Глаза войны

Алексей Адушев (#Анверн), 2023

Олег Ясенков – просто менеджер и историк любитель. Людвиг Бирхофф – немецкий пенсионер и ветеран вермахта. Их жизненные пути пересеклись. Немец даёт Олегу необычное кольцо и просит его ездить по местам страшных боёв, раскапывая останки погибших советских бойцов. Что ищет бывший солдат III Рейха? Что хочет узнать?Олег ещё не понимает во что ввязался, а немец не знает насколько опасен Олег. В этой истории – один получит всё, что хотел, а второго ждёт смерть. Есть вещи, о которых лучше никогда не просить русского человека…

Глава 8

В первом, из высланных Бирхоффом, текстовых файлов была история ветерана 3-ей танковой дивизии СС «Тотенкопф» или более известной, как «Мёртвая голова», повествование ведётся от имени некого Феликса Леманна — шарфюрера и командира штурмового самоходного орудия «StuG III», на момент описываемых событий — июль 1941 года, дивизия ещё носила статус моторизованной, а роты таких штурмовых орудий придавались ей в качестве средств усиления.

Ну посмотрим, что этот Феликс нам расскажет…

«Когда июль перевалил за свою вторую половину, у нас наконец — то появилось отличное настроение. Последние бои за Порхов и Опочку были очень тяжелыми, нам недоставало выучки и умения, но боевого духа было не занимать. В итоге, именно дух и боевое братство сыграли решающую роль.

Мы ворвались на улицы Опочки и нам сопутствовал успех. Смущали высокие потери, но постепенно мы набирались опыта и казалось скоро сломаем «Ивану» хребет. Лучшие части коммунистов были разбиты, а мы двигались вперёд.

Особенно порадовал утренний бой, и поле, которое стало кладбищем для русских танков. Правда, здесь нам пришлось делить лавры с нашими летчиками, которые успели на это пиршество раньше, и основную часть наступающей бронетехники русских разнесли в клочья наши пикирующие «Штукас».

Говорят, что им пришлось вылетать три раза, чтобы подарить каждому «Ивану» по бомбе. Но и нам кое-что перепало, когда два наших штурмовых дивизиона прибыли на поле боя, то цели ещё оставались. К обеду, мы с удовлетворением смогли взять белую краску и нарисовать две зарубки на коротком стволе нашей «Гертруды» (видимо имеет ввиду прозвище «самоходки»).

Страшно представить, что бы ждало наших парней, если бы авиация, а потом и мы, не подоспели вовремя. Лёгкие и юркие танки русских, атакующие такой плотной массой, унесли бы много жизней, а противотанковых пушек нашей пехоте по-прежнему не хватает, нам достается старьё и объедки Вермахта. Мы понимали, что если так пойдёт и дальше, то от больших потерь не уйти.

Возможно — это сговор в среде армейских генералов, чтобы убедить фюрера, что мы беспомощные дилетанты и несём неоправданно высокие потери? Может быть поэтому нас плохо снабжают и у наших товарищей ощущается постоянный недокомплект вооружения?

Пусть этот вопрос решают офицеры, наше дело воевать, что я считаю у нас чертовски неплохо получалось.

Мы не успели толком отдохнуть, только в спешке пообедать, как пришёл приказ — двигаться дальше. Чёртова дорога не могла ждать, чёртова дорога звала вперёд. У нас даже появилась шутка, что у России две проблемы, первая — в ней слишком много русских, а вторая — это слишком большие расстояния.

Мы думали, что удачно проведенный бой и приподнятое с утра настроение ничего не в силах омрачить, но мы ошибались. Разведка пока не обещала впереди серьезного сопротивления, мы двигались в походной колонне на пределе возможной скорости, которая давала пыльная дорога. По нашим расчётам, уже было пройдено солидное расстояние, как пришёл приказ — срочно поворачивать назад.

Причем, похоже дело обстояло серьезно, нам продублировали приказ не только с помощью средств радио связи, но и передали приказ при помощи «Шторьха» (разведывательный самолёт).

Оказалось, что ситуация была не только серьезной, но и абсурдной. Все моторизованные части ушли вперёд, даже то небольшое количество артиллерии, которое было, подцепили за буксировочные крюки и утащили вслед наступающим частям.

В итоге, между авангардом наступающих войск, частями второго эшелона и тыловыми частями возникла буферная зона, посредине которой было это кладбище русских танков.

Рота пехоты «Тотенкопф» по каким-то причинам задержалась в Опочке, и когда шла через это поле, то попала под сильный огонь — внезапно оживших русских танков, и сейчас они кромсали наших товарищей.

У роты нет никакого противотанкового оружия, весь запас гранат они израсходовали во время плотных городских боёв, боепитания и пополнения ещё не получали.

Проблема мне виделась дикой, даже если всё было так, как изложено в приказе, то что мешает нашей роте отойти к городу и дождаться частей второго эшелона, да даже тыловиков, которые должны как раз осматривать подбитую русскую технику и решать, что из этого хлама ещё можно использовать и отбуксировать с поля битвы?

Но видимо, если решили использовать даже самолёт, чтобы сбросить нам приказ, то ближе нас никого в округе не было. Не бросать же наших людей?

Приказы не обсуждают, мы развернули наши машины и направились на выручку пехоте.

На обратном пути нас постигла небоевая потеря, у одной из наших САУ разбило фрикцион, и она замерла на фоне русского пейзажа. Ремонт в полевых условиях был невозможен, пришлось оставить две наших машины, буквально в поле, на жаре (одну поврежденную, а вторую в качестве охраны на случай непредвиденной ситуации). Экипажам были даны инструкции: уйти с жары в тень, но предварительно замаскировать машины.

Нашему раздражению не было предела, когда наконец к вечеру мы доехали до попавшей в переделку роты, то выяснилось, что у них был всего один легко раненный солдат, и вообще, всё уже закончилось.

Эти слюнтяи были вымотаны тяжелым городским боем и просто решили отдохнуть! Они, видите ли, нуждались в передышке, но был приказ — двигаться дальше, и внезапно оживший русский танк они использовали как предлог.

Я не оговорился, не танки, а именно танк! Из всей кучи подбитой техники, стрелять начал всего лишь один «Микки Маус» (имеется ввиду советский танк «БТ-7», который получил у немцев такое прозвище, за характерный внешний вид, напоминающий уши знаменитого диснеевского персонажа, при открытых башенных люках).

Танк русских был обездвижен, ходовая часть была заклинена, вращалась только башня, но как говорят, стрелял только один пулемёт, возможно с орудием или снарядами были проблемы.

Данный факт произвел скорее моральный эффект на командира роты и его людей, нежели практический. Рота могла легко обойти этот танк левее или правее на километр, но они почему-то решили ждать подкрепления или наступления сумерек. Но танк сам прекратил огонь гораздо раньше.

Всё было предельно ясно — армейская хитрость. Раздражало то, что мы потеряли время, намотали лишний километраж, а сейчас на дороге стоят два наших экипажа и самоходки, которые мы бросили, спешив на помощь этим жуликам.

Когда командующий ротой офицер понял, что мы раскусили его хитрость и дело пахнет настоящим трибуналом за бесполезную трату ресурсов и времени — он взмолился, чтобы мы не докладывали о его беспочвенном самоуправстве и подтвердили его версию.

Он обещал, что его рота выступит и продолжит путь немедленно, а ещё для подтверждения его слов, в случае проверки, он попросил дать несколько выстрелов по неподвижному русскому танку, якобы мы подоспели его людям на помощь и добили этот русский танк.

Я был зол, но в тоже время не хотел, чтобы этот молодой парень — мой ровесник попал под трибунал, а его жизнь и будущее были бы испорчены на долгие годы.

Прежде чем согласиться, мы всё же решили осмотреть этот «Микки Маус», мне было любопытно кто вёл огонь из этого танка и почему перестал, да и вообще русский танкист всё ещё мог прятаться внутри машины.

С мерами предосторожности мы подобрались к танку, два наших экипажа в случае малейшего движения башни русского танка держали его на прицеле и готовы были разнести его на куски, но танк больше не подавал признаков жизни.

Увиденное внутри повергло нас в шок, мы получили ответы на одни вопросы, но возникли другие. Внутри танка было месиво, пробитие было в двух местах — одно сквозное в башне, другое справа в корпусе. Весь экипаж и все внутренности танка разворотило осколками.

Удивительно как ещё не сдетонировал боекомплект? Снарядов было в достатке, визуально — боекомплект был почти не израсходован.

В башне за курсовым пулемётом полусидел — полулежал русский танкист, у него не было обеих ног, возможно один из снарядов прошёл через него.

Было непонятно, как он не умер сразу от болевого шока? Было ясно, что огонь из пулемета вёл именно он, сил и возможности стрелять из орудия и заряжать снаряды у него не было, а стрелять из пулемета видимо ещё были. Он прекратил огонь, когда умер от потери крови.

На моего механика водителя Вилфреда эта картина произвела неизгладимое впечатление, он даже начал заикаться. Он не мог угомониться и всё спрашивал: «Феликс, зачем? Почему он так поступил, Феликс? А мы бы так смогли? Мы бы смогли?»

Мне это надоело, и я его одернул:

«О чём ты? Соберись солдат! Что смогли?»

Он также сбивчиво и заикаясь продолжал засыпать меня вопросами:

— «Ну как этот танкист на такое способен? Почему мы не можем как русские?

— Вилфред, замолчи, у тебя истерика, ты просто видел ещё мало смертей на этой войне. Я был во Франции, и кое-что повидал, у тебя ещё всё впереди. Что за чушь пришла к тебе в голову? Почему ты решил, что мы так не можем?

Если нужно, ради дела, то и не так сможем, но дело в том, что нам не нужно. Русские не знают за что воюют, а мы знаем, у нас великая цель и миссия. Уясни это раз и навсегда. Мы смелее русских, но нам так не нужно, потому что мы уже выиграли эту войну, а это (указал я жестом на русский танк), просто забудь, как дурной сон…»

Позже я вспоминал этот разговор. Оказалось, что когда было нужно, мы так не смогли…

Меньше чем через полгода, после этого разговора, в декабре сорок первого, во время всеобщего отступления, я настоял на том, чтобы бросить три наших САУ и слить всё горючее в две самоходки.

По пути мы видели, как один из наших танков свалился в кювет и забуксовал, но мы бросили танкистов, сказали — ждать помощи от других, отказались брать на буксир, понимая, что дополнительная нагрузка приведёт к перерасходу горючего и мы с такой обузой не выберемся из этого кошмара. Мой экипаж и я хотели выжить любой ценой. Рассудок подсказывал нам, что нужно жить, а не совершать бесполезные подвиги».

Дочитал текст. Ещё одна весточка и напоминание, что война — это не кино «Т-34», с Петровым в главной роли. Та война — это советский танкист, который с оторванными ногами жмёт на гашетку пулемёта, до последнего, до талого, пока из него самого, красными ручьями, вытекает жизнь…

Что он хочет от меня услышать? Какое мнение? Вроде, ответ уже и так содержится в этом отрывке — воспоминании. Этот ССман сам говорит, что они не могли так, не хотели так…

Немцы воевали рационально. Где — то более грамотно, более умело, но такой рационализм не выигрывает глобальных войн на уничтожение. Наши люди знали за какую страну воюют, знали ценности — за которые стоит сражаться. Они шли не за абстрактным понятием — Родина, а за вполне конкретную страну и убеждения. Желание их отстоять — было столь велико, что иной раз было сильнее, данного природой, инстинкта сохранить свою жизнь.

Когда говорят, что не было подвига Гастелло, что Космодемьянская воевала за «булочку и трамвайчик», а Саша Матросов просто споткнулся и упал на дуло немецкого пулемёта, то не учитывают подтвержденные документами весомые истины.

Не учитывают, как выживал Ленинград, когда люди месяцами ели лепёшки из столярного клея и держали рубежи, выходили на работу на ватных ногах, прокладывали «дорогу жизни» по Ладоге. Не учитывают, как эвакуировали промышленность за Урал и дальше, а потом запускали станки, буквально в поле, делали танки, самолёты, а дети своими ручонками собирали снаряды и мины.

То есть, массово каждый мог совершать подвиги, а вот конкретно один человек на подвиг был не способен? Так, что ли получается? Нет, конечно — это бред. Каждый день бойцы, командиры и люди в тылу совершали свои индивидуальные подвиги, которые незаметно превратились в нормальную, рутинную боевую работу.

Интересно, этот Бирхофф видел или слышал, чтобы немцы подрывали себя гранатами во время боя или вызывали огонь на себя? Думаю, что нет. Если бы такое было, то они бы об этом раструбили на весь мир, как трубят о воздушных победах Эриха Хартманна и подбитых танка Отто Кариуса.

Нет, они так не воевали, для немцев — это не рационально. Вот уничтожить сотни тысяч и миллионы мирных жителей, для «освобождения жизненного пространства» — это рационально, а погибнуть, чтобы жили другие — нет. Для них, мы всегда будем непонятным народом и выражаясь словами известной киноклассики, у нас всегда «гранаты не той системы».

Конечно, этот Феликс и его экипаж были в шоке, ведь по их раскладам, этот неизвестный паренёк — танкист и другие советские солдаты должны были умирать от голода, за колючкой, в их лагере где — то под Псковом или быть замороженными до смерти на ледяном ветру, вместе с другими пленными, стоя в открытом железнодорожном вагоне, который на несколько суток отогнали в тупик и оставили там умирать. Потом он, как и другие, должен был быть сброшен в ров, облит бензином и сожжен, а может просто засыпан землей в яме, где — то в поле, которое потом заровняют бульдозером и засеют, чтобы не осталось следов. Но нет, парень так не хотел. Парень ушёл красиво. Ушёл в вечность, непобежденным.

Не знаю, подумаю, как сформулировать свои мысли для этого старого нациста.

Поехали дальше, посмотрю, что ещё за историю он прислал.