Витольд [алко-роман]

Алексей Бурцев, 2018

Жизнь обычного человека, сама по себе – эксперимент и опасный аттракцион. Человек бухающий особенно склонен к опытам. Биохимического порядка. Жестоким и рискованным. Учёный и объект исследования в одном лице. К чёрту лабораторных мышей. Опыты строго на самом себе. Без наркоза, дублёра и страховки.Некоторые умудряются дойти живыми до финала изысканий. Постановки самого сложного эксперимента. Попытаться повернуть время вспять. Проще говоря – завязать бухать совсем.Шарахаясь витиеватыми зигзагами проспектов, закоулков и тупиков своего пути, Витольд подошёл всё-таки к началу этого эксперимента.

Пролог

Если уж начинать, то с самого детства. Советского. СССР конца семидесятых. Период позднего застоя.

Начинавшаяся в 21:00 программа «Время» радостно сообщала, что Леонид Ильич Брежнев встретился в Москве с очередным послом. Как правило, чрезвычайно смуглым, в балахонистом одеянии — иногда из леопардовых шкур. Облик посла часто завершал экзотический головной убор. Нечто среднее между папахой, пилоткой и тюрбаном. Далее дикторы настраивали граждан на кулинарно-алкогольный лад: «В честь этого события был дан торжественный банкет в Кремле». Видеоряд: длинный стол, уставленный закусками и бутылками. Как в нынешних свадебных видео. Правда, без фокусных панорам и «наездов» на искрящиеся фужеры. Так сказать, «скромно, по-партийному».

После шли репортажи про небывалый урожай, новости с космической орбиты, спорт и в завершение программы прогноз погоды во всех пятнадцати союзных республиках. Под умиротворяющую мелодию Анатолия Кирияка «Микаэла».

Советский народ мог наконец облегчённо выдохнуть. А желающие даже выпить на сон грядущий. Поскольку высшее руководство уже это сделало на кремлёвском банкете, лишний раз укрепив международные отношения, дело мира и социализма, а также статус ядерной державы.

После программы «Время» советским рабочим, интеллигенции и колхозникам много пить не полагалось. Всё-таки рано вставать придётся всю рабочую неделю. План надо выполнять и перевыполнять. Поэтому навёрстывали уже в выходные.

Впрочем, особо страждущие могли это делать «без отрыва от производства». Прямо на работе. На заводах и фабриках портвейн весело булькал в мутные стаканы. В конструкторских бюро и научно-исследовательских институтах коньяк интеллигентно разливался в фарфоровые чашки. А в полях самогон струился тонким ручейком по щербатым стенкам эмалированных кружек.

Портвейн закусывать считалось не по-пролетарски, он и так сладкий. Коньяк осаживали лимоном или продолжением научной беседы. Самогон в поле заедался хлебом с салом и луком, занюхивался рукавом. А иногда, за неимением закуски, чистым воздухом.

Нельзя сказать, что граждане СССР безбожно «употребляли» везде и всегда. Лишь по настроению и необходимости. Обычно по праздникам. В то время совсем немногочисленным. Не в пример времени сегодняшнему красных дней в советских календарях насчитывалось гораздо меньше. Да и продолжались они всего ничего. К примеру, Новый год: 31 декабря считалось рабочим днём, а выходными только второе и первое января. Не забалуешь. Строгая советская партийная и трудовая дисциплина.

Отношение начальства к «распитию» на рабочем месте оказывалось в большинстве случаев спокойным. Поскольку любой мало-мальский, уважающий себя директор, председатель или номенклатурный работник имел кабинет с секретаршей, машину с водителем и «святая святых» — секретную комнату отдыха. Ещё одну начальственную привилегию. Но как будто бы тайную. Что придавало престижа занимаемой должности и тешило самолюбие.

В остальном строгий кабинет руководителя выглядел стандартно. Длинный стол для совещаний с парой рядов скромных стульев. Начальственный стол, число телефонных аппаратов на котором прямо пропорционально статусу хозяина. Кожаное массивное кресло считалось барской роскошью. Даже скорее предметом обихода буржуев с проклятого Запада. Чаще всего властные седалища помещались на дубовых подобиях трона с обтянутой кожзаменителем спинкой. Отдельно стояли бюст Ленина с переходящим Красным знаменем. С портрета взирал действующий на тот момент генеральный секретарь ЦК КПСС. Ниже висел лозунг в виде его короткой цитаты.

Но почти каждый такой кабинет имел хитро замаскированную среди шкафов дверь. Убежище от внешнего мира. Уголок покоя и интима. Некоторые вечно спешащие начальники пользовались лишь имевшимся там запасным выходом. Чтоб ускользать от надоедливых просителей.

Если положено по должности и статусу, тайная комната убранством и оборудованием напоминала сталинский бункер. Но для рядовых управленцев — стандартно: диван, санузел с душем, холодильник и сейф. Не знаю, много ли в тех сейфах хранилось золота партии, но пара бутылок хорошего коньяка, рюмки, нож и свежий лимон — являлись атрибутами обязательным. Предназначалось всё это для особых гостей и случаев.

Мало кому удавалось пересечь границу между кабинетом и «комнатой отдыха». Рядовые посетители не знали о её существовании или делали вид, что не знают. Но тем, кому такая честь доводилась, хозяин в знак особого расположения предлагал «для начала хлопнуть по маленькой». Отборный коньяк, как правило, отечественный, армянский, неторопливо смаковался. Придавая уюта и доверительности беседе двух серьёзных людей. Без посторонних глаз и ушей.

Впрочем, любителей выпить у людей на виду существовало тогда более чем достаточно. Персонажи иного сорта и класса. Живые прототипы карикатур журнала «Крокодил», заводских многотиражек и сатирических плакатов. Не столь смешные, сколько больше жалкие в своей рисованной несуразности.

Городской алкоголик советского времени — существо неприхотливое, по большей части тихое и незлобивое. Как правило, работяга или «БИЧ» — бывший интеллигентный человек. Этакий дауншифтер, взявший на себя обязанность всем своим видом являть окружающим образец отрицательного примера и неправильно выбранного жизненного пути. Тяжко несущий свой крест без страха и упрёка. В назидание остальным добропорядочным советским гражданам.

Глядя на такого персонажа, у окружающих должно было возникать чувство не то чтобы отвращения, а скорее страха за перспективы чрезмерного увлечения алкоголем. Горячее желание «завязать» или хотя бы «притормозить». А у тех, кто помоложе, — даже и не начинать.

При этом законченные алкоголики времён СССР совершенно не выглядели как современные бомжи. Классическая униформа: застиранные спортивные трико с пузырями на коленях, майка-алкоголичка, поверх — перекошенный пиджак и обтёрханная шляпа, как символ былой презентабельности. Иногда к этому прилагался университетский значок на лацкане и очки. Фэшн-индустрия в ту пору в мире ещё только зарождалась. Советская лёгкая промышленность не баловала население стильной одеждой, больше ориентируясь на пошив военной формы. Так что на общем фоне остальных граждан алкоголики выглядели более-менее прилично.

Все эти люди где-то и как-то работали. Безработицы, согласно официальной статистике, не существовало. Кроме того, действовал закон о тунеядстве. Многие из них высокие профессионалы: токари, слесари, зубные техники — числились незаменимыми кадрами на производстве. Как Левша Лескова. Подковавшие так много блох и так «глаз пристрелямши», что директора заводов посылали за ними служебные «Волги» и гонорар в «жидком виде» для выполнения особых важных заказов.

Эти люди — «аристократы духа» и безмятежные философы, любили неспешно расположиться на газоне возле магазина. Или в ближайшем сквере. Живописно расслабив на тёплой майской траве бренные тела свои. Разложив на газетной скатерти закуску и блестящие на солнце бутылки.

Роскошный натюрморт утончённых эстетов выглядел обычно так: ломаный ржаной хлеб с хрустящей горбушкой. Килька в бумажном кульке, по тридцать копеек за килограмм. Маленькие, узкие солёные рыбки, блестящие рассолом из дубовой бочки. Плавленый сыр «Волна» светил белизной сквозь рваные раны серой фольги. Тушёнка в виртуозно открытой трением об асфальт консервной банке. Волокнистые бордовые ломти настоящего мяса. Всё это лежало, оттеняя апофеоз картины — стоящие в травяной тени портвейн или водку. Одноразовых пластиковых стаканов в ту пору ещё не изобрели. Но возле гастрономов стояли автоматы с газированной водой. Откуда стеклянные гранёные стаканы и утаскивали потихоньку любители напитков покрепче.

Обычно такие пикники продолжались недолго. До появления случайно проходящего мимо милицейского патруля, физической силой и властью нарушавшего красоту и светотень пленэра. Иной раз жёлтый УАЗ с синей полосой и мигалкой появлялся по звонку недовольных чужим счастьем граждан. Но чаще всего экипаж спешно приезжал, чтобы разнять пьяную драку. В которую перерастал благородный симпозиум зрелых мужчин под щебет весенних птиц.

Суровые милиционеры в синих мундирах плотно паковали нетрезвые, обмякшие тела, изрыгающие обрывки застольных песен и матерные ругательства. Доставляли до ближайшего вытрезвителя. Там советская власть гостеприимно принимала своих заблудших сынов, беря в ежовые рукавицы. Холодный душ, ночь под казённым одеялом. Фотографирование поутру. Пятнадцать рублей штрафа. Письмо на работу о попадании в заведение. Как достижение — фото вывешивалось на доске рядом с уличным газетным стендом под заглавием «Они позорят наш район». Страна должна знать своих героев в лицо и пофамильно.

Многих всё это вовсе не страшило и становилось вполне регулярными этапами алкогольной карьеры. Неизбежными Сциллами и Харибдами среди бушующих вино-водочных волн.

Для таких «непокорённых» в семидесятых годах открылись ЛТП — «лечебно-трудовые профилактории». Нечто среднее между колонией и заводом. Администрация ЛТП считала лучшим лечением — работу за еду и небольшую зарплату в охраняемых помещениях. Туда отправляли по приговору судьи, который мог легко вкатать два года пребывания в столь необычном заведении. Так случалось чаще всего после множества приводов в милицию, ночёвок в вытрезвителе, бесконечных жалоб соседей и родственников.

В основном попадали в ЛТП те, у кого по пьянке «крыша съезжала» и невозможно было разбушевавшихся остановить. Трезвый — аки ангел, а выпьет, топор в руки и готов любого порешить. Война закончилась сравнительно недавно. Множество ветеранов с контузиями и посттравматическим синдромом. Пристрастившиеся ещё мальчишками заливать страх «фронтовыми» ста граммами.

Высоцкий. Владимир Семёнович. Вот уж кто-кто, а он своим творчеством мотивировал советских граждан бесстрашно и самозабвенно налегать на стакан. Люди считали его своим в доску. Рубахой-парнем. Отчаянным и резким. Ветераны войны, работяги, инженеры и уголовники.

Рокот низкого тембра с налеганием на длинное «р-р-р». Его голос был самым узнаваемым в позднем СССР. Ежедневно звучащий с тысячи магнитных лент.

Бешеная популярность и всенародная любовь, питаемая разнообразными слухами. Но лишь один из слухов был общеизвестен и абсолютно достоверен. Высоцкий сильно пил. Много. Запоями. Вместе с творчеством это составляло предмет гордости его поклонников.

Трагизм и надрыв песен Высоцкого так и манили стать ближе к недосягаемому поэту и кумиру — причаститься стаканом водки. Рюмок и прочей малой тары этот надрыв не предполагал.

Снятый в 2011 году фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» пытается изложить историю, густо замешанную на наркотиках и прочей жути. Присоединяться к поклонникам этой версии нет ни малейшего желания. Пусть легенда останется легендой. Алкогольной. Оттого — трагической и печальной.

Можно часто и ловко ходить по самому краю. Щекоча себе нервы, приводя в визгливый восторг окружающих. Но когда-нибудь ты сорвёшься и полетишь вниз. Камнем. С огромной скоростью. Бесполезно пытаясь остановиться в полёте. И упадёшь. Люди расступятся, чтобы посмотреть на куски, что от тебя остались. Немного поговорят. Кто-то из наблюдательных умников непременно сообщит, что совершенно не удивлён таким трагическим финалом. Холодно скажет со знанием дела: «Он же ко всему прочему и пил. Так что знал, чем всё это может закончиться».

Вскоре любопытствующие граждане равнодушно отправятся по своим делам. Сорваться вниз при хождении по краю — лишь вопрос времени.

Пролог уже слишком затянулся. Настало время представить главного героя. Хотя бы придумать ему имя. Не суть важно, каким оно будет. Можете смело поставить своё собственное. Не хочется? Мне своё тоже — не хочется. Использовать распространённый экземплификант «Вася Пупкин» считаю несерьёзным и неуместным. Имена тех, кого я знаю лично, друзей и знакомых, вполне подходят герою романа, однако иди потом оправдывайся, что «все совпадения случайны».

Поэтому выберу имя наугад. К примеру — Витольд. Нет, ну а что? Мне нравится. Ни одного Витольда в реальной жизни я не знаю. Звучит нормально. Что оно означает? Нет времени гуглить.

Итак, разрешите представить — Витольд! Переходим в наше время!