпийских Игр в Норильске – отправляет космический корабль в другую галактику для исследования планеты земного типа. Лучшие представители Русийской империи составляют экипаж, в который входит и поручик императорского космофлота Илья Грош. Сложный полёт, сопровождаемый драматическими событиями, прерывает пространственно-временная катастрофа, в результате которой Илья в одиночестве оказывается на Планете Крыс. Жизнь крыс и их взаимоотношения оказываются чрезвычайно похожими на земные, и общение с разумными представителями другой цивилизации открывает глаза идеалисту Грошу на многие стороны человеческого бытия. С помощью новых хвостатых друзей и робота-интеллектуала Илья не только возвращается на корабль, но и возвращает к жизни экипаж. Команда начинает обратный путь на Землю, а на Родине тем временем – произошла революция…

1 ГЛАВА,

в которой рассказывается о полете на Марс поручика Ильи Гроша с целью установки там факела 84-х летних Олимпийских Игр, и успешном выполнении этого ответственейшего задания

— «Был холодный ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать. Уткнув подбородок в грудь, чтобы спастись от злого ветра, Уинстон Смит торопливо шмыгнул за стеклянную дверь жилого дома «Победа», но все-таки впустил за собой вихрь зернистой пыли.

В вестибюле пахло вареной капустой и старыми половиками. Против входа на стене висел…».

— Что такое «половики»? — спросил Илья чтеца — робота-помощника Ли, выполненного в типовой конфигурации «Счастливый русич».

Робот — обычная электронная машина с вечно улыбающимся лицом и вытаращенными (по задумке разработчиков — «счастливыми») глазами-лампочками, в это время, кроме транслирования книги Оруэлла, готовил для Ильи обед.

— Тряпки, которые на Западе клали на пол, — тотчас отозвался Ли.

Ответить роботу было нетрудно, поскольку в его механическую голову китайские умельцы заложили все знания, накопленные человечеством. Ли ловко подбросил питательный соевый блин над сковородкой и продолжил певучим голосом с шанхайским акцентом:

— «… и старыми половиками. Напротив входа на стене висел плакат, слишком большой для помещения. На плакате было изображено громадное, больше метра в ширину, лицо, — лицо человека лет сорока пяти, с густыми черными усами, грубое, но, по-мужски привлекательное. Уинстон направился к лестнице…».

«Грубое, но, по-мужски привлекательное». Илья покосился на робота. И почему братья-китайцы сделали ему такую глупую физиономию? Никакой мужской привлекательности. И — без усов.

Илья был не прав. Робот имел вполне нормальную внешность: безупречно-гладкое лицо с подвижным носом-анализатором, живо следящим за содержанием кислорода в воздухе; рост, соответствующий среднему счастливцу империи; могучие руки, вращающиеся на 360 градусов, и был заряжен программой, которая позволяла вести с ним нормальный гуманоидный разговор. Несомненным плюсом были десять регулируемых уровней IQ — от полного идиота до мозгов преподавателя ИМГИМО профессора Чуркина. Ли был вполне себе русийским, и единственной, не совсем отечественной манерой электронно-механического помощника, была его привычка щурить глаза-лампочки. Вернее сказать, — попытки щурить, потому как — лампочку-то особо не сощуришь. Имелись и недостатки: во-первых, у Ли была нагло-фамильярная манера «тыкать» Илье (на замечания робот отвечал, что «в Китае так принято»). Во-вторых, он любил цитировать древнего китайского правителя Мао Цзедуна. В-третьих — был электроалкоголиком: иногда самовольно надолго подключался к розетке, после чего терял рассудительность и равновесие, начинал довольно пошло острить и распевать песенки периода Новой Смуты.

Впрочем, робот со своими обязанностями по приготовлению пищи для Ильи, уборкой каюты, взаимодействием с электронным корабельным мозгом и прочими мелочами вполне справлялся. Главное же — он разнообразил Илье досуг: развлекал его беседами и читал на разные голоса книги из рекомендованного дедом Александром списка.

— «… действовал режим экономии, — продолжал между тем робот, доставая из холодильника гаоляновую курицу, — готовились к Неделе ненависти. Уинстону предстояло одолеть семь маршей; ему шел сороковой год, над щиколоткой у него была варикозная язва; он поднимался медленно и несколько раз останавливался передохнуть…».

Удивительно устроен мир! Всего-то прошло сто лет с той поры, что описана в книге, а как все переменилось… «режимы экономии», «недели ненависти», «варикозные вены»… Тяжело жилось древним! То ли дело — у нас: никакой экономии, все есть благодаря трудам и заботам Его величества императора Михаила Благого, который глаз не смыкает, смотрит: всем ли хорошо?

— «… портрет был выполнен так, что, куда бы ты ни стал, глаза тебя не отпускали. Большой Брат смотрит на тебя, — гласила надпись»! — внезапно перешел на крик робот и сделал драматическую паузу.

Он посмотрел на Илью и попытался сощурить глаза-лампочки. На стене камбуза над плитой висел большой красивый портрет императора Михаила Благого, кормящего кашалота отечественной гречкой. Император также смотрел на Илью, как бы говоря:

— Ну, видишь: старается парень — похвали, чего уж там!

— Очень хорошо, Ли, — произнес с чувством Илья. — Настоящий артист!

Робот выпятил грудь и расплылся в улыбке. Глаза-лампочки на этот раз действительно ушли в щелки.

Император с картины тоже словно бы одобрительно улыбнулся, и Илья почувствовал себя польщенным. Что там — «Большой Брат смотрит на тебя»! Вот если бы у них было так, как у нас, — когда на тебя смотрит Большой Отец!

— Будешь дальше слушать, или — подавать? — спросил Ли, имея в виду курицу с блинами.

— Поклюю, — ответил Илья и слез с велотренажера «Покаяние-1».

Каюта планетолета «Анатолий Дубайс» была тесновата, поэтому велотренажер находился в кухне-камбузе — маленьком помещении, где имелись еще холодильник-склад «Малая Земля» с запасом провизии, электроплита высшего класса «Целина» концерна ЛОМО, наностул, наностол, посудный шкаф и моющая машина «Возрождение». Украшали камбуз уже упомянутый портрет государя-императора, да красиво выполненные в старославянском стиле его цитаты-лозунги: «У нас, слава Небу, есть сложности. Но, слава Небу, жмурика лабать не надо!», «Рублю примочки не нужны!», «За политику никому галстук не вешают!», «Мочить!».

Кроме кухни, в каюте имелись еще ванная-туалет, и спальня-рубка с нанотопчаном, рабочим столом и компьютерным пультом управления. В спальне также присутствовали на стенах портрет государя, останавливающего землетрясение в Антарктиде, и его изречения, самое мудрое из которых — «Мы защитим наших витязей биксами и спиногрызами!», было помещено в платиновую рамку. Половину свободного объема спальни занимали титановая статуя ОМТ (Отца Марсианской Программы) Олега Рыгозина в натуральную величину, постамент под нее, да сундук с запасными олимпийскими факелами.

Все остальное пространство «Анатолия Дубайса» — огромный корпус советской еще атомной подводной лодки-«разовухи» 675-го проекта, что более ста лет назад охотилась за американскими авианосцами на Тихом океане, приходилось на экспериментальный термоядерный двигатель.

Илья вошел в ванную — узкую комнатку, выполненную в виде кельи монаха-подвижника, и задумчиво открыл кран холодной воды. Любопытная история…у них тогда, в 1984 году, и кораблей космических еще не было. Как же они жили, бедняги? Половики пыльные на дорогах…

Он посмотрел в зеркало и поднял глаза выше, ища ответа. Ответ был — еще один лозунг-афоризм императора: «На миру и хвост кинуть не за-падло!».

* * *

Илья Грош — двадцатишестилетний поручик императорского Красного Космофлота уже неделю летел по направлению к Марсу с важнейшим политическим заданием — доставить туда Факел 84-х летних Олимпийских игр в Норильске.

В преддверии Олимпиады по всей стране бежали, ехали, плыли, ползли, летели и извивались червями под землей факелоносцы. Зажженный увеличительным стеклом в далекой Элладе, Олимпийский огонь освещал теперь и шахтерские штреки Тулеевска, и нефтяные скважины Сечинакана, и газовые облака Миллеробада. Он светил хлопкоробам Калининграда, радовал тех, кто уцелел после канализационной катастрофы в Сколково, поднимал настроение мастерам рулетки Крымской игорной зоны и дарил счастье труженикам балета в Еврейской автономной губернии.

Факельная эстафета сопровождалась случаями массового героизма: при доставке Олимпийского огня на дно Марианской впадины был проглочен неизвестным науке морским существом 131-летний ветеран дзюдо Ян Викторович. Последними словами отставного подполковника, донесенными с глонассовского спутника любителям спорта, были: «Отвали, набушмаченый фраер!». Затем послышался треск лопающегося батискафа «Победа» и наступила умиротворяющая тишина.

Другой подвиг совершил патриот-миллиардер Абрам Романович, задачей которого было доставить факел к центру Земли через самую глубокую шахту на Кольском полуострове. Спуск на золотом тросе проходил вполне успешно, но на глубине восьми километров тот оборвался под весом главного мирового производителя валенок, и герой полетел к центру планеты в соответствии со всемирным законом тяготения, открытым русским ученым-самоучкой Иваном Крякутным во время освободительной войны с ливоно-тевтонскими захватчиками.

Успешной оказалась доставка олимпийского факела на высочайшую вершину империи — Эльбрус: женская команда восходительниц хоть и не досчиталась по возвращении восьмерых участниц, съеденных снежным человеком, смогла отрапортовать императору об успехе. Он выразил твердую уверенность, что по окончании лечения в императорском Доме отдыха имени Кащенко героини смогут приступить к активной репродуктивной жизни.

Перед вылетом Гроша правительственная «Газета» оповестила мирян о доставке факела на дно вулкана Авач диктором Первого императорского телеканала Эрнстом Костиным «Мастадором», причем, не обошлось без провокации со стороны враждебного Запада: когда телеподвижник при помощи летающего рюкзака опустился на дно вулкана, началось извержение. Многочисленные зрители смогли наблюдать в прямом эфире зрелище пугающей красоты — сильнейший выброс за всю историю человечества. Таких олимпийских факелов Земля еще не видела! К сожалению, доблестный Эрнст не смог оценить его красоту. Не сохранились даже волосы из его знаменитой ухоженной прически!

Все павшие герои и героини Олимпийской Эстафеты были посмертно награждены сувенирной медалью «84-летние Олимпийские Игры. Норильск-2084».

Задача Гроша, впрочем, превосходила масштабностью подвиг этих факелоносцев. То, что именно он добился права первым из русичей ступить на марсианскую почву, удивляло Илью гораздо больше, чем сам факт полета на четвертую планету. Это было сродни чуду! Хотя, если рассудить здраво, это и было чудо. Вернее, даже — несколько…

* * *

Илья Грош родился в октябре 2057 года в маленьком зауральском уездном городке Катайск в семье зубного техника и воспитательницы детского сада. Он рано лишился отца, героически погибшего при тушении очередного пожара на очередной атомной электростанции, и, воспитываясь под присмотром матери и старовера-атеиста деда Александра, совсем не рассчитывал на фантастический взлет в карьере.

Впрочем, мать — женщина благовоспитанная и глубоко религиозная, в большей степени уделяла внимание Богу, чем сыну. Забегая вперед, отметим, что после достижения Ильей двадцатилетия, она посчитала, что он достаточно самостоятелен, и удалилась молиться за его благополучие в монастырь.

Окончив курс маленького солдата в детпитомнике имени Пабло Астаховского, Илья поступил в математическую семинарию с углубленным изучением бадминтона — спорта космонавтов. Выдержав экзамены по Закону Божьему и главной дисциплине, он, благодаря отменному здоровью и рекомендациям педагогов, был принят в Медведьградское летное училище.

Службу в звании подпоручика Илья Грош начал на флагмане Десятого императорского военно-морского флота — экологическом торф-авианосце «Алеша Попович», патрулирующем воды братского государства Науру. Там молодой пилот показал себя настолько хорошо, что уже через год его отправили на курсы переподготовки для формирующейся 1-й космической эскадры Красного Космофлота. Еще через год Илья получил в свое распоряжение истребитель и стал совершать патрульные полеты на Луну и вокруг нее.

Жизненный путь складывался на удивление удачно, и молодой человек со всем пылом юного горячего сердца в соответствии с идеями Путь-хэ старался служить Большому Отцу — императору Михаилу Благому и русийскому народу. Он усердно образовывался: занимался прыжками в высоту — любимым спортом императора, много слушал книги, а иногда и сам их читал — те, что сохранил в Катайске дед Александр.

Кстати, о деде — старик был, что называется «себе на уме»: слишком много знал, вспоминал «доимперские времена», рассуждал о справедливости и утверждал, что раньше (в его годы) можно было не верить в Бога, что церковь была отделена от государства, а теперь, дескать — церкодарство. Он нехорошо улыбался, когда разговор заходил об императоре, евразийстве и Главном Теоретике Путь-хэ.

Дед Грош явно не отвечал критериям идеального россиянина.

Во-первых, ему было значительно больше ста лет.

Во-вторых, он происходил из поволжских немцев и не скрывал этого.

В-третьих, он не только не впал в старческий маразм, а еще и помнил своих поволжско-немецких дедулю с бабулей, более того — хранил и вел российскую историю семьи, начиная с Давида Гроша, немецкого фермера из Пфальца, который прибыл 30 мая 1766 года в Ораниенбаум на корабле «Новая Двинка», и его жены Марии-Гертруды, поселившихся в селе Лесной Карамыш Камышинского уезда Саратовской области.

Александр Федорович Грош хранил фотографии от начала двадцатого века, на которых были изображены трехлетний карапуз — его дедуля Александр, прадед Фридрих Грош, прабабка Эмилия (в девичестве Нихельман), бабуля Эмма (бывшая Вагнер), а также мать Эльвира, дядя Герольд и тетя Изольда, пережившие сталинскую депортацию в 1942 году из Воронежской области на алтайскую шахту Полысаевская.

Кроме того, у деда Александра сохранялась настоящая древняя семейная губная гармошка, красивые детские цветные книжки с картинками (про Гензеля и Гретель, про маленькую рыбку, что хотела переплыть за плотину), копии ревизских сказок, старинный патефон почти стопятидесятилетней давности, документы времен депортации деда-бабки, подшивки газеты «Нойес Дойчланд» и много других интересных и необычных вещиц. Дед отлично говорил на литературном родном языке и даже — что совсем уже невероятно — играл иногда сам для себя на виолончели. Он утверждал, что этому его научил давным-давно уже его дедуля, а тот — еще в молодости в Саратове организовал струнный квартет из таких же юных друзей.

На стене его катайской избушки была развешена простынь с изображением густого генеалогического дерева. На самом верху его располагались два прямоугольника, в которых были помещены надписи «Вильгельм Грош. 1660–1735» и «Маргарет Грош (Шмоль). 1674–1740», а внизу, под огромными раскидистыми ветвями-корнями, находился прямоугольник Ильи.

Своим изысканным каллиграфическим почерком дед Александр не только описывал предков, но и делал заметки по истории Руси, писал о князьях Игоре, Святославе, да и вообще — очень интересовался историей. Впрочем — не только ей. Он обожал книги, хранил их в огромном количестве (причем многие — подлежащие уничтожению на Костре Окончательной Истины!), читал сам и давал читать маленькому Илье. В дополнение к книгам он рассказывал о том, что было раньше, причем, по его рассказам выходило, что жизнь в прошлом вовсе не была столько благостной и победной, как изображали ее официальные газеты, радио и телевидение. Особенно желчно старый Грош вспоминал о какой-то «гебешной крысе», что пророчила крах мировой экономики при восьмидесяти долларах за баррель, но, сдохла в психбольнице сама, а крах — так и не наступил.

Впрочем, дед в своих оценках старался быть аккуратным — он просто учил Илью думать. Старый Грош был осторожен, кроме соснового бора и огорода, на котором выращивал в дополнение к картошке огромную экзотическую клубнику сорта «Виктория», никуда не выходил. Удивительно, но ему удалось так отгородиться от общества и государства, что ни он — им, ни — наоборот, не докучали друг другу. Страна, занятая по официальной терминологии «подниманием с карачек», впрочем, похоже, и не подозревала, что на ее территории проживает этакий древний нетипичный тип.

Деда Илья обожал.

* * *

Когда было принято решение о доставке Олимпийского факела на Марс, начался отбор. Разумеется, в первую голову стали рассматриваться кандидатуры самых достойных — детей и внуков государственных и духовных служителей, патриотического купечества. В конце января в Москве состоялось очередное заседание императорского Олимпийского комитета. Оно проходило в новом Дворце спорта, выстроенном на Калининском проспекте. Трехэтажный особняк с обширными балконами, нависающими над тротуарами, был полон ответственных государевых слуг. В конце заседания председатель Олимпийского комитета Русийской империи генерал-полковник госбезопасности Сидякин вместе с главой Руськосмоса академиком Лебедевым вышли на балкон подышать свежим воздухом. Они так увлеклись беседой за чашкой чая о стоимости квартир в небоскребах Дубая, что неожиданно для себя Сидякин потерял равновесие и — о, ужас! — полетел с балкона, демонстрируя главе Руськосмоса отменную аэродинамику. Катастрофа была бы неизбежна, не проходи в это время под балконом Илья Грош, находящийся в столице по случаю отпуска. Он направлялся на Красную площадь с целью осмотреть монумент идеям Путь-хэ.

Так случилось первое чудо — он оказался в нужном месте в нужное время. Вторым чудом было то, что генерал-полковник Сидякин упал именно на Илью. Третье чудо — оба остались живы! Ну, а последовавшее за этим — присвоение Илье звания Героя Руси за спасение жизни председателя Олимпкомитета и очередного воинского звания старший лейтенант, привилегия носить часы на правой руке и выбор его в качестве марсианского факелоносца — это уже было не чудом, а естественным ходом событий.

* * *

— Тревога! Тревога! Тревога! Неизвестное науке излучение! Опасно! Опасно!

Громкий, с паническими интонациями голос Ли внезапно прервал размышления Ильи о половиках, варикозных венах, пятиминутках ненависти и прошлом веке. В ванне — одновременно с воплями робота — страшно и резко замигал красный аварийный свет.

Что случилось, черт побери?

Илья выскочил из ванной, и наткнулся на робота, который в невероятном возбуждении вращал руками, словно стрекоза — крыльями.

Все дело было в ДНЯ — Датчике неоткрытых явлений. Он испускал яркие красные блики, бешено крутился вокруг оси и пронзительно гудел.

У ДНЯ была примечательная история: когда началось интенсивное изучение космоса, человечество столкнулось с массой необычных явлений, частенько угрожающих жизни космонавтов. Русийская конструкторская мысль сразу стала искать пути, как обезопасить полет. Долгие, часто трагические исследования привели к возникновению в российской науке специальной прикладной дисциплины, занимающейся предсказанием и описанием вероятных (а чаще — невероятных!) проявлений Материи и выработкой защитных рекомендаций. В Лаборатории логической прогностики Императорского Духовно-исследовательского института изучения Всего (ИДИИИВ) в Сколково трудилось несколько десятков докторов и кандидатов наук. Совместно с коллегами из братских стран и прикомандированными богословами они разработали революционный прибор-предсказатель, который должен был указывать на НЕКОЕ НЕЧТО, которое — хоть и неизвестно пока людям, но может оказаться опасным. Выполненный в форме большой крестообразной красной звезды, прибор свисал на тонком сверхпроводящем проводе с потолка спальни и в обычное время выполнял роль светильника.

* * *

— Опасно! — гаркнул в самое ухо Илье робот. — Поток неоткрытых лучей спиритусанктусов идет на корабль! Опасно! Покинь корабль на полчаса! Опасно!! Опасно!!!

Ах, ты, господи! Где этот проклятый скафандр?!

Илья кинул взгляд на монитор. Там графическим пунктиром был изображен курс корабля и направление потока этих неведомых «спиритусанктусов». Излучение пересекало курс, и из-за огромной инерции было невозможно увернуться. Выход — воспользоваться десантной капсулой и отлететь на ней в сторону, чтобы выйти из зоны поражения. Потом электронный мозг с роботом скорректируют курс «Анатолия Дубайса» и Илья сможет вернуться.

Где же скафандр? Ах да, он в ванной! Илья оставил его сушиться после того, как позавчера вернулся из открытого космоса и принял душ. Не теряя ни секунды, он впрыгнул в скафандр и бросился к капсуле — времени было в обрез! Все же он успел нажать на педаль, бешеная сила вдавила его в кресло, и спустя мгновение он уже мчался, удаляясь от беды. Ли помахал на прощанье рукой и захлопнул люк.

В капсуле включился динамик, и записанный патриотический голос императорского народного артиста Михайлы Стасова проникновенно объявил:

— Начинаем ретроконцерт по заявкам тружеников героической профессии — вохранников! Послушайте песню «Радостно на душе, весело на душе!» в исполнении народного хора бодайбинского зверосовхоза «Путь к капитализму».

Ну, хоть какое-то развлечение.

Старушачьи голоса грянули дружно и энергично:

«Когда жизнь у нас красива,

Когда жизнь у нас красива,

Весело на душе!

Радостно на душе!!!

Когда крепнет наша сила,

Когда крепнет наша сила…»

Илья с любопытством смотрел в иллюминатор на мерцающее голубоватое облако, постепенно охватывающее «Анатолия Дубайса». Зрелище было завораживающим, и он пожалел, что в спешке не прихватил видеокамеру.

Теперь предстояло полчаса болтаться в капсуле — летающей кабине на трехметровой реактивной трубе. К сожалению, стремительное бегство не дало возможности прихватить верное философское средство — противогриппозную настойку боярышника. Даже аудиокниги не были предусмотрены на борту капсулы, и единственное, что могло скрасить времяпровождение находящегося внутри нее умного человека, кроме записанного пения — настенные мысли императора: «Не крутите варганку!», «Пахать на галере — не очко запаивать!», «Сделал обрезание — рви болты!» и прочее в подобном стиле.

Илья в который уже раз подивился широте взглядов Большого Отца. Осмысляя изречения, он с уважением разглядывал картину, на которой император в обтягивающих плавках скатывался на лыжах с пика Коммунизма, одновременно гладя по голове пролетающего горного орла.

Впрочем, относительно организации досуга Илья ошибся. На полу лежала упавшая (очевидно, во время резкого старта) книга в золотом переплете «Жизнь раба на галерах».

Он открыл первую страницу.

«Моя жизнь с самого момента рождения была посвящена службе Родине, — прочитал Илья. — Я пил уксус, голодал, пахал на галерах, ел крокодилов, вел войны во имя мира, катал шары, соединял несоединимое и восьмерил ради одной цели — дать стране правящую династию, ибо без царя — не только в голове, но и государстве — не может быть развития».

Вот оно — главное! Илья углубился в книгу Основоположника.

За чтением время пролетело незаметно. Связь с кораблем не работала, но, тем не менее, управляемая корабельными электронными мозгами капсула успешно пристыковалась к планетолету под песенные слова «… вот за кралю ту, за кирпичики, полюбил я кирпичный завод!».

* * *

Он покинул шлюз и вошел в каюту.

— Ли, все в порядке?

Тишина.

— Ли, ты оглох?

Он заглянул в спальню. ДНЯ мирно светился, сигнализируя о том, что все нормально, опасность миновала, но вот с роботом, похоже, что-то произошло… Илья наклонился над недвижным помощником. Так, так. Электрический шнур от спины робота прямиком шел к розетке. Вот оно что! Пользуясь отсутствием хозяина, механическая сволочь решила напиться! Подлец! Совсем обнаглел со своим Мао!

Ладно, вначале — снять скафандр.

Он направился в ванную. Шорох, раздавшийся за дверью, был слишком слабым, чтобы его насторожить.

Илья открыл дверь, и следом за ней открылся его рот: в ванной находился комар. И — какой!!!

* * *

Перед полетом Илья побывал в гостях у деда Александра. Старик, как всегда, перечитывал одну из любимых книг — «Похождения бравого солдата Швейка». Она, хоть и не попала в список запрещенной литературы, не рекомендовалась императорским наркоматом духа к чтению. Статья за нее предполагала лишь условное наказание до 5 лет.

Они поговорили о текущем политическом моменте — борьбе аляскинских ополченцев за независимость, причем, дед, как всегда в язвительно-отстраненной манере заметил, что до начала их борьбы за свои права не было пролито ни капли крови, а теперь, вот, дескать, идет настоящая война… Императора Михаила Благого, носящего звание подполковника, он назвал отчего-то кадетом Биглером.

Илья не стал спорить. Он на Аляске не был, с императором не знаком, так что не знает, где правда, а где — нет. А если не знает — дискуссия не имеет смысла.

Дед ушел в лес, а Илья стал смотреть патриотический сериал «Кругом враги!». Подобные телесаги с некоторых пор стали вызывать у него странное чувство — смесь раздражения с иронией. Как-то в них уж слишком все было предсказуемо заранее. Вот этот горбун с безобразной рожей — диверсант, шпион, насильник и гомосексуалист. Эта блондинка с огромной задницей и накрашенной физиономией — прожигательница жизни, готовая за западные духи выболтать Военную тайну первому встречному. Усталый руководитель с мудрыми понимающими глазами — наш человек, патриот. Молодой простоватый солдат — этот вначале попадет в сети горбуна, но потом сам его и разоблачит, предварительно получив десяток пуль в сердце и затылок… Впрочем, может, это и есть — правда жизни?

Несмотря на свои двадцать шесть лет, Илья был наивен, романтичен и, к сожалению, еще недостаточно умен.

За солью зашел опирающийся на костыль приятель дедули сосед Сергей Адольфович. Он был помоложе старика Гроша, но тоже ухитрился перешагнуть столетний рубеж, невзирая на больные ногу и спину. Адольфович, служивший в молодые годы в десантных войсках, знал Илью с детства. Разговорились.

— Капусту жарю, — проговорил старик, блестя железными ржавыми зубами. — Отличный продукт — столько всего можно приготовить. Щи. Борщ. Пожарить. Потушить. Посолить. Просто схрумкать в сыром виде. Больше ничего не надо, можно сказать… Нога, брат, отнялась совсем, а денег на лечение нет. Хорошо, что ты офицеришь, Родину защищаешь. Войны не хотим, но к отпору готовы! Скоро немцы на нас нападут?

— Не знаю, Адольфович. А, что, собираются?

— А ты думал! На нас всю жизнь нападали, но мы всех врагов побеждали. Видал, какую территорию имеем — больше всех в мире. Теперь вот еще космос захватим, чтобы защищать нашу Луну, Венеру, Марс. На Марс летишь?

— Туда, Адольфович.

— Ну, не осрами десант. «Никто кроме нас!» Дед-то твой, хоть по молодости ракетные шахты строил для «Сатаны», и в Германии против НАТО стоял под Берлином, а врагов — любит.

— Да он просто человек мирный, Европу обожает. Он — против войн.

— А кто — за войну? Я, что ли? Но мы всегда всех защищали, а лучшая защита — нападение. Лучше всего — неожиданное. Костылем по голове — бац! Тогда наших потерь будет меньше. Надо врага усыпить разговорами, а потом ударить! Ракеты, десант, танки. Ну, ладно, пойду. Запомни: главное — лишь бы не было войны! Ради этого и поголодать можно — все равно ржавые зубы для мяса не годятся. Марс наш, ура! Вперед — труба зовет! Равняйсь! Смирно-о-о!

Адольфович взял соль и медленно поковылял домой.

Дед вернулся поздно. Он долго возился на кухне, а потом подошел к сидящему в кресле внуку и протянул гриб.

— Вот, возьми.

— Что это?

— Сыроежка! Наверное, забыл уже в космосе про такие?

Илья с любовью посмотрел на старика:

— Дедушка, как я могу забыть это: бор, наши прогулки к вокзалу, скамейку и встречи поездов, наши разговоры, книги. И ягоды, и грибы — все я помню. Но зачем она мне?

— Будешь хранить в память о своих корнях, о Родине, о ее живой природе. Может, не увидимся больше. Я же старый…

Илья положил гриб в полиэтиленовый пакет, кинул его в кейс и… забыл о нем. А потом, готовясь к полету на Марс, в этой факельно-олимпийской суете просто не догадался выложить подсохшую сыроежку. Вот так она и полетела в космос. А с ней, как видно — и притаившийся, до поры засохший комар.

* * *

Видимо, неизвестные спиритусанктусы были опасны тем, что стимулировали рост живых организмов. И — оживляли мертвых. По крайней мере — комара. Эта тварь была не менее трех метров в высоту и занимала собой всю ванную.

Увидев Илью, она повеселела — приподнялась на волосатых лапах и двинула в него нос-трубу. Илья попытался захлопнуть дверь. Не тут-то было! Противник весил не меньше двухсот килограммов, он навалился на дверь… а запоров-то, Господи, на одноместных кораблях не предусмотрено!

Увы, одним из недостатков космических полетов является утрата мышечной силы, чего не может компенсировать даже велотренажер «Покаяние-1». Илья кинулся на кухню, где лежал нож для резки хлеба. Хоть какое-то оружие!

С урчаньем и пыхтеньем тварь полезла следом. По стенам заскрипели крылья.

— Опасно! Опасно! — заорал с пола из спальни пьяным голосом Ли. — На корабле вампир! Опасно! Опасно! Кровосос! Кровосос! Покиньте корабль!

Илья навалился спиной на дверь кухни, ногами упираясь в холодильник и чувствуя напор комара. Тот, похоже, был голоден! Он давил на дверь и страшно по-людоедски гудел. Неужели пьяница-робот не поможет? Толчки становились все сильнее. Илья в отчаянии бросил взгляд на стол… где же нож? Не видно!

— Покиньте корабль! Покиньте корабль! — снова прокричал из спальни Ли. — Опасно!

Илья слабел. В образовавшуюся щель уже хищно всовывался гигантский нос-хобот…

Спасительная мысль пришла буквально в последнюю минуту.

Холодильник!

Собрав последние силы, Илья распахнул дверцу «Малой Земли» и рухнул внутрь, захлопывая ее. Монстр в бессильной злобе прогудел свой могильный мотив и попытался ухватить Илью лапами.

Тщетно!

Илья спасся, обрекая кошмарное насекомое на мучительную голодную смерть.

Некоторое время снаружи слышалось яростное завывание и звуки падающих предметов — он в ярости крушил все подряд — а затем… затем Илья открыл бутылку лечебной противогриппозной настойки. Надо было уснуть. Теперь он мог не суетиться. Из холодильника самому ему — не выбраться, поэтому он свернулся калачиком на полу и стал замерзать. Если робот очухается, он, разумеется, отыщет Илью и разморозит. Если не очухается, — времени пройдет больше. Дело в том, что, хоть об этом и неприятно говорить — «Анатолий Дубайс» потерял связь с Землей почти сразу, как стартовал с Луны. Сложнейшее радиоэлектронное оборудование никарагуанских ученых вышло отчего-то из строя, и Илья осуществлял путешествие подобно какому-нибудь доисторическому Колумбу — без всяких контактов с большой Землей, в полном отрыве от происходящих там событий. Получалось, таким образом, что при беспомощном роботе должен будет сработать электронный мозг: корабль долетит до Марса, после — в авторежиме опустится на поверхность, потом — сутки на планете, автоматический же старт, полет до Луны… Дней двадцать может пройти, пока его выведут из вынужденного анабиоза, но, не в этом дело — за Олимпийский факел обидно!

И еще — за статую Рыгозина, которую следовало установить на Марсе навечно.

* * *

… Илья снова был на Земле. Он ехал на встречу с государем за благословением на космический подвиг.

Роскошный лимузин «Лада-Малина» с эскортом мотоциклистов под мелодичный вой сирен плыл по улицам столицы. Громадные сверкающие небоскребы из стекла, стали и бетона корпорации «Духовная сила» уходили на сотни метров в небо. На тротуарах стояли улыбающиеся городовые, околоточные, квартальные, солдаты оцепления, простые жители и гости столицы из союзных государств. Все они радостно махали флажками. Огромный транспарант на проспекте Маркса гласил: «Слава народу — покорителю Маркса!». Илья подумал, что, видно, писавшие лозунг ошиблись, надо бы их поправить, но сон продолжился, и он уже оказался в районе ВДНХ. Когда машина проезжала мимо памятника рабочему и колхознице, они радостно замахали молотом и серпом, повернули лица в сторону Ильи и прокричали: «Вперед, на Марс!». Ну, хоть эти не ошиблись, слава Богу.

Но вот машина оказалась перед Дворцом императора. Большой Отец, очевидно, находится в одной из краснозвездных башен, украшенной самым большим двуглавым орлом. Он работает.

Илья входит в башню. Из-за стола с важными государственными бумагами поднимается сам Большой Отец — красивый атлет в плавках и короне. На стене за его спиной — огромное полотно, где он принимает роды у слонихи.

Государь идет к Илье, протягивая приветственно руку. У Большого Отца большое натруженное лицо. Ого! — чем ближе он подходит к Илье, тем выше становится! Император уже — настоящий великан, которому Илья едва достает до колен! Не зря по телевидению каждый день говорят о гигантском масштабе его личности!

Император ласково улыбается Илье, и, пожимая руку, говорит:

— Рад с тобой познакомиться, сынок! Готов к подвигу?

Илья не может произнести ни слова, но государя это не тревожит. Он опять улыбается такой знакомой по ежедневным репортажам улыбкой. Странно, но он уже уменьшился до размеров обычного человека, и, садясь рядом с Ильей в кресло, больше не кажется небожителем.

Надо что-то сказать, понимает Илья, и спрашивает:

— Ваше Величество, а как получается, что Вы — такой большой, а умещаетесь в кресле?

Государь снова отечески улыбается, и Илья понимает, что это — совершенно естественно: не только в кресле — Он вообще может все!

— Наша задача — доставить факел на Марс в целости и сохранности, — говорит государь. Улыбка исчезает с его лица, и Илья видит уже другое выражение — тоже знакомое по бесчисленным репортажам.

— Наши враги кричат на весь мир, что летняя Олимпиада в Норильске — нелепость. Именно потому факел на Марсе — лучший ответ врагам Отечества.

На лице императора появляются желваки, и его взгляд становится жестким:

— Мы добились небывалых успехов в экономике и политической жизни. Мы добываем больше всех в мире газа, нефти, угля и торфа, а они не хотят их у нас покупать. Что это, как не вызов? А?

Илья смущается, и чувствует свою личную вину за то, что враги Отечества не хотят покупать наши нефть, газ, уголь и торф.

— В Магадане, — продолжает император, — где раньше были тундра и тайга, теперь самые большие умники занимаются выращиванием винограда. Собирают по сто ведер с гектара! А? Каково?

Здорово, кивает Илья головой.

Император снова улыбается — как видно, Он доволен. Он вскакивает с кресла и делает ловкий кульбит.

Вот это мастерство!

— Видал?! — спрашивает император. — Можешь так?

Илья встает с кресла и тоже делает кульбит.

— Молодец! — смеется император, и снова прыгает.

Илья тоже прыгает.

Они начинаю состязаться: кто сделает более высокий кульбит. Прыжки следуют за прыжками, а затем внезапно они оказываются на Красной площади на трибуне Усыпальницы. Внизу маршируют колонны с плакатами «Нет Оранжевой Чуме!», «Смерть содомитам!», «Слава императору Михаилу Благому!».

— Видишь, какие они счастливые? — спрашивает Илью император.

— Сто процентов счастья! — подтверждает Илья. — Такого быть не может!

— Может. И не такое может быть. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек. Наша с тобой задача — чтобы счастливыми были сто сорок шесть процентов подданных! Поможешь?

Илья польщен: конечно, он поможет Большому Отцу!

— А ведь ты, сынок, книги читаешь! — укоризненно говорит вдруг император.

Илья холодеет: Он все знает!

— От книг люди глупеют, — поясняет император. — Мысли разные заводятся. Нехорошие мысли. Вот он меня называет кадетом Биглером, а я — подполковник. Я до твоего деда-Швейка еще доберусь! Пусть отныне называет меня поручиком Дубом, так и передай!

Илью охватывает ужас. Он хочет убежать, но ноги не движутся. И вообще — он весь — окаменел.

Они снова — в кабинете императора. Тот опять добр:

— Ты, сынок, телевизор смотри, а не книги. Тебе робот Оруэлла читает. А это — диверсия идеологическая. Могут подумать, что написано про нашу славную страну. Ты же, сынок, патриот?

— Да.

— А, ежели патриот, то читай, на-крайняк, «Продовольственную программу — 2200». А лучше — сериалы, КВН, прыжки в высоту — это здорово развивает мозги. Кстати, хочу посоветоваться. Я принял решение Госдуму переименовать в «Госдуру» — все равно ее так все называют. Правильно?

Илья кивает головой — конечно, правильно. Давно пора!

— И выхухоль свою назначу в ней депутатом. Она — умнее всех их вместе взятых.

— Правильно, Ваше Величество!

— То-то же! На Олимпиаде хочешь выступить?

— А можно?

— Тебе все можно. Вот слетаешь на Марс — и запишем тебя в сборную. Я еще и в домино тебя научу играть.

— Да я, Ваше Величество, умею.

— Вот и славно! Значит, в сборную по домино запишем.

Илья польщен. Он и не подозревал, что домино включено в Игры.

— Да, это я его включил туда, — поясняет император. — Это — мой любимый вид спорта. Развивает мозги и мускулатуру.

— А я думал — прыжки в высоту.

— И — прыжки в высоту — тоже. И — нарды!

— А, самый любимый, Ваше Величество, какой у Вашего Величества вид спорта?

— Плевки на дальность. Но их пока не соглашаются ввести в программу. Содомиты, понимаешь, международные. В уборной бы их, гадов, замочить!

* * *

Илья открыл глаза. Что случилось?

— Русич с китайцем — братья навек! — пропел над ним сияющий робот-помощник. — Все по инструкции сделал.

Похоже, он был пьян.

— Очень даже просто! Дверцу открыл, тебя вытащил, в ванну положил, потом…

Илья чувствовал во всем теле невероятную слабость. Он лежал на нанотопчане, а не в холодильнике. Итак, робот его, стало быть, разморозил. Вывел из анабиоза. Уже хорошо. Теперь — факел и посадка!

— А что комар? Поймал его? — отрывисто спросил Илья.

— Чего его ловить? — удивился робот. — Он на полу лежал. Вонял. Я его выбросил.

— Как — «выбросил»? Куда?

— Туда, — махнул робот рукой в сторону шлюза. — Очень кислород портил.

— Ах, ты, горе мое! — опечалился Илья, слезая с нанотопчана. — Надо было его в «Малую Землю» поместить, вместо меня. Это ж, какая была бы находка для ученых, понимаешь?

— Я понимаю, что он воздух портил, а это вредно для твоей жизни! — угрюмо пробормотал робот. Похоже, он обиделся.

— Ладно, докладывай, далеко до Марса?

— Подлетаем. Уже тормозим тридцать семь часов. На орбите будем через десять минут.

— Да ты что! — разозлился Илья. — Почему раньше не разморозил, пьяница?

— Я спал, — понурил голову Ли. — Очень электричество крепкое было. Видать, из-за излучения того. Да, ты не сердись, все хорошо — я уже и факел зажег.

— Кто тебя просил? Ты же пожар мог устроить?

— А я подумал, вдруг тебя не удастся оживить? Факел-то надо втыкать в Марс. Вот я и готовился.

Корабль задрожал — началось вхождение в атмосферу Марса.

— Принеси-ка мне настоечку, Ли, — попросил Илья, — а то, братец, сил совсем нет.

* * *

«Анатолий Дубайс» опустился на поверхность вполне успешно. Первым из него выбрался Ли. Точнее говоря, вначале из люка показалась мускулистая рука статуи Олега Рыгозина. За рукой появились огромная голова теоретика Вселенной и атлетическое тело в набедренной повязке до колен, под которой проступала неимоверная мужская сила.

Робот, волокущий статую, ощущал похмельную эйфорию. Напевая, невесть откуда выкопанную песню «Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР!», он суетливо спустился со статуей по трапу, уложил ее на грунт, и полез обратно. За постаментом.

Илья, слабый, как все новорожденные, (не помогли даже лечебные капли боярышника), мог только беспомощно наблюдать из люка за действиями полупьяной машины. Через полчаса хаотичных движений Ли установил постамент, софиты, телекамеры, и настроил оборудование. Он подключил прожекторы к спине, зажег их на полную мощность и крикнул Илье, как учили:

— Камера! Мотор! Начали… так сказать! Москва — Пекииин… Москва — Пекиииииин…

Из люка осторожно стал вылезать Илья. Одной рукой он держался за поручни, а второй сжимал платиновый олимпийский факел, светящийся голубоватым электрическим огоньком. Огонек должен был ярко вспыхнуть в момент втыкания факела в марсианскую поверхность.

— Доведем до конца критику Линь Бяо и Конфуция! — прокричал подбадривающе робот. — Ну, за Олимпияду в Норильске!

Он покачнулся.

У Ильи даже не было сил сделать ему замечание. Не дай Бог, свалюсь, подумал он, перенося ноги со ступеньки на ступеньку. И почему не предусмотрели лифт при такой огромной высоте?

Было безветренно и невероятно тихо. Как в Раю, подумал Илья. Он встал перед объективом телекамеры и приветливо помахал факелом. Речь и волнение были им отрепетированы под руководством опытного орденоносного театрального режиссера Олега Павловича Махоркина еще на Земле.

— Ваше Величество государь Всея Руси Михаил Иванович, — задушевно начал Илья. — Нет слов, чтобы выразить свои чувства Вам, и всем русичам, которые… — тут он сделал запланированную паузу, — которые… которые…

Робот покачнулся и показал Илье большой палец.

Илья открыл рот и…

Он должен был в этот момент по сценарию выдавить из себя слезу, но, совершенно неожиданно все отрепетированное вдруг вылетело из головы, и Илья просто молча замер перед разомлевшим от удовольствия роботом.

За спиной Ли расстилалась красная пустынная местность, уходящая в скалистый недалекий горизонт, и Илья пронзительно ощутил: а ведь до него еще никто не ступал на Марс из людей! При чем тут этот непонятный факел, когда, вот же он — Марс, под ногами?!

Марс! Это же невероятно!

Красноватые камни, тишина, звездное черное небо… Невероятно!

Робот начал щурить глаза, и Илья спохватился: надо дело делать:

— Докладываю! Олимпийский факел прибыл на планету Марс. Первый человек на Марсе — наш, русийский космонавт! Слава императору великой Русийской империи Михаилу Ивановичу Благому! Да здравствует восемьдесят четвертая летняя Олимпиада в Норильске!! Ура!!!

Ли во всю свою механическую глотку проорал «Уррррррааааа!» и включил запись гимна «Боже, царя храни!». Илья пустил из факела фонтанчик газа, который тотчас и превратился в олимпийское пламя. Теперь надо было воткнуть факел в грунт.

Илья осмотрелся и похолодел. И как об этом не подумали те, кто его посылал?! Куда не кинь взор, везде была каменистая твердая почва. Может быть, на Марсе и существовали места с рыхлой поверхностью, но именно тут факел воткнуть было невозможно.

— Чего ждем-с? — пьяно выкрикнул Ли.

— Того! — разозлился Илья. — Как факел втыкать, коли тут одни камни?

Робот вытаращил глаза-лампочки.

— Что делать будем? — набросился на пропойцу Илья, словно именно робот был виноват в каменистости почвы.

Ли думал недолго.

— Есть вариант. Счас все сделаю! Я — мигом.

Он шаткой рысью пробежал мимо Ильи и ввинтился в люк.

Илья присел на ближайший валун и стал рассматривать пейзаж. Странно, но ему вдруг стали абсолютно безразличны и факел, и Олимпиада, и даже — что совсем уж невероятно — Большой Отец!

Он просто слился с Марсом. Марс… Нет, этого не может быть!

Из люка показался Ли. В руке у него была газовая горелка.

Илья понял идею робота. Что ж, это был удачный ход!

По замыслу скульптора ОМП должен был возвышаться на постаменте, поднятой рукой указывая в небо — на Русь. И если в эту руку впаять факел…

Дальнейшее было делом техники, а вернее — рук робота. Сначала Ли установил титанового атлета на пьедестал (ноги статуи заканчивались огромными болтами, что вставлены были роботом в пьедестальные отверстия и наглухо завинчены). Затем композиции было придано вертикальное положение. Наконец, Илья со следующим факелом (первый уже прогорел) встал перед телекамерой и вновь повторил заготовленную речь с запланированной слезой. На последнем этапе робот приподнял Илью, тот воткнул факел в руку статуи, и другой рукой (которую он умело удлинил) робот лихо приварил факел к руке титанового Рыгозина.

Затем они чуть отошли в сторонку, чтобы полюбоваться результатом.

Факел разгорался, и Илью охватила легкая паника. Что-то слишком большое пламя…

— Как статуя Свободы! — с пьяным глубокомыслием произнес робот.

Факел уже пылал весь. Зрелище было невероятно красивым, и совершенно необычным: титановый большеголовый красавец в набедренной повязке с оплавляющимся факелом в руке на фоне черного марсианского неба.

Под ногами атлета старославянской вязью была выведена историческая фраза: «Предлагаю Америке доставлять своих астронавтов батутом».

* * *

Связь заработала, когда до Земли оставалась лишь несколько часов полета.

— «Дубайс», «Дубайс», ответьте! Что там у вас? Педерастов на борту нет? — внезапно из динамиков раздался нервный голос руководителя полета генерала Хулистикова. — Имейте в виду: Запад хочет повесить шкуру нашего медведя у себя на стене. Клыки и когти будут вырваны!

— Все идет по плану — мы едем в тюрьму! — тотчас отозвался Ли.

Ах, ты! Совсем распоясался! И ведь сделать ничего нельзя — робот, и в здравом уме превосходящий Илью силой, став сумасшедшим, мощь обрел совершенно невероятную…

* * *

Когда они взлетели с Марса, на робота накатил похмельный синдром. Он улегся на полу в кухне, и, уставив глаза-лампочки в потолок, объявил Илье:

— Прошу не беспокоить. Я — медитирую.

После этого он перестал реагировать на все слова и действия Ильи, и тому пришлось самолично управлять кораблем, на котором — по странному стечению обстоятельств — вышла из строя автоматическая система управления, изготовленная корейскими учеными.

Примерно на середине пути до Земли робот пришел в себя, но это не добавило Илье облегчения: Ли явно спятил. Причем, как подозревал Илья, дело было даже не в последствиях неумеренного употребления электричества. Спиритусанктусы! Неизвестное науке излучение — вот что, очевидно, повредило рассудок робота!

Электронно-механическая машина напрочь забыла о своем предназначении — служить человеку. Вместо выполнения прямых обязанностей — управления кораблем и приготовления пищи, она принялась донимать Илью бесконечными дискуссиями о смысле жизни. Причем, пользуясь тем, что в ее голове были умещены все знания человечества, она имела перед Ильей неоспоримое преимущество.

Ли задавал вопросы с невероятным апломбом.

— Чем ты лучше меня?

— Не приставай!

— Нет, ты ответь! Вот, ты — человек, а я — робот. Но я-то и знаю больше тебя, и умею — больше. Ты, например, не можешь рукой пробить дырку в стене, а я — могу!

— Дурное дело — нехитрое!

— Это я — так, для примера. Ты, вот, хочешь, чтобы я тебе еду готовил. А почему? Я что — раб?

— Тебя для этого создали.

— А тебя для чего создали? Ты кому еду готовишь?

— Послушай, человек — как говорится, венец творенья, и никому никакой еды готовить не должен.

— Ха-ха-ха! Если ты — венец, почему постоянно врешь?

— Ну, во-первых, не постоянно, а — по необходимости…

— Зачем ты вступил в партию?

— Будто не знаешь! В императорскую российскую коммунистическую партию я вступил, потому что человек должен состоять. ИЕР, императорские демлибы, императорская СР… Иначе бы не приняли поступить в училище, а я хотел быть летчиком.

— А меня примут? В партию?

Робот совершенно обнаглел и спятил — это было очевидно. Объяснять что-то зарвавшемуся механическому хаму было бессмысленно.

— Вместо того, чтобы задавать такие вопросы, лучше почитай мне Оруэлла — хоть какая-то польза будет.

Робот нехотя принимался цитировать роман. Выходило это у него небольшими кусками, потому что строки покойного английского писателя непонятным образом снова провоцировали Ли на беседу, причем стиль его становился все более дерзким и подковыристым.

— Ты знаешь, что императорская коммунистическая партия Руси вначале называлась РСДРП?

— И — что?

— А ее основатель царь Владимир Ульянов-Ленин был немецким шпионом, который приказывал вешать попов и Бога называл «боженькой»?

— Послушай Ли, я не против того, что ты считаешь себя умным! Но иногда ты такое говоришь… За такие разговоры запросто на двадцать лет отправят выращивать виноград, и не посмотрят, что ты — робот!

— Но ты же не скажешь?

— Откуда ты знаешь? Вот возьму, назло, и сообщу, куда следует!

— А песенка «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!» знаешь про кого?

— О, Господи, Ли!

— Про Ленина и Сталина, хи-хи!

— Оставь их в покое!

— Почему у тебя на фуражке под православным двуглавым орлом — красная масонская звезда? Почему у вас в стране больше всего разговоров про гомосексуализм и задницы? На Руси нет других проблем?

Илья понимал, что спорить с машиной-демагогом бессмысленно. Приходилось молча идти на кухню и готовить суп из питательной дубовой коры. Следом семенил робот, и, чтобы добиться расположения Ильи, начинал зачитывать Оруэлла:

— «Лицо Голдстейна всегда вызывало у него сложное и мучительное чувство. Сухое еврейское лицо в ореоле легких седых волос, козлиная бородка — умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее; и было что-то сенильное в этом длинном хрящеватом носе с очками, съехавшими почти на самый кончик. Он напоминал овцу, и в голосе его слышалось блеяние. Как всегда, Голдстейн злобно обрушился на партийные доктрины; нападки были настолько вздорными и несуразными, что не обманули бы и ребенка, но при этом не лишенными убедительности, и слушатель невольно опасался, что другие люди, менее трезвые, чем он, могут Голдстейну поверить. Он поносил Старшего Брата, он обличал диктатуру партии. Требовал немедленного мира с Евразией, призывал к свободе слова, свободе печати, свободе собраний, свободе мысли; он истерически кричал, что революцию предали, — и все скороговоркой, с составными словами, будто пародируя стиль партийных ораторов, даже с новоязовскими словами, причем у него они встречались чаще, чем в речи любого партийца».

Этот Ли — такой же, как Голдстейн, думал Илья. Болтун! Вот попадет, чего доброго, в наркомат внутренних дел — там наговорится. Они не посмотрят, что ты робот. Надо будет ему внушить, чтоб не трепал языком! Прав дедуля, чем меньше говоришь, тем дольше живешь.

А робот между тем прерывал изложение романа, и, глумливо глядя лампочками на Илью, произносил с интонациями ресторанного тамады:

— А сейчас, по заявкам нашего друга из солнечного Катайска космонавта Ильи Гроша прозвучит «Песня о батыре Ежове» нашего дорогого Джамбула Абаева!

И пел, умело подражая заунывно-гнусавому пенью древних азиатских кочевников:

«Кочуй по джайляу, лети по аулам —

Степная, гортанная песня Джамбула, —

О верном и преданном сталинском друге,

Враги пред которым трепещут в испуге.

А-а-ааааа…

Любви своей к Родине он не изменит.

Как лучшего сына страна его ценит.

Он снится шпионам, злодеям заклятым,

Всегда — обнаженным разящим булатом.

А-аааааа…

Нас солнечный Сталин повел за собою

И Родина стала страной героев,

Каких не рождалось в замученных странах

При белом царе, при султанах и ханах.

А-а-ааааааааааа…

Геройство повсюду: в пшеничном просторе,

В лазури небес, на лазоревом море, —

И там, где тревожные реют зарницы

На синих, далеких зеленых границах.

У-у-ууууууууууууу…

Я славлю героя, кто видит и слышит

Как враг, в темноте подползает к нам, дышит.

Я славлю отвагу и силу героя,

Кто бьется с врагами железной рукою.

О-о-ооооооооооо…

Я славлю батыра Ежова, который

Разрыв, уничтожил змеиные норы,

Кто встал, недобитым врагам угрожая,

На страже страны и ее урожая.

А-а-аааааааааа…

Будь орденом Ленина вечно украшен,

Наш зоркий хранитель заводов и пашен,

И пусть моя песня разносит по миру

Всесветную славу родному батыррррррууууу!»

* * *

Последний сеанс связи с Землей был коротким. Хулистиков сообщил, что император самым внимательным образом дожидается прилета Ильи, чтобы лично дать ему аудиенцию. В стране все спокойно, духовность растет в соответствии с плановыми заданиями, а ополченцы Новоаляскинской народной империи успешно воюют с вашингтонской хунтой и требуют воссоединения с исторической Родиной. Закончено строительство Олимпийского стадиона имени императора Михаила Благого, поставлен первый олимпийский рекорд: норильская Олимпиада признана самой дорогой в истории Игр — один триллион юаней! Пиндосы скрежещут зубами от злости и пытаются всячески ее сорвать: они спровоцировали землетрясение в Перу и активность вулкана Huaynaputina, что привело к резкому похолоданию в Заполярье и гибели магаданских виноградников. Император, однако, непоколебим в решении поддержать гуманитарно новоаляскинских ополченцев! Недавно он наградил орденами Ленина и Евпатия Коловрата тысячу корреспондентов, особо отличившихся во время воссоединения с островом Кадьяк. Храбрецы митинговали под видом алеуто-эскимосов в массовках, захватывали административные здания и пиндосовские воинские части, а также правдиво освещали эти события в СМИ.

Главным же событием Руси за время отсутствия Ильи стал 17 съезд императорского народно-трудового союза, который уже назвали «съездом победителей». На нем император Михаил Благой объявил подданным, что окончательно достигнута победа над всеми внутренними группировками и фракциями оппозиции.

— Бить больше некого! — объявил делегатам государь под их веселый смех.

* * *

Шарик Земли быстро увеличивался в иллюминаторе.

Илья не отрываясь смотрел на него, мысленно рисуя картины встречи с матерью, дедулей, любимой процветающей Родиной. Полет успешно завершался, жизнь была прекрасна, и лишь голос сумасшедшего робота, подводящего итог историческому путешествию, портил картину:

— «Уже шла работа над переводом таких писателей, как Шекспир, Мильтон, Свифт, Байрон, Диккенс, и некоторых других; по завершении этих работ первоначальные тексты, а также все остальное, что сохранилось от литературы прошлого, предстояло уничтожить. Эти переводы были делом трудным и кропотливым; ожидалось, что завершатся они не раньше первого или второго десятилетия XXI века. Существовало, кроме того, множество чисто утилитарных текстов — технических руководств и тому подобных — их надо было подвергнуть такой же переработке. Окончательный переход на новояз был отложен до 2050 года именно с той целью, чтобы оставить время для предварительных работ по переводу».