Райгебок

Алексей Владимирович Июнин, 2022

В Салкийском королевстве по лесам шастают отряды достопочтенных рыцарей, реки кишат смертоносными угрями-светометами, по небу летают троттенлибверы, подростки впадают в «клин», а у взрослого населения происходит «воспламенение». На самой окраине мира Юэ в глухой деревушке живет мальчик – тихий, заботливый и очень любящий свою маму. Тягостные думы тревожат ребенка – что за границей карты мира Юэ, в чем его предназначение и кто он вообще такой? Ведь рожден он был в теле ужасного звероящера, которому не страшны ни стальные пики, ни стрелы лучников, ни законы сумасшедшего герцога.

Спрыгнув со скрипучей повозки, мальчишка, деловито плюнул на свои молодые ладони, вытер их о широкие брэ, держащиеся на толстом шнурке, и быстро полез на березу, цепко обхватив ствол руками и ногами. Мягкая обувь, замечательно выделанной воловьей кожи, позволяла надежно упираться стопами, а цепкие пальчики, так обстоятельно смоченные детской слюной, уверенно вцепились в древесную кору и подтягивали мальчишку вверх и вверх. Он быстро добрался до нижних ветвей и дальше дело пошло еще сноровистей, мальчик перелезал с ветки на ветку, где-то используя руки, где-то ноги. Не прошло и минуты, как он достиг той ветви, на которую и стремился. Еще пару ловких движений и мальчик, обняв ветку конечностями, стал осторожно ползти по ней.

Снизу за ним наблюдали две пары глаз. Одна пара — темно-карие, такие темные, что радужная оболочка почти сливалась со зрачком — фамильная черта всех представителей рода Скау. Вторая пара глаз была не совсем обычной не только для рода Райге, к которому принадлежал обладатель этих глаз, но и вообще всему человеческому роду. Это были огромные глазища рептилии. Величиной с небольшое блюдце, они были лишены белка, а вместо него на желто-зеленом фоне с бордовыми вкраплениями находились узкие черные зрачки, которые подобно кошачьим, могли расширяться в зависимости от освещения и душевного состояния их обладателя.

— Кидайте палку! — крикнул мальчик с березы и обладатель фантастических глаз без труда подбросил ему длинную сухую жердь, найденную тут неподалеку. Мальчик словил жердь, взялся за нее поудобнее двумя ручками, и, крепче обхватив ветку коленями, принялся этой длинной палкой бить по ветвям растущей рядом молодой сосны.

Обладатель кошачьих зрачков облизнулся в предвкушении. Его острый язык высунулся из широченного черепашьего рта. Сам рот, который смело можно было назвать пастью, немного приоткрылся, обнажив ряды треугольных зубов с преобладающими клыками.

На траву посыпались первые сбитые сосновые шишки. Существо проглотило слюну, его зрачки расширились. Шишки он любил больше всего на свете, даже, больше чем свою основную пищу — молочных поросят. Подняв одну, он отправил ее в рот. Раздался хруст и существо прикрыло глаза, ощущая на языке терпкий вкус сосновой смолы и шишечных орешков. Камнеподобные зубы перемалывали шишку не спеша, удовольствие надо растягивать.

Наконец существо сделало глоток и шишочно-смоляная масса перетекла в пищевод, оттуда — в необъятный желудок, способный приютить в себе небольшого козла. Существо подняло сияющие глаза вверх на березу, туда, где ему сбивал шишки с молодой сосны его младший брат — Райгетилль. Самый настоящий человек, самый обыкновенный мальчик. В отличии от существа, которого, несмотря на имя, дарованное ему родителями, не иначе как «Аусертским Монстром» не называли. Впрочем, помимо этого слова, существо с черепашьим ртом и крокодильими зубами откликалось еще на несколько других — «урод», «чудовище», «ящер». Создание давно смирилось с такими эпитетами.

— Хватит! — крикнул стоящий рядом кареглазый паренек залезшему на березу товарищу. Его черные глазки были устремлены вверх с какой-то обидой и ревностью. В глубине души, этот мальчик хотел бы, что бы его товарищ сбивал шишки для него, а не для своего монстройдного старшего брата. — Слезай, Райгетилль, ты и так много сбил! Пойдем дальше!

— Сейчас! — крикнул ему в ответ мальчик на дереве, размахивая жердью по сосновым ветвям. — Еще немножко, чтобы ему на обратную дорогу хватило!

— Осторожней, не упади!

— Да уж не упаду! — ответил Райгетилль и, крякнув, треснул жердью по ветке. Вниз посыпались сбитые шишки. — Вечно, Скаускай, ты лезешь со своими бесполезными советами.

— Вовсе они не бестолковые, — возразил кареглазый Скаускай, — я же о тебе переживаю…

— Не надо обо мне переживать, — ответил Райгетилль, — Собирайте шишки.

— Ага! Чтоб ты нам на голову еще сбросил парочку! Сшибай до конца, а после соберем.

Райгетилль сменил позицию и принялся бить по другой сосновой ветке. Новая порция шишек забарабанила по прошлогодней пожелтевшей хвое. Существо издало булькающее урчание, что означало высшую степень удовлетворения.

— Райгебок, — крикнул мальчик с дерева. — Тебе хватит?

Существо ответило громким трубным звуком и Райгетилль скинул жердь вниз, намереваясь и сам спуститься с веток. Проурчав что-то довольное, Райгебок стал собирать шишки, которые умещались по полдюжины в его трехпалой ладонище. Он обдувал их и клал в старый конопляный мешочек, попутно бросая парочку в рот. Вдруг над головой раздался треск и визг маленького Райгетилля. Вскинув ящероподобную голову, Райгебок увидел, что его младший брат сорвался в ветки и повис на вытянутых руках. До земли ему было еще высоко, разжимать ладони было нельзя, падение с такой высоты для семилетнего мальчика было недопустимо. Райгетилль слабо закричал и заплакал.

Его друг Скаускай замахал руками и стал советовать мальчику держаться крепче и попробовать раскачаться, чтобы ухватиться ногами за другую ветку. А существо по имени Райгебок жалобно заскулило, так жалобно, что это противоречило его чудовищной внешностью и враждебными клыками. Он отчаянно заголосил, стал подвывать и хлюпать ноздрями. Райгебок почти не мог разговаривать на человеческом языке, его речевой аппарат был не предназначен для такого рода звуков, тем не менее, монстр все прекрасно понимал. Речь же его напоминала попытки говорить глухонемого, при этом его голосовые связки издавали звуки, совершенно нечеловеческие. С очень большим трудом можно было разобрать чего хочет произнести монстр Райгебок, поэтому он старался обходиться короткими слогами, как полуторалетний малыш, или изъясняться жестами. А лучше просто молчать.

Но только не сейчас!

Несколько мгновений Райгебок метался из стороны в сторону, не зная, как и чем можно было бы помочь младшему брату. Ведь беда еще была в том, что существо не умело лазать по деревьям, его тело было слишком грузно и широко, лапы толсты, троепалые ладони хоть и имели крепкие черные когти, но были достаточно непластичны. Он, например, не мог нормально держать ложку, поэтому ей и не пользовался. Да и не было на березе таких крепких веток, что способны были бы выдержать крупного и очень тяжелого Райгебока. Собственно, потому на дерево влез не он сам, а его легкий и юркий младший братик.

Теперь монстр проклинал себя за то, что позволил совсем еще маленькому ребенку, который едва научился считать пальцы на руках, забраться так недопустимо высоко. От черноглазого Скауская помощи ждать не приходилось, что он мог сделать? Аусертскому чудовищу немедленно надо действовать, надо что-то делать!

Сверху хрустнуло. Чтобы ослабить вес своего тела Райгетилль, весьма рискуя, отпустил одну руку и тут же ухватился за другую ветку. Теперь он висел между двух деревьев, держась каждой рукой за разные ветки — за березовую и сосновую, одна из которых практически надломилась. Это было опасно, от каждого движения ветки раскачивались и потрескивали. Райгетилль испуганно закричал.

Его старший брат распростер ручищи, что бы хоть поймать падающего братика, но сообразил, что его грубое и нечеловеческое тело, покрытое жесткой как глиняная черепица чешуей, слишком твердо. Когтистые пальцы, рефлекторно сжавшись, могли впиться в мальчика и причинить ему вреда поболее, чем падение.

Отчаянный стон вырвался из чудовищной глотки, войдя в общий хор рыдающего Райгетилля и кричащего Скауская.

Тут, зарычав подобно разъяренному льву, Райгебок побежал к стоявшей рядом повозке и одним махом лапищи скинул с нее все на землю. Повозка была без мула, вместо него в нее впрягался сам Райгебок. Монстр вцепился в полозья и подвел повозку к березе. Затем, набрал побольше сил и, крякнув, стал поднимать ее за полозья вертикально вверх. Колеса оторвались от земли, повозка накренилась, но упала обратно, чуть не переломав ось. Райгебок не мог правильно распределить вес на лапы, но монстр знал, что сможет. Попробовал еще раз, опять повозка грохнулась на землю. Райгебок вновь сжал полозья, зажмурился и надсадно застонал, все его тело окаменело под мышечным напряжением. Если уж он вместо коня встает в борозду на поле, если без устали тянет телегу с поклажей, если играючи гнет боевые мечи, то уж какую-то там повозку поднять вверх должен непременно. Этими мыслями он взбудоражил свой дух и тело, это придавало ему силы. Ну и, конечно, раскачивающийся братик на очень большой для него высоте, потеряв которого, Райгебок сам угробиться, правда, еще не зная как. Свою жизнь ему было не жалко, спасти бы маленького Райгетилля.

Райгетилль! Вот ради кого он жил, вот кто хоть иногда заставлял его улыбаться. Черепашьи губы не могли растягиваться в улыбке, поэтому хорошее настроение у чудовища можно было заметить лишь по характерному движению короткого, но толстого хвоста, да по утробному урчанию.

Монстр напряг мускулы и сжал клыки. И вот повозка медленно стала подниматься вертикально. Райгебок рычал и трясся, повозка поднималась. Задуманное удалось монстру, повозка приняла строго вертикальное положение, держась на вытянутых вверх чудовищных трехпалых лапищах. Край повозки как раз доставал до Райгетилля, мальчик, поколебавшись, отпустил руки и, упав на поднятый предмет, ухватился за большое колесо. Райгебок со стоном очень осторожно вернул повозку на землю.

И, обессиленный, упал на бок.

Райгетилль тоже лежал на спине и тяжело дышал, его лицо было мокрым от слез, сердце колотилось так сильно, что у мальчика тряслись ладони. К нему подбежал Скаускай.

— Райгебок, — произнес его младший братик, — в следующий раз полезешь сам.

От радости монстр заверещал, заурчал и характерно задвигал хвостом. Больше всего на свете он боялся потерять маму и младшего братика, который, наверное, единственный из всех, кто не испытывал к нему чувство сильнейшего отвращения и ненависти, которое свойственно всем жителям не только его родной деревушки Аусерт, но и вообще во всей округе, аж до самых границ герцогства Ваерского. Для всех Райгебок был монстром, парией, ошибкой Трусливых Создателей, чудищем, коему не место среди добропорядочных людей. Он был изгоем, от него убегали, лишь увидев его огромный силуэт. Взрослые рассказывали про него всякие нелепые гадости, обвиняли его во всех деревенских проблемах и привычно сваливали на аусертского ящера свои личные невзгоды, при том, что постоянно звали его подменить уставшего коня в поле или захворавшего мула на мельнице. А уж в переносе и подъеме тяжестей чудовище было вообще незаменимо. Дети же всячески издевались над монстром, зная, что уродливое чудовище их и пальцем не тронет. Райгебок будет покорно сносить унижения и глумления и ничего им не сделает в ответ.

Таким он был для всех кроме родителей и маленького Райгетилля.

И даже родной брат-близнец Райгебока, урожденный во вторую субботу после Праздника Пробуждения Пчел и нареченный Райгедоном к своему единоутробному брату относился холодно и чтобы быть «ближе к народу», всячески открещивался от монстра, доказывая своим товарищам, что он не имеет с Райгебоком ничего общего. Так оно и было — кроме общих матери и отца Райгедон и Райгебок были нисколько не похожи друг на друга. Райгедон был обычным человеком, щекастельким вихрастым пареньком с задиристым нравом. Немного вздернутый нос, ярко-голубые глаза и узкогубый рот, часто растягивающийся в симпатичную улыбку. Райгебок же был чудовищем, каких свет не видел. Неоднократно он слышал, как его близнец спрашивал у мамы, почему они — близнецы, ведь они разные как окунь и медведь. И если уж на то пошло, то его брат Райгебок — вообще не человек, и ему — Райгедону легче поверить в то, что монстр усыновлен. Что он дитя каких-то неведомых созданий, чем дитя человеческое.

— Кто тебе это сказал? — тихо спросила у него тогда мама.

— Ребята на улице, — ответил Райгедон, не ведая, что их с матерью разговор хвостатый ящер случайно подслушивает за углом свинарника. В тот сумеречный весенний вечер, когда снег останавливал дневное таяние, было зябко от северного ветра и грязно от раскисшей земли.

— Ребята, — произнесла тогда мама очень тихо и грустно, — часто об этом говорят?

— Ну… частенько, — признался брат, шурша шерстяным плащом.

— Понятно… — наступило молчание, прерываемое разве что только похрюкиванием поросят, которым Райгебок нес ячмень, да подвыванием влажного ветра. — Сын, если тебя еще раз будут об этом спрашивать, отвечай как есть! Ничего не выдумывай!

— А как есть? — вкрадчиво поинтересовался Райгедон, и его огромный брат-монстр прямо представил, как тот с подозрением прищурился, ожидая ответа. Райгебок чуть не выронил ведро с ячменем для поросят. Он не помнил, когда так волновался последний раз. Он одновременно ожидал ответа от мамы и до умопомрачения боялся его. А что если его мама и не мама ему, а сам он, действительно… не человеческий ребенок… Монстр даже зажмурил свои огромные глаза, в голове кровь хлынула к вискам.

— Он твой родной брат, Райгедон! — услышал он строгий материнский голос. — Брат! И кто бы что не говорил! Вы родились вместе! От одного отца!

— Отчего же Райгебок ТАКОЙ? Я же нормальный, а он другой! Мама, наш местный лекарь говорил, что такого не бывает. Близнецы всегда одинаковые или хотя бы похожие!

— Я знаю, сын, что не бывает… — мама замолчала. — Но Райгебок твой брат и это больше не обсуждается. Лекарю можешь отвечать, что во всех правилах есть исключения и люди еще много не знают. Темнеет. Пойдем-ка в дом, у тебя, явно, блохи. Сегодня будешь хорошенько мыть голову, потом я как следует вычешу тебе волосы.

— Мам… — как маленький заныл Райгедон. — Не надо… У меня нет блох.

— Вот у Райгебока точно нет блох, а у вас с Райгетиллем есть! Где подхватили, признавайтесь!

Этот разговор прокручивался в голове Райгебока раз за разом. С тех пор прошло полтора года, а чудовище помнило каждое слово, подслушанное тогда им у свинарника. Особенно слова мамы: «Он твой брат, Райгедон… Он твой брат…». Но вот только зеркальная гладь деревенского пруда утверждала противоположное — Райгебок становился еще более уродливым, еще более похожим на человекообразную рептилию на полусогнутых ногах. Плюс короткий толстый хвост, под ним клоака вместо половых органов, перепончатый гребень, проходящий от низкого лба до короткой шеи. Что тут от человека?

Однажды Райгебок услышал, как в деревне пошли слухи о том, что он не просто не человеческий ребенок, а вообще отпрыск существ с других неведомых земель, где живут вот такие гигантские ящеры. Какие-то люди распространили по округе, что, дескать, в дальних землях есть и не такие чудища, а даже еще страшнее! До мамы тоже дошли эти сплетни, она тогда долго плакала, а Райгебок утешал ее, заботливо обнимая за хрупкие плечи и жалостливо урча.

— Это все из-за тебя! — чей-то дерзкий детский голос оторвал монстра от грустных воспоминаний. Повернувшись, Райгебок увидел ругающегося Скауская, который подбежал к нему и принялся колотить его кулачками по широкой ноге, впрочем, монстр совсем не ощущал эти ударчики, как если бы мальчик колотил бы по деревянному столбу. Но не телу было больно, а душе! — Из-за тебя, ящерица! — кричал Скаускай. — Райгетилль из-за тебя полез на березу. Для твоих проклятых шишек! Чудовище бестолковое! А если бы он разбился?

Райгебок издал виноватый звук. Он и сам признавал свою вину перед младшим братиком. Нельзя было позволять ему так высоко подниматься, вообще нельзя было пускать его на дерево. У них есть задание и им надо было идти на реку Нольф, а не по березам лазать, да шишки сшибать.

Черноокий Скаускай продолжал ругать Райгебока, который, к слову сказать, мог двумя пальцами раздавить мальчику череп, но даже не помышлял ни о чем подобном. Он был добрейшим существом на свете. И, к сожалению, трусливейшим. Его братик Райгетилль приподнялся с травы и резко заставил своего дружка замолчать. Тот проглотил не высказанное ругательство в адрес монстра и хмуро бросил свой узелок на повозку.

— Скаускай, — обратился к нему Райгетилль, тоже укладывая свой узелок рядом с товарищеским, — только ты не говори никому про все это, хорошо? Ведь это я сам вызвался залезть на березу, Райгебок ни в чем не виноват. Тем более, он меня спас. А если скажешь, не миновать ему наказания, отец его убьет!

— Да уж! Убьешь его! Он сам кого хочешь…

— И все-таки не надо говорить. — Райгетилль собирал с травы скинутые его старшим братом пожитки, что до того лежали на повозке. — Хотя бы ради меня, потому что отец и меня убьет. Меня то, знаешь, убить легче. Достаточно розг. Да и тебе попадет.

— Попадет, — согласился Скаускай.

Райгебок, делая вид, что не слышит разговора, проверил повозку на отсутствие поломок, впрягся в нее и потопал дальше в сторону реки Нольф. На реку он ходил без лошади, повозку он вез сам, крепко держа ее ручищами за поводья. Их путь пролегал через лес между высокими прямыми соснами, скребущими, казалось, своими верхушками само небо. Мачтовые сосны чередовались с дубами, березами и елями. Повсюду щебетали птицы, мельтешили разные насекомые. Тропу, по которой они шли было почти не видно, это и тропой-то было назвать нельзя, просто некое направление, по которому трава росла немного смятой. Это тропа использовалась не чаще одного раза в месяц и только одним-единственным существом — Райгебоком. Ежемесячно он отправлялся к реке Нольф на ловлю угрей-светометов. Ящер всегда ходил на Нольф один, компания ему была совершенно не нужна, да и никто не хотел сопровождать его. Зачем? Райгебок и сам справится, а ненужные соглядатаи его будут только смущать.

Но в этот раз его младший братик Райгетилль уговорил-таки взять его с собой хотя бы и для того, чтобы поглазеть на легендарный Нольф, противоположный берег которого для всех оставался неизведанным и таинственным. Считалось, что река Нольф — есть граница всего Мира Юэ, за которой… А вот что было за границей, никто не знал, и лишний раз эту тему не поднимал, потому что предположений было много, а убедительных фактов — ни одного. Это порождало фантазии и споры, что приносило в мирную жизнь людей смуту и вражду. «И вообще не стоит туда лишний раз и соваться, на этот Нольф» — повторяли крестьяне, — «Опасно там! Нечего там делать». И правильно говорили, ибо, чего доброго, станешь жертвой угрей-светометов, которые и близко не допускали к берегу великой реки ни одного шального путника. Угри-светометы охраняли Нольф неистово, прямо из воды испепеляя молниеподобными лучами все живое, что приближается к реке, не видя разницы между пташкой неоперившейся и отрядом тяжело вооруженных конных рыцарей в полных железных доспехах. Итог для всех один — горстка вонючих углей. Что уж говорить о тех, кто посмеет войти в глубокие воды самой реки… За всю историю Салкийского Королевства таковых было всего несколько человек, да и те настолько обросли легендами и мифами, что уже давным-давно никто в это всерьез не верит. Разумеется, все смельчаки обратно не вернулись, обратившись в пепел и поэтому достоверность о том, что они вообще ходили на Нольф, весьма сомнительная. А о вернувшихся даже и легенд нету. Все понимали, что это невозможно ни для кого.

Древние предания и современные сплетни утверждают, что помимо угрей-светометов в Нольфе обитает огромное чудовище необъятных размеров, а угри-светометы — это мальки этого чудовища, которое по манускриптным толкованиям настолько немыслимое, что не поддается описанию. Поэтому в разных источниках это чудовище описывают по-разному. Только имя у него всегда одно и дошло до жителей Салкии испокон веков без искажений — Нольфская Гидра.

Никто ее не видел. Нольфская Гидра была мифом, преданием, легендой. В некоторых рукописях, выполненных еще на глиняных табличках, на древесной коре, да на дубленной телячьей коже, утверждалось, что их много и они плавают в глубоких водах бескрайней реки Нольф и охраняют противоположный берег от желающих пересечь реку и познать запретное. А на противоположном берегу — конец Мира Юэ, туда нельзя!

Иногда можно было найти источники, из которых выяснялось, что Нольфская Гидра есть творение Трусливых Создателей. Это не оспаривалось, но и не подтверждалось. Верить в Мире Юэ в Трусливых Создателей ни кем не запрещалось и многие как раз в них то и верили. А многие не верили. Других вариантов создания Мира Юэ не существовало, поэтому людям давалось только два выбора — верить или нет.

Не все, далеко не все верили в Нольфскую Гидру. Даже если человек верил в Трусливых Создателей, которые, по легендам, сотворили все и вся, он мог не верить в Нольфскую Гидру как таковую. Уж слишком нереально и сказочно она описывалась. Тем не менее, никто не ходил на реку Нольф, а если кто и подходил к ее берегу, то, лишь увидев то тут, то там горстки обугленного животного мяса, как можно скорее отходил подальше, пока его не настиг смертоносный луч угря-сметомета. Эти змеевидные обитатели Нольфа, в отличии от Нольфской Гидры, были самые, что ни на есть настоящие и Райгебок знал это как никто другой. Да и про Нольфскую Гидру он кое-что знал, но помалкивал.

Обогнув невысокий холмик, монстр завел повозку с сидящими на ней Райгетиллем и Скаускаем в еще более густой лес и повел ее к нескольким большим валунам, что едва были различимы среди сосновых стволов. Он проурчал, что они почти приехали и нужно быть осторожней, лучше всего прятаться за валунами. Скаускай разобрал в его мычании и урчании едва ли пару слов, зато Райгетилль, с рождения проживая под одной крышей со своим необычным старшим братом приспособился более-менее понимать его речь.

— Я хочу посмотреть на Нольф, — заныл Скаускай, когда Райгетилль перевел ему слова монстра. — Давайте подойдем к берегу!

Райгебоку не нужно было переводить, он понимал салкийский язык ни хуже любого жителя этой земли. Он просто не мог сам произносить слова. Монстр проурчал, что подходить к Нольфу ближе — смертельно опасно. Лучи угрей-светометов летят довольно далеко, могут долететь даже досюда, просто пока их защищают плотно растущие сосны, но совсем скоро станет гораздо страшней.

— Для чего же мы тогда сюда топали половину дня? — возмутился Скаускай. — Я хочу увидеть Нольф! Я для этого шел! Райгетилль, ты чего молчишь? Разве не ты мне обещал показать эту реку?

— Райгебоку виднее, — ответил мальчик, пытаясь рассмотреть что-то там за валунами и сосновыми стволами. Да, если присмотреться, то можно было различить серо-голубую гладь широкой реки. Очень хотелось увидеть Нольф поближе, кто знает, может быть, они увидят саму Нольфскую Гидру…

— Секач! — закричал Скаускай, подпрыгивая на повозке. — Вегельмайерский кабан!

Все трое встрепенулись и обернулись куда показывал пальчик ребенка. Кабан Вегельмайера (или Вегельмайерский кабан) представлял угрозу мальчикам наравне с игольчатыми волками и змеями Шапп. Впрочем змеи Шапп водились только в засушливом юге Вилидергонии, а игольчатые волки были столь редки, что тоже почти не встречались. А вот кабаны Вегельмайера, особенно в последние годы, когда Его Светлость герцог Ваершайз сильно поднял налог на охоту в его лесах, весьма расплодились и совсем потеряли страх перед человеком, нападая без раздумий даже практически в самих поселках.

Мальчики закричали, спрыгнули с повозки и побежали к валуну, чтобы забраться на него повыше, но их остановил Райгебок. Забравшись на валун, они окажутся на виду у угрей-светометов, это смертельно. Нет, только не валун! Кабан Вегельмайера, среагировал на детский крик и, издавая на бегу пронзительный визг, бросился на детей. Это был огромный самец, весом с откормленную свиноматку, жесткая щетина топорщилась на грубом жилистом теле, под толстой кожей которого ходили узловатые мышцы. Желтые клыки-бивни были остры как кинжалы разбойников-кистхов, это было оружие кабанов, которое они использовали, чтобы зарезать жертву, насадить ее на клыки-бивни и немедленно закусить нижними зубищами. У правильно насаженной на бивни жертвы, как правило, не было шансов вырваться.

Вегельмайерский кабан-секач стремительно приближался, низко склонив морду, мальчики не могли бы убежать даже на валун, просто не успели бы. Не спасло бы их и запрыгивание на повозку, кабаны Вегельмайера в прыжке были еще опаснее. Райгебок заслонил их собой и приготовился к нападению. Кабан визжал и пускал пенистые слюни, низко склонив звериную морду, он нацелил клыки-бивни на одного из мальчиков, сообразив своими свинячьими мозгами, что юные дети представляют лакомый кусочек и с ними легче расправиться, чем с крупноразмерным существом. До них ему оставалось не более двадцати салкийских клинков (длина клинка салкийского рыцарского одноручного меча равна длине от начала плеча взрослого мужчины до кончиков пальцев) и с каждым прыжком расстояние стремительно сокращалось. Перепуганные дети кричали и метались за широкой спиной ящера. Райгебок же, растопырив лапищи таким образом, чтобы было легче использовать черные когти, напоминающие широкие короткие ножи для разделки кожи, был готов к отпору. Он даже проурчал что-то вроде: «Ну, давай! Иди сюда, животное!»

Внезапно лес пронзил молниеносный луч. Какие-то мгновения доносился звон на высокой частоте. Прямо перед Райгебоком раздался взрыв со множеством шипящих искр.

И тишина…

Райгебок приказал детям лечь на землю и зарыться в траве, а сам подошел к тому, что осталось от кабана Вегельмайера. Только морда с лопнувшими глазами, передние лапы и часть торса… Все остальное обугленными черными ошметками разлетелось в разные стороны. Обожженные вонючие мясные шкварки и внутренности. Одна из задних кабаньих ног почти целая прилепилась к деревянному колесу повозки на которой приехала компания. Райгебок стряхнул это с колеса и пристально вгляделся в голубую ленту, что едва виднелась за сосновыми стволами. То что сейчас произошло напугало его до глубины души. Нет, лично он не опасался угрей-светометов с их испепеляющими лучами, он знал, что речные обитатели как-то чуют живое тепло и реагируют на него именно так — пускают луч на источник тепла. Они чувствуют приближение постороннего живого объекта еще задолго до того, как их жертва подойдет к берегу Нольфа. Чувствуют его тепло. Райгебок был хладнокровный, температура его тела всегда была приближена к температуре окружающей среды, он ни разу ни испытывал на себе силу лучей угрей-светометов. По нему они не стреляли, его они не чуяли и он их боялся не более, чем обычных рыбешек. Но вот мальчики…

Райгебок ни разу не видел, чтобы угри-светометы пускали лучи так далеко, хотя может быть это было потому, что в окрестностях Нольфа почти вообще не было живности. Разве что редкие птицы, да грызуны типа малой белохвостой ондатры или мыши. Кабанов Вегельмайера тут не водилось, видимо компания привела секача за собой. В голове чудовища стала зарождаться мысль, что эти угри-светометы не просто тупые рыбины и не так уж они глупы. Как оказалось, они способны рассчитать траекторию движения кабана, вычислить в какое мгновение жертва окажется в узком проёме между плотно растущими сосновыми стволами и пустить луч в определенный момент. Для этого нужны специальные сложные вычисления, которые необходимо было бы записывать на пергаменте и использовать только известные ученым-математикам формулы, коими никто среди знакомых Райгебока не владел. И сделать это надо было бы за считанные мгновения.

Райгебоку стало страшно за мальчиков. Теперь он понял, какой опасности он их подверг, взяв с собой. Это опаснее всех Вегельмайерских кабанов вместе взятых. Еще раз напомнив мальчикам, что бы те ни в коем случае не высовывались из-за валуна, монстр сам взял с телеги все пожитки, которые они с собой брали и положил их на траву за валуном. Райгетилль и Скаускай ныли и капризничали, хотели хоть одним глазком взглянуть на легендарный Нольф, к которому они подошли уже совсем близко, наверное, ближе всех из их деревни. Райгебок был неотступен в своем запрете. За валуном — и точка! Для устрашения он бросил им под ноги оторванную кабанью ляжку — нате, мол, смотрите, что и с вами станется, ежели вы не будете меня слушать и хоть палец высунете из-за валуна. Хорошо, хотя бы ноги от вас останутся, будет, что принести родителям. Кажется, этот аргумент убедил мальчиков, распахнутыми от ужаса глазенками они неотрывно смотрели на кабаньи останки. Удостоверившись, что мальчишки смиренно дрожат и носа не кажут в сторону реки, Райгебок взялся за повозку. Он правильно делал, что впрягался в нее сам, не используя мулов, они были бы прекрасной мишенью для обитателей Нольфа. Оставив ребят в безопасном месте, сам он потопал к берегу, волоча за собой телегу с кучкой пустых телячьих желудков.

Вскоре сосновый лес оказался за его спиной, а впереди великая и загадочная река Нольф. Она начиналась где-то очень далеко от сюда в непролазных Визальских горах, что своими снежными вершинами загораживают весь небосвод на юге Мира Юэ. Огибая Мир Юэ с запада, Нольф впадает в Бескрайний Океанум, простирающийся бесконечно далеко, так далеко, что в это трудно поверить.

Нольф был велик. Река была очень широка, Райгебок на вскидку прикинул, что до противоположного берега было салкийских клинков, эдак, пятьсот-пятьсот пятьдесят. Течение было слабое, волн не было, только чуть заметная рябь. Райгебок остановился на каменистом берегу и опустил повозку. Взглянув назад, он удовлетворился тем, что валун на месте и детей за ним не видно. Сделав глубокий вдох, монстр перевел взгляд на далекой противоположный берег.

Это был странный берег, хотя может быть дело было в том, что из-за большого расстояния и особенностей зрения монстра (у него, кстати, сильно нарушено цветовосприятие, зато само зрение было очень остро), видимость как-то искажалась. Там был такой густой лес, что казалось, что он состоял не из отдельных деревьев, а был единым организмом, некоей древесно-лиственной массой. Только не было в этой массе ни малейшего движения, деревья застыли смирно как на картинке, ветви не раскачивались от порывов ветра даже тогда, когда здесь на этом берегу был шквалистый ураган и сосны, прогибаясь в дугу, трещали и выкорчевывались с корнями. Там, на противоположном берегу все всегда было неизменно. Это никогда не нравилось Райгебоку. Что же там, на том берегу? Ни в одной легенде не упоминается противоположный берег Нольфа, нет даже сказочных выдумок. Никто никогда даже не пытался придумать хоть какой-то миф. Неужели, действительно там граница мира, который называется Юэ? Ему казалось, что виднеющийся лес, это ширма, занавес, за которым было…

Никто не знает, что там было, никто там не был.

Вдруг прямо из реки появился длинный молниеносный луч, раздался звон на высокой частоте, от которого ныл череп и Райгебок передернулся и рефлекторно обернулся на валун. Нет, луч просвистел выше сосновых крон и в другую сторону. То была всего лишь птица, угри-светометы стреляли по всем без разбору.

Если отвести взгляд от противоположного берега и всмотреться в толщу реки Нольф, то можно без труда увидеть, как по всей реке во множестве плавают длинные змеевидные угри-светометы. Их было прекрасно видно из-за яркого бирюзового свечения, которое они выделяли. Нольф буквально копошил сверкающими зеленоватой голубизной угрями, он жил ими, он был их обителью.

Время от времени из воды высовывался кончик хвоста угря-светомета и в тот же миг, выпущенный им луч пронзал пространство с резким звуком. И где-то раздавалась шипящая вспышка со множеством искр. По слухам, угри-светометы никогда не промахивались, выпуская в замеченную им жертву лишь один-единственный мгновенный луч. Райгебок, как неоднократный свидетель, мог с полной уверенностью подтвердить этот слух.

Райгебок стал раздеваться. Развязав шнурки на поясе, снял и аккуратно сложил мешковатую рубаху из старой парусины, грубо скроенные короткие шаровары. Обуви он не носил, ни одни башмаки не полезли бы на его звериные ступни, да и не нужны ему были башмаки. Огляделся на валун — не подглядывают ли мальчишки. Нет. Он снял нижнее белье, ужасно стесняясь того, что было у него под хвостом. Он видел, как должны выглядеть нормальные половые органы у мужчин, и от этого ему было непередаваемо стыдно за свою клоаку. И если уж над ним издевались только из-за внешности, то что же будет, если кто-нибудь увидит, что у него между нижних лап?

Заливаясь краской от стыда даже при отсутствии людей, Райгебок вновь впрягся в повозку и стал медленно входить в прохладную воду. Температура его тела немедля изменилась, подстроившись под температуру воды, это привело к несколько замедленным реакциям и движениям. Тяжелое неповоротливое тело утопало в иле, повозка скрипела и застревала. Со стороны это казалось абсурдом. Чудовище добровольно лезет в Нольф, да еще и тащит за собой повозку, нагруженную пустыми телячьими желудками. Могло показаться, что Райгебок хочет перейти реку вброд, но это было невозможно — ему не хватило бы воздуха. К тому же сияющая голубизной река кишела угрями-светометами, которые под водой применяют не лучи, а свои челюсти, усыпанные тонкими, но острыми как штопательные иглы, зубами.

Погружаясь все дальше в воду Райгебок видел, как светящиеся под поверхностью воды, змеевидные рыбы тотчас бросились в его сторону. Он почувствовал их прикосновение к коже скорее на душевном уровне, чем на физическом. Для раздражения его нервных окончаний угри-светометы были малы, а их зубки, хоть и остры, но слабы, чтобы пройти через толстую чешую. Зайдя в воду по шею, чудовище громко набрало воздуха и ушло в воду с головой, таща за собой повозку с мешками, сшитыми из телячьих желудков. Прежде чем на него бросились полчища угрей-светометов, Райгебок зажмурил глаза и плотно закрыл пасть. В прошлый раз он отвлекся и в его приоткрытый рот заплыл один угорь и вцепился в язык. Это оказалось неожиданно больно, ведь язык у Райгебока был нежен и чувствителен, монстр рефлекторно раскусил смелого угря и проглотил ту часть его длинного тела, что осталась во рту. С психологической точки зрения это было противно, Райгебоку было неприятно и от этого он не обратил внимания на вкус. Считая их гадкими, он никогда не ел их, хотя мог питаться всем что попадется.

Угри-светометы налетели на Райгебока, вонзая свои острые зубы в его чешую. Вонзая и застревая. Они не могли ее прокусить, чешуя монстра была им не по зубам. Прицепившись к телу Райгебока, они извивались и выкручивались длинными змеевидными телами, таращили маленькие глазки-точки, светились пульсируя, но не вырваться не могли, не вгрызться в плоть своей жертвы — тоже. По всем канонам незваный гость должен был быть растерзан и сожран, но не тут то было…

Не открывая глаз (Райгебоку было жутковато и неприятно), монстр нащупал первого угря у себя на боку и аккуратно взяв его огромной трехпалой когтистой ладонищей в нужном месте у челюстей, принажал на челюстные суставы и оторвал его от чешуи. Затем второй лапой на ощупь он взял из телеги один из мешков, раскрыл его и сунул туда извивающегося угря. Крепко затянул и завязал вшитые шнурки. С угрем в мешок залилась и речная вода, так что мерзкая рыба не умрет. Светящийся изнутри бирюзовым светом мешок плюхнулся обратно на телегу и Райгебок сдернул с себя следующего паразита. Та же процедура прошла и с третьим, он был содрал с хвоста и затянут в мешок. Потом четвертый, пятый…

Мешки наполнялись. Райгебок лишь изредка на мгновения приоткрывал поочередно то один глаз, то другой, чтобы совсем не терять ориентацию под водой. После нескольких минут он повернулся и быстро пошел обратным путем. Высунув голову на поверхность, он отдышался и вновь вернулся к стоявшей на дне Нольфа телеге. Все его тело было усыпано угрями-светометами как пиявками. Это было отвратительно, Райгебок испытывал чувства невероятного омерзения и поэтому продолжал работать с закрытыми глазами. Ну и просто оберегал глаза от острых зубов.

Вскоре он еще раз выходил набрать воздуха.

Наконец он наполнил угрями все сорок два мешка и стал вылезать с телегой на поверхность. От груза ее колеса ушли глубоко в ил, стало тяжелее, но для Райгебока это не вызвало трудностей. Он был весь усыпан угрями, на его теле их было значительно больше, чем он поймал, их было около сотни, они покрывали каждый кусочек его кожи, они висели везде — на руках, ногах, туловище, голове. Даже на закрытых веках. Глотнув воздуха, они стали судорожно резко извиваться и засветились еще ярче. Райгебок был огромным сияющим клубком, на воздухе он слышал, как тела угрей жужжат как пчелиный улей. Он был в центре этого извивающегося клубка.

По мере того как угри-светометы умирали, наглотавшись воздуха, они гасли, их змеевидные тела утрачивали свечение и они становились просто серым мясом. Обождав пока гудение «пчелиного улья» стихнет, Райгебок сорвал с себя их всех и только тогда открыл глаза. Он все еще стоял по колено в воде, вокруг него на поверхности плавали дохлые змеевидные угри, погасшие, неопасные, потерявшие свою испепеляющую силу. Много мелких зубов осталось у монстра под чешуей, их еще предстоит долго и изнурительно выковыривать, но это пустяк.

Райгебок дрожал, ему было противно. Пусть кожа не чувствовала боли, но душа съеживалась в комок от того, что происходило. Не у каждого человека выдержали бы нервы.

А ведь Райгебоку не было еще и тринадцати лет.

Отвезя телегу на сухой берег, он оделся и потопал подальше от сверкающего Нольфа, в котором продолжали копошиться бесчисленные встревоженные угри-светометы. В сосновый лес, туда где за валуном его ожидали мальчики. Он бросил прощальный взгляд на противоположный берег и скрылся за сосновыми стволами, следуя по той же колее, что пришел сюда. Плотно завязанные телячьи желудки светились изнутри, угри-светометы извивались внутри них, булькали, копошились. Желудки-мешки ворочались, двигались, те что сверху грозились упасть на землю. Было неприятно.

Райгебок вернулся к валуну, где оставил мальчиков и обнаружил только Скауская. Тот сидел, поджав колени и обхватив их руками. Рядом лежал раскрытый узелок со взятой из дома едой, чуть в стороне — другой провиант, что они брали в дорогу. Райгебок с трудом ворочая языком, спросил, где его братик Райгетилль, на что Скаускай, ни слова не говоря, указал на пятно на траве, клинков в десяти в стороне от валуна. Монстр отпустил телегу и подлетел к этому пятну. Это несомненно было живое существо, только после попадания в него луча угря-светомета оно стало обугленным мясом и черной сажей. Ошметки жареного покрывали все вокруг зловонной еще горячей кляксой.

— Это он, — произнес Скаускай без всякого выражения и, ослепленный шоком Райгебок упал на колени. Он заревел, из глаз брызнули горячие слезы. Не соображая, что делает, он принялся скоблить траву и мясные угли, словно стараясь собрать все обгорелые остатки и вылепить из них своего маленького братика. Такого любимого, такого единственного. Такого веселого, резвого, не знающего горя и зла. Того, кто, рискуя жизнью, сбивал ему шишки. И которого он так и не уберег. Вот что от него осталось! Угольки! И брызги изжаренного мяса! Ошметки маленького человека! Не помня себя от горя, Райгебок припал к этим ошметкам и зарыдал. Отчаянно! Безысходно!

Зачем? Зачем Трусливые Создатели позволили это сделать с маленьким мальчиком, не совершившему за свою столь недолгую жизнь ничего плохого? Почему именно так? Чем провинился Райгетилль? Тем, что гонял воробьев во дворе, да дудел в купленную отцом свистульку? Или тем, что махал деревянной палочкой на манер лихого королевского мечника, чем приводил в замешательство соседского теленка? Это, по мнению Трусливых Создателей и есть повод для такой страшной смерти маленького ребенка?

Из пасти Райгебока исходили поистине нечеловеческие звуки, широкая сильная спина содрогалась от плача. Горе и скорбь затмили его душу, и он поклялся самолично растерзать любого Трусливого Создателя, который когда-либо предстанет перед его очами. Если, конечно, они осмелятся предстать.

Если, разумеется, они есть.

До этого момента Райгебок был из тех, кто верил в их существование и посему просто не понимал их поведения и принципы сотворения этого мира. Все говорило о том, что их просто нет, иначе бы они такого не допустили, будь у них хоть крохотная капля совести. Может быть они бездушные? Зверские варвары, создавшие этот мир только ради того, чтобы медленно его уничтожать и сладострастно сверкать глазами, наблюдая за разного рода убиением и умиранием своих маленьких игрушек-людишек? Так получается?

Райгебок рыдал. Он никогда еще так не рыдал, потому что его тринадцатилетняя судьба пока избавляла его от потери близких людей. Настолько близких! Он кричал и урчал что-то нечленораздельное, скреб траву и землю. Закапывался мордой в уже остывающее мясное месиво.

Вдруг он услышал свист откуда-то сверху. Подумав, что это очередной луч угря-светомета, пущенный по птице или по какому-то древесному грызуну, Райгебок не стал задирать голову. Но свист повторился, а за ним звонкий детский оклик. Ребенок звал Райгебока и тот в изумлении поднял полные слез глаза наверх. Там, среди сосновой хвои, на одной из веток сидел его братик. Живой! Невредимый!

— Райгебок! — кричал он старшему брату. — Ну ты чего не слышишь-то? Я тебя уже изо всех сил зову!

Монстр, не веря своим глазам, машинально спросил на своем невнятном языке, что, мол, он, Райгетилль, там делает.

— Я залез посмотреть на Нольф! — ответил с веток младший брат. — С земли ничего не видно. А от сюда… Красота! Видно все как на ладони! Я вижу Нольф, Райгебок! Теперь я знаю, каков он!

— Брат! — позвал монстр. — Нельзя! Лучи! Смерть!

— Нет, все в порядке! — крикну сверху Райгетилль. — Я спрятался за ствол, угри меня не чуют!

— Вниз! — с трудом кричал Райгебок. — Опасно! Вниз!

— Хорошо, спускаюсь, — ответил мальчик. — Райгебок, а я тебя видел! Я видел, как ты ловил угрей! Здорово ты их! Я бы ни в жизнь не решился вот так! Слушай, а чего ты плачешь? В тебя попал луч?

— Это! — чудовище указало на обугленное мясо. — Ты! Думал!

— Нет, что ты! Это олененок, разве Скаускай тебе не сказал? Я же велел ему предупредить тебя, что я тут сижу. А он, что, не сказал?

Громкий хохот раздался за спиной Райгебока. Громкий радостный смех Скауская. Его веселью не было предела, он смеялся и вытирал слезы, падал на траву и держался за животик. От хохота ему даже стало дурно, но он все равно смеялся, забавляясь такой, с его точки зрения, удачной шуткой над Райгебоком — Черепашьим Ртом. Скорее бы вернуться в деревню, повеселить товарищей!

В свое родное поселение Аусерт они вернулись, когда их тени стали вдвое длиннее их самих. Еще не доходя главных деревенских ворот они уже оказались в кольце галдящих детей и подростков, жаждущих увидеть райгебокских «сияющих змей». Монстр вез повозку с копошащимися в телячьих мешках-желудках угрями-светометами, а дети, мало того, что сдернули парусину, так еще и норовили ткнуть паками в сияющие мешки, не до конца понимая всю опасность подобных шалостей. Райгебок отгонял детей, но те, не слушались, а только дразнили чудовище, они подтрунивали над ним. Тыкали ему в лицо еловыми ветками, кидали камни и объедки, плевались сушеным горохом из соломок, смеялись и строили гримасы. Монстр двигался к своему двору, поняв тщетность попыток отогнать детей, он отвернулся и постарался мысленно отгородиться от них. Так он делал всегда. Пусть какой-нибудь пацаненок проткнет мешок с угрем-светомет, вот тогда им всем будет не до смеха. Райгебок тряхнул головой, прогоняя мысли. Мама запретили даже помышлять о дурном по отношению к кому-либо.

Рядом шел Райгетилль бледный от неловкости. Ему было стыдно перед старшим братом за то, что у него такие друзья и ему было стыдно перед друзьями за то, что у него такой брат. В-общем он оказывался между двух огней и, все-таки старался оставаться спокойным, гасить эмоции. И ни в коем случае не поддаваться своим дружкам, но и прогнать он их тоже не мог, иначе лишился бы их совсем и стал бы в Аусерте таким же отверженным как его старший брат Райгебок, что для семилетнего ребенка было бы очень скверно.

Что же касается Скауская, то он с нетерпением присоединился к своим малолетним товарищам. Пусть он не тыкал в чудовище еловыми ветками, но зато с жаром в голосе поведывал, как остроумно подшутил над этим безобразным монстром. Дети веселились и безудержно смеялись, никто из их родителей не вмешивался в глумление, были бы они сами детьми, наверняка, хохотали бы еще громче. Райгебок знал это, знал он и то, что родители этих детишек сейчас выглядывают в окна своих домов и только растягивают губы в улыбочках.

— Эй, а ну-ка разбежались все! — закричал отец братьев Райге, когда те подошли к своему родному дому, приведя на хвосте свору детей. — Ступайте отсюда, кому говорю! Вот я сейчас вам влеплю каждому по отдельности! Эй, вон ты, с веснушками, ты, видно, больше всех хочешь крапивой по заднице!

Отец был здоровым мужиком, из него мог выйти замечательный кузнец или сильный каменотес, но у него было другое занятие — виноделье. Виноград, растущий в больших объемах на многих землях Салкии, как назло, не урождался в Аусерте и близлежащих поселениях. Неподходящая болотистая земля и морозный зимний климат не позволяли добиться хорошего виноградного урожая. Райгемах — так звали отца, делал яблочное вино — сидр, который считался большой редкостью и секрет производства которого отец держал в тайне.

Райгемах обладал торчащей во все стороны черной бородой, неаккуратно стриженную так, что в ширину она была больше чем в длину. Такие же неаккуратно отрезанные ножом волосы. Богатырская грудная клетка, могучий торс, сильные волосатые руки с неухоженными ногтями. И при этом добрейшие глубокие голубые глаза, смотрящие на мир будто с надеждой.

Дети разбежались как стая воробьев. Повозка с набитыми телячьими желудками въехала во двор. Отец уже отпирал створки сарая.

— Молодцы! — похвалил он, обойдя повозку со светящимися мешками. — Хорошо! Райгетилль, ступай в дом, мать заждалась, уже волнуется. А ты, Райгебок, проголодался? — Тут он увидел, что монстр плачет. — Что ты? Ты опять плачешь? Что случилось? — Райгебок отвернулся, чтобы не показаться слабым перед отцом. — Говори, — потребовал отец. — Да говори же, сын!

Чудовище, шмыгая крупными ноздрями, кивнул в сторону разбежавшейся детворы.

— Из-за них? — спросил отец. — Не плач, сын. С ними ничего не поделаешь, ты должен понять. Старайся не принимать это близко к сердцу. — Отец повернул к себе всхлипывающего Райгебока. — Не плач. Ты сильный. Пусть некрасивый, но зато сильнее всех! А настоящему мужчине не нужна красота! Ты же мужчина, сын! — в ответ чудовище неопределенно пожало плечами. — Ладно, завози телегу и иди в дом, там мать. Иди, она тебя пожалеет, у меня это плохо получается…

Ночью он плохо спал, долго не мог уснуть. У него всегда были проблемы с засыпанием, а сегодня бессонница накрепко взяла Райгебока под свой контроль. Он ворочался на куче набитых соломой тюфяков и то и дело, распахнув большие желто-зеленые глаза долго всматривался в бревенчатую стену. Его физиология не позволяла ему лежать на спине, мешал толстый хвост и сильно выступающий позвоночный столб. А лежанки ему были неудобны, он предпочитал спать на тюфяках с соломой, накиданных прямо на полу в сенях. Тут он никому не мешал своим урчащим храпом, да и собачка Су часто скрашивала его одиночество, свернувшись у его огромного чешуйчатого тела.

Из головы не выходила река Нольф, сияющая бирюзовым свечением. Но не только сама река сверкала перед его мысленным взором, прежде всего Райгебок думал о ее противоположном береге, таком неживом, недвижимом как нарисованная картина, таком странном и… отталкивающем.

Монстр встал, потревожив маленькую беломордую Су, подошел к крохотному оконцу из четырех округлых кусочков слюды, примазанных друг к другу глиной. Слюда искажала двор на улице, каждый кусочек — по-своему. Оконце выходило на улицу, Райгебок смотрел на соседние хижины с приземистыми крышами, покрытыми соломой, сарайчики, амбары, стойла, свинарники и конюшни. Вдалеке медленно и горделиво вращалась большая ветряная мельница, мельники не спали, они использовали подходящий ветер, так как последние дни в Аусерте был почти полный штиль. Из окна также была видна часть их семейного свинарника, в котором в мирном сне ждали своей участи около пятидесяти поросят, выращиваемых специально на прокорм Райгебоку. Тонкая оградка с нанизанными на них битыми глиняными горшками отделяла их двор от общей улицы. Обычное салкийское поселение, скучное и неприглядное. Отец говорил, что бывал в других местах и везде видел примерно одно и то же. Однотипные хижины, одинаковые постройки, люди в тех же одеждах. Разве что салкийская столица — Дрекс — благоухающим цветком выделялась на фоне деревенской серости. Еще бы! Ведь в Дрексе находился замок короля Беневекта Третьего Милостивого и было бы удивительно, чтобы этот город засыхал в грязи и пыли. Помимо Дрекса в Салкии было еще несколько относительно крупных городов, имеющих свои крепостные стены — Кирнфорн, Диви-Принг, Оппенштейн, Кейхе и ближайший к деревне Аусерт город Лойонц, в котором часто проводились ярмарки и рыцарские турниры и на окраине которого в своем дворце жил жестокий герцог Ваершайз. Про Лойонц отец говорил много, он регулярно ездил туда на ярмарку. В других городах он не был ни разу, разве что в маленьком шахтерском Пеенальде и поэтому мало что мог рассказать о городской жизни. Зато всегда повторял, чтобы семейство Райге остерегалось крупных городов, особенно Райгебок, которому и на пять полетов стрелы нельзя приближаться к любым городским стенам.

— Сын, — не уставал говорить Райгебоку бородатый отец, — избегай городов. Для тебя будет лучше не появляться там, где много людей. Сам понимаешь. Если уж в нашем маленьком Аусерте тебя… Ну ты понимаешь, что я хочу сказать. А что же с тобой будет в большом городе? Я боюсь, кабы кто-то не поймал бы тебя и не стал выводить тебя на городскую площадь в клетке на потеху толпе. Живи уж здесь с нами, сын. Лучше чем с нами тебе не будет нигде.

Райгебок перевел взгляд на хижину семейства Скау, там в одном из окон горела масляная лампа. Свет был неровный, мерцающий и такие масляные лампы невыносимо коптили и исторгали не самый приятный запах от которого, кстати, можно и не проснуться, если уснуть с наглухо закрытыми дверями и окнами. Несмотря на столь поздний час, кто-то в доме семейства Скау не спал, наверно маленький Скаускай и его старшая сестрица пышноволосая Скаумирра, которая при виде Райгебока начинает вести себя так, будто находиться рядом с кучей отбросов. Она еще хуже своего младшего братика, да и вообще семейство Скау было не из прекраснейших в Аусерте. Почему только маленький Райгетилль с ними связался? Только ли потому, что он с черноглазым Скаускаем был одного возраста и они жили рядом?

Вдруг в сени неожиданно вошла мама Райгебока. Райгеслина была полноватая женщина с круглыми щечками, которые придавали ее улыбке милое очарование. Рыжеватые волосы до шеи немного всклокочены ото сна, гласа сонные и немного обеспокоенные. Ночной чепец она держала в руках и пыталась развязать затянувшийся узелок на тесемках.

— Сын, ты не спишь? — спросила она сквозь пелену дремы и запахнула полы накинутой на ночную рубаху тужурки. Райгебок спросил, как она узнала, что он не спит, она ответила, что почувствовала это к тому же половицы в сенях отчетливо скрепят. Вот она и решила проведать своего сынишку, спросить, не голоден ли он. Не плачет ли. Были бы на лице монстра соответствующие мышцы, они бы растянулись в улыбке. Нет, сегодня ночью он не плакал, причина его бессонницы другая. Он поделился ею с мамой. Ему не дает покоя противоположный берег Нольфа. Да и вообще… В последнее время Райгебока мучают всякого рода размышления по поводу того мира в котором он живет.

Мир Юэ.

Он спросил у мамы, не думает ли она, что помимо Салкийского Королевства и граничащих с ней Вилидергонии и Куштама есть другие территории. Может быть, их Мир Юэ не ограничивается этими тремя государствами? Мама внимательно смотрела на своего сына, не было уже в ее взгляде сонливости.

— Тебе это, действительно, не дает покоя? — тихо спросила она.

Райгебок кивнул. В его голове всплыла карта, которую он выучил досконально, когда она попалась к нему в лапы. На куске обработанной свиной кожи были до мельчайших подробностей изображены три государства — Куштам со столицей Сатунополисом, Салкийское Королевства с Дрексем (на карте королевство значилось как просто Салкия и именно так в просторечии и называли эту страну), и Вилидергония, столицей которого был самый крупный город в Мире Юэ — Вей-Повей. А между этими королевствами в самом центре карты торчали труднопроходимые горы которые на трех языках назывались по разному: на куштамском — Тойлерос Эрдаа Эониф Сионилис, на вилидергонском — Плуч Пашней, на салкийском — Обхоер Доввецвейм, а означали одно и тоже — Зубы Самого Старого Медведя. Этот высокогорный район не принадлежал ни к одному государству, а был совершенно полностью изолировал ото всего мира. Никто никогда не посягался на эту территорию, так как никому она была не нужна, жить в этой местности с крутыми горными пиками было трудно и неразумно, холод тут стоял собачий, снег почти не таял даже когда в паре тысяч салкийский клинков от сюда люди изнемогали от летнего зноя. Зубы Самого Старого Медведя принадлежали рыцарскому ордену альтинцев, которые основали где-то в глубине горных вершин свой единственный городок — Альт. Захаживали альтинцы и в Аусерт, очень им приходилось по нраву яблочное вино, которое делал бородатый Райгемах — отец Райгебока, грея задами табуреты и лавки в трактире «Гусь и Тетерев» и бессовестно пропивая свое снаряжение, альтинцы, вытирая носы плащами с символикой своего ордена (серая туча на сером фоне), говаривали, что в горном Альте от скуки можно впасть в уныние, хоть городок и не маленький, но почти нелюдим. Однако именно в полупустом Альте находится цитадель альтинцев, оттуда их орден возглавляет великий гроссмэйствер и там он и пребывает в беспробудном пьянстве, ибо делать ему нечего совсем.

Карта ограничивалась лишь этим трехгосударственнным очертанием (Зубы Самого Старого Медведя и спрятанный среди гор Альт не в счет), и подписана она была просто и коротко — Мир Юэ. Художник-картограф с точностью (Райгебок верил, что все точно) показал каждый городок и поселение этих стран, каждую речку, гору, озеро, лес, болото. Всему было название, даже каждая дорога называлась в честь каких-то неизвестных чудовищу персонажей. Была на карте и точечка, которая была подписана как Аусерт.

Пусть в Вилидергонии, Куштаме и Салкии все было известно и зафиксировано, но вот что было ЗА ними? Как будто бы совсем ничего. Художник-картограф будто бы показал, что кроме этих трех королевств больше нет ничего.

По южной и восточной границе Куштама, например, проходят непролазные Визальские Скалы, за которыми карта кончалась. Вилидергонию с севера омывают волны Бескрайнего Океанума. А Салкийское Королевство окаймляла река Нольф, впадающая в тот же самый Бескрайний Океанум и берущая начало в тех же самых Визальских Скалах. Родная точка-деревня приютилась на самой западной границе Салкии и до Нольфа ей было сравнительно близко. Можно сказать, что Аусерт был почти у самого конца света. Точечка была крохотная и располагалась на самом-самом краю герцогства Ваерского, что входило в состав Салкийского Королевства, а край этот был на западе в непосредственной близости к окаймляющей Салкию великой реки Нольф. Аусерт был самым дальним поселением герцогства, отделенным вдобавок еще и непролазными болотами. А если учесть еще и то, что Его Светлость герцог Ваершайз держал свою землю в изоляции не только от иностранцев, но и вообще ото всех вокруг, то и выходило, что Аусерт и еще пару таких же полузабытых поселений в округе оставались как бы ото всех в стороне. Жители других герцогских поселений были в этой местности редкостью, а представители других герцогств и графств вообще считались здесь чужаками. Практически не появляющиеся тут куштамцы и вилидергонцы являлись чуть ли не посланцами из другого мира, которые, в свою очередь, считали, что оказались в самой дальней и глухой дыре, где нет ничего интересного и от куда необходимо сматываться как можно скорее.

А за Нольфом карта кончалась.

Но ведь что-то же должно быть, так же как и за Визальскими Скалами. Да и Бескрайний Океанум не может на самом деле быть бескрайним. Где-то должен быть и у него конец. Берег другой земли, например, за которой может быть следующий Океанум. Один чудик из Аусерта однажды, перестаравшись с яблочным сидором, выдвинул версию, что Мир Юэ имеет вид шара, но это предположение никем не воспринялось всерьез и осталось в памяти гостей «Гуся и Тетерева» лишь как неудавшаяся шутка. Ведь если бы Мир Юэ был округл, то и изображался бы на шарообразных предметах, а не на плоских. Ведь так?

В-общем, что-то тут было неправильно и с каждым днем сомнения по поводу трех государств у Райгебока росли.

— Ты хочешь знать, где кончается Мир Юэ? — спросила мама, но Райгебок отрицательно покачал головой. Где кончается Салкия и других два государства он представлял по карте. Его мучил вопрос, ЧТО ДАЛЬШЕ.

— А я не знаю, — ответила мама. — Никто не знает, Райгебок.

Чудовище разочарованно смотрело на маму. Такой ответ его не устраивал. Мама взяла с пола один тюфяк с соломой, поставила его поудобнее и села на него. Собачка Су прыгнула ей на колени. Монстр остался стоять у слюдяного оконца, за которым хозяйничала ночь.

— Наш мир таков, какой он есть. Таков, каким его сотворили Трусливые Создатели, если они есть. — Узелочек на ночном чепце не развязывался и мама помогла себе зубами. — Никому не известно, что за границами нашего мира. Никто туда не ходил, а если и ходил, то не возвращался.

Райгебок спросил почему.

— Потому, что так угодно Трусливым Создателям, если они есть, ответила мама и посмотрела на сына, готовясь к следующему вопросу, который Райгебок обязательно должен был задать, ибо такой ответ он слышит постоянно и его это не устраивает. — Другого ответа у меня нет, сынок, — мама пожала плечами. Чудовище отвернулось к окну. Свет в окне семейства Скау по-прежнему мерцал. Наверное, маленький Скаускай рассказывает сестре о сегодняшнем путешествии на Нольф за угрями-светометами. И, конечно, о том, как испугался Райгебок, когда увидел вместо младшего братика кучку углей. Это было очень потешно, от хохота Скаускай била сильная икота полпути до деревни.

Райгебоку было не смешно.

Никто не мог успокоить его душу, неопределенные ответы лишь подбрасывали хвороста в печку его любопытства. Он еще поговорил с мамой на другие темы и, наконец, лег спать.

Утром он проснулся от какого-то шума, доносящегося со двора, а точнее — со стороны сарая. Монстр протер глаза и сонно взглянул в окно, небо едва начало светлеть, в это время все должны еще спать, еще очень рано. Сквозь еще не отпустившую его дрему Райгебок услышал крик отца и тут же вскочил на ноги, опрокинув ковшик с водой, стоявшую в его сенях на бочке. Что случилось в такую рань? Прежде чем Райгебок вспомнил, что сегодня утром отец должен собираться в город Лойонц на ярмарку, в сени влетел глава семейства с перекошенным лицом и так сильно торчащей бородой, будто кто-то его только что за нее хорошенько потрепал. Споткнувшись о порог, Райгемах наступил собачке Су на хвост, двумя шагами пересек сени и скрылся в доме, однако, не успел Райгебок решить — последовать ли ему за отцом или выскочить на улицу и узнать в чем причина такой громкой суматохи, глава семейства Райге уже возвращался с длинной секирой, выкованной когда-то для безвестного война ордена Триумфального Беркута. Сам рыцарь погиб в бою с куштамцами в то далекое время, когда между королем Салкии и басилевсом Вилидергонии шел конфликт на почве дележа некоторых спорных рыцарских угодий — фьйофов. Райгемах купил эту секиру на рынке у торговца оружием, который думал, что глава семейства Райге ни кто иной, как потерявший в бою свое оружие достопочтенный рыцарь. А Райгемах просто хотел перепродать секиру другому человеку — молодому оруженосцу, проигравшему в кости доспехи и оружие своего хозяина и пытавшемуся собрать хоть что-то, что бы не гневить рыцаря. Когда Райгемах нес эту секиру несчастному оруженосцу, то вместо молодого парня встретил лишь свору собак растаскивающих кишки обезглавленного тела пристрастившегося к игральным костям бедолаги. Хозяин-рыцарь поступил со своим слугой так, как подсказывала ему его доблестная совесть, а длинная секира так и осталась в доме семейства Райге в ожидании своего часа. Прекрасная добротная секира, регулярно смазываемая гусиным жиром, не потеряла своей остроты и блеска и вполне могла бы еще долго послужить в боях, хотя в последние годы такой вид оружия терял былую популярность. Солдаты стали предпочитать что-то менее тяжелое, такое как алебарда или вульж, становившийся популярным в центральной Вилидергонии.

Поэтому за неимением иного применения, иногда Райгемах рубил секирой капусту.

Райгебок следил за беготней отца, стараясь выговорить вопрос: «Что произошло?». Неужели на Аусерт напали разбойники? Враги? Но кто? Стачки с рыцарскими отрядами вилидергонского короля Тшерда Креджича Второго давно быть не может, великий король стар и немощен и подписал мировую со всеми врагами. Если только он покинул земной мир и трон перешел к его старшему сыну Тшерду Креджичу Третьему? Но все равно деревня Аусерт находится слишком далеко до границы с Вилидергонией, даже до соседних поселений никогда в истории не доходили захватчики, герцог Ваершайз, которому принадлежит эта территория никогда бы не позволил ни одному чужаку обнажить меч в его владениях. Что говорить о врагах, если даже местных разбойников Его Светлость рубит на куски и бросает на обед своим псам.

Тогда, быть может во дворе разбойники? Но от них есть цепы, колья, моргенштерны, вилы и просто дубины. В доме валялся еще и старый видавший не одно смертоносное сражение северовилидергонский щит, и если бы на Аусерт напал враг, отец прихватил бы и его, хоть и не владел приемами защиты.

Тем временем глава семейства уже выбежал из дома, за ним бежала Райгеслина. Брат-близнец Райгебока уже выскакивал из кровати, прыгая на одной ноге, а вторую стараясь сунуть в деревянный башмак. Маленький Райгетилль не просыпался. Отец подбежал к сараю, бормоча под нос ругательства, где вспоминал и Трусливых Создателей и матерь салкийского короля. У сарая стояла, с сияющими в предрассветной темноте желудками-мешками, вчерашняя телега с которой Райгебок ходил на реку Нольф. Рядом на боку лежал их бык Черный Нос. Старый бык конвульсивно дергался и храпел. Подбежав вплотную, Райгебок увидел, что Черный Нос лишен грудины и передних ног, вместо них — обугленное мясо и черная кровяная корка. Нестерпимо воняло паленой плотью. Отец размахнулся секирой и верхним ударом махнул оружием. Голова Черного Носа отделилась от туловища, тело славного быка дернулось в последний раз и расслабилось навсегда.

Окровавленное оружие со звоном упал на мощеную ракушечником тропинку. Отец, тяжело дыша и вытирая холодный пот, грузно сел на траву.

— Что случилось? — в ужасе спросила мама, закрывая рот рукой и отводя взгляд от изуродованного мертвого тела Черного Носа, служившего им верой и правдой десять лет.

— Угорь… — только и смог произнести шокированный отец. Райгебок помог ему подняться, того колотило крупной дрожью, но его можно было понять — луч угря-светомета прозвенел на расстоянии локтя от его бороды и разорвал грудину уже стоявшему под ярмом Черному Носу. Все произошло прямо перед лицом Райгемаха. Звенящий луч коснулся быка, раздался треск, разлетелись искры и ошметки изжарившейся за одно мгновение бычьей плоти и обугленный костных крошек. Черный Нос не успел даже фыркнуть, его истерзанное тело отлетело в сторону. От взрыва в упряжи полопались продольные тягловые ремни и поперечный ремень, и только это спасло повозку от опрокидывания. А на повозке лежали шевелящаяся куча мешков с искрящимися угрями-светометами. Мешки «жили», внутри них в речной воде вертелись змееподобные рыбины, если бы от падения они освободились бы, то перед неизбежной смертью на воздухе, каждый из угрей метнул бы свой испепеляющий луч. Тогда бы от всего двора, от самого дома и от всех спящих внутри (да и соседей) осталось бы дымящееся пепелище, а сборщику налогов Его Светлости пришлось бы возвращаться к герцогу с пустым кошелем.

Сейчас, когда рассвет только-только начинал уничтожать ночную мглу, сияние мешков с угрями-светометами выглядело особенно эффектно, придавая всей повозке нечто волшебно-мифическое.

— Но как? — спросила мама, помогая мужу снять выпачканную бычьим мясом одежду и взволнованно осматривая его опаленную бороду и обожженную щеку. — Ты что, развязывал мешок?

— За повозкой, — ответил Райгемах, — вон там угорь лежит на земле. Он издох. Не бойтесь, они же сразу дохнут на воздухе.

— Ты его выпустил? — опять спросила Райгеслина, обойдя повозку и вместе с Райгебоком увидев на мокрой траве издохшего угря. Тут же валялся опустевший от ноши мешок, скроенный из телячьего желудка.

— Шнурок лопнул, — пояснил отец, вытирая лопухами секиру от крови своего любимого Черного Носа. — Когда я подтягивал поперечный ремень, один мешок открылся и угорь высунул свой хвост.

— Он мог тебя убить! — мама обняла отца сильно-сильно. Она попросила Райгебока принести отцу другую одежду и монстр побежал в избу, встретив на пути близнеца Райгедона, бегущего к месту происшествия с горящим факелом. Вернувшись с рубахой и льняными брэ, Райгебок увидел, что отец стоит у плетня с соседом — главой семейства Скау. Скаурот — черноокий мужчина с густыми вьющимися волосами, схваченными сзади у шеи медной брошью с изображением дрозда. Черная щетина окаймляла овальный подбородок, самые белые зубы во всем поселке блистали в свете факела крепкими жемчужинами. Сосед препирался с медведеподобным Райгемахом. В руках обоих мужчин пылали факелы и они агрессивно махали ими в опасной близости друг от друга. Скаурот, то и дело пуская искры на траву, указывал своим факелом то на мертвого быка, то на мертвого угря-светомета. В прыгающих отблесках коптящего огня мертвые животные (особенно обезглавленный бык) вызывали оторопь. Хотелось убрать их подальше, а лучше всего утопить в болоте, и, наконец, дождаться полноценного рассвета.

Райгебок не стал подходить к спорящим мужчинам, это было не принято. Спорящие всегда должны решать свои вопросы только наедине, третьего обязаны были прогнать, чтобы он не принял чью-либо сторону и тем самым сделал нечестный перевес. Райгеслина и Райгедон скрылись со двора, потому что даже слышать чужой спор не полагалось. Райгебок быстро отдал одежду и немедленно последовал примеру мамы и вернулся в избу.

С восточной стороны рассвет уже достаточно перекрасил небо в темно-синий, а где-то вдалеке истово заголосили первые петухи, когда мужской спор, наконец, затих и Скаурот ушел прочь. Его затухающий факел двигался в такт его шагам и пропал в соседнем дворе. Раздраженный отец вспомнил про принесенную сыном одежду, и, путаясь в завязках, начал переодевать брэ.

— О чем вы говорили, пап, — подбежали к нему дети Райгедон и Райгетилль, за ними топал Райгебок и мать. Собачка Су вертелась вокруг, мешаясь под ногами.

— Этот умник хотел взять себе мертвого угря, — ответил отец, резко натягивая рубаху на толстокожее волосатое тело.

— Так в чем же проблема? — спросил Райгедон. — Отдал бы. Не хочешь же ты его сварить и съесть?

— Съесть? Ты с ума сошел, сын! Их даже Райгебок не ест! Сосед не говорит, но я знаю для чего ему мертвый угорь-светомет. Он будет ставить с ним опыты, порежет на кусочки, будет рассматривать через ту свою толстую линзу. Он их изучает! Он уже давно ищет секрет этих проклятых угрей. — Райгемах с ненавистью зыркнул на груженную телегу с сияющими мешками. — И, разумеется, руку даст на отсечение, чтобы узнать с помощью чего они пускают лучи. Представляешь, Райгедон, если он придет к герцогу Ваершайзу и предложит ему раскрытый секрет угрей-светометов. Герцог его озолотит! Или даже возьмет к себе придворным ученым-мыслителем. Вот чего хочет плотник Скаурот! А я всего лишь попросил у него взамен мула на три дня. Без Черного Носа повозка до Лойонца не доедет.

— А он?

— Не дает! Он испугался. Ну вот и я ему не дал! Сказал, что раз угри ему так нужны — покупай живого, так и быть для него я скинул бы цену. Или пусть дает мула, или пусть сам ныряет в Нольф за своими угрями-светометами!

— Правильно, пап. Семья Скау и так должна нам с прошлого года за целый стог сена.

Все присели подле обезглавленного быка. Действительно, теперь некому тянуть повозку на ярмарку в Лойонц, а целая куча мешков с угрями-светометами так и ждут своих покупателей. Ежемесячная ярмарка в Лойонце проходит всего один день, если не продать их в городе — их можно просто закапывать или отдавать соседям за бесценок, ибо к следующей ярмарке через месяц они просто будут старыми и безжизненными. Так не годиться, Райгемах на семейном совете уже построил планы на ориентировочную прибыль от продажи.

Райгеслина предложила применить для перевозки того мула, что безучастно скучает в стойле и используется главой семейства для кручения измельчителя яблок для сидора и для затягивания сокодавительного пресса. Но у этого мула была одна особенность: кроме как идти по строго определенному кругу и отгонять хвостом мух, он больше не мог делать совершенно ничего. Он просто был не обучен идти под оглоблей, его даже для работы в поле не использовали, ибо, выходя на незнакомые ему просторы, мул начинал упрямиться, стоять на месте и надсадно хрипеть. У этого глупого мула даже имени не было.

Тогда телегу взялся везти Райгебок.

— Нет, сын, тебе нельзя, — ответил отец, с презрением беря мертвого угря за жабры. Рыба была мертва, поэтому неопасна. Ее бирюзовое сияние померкло, смертоносный хвост безжизненно болтался. Отец откинул угря подальше в кусты лебеды. — Я не хочу, чтобы ты появлялся в городе, там многолюдно. Ты понимаешь, о чем я?

Монстр понимал. Он никогда не бывал ни в Лойонце, ни в каком-то другом поселении. Кроме как в окрестностях Аусерта да приютившейся неподалеку за заросшим кувшинками прудом деревушки Штросси, никто никогда не видел Райгебока и не слышал о нем. Такие мелкие поселения как Аусерт вообще мало контактировали между собой, а то, что Аусерт располагался в отдалении от относительно крупных поселений, зато близко к Нольфу, он был почти в некоей изоляции. Местность вокруг была преимущественно болотистой да лесистой и труднопроходимй. Путь до Лойонца был, пожалуй, единственным, на котором можно было иногда встретить людей. Появление Райгебока в крупном городе может закончиться очень скверно. Отец не раз говорил, что видел на главной площади Лойонца одно небывало страшное чудовище в клетке и больше всех на свете боялся, что та же участь может постигнуть и его необычного ящерообразного сына. По словам отца, чудовище было похоже на морщинистую летучую мышь гигантских размеров и с восемью паучьими лапами. Из пасти летучей мыши беспрестанно струились шипящие на солнце слюни и она что-то пищала, стараясь повторить звучание человеческой речи. На потеху публики чудовищу бросили мертвого младенца, найденного накануне в канаве, и летучая мышь облизывала его длинным гибким языком.

Это было неправдоподобно, но отец настаивал, что именно это он и видел. Правда, признавался, что перед этим в местной таверне запил жаренного пескаря, фаршированного перепелиными сердечками, и миску оливок двумя кувшинами неразбавленного водой пива, отмечая прибыльную продажу партии угрей рыцарскому ордену Триумфального Беркута по полуторной цене.

Подумав, Райгебок предложил отвести телегу еще до начала открытия ярмарки, пока на подступах к Лойонцу еще никого нет, лучше всего если это будет предрассветный час (вот как сейчас или даже раньше). Обождать ярмарку в надежном укрытии, а потом так же в темное время суток вернуться домой.

Отец задумался. На Черном Носе он добрался бы до Лойонца меньше чем за сутки, то-есть, оказался бы у городских стен следующей ночью. Немного отоспался бы на местном постоялом дворе и поздним утром (ярмарка начинается ближе к полудню) вывел бы товар на площадь. По опыту зная, что его угрей расхватят в один момент, Райгемах не планировал задерживаться в городе даже до вечера. Обратно он возвратился бы завтрашним поздним вечером или ночью. Так было всегда. Но тогда был Черный Нос и отец знал с какой скоростью он мог его гнать, а как побежит Райгебок? Может ли он двигаться со скоростью запряженного быка? Монстр ответил, что сможет.

— В таком случае давай готовиться к дороге, — решил отец. — Отрежь от быка задние ноги, отдай матери, это мы съедим. Хвост подари Райгетиллю, пусть сделает себе плеточку. Остальное можешь скушать, это придаст тебе силы на дорогу. Бычью голову тоже не выкидывайте. Райгедон, ты меня слышишь? — позвал отец близнеца Райгебока, — Остаешься за старшего, отрежь бычью башку и отнеси в таверну «Гусь и Тетерев» к Пуггелоту, продай ему ее за серебряный маар и купи себе новую накидку от ветра, эта уже вся рваная.

— Пап, а зачем Пуггелоту бычья голова? — спросил Райгедон, стыдливо прикрывая здоровенную дыру в своей накидке.

— Как зачем? Там язык, мозги, глаза! Ты знаешь, какие блюда может приготовить толстяк Пуггелот из бычьих мозгов!

— Только будьте осторожны, — сказала мама супругу и Райгебоку. — Не попадайтесь никому на глаза.

— Я знаю объездные пути, куда бы мы могли свернуть, — ответил отец, — если кого-то заприметим.

— Можно мне с вами? — попросился Райгедон, которому, не желалось отрезать от мертвого быка голову и тащиться с нею в таверну.

— Не сегодня, сынок. Обещаю, что буду тебя брать, когда купим нового быка и поездки будут не такими опасными как эта. Я куплю тебе с Райгетиллем медовых лепешек.

Хозяин этих земель Его Светлость герцог Ваершайз, например, отличающийся своим необъяснимым упрямством и самовлюбленностью, впрягал в свою повозки рабов и вассалов. Он был такой один в своем герцогстве, остальные же крестьяне и горожане по обыкновению для перевозки использовали быков, мулов или ослов. Повозка же, что лихо двигалась по ухабистой дороге от деревушке Аусерт, что нашла свое место у самой границе мира до города Лойонца, была запряжена невиданным по своему уродству созданием, не то ящером, не то человеком, не то еще кем-то страшным и отталкивающим.

Так вот в Лойонц (в окрестностях которого, к слову, стоял замок герцога Варшайза), поскрипывая деревянными соединениями, ехала повозка, запряженная монстром. Страшнее чудовища, нечеловеческие мышцы которого выпирали из кожи, защищенной от внешней среды грязно-зеленой крупной как вилидергонская серебряная монета, чешуей с характерным радужным рисунком. Монстр был одет в короткие, специального покроя с вырезом для толстого хвоста льняные шаровары. Вошедшие в моду облегающие чулки, прикрепляющиеся тесемками к брэ, монстру не подходили, они мгновенно рвались. К тому же, это удовольствие не дешевое и обычные крестьяне обходились одними брэ или шароварами. На монстре была одета свободная рубаха, подпоясанная на животе тесемкой. Головного убора не было. Для этого бы пришлось идти к шляпнику и пугать его тем, что придется прикасаться к этой здоровенной чудовищной голове, чтобы сделать мерки. Монстр Райгебок и обувью не пользовался, хотя бы и потому, что ни один башмачник не смог бы сшить что-то подходящее на его трехпалые ступни, заканчивающиеся панцирными когтями.

Райгебок, взяв повозку за тяговые ремни, бежал на полусогнутых ногах. Разумеется, ни о каком ярме и речи быть не может. Ни хлыста, ни хворостины. Не хватало еще, чтобы отец впряг родного сына как настоящего быка.

Повозка тоже была весьма необычна. Несколько десятков наполненных речной водой телячьих желудков, светящиеся изнутри голубовато-зеленоватым сиянием, аналогов которому никто не знал. Мешки были накрыты добрым отрезом специально выпачканной в грязи парусины, чтобы свечение ни так бросалось в глаза.

Отец, привалившись на тюки с едой и кое-какими взятыми с собой вещичками, пожевывал кедровые орешки и только подсказывал Райгебоку какое направление ему выбирать на перекрестках или на участках дороги, где им могли встретиться люди и где надо свернуть в сторону. Повозка мчалась быстро, проворнее, чем если бы в нее был впряжен тяжелый бык Черный Нос, дни которого так внезапно были сочтены этим еще дорассветным утром.

Поняв на полпути, что с таким темпом они доберутся до Лойонца гораздо раньше чем надо, Райгемах приказал сделать привал, спрятаться в лесу и дождаться темноты, потому, что дальше будет больше поселений, а значит и встречающихся людей. Воспользовавшись случаем, Райгебок съел остатки взятого с собой Черного Носа и запил их ключевой водой. Райгемах тоже перекусил и даже вздремнул. Дождавшись заката, они вновь тронулись в путь, который пролегал через лес, где в темное время суток разбойников было больше чем белок на деревьях. Каждый уважающий себя крестьянин, днем возделывающий огород, ночью, взяв цепы и вилы, таится в черных кустах, выжидая хоть кого-нибудь, кого ночь застигла в лесу. Надо ли говорить, что по ночам люди избегали появляться на лесных дорогах, а от отчаяния и скуки крестьяне-разбойники нападали друг на друга, а зачастую даже просто обменивались вещами между собой, чтобы не возвращаться к своим женам с пустыми руками.

Райгемах и Райгебок не боялись разбойников, скорее наоборот. За ночь на них нападали четыре раза и каждый раз, ошарашенные тем, что вместо быка или мула повозку везет неведомое чудовище с зубами-камнями, с неистовыми воплями разбегались кто куда, побросав все свое нехитрое оружие и насовсем забыв про разбойничью удаль. Отец только посмеивался и продолжал пожевывать кедровые орешки, стряхивая с торчащей бороды шелуху.

— Как это я раньше без тебя обходился? — спрашивал он у сына. — Если бы тебя боялись только разбойники, а не все подряд, я бы всегда с тобой ездил, Райгебок! И быстро и безопасно!

Райгебоку нравились похвалы, он был доволен.

— Когда мы прибудем к Лойонцу, улицы города будут украшены флагами, — поговаривал отец, трясясь на повозке, — дороги подметут, выгонят всех нищих и попрошаек. Разодетые горожане будут ходить туда-сюда с той лишь целью, чтобы покрасоваться новыми платьями и посмотреть на таких же как они сами. Перстни будут сверкать на каждом пальце. Красота одежд будет ослеплять. Длина носков на башмаках будет сражать на повал, а колокольчики на этих чрезвычайно неудобных и глупых носках будут раздражать своим звоном. Люди будут спотыкаться о свои же башмаки, падать плашмя, разбивать носы в кровь, но вытягивать носки еще длиннее, так чтобы можно было загибать вверх и привязывать чуть ли не к коленям! Ты знаешь, Райгебок, эти горожане так любят ткани, выкрашенные в яркие цвета, что, кажется, в детстве их воспитывали сороки, так и норовящие унести все блестящее. В глазах будет рябить! Каждый будет мнить себя если не королем, то герцогом или графом! К тому времени как солнце коснется горизонта, многие будут пьяны и дикий смех будет пугать из каждой подворотни. А с закатом древесная стружка всех трактиров начнет впитывать в себя свежую кровь. Грабеж и насилие волной покатится по столице, и поугаснет смех, и померкнут в потертых разбойничьих кошелях перстни дворян. И все их выкрашенные в яркие цвета платья втопчутся в грязь да вымажутся блевотными массами и кровью. Порвутся красивые платья! А длинноносые башмаки с дорогими колокольцами на носках потонут в выгребных ямах вместе с отрубленными ступнями своих самовлюбленных хозяев! Вот так-то, Райгебок! Это Лойонц! Вон там за дубками поворачивай налево…

— Все, — резко приказал отец, как только их повозка вышла из лесного полумрака на относительно ровный луг, сплошь заросший полевыми цветами. — Дальше тебе нельзя.

Райгебок немедленно остановился, глядя перед собой на уходящую вдаль колею, по которой они мчались. Впереди перед ними по этой колее двигался рыцарский обоз. Они сели на хвост обозу, когда перед рассветом рыцари выдвинулись из небольшого поселения в направление к Лойонцу. Не приближаясь на такое расстояние с которого рыцари смогли бы заметить повозку, Райгебок и его отец тихо следовали за ними почти до самых пригородных полей.

Несколько мулов, боевых коней, бычок. Доспехи и оружие были сложены на телегу. Вьючные мулы тащили поклажу. С десяток рыцарей топали рядом с конями и нестройно пели какую-то портовую балладу, за ними плелись оруженосцы и прислуга. Тела воинов прикрывали грязные нательные камизы, да брэ. Многие даже котту не одели, не говоря о кольчуге или сюрко. Совершенно не понятно было, к какому ордену относятся сии достопочтенные рыцари, но было совершенно очевидно, что они славно погудели в том селении, из которого вышли сегодня. Почти все и до сих пор были нетрезвы. Присмотревшись внимательнее, Райгемах заметил часть герба на лежащем на телеге щите — серая туча. Сразу все стало ясно — это рыцари-альтинцы, что известны не сколько своими победами в боях или турнирах, сколько в самопожертвовании и помощи обездоленным. Это были даже и не воины, а просто добродетели, устав которых не позволял даже обучаться боевому делу.

— Прячься в лес, — приказал отец сыну и выплюнул кедровую иголочку. Он спрыгнул с повозки, хорошенько проверил, не виднеется ли из-под парусины мешки с угрями-светометами. Перед тем, как скрыться Райгебок спросил, как он доедет до города. Райгемах ответил, что догонит рыцарей и попросит их подцепить его повозку к их бычку или мулу. Авось, помогут. С этими словами отец достал захваченную с собой упряжь.

— Скажу, что моего быка увели разбойники, — отец бросил взор рыцарям в спины. — Скажу, сам впрягался, да понял, что до города не сдюжу. Да, так и скажу. Это альтинцы, они помогут. Ну все, сын, прячься. Встречаемся тут в условленное время.

Райгемах побежал за рыцарями, а Райгебок поспешил скрыться в гуще леса. Но прежде чем совсем спрятаться в непроходимых дебрях дубов да елок, монстр решил взобраться на небольшой холмик. Он ляжет на траву, а старые березы и ели скроют его от посторонних глаз тех, кто мог пройти по этой дороге. Надежды Райгебока оправдались, с холмика было прекрасно видно весь луг, колею, бегущую в Лойонц и соединяющуюся вдали с другой колеей, по которой гурьбой двигались крестьяне. Райгебок виде, как его бородатый отец нагнал рыцарей-альтинцев и завел с ними разговор, то и дело показывая назад на свою одиноко стоящую повозку. Посовещавшись, от отряда отделился один мужчина в измятой и давно не стиранной котте и, видимо, его оруженосец — тощий парнишка с расчесанными угрями на щеках. Высокий рыцарь был так же грубо подстрижен как и Райгемах, длинные русые усы трепыхались на ветру. Остановившись у повозки, длинный рыцарь в котте осмотрел ее со всех сторон, покрутил в руках упряжь и махнул отряду. Тогда еще один рыцарь подвел к отцовой повозки одного из бычков. Начали запрягать, а отец все говорил и говорил, видимо о сидре. Он прихватил из дома один кувшинчик и протянул его усатому. Тот был в настоящем восторге!

Все в порядке, они договорились. Зная своего общительного отца, Райгебок был уверен, что он подружиться с каждым из воинов-альтинцев еще до того, как они подвезут его повозку на рыночную площадь Лойонца.

Монстр перевел взгляд вдаль. Там на крутом взгорье виднелась часть крепостной стены города, за стеной — жилые дома, тесно прижатые друг другу в один, два и даже три этажа. Над улицами развивались желто-золотые знамена с герцогским гербом, а над ними черно-бордово-золотые знамена с гербом королевским. Профиль оскаленной львицы над пчелой, опыляющей пион. Если прислушаться, то иногда можно расслышать приносимые порывами ветра трубные звуки мелодии музыкантов и гортанные куплеты заезжих жонглеров, восхищающих герцога и его свиту. Жонглеры выполняли письменный указ герцога Ваершайза, исполняли исключительно баллады и куплеты, так или иначе восхваляющие не только самого герцога, но и весь род Ваеров. Тексты их куплетов проходили рецензирование и цензурирование в личных покоях самого герцога.

Массивный, необъяснимо крепкий замок самого герцога Ваершайса возвышался чуть в стороне от городской суеты, на отдельном холмике и был защищен от внешней среды угрожающими стенами с узкими амбразурами, а вокруг был вырыт ров с водой. На главной башне герцогского замка горделиво колыхался флаг только желто-золотой расцветки и пчела, опыляющая пион не составляла компанию оскаленной львице. Это было не уважительно по отношению к королю, но у Его Светлости были свои понятия о системе ценностей. Извращенные, надо сказать, понятия.

Райгебок проглотил жадную слюну. Стараясь не смотреть на замок ненавидимого всеми герцога, монстр, тем не менее, хотел в город Лойонц. Несмотря на предостережения отца, он страстно желал миновать главные ворота с вооруженными прекрасно отточенными алебардами охранниками, и окунуться в городскую жизнь со всеми ее достоинствами и недостатками. Что там в Лойонце? Там должны быть трактиры, где на вертелах крутятся молочные поросята, фаршированные гречкой и сливами. Пузырящийся жир с шипением капает в огонь, в котлах и чанах варятся разнообразные похлебки, от запаха свежих пирогов с печеночным фаршем и требухой останавливалось дыхание. Улицы мощены ровными кирпичами, которые специально подкрасили к ярмарке в золотой оттенок. Люди там ходят так плотно друг к другу, что задеваются плечами. Балаганщики и трубадуры пляшут и поют, принимая от благодарных зрителей мелкие монеты, которых, впрочем, им хватает на то, чтобы благополучно потратить их на большую амфору вина с восточных и южных земель.

Да, на лойонцевской ярмарке будет все что угодно!

Райгебок очень желал с отцом на ярмарку, он даже грустно подвывал, провожая взглядом удаляющуюся отцову повозку, впряженную в обоз нетрезвых рыцарей-альтинцев. Но чудовищу не попасть в Лойонц. Видимо, никогда. Очутившись он в городе, особенно когда в нем так много людей, как сейчас, Райгебок посеет панику среди горожан. Еще бы! Уродливое чудовище, каких свет не видел, какие даже в манускриптах не упоминаются. Даже ни в одной легенде нет ничего похожего на бедного Райгебока.

Монстр нашел еловую шишку, бросил ее в пасть, хрустнул и ушел в густой лес. Лойонц — это мошенник с нечистой совестью, который днем одевает расшитое серебром сюрко, высокую шляпу с крашеными перьями, румянит щеки свекольным соком для того лишь, чтобы с наступлением сумерек, сбросить все это и протянуть к твоему кошелю свои костлявые, пораженные проказой, дрожащие руки с почерневшими от чужой крови ногтями. Так говорил отец.

Лес встретил чудища непролазным сухостоем. Было тихо и пусто, Райгебок скрылся подальше от людских троп, затаился в самом глухом и уединенном месте, где хотел переждать до наступления вечера. Мешок с останками Черного Носа болтался на плече. Найдя подходящее место, он съел мясо, обглодал кости и, облизавшись, захрустел подобранными по дороге шишками. Все было хорошо, только после шишек хотелось пить, а воды при себе у него не было. Вспомнив, что он пересекал маленький ручей, Райгебок решил к нему возвратиться и смочить горло. И вот когда он склонился над ручьем и, сделав характерные собачьи движения языком, набирал в рот воды, в его голове что-то вспыхнуло. Райгебок выпрямился. Покрутил головой. Что это было? Пожав плечами и вдоволь напившись ледяной воды, монстр потопал обратно в свое укромное место. Вдруг — новая вспышка! Теперь еще ярче и дольше. Некоторое время Райгебок не мог видеть ничего кроме белой пелены, пробивающиеся в его мозг. Он мотнул мордой. Да что это такое? Вода в ручье заразна?

Вновь вспышка в голове.

Райгебок споткнулся и громко упал на прошлогоднюю листву. Хотел подняться, но… опять вспышка. За ней последовала темнота и отсутствие сознания.

— Вяжи крепче, старый ты бобер!

— Я не бобер, это у меня просто зубы такие…

— Конечно! Потому, что мама твоя была бобриха! Да вяжи ты крепче.

— А твоя мама была… э…

— Туже завязывай!

–… кротихой!

Райгебок вышел из небытия и услышал вот такой диалог. Его еще мутило, во рту стоял вкус еловой смолы и он не торопился раскрывать глаза, ощущая как двое людей что-то с ним делают. Он лежал на боку.

— Вот здесь вяжи! — говорил один. — Лапы! Лапы его! Ладони крепче связывай.

— Я связываю, — кряхтел второй, — веревка гнилая. Видишь, рвется.

Помимо речи двух людей, до монстра доносились металлические удары. Стук-стук-стук, как в кузнице. Райгебок знал такие удары, он частенько помогал соседскому кузнецу. Так вбивают металлические клинья.

— Связывай в несколько оборотов! Нет, ну ты точно старый глупый бобер!

— Попридержи-ка язык, Виллдрин, — уже без шуток посоветовал «бобер». — Если у меня такие зубы, это не значит, что я позволю таким любителям кислого молока как ты, говорить обо мне скверного!

— Э! Я не люблю кислое молоко, — возразил его собеседник и Райгебок расслышал хихиканье нескольких мужчин. Значит, помимо этих двух, тут собралась целая компания.

— Как же! Расскажи своей дочке. Сам говорил, что оно полезно от запоров.

Снова мужской смех, теперь уже громче.

— Ну да, полезно… и что? Чего вы ржете подобно ишакам! Я пью молоко, но я же не говорил, что я его люблю! Ты, Реппенштальц, лучше вяжи крепче, узлы лучше затягивай! Вспомни Оденгорга. Он тоже в тот раз плохо связал и остался без кисти! Помнишь?

Чудовище приоткрыло один глаз.

Райгебок лежал под сенью деревьев, над ним склонились двое воинов в доспехах пехоты ближнего боя. Монстр разбирался в геральдике, и знал, что бардовый цвет принадлежал исключительно королю. Плащи и сюрко на рыцарях имели черно-бордово-золотую расцветку. Это воины не герцога, а самого короля! Монстр скосил глаз на их пояса — так и есть. Мечники. Один был широк ликом и коротко стриженный, у него не было одного уха. Второй — постарше и поморщинестей, передние зубы выступали вперед, закрывая собой нижнюю губу. От него пахло чем-то сладковатым. «Бобер» Реппенштальц перевязывал запястья Райгебока веревкой.

— Я помню Оденгорга, — произнес он с грустью. — Мы с ним, бывало… Эх, да что теперь говорить… Бедняга с одной рукой теперь даже не может развязать тесемки на своих брэ…

Тук-тук… Тук-тук… — звенело железо. Райгебок почувствовал, что что-то не так с его ногами. Скосив глаз еще больше, он увидел странное. Еще один человек (без доспехов, значит оруженосец, но скорее всего, просто очень крепкого телосложения слуга), затянув мокрые от пота волосы овечьей кишкой на затылке, размахивал молотом и был им… по щиколоткам Райгебока? Казалось, что так. Но почему тогда железный звон?

— Он очнулся! — возопил кто-то и немедля вокруг лежащего чудовища началось движение. Он услышал шорох одежд, глухое поскрипывание трущихся друг о друга пластин железных лат, звон кольчуг. А также натягивание множества арбалетов.

Тогда Райгебок сбросил с себя полусон-полудрему, мотнул головой и полностью распахнул глаза. Помимо трех мужчин, склоненных над ним, были еще. Пятеро арбалетчиков в плоских круглых, похожих на собачьи миски, шлемах целились в его морду уже взведенным и готовым к стрельбе оружием. Еще четверо мечников обнажили свои длинные клинки, на их щитах, так же как на сюрко был изображен герб. Как Райгебок и думал, это был герб королевского дома Бене — профиль оскаленной львицы. Еще четверо гвардейцев с алебардами в средней стойке тыкали копейными остриями в тело монстра. За их спинами взволновано перетаптывались несколько оруженосцев, которым по приказу короля, было запрещено выдавать какое-либо оружие и обучать военному делу, дабы они не нападали на своих хозяев.

Рыцарский пехотный отряд короля Салкии — Беневекта III Милостивого. Вот проклятье! Райгебок оттолкнул склоненных у его тела мужчин и принял сидячее положение.

— Ни с места! — предостерегающе закричал один их рыцарей, которого монстр не сразу заприметил, так как он стоял чуть в стороне. На нем был округлый шлем с поднятым забралом. От остальных воинов его отличало не только более массивные доспехи, но и раскачивающееся на шлеме бархатное перо. Разумеется, выкрашенное в черно-бардово-золотые цвета. — Я — лейтенант королевского отряда герр Браустон — приказываю тебе, чудовище, исполнять мои веления. В противном случае мои солдаты кончат твое ошибочное пребывание на сей земле, которая принадлежит его величеству королю Беневекту Третьему и чью траву ты мнешь своими лапами! Тебе ясны мои слова, чудовище? Ты меня понимаешь?

Райгебок молчал, только перепугано переводил взгляд с одного рыцаря на другого. В голову пришла не подходящая для случая мысль, что Его Светлость герцог Ваершайз будет, мягко говоря, недоволен тем, что в его герцогстве Ваерском хозяйничают войска Его Величества.

Лейтенант переспросил его еще раз — понял ли он? Не дождавшись ответа, достославный рыцарь Браустон подошел к сидящему Райгебоку и пнул его ногой, обутой в железный сапог. Монстр ничего не почувствовал, а герр лейтенант взвыл от боли и запрыгал на одной ноге.

— Встать! — крикнул он, перекосив побагровевшее лицо и оскалив кривые зубы. — Встать, приказываю! Выполнять!

— Герр лейтенант, он, видно, не понимает человеческий язык, — предположил боброзубый Реппенштальц.

— Все он понимает! Ну-ка, ребятки, покажите-ка этой жабе, на чьей земле он появился!

Райгебок немедленно перехватил лапищей первое попавшееся древко направленного на него алебарды и рванул. Копейщик с воплем улетел в сторону и тяжело грохнулся на землю. Алебарда оказалась в руках у монстра, он, не размахиваясь, ткнул ею в напавшего на него солдата. Тот скорчился на траве, схватившись за живот. После этого Райгебок, яростно сломал оружие об щит другого война, и, отшвырнув переломанное древко, резко поднялся. Отпихнув еще двоих рыцарей, он бросился изо всех сил прочь. Что-то позвякивало у его ступней, но он даже не посмотрел. Мгновенно раздалась очередь из резких щелчков и ему в спину полетели сразу с дюжину металлических арбалетных болтов. Почти все они достигли цели, чудовище было слишком огромное, чтобы промахнуться. Он почувствовал напряженные уколы в спину и не более. Арбалетные болты, способные с такого расстояния прошить человека навылет, лишь вонзились в чешую, едва царапнув кожу. Охватываемый паникой, Райгебок ускорился и вдруг что-то остановило его ноги. Да так резко, что монстр упал на живот, ступни пронзила внезапная боль и показалось, что суставы ног вылетели из своих пазух. Шипя и оскаливая клыки, Райгебок обернулся.

Цепь. Толстая стальная цепь, прикованная к одной стопе, уходила на восемь-девять салкийских клинков, огибала сосну и возвращалась ко второй стопе. Стальные только что вбитые клинья в оковы не позволяли освободиться даже Райгебоку. Увидев, как чудовище разъяренно дергает ногами в попытке порвать стальные оковы, длинноволосый слуга, вбивший клинья, только хмыкнул и удовлетворенно сложил мускулистые руки на груди. Похвалу, а то и пару серебряных маар на кувшин вина да лепешку с мясом он себе заработал.

Осознав безвыходность ситуации, монстр встретил новую волну арбалетных стрел. Теперь уже в грудь и голову. Стальные болты пробивали чешую и царапали плоть. Райгебок поддался слезам.

Он плакал! Он в руках у королевских рыцарей, которые теперь могут сделать с ним все что захотят. Хорошо, если его убьют сразу, без издевательств. Только Райгебок и сам не знал, как его можно убить, но верил, что рыцари, если им поступит такой приказ от короля, достигнут всего. В детстве, когда ему едва исполнилось пять лет, подростки схватили его шипастым мэнкетчером и пытались забить насмерть цепным моргенштерном. Обычному человеку для мгновенного убиения достаточно было даже касательного удара, подростки же повеселились над маленьким монстриком от души. К всеобщему удивлению, Райгебок не превратился в мясное месиво с раскрошившимися костями, он, хоть и был изрядно покалечен, но выжил и даже очень быстро поправился. После этого случая других попыток лишить жизни «аусертское чудовище» не предпринималось, но и у Райгебока навсегда поселилась в душе отстраненность ото всех. Мама говорила, что это, так называемая, душевная травма. Райгебок не мог не соглашаться, однако и не собирался преодолевать ее.

Но, то были подростки, а теперь настоящие рыцари короля у которых есть любое современное оружие любые средства, любые возможности. До деревни Аусерт доходили слухи, что где-то далеко-далеко в Куштаме, на противоположной стороне Мира Юэ, придумали оружие, метающее стальные шары с помощью взрывов и огня. Кто знает, быть может у короля Беневекта III Милостивого уже есть подобные средства и он испытает его на проверку прочности райгебокской чешуи. Кроме всего прочего, король может приказать выставить его в клетке на центральной площади столицы Дрекс. Они могут сделать то, чего так боялся его отец.

Все! Теперь он принадлежит Беневекту Третьему, его жизнь в руках короля, который, по слухам, совсем не милостивый. Райгебок, со слезами на глазах, поднял голову на арбалетчиков, которые уже щелкали затворами и заряжали новые стрелы. Зарычав, он развернулся и схватил одного из мечников. Швырнул его во врагов. Началась гурьба, кажется, воин попал на острие выставленной на монстра алебарды. Следующим полетел боброзубый Реппенштальц, который успел замахнуться и полоснуть мечом монстра по загривку. Тогда на Райгебока налетели все разом, колотя его ногами, рубя мечами и алебардами, и пронзая арбалетными болтами. Монстр отчаянно ревел и прикрывался. Слезы застилали взор, ему было горько. Очень горько он не хотел принадлежать королю, пусть он будет хоть трижды милостивым! Он хотел домой к маме. Он звал маму. Он плакал.

Какой-то рыцарь прицелился ему мечом в морду, но Райгебок перехватил его руку и сломал ее. Случайно. Хрясть и рыцарь взвыл и отступил. Меч упал к ногам. Тогда герр Браустон не спеша вклинился в толпу, отстранил в стороны арбалетчиков и гвардейцев с алебардами. В его руке была зажата большая тяжеленная булава с шипами. Лейтенант размахнулся, покрутив оружием над головой, обрушил его на морду Райгебока.

Монстр, не помня сам себя от боли в деснах, отлетел назад, кровь хлынула изо рта и ноздрей. Райгебок завыл и закатился в агонии, боль ослепляла и оглушала. Он даже не понял, что давиться не только собственной кровью, но и выбитыми зубами. Изуродованные десны с левой стороны начисто лишились всех зубов. Райгебок орал. Видя, что поверженное чудовище совсем перестало представлять опасность, солдаты взбодрились и присоединились к своему лейтенанту. Какой-то особо смелый отобрал у слуги, что вбивал клинья в оковы, молот и теперь от души обрушивал удары по рукам и ногам Райгебока. В образовавшиеся раны тыкали мечи и острия алебард. Арбалетчики отдыхали, сейчас в такой суете от них не было пользы, а вот оруженосцы и слуги ликующе кричали и подбадривали своих хозяев. Кто-то с размаху кидал на чудовище большие камни, что-то колотил палками и сапогами.

Райгебок орал.

— Ма! — выл он в небо, заливаясь слезами и принимая на себя все новые и новые удары. — Ма!!!

Мамы не было, она ждала его далеко отсюда и не ведала, что творят с ее дорогим ребенком.

Райгебок закрывал голову лапами, но ударами булавы и молота рыцари переломали ему пальцы. Открывая морду, он подставлял ее под серию агрессивных тумаков, голова его дергалась назад и билась о землю. Он захлебывался в рыданиях, крутился, корчился. Королевские рыцари не знали, что измываются над ребенком, для них Райгебок был выродком, невиданным змеем, уродливым чудовищем, врагом рода человеческого.

Где-то за деревьями раздался стук копыт и скрип повозки, разбавленный ударами хлыста да мужицкой руганью. Повозка приближалась к рыцарскому отряду и лейтенант Браустон повернул голову. Трехцветное перо на его шлеме высокомерно качнулось. Точно к ним на поляну влетела повозка, запряженная взмыленным жеребцом с выпученными глазами и длинными пенистыми слюнями, стекающими с уздечки. На повозке сидел мужик, по всему видно — из крестьян. Огромное сильное тело, одетое в просторную серую рубаху, подпоясанную, однако кожаным ремнем с тяжелой бляшкой. К ремню был пристегнут увесистый кошель, но вот ножен не было. Не вооружен — значит не разбойник. Его голову накрывала новая шапка из выделенной свиной кожи, плохостриженная борода торчала как ежовые иглы. Увидев происходящее, мужик чуть не свалился с повозки. Его голубые глаза так распахнулись, что могли выпасть из своих впадин. Рот раскрылся в беззвучном крике.

Герр Браустон хмуро смотрел на крестьянина, его рыцари прекратили избиение и тоже обернулись. Мужик неотрывно смотрел на скорчившееся на траве чудовище. Кровь заливала морду Райгебока, глаза заплыли, из тела торчали две дюжины арбалетных стрел. Мужицкое лицо побледнело как рыбье брюхо, казалось, его сейчас удар хватит и он свалиться наземь.

— Вы… — прохрипел крестьянин и снял шапку, открыв растрепанные волосы. — Вы… Что вы с ним сделали…

— Эй, виллан! — сказал герр Браустон. — Езжай своей дорогой! Видишь, тут может быть опасно. С этим чудовищем разберется королевская гвардия!

— Так… Я же… Я же за вами! — вскрикнул мужик. — Достопочтенные рыцари, помощи прошу! Там! — мужик протянул руку куда-то за собой. — Там!

— Кто там? Разбойники?

— Там еще один такой ящер! Еще один!

— Что? Что ты сказал, виллан? — встревожился Браустон. — Еще?

— Да! Он напал на наш обоз! Там в низине, за ельником! У Оленьего ключа! Помогите, достопочтенные рыцари, подданным своего славного короля Беневекта Третьего Милостивого! Помогите! Вот такой же монстр как этот! — крестьянин кивнул на искалеченного Райгебока. — Загрыз троих наших! Я еле ноги унес, слышал, что где-то здесь королевский отряд, вот и побежал звать на помощь! Помогите, достославные рыцари!

Королевский лейтенант немедленно собрал свой отряд перед собой.

— Там в низине еще остались люди, они спрятались под повозкой, отбиваются косой. — Продолжал пришлый крестьянин. — Но не ровен час — монстр их сожрет! Невестке моей ногу уже отхватил! Сожрет, тварь мерзкая, всех! Надо спешить скорее, достопочтенные рыцари!

— Отряд! — громко скомандовал лейтенант в голосе которого смешались торжественность и робость. — Слушай меня! Идем спасать королевских вассалов! Быстро собираем оружие и за мной! С этим, — он указал на Райгебока, — останутся ты и ты! — герр Браустон выделил из отряда мечника Виллдрина, что со сломанной рукой и одного из арбалетчиков. — Остальные — за мной! Крестьянин, веди!

— Э… Нет, господа, не извольте серчать… Больше смерти страшусь я возвращаться! Боюсь как мышь дрожащая! Не видел до селе подобных чудовищ, аж сердце в пятках! С вашего позволения здесь я останусь. Этот монстр, вроде, не опасен уже, так я лучше тут схоронюсь. Под защитой ваших доблестных рыцарей. А туда я более не ногой! Кровь там одна да ужас несусветный!

— Отряд! За мной! Слуги и оруженосцы — с нами! Схватим и второго монстра, раз первого смогли!

— Так этого-то мы связали, покуда он спал, — попробовал напомнить лейтенанту один из оруженосцев, которому страх как не хотелось бежать на выручку каким-то там крестьянам из глухой глубинки и рисковать своей жизнью, тем более, что эта земля герцога Ваершайза, а значит и крестьяне принадлежат ему. Пусть его люди и проявляют отвагу. — А тот-то, видно, бушует! Людей пожирает! Изволю, с вашего позволения, посоветовать вызвать подмогу… Хорошо бы в Лойонц бежать за людьми Его Светлости герцога Ваершайза.

— Трус! — крикнул герр Браустон и огрел оруженосца металлической перчаткой в ухо, тот отлетел в руки своих товарищей и захныкал. — Еще одно подобное слово и сядешь в яму с голодными крысами, свинячий потрох! За мной, рыцари! Спасем невинно погибающих!

С этими словами отряд быстро исчез среди деревьев. Какое-то время было слышно железное поскрипывание лат и доспехов, разговоры, да хруст веток. На поляне помимо Райгебока остался взъерошенный крестьянин со своим молодым жеребцом и двое рыцарей — арбалетчик и мечник со сломанной рукой. Герр Браустон оставил их охранять не сколько людей от монстра, сколько монстра от людей, что могут случайно забрести на эту поляну. Райгебок казался ему совершено побежденным и не способным ни на какие действия, кроме как на скулеж. Оставлять тут лишних людей было не разумно, тем более, что на ловлю того другого монстра необходим был весь отряд. Кто знает, чем обернется эта ловля?

Райгебок лежал на боку и тихо рыдал. Ему было горько, его судьба сломана, теперь он принадлежит королю. «Прощай, дорогая мамочка, ты так и не узнаешь, что случилось с твоим сыночком», — плакал он. Волна горечи нахлынула на него от мысли о том, что мама будет считать его погибшим и тоже вот так рыдать, как рыдает он. Он представил заплаканные материнские глаза, почерневшие от траура и скорби. Райгебоку было жаль мамочку. Он хотел к ней, хотел домой, хотел, чтобы все было так как прежде. Ему ничего больше не надо в жизни, никаких благ, только бы вернуться в родной Аусерт. И пусть там над ним все издеваются, но ведь там его мама. Она его обнимет, поцелует, скажет добрые слова, посмотрит таким родным взглядом. И как она теперь без него? Как он теперь без нее? Что его ждет? Он в отчаянии сжал раздробленные рыцарской булавой пальцы, стиснул изуродованные челюсти. Он боялся выпустить обреченный вопль, который так и просился наружу. Пустые десны, разбитые рыцарями, пронзила боль и Райгебок все-таки заорал во всю глотку. Птицы слетели с деревьев, а оставленные герром Браустоном пехотные войны аж присели и испуганно переглянулись. Оставшись вдвоем они опасались подойти близко к монстру. Арбалетчик что-то пробормотал, и, зарядив в оружие новый металлический болт, нацелился чудовищу в глаз. Виллдрин с надеждой повернулся в ту сторону, куда скрылся отряд. Гвардейцы остались одни, если не считать крестьянина, который и сам был перепуган до смерти.

Райгебок же ревел и дергал цепь. Нет, он не всесильный, он ранен, обессилен, а цепь толстая и порвать невозможно. Дерево тоже не сломаешь.

Из-за всхлипов и плача он не слышал, что говорил появившийся крестьянин на телеге и не знал, почему рыцари так резко покинули это место. Но, конечно, они вернуться, иначе бы не оставили двух людей. Монстр прищурил заплывшие глаза и сквозь пелену слез увидел как косматый мужик, похлопал своего жеребца по морде, и, оглядываясь в ту сторону, куда ушел отряд, приблизился к одноухому мечнику Виллдрину, который, убрав острый меч в ножны, осторожно ощупывал сломанную руку. Его широкое лицо перекашивало боль и ненависть. Кажется, он прорычал какие-то проклятья в адрес Райгебока и даже плюнул в него. Мужичок же подошел к Виллдрину, будто желая завести разговор, а рыцарь морщился и кряхтел от боли в руке. Совершенно внезапно для всех крестьянин молниеносным движением руки со звоном извлек из рыцарских ножен меч. Виллдрин воскликнул, но сломанная рука не позволила ему вовремя пресечь действия косматобородого мужика. В одно мгновение он оказался без оружия и растерянным. У него оставался еще кинжал, но он был под той рукой, что была сломана. Крестьянин же, не давая опомниться второму рыцарю-арбалетчику, в то же самое мгновение просунул меч между нагрудными пластинами железного доспеха и, пробив кольчугу, вонзил острие в кожу. Арбалетчик дернулся и послушно спустил курок вверх. Выпущенный болт со свистом улетел в небо.

— Ты разбойник! — догадался Виллдрин стоя на месте. Крестьянин не ответил, он приказал королевскому мечнику поднять с земли сломанную алебарду, которую уходящий отряд оставил на земле, ибо переломанная рукоять делало это оружие бесполезным в бою.

— Руби! — приказал мужик, держа в заложниках арбалетчика. — Делай что говорю, иначе твоему сослуживцу — конец!

Виллдрин мысленно заметался. Видимо для него сейчас самым лучшим вариантом было — пуститься наутек в сторону ушедшего отряда, оставив за спиной и этого ужасного монстра, и разбойника в шапке и даже захваченного арбалетчика, который, к слову сказать, был ему совсем и не дорог. Он ему ни сватом, ни братом не являлся, а то, что они вместе пили вино в казарме еще ни о чем не говорит. В казармах все друг с другом пьют вино и играют в кости. Примерно такие слова и услышала вся поляна из уст трусливого Виллдрина. На что крестьянин-разбойник прорычал, что в груди арбалетчика будет торчать его — Виллдрина — меч! И как он потом это будет объяснять герру лейтенанту Браустону? Не его ли — Виллдрина — голова полетит в корзину с опилками после такой выходки? А быть может достославный Виллдрин предпочитает кол? Дыбу? Костер?

Несчастный мечник подошел к валявшейся алебарде и поднял ее здоровой рукой.

— Я все равно не разрублю ее, — произнес одноухий Виллдрин, встав над цепью, которой был приковал Райгебок, — тут нужен кузнец, а я…

— Руби сосну, болван!

Мечник нехотя подошел к стволу и размахнулся обломком алебарды. Оружие было нелегкое, Виллдрин работал одной рукой и без энтузиазма, поэтому от ударов дерево только тряслось и сыпало иголки. Рубки, как таковой, не происходило. Мужик с неаккуратной бородой прикрикнул на королевского рыцаря, сказав, что если тот будет так рубить, то у кое-кого лопнет терпение, на что Виллдрин огрызнулся, сказав, что у него только одна здоровая рука.

А дальше лесную глушь нарушил пронзительный звук рожка. Он, пробив спокойное воздушное пространство, разнесся по округе, эхом отдаваясь от далеких холмов. Это схваченный в заложники арбалетчик, рискуя жизнью, улучил момент, когда разбойник отвлечется на Виллдрина и незаметно отцепил от пояса свой рожок. Момент — и он уже трубит на помощь! Бородатый крестьянин выбил рожок и, размахнувшись с плеча вмазал обухом меча арбалетчику по тарелкообразному шлему. Раздался звонкий удар и рыцарь пал на земь лицом в молодую примулу.

— Райгебок! — крикнул крестьянин и только тогда монстр впервые проявил внимание. Его звали по имени? Значит, этот человек знает его! До сего момента Райгебок полагал, что появившийся мужик ни кто иной, как разбойник и только сейчас до чудовища стало доходить, что разбойники не нападают в одиночку, да при этом без оружия. И тем более на отряд полностью укомплектованных королевских рыцарей. Где компаньоны крестьянина? Их не видно.

И он позвал Райгебока по имени!

Монстр присмотрелся.

— Па! — не поверил он, признав-таки в крестьянине своего родного отца. — Па! Па!!!

Но отцу некогда было обниматься, двумя шагами он приблизился к Виллдрину и приказал отдать алебарду чудовищу. Рыцарь кинул ее в лапы Райгебоку и остался стоять совершенно неприкаянно, затравленно косясь на бородатого крестьянина и на свой же меч, нацеленный ему в самое незащищенное место у пехотинца — в основание шлема.

— Ты стой! — приказал отец рыцарю, — А ты, Райгебок, руби дерево! Да пошевеливайся, отряд…

Издалека донесся ответный рожок.

–…сейчас вернется, — закончил отец.

Райгебок поднялся с земли, взялся удобнее за обломанную рукоять алебарды и принялся махать ею по стволу, отдавая все свои последние силы. Дерево тряслось, щепки летели во все стороны, переломанные пальцы пронзала боль. Райгебок ревел и рубил. Ревел и рубил!

Рожок повторился, теперь уже значительно ближе. Можно было расслышать хруст веток и запыхавшуюся рыцарскую ругань. Стало ясно, что Райгебок не успеет. Тогда монстр отбросил алебарду и поднял цепь на стволе на максимальную высоту, туда где начинались первые ветви. Он отбежал на длину цепи и, собрав силы, принялся делать шаги дальше. Цепь натянулась. Райгебок делал шаг за шагом, наклонившись о самой земли, зажмурившись и сжав разбитые пальцы. Натянутая цепь тянула за собой сосновый ствол, он стал нагибаться. Все ниже и ниже, монстр рычал но шагал, хотя каждый маленький шаг давался ему с неимоверным усилием. Когти на ногах впивались глубоко в землю, не позволяя чудовищу упасть или вернуться назад.

Сосна затрещала.

Хрусть… Хря-я-ясть…

И, наконец, влекомый монстром, ствол переломился в месте рубки. Райгебок снял цепь с переломанного ствола. Отец прыгнул на телегу, а Райгебок побежал было рядом, ему казалось, что его вес был слишком большим для молодого жеребца. Дело в том, что в Салкии, как и в других королевствах на конях ездили верхом, а в повозки впрягали быков либо волов, и поэтому чудовище засомневалось, сможет ли телега вообще двигаться. Но отец крикнул, чтобы тот запрыгивал на повозку и не тормозил бегство. И в эту секунду на поляне появились рыцари. Стрелы в арбалетах были уже давно заряжены и на беглецов был выпущен целый рой звенящих в воздухе стальных болтов. Почему-то все старались стрелять по чудовищу, хотя в его спине уже и так торчало много стрел и очевидно, что больших неудобств они ему не доставляют. Арбалетчики не сообразили, что попади они в крестьянина или в жеребца — все было бы иначе. А соответствующий приказ от герра Браустона поступил слишком запоздало — беглецы скрылись в лесу.

— Но! — хлестал жеребца отец. — Но! Пошел-пошел!!!

Повозка рывками рвалась вперед, прыгая на ухабах и колдобинах, быстро выехала на колею, где моментально и оторвалась от пеших усталых от марш-бросков по лесу рыцарей в полном боевом облачении.

Не чуя под собой земли жеребец, подстегиваемый плетью, несся во весь опор, повозка тряслась и подпрыгивала, грозя рассыпаться на очередном ухабе. Под большим весом Райгебока она жалобно скрипела, но пока держалась. Отец беспощадно хлестал своего, купленного только сегодня днем на ярмарке молодого черного жеребца. Молодой жеребец, еще, видимо, не привыкший к такому отношению к своей персоне, протестующее фыркал и выпучивал глаза. Но гнался во весь опор.

Тем временем день близился к закату, тени незаметно удлинялись, а солнце приближалось к макушкам деревьев на западной стороне небосклона. Оказалось, что Райгебок в беспамятстве пробыл целый световой день и очнулся лишь к вечеру. Удивительно, что за это время на него вышли только отряд королевских рыцарей, хотя, быть может, монстра обнаружил кто-то другой и просто позвал доблестных воинов. Как бы то ни было за то время пока Райгебок был без чувств, рыцари под командованием достославного лейтенанта герра Браустона успели облачиться в полную боевую амуницию, и взяв с собой из Лойонца цепь и кандалы, и пешими прийти в лес на ту злосчастную поляну, где лежал Райгебок. Так как в отряде не было ни одного конника, говорило о том, что герр Браустон был совершенно уверен в том, что беспомощное чудовище можно будет одолеть и пехотой, возможно, он вообще полагал, что Райгебок мертв или совсем без сил.

Первое время Райгебок был бы прикован к дереву, а после, когда король принял бы какое-то решение, то монстра перевели бы во дворец в Дрексе или его ждала бы какая-то иная участь.

Сейчас же пешие рыцари остались далеко позади, отец Райгебока — бородатый Райгемах опасался, что посланные герром Браустоном посыльные на быстрых как вихри конях предупредят других рыцарей Его Величества или Его Светлости о возможном появлении крестьянина с огромным чудовищем. Поселение Барген-на-Русенгордии (не путать с Баргеном-на-Лодде, стертым с лица земли чумной эпидемией) в которое направлялись Райгемах с сыном-монстром, возможно было уже предупреждено о появлении непрошенных гостей, и, возможно, их уже поджидает засада. Дорога на Барген-на-Русенгордии оказалась на редкость ухабистая, Райгемах посылал проклятья и подстегивал несчастное запряженное животное, а Райгебок, поскуливая, лежал на раскачивающейся повозке и выдергивал из чешуи арбалетные болты, которые оказались с гарпунными наконечниками, что доставляло чудовищу дополнительных проблем и ему приходилось вырывать их прямо с чешуйками. А эта процедура была уже болезненной. У него болели пальцы, он не мог хорошенько ухватиться за стрелы, а отец гнал жеребца и не мог помочь. Выдернутые стрелы монстр не выбрасывал на дорогу (по ним можно было определить их путь), а завертывал в отрезок материи, чтобы выбросить потом.

— В Лойонце меня научили впрягать в повозку коня! — кричал отец, подстегивая несчастное животное. — Какой-то умелец выдумал новую упряжь, Райгебок! Вот посмотри на хомут… Видишь как он устроен, теперь он не давит животному на шею! Можно впрягать кого угодно, хоть оленя! Правда, новый конь и новая упряжь стоили как полстада коз, но оно того стоило, Райгебок! На вырученные деньги от продажи угрей, мы можем себе это позволить. Зато, посмотри, как быстро летит повозка! Ни у кого такого нет в нашем селении! Как тебе?

Райгебок не мог не согласиться с отцом, ни один бык не мог сравниться с конем по скорости. А скорость им сейчас была очень кстати.

В какой-то момент отец остановил жеребца у крохотного прудика на передышку и для того, чтобы животное хотя бы напилось. В этом же прудике, сплошь заросшем сильным камышом, Райгебок умыл свою окровавленную морду и промыл раны, и, осмотрев в водной глади свое отражение — не на шутку приуныл. Глаза заплыли, половина зубов не было, губы и десны изувечены. Райгебок хлопнул ладонищей по воде и отвернулся.

Они с отцом достигли Баргена-на-Русенгордии, когда небо было уже темно-синим, а вместо солнца уже в полную силу хозяйничал острый полумесяц. Отец оставил нового жеребца поодаль от изб, в тени сгоревшей ветряной мельницы.

Конец ознакомительного фрагмента.