Нецелованные

Алексей Васильевич Леснянский

Середина 90-ых. Непростое для страны время. В тайге строится секретный город, который заселяют мальчиками. Их 10000. В глухомани они получают блестящее образование по военным и гражданским специальностям, чтобы по выходу из леса спасти Россию в случае её распада. Роман перенасыщен размышлениями мальчишек о родном государстве. Мечта у всех курсантов одна – поскорее начать службу Родине. В конце романа главные герои погибают, спасая лидера страны, который любит отдыхать в заповедных местах Сибири.

3

…На границе республики Хакасия и Кемеровской области, в дебрях непролазной тайги, под видом строительства поселка для рабочих алмазного рудника, был раскорчеван участок в пятьдесят тысяч гектаров. Читатель, если ты слышал о знаменитой староверке-отшельнице Агафье Лыковой, так вот её заимка — это проходной двор, центральный офис «Газпрома» по сравнению с Тмутараканью, о которой пойдёт речь в книге. Коли брать по прямой — тыща вёрст до ближайшего жилья будет. Это для Карлсонов и вертолётчиков. Для остальных расстояние меряется уже не вёрстами, а годами.

Караваны стальных стрекоз потянулись в тайгу, неся во чревах инструменты, стройматериалы, мастеровых. Засновали архитекторы с кипами чертежей. Завизжали пилы, застучали топоры, и пошёл расти кедр не по вертикали, а по горизонтали. На лесе не экономили. Сберегали на железе. Без единого гвоздя, по старинным рецептам деревянного зодчества, возводились в сибирской глуши мало — и многоэтажные, экологически чистые, пожароопасные терема, ФАПы, школы и прочие инфраструктурные объекты. Строились и сдавались проверяющим под роспись — где под гжель, где под хохлому, где под дымку. В заботе о спартанском облике будущих поселенцев меблировали здания простыми изделиями из дерева. Насчёт обивки не утруждались. Не заморачивались и по поводу полировки, оставив это прикосновениям воспитанников. Из списка необходимостей вычеркнули даже матрасы и подушки. Предполагалось, что во время походов таёжный мох и лапник с успехом познакомят курсантов с постельными принадлежностями.

В плане электрического освещения, подобно пращурам, решили положиться на солнце: выкатилось — просыпайся, закатилось — ложись на боковую или используй солнечные батареи, для монтажа и установки которых были выписаны крупные специалисты. Рядом с древнерусскими коттеджами рылись колодцы-журавли, кои подстраховывали современные скважины с насосами.

По всем правилам военного искусства строились и полигоны для подготовки бойцов «Омеги» — на тот случай, если после сдачи диплома выпускникам таёжного университета придётся столкнуться с феодальной раздробленностью или того хуже — оккупацией страны. Дебелые самолёты «Русланы», подобно бабам, рожали над полигонами вооружение, технику, горючее, боеприпасы, медикаменты, оборудование и обмундирование, обеспечивая формировавшийся в тайге контингент на полтора десятилетия вперёд.

Забегая вперёд, скажем, что пройдёт время — и заполыхают в глухомани недетские зарницы с суровыми десятилетними полковниками во главе бригад, которые будут сажать на «губу» солдат-сверстников за то, что вместо разведданных они вытряхнули из пленного противника информацию о залежах брусники. Или, допустим, за то, что флаг не реял над взятой высотой, а воздушным змеем парил в поднебесье.

Поля в стиле «милитари» сменялись сельхозугодьями. По задумке продуктами питания город должен был обеспечивать себя сам. Воздушным транспортом доставили в тайгу сельхозтехнику, домашний скот, птицу, неприхотливые и морозостойкие семена овощей и злаков. С фруктами, на получение которых уходят годы и годы, курсантов решили не знакомить, справедливо рассудив, что и о картошке до Петра знать не знали — и ничего: трескали репу с кашей и авитаминозом не страдали. Ответственность за снабжение ягодой и дичью возложили на тайгу.

Отдельного слова заслуживает библиотека. Возведённое под неё здание было таким исполинским, что повесь мы внутри Кремлёвские куранты или Биг Бен, — и они выглядели бы настенными часами в избе-читальне. Какие-нибудь великаны — забреди они в библиотеку — могли бы, не стесняя других посетителей, разложить доску в центре зала и зарубиться в шахматы, используя натуральных коней и слонов. При этом ни одна, с позволения сказать, фигурка не почувствовала бы во время партии ни малейшего дискомфорта, так как имела возможность не то что стоять — пастись в клетке часа три-четыре в ожидании хода. Уличные хоккейные коробки — размести мы их в здании — смотрелись бы детскими настольными играми в ангаре для «Боингов». В походе от первого стеллажа к последнему можно было разносить новую обувь или досчитать до цифры, после которой школьник прощается с математикой и знакомится с алгеброй. Двести стремянок закупили для доставания книг с высоты ласточкиного полёта перед дождём. Десять пожарных машин отрядили для колокольных высей.

А каких только трудов ни навезли в библиотеку! По сравнению с этим храмом знания знаменитое книгохранилище конгресса США казалось деревенской часовенкой. Древность и редкость доставленных в тайгу экземпляров приводили в трепет. Достаточно сказать, что поздняя копия скрижалей завета была признана малоценной и даже не удостоилась места на полке. Ну как поздняя? Внука Моисеева работа. Глиняные таблички шумеров безо всяких объяснений отправились на гончарный круг, чтобы стать прикроватными горшками для нужд мальцов. С формулировкой «На доработку!» вернули в музеи подлинники «Правды Ярославичей» и «Великой хартии вольностей». «Билль о правах» 1791 года дополнили отметкой «см» и употребили на самолётики. Что там — ранний пушкинский черновик, инкрустированный авторскими рисунками и составивший любовный треугольник с глазами самого старика Державина, отправили в топку только потому, что «мы можем себе это позволить».

Параллельно со стройкой таёжного города велась совсекретная работа по отбору бесхозных мальчиков 90-го года рождения. Их поставщиками стали переполненные детдома. Отделением будущего цвета нации от пустоцвета занимались бывшие и действующие сотрудники спецслужб. В задачу одних входил поиск здоровых мальчиков, другие под видом янки или макаронников их усыновляли, третьи доставляли мелюзгу на пересыльный пункт, четвёртые переправляли её в тайгу.

Медкарты и родословные кандидатов в карапузовую гвардию изучались под микроскопом. Большое внимание уделялось матерям младенцев. Больные, пьянчужки и наркоманки выбраковывались. Гэбистов интересовали только здоровые жертвы первой любви из числа школьных и вузовских отличниц. Изучались тщательно и отцы. Из допустимых для них недостатков — только половая распущенность и курение не в затяг для поддержания мужского авторитета.

Шерстили и бабушек с дедами. Помимо физического и нравственного здоровья, от них требовались долголетие, преданность универсальным идеалам человеческого общежития, активное участие в советском строительстве и лёгкий налёт юморного кухонного диссидентства.

Пра и пра-пра повезло меньше. Все они, включая женщин, должны были не умереть, а погибнуть. Но и в гибели никакого люфта. Сгорел, утонул, разбился, канул в драке по пьянке или глупости — забудь о карьере для правнука. От пращуров требовалась только геройская смерть: лучше — на поле брани, за убеждения или при спасении людей; хуже — при защите чести, которая делилась на собственную (гордыня, выбраковка) и чужую (самопожертвование, правнук в деле).

Целый год шёл отбор профессорско-преподавательских кадров и обслуживающего персонала для таёжного града. В поисках самородков от науки, культуры и искусства спецслужбы перетрясли и просеяли всю страну. До испытаний допускались исключительно бессемейные мужчины и вдовцы, не связанные никакими обязательствами и с головой погруженные в профессию. Из боязни огласки об эксперименте им рассказывали лишь в общих чертах. Подробности — только после тщательной проверки и подготовки, которые можно смело сравнить с предполётными за бордюры Солнечной системы. Желающих навсегда порвать с настоящим и послужить высокому делу нашлось немало — поклон покосившимся гражданским институтам. В общем, было из кого выбирать. Удивительно, но многие мужчины, не сумевшие приспособиться к новым российским реалиям, тем не менее, оказались вполне профпригодны для предстоящей Сибириады. Важно также отметить, что проникли в отбор и популярные в новой стране либеральные веяния — на борт принимались не только Гагарины, но и Титовы.

В итоге кадрам, набранным в таёжный город, могли позавидовать лучшие гражданские и военные вузы мира. Приведём читателю лишь один диалог, состоявшийся во время работы приёмной комиссии.

— Аркадий Степанович, Вы успешно прошли испытания, но, к нашему немалому сожалению, мы можем предложить Вам только вакансию дворника. Вы согласны мести пыль на улицах?

— Элементарные частицы… Не пыль — элементарные частицы! Откуда такое неуважение к малым сим? Из газово-пылевой среды, да будет Вам известно, образовалась наша планетная система.

— Подумайте. Вы же доктор наук. Прекрасный учёный. Светило.

— Увольте! — бросил Аркадий Степанович.

— Простите?..

— Нанимайте, говорю, а от Ваших похвал — увольте!

— Но Вы даже не сможете влиять на учебный процесс в соответствии с Вашей квалификацией. Максимум — бросите пару фраз проходящим мимо школярам, одна из которых будет приветствием.

— Обойдёмся без церемоний! — отмахнулся Аркадий Степанович. — Поднятая ладонь — и к делу!

— И всё же Ваши шансы быть услышанным и понятым практически равны нулю.

— Вы недооцениваете уличные университеты, игнорируете дворовое образование, молодой человек, — улыбнулся Аркадий Степанович. — Да будет Вам известно, что ум и сердце поколения, его менталитет, если хотите, во многом закладывается во дворах. Вспомните себя. Нырните в детство и задержите дыхание. Помните свой первый лабораторный опыт? Как лили свинец — а? Как потом влетело за то, что в качестве рудоносных недр был использован аккумулятор соседа? Как кипящий плюмбум прожёг Вам куртку?.. А помните Найду, которую вы подкармливали всем околотком? Помните, как она ждала и встречала Вас? Как Вы с друзьями научили её служить и пророчили в цирковые артисты?.. Потом Найду ещё сбила машина.

— Жучку…

— А помните, как Вы носили по ней траур? — не унимался экзальтированный доктор. — Как положено — в чёрной футболке. И это в тридцатиградусную-то жару. Вы выплакали целое море. Вы были безутешны в своём горе и похоронили Жучку под сенью раскудрявого клёна с воинскими почестями. Девочки даже сплели венки из одуванчиков. А мальчики смастерили деревянный крест, гвоздём выцарапали на нём месяцы жизни несчастной сучки и пальнули из игрушечных ружей. Что там — Вы, лично Вы добыли гранёный стакан, чёрный хлеб, водку, соорудили из них мемориальную композицию и водрузили её на могильный холм по русскому обычаю. А потом были поминки — тризна с печеньем и газировкой…

— Ну-ну, не увлекайтесь, — перебил гэбист.

— А-а, задело, да?! — безжалостно выпалил доктор. — А что Вы помните из сидения на уроках? Стояние на Угре, к примеру, помните? Вы тогда в морской бой с соседом зарубились. Наверняка. Вас волновал трёхпалубный крейсер, а не окончание трёхвекового ига. Вы подумали: «Эка невидаль, стояние на Угре, скука смертная. Стоят, мнутся чего-то». Это ж как талантливо надо было стоять и мяться, чтоб стать вдруг свободными! Нет, Вы только попробуйте! Попробуйте!

— Мне встать и помяться? — спросил гэбист.

— Слишком поздно, дорогой Вы мой, слишком поздно, — вздохнул Аркадий Степанович. — Вас уже не спасти. А этих детей ещё можно. Я привлеку в союзники Жучек, лапту, хоккей, снеговиков, и мы ещё посмотрим, кому будут благоволить недоросли.

— Хорошо… Больше не стану Вас мучить. Вот договор на пятнадцать лет. — Работодатель протянул бумагу. — Ознакомьтесь с условиями.

— Это лишнее, всё равно надуете, — подмигнул доктор и одним росчерком подмахнул документ. — Ну-с, Рубикон форсирован, а за это не грех и хряпнуть. — Новоиспечённый дворник достал из внутреннего кармана пиджака фляжку с коньяком, приложился к ней и спросил: «Так как, говорите, в тайге насчёт Юрьева дня или хоть отпуска?»

— Ответ очевиден.

— Связь с родственниками на время эксперимента, смекаю, тоже не предусмотрена.

— Всё верно… Стационарными и переносными радиостанциями мы город, безусловно, обеспечим, но, сами понимаете, на сестру в Ельце — ведь там, кажется, она у Вас живёт — Вы по ним выйти не сможете.

— И «чёрный тюльпан», надо полагать, не прилетит за мной, коль сложу я в Сибири свою буйну головушку, — задумчиво, нараспев произнёс Аркадий Степанович.

— Не спешите записываться в Ермаки. Подумайте лучше, какие заманчивые перспективы открываются перед Вами. Если эксперимент пройдёт успешно, Ваше имя впишут в учебник по Новейшей истории Отечества.

— И светит мне наивысшая степень признания — ненависть школьников. Им ведь придётся учить мою биографию, так ведь? — углубил мысль собеседника Аркадий Степанович, глотнул из фляжки и не без мазохизма продолжил: «А скучать мне в учебнике не дадут, это уж как пить дать. Уже вижу, как Петров подрисовал мне усы и совещается с Сидоровым насчёт дальнейшего усовершенствования портрета. Петров настаивает на рогах, Сидоров за кольцо в носу. А потом художника вызывают к доске, он мямлит, и Марья Ванна срывается: «Петров, неужели так трудно запомнить годы жизни Бурмистрова?! Это же так просто! Тысяча девятьсот пятьдесят девятый тире две тысячи… две тысячи… Аркадий Степанович Бурмистров не умер, Петров! Такие люди не умирают! В сердцах благодарных потомков они живут вечно!» Спасибо Марье Ванне за её прелестную забывчивость, а то бы я сейчас стал самым несчастным человеком на земле, начал бы обратный отсчёт… А ещё предвижу, как именем Аркадия Бурмистрова назовут… нет, нет, не улицу, не площадь и не звезду! Это банально и отдаёт нафталином. Именем Бурмистрова назовут новый сорт огурцов. Да, да! Морозостойких и неприхотливых! Это за безупречную пятнадцатилетнюю службу в суровой Сибири, если Вы не поняли. Мной будут закусывать, меня будут заготавливать впрок, рассол после меня будет возрождать к жизни, — не это ли бессмертие?..

— Восхищаюсь Вашим ироничным отношением к себе, — улыбнувшись уголком рта, сказал офицер, — ну да вернёмся к делу… Вам может показаться, что мы бросаем участников эксперимента на произвол судьбы. Это не совсем так. Мы намерены продолжительное время поддерживать город с воздуха. Вертолёты будут часто прилетать к вам и сбрасывать грузы, но…

— Но что?

— Но они не будут у вас приземляться.

— Никогда?

— Никогда.

— Даже если пилоты заметят пожар?

— Где?

— Что значит где? Вы смеётесь?

— Ничуть, — ответил офицер. — Где конкретно? В городе? На борту?

— Да Вы сам дьявол, — отшатнувшись, произнёс доктор, горло его перемело песком. — Ладно, и там, и там. Господи, что я несу. Конечно, и там, и там. Ну?

— Как бы Вам помягче сказать, Аркадий Степанович.

— Понятно. Можете не продолжать… Скажите только, как Вы после этого будете жить, офицер?

— С Вами, доктор. Я подал рапорт о переводе в таёжный город. Он подписан. Ещё вопросы?

— Никаких.

— Вас разве не интересует гонорар?

— Обижаете.

— И всё же знайте, что на каждого жителя города будет заведена круглая сумма. Ей будут распоряжаться лучшие финансисты страны. Через пятнадцать лет Вы ни в чём не будете нуждаться…