Записки самурая Джо-Сана

Алексей Александрович Дельвиг, 2021

Джо-Сан – суперагент из самурайского рода – проходит через удивительные приключения, выполняя многочисленные миссии по заданию мифического Тайного Ордена Магов (ТОМ) и его боевых структур, созданных в доисторическое время для вселенской борьбы со Злом. Джо-Сану помогают его друзья: ниндзя Рене, учитель Гэнкито Кондзё, старец Феодор Козьмич (Император Александр I), граф Алессандро Калиостро, кот Манул и другие. Действие происходит в разные отрезки времени (от юрского периода динозавров 150 миллионов лет назад до настоящего времени), во многих странах (США, Япония, Китай и т.п), и самых необычных местах (пирамида Хеопса, древнеегипетское царство мёртвых Осириса, московские подземные катакомбы и т.п.). По ходу борьбы с мифическими существами и более реальными врагами ненавязчиво описываются военные тактики, применяемые самураями и ниндзя в сражении и исчезновении с поля боя, вооружение, методы борьбы и психологической подготовки, а также японские эстетические и философские принципы.

Глава II

Служба в элитных снайперских войсках

Начну с того, что, сколько себя помню, я был очень точен, но не в смысле, например, явиться вовремя в школу, а в смысле точности стрельбы, кидания камней и ножей, стрельбы из рогатки или самодельного арбалета, а позже и духовой винтовки. Пять выстрелов стоили 10 центов, что было очень дорого, но если я попадал все 5, то мне давали лишнюю пульку, или «милую», как говорил сидевший там Затёртый гражданин^[13].

Было у меня и ещё одно гораздо более редкое качество, которое открылось вполне случайно и после достаточного развития первого в разного рода спортивных секциях, носящих, по мере роста горы отстрелянных гильз, всё менее и менее спортивный характер. Вероятно, я был напрочь лишён «спортивного характера», то есть желания победить любой ценой. Для меня было неважно быть первым, или беспокоиться о равенстве или неравенстве, справедливости или её отсутствии. Для меня единственно важным было попасть в цель, причём род цели не имел значения, что по непреклонной, как солнечная орбита, траектории вывело меня на военное поприще.

Потом пошли всё более и более закрытые, удалённые и, наконец, элитные снайперские курсы, школы, академии. Моей заветной мечтой было класть пуля в пулю на 10 км и более, что невозможно… ну, скажем, было невозможно! Втайне ото всех я разработал особую оптику, которую я мог за минуту приспособить к любой винтовке.

Я ещё не был готов признаться самому себе, что всё, что я хочу в жизни — это работать с целью, а поэтому я пока порой нарочно промахивался, чтобы не становиться профессионалом. Странно, но это было ещё сложнее, чем попадать в цель, так как ты невольно всё равно ставишь при промахе некую внутреннюю задачу, ну, например, уйти на дюйм левее, правее и т. п. А ведь ТАМ тоже не дураки сидят…

— Ну как, пули-то не теряешь понапрасну, не так ли Джо? — спросил меня щупленький командир элитных снайперских подразделений по имени Роджер, которого все звали Айсберг.

О нём ходили легенды. Говорили, что он служил в Арктике и так изучил айсберги, что знал их единственное уязвимое место величиною с цент. Как оказалось впоследствии, он тоже раньше состоял в братстве Ордена The Quarter. Именно он отдал последний в своей карьере quarter румынскому диктатору Чаушеску… Он это сделал легендарно-красиво, переодевшись в самого румынского партийного лидера. В таком виде Айсберг прошёл через весь огромный дворец и, заменив зеркало, встал вместо него. После долгого передразнивая генсека Чаушеску, чтобы немного поразвлечься, он протянул последнему истинному коммунисту честно заслуженный quarter!

Обо всём об этом я узнал позже, а пока он был мне, как и всем остальным, известен одним своим выстрелом (а при арктическом холоде у тебя и есть, как и в жизни, только один выстрел), когда он аккуратно уложил весь айсберг на палубу вражеского эсминца, «случайно» забредшего в наши закрытые секретные воды… Это была красивая, чистая, филигранная работа… Такие люди видят тебя насквозь.

— Не понимаю, о чём вы говорите, сэр! — по-военному чётко ответил я.

— Понимаю. Кладёшь, значит, их, «милых», кругом диаметром в дюйм? И издалека ведь, поди?

— Работа такая, сэр! — с непробиваемой улыбкой гнул я своё.

— Врёшь, такого быть не может! Неужели 8 км? И оптику ведь подвёл, паршивец… Идти надо дальше, может так и придёшь в Ор…

— Да как же я без ребят, без вас? — пропустил я лирическую нотку, что мне всегда плохо удавалось, как вышло и на сей раз.

— Какие ребята? Ты с ними ни слова не сказал за 2 года, а меня так вообще в первый раз видишь. Завтра проверим тебя, снайпер-молчун.

Назавтра снова к Айсбергу вызвали:

— Задание лёгкое тебе даю, по нраву ты мне пришёлся! Молчунов люблю! Ты, наверное, заметил, что точно на запад стоит дерево, отсюда все 12 км будет. Ты на него залезаешь, и вот этой червонной даме в рамочке, аккурат через окно в червонное её сердце и кладешь «милую»!

Меня такое задание смутило, так как мне дали все подсказки: расстояние, цель, рефлексия из оконного стекла, возвышение над местностью… Что-то было не так.

— Роджер, ты уверен? — прошептал один из членов комиссии по распределению кадров.

Он был по факту из военного министерства, поэтому не смыслил в нашем деле ни на гильзу. По внезапной теплоте, мелькнувшей в глазах Айсберга, я понял, что мы понимаем друг друга — главное испытание будет впереди. И мы оба знали, что это будет действительно серьёзно, очень серьёзно…

Под ободряющие возгласы комиссии я взобрался на дерево, приладил свою оптику и прицелился. Все закрыли глаза. Вот только тогда я стал моей «милой», ощутил холодный ветер, поморщился от отсвета оконного стекла, почувствовал непреодолимый магнит этого червонного сердца, в которое я вошёл легко, и спокойно лёг рядом, как любовная записка перед расставанием, постаравшись не столкнуть рамочку с подоконника…

— В самую середину, рамочка только чуть пошатнулась. А «милую» — рядом положил, чтобы не искать потом по всей комнате! Увидеть такое — честь! — отрапортовала трубка полевой связи.

Дальше всё было честь по чести: «милая» на грудь в подарок, своя оптика и диплом в карман.

— Зайдёшь ко мне? — спросил Айсберг.

— Главное испытание?

— Оно!

Мы стали на равных, а это непередаваемое счастье говорить, а больше пропускать ненужные слова или вообще молчать, на равных. На столе лежала схема места, которое остро нуждалось в «милой». Наши заложники. Один сменяемый часовой. Пустыня. Никаких деревьев. «Милую» можно послать только из одного места, а оно патрулируется чертовски плотно.

— Всё, что мы можем — это доставить тебя на место ночью, дальше ты один…

— Знаю, ты всегда один…

— «Милую» надо послать вечером на следующий день, то есть целый день ты должен быть на месте. Потом пойдёт операция по спасению заложников под твоим прикрытием, а затем мы тебя забираем… На месте всё поймешь.

Айсберг хотел еще что-то сказать, но потом передумал.

На месте я удобно устроился и исследовал через оптический прицел цель. Всё просто, если не брать во внимание эти гадкие патрули. Беспокоил меня сам выстрел — расстояние всего с километр, окно на восток (солнце слепить не будет), там прямо в окне сидит человек, да так, что камнем можно уложить и безо всякой «милой»… Что-то не так, слишком просто, так быть не может. Смотрю на заложников — картина пёстрая: от ничего не понимающих разухабистых молодцов-десантников до какого-то невзрачного типа в углу. Постойте, он мне нужную траекторию хода пули глазами показывает — так это один из нас!.. Поняв ситуацию, я похолодел. Да и Невзрачного я узнал — ещё одна ходячая легенда оказалась, хоть и не был он никогда в Ордене — ближний бой у него хромал…

Отмечу уж, кстати, ещё одну мою способность… Я порой мог задуматься и застыть, что, к счастью, в обычной жизни ненаказуемо. Никто не придавал этому большого значения, так как, во-первых, так делали многие из семьи, а, во-вторых, это никому не мешало, включая и меня. Но я скоро обнаружил, что моё застывание может делать меня невидимым, а вот это, конечно, не всегда удобно или к месту, да и люди могут подумать чёрт знает что! А люди, за редчайшим исключением, желают тебе зла и в лучшем случае, особенно если не могут, его не делают. Это я усвоил довольно рано, а посему тщательно скрывал эту свою особенность… видимо, не столь уж и тщательно, раз мне такое главное испытание дали!

— Задумываешься и исчезаешь порой, милок? — спросила меня как-то бабушка в детстве, совершенно спокойно, штопая носок.

— Ага! Это хорошо или плохо, бабушка?

— А вот я тебе историю расскажу, ты и поймёшь. Когда мы жили в Южной Каролине, узнали мы как-то, что нас ни за что, ни про что рабы с соседней плантации придут назавтра убивать. А у нас и рабов-то отродясь никогда не было! Всё сами делали… Забежал один друг к папе моему предупредить. Сказал, что у кого просто всё отнимут и на улицу выкинут, а каждую десятую семью, как говорили в Древнем Риме, децимируют, а по нашему — подчистую вырежут. Мы, по его подсчётам, как раз десятые оказались. Папа мой тоже, вот как ты, мог отключаться^[14] и пропадать. Мама сама не своя стала, а папа просто крепко задумался, а перед ИХ приходом обнял нас всех, и мы пропали… Так нас и не нашли, а потом мы в бега подались. Вот и думай сам! — закончила она одновременно и рассказ, и носок.

Невзрачного того знали как Кривуля. Нет, он не был кривой, но «милых» посылал по любой траектории. Уж не знаю, физические там были какие законы задействованы, может быть, ветер, дождь, или солнце с одной стороны «милую» больше грело, но факт оставался фактом — они летели и за угол, и рикошетом, и под 90 градусов, если Кривуле так надобно было. Никто его секрет не знал… А мне как её послать, чтобы сделать, как он велел? Спросил я его через прицел — не могу я, не знаю как. Погрустнел он сначала, потом рукой ещё раз показал, да так, что на него десантник с презрением посмотрел — совсем дед съехал! А показал он, что надо все мышцы одним выстрелом заморозить, чтобы смертник не успел зажатую в руке кнопку пояса смертника нажать!

Тяжело было весь день ружье и прицел обнимать в отключённом состоянии, чтобы как прадеда моего ударом по голове не приголубили. Он белкам в глаз стрелял при ночной охоте в Скалистых горах… Нашлись и по его душу браконьеры, а он не успел вовремя отключиться… Но справился я — не заметили. Задним числом я понимаю теперь, что я замаскировался под камень, используя врождённую способность к особой технике ниндзя Хенге-но-Дзюцу^[15]… Пока сидишь в своей засаде, чего только не передумаешь…

А тем временем патруль уже поскакал восвояси и поднял с одной стороны песок — именно так, как Кривуля и советовал… «Милая», как ей доктор прописал, вошла сзади в череп в области мозжечка, сделала лёгкий поворот и прошла через весь позвоночный канал, сжигая спинной мозг и замораживая навек все мышцы. Смертник превратился в статую. Я перевёл прицел на Кривулю — мы не благодарим друг друга, мы киваем, и эти кивки дорогого стоят…

Примечания

13

Затёртый — Известен в Ордене The Quarter тем, что именно он вручил квартер президенту США Джону Кеннеди. Подробности операции до сих пор засекречены.

14

Способность абстрагироваться от тягот жизни очень ценится у самураев, так как готовит их к правильному следованию по пути Бусидо (путь и кодекс самурая). Кроме того, здесь явно прослеживается врождённое владение техникой исчезновения ниндзя, которая в общем виде называется Онгё-дзюцу.

15

Хенге-но-Дзюцу (яп.) — техника перевоплощения ниндзя в другого человека, животное или предмет типа камня, как в данном случае.